А.А. Ивин Теория аргументации

Владивостокский Государственный Университет Экономики и
Сервиса

 

 

Кафедра офисного

 и культурного

 сервиса

Конспект

(А.А. Ивин
«Теория аргументации»)

 

 

 

 

Выполнила:

студентка

группы

ДВ-00-02

Вронская Т.А.

Проверила:

Метляева Т.В.

 

 

 

 

 

 

 

Владивосток
2003г.

 

 

 

 

 

 

§ 1. Что
такое аргументация

Аргументация
как деятельность. Аргументация — это приведение до­водов с
целью изменения позиции или убеждений другой стороны (ауди­тории).                        

Довод, или аргумент,
представляет собой одно или несколько свя­занных между собой утверждений. Довод
предназначается для под­держки тезиса аргументации — утверждения, которое
аргументирую­щая сторона находит нужным внушить аудитории, сделать составной
частью ее убеждений.

Теория
аргументации исследует многообразные способы убеждения аудитории с помощью
речевого воздействия.

Теория
аргументации анализирует и объясняет скрытые механизмы «незаметного искусства»
речевого воздействия в рамках самых разных коммуникативных систем — от научных
доказательств до политичес­кой пропаганды, художественного языка и торговой
рекламы.

Аргументация
представляет собой речевое действие, включающее систему утверждений,
предназначенных для оправдания или опровер­жения какого-то мнения. Она обращена
в первую очередь к разуму человека, который способен, рассудив, принять или
отвергнуть это мнение.

Таким образом,
для аргументации характерны следующие черты;

• аргументация
всегда выражена в языке, имеет форму про­изнесенных или написанных утверждений;
теория аргументации исследует взаимосвязи этих утверждений, а не те мысли,
идеи, мо­тивы, которые стоят за ними;

• аргументация
является целенаправленной деятель­ностью: она имеет своей задачей усиление или
ослабление чьих-то убеждений;

• аргументация —
это социальная деятельность, по­скольку она направлена на другого человека или
других людей, предполагает диалог и, активную реакцию другой стороны на
приводимые доводы;

• аргументация
предполагает разумность тех, кто ее воспри­нимает, их способность рационально
взвешивать аргументы, при­нимать их или оспаривать2.

Убеждение
как предмет теории аргументации. Теория
аргументации изучает те многообразные дискурсивные (рассудочные) приемы, кото­рые
позволяют усиливать или изменять убеждения аудитории.

Убеждение — одна из центральных категорий человеческой жизни и деятельности, и в
то же время это сложная, противоречивая, с трудом поддающаяся анализу
категория. Миллионы людей можно убедить в том, что они призваны построить
«новый прекрасный мир», и они, живя в нищете и принося неимоверные жертвы,
будут повсюду видеть ростки этого мира. Большую группу людей можно убедить в
том, чтокаждый из них бессмертен, и они с радостью примут коллективное
самосожжение.

Убеждение изучается многими
науками: психологией, логикой, лингвистикой, философией, риторикой, теорией социальной
комму­никации и др. Особое место среди них занимает теория аргумента­ции,
систематизирующая и обобщающая то, что говорят об убежде­нии другие дисциплины.
Эта теория отвечает на такие вопросы, как: способы обоснования и опровержения
убеждений, зависимость этих способов от аудитории и обсуждаемой проблемы,
своеобразие обо­снования в разных областях мышления и деятельности — от естест­венных
и гуманитарных наук и до идеологии, пропаганды и искусства.

Аргументы могут
приводиться не только в поддержку те­зисов, представляющихся истинными, но и в
поддержку заведомо ложных или неопределенных тезисов. Аргументировано
отстаиваться могут не только добро и справедливость но и то, что кажется или
впоследствии окажется злом.

Основания
принятия высказываний могут быть очень разными. Одни высказывания принимаются,
поскольку кажутся верными опи­саниями реального положения дел, другие
принимаются в качестве полезных советов, третьи — в качестве эффективных оценок
или норм и т.д. Невозможно создать полный перечень оснований приня­тия
высказываний или их групп. Существуют  определенные приемы, по­зволяющие с той
или иной вероятностью побудить человека принять одни утверждения и отвергнуть
другие. В числе таких хорошо извест­ных приемов — ссылка на эмпирические
данные, на существующие логические доказательства, на определенные
методологические сооб­ражения, на оправдавшую себя временем традицию, на особо
про­ницательную интуицию или искреннюю веру, на здравый смысл или на вкус, на
причинную связь или связь цели и средства и т.д.

Из
истории теории аргументации. Теория
аргументации начала по­степенно складываться еще в древности, в период,
названный К. Ясперсом осевым временем (VII—II вв. до н.э.), когда почти
одновременно в Китае, Индии и на Западе наметился прорыв мифологического ми­росозерцания,
переход от мифа к логосу. Не удовлетворенный объяснением мира в форме мифа,
человек все больше апеллирует к своему разуму. Начинает формироваться наука
логика, изучающая законы и операции правиль­ного мышления, а вместе с нею и теория
аргументации. У истоков последней в Древней Греции стояли Сократ, Горгий,
Платон и др., развивавшие ее проблемы в рамках теории ораторского искусства,
или риторики.

Сейчас можно
говорить о становлении новой теории аргументации, складывающейся на стыке
целого ряда наук и учитывающей в полной мере достижения современной логики,
методологии научного позна­ния, философии науки, философской герменевтики,
социальной пси­хологии, лингвистики и др.

В формировании
главных идей новой теории аргументации важную роль сыграли работы X.
Перельмана, Г. Джонстона, Ф. Ван Еемерена, Р. Гроотендорста и др.

В теории
аргументации аргументация исследуется в трех взаимо­связанных аспектах: в
логико-эпистемологическом, в социальном и, наконец, в историческом.,

Анализ аргументации
с первой, логико-эпистемологической точки зрения включает три основных
направления:

Описание
способов обоснования и рационализации описательных и оценочных утверждений. В
число данных способов включаются не только такие традиционные общезначимые приемы,
как, скажем, дедуктивный вывод и индуктивное подтверждение след­ствий, но и
контекстуальные способы обоснования, подобные ссылкам на интуицию и
традицию.         

• Анализ
зависимости аргументации от той проблемной ситуации, в общих рамках которой она
протекает.

• Выявление тех
особенностей аргументации, которые связаны с приложением ее в разных областях
мышления. Существуют три такие области и, соответственно, три основные
разновидности ар­гументации: теоретическая, практическая и художественная аргу­ментации.
Теоретическая аргументация, в свою очередь, распада­ется на естественнонаучную
и социально-гуманитарную, практи­ческая — на идеологическую и утопическую.

Анализ
аргументации как человеческой деятельности, имеющей со­циальный характер,
предполагает исследование тех аудиторий, в кото­рых разворачивается
аргументация. Самая узкая аудитория включает только того, кто выдвигает
определенное положение или мнение, и тех, чьи убеждения он стремится укрепить
или изменить. Узкой ауди­торией могут быть, например, два спорящих человека или
ученый, выдвигающий новую концепцию, и научное сообщество, призванное её
оценить. Более широкой аудиторией в этих случаях будут все те, кто присутствует
при споре, или все те, кто вовлечен в обсуждение новой научной концепции,
включая и неспециалистов, завербованных на какую-то сторону благодаря
пропаганде. Изучение социального изме­рения аргументации предполагает также
анализ зависимости манеры аргументации от общих характеристик того конкретного
целостного общества или сообщества, в рамках которого она протекает.

Изучение
исторического измерения аргументации включает три вре­менных среза:

• Учет того
исторически конкретного промежутка времени, в ко­торый имеет место аргументация
и который оставляет на ней свой след.                                   

• Исследование
стиля мышления исторической эпохи и тех осо­бенностей ее культуры, которые
налагают неизгладимый отпечаток на всякую аргументацию, относящуюся к данной
эпохе. Такое ис­следование позволяет выделить пять принципиально разных, сме­нявших
друг друга типов, или стилей, аргументации: архаическую аргументацию,
аргументацию древнего обще­ства, средневековую аргументацию, «класси­ческую»
аргументацию Нового времени и современную аргумента­цию.

• Анализ тех изменений, которые претерпевает аргументация на протяжении
всей человеческой истории. Именно в этом контексте становится возможным
сопоставление стилей аргументации раз­ных исторических эпох и постановка
вопроса о сравнимости этих стилей, возможном превосходстве одних из них над
другими, о реальности исторического прогресса в сфере аргументации.

§
2. Требование обоснованности знания

Из
истории принципа достаточного основания. Наиболее важным компонентом аргументации, является умение рассуждать
обоснованно, подкреплять выдвигаемые положения убедительными аргументами.
Обоснованность знания — одно из наиболее важных требований, предъявляемых к
теоретическому мышлению.

Важное значение принципу достаточного основания
придавал не­мецкий философ Г.Лейбниц(1646—1716), которого иногда называ­ют даже
первым исследователем данного принципа. По мысли Лейбни­ца, все существующее
имеет достаточные основания для своего сущест­вования. В силу этого ни одно
явление не может считаться действитель­ным и ни одно утверждение истинным или
справедливым без указания его основания'. Если в основе всех необходимых истин
лежит логический закон противоречия, считал Лейбниц, предпосылкой всех
фактических и случайных истин выступает принцип до­статочного основания.

§ 3. Абсолютное и
сравнительное обоснование

Структура абсолютного и сравнительного
обоснования. В самом общем смысле обосновать некоторое утверждение — значит
привести те убедительные или достаточные основания, в силу которых оно должно
быть принято.

Обоснование теоретических положений — как правило,
сложней процесс, не сводимый к построению отдельного умозаключения или
проведению одноактной эмпирической, опытной проверки. Обосно­вание обычно
включает серию процедур, касающихся не только самого рассматриваемого
положения, но и той системы утверждений, той тео­рии, составным элементом
которой оно является. Существенную роль в механизме обоснования играют
дедуктивные умозаключения, хотя лишь в редких случаях процесс обоснования
удается свести к умозак­лючению или цепочке умозаключений.

Все многообразные способы обоснования,
обеспечивающие в ко­нечном счете достаточные основания для принятия
утверждения, де­лятся на абсолютные и сравнительные.

Абсолютное обоснование — это приведение убедительных
доводов, в силу которых обосновываемое положение должно быть принято. Это обо­снование
относится к отдельному утверждению и представляет собой совокупность доводов в
его поддержку.

Сравнительное обоснование — это система убедительных
доводов в поддержку того, что лучше принять обосновываемое положение, чем иное,
противопоставляемое ему положение. Оно касается пары связанных между собой
утверждений и является системой доводов в поддержку того, что должно быть
принято одно из утверждений, а не другое.

Основанием обоснования называют совокупность
доводов, приводимых в поддержку обосновываемого положения.

Различие между абсолютным и сравнительным
обоснованиями яв­ляется принципиальным. В первом случае обоснованность приписы­вается
отдельному утверждению и выступает как его свойство:

«Обоснованно
А» или «А является обоснованным».

При сравнительном обосновании обоснованность
оказывается от­ношением между утверждениями:

«А
более обоснованно, чем В».

Иными словами, абсолютное обоснование является аб­солютной
оценкой какого-то утверждения, взятого само по себе; сравнительное обоснование
— это сравнитель­ная оценка, связывающая между собой два утверждения.

Если какое-то описательное утверждение оценивается
как обосно­ванное, есть основания принять его в качестве истинного. Если же
говорится, что одно описательное утверждение более обоснованно, чем другое, и
что лучше — в силу приведенных оснований — принять пер­вое, а не второе, это не
означает, что первое утверждение истинно, а второе ложно. Они оба могут быть
малоправдоподобными, но при этом одно из них может быть более правдоподобным,
чем другое.

Сравнительное обоснование обычно называют
рационализацией. В ус­ловиях, когда абсолютное обоснование недостижимо,
сравнительное обоснование позволяет сделать существенный шаг вперед .в
совершенствовании знания, в приближении его к стандартам рациональности. При
этом абсолютное обоснование именуется просто обоснованием.

Независимость двух типов обоснования.

Вопрос о соотношении абсолютного и сравнительного
обоснова­ний (обоснования и рационализации) остается пока неисследованным. Однако
очевидно, что сравнительное обоснование несводимо к абсолют­ному. Если удалось
обосновать, что одно утверждение более правдопо­добно, чем другое, этот
результат невозможно выразить в терминах изолированной обоснованности одного
или обоих утверждений.

Дуализм обоснования и рационализации.
Требования обоснованнос­ти и рациональности знания играют ведущую роль как в
системе теоретического и практического мышления, так и в сфере аргументации.
Можно сказать, что обоснованность и рациональность являются си­нонимами
способности постичь посредством разума действительность и извлечь выводы,
касающиеся практической деятельности. Если ар­гументация не отвечает данным
требованиям, она теряет одно из своих существенных качеств: перестает
апеллировать к разуму тех, кто ее воспринимает, к их способности рационально
оценивать приводимые аргументы и на основе такой оценки принимать их или
отбрасывать.

Три момента смысла проблемы обо­снования.

·      
никаких абсолютно надежных и не пересматриваемых со време­нем
оснований теоретического и тем более практического знания не существует; можно
говорить только об относительной их надеж­ности;

·      
в процессе обоснования используются многочисленные и раз­нородные
приемы, доля которых меняется от случая к случаю и которые несводимы к какому-то
ограниченному, каноническому их набору, представляющему то, что можно назвать
научным мето­дом или более широко — рациональным методом;

·      
само обоснование имеет ограниченную применимость, являясь прежде
всего процедурой науки и связанной с ней техники; недопустимо автоматическое
перенесение образцов обоснования, сло­жившихся в одних областях, на любые
другие области.

Требования обоснования и рационализации (аб­солютного
и сравнительного обоснования) конкретизируют принцип достаточного основания.
Эти требования представляют собой фунда­ментальные, описательно-оценочные
принципы, имманентные самой сути знания. Они аккумулируют прежний опыт познания
и вместе с тем являются критерием оценки нового знания. Будучи в широких
пределах независимыми друг от друга, они являются двумя разными видениями
знания.

Способы обоснования составляют в совокупности ядро
всех много­образных приемов аргументации, но не исчерпывают последних. В ар­гументации
используются не только корректные приемы, к которым относятся способы обоснования,
но и некорректные приемы, подоб­ные лжи или вероломству, не имеющие ничего
общего с обоснованием. Кроме того, процедура аргументации как живая
непосредственная че­ловеческая деятельность должна учитывать не только
защищаемый или опровергаемый тезис, но и контекст аргументации, в первую
очередь ее аудиторию. Приемы обоснования обычно безразличны к контексту аргу­ментации,
в частности к аудитории.

Приемы аргументации могут быть и почти всегда
являются более богатыми и более острыми, чем приемы обоснования. Но все приемы
аргументации, выходящие за сферу приемов обоснования, заведомо менее
универсальны и в большинстве аудиторий менее убедительны, чем приемы
обоснования.

§
4. Оппозиция описание — оценка

Описательные высказывания.
Аргументация существенно зависит от того, какое утверждение призваны поддержать
приводимые аргументы:

чистое описание, чистую оценку
(в частности, норму) или же смешан­ное, описательно-оценочное утверждение.
Прежде чем обратиться не­посредственно к анализу способов аргументации, дадим
характерис­тику описательных и оценочных высказываний.

Описание и оценка — два полюса,
к которым тяготеют все другие употребления языка. Анализ последних интересен
сам по себе и может быть полезным во многих областях. Но он проис­ходит в
рамках исходного и фундаментального противопоставления описаний и оценок.

За оппозицией описание — оценка
стоит в конечном счете оппо­зиция истина — ценность, и первый элемент этой
оппозиции не может быть ясно понят без прояснения второго.

Главная функция описательного,
или дескриптивного, высказывания состоит в описании действительности. Если
описание, даваемое вы­сказыванием, соответствует реальному положению дел,
высказыва­ние считается истинным, если не соответствует — ложным.

Описа­тельное высказывание чаще
всего имеет грамматическую форму по­вествовательного предложения: «Социальные
революции обычно совершаются под лозунгом справедливости», «Первая мировая
война поколебала до основания веру в тождественность европейских куль­тур» и
т.п. Описание может выражаться и предложениями других видов; в подходящем
контексте даже вопросительное предложение способно выражать описание.
Описательное высказывание отлича­ется от высказываний других видов прежде всего
своей основной функцией и, соответственно, особен­ностями составляющих его
структурных частей. Только описательные высказывания могут быть истинными или
ложными; все иные вы­сказывания, не претендующие на описание реальности, стоят
вне ка­тегории истины.

Понятие описательного
высказывания может быть в должной мере прояснено лишь на основе
противопоставления его оценочному высказыванию. Попытка определить описание вне
оппозиции опи­сание — оценка подобна намерению охарактеризовать «вареное» без
упоминания о «сыром» или определить «гладкое», не ссылаясь на «шероховатое».
Аналогично обстоит дело с теми определениями оце­ночного высказывания, которое не противопоставляют оценке опи­сания.

Описание и оценка являются
выражением двух противоположных отношений мысли к действительности:
истинностного, когда отправ­ным пунктом в сопоставлении высказывания с объектом
служит объект, а высказывание выступает как его описание и характеризуется в
истинностных терминах, и ценностного, когда исходным является высказывание,
выступающее как стандарт или проект, которому дол­жен соответствовать объект, и
если последний отвечает требованиям, предъявляемым к нему высказыванием, он
считается позитивно цен­ным.

Описательное отношение
высказывания к действительности иногда отмечается словами «истинно»,
«действительно» и т.п., но чаще всего никак не обозначается. Сказать «Трава
зеленная» — все равно, что сказать «Истинно, что трава зеленая».

Всякое описание предполагает
следующие четыре ком­понента:

• субъект — отдельное лицо или
сообщество, дающее описание;

• предмет — описываемая
ситуация;

• основание — точка зрения, в
соответствии, с которой производит­ся описание;

• характер — указание на
истинность или ложность предлагаемо­го описания.

Не все эти компоненты находят
явное выражение в описательном высказывании: как правило, характер его не указывается;
оборот «ис­тинно, что...» опускается; вместо высказываний с оборотом «ложно,
что...» используются отрицательные высказывания.

Оценочные высказывания.
Оценочное высказывание устанавливает абсолютную или сравнительную ценность
какого-то объекта, дает ему оценку. Оценка — выражение ценностного отношения
утверждения к объекту, противоположного описательному, или истинностному, от­ношению.
В случае истинностного отношения отправным пунктом со­поставления утверждения и
объекта является объект, а утверждение выступает какого описание. В случае
ценностного отношения исход­ным служит утверждение и соответствие ему объекта
характеризуется в оценочных понятиях. Позитивно ценным считается объект,
соответ­ствующий высказанному о нем утверждению, отвечающий предъявлен­ным к
нему требованиям.

Всякий раз, когда объект
сопоставляется с мыслью на предмет со­ответствия ей, возникает ценностное
отношение. Далеко не всегда оно осознается, еще реже находит выражение в особом
высказывании.

Оценочное отношение мысли к
действительности нередко выража­ется утверждениями с явным или подразумеваемым
«должен» (или «должно быть»): «Элек­трон на стационарной орбите не должен
излучать», «Ученый критичен» и т.п.

Оценка включает следующие
части, или компоненты:

• субъект оценки — лицо (или
группа лиц), приписывающее цен­ность некоторому объекту;

• предмет оценки — объект,
которому приписывается ценность, или объекты, ценности которых сопоставляются;

• характер оценки — указание на
абсолютную или сравнительную ценность объекта;

• основание оценки — точка
зрения, с которой производится оце­нивание.

Не все эти части находят явное
выражение в оценочном утвержде­нии. Однако без любой из них нет оценки и,
значит, нет фиксирующего ее оценочного утверждения.

Таким образом, и описательное,
и оценочное высказывания образуются путем припи­сывания ядру высказывания
соответствующего характера (описательно­го или оценочного). Такое понимание
структуры высказывания может быть распространено также на вопросы, приказы,
советы, клятвы, предостережения, обещания и т.п.

Выражения оценочного
характера. К выражениям оценочного ха­рактера относятся всякого рода
стандарты, образцы, идеалы и т.п. Оче­виден оценочный элемент в советах,
пожеланиях, методологических и иных рекомендациях, предостережениях, просьбах,
угрозах и т.п.

Ценностное отношение мысли к
действительности находит свое выражение и в разнообразных нормах. Их область
крайне гетерогенна и включает законы государства, правила всякого рода (правила
игры, грамматики, ритуала, исчислений и т.п.), команды, директивы, техни­ческие
(или целевые) нормы, моральные нормы и т.д.

Обычно нормы
противопоставляются и описаниям, и оценкам. Но в действительности связь между
нормами и оценками проста. Нормы представляют собой частный случай ценностного
отношения между  мыслью и действительностью, т.е. являются частным случаем
оценок. Именно тем случаем, который нормативным авторитетом считается настолько
важным, что он находит нужным установить определенное наказание за приведение
действительности в Соответствие с оценкой форма — это социально навязанная и
социально закрепленная оценка. Средством, с помощью которого оценка
превращается в норму, является санкция, или наказание в широком смысле слова.

 Наказание многолико и
разнородно — от лишения жизни до осуж­дения историей. Соответственно и граница
области норм не является четкой. В частности, правовые нормы — это жестко
закреплен­ные социальные оценки со строго фиксированной санкцией. Мето­дологические
правила— оценки, отказ от реализации которых грозит возникновением каких-то, не
оговоренных заранее затруднений в исследовательской деятельности. Правила игры
— оценки со своеобразной санкцией: человек, пренебрегающий ими, выбывает из
игры. Грамматические нормы — оценки с расплывчатой санкцией, во многом сходной
с наказанием за нарушение правил игры, и т.д. Разнообразие возможных видов чело­веческой
деятельности — от преобразования природы и общества до игры в крестики-нолики —
обусловливает разнообразие тех наказаний, которыми сопровождается нарушение
норм, и разнородность поля самих норм.

Существенным является различие
между реальными и номиналь­ными определениями. Реальные определения
представляют собой опи­сания, претендуют на соответствие действительности и
являются ис­тинными или ложными. Номинальные определения — это, в сущности,
завуалированные предписания. Они требуют употреблять опреде­ленный термин в
задаваемом ими значении, не считаясь с особен­ностями реальной ситуации. Более
того, сама эта ситуация в случае необходимости должна быть преобразована так,
чтобы не приходи­лось отступать от предписанного значения. Как предписания номи­нальные
определения являются оценками и представляют собой обычную форму неявного
введения ценностных отношений и оце­нок.

Помимо норм, оценки неявно
входят в конвенции всякого рода — предписания, находящиеся в ценностном
отношении к миру. Одни конвенции вводят новые понятия, другие, что гораздо
более важно для научного познания, ограничивают или расширяют уже употребляемые
в науке понятия, а также отождествляют разные совокупности признаков.

§ 5. Теория речевых
актов

Классификации основных употреблений языка.
Функции, или упот­ребления, языка — это те основные задачи, которые решаются с
помощью языка в процессе коммуникации и познания.

С помощью обычного, или естественного, языка можно описывать
реальное положение дел, но можно также командовать и обещать, клясться и
предостерегать, декларировать и оценивать и т.д. Обычный язык
многофункционален, и это имеет существенное значение для тео­рии и практики
аргументации.

С точки зрения теории аргументации, особый интерес
представляет описание функций языка теорией речевых актов. Эта теория приобрела
широкую известность в последние три десятилетия, хотя в ее основе лежат идеи,
высказанные английским философом Дж. Остином еще в1955 г. В дальнейшем эти идеи
были развиты и конкретизированы Дж.Р.Сёрлем,П.Ф.Стросономидр.2

Объектом исследования теории речевых актов являются
акты речи — произнесение говорящим предложений в ситуации непосредствен­ного
общения со слушающим. Теория речевых актов, во-первых, развивает деятельностное
представление о языке, что важно для теории аргументации, рассматривающей
аргументацию как определенного рода взаимодействие говорящего и слушающих;
во-вторых, дает детальное описание внутренней структуры речевого акта — элементар­ного
звена речевого общения; в-третьих, субъект речевой деятель­ности понимается
здесь не как абстрактный индивид, лишенный каких-либо качеств и целей, а как
носитель ряда конкретных характе­ристик: психологических (намерение, знание,
мнение, эмоциональное состояние, воля) и социальных (статус по отношению к
слушающему, функция в рамках определенного социального института).

Описание. Первая основная функция языка —
описание, т.е. со­общение о реальном положении вещей. Сообщение,
соответствующее действительности, является истинным; сообщение, не отвечающее
реальному положению дел, ложно. Иногда допускается, что описание может быть
неопределенным, лежащим между истиной и ложью. К неопределенным можно отнести
многие описания будущего (напри­мер, «Через год в этот день будет пасмурно»),
описания движения, возникновения и исчезновения каких-то объектов.

Норма. Вторая основная функция языка —
попытка заставить что-то сделать. Выражения, в которых реализуется намерение
гово­рящего добиться того, чтобы слушающий нечто совершил, разнообраз­ны:
команды, приказы, требования, предписания, законы, правила и т.п., короче
говоря, нормы.

Нормы в отличие от описаний не являются истинными
или лож­ными, но они могут быть обоснованными или необоснованными, спо­собствующими
достижению каких-то целей или нет и т.п.

Экспрессии. В качестве третьей основной
функции языка выде­ляется его использование для выражения разнообразных чувств.
Напри­мер: «Сожалею, что разбудил вас», «Искренне сочувствую вам», «По­здравляю
с праздником», «Приветствую всех, кто пришел», «Извините, что не смогу быть» и
т.п. Выражения чувств назовем, вслед за Сёрлем, экспрессивами. Они передают
определенные психологические состояния, в них идет речь о каком-то свойстве (не
обязательно дей­ствии), приписываемом либо говорящему, либо слушающему.

Декларация. Четвертая функция языка —
изменение мира сло­вом. Эта задача решается при использовании выражений:
«Назначаю вас председателем», «Ухожу в отставку», «Заявляю, что наш договор
(настоящим) расторгается», «Увольняю вас», «Объявляю военное по­ложение»,
«Объявляю вас мужем и женой» и т.п. Такие выражения называются декларациями.
Они выполняют специфичес­кую функцию — меняют существовавшее до их произнесения
поло­жение вещей.

Декларации не описывают некоторое существующее
положение дел. В отличие от норм они не направлены на то, чтобы кто-либо в
будущем создал предписываемое положение вещей. Декларации непо­средственно
меняют мир и делают это самим фактом своего произнесения. Очевидно, что
декларации не являются истинными или ложными. Но они, подобно нормам, могут
быть обоснованными или необоснованными (я могу назначить кого-то председателем,
если у меня I есть право сделать это), способствующими достижению каких-то
целей или нет и т.п.

Обещание. Пятая функция языка — использование
языка для того, чтобы возложить на говорящего обязательство совершить некоторое
бу­дущее действие или придерживаться определенной линии поведения.

Обещания можно истолковать как просьбы к самому
себе, т.е. как нормы, адресованные говорящим самому себе и в чем-то предопреде­ляющие
его поведение в будущем. Как и все нормы, обещания не яв­ляются истинными или
ложными. Они могут быть обдуманными или поспешными, целесообразными или
нецелесообразными и т.п.

Оценка. Шестая функция языка —
использование языка для выра­жения положительного, отрицательного или
нейтрального отношения к рассматриваемому объекту или, если сопоставляются два
объекта, для выражения предпочтения одного из них другому или утверждения равно­ценности
их друг другу.

В отличие от описаний они не являются истинными или
ложными, но могут быть глубокими или поверхностными, обще­принятыми или нет,
эффективными или нет и т.п.

Итак, можно выделить шесть разных употреблений
(функций) языка: сообщение о положении дел (описание), попытка заставить
сделать (норма), выражение чувств (экспрессии), изменение мира словом
(декларация), принятие обязательства что-то сделать (обещание) и выражение
позитивного, негативного или нейтрального отношения к чему-то (оценка).

Неуниверсальность теории речевых актов.
Теория речевых актов раз­рабатывалась преимущественно в рамках лингвистики, что
объясняет многие особенности данной теории и прежде всего ее недостаточную
общность. В теории пропускаются некоторые основные употребления языка и
одновременно выделяются в качестве самостоятельных упот­ребления, очевидным
образом, сводимые к основным. Очевидно, что эта теория нуждается в существенной
перестройке с тем, чтобы пре­вратить ее из частной концепции в универсальную
теорию функцио­нирования языка, применимую не только в лингвистике, но и в фило­софии
языка, в теории аргументации, в методологии социальных и гуманитарных наук и
т.д.

§ 6. Классификация
способов аргументации

Универсальная и контекстуальная аргументация.

В качестве основания классификации предлагается
использовать характер аудитории, на которую распространяется воздействие
аргументации. Тогда все способы аргументации можно разделить на универсальные и
контекстуальные.

Универсальная аргументация применима в любой
аудитории. К универсальным способам аргументации относятся прямое
(эмпирическое) подтверждение, косвенное эмпирическое подтверждение (в
частности, подтверждение следствий), многообразные способы теоретической ар­гументации:
дедуктивное обоснование, системная аргументация, ме­тодологическая аргументация
и др.

Контекстуальная аргументация эффективна лишь в
определенной аудитории. Контекстуальные способы аргументации охватывают аргу­менты
к традиции и авторитету, к интуиции и вере, к здравому смыслу и вкусу и др.

Граница между универсальной и контекстуальной
аргументацией относительная. Способы аргументации, на первый взгляд универсаль­но
приложимые, могут оказаться неэффективными в конкретной ау­дитории. И наоборот,
некоторые контекстуальные аргументы, подоб­ные аргументам к традиции или
интуиции, могут оказаться убедитель­ными едва ли не в любой аудитории.

Универсальная аргументация иногда характеризуется
как «рацио­нальная», а контекстуальная — как «нерациональная» или даже как
«иррациональная». Такое различение не является, как будет ясно из дальнейшего,
оправданным. Оно резко сужает сферу «рационального», исключая из нее большую
часть гуманитарных и практических рассуж­дений, немыслимых без использования
«классики» (авторитетов), про­должения традиции, апелляции к здравому смыслу,
вкусу и т.п.

Эмпирическая и теоретическая аргументация. Все
многообразные способы универсальной аргументации можно разделить на эмпиричес­кие
и теоретические.

Эмпирическая аргументация — аргументация,
неотъемлемым эле­ментом которой является ссылка на опыт, на эмпирические
данные.

Теоретическая аргументация — аргументация,
опирающаяся на рас­суждение и не пользующаяся непосредственно ссылками на опыт.

Различие между эмпирической и теоретической
аргументацией от­носительно, как относительна сама граница между эмпирическим и
теоретическим знанием. Нередки случаи, когда в одном и том же про­цессе
аргументации соединяются и ссылки на опыт, и теоретические рассуждения.

Общая классификация. Из разных способов
теоретической аргу­ментации особо важное значение имеют: дедуктивная
аргументация (выведение обосновываемого утверждения из других, ранее принятых
утверждений), системная аргументация (обоснование утверждения путем включения
его в хорошо проверенную систему утверждений, или теорию), принципиальная
проверяем ость и принципиальная опровержимость (демонстрация принципиальной
возможности эмпири­ческого подтверждения и эмпирического опровержения
обосновыва­емого утверждения), условие совместимости (показ того, что обосно­вываемое
положение находится в хорошем согласии с законами, принципами и теориями,
относящимися к исследуемой области яв­лений), методологическая аргументация
(обоснование утверждения путем ссылки на тот надежный метод, с помощью которого
оно по­лучено).

Все упомянутые способы универсальной (эмпирической и
теоре­тической) и контекстуальной аргументации составляют основу всех способов
аргументации, но, ко­нечно, ими не исчерпывается множество возможных приемов
убежде­ния.

Эмпирическая аргументация

§ 1. Прямое
подтверждение

Непосредственное наблюдение. Прямое подтверждение
—это непо­средственное наблюдение тех явлений, о которых говорится в обосновы­ваемом
утверждении.

Например, если кто-то сказал: «She
is tall and nice-looking», мы, не зная англий­ского языка, не можем
сказать, истинно это предложение или нет. После перевода («Она высокая и
привлекательная») мы способы, конечно, определить, соответствует это
действительности или нет.

При косвенном подтверждении речь идет о
подтверждении логи­ческих следствий обосновываемого утверждения, а не о прямом
под­тверждении самого утверждения.

Теоретическая нагруженность фактов.
Чувственный опыт челове­ка — его ощущения и восприятия — источник знания,
связывающий его с миром. Обоснование путем ссылки на опыт дает уверенность в
истинности таких утверждений, как «Эта роза красная», «Холодно», «Стрелка
вольтметра стоит на отметке 17» и т.п. Нетрудно, однако, заметить, что даже в
таких простых констатациях нет «чистого» чувст­венного созерцания. У человека
оно всегда пронизано мышлением, без понятий и без примеси рассуждения он не
способен выразить даже самые простые свои наблюдения, зафиксировать самые
очевидные факты.

Например, мы говорим: «Этот дом голубой», когда
видим дом при нормальном освещении и наши чувства не расстроены. Но мы скажем
«Этот дом кажется голубым», если мало света или мы сомневаемся в нашей
способности или возможности наблюде­ния.

Теоретическая нагруженность фактов особенно наглядно
проявля­ется в современной физике, исследующей объекты, не наблюдаемые
непосредственно, и широко использующей для их описания матема­тический аппарат.
Истолкование фактов, относящихся к таким объек­там, представляет собой
самостоятельную и иногда весьма сложную проблему.

Относительная надежность опыта. Неопровержи­мость 
чувственного опыта, фактов относительна. Нередки случаи, когда факты,
представлявшиеся поначалу достоверными, при их тео­ретическом переосмыслении
пересматривались, уточнялись, а то и вовсе отбрасывались.

Особенно сложно обстоит дело с фактами в науках о
человеке и обществе. Проблема, во-первых, в том, что некоторые факты могут
оказаться сомнительными и даже просто несостоятельными, а во-вто­рых, в том,
что полное значение факта и его конкретный смысл могут быть поняты только в
определенном теоретическом контексте, при рассмотрении факта с какой-то общей
точки зрения. Эту особую зави­симость фактов гуманитарных наук от теорий, в
рамках которых они устанавливаются и интерпретируются, не раз подчеркивал
русский фи­лософ А.Ф. Лосев. В частности, он писал, что факты всегда случайны,
неожиданны, текучи и ненадежны, часто непонятны. Поэтому волей-неволей
приходится иметь дело не только с фактами, но еще более того — с теми
общностями, без которых нельзя понять и самих фактов.

Чувственный опыт, служащий конечным источником и
критерием знания, сам не однозначен, содержит компоненты Теоретического зна­ния
и потому нуждается в правильном истолковании, а иногда и в, особом обосновании.
Опыт не обладает абсолютным, неопровержи­мым статусом, он может по-разному
интерпретироваться и даже пере­сматриваться.

Позиция, когда опыт и опирающаяся на него
теоретическая кон­струкция представляются в равной мере сомнительными, не
кажется достаточно обоснованной. Эмпирические данные, факты обладают, как
правило, гораздо большей устойчивостью, чем опирающиеся на них теории. Все
теории, даже представляющиеся сейчас вполне надеж­ными, гипотетичны: со
временем они будут пересмотрены и на смену им придут другие, более совершенные
теории. Иначе обстоит дело с фактами. Пересмотр обобщающей их теории не
означает автоматичес­ки ревизии лежащих в ее основании фактов. Они могут
истолковы­ваться по-новому, но их основное содержание остается неизменным.

Например, вода
закипает в обычных условиях при 100°С; свинец плавится при 322°С — эти
фактические утверждения принимались теорией теплоты как особого ве­щества —
флогистона; они оставались верными в корпускулярной теории теплоты и не
подвергаются сомнению современной, квантово-механической теорией теплоты.

Сходным образом обстоит дело и с эмпирическими
законами, не­посредственно опирающимися на опыт. Они более устойчивы, чем
включающие и объясняющие их теории: новая теория так или иначе включает их в
свой состав наряду с хорошо проверенными фактами.

Факты, даже в этом узком своем применении, не
обладают абсолютной «твердостью». Даже взятые в совокупности, они не составляют
совершенно надежного, незыблемого фундамента для опирающегося на них знания.
Факты значат много, но далеко не все.

§ 2. Подтверждение
следствий

Дедукция и индукция. В науке, и не только в
ней, непосредственное наблюдение того, о чем говорится в проверяемом
утверждении, ред­кость. Обычно эмпирическое подтверждение является индуктивным
подтверждением, а эмпирическая аргументация имеет форму индук­тивного
умозаключения.

В зависимости от того, имеется ли в умозаключении
связь логичес­кого следования между его посылками и заключением, различаются
два вида умозаключений: дедуктивные и индуктивные.

В дедуктивном умозаключении связь посылок заключения
опирается на закон логики, в силу чего заключение с логической необходимостью
вытекает (логически следует) из посылок. Такое умозаключение всегда ведет от
истинных посылок к истинному заключению.

В индуктивном умозаключении посылки и заключение не
связаны между собой законом логики и заключение не следует логически из
посылок. Достоверность посылок не гарантирует достоверности выводимого из них
индуктивно заключения. Оно вытекает из посылок не с необходи­мостью, а лишь с
некоторой вероятностью. Понятие дедукции (дедуктивного умозаключения) не
является, как будет показано в дальнейшем, вполне ясным. Индукция (индуктивное
умозаключение) определяется, в сущности, как «недедукция» и пред­ставляет собой
еще менее ясное понятие. Можно тем не менее указать относительно определенное
«ядро» индуктивных способов рассужде­ния. В него входят, в частности, неполная
индукция, индуктивные методы установления причинных связей, аналогия, так
называемые перевернутые законы логики и др.

Убедительность индуктивных обобщений зависит от
числа приво­димых в подтверждение случаев. Чем обширнее база индукции, тем
более правдоподобно индуктивное заключение. Но иногда и при до­статочно большом
числе подтверждений индуктивное обобщение ока­зывается все-таки ошибочным.

Например:

Алюминий — твердое
тело. Железо, медь, цинк, серебро, платина, золото, никель, барий, калий,
свинец — твердые тела.

Алюминий, железо,
медь, цинк, серебро, платина.. золото, никель, барий, калий, свинец — металлы.

Все металлы — твердые
тела. Все посылки этого умозаключения истинны, но его общее заключение ложно,
по­скольку ртуть — единственный из металлов — жидкость.

Обычная ошибка в индуктивных умозаключениях и,
соответствен­но, в эмпирической аргументации — поспешное обобщение, т.е.
обобщение без достаточных на то оснований. Индуктивные обоб­щения всегда
требуют известной осмотрительности и осторожности. Их убедительная сила
невелика, особенно если база индукции незна­чительна

Опытная проверка следствий. Наиболее важным и
вместе с тем уни­версальным способом индуктивного подтверждения является выведе­ние
из обосновываемого положения логических следствий и их последующая опытная
проверка. При этом подтверждение следствий оценивается как свидетельство в
пользу истинности самого положения.

Например. 7. «Тот,
кто ясно мыслит, ясно говорит». Пробным камнем ясного мышления является умение
передать свои знания кому-то другому, возможно, далекому от обсуждаемого
предмета. Если человек обладает таким умением и его речь ясна и

убедительна, это
можно считать подтверждением того, что его мышление является ясным.

2. Известно, что
сильно охлажденный предмет в теплом помещении покрывается капельками росы. Если
у человека, вошедшего в дом, запотели очки, можно с достаточ­ной уверенностью
заключить, что на улице морозно.

В каждом примере рассуждение идет по схеме: «Из
первого выте­кает второе; второе истинно; значит, первое также является, по
всей вероятности, истинным» (во втором примере: «Если на улице мороз, у
человека, вошедшего в дом, очки запотеют; очки и в самом деле запо­тели;
значит, на улице мороз»). Однако истинность посылок не гарантирует здесь
истинности за­ключения. Из посылок «если есть первое, то есть второе» и «есть
вто­рое» заключение «есть первое» вытекает только с некоторой вероят­ностью
(продолжим рассматривать предыдущий пример: человек, у ко­торого в теплом
помещении запотели очки, мог специально охладить их, скажем, в холодильнике,
чтобы затем внушить нам, будто на улице сильный мороз).

Выведение следствий и их подтверждение, взятое само
по себе, никогда не в состоянии установить справедливость обосновываемого
положения. Подтверждение следствия только повышает его вероятность. Но ясно,
что далеко не безразлично, является выдвинутое по­ложение маловероятным или же
оно высокоправдоподобно.

Чем большее количество следствий нашло
подтверждение, тем выше вероятность проверяемого утверждения. Отсюда рекоменда­ция
— выводить из выдвигаемых и требующих надежного фундамента положений как можно
больше логических следствий с целью их проверки. При этом значение имеет не
только количество следствий, но и их характер. Чем более неожиданные следствия
какого-то положения по­лучают подтверждение, тем более сильный аргумент они
дают в его поддержку. И наоборот, чем более ожидаемо в свете уже получивших
подтверждение следствий новое следствие, тем меньше его вклад в обоснование
проверяемого положения.

Подтверждение неожиданных предсказаний, сделанных на
основе какого-то положения, существенно повышает его правдоподобность.
Неожиданное предсказание всегда связано с риском, что оно может не
подтвердиться. Чем рискованней предсказание, выдвигаемое на основе какой-то
теории, тем больший вклад в ее обоснование вносит под­тверждение этого
предсказания.

§ 3. Эмпирическое
опровержение

Верификация и фальсификация. Особого внимания
требует пробле­ма критики выдвигаемых гипотез и теорий. Если критика,
направленная на их опровержение, опирается на эмпирические данные, то, можно
сказать, она имеет прямое отношение к теме их эмпирическою обоснования.

Фальсификация, или эмпирическое опровержение,
проявляется через процедуру установления ложности или логической проверки.

Интерес к проблеме фальсификации привлек К. Поппер,
противо­поставивший фальсификацию верификации, эмпирическое опровер­жение —
эмпирическому подтверждению.

Поппер отказался считать обоснованность или
эмпирическую подтверждаемость положений науки в качестве отличительной ее
черты. Подтвердить опытом можно все что угодно. В частности, астроло­гия
подтверждается многими эмпирическими свидетельствами. Но подтверждение теории
еще не говорит о ее научности. Испытание ги­потезы должно заключаться не в
отыскании подтверждающих ее данных, а в настойчивых попытках опровергнуть ее.

Противопоставление Поппером фальсификации и
верификации о связи, что выдвигаемые в науке гипотезы должны быть настолько
смелыми, насколько это возможно. Но это означает, что они должны быть заведомо
неправдоподобными, а потому попытки верифицировать их заведомо обречены на
провал.

Принцип фальсификации и фальсификационизм.
Исходным пунктом позиции Поппера является очевидная асимметрия между верифика­цией
и фальсификацией.

Согласно современной логике, две взаимосвязан­ные операции
— подтверждение и опровержение — существенно не­равноправны. Достаточно одного
противоречащего факта, чтобы окон­чательно опровергнуть общее утверждение, и
вместе с тем сколь угодно большое число подтверждающих примеров не способно раз
и навсегда подтвердить такое утверждение, превратить его в истину.

Например, даже осмотр
миллиарда деревьев не делает общее утверждение «Все деревья теряют зимой
листву» истинным. Наблюдение потерявших зимой листву дере­вьев, сколько бы их
ни было, лишь повышает вероятность, или правдоподобие, данного утверждения.
Зато всего лишь один пример дерева, сохранившего листву среди зимы, опровергает
это утверждение.

Асимметрия подтверждения и опровержения опирается на
попу­лярную схему рассуждения, которую можно назвать принципом фаль­сификации.

Принцип фальсификации является законом классической
логики, сформировавшейся в конце XIX — начале XX в. его совершенно не коснулась критика в адрес логики,
начавшаяся в 20-е и ставшая осо­бенно активной в 50-е гг. XX в. Этот закон принимается
во всех из­вестных неклассических логических системах, претендующих на более
адекватное описание отношения логического следования.

Критика фальсификационизма. Фальсификационизм
Поппера под­вергается очень жесткой и аргументированной критике. В сущности, от
этой концепции в ее ортодоксальной форме еще при жизни автора, продолжавшего
активно ее защищать, мало что осталось.

Не будем повторять здесь критические замечания, но
обратим вни­мание на один

момент: критика фальсификационизма при всей ее эф­фективности
не доводилась, так сказать, до своего «логического конца». Она всегда
ограничивалась чисто эпистемологическими сооб­ражениями (связанными прежде
всего с историей науки и реальными научными теориями) и останавливалась перед
попперовским логичес­ким обоснованием фальсификационизма. Она не рисковала
подверг­нуть сомнению асимметрию подтверждения и опровержения и лежа­щий в ее
фундаменте принцип фальсификации.

Логическая фальсификация и опровержение.
Критика фальсифика-ционизма не может быть до конца последовательной, если она
не свя­зана с критикой традиционного понятия опровержения и лежащего в его
основе логического принципа фальсификации. Если в трактовке этого понятия
логика и эпистемология оказываются, как сейчас, в кон­фликте, оно неминуемо
раздваивается. С логической точки зрения общее положение считается
.опровергнутым, как только обнаружива­ется хотя бы одно (важное или
третьестепенное) ошибочное следствие. С эпистемологической точки зрения
процедура опровержения являет­ся не менее сложной, чем процедура подтверждения,
и учитывает важ­ность ошибочных следствий, их число, их отношение к «ядру»
теории, состояние конкурирующих теорий и множество других факторов. Су­ществованием
двух понятий опровержения и объясняются заключения типа: теория опровергнута (в
логическом смысле), но она сохраняется, поскольку она не опровергнута (в
эпистемологическом смысле).

Назовем логической фальсификацией идею о том, что
несостоятель­ность любого следствия некоторого положения автоматически означает
ложность этого положения. Именно эта идея выражается принципом фальсификации.
Логическая фальсификация — это дедуктивная операция. В основе же подтверждения
лежат, как принято считать, неко­торые индуктивные процедуры.

Понятие опровержения будем употреблять в его обычном
смысле, который относительно устоялся в эпистемологии.

Хотя понятие опровержения не является ни
содержательно, ни объ­емно точным, имеется достаточно определенное ядро его
содержания, явно не совпадающее с содержанием понятия логической фальсифи­кации.

 «Простая «фальсификация» (в попперовском смысле) не
влечет от­брасывания соответствующего утверждения, — пишет Лакатос. — Простые
«фальсификации» (то есть аномалии) должны быть зафикси­рованы, но вовсе не
обязательно реагировать на них»3.

Понятие фальсификации предполагает, по Попперу,
существова­ние (негативных) решающих экспериментов. Лакатос, с иронией име­нуя
эти эксперименты «великими», замечает, что «решающий экспе­римент» — это лишь
почетный титул, который, конечно, может быть пожалован определенной аномалии,
но только спустя долгое время после того, как одна программа будет вытеснена
другой».

Фальсификация не считается также с тем, что теория,
встретившая­ся с затруднениями, может быть преобразована за счет вспомогатель­ных
гипотез и приемов, подобных замене реальных определений но­минальными.
«...Никакое принятое базисное утверждение само по себе не дает ученому права
отвергнуть теорию. Такой конфликт может по­родить проблему (более или менее
важную), но он ни при каких условиях не может привести к «победе».

Можно сказать, что приложимость принципа
фальсификации к разным частям исследовательской программы является разной. Она
зависит также от этапа развития такой программы: пока последняя ; успешно
выдерживает натиск аномалий, ученый может вообще игно­рировать их и
руководствоваться не аномалиями, а позитивной эврис­тикой своей программы.

Неуспех фальсификации. Помысли Поппера,
обоснование научных теорий не может быть достигнуто с помощью наблюдения и
экспери­мента. Теории всегда остаются необоснованными предположениями. Факты и
наблюдения нужны науке не для обоснования, а лишь для проверки и опровержения
теорий, для их фальсификации. Метод науки — это не наблюдение и констатация
фактов для последующего их индуктивного обобщения, а метод проб и ошибок. «Нет
более ра­циональной процедуры, — пишет Поппер, — чем метод проб и ошибок —
предложений и опровержений: смелое выдвижение теорий; попытки наилучшим образом
показать ошибочность этих теорий и временное их признание, если критика
оказывается безуспешной»'. Метод проб и ошибок универсален: он применяется не
только в научном, но и во всяком познании, его используют и амеба, и Эйнштейн.

Резкое противопоставление Поппером верификации и
фальсифи­кации, индуктивного метода и метода проб и ошибок не является, однако
оправданным. Критика научной теории, не достигшая своей цели, неудавшаяся
попытка фальсификации представляет собой ослаб­ленный вариант косвенной
эмпирической верификации.

Фальсификация как процедура включает два этапа:

• установление истинности условной связи «если А, то
В», где В является эмпирически проверяемым следствием;

• установление истинности «неверно В », т.е.
ложности В. Неуспех фальсификации означает неудачу в установлении ложнос­ти В.
Итог этой неудачи — вероятностное суждение «Возможно, что яв­ляется истинным А,
т.е. В». Таким образом, неуспех фальсифи­кации представляет собой индуктивное
рассуждение, имеющее схему:

«если верно, что если
А, то В, и неверно не-В, то А» («если верно, что если А, то В, и В, то А»)

Эта схема совпадает со схемой косвенной верификации.
Неуспех фальсификации является, однако, ослабленной верификацией: в случае .
обычной косвенной верификации предполагается, что посылка В есть истинное
утверждение; при неудавшейся фальсификации эта посылка представляет собой только
правдоподобное утверждение2. Итак, решительная, но не достигшая
успеха критика, которую вы­соко оценивает Поппер и которую он противопоставляет
в качестве самостоятельного метода верификации, является на самом деле только
ослабленным вариантом верификации.

Позитивное обоснование — это обычная косвенная
эмпирическая верификация, являющаяся разновидностью абсолютного обоснова­ния.
Ее результат: «Утверждение А, следствие которого получило под­тверждение,
обоснованно». Критическое обоснование — это обоснова­ние путем критики; его
результат: «Утверждение А приемлемее проти­вопоставляемого ему утверждения В,
поскольку А выдержало более резкую критику, чем В». Критическое обоснование —
это сравнитель­ное обоснование: то, что утверждение А является более устойчивым
к критике и, значит, более обоснованным, чем утверждение В, не озна­чает, что А
истинно или хотя бы правдоподобно.

Таким образом, Поппер двояко ослабляет
индуктивистскую про­грамму:

• вместо понятия абсолютного обоснования вводит
понятие срав­нительного обоснования;

• вместо понятия верификации (эмпирического
обоснования) вводит более слабое понятие фальсификации.

§ 4. Примеры

Тенденциозность примера. Эмпирические данные
могут использо­ваться в ходе аргументации в качестве примеров, когда факт или
частный случай делает возможным обобщение, иллюстраций, когда он подкрепляет
уже установленное общее положение, и образцов, когда он побуждает к подражанию.

Употребление фактов как примеров и иллюстраций может
рассмат­риваться как один из вариантов обоснования какого-то положения путем
подтверждения его следствий. Но в таком качестве они являются весьма слабым
средством подтверждения: о правдоподобии общего по­ложения невозможно сказать
что-нибудь конкретное на основе одного единственного факта, говорящего в его пользу.

Факты, используемые как примеры и иллюстрации,
обладают рядом особенностей, выделяющих их среди всех тех фактов и частных
случаев, которые привлекаются для подтверждения общих положений и гипотез.
Примеры и иллюстрации более доказательны, или более вески, чем остальные факты.
Факт или частный случай, избираемый в каче­стве примера, должен достаточно
отчетливо выражать тенденцию к обобщению. Тенденциозность факта-примера
существенным образом отличает его от всех иных фактов. Если говорить строго, то
факт-пример никогда не является чистым описанием какого-то реаль­ного состояния
дел. Он говорит не только о том, что есть, но и отчасти и непрямо о том, что
должно быть. Он соединяет функцию описания с функцией оценки (предписания),
хотя доминирует в нем, несомнен­но, первая из них. Этим обстоятельством
объясняется широкое рас­пространение примеров и иллюстраций в процессах
аргументации, прежде всего в гуманитарной и практической аргументации, а также
в повседневном общении.

Пример — это факт или частный случай, используемый
в''качестве отправного пункта для последующего обобщения и для подкрепления сде­ланного
обобщения.

Основная задача примера. Примеры могут
использоваться только для поддержки описатель­ных утверждений и в качестве
отправного пункта для описательных обобщений. Но они не способны: поддерживать
оценки и утверждения, тяготеющие к оценкам, т.е. подобные клятвам, обещаниям,
рекомен­дациям, декларациям и т.д.; служить исходным материалом для оце­ночных
и подобных им обобщений; поддерживать нормы, являющиеся частным случаем
оценочных утверждений. То, что иногда представля­ется в качестве примера,
призванного как-то подкрепить оценку, норму и т.п., на самом деле — образец.
Различие примера и образца существенно. Пример представляет собой описательное утверждение,
говорящее о некотором факте, а образец — это оценочное утверждение, относящееся
к какому-то частному случаю и устанавливающее частный стандарт, идеал и т.п.

Излагая факты в качестве примеров чего-либо, оратор
или писатель обычно дает понять, что речь идет именно о примерах, за которыми
должно последовать обобщение, или мораль. Но так бывает не всегда.

Факты, используемые в качестве примера, могут быть
многозначны: они могут подсказывать разные обобщения, и каждая категория
читателей может выводить из них свою, близкую ее интересам мораль; между
примером, иллюстра­цией и образцом далеко не всегда удается провести четкие
границы.

Одна и та же совокупность приводимых фактов может
истолковываться некоторыми как пример, наводящий на обобщение, другими — как
иллюстрация уже известного общего положения, третьими — как об­разец, достойный
подражания.

Критерии выбора примера. Цель примера —
подвести к формулировке общего утверждения и в какой-то мере быть доводом в
поддержку обоб­щения. С этой целью связаны критерии выбора примера.

Во-первых, избираемый в качестве примера факт или
частный случай должен выглядеть достаточно ясным и неоспоримым.

Если одиночные факты-примеры не подсказывают с
должной яс­ностью направление предстоящего обобщения или не подкрепляют уже
сделанное обобщение, рекомендуется перечислять несколько однотипных примеров.

Во-вторых, пример должен подбираться и
формулироваться таким образом, чтобы он побуждал перейти от единичного или
частного к общему, а не от частного к частному. Аргументация от частного к
частному, столь характерная для сократических диалогов, вполне пра­вомерна.
Однако единичные явления, упоминаемые в такой аргумен­тации, не представляют
собой примеров.

В - третьих, факт, используемый в качестве примера,
должен вос­приниматься если и не как обычное явление, то во всяком случае как
логически и физически возможное. Если это не так, то пример просто обрывает
последовательность рассуждения и приводит к обратному ре­зультату или к
комическому эффекту.

Противоречащий пример. Обычно считается, что
противоречащие примеры могут использоваться только при опровержении ошибочных
обобщений, их фальсификации.

Например, если
выдвигается общее положение «Все лебеди белые», то пример с черными лебедями
способен опровергнуть данное общее утверждение. Если бы удалось встретить хотя
бы одну белую ворону, то, приведя ее в качестве примера, можно было бы
попытаться фальсифицировать общее мнение, что все вороны черные, или по край­ней
мере потребовать введения в него каких-то оговорок.

Однако противоречащие примеры нередко реализуют
намерение воспрепятствовать неправомерному обобщению и, демонстрируя свое
несогласие с ним, подсказать то единственное направление, в котором может
происходить обобщение. В этом случае задача противоречащих примеров не
фальсификация какого-то общего положения, а выявле­ние такого положения.

Психологические исследования подтверждают, что для
усвоения какого-то общего утверждения или правила необходимы не только по­зитивные,
но и негативные (противоречащие) примеры.

Место примера в изложении. Иногда
высказывается мнение, что примеры должны приводиться обязательно до
формулировки того обобщения, к которому они подталкивают, так как задача
примера —  вести от единичного и простого к более общему и сложному. Вряд ли '
это мнение оправданно. Порядок изложения не особенно существен для аргументации
с помощью примера. Примеры могут предшествовать обобщению, если упор делается
на то, чтобы придать мысли дви­жение и помочь ей по инерции прийти к какому-то
обобщающему положению, но могут и следовать за ним, если на первый план выдви­гается
подкрепляющая функция примеров. Однако эти две задачи, сто­ящие перед
примерами, настолько тесно связаны, что разделение их и  тем более
противопоставление, отражающееся на последовательности ; изложения, возможно
только в абстракции.

   Скорее можно говорить о другом правиле, связанном
со сложностью и неожиданностью того обобщения, которое делается на основе 
примеров. Если оно является сложным или просто неожиданным для  слушателей,
лучше подготовить его введение предшествующими ему примерами. Если обобщение в
общих чертах известно слушателям и не звучит для них парадоксом, то примеры
могут следовать за его вве­дением в изложении.   

 

§ 5. Иллюстрации

Основная задача иллюстрации. Иллюстрация —
это факт или част­ный случай, призванный укрепить убежденность слушающего в
правиль­ности уже известного и принятого общего положения.

Пример подталкивает мысль к новому обобщению и
подкрепляет это обобщение. Иллюстрация проясняет известное общее положение,
демонстрирует его значение с помощью ряда возможных применений, усиливает
эффект его присутствия в сознании слушающего.

С различием задач примера и иллюстрации связано
различие кри­териев выбора примеров и выбора иллюстраций.

Пример должен выглядеть достаточно твердым,
однозначно трак­туемым фактом. Иллюстрация вправе вызывать, небольшие сомнения,
но она должна особенно живо воздействовать на воображение слушателя,
останавливая на себе внимание. «Иллюстрацию, целью которой явля­ется эффект
присутствия, иногда бывает необходимо развернуть с по­мощью конкретных,
задерживающих внимание деталей, тогда как при­мер, напротив, следует
предусмотрительно «ощипать» во избежание рассеивания мысли или ее отклонения от
цели, намеченной оратором. Иллюстрация в гораздо меньшей степени, чем пример,
рискует быть неверно интерпретированной, так как нас при этом ведет правило из­вестное
и зачастую вполне привычное»'.

Неудачная иллюстрация. Иллюстрация,
конкретизируя общее по­ложение с помощью частного случая, усиливает эффект
присутствия. На этом основании в ней иногда видят образ, живую картину абстракт­ной
мысли. Иллюстрация не ставит, однако, перед собой цель заменить абстрактное
конкретным и тем самым перенести рассмотрение на дру- /гие объекты.
Это делает аналогия, иллюстрация же — не более чем  частный случай,
подтверждающий уже известную общую истину или облегчающий более отчетливое ее
понимание. «(Нравственное зло) можно допустить или разрешить лишь постольку, —
пишет Г. Лейбниц, — поскольку оно рассматривается как обязательное следствие
не- обходимого долга: как если бы тот, кто, не желая допустить другого до
греха, сам пренебрег бы своим долгом, подобно тому, как офицер, стоящий на
ответственном посту, особенно в период опасности, по­кинул бы его, чтобы
предотвратить драку двух солдат гарнизона, соби­рающихся застрелить друг
друга»'. Здесь решается прямая задача ил­люстрации — облегчить понимание общего
принципа.

Неудачный пример ставит под сомнение то общее
положение, ко­торое он призван подкрепить, а противоречащий пример способен
даже опровергнуть общее положение. Иначе обстоит дело с неудачной, неадекватной
иллюстрацией. Общее положение, к которому она при­водится, не ставится под
сомнение, и неадекватная иллюстрация рас­ценивается скорее как негативная
характеристика того, кто ее приме­няет, как свидетельство непонимания им общего
принципа или его неумения подобрать удачную иллюстрацию.

Неадекватная иллюстрация может произвести комический
эффект

(«Надо уважать своих родителей. Когда один из них
вас бранит, живо ему возражайте»).

При описании какого-то определенного лица особенно
эффектив­но ироническое использование иллюстраций.

В аргументации часто используются сравнения. Те
сравнения, ко­торые не являются сравнительными оценками (предпочтениями),
обычно представляют собой иллюстрации одного случая посредством другого, при
этом оба случая рассматриваются как конкретизации одного и того же общего
принципа. Типичный пример сравнения:

«Людей показывают обстоятельства. Стало быть, когда
тебе выпадает какое-то обстоятельство, помни, что это бог, как учитель
гимнастики, столкнул тебя с грубым концом».

Итак, иллюстрация особенно наглядно показывает, что
эмпиричес­кое обоснование есть лишь частный случай эмпирической аргумента­ции.
Последняя включает не только прямое подтверждение в непосред­ственном
чувственном опыте и косвенное подтверждение путем под­тверждения логических
следствий обосновываемого положения. К эмпирической аргументации относятся
также примеры, подтверж­дающее значение которых очень невелико и функция которых
никогда не сводится к эмпирическому подтверждению. К эмпирической аргу­ментации
принадлежат, наконец, иллюстрации, о подтверждающей силе которых вообще не
приходится говорить.

 Теоретическая
аргументация

       §1. Дедуктивное обоснование

 

  Значение теоретической аргументации. Общие
утверждения, научные законы, принципы и т.п. не могут быть обоснованы чисто
эмпирически, путем ссылки только на опыт. Они требуют также теоретического
обоснования, опирающегося на рассуждение и отсылающего к другим принятым утверждениям.
Без этого нет ни абстрактного теоретического знания, ни хорошо обоснованных
убеждений.

Невозможно доказать общее утверждение посредством
ссылок на свидетельства, относящиеся к каким-то отдельным случаям его при­менимости.
Универсальные обобщения — это своего рода гипотезы строящиеся на базе
существенно неполных рядов наблюдений. Подобные универсальные утверждения
невозможно доказать исходя из тех наблюдений, в ходе обобщения которых они были
выдвинуты, и даже на основе последующих обширных и детализированных серий
предсказаний, выведенных из них и нашедших свое подтверждение в опыте. Теории,
концепции и иные обобщения (Эмпирического материала не выводятся логически из
этого материала. Одну и ту же совокупность фактов можно обобщить по-разному и
охватить разными теориями. При этом ни одна из них не будет вполне
согласовываться со всеми известными в своей области фактами. Сами факты и
теории не только постоянно расходятся между собой, но и никогда четко не
отделяются друг от друга.

Все это говорит о том, что согласие теории с
экспериментами, фак­тами или наблюдениями недостаточно для однозначной оценки
ее приемлемости. Эмпирическая аргументация всегда требует дополнения
теоретической. Не эмпирический опыт, а теоретические рассуждения оказываются обычно
решающими при выборе одной из конкурирую­щих концепций.

В отличие от эмпирической аргументации способы
теоретической аргументации чрезвычайно многообразны и внутренне разнородны. Они
включают дедуктивное обоснование, системную аргументацию, методологическую
аргументацию и т.д. Не существует единой, прове­денной последовательно
классификации способов теоретической ар­гументации.

Сущность дедуктивной аргументации. Одним из
важных способов теоретической аргументации является дедуктивная аргументация.

Дедуктивная аргументация — это выведение
обосновываемого поло­жения из иных, ранее принятых утверждений.

Если выдвинутое положение удается логически
(дедуктивно) вы­вести из уже установленных положений, это означает, что оно
прием­лемо в той же мере, что и сами эти положения.

Дедуктивное рассуждение — это всегда в каком-то
смысле принуж­дение. Размышляя, мы постоянно ощущаем давление и несвободу. Не
случайно Аристотель, первым подметивший безоговорочность логи­ческих законов, с
горечью заметил: «Мышление — это Страдание», ибо «коль вещь необходима, в
тягость она нам».

Обоснование одних утверждений путем ссылки на
истинность или приемлемость других утверждений — одна из функций, выполняемых
дедукцией в процессах аргументации.

В обычных процессах аргументации фрагменты
дедуктивного обос­нования обычно предстают в очень сокращенной форме. Нередко
ре­зультат дедукции выглядит как наблюдение, а не как итог рассуждения.

Дедуктивное рассуждение служит также для верификации
(косвен­ного подтверждения) утверждений: из проверяемого положения дедук­тивно
выводятся его эмпирические следствия; подтверждение этих следствий оценивается
как возможный довод в пользу исходного по­ложения.

Дедуктивное рассуждение может использоваться также
для фальси­фикации гипотез. В этом случае демонстрируется, что вытекающие из
гипотез следствия являются ложными. Не достигшая успеха фальси­фикация
представляет собой ослабленный вариант верификации: неудача в опровержении
эмпирических следствий проверяемой гипотезы служит аргументом, хотя и весьма
слабым, в поддержку этой гипотезы.

И наконец, дедукция используется для систематизации
теории, про­слеживания логических связей входящих в нее утверждений, постро­ения
объяснений, опирающихся на общие принципы, предлагаемые теорией. Как будет ясно
из дальнейшего, прояснение логической структуры теории, укрепление ее
эмпирической базы и выявление ее общих предпосылок составляют заметный вклад в
обоснование входя­щих в теорию утверждений.

Дедуктивная аргументация применима во всех областях
рассужде­ния и в любой аудитории.

Удельный вес дедуктивной аргументации в разных
областях знания существенно различен. Так, она очень широко используется в
матема­тике и математической физике и эпизодически — в истории или фи­лософии.

В зависимости от того, насколько широко применяется
дедуктив­ная аргументация, все науки принято делить на дедуктивные и индук­тивные.
В дедуктивных науках используется по преимуществу или даже единственно
дедуктивная аргументация. В индуктивных такая аргумен­тация играет лишь
заведомо вспомогательную роль, а на первом месте стоит эмпирическая
аргументация, имеющая индуктивный, вероят­ностный характер. Типично дедуктивной
наукой считается математи­ка, образцом индуктивных наук являются естественные
науки.

Деление наук на дедуктивные и индуктивные, широко
распростра­ненное еще несколько десятилетий назад, сейчас во многом утратило
свое былое значение. Оно ориентировано на науку, рассматриваемую в статике,
прежде всего как систему надежно установленных истин..

Неясность и неточность понятия доказательства.
Понятие дедукции является общеметодологическим. В логике ему соответствует
понятие доказательства.

Доказательство обычно определяется как процедура
обоснования ис­тинности некоторого утверждения путем приведения тех истинных ут­верждений,
из которых оно логически следует.

Приведенное определение включает два центральных
понятия ло­гики: истина и логическое следование. Эти понятия нельзя назвать в
достаточной мере ясными, и, значит, определяемое через них понятие
доказательства также не может быть отнесено к ясным.

Многие наши утверждения не являются ни истинными, ни
ложны­ми, лежат вне «категории истины»: требования, предостережения и т.п. Они
указывают, какой данная ситуация должна стать, в каком направ­лении ее нужно
преобразовать. Если от описаний мы вправе требовать, чтобы они были истинными,
то удачный приказ, совет и т.д. мы характеризуем как эффективный или
целесообразный, но не как истин­ный.

В стандартном определении доказательства
используется понятие истины. Доказать некоторый тезис — значит логически
вывести его из других, являющихся истинными положений. Но есть утверждения, не
связанные с истиной. Очевидно также, что, оперируя ими, нужно быть и логичным,
и доказательным.

В связи с этим встает вопрос о существенном
расширении понятия доказательства: оно должно охватывать не только описания, но
и ут­верждения типа оценок и норм. Но задача переопределения доказа­тельства
пока не решена ни логикой оценок, ни логикой норм, и по­нятие доказательства
остается не вполне ясным по своему смыслу'.

Отметим далее, что не существует единого понятия
логического следования.

Это понятие определяется через закон логики: из
утверждения (или системы утверждений) А логически следует утверждение В в том и
толь­ко в том случае, когда выражение «если А, то В» представляет собой закон
логики.

Данное определение — только общая схема бесконечного
множе­ства возможных определений. Конкретные определения логического следования
получаются из нее путем указания логической системы, задающей понятие
логического закона. Логических же систем, пре­тендующих на статус закона
логики, в принципе бесконечно много.

Образцом доказательства, которому в той или иной
мере стремятся следовать во всех науках, является математическое доказатель­ство.
«Нигде нет настоящих доказательств, — писал Б. Паскаль, — кроме как в науке
геометров и там, где ей подражают» (под «геомет­рией» Паскаль имел "в
виду, как это было обычным в его время, всю математику).

Содержание понятия доказательства не является в
достаточной мере определенным, круг тех рассуждений, которые можно назвать
доказательствами, не имеет сколько-нибудь четко очерченной границы. Это
означает, что понятие «доказательство» является одновременно и неясным, и
неточным. В этом плане оно подобно таким понятиям, как «язык», «игра», «пейзаж»
и т.д.

§ 2. Системная
аргументация

Сущность системной аргументации.

Системная аргументация — обоснование утверждения
путем вклю­чения его в качестве составного элемента в кажущуюся хорошо обосно­ванной
систему утверждений, или теорию.

Подтверждение следствий, вытекающих из теории,
одновременно подкрепляет саму теорию. С другой стороны, теория сообщает выдви­нутым
на ее основе положениям определенные импульсы и силу и тем самым содействует их
обоснованию. Утверждение, ставшее элементом теории, опирается уже не только на
отдельные факты, но во многом также на широкий круг явлений, объясняемых
теорией, на предсказа­ние ею новых, ранее неизвестных эффектов, на связи ее с
другими теориями и т.д. Анализируемое положение, включенное в теорию, по­лучает
ту эмпирическую и теоретическую поддержку, какой обладает теория в целом.

Ограниченность сомнения. Сомнение, касается
не изолированного предложения, но всегда некоторой ситуа­ции, в которой я веду
себя определенным образом.

Согласно Витгенштейну, эмпирические предложения
могут быть в некоторых ситуациях проверены и подтверждены в опыте. Но есть си­туации,
когда они, будучи включены в систему утверждений, в кон­кретную практику, не
проверяются и сами используются как основание для проверки других предложений.
Так обстоит дело в рассмотренном выше примере. «Меня зовут Б.П.» — эмпирическое
предложение, ис­пользуемое как основание для проверки утверждения «Все письма
ад­ресованы мне». Однако можно придумать такую историю («практику»), когда мне
придется на базе других данных и свидетельств проверять, зовусь ли я Б.П. В
обоих случаях статус эмпирического предложения зависит от контекста, от той
системы утверждений, элементом которой оно является. Вне контекста бессмысленно
спрашивать, является ли данное предложение эмпирически проверяемым или я его
твердо при­держиваюсь.

Помимо эмпирических Витгенштейн выделяет
методологические предложения. Они тоже случайны в том смысле, что их отрицание
не будет логическим противоречием. Однако они не являются проверяе­мыми ни в
каком контексте. Внешнее сходство может запутать нас и побудить относиться
одинаково к эмпирическими предложениям типа «Существуют рыжие собаки» и
методологическим типа «Существуют физические объекты». Но дело в том, что мы не
можем вообразить ситуацию, в которой мы могли бы убедиться в ложности
методологи­ческого предложения. Это зависит уже не от контекста, а от совокуп­ности
всего воображаемого опыта.

Витгенштейн выделяет еще два вида предложений:
предложения, в которых я едва ли могу сомневаться, и предложения, которые
трудно классифицировать (например, утверждение, что я никогда не был в другой
Солнечной системе).

Утверждения, в которых невозможно сомневаться.
В свое время Р. Декарт настаивал на необходимости возможно более полного и ра­дикального
сомнения. Согласно Декарту, вполне достоверно лишь его знаменитое cogito — положение «Я мыслю, следовательно, существую».
Витгенштейн придерживается противоположной позиции: для сомне­ний нужны веские
основания, более того, есть категории утверждений, в приемлемости которых мы не
должны сомневаться никогда. Выде­ление этих категорий утверждений
непосредственно обусловлено сис­темным характером человеческого знания, его
внутренней целостнос­тью и единством.

Связь обосновываемого утверждения с той системой
утверждений, в рамках которой оно выдвигается и функционирует, существенным
образом влияет на эмпирическую проверяемость этого утверждения и,
соответственно, на ту аргументацию, которая может быть выдвинута в его
поддержку. В контексте своей системы («языковой игры», «прак­тики») утверждение
может приниматься в качестве несомненного, не подлежащего критике и не
требующего обоснования по меньшей мере в двух случаях.

Во-первых, если отбрасывание этого утверждения
означает отказ от определенной практики, от той целостной системы утвержде­ний,
неотъемлемым составным элементом которой оно является.

Во-вторых, утверждение должно приниматься в качестве
несо­мненного, если в рамках соответствующей системы утверждений оно стало
стандартом оценки иных ее утверждений и в силу этого утратило свою эмпирическую
проверяемость. Среди таких утверждений, перешедших из разряда описаний в разряд
ценностей, можно выделить два типа:

1) утверждения, не проверяемые в рамках
определенной, достаточ­но узкой практики,

Например, об имени
человека, просматривающего почту: пока он занят этой деятельностью, он не может
сомневаться в своем имени;

2) утверждения, не проверяемые в рамках любой, сколь
угодно ши­рокой практики,

Например, «Су­ществуют
физические объекты», «Я не могу ошибаться в том, что у меня есть рука» и т.п.

Об одной классификации утверждений. Системный
характер науч­ного утверждения зависит от его связи с той системой утверждений
(или практикой), в рамках которой оно используется. Можно выделить пять типов
утверждений, по-разному относящихся к практике их упот­ребления:

1) утверждения, относительно которых не только
возможно, но и разумно сомнение в рамках конкретной практики;

2) утверждения, в отношении которых сомнение
возможно, но не является разумным в данном контексте (например, результаты
надеж­ных измерений; информация, полученная из надежного источника);

3) утверждения, не подлежащие сомнению и проверке в
данной практике под угрозой разрушения последней;

4) утверждения, ставшие стандартами оценки иных
утверждений, и потому не проверяемые в рамках данной практики, однако допус­кающие
проверку в других контекстах;

5) методологические утверждения, не проверяемые в
рамках любой практики.

Обоснование изолированных утверждений. Иногда
высказывается мнение, что вследствие системного характера нашего знания неоправ­дан
вопрос об обосновании любого отдельно взятого утверждения. Вся­кое более или
менее абстрактное предположение, лишь косвенно под­держиваемое непосредственным
опытом, может считаться истинным только в рамках какой-то концепции или теории.
За ее пределами оно просто бессмысленно и, значит, не может быть ни обосновано,
ни опровергнуто.

Таким образом, системность обоснования не означает,
что отдель­но взятое эмпирическое утверждение не может быть ни обосновано, ни
опровергнуто вне рамок той теоретической системы, к которой оно принадлежит.

Внутренняя перестройка теории как способ ее
обоснования. Важным, но пока почти неисследованным способом обоснования
теоретическо­го утверждения является внутренняя перестройка теории, в рамках ко­торой
оно выдвинуто. Эта перестройка, или переформулировка, пред­полагает введение
новых образцов, норм, правил, оценок, принципов и т.п., меняющих внутреннюю
структуру как самой теории, так и по­стулируемого ею «теоретического мира».
Новое научное, теоретическое положение складывается не в вакуу­ме, а в
определенном теоретическом контексте. Контекст теории оп­ределяет конкретную
форму выдвигаемого положения и основные пе­рипетии его последующего
обоснования. Если научное предположение берется в изоляции от той теоретической
среды, в которой оно появ­ляется и существует, остается неясным, как ему
удается в конце концов стать элементом достоверного
знания.                            '

Выдвижение предположений диктуется динамикой
развития тео­рии, к которой они относятся, стремлением ее охватить и объяснить
новые факты, устранить внутреннюю несогласованность и противоре­чивость и т.д.
Во многом поддержка, получаемая новым положением от теории, связана с
внутренней перестройкой этой теории. Она может заключаться во введении
номинальных определений (определений-требований) вместо реальных
(определений-описаний), в принятии дополнительных соглашений относительно
изучаемых объектов, уточ­нении основополагающих принципов теории, изменении
иерархии этих принципов и т.д.

Теория придает входящим в нее положениям
определенную силу. Эта поддержка во многом зависит от положения утверждения в
теории, в иерархии составляющих ее утверждений. Перестройка теории, обес­печивающая
перемещение какого-то утверждения от ее «периферии» к ее «ядру», сообщает этому
утверждению большую системную под­держку.

Совершенствование теории как способ обоснования
входящих в нее утверждений. Теория дает составляющим ее утверждениям
дополни­тельную поддержку. Чем яснее и надежней сама теория, тем большей
является такая поддержка. В силу этого совершенствование теории, укрепление ее
эмпирической базы и прояснение ее общих, в том числе философских и
методологических, предпосылок являются одновре­менно существенным вкладом в
обоснование входящих в нее утверж­дений.

Среди способов прояснения теории особую роль играют:

• выявление логических связей ее утверждений;

• минимизация ее исходных допущений;

• построение ее в форме аксиоматической системы;

• ее формализация, если это возможно.

При аксиоматизации теории некоторые ее положения
избираются . в качестве исходных, а все остальные положения выводятся из них
чисто логическим путем. Исходные положения, принимаемые без доказательства,
называются аксиомами (постулатами); положения, дока­зываемые на их основе, —
теоремами.

Построение научной теории в форме
аксиоматизированной дедук­тивной системы не может служить идеалом и той
конечной целью, достижение которой означает предел совершенствования теории.

§ 3. Опровержимость и
проверяемость

Требования принципиальной опровержимости и
принципиальной про­веряемости. Еще одним способом теоретического
обоснования являет­ся анализ утверждения с позиции возможности эмпирического
его под­тверждения и опровержения.

От научных положений требуется, чтобы они допускали
принци­пиальную возможность своего опровержения и предполагали опреде­ленные
процедуры своего подтверждения. Если эти требования не вы­полняются,
относительно выдвинутого положения нельзя сказать, какие ситуации и факты
несовместимы с ним, а какие — поддерживают его. Положение, в принципе не
допускающее опровержения и под­тверждения, оказывается вне конструктивной
критики, оно не наме­чает реальных путей дальнейшего исследования. Конечно,
такое ут­верждение нельзя признать обоснованным.

Поппер о принципиальной проверяемости. К.
Поппер отстаивал идею, что принципиальная опровержимость (фальсифицируемость)
теории является критерием ее научности. Полное подтверждение тео­рии
невозможно, достижимо только частичное ее подтверждение. Но такое подтверждение
имеют и явно ненаучные концепции, например учение астрологов о влиянии звезд на
судьбы людей, которое при же­лании можно подтвердить большим эмпирическим
материалом. Поэ­тому эмпирическая подтверждаемость не может рассматриваться в
ка­честве отличительной особенности науки. То, что некоторые утверж­дения или
система утверждений говорят о реальном мире, проявляется не в подтверждении их
опытом, а в том, что опыт может их опровергнуть. Свои идеи Поппер формулирует
так:

(1) Легко получить подтверждения, или верификации,
почти для каждой теории, если мы ищем подтверждений.

(2) Подтверждения должны приниматься во внимание
только в том случае, если они являются результатом рискованных предсказаний, то есть когда мы, не будучи осве­домленными
о некоторой теории, ожидали бы события, несовместимого с этой тео­рией, —
события, опровергающего данную теорию.

(3) Каждая «хорошая» научная теория является
некоторым запрещением: она за­прещает появление определенных событий. Чем
больше теория запрещает, тем она лучше.

(4) Теория, не опровержимая никаким мыслимым
событием, является ненаучной. Неопровержимость представляет собой не
достоинство теории (как часто думают), а ее порок.

(5) Каждая настоящая проверка
теории является попыткой ее фальсифицировать, то есть опровергнуть.
Проверяемость есть фальсифицируемость...».

Все сказанное Поппер суммирует в следующем
утверждении: «Кри­терием научного статуса теории является ее
фальсифицируемость, опровержимость, или проверяемость».

Трудности приложения требования фальсифицируемое.
Требование принципиальной фальсифицируемости является важным, но трудно
приложимым.

Во-первых, оно предполагает, с одной стороны, изо­лированность
теоретических утверждений, а с другой — наличие абсо­лютно непроблематичных
наблюдений. Но любое теоретическое ут­верждение связано с другими подобными
утверждениями и зависит от них. А наблюдения теоретически нагружены, и для
установления их смысла необходимы некоторые теоретические допущения. Исследова­тель
никогда не оказывается в ситуации, когда он может сравнивать изолированное
теоретическое утверждение с ничем не опосредство­ванным миром.

Во-вторых, требование фальсифицируемости
предполагает, что утверждения, сопоставляемые с опытом, формулируются с помощью
достаточно определенных терминов, чтобы исключить сомнения в том, противоречат
данные утверждения каким-то фактам или нет. Этому предположению не
удовлетворяют многие гипотезы, особенно в гума­нитарных науках.

В-третьих, требование фальсифицируемости трудно
применять в таких науках, как математика и логика. Принято считать, что их
суждения необходимо истинны.

§ 6.
Методологическая аргументация

Сфера применимости. Метод — это система предписаний, рекомен­даций, предостережений,
образцов и т.п., указывающих, как сделать что-то. Метод охватывает
прежде всего средства, необходимые для достижения определенной цели, но может
содержать и характеристи­ки, касающиеся самой цели. Метод регламентирует
некоторую сферу деятельности и является как таковой совокупностью предписаний.
Вместе с тем метод обобщает и систематизирует опыт действий в этой сфере.
Являясь итогом и выводом из предшествующей практики, он особым образом
описывает эту практику.

Методологическая аргументация — это обоснование
отдельного ут­верждения или целостной концепции путем ссылки на тот несомненно
надежный метод, с помощью которого получено обосновываемое утверж­дение или
отстаиваемая концепция.

Приведем примеры.

1. Для обоснования
утверждения «242+345=587» проще всего сослаться на одно­значный, никогда не
подводящий метод сложения двух чисел.

2. Утверждая, что небо
голубое, мы можем сослаться на то, что в обычных условиях оно всегда видится
таким человеку с нормальным зрением.

3. Если мы ошибаемся,
говоря, что 12 • 12 = 145, то это залог существования про­цедуры счета,
приводящей к правильным результатам.

4. Если кто-то
утверждает, что небо зеленое, следует в первую очередь поинтересо­ваться той
системой требований, которой руководствовался наблюдатель, в частности
требованиями к его зрению.

Возможности методологической аргументации очень
различны в разных областях знания. Ссылки на метод, с помощью которого полу­чено
конкретное заключение, довольно обычны в естественных науках, крайне редки в
гуманитарных науках и почти не встречаются в прак­тическом и тем более в
художественном мышлении.

Ограниченность методологической аргументации.
Напомним прин­цип эмпиризма: только наблюдения или эксперименты играют решаю­щую
роль в признании иди отбрасывании научных высказываний, включая законы и
теории. В соответствии с этим принципом методо­логическая аргументация может
иметь только второстепенное значе­ние и никогда не способна поставить точку в
споре о судьбе конкрет­ного научного утверждения или теории. Е. Гедимин
сформулировал общий методологический принцип
эмпиризма, гласящий, что различные правила научного метода не должны
допускать «диктаторской страте­гии». Они должны исключать возможность того, что
мы всегда будем выигрывать игру, разыгрываемую в соответствии с этими
правилами: природа должна быть способна хотя бы иногда наносить нам пора­жения.

Методологические правила расплывчаты и неустойчивы,
они всег­да имеют исключения. Особую роль в научном рассуждении играет
индукция, связывающая наше знание с опытом. Но она вообще не имеет ясных
правил. «Ни одно наблюдение, — пишет К. Поппер, — никогда не может
гарантировать, что обобщение, выведенное из ис­тинных — и даже часто
повторяющихся — наблюдений, будет истин­но... Успехи науки обусловлены не
правилами индукции, а зависят отсчастья, изобретательности и от чисто
дедуктивных правил критичес­кого рассуждения»'. Когда речь идет о «правилах
обоснованной индук­ции» или о «кодексе обоснованных индуктивных правил»,
имеется в виду не некий реально существующий перечень «правил индукции» (его
нет и он в принципе невозможен), а вырабатываемое долгой прак­тикой мастерство
обобщения, относящееся только к той узкой области исследований, в рамках
которой оно сложилось. Описать это мастер­ство в форме системы общеобязательных
правил так же невозможно, как невозможно кодифицировать мастерство художника
или мастер­ство политика.

Научный метод, несомненно, существует, но он не
представляет собой исчерпывающего перечня правил и образцов, обязательных для
каждого исследователя. Даже самые очевидные из этих правил могут
истолковываться по-разному и имеют многочисленные исключения. Правила научного
метода могут меняться от одной области познания к другой, поскольку
существенным содержанием этих правил является некодифицируемое
мастерство — умение проводить конкретное исследо­вание и делать вытекающие из
него обобщения, которое вырабатывается только в самой практике исследования.

Методологический анархизм. Понимая
методологизм предельно широко, можно выделить три его версии, различающиеся по
своей силе:

1) существуют универсальные, значимые всегда и везде
правила и методы научного исследования (старый методологизм: Декарт, Кант и
др.)

2) правила зависят от контекста исследования, ни
одно. из них не

является универсальным; имеются, однако,
универсальные условные суждения и соответствующие им условные правила,
предписывающие в определенной ситуации определенное действие (контекстуальный
методологизм);

3) не только абсолютные, но и условные правила и
образцы имеют свои пределы, так что даже контекстуально определенные правила
могут иногда приводить к отрицательным результатам.

Методологизму противостоит антиметодологизм, согласно которо­му все методологические правила
всегда бесполезны и должны быть от­брошены.

Фейерабенд стремится показать, что всякое
методологическое правило, даже самое очевидное для здравого смысла, имеет
границы, за которыми его применение неразумно и мешает развитию науки.
Методологические правила нужны и всегда помогают исследователю:

ученый, переступивший некоторую норму,
руководствуется при этом другой нормой, а следовательно, какие-то нормы есть
всегда. Про­блема не в том, какие нормы и стандарты методологии признавать, а
какие — нет. Проблема в отношении к методологическим предпи­саниям и в их
использовании. В некоторых ситуациях одни методо­логические нормы можно
заменять другими, быть может, противо­положными.

Каким бы фундаментальным или необходимым для науки
ни каза­лось любое конкретное правило, всегда возможны обстоятельства, при
которых целесообразно не только игнорировать это правило, но даже действовать
вопреки ему. Например, существуют обстоятельства, когда вполне допустимо
вводить, разрабатывать и защищать гипотезы, про­тиворечащие обоснованным и
общепринятым экспериментальным ре­зультатам, или же такие гипотезы, содержание
которых меньше, чем содержание уже существующих и эмпирически адекватных
альтерна­тив, или просто противоречивые гипотезы и т.п. Иногда исследователь,
отстаивающий свою позицию, вынужден отказаться от корректных приемов
аргументации и использовать пропаганду
или же принуждение, потому что аудитория
оказывается психологически невосприимчивой к приводимым им аргументам.

Критика Фейерабендом сильных версий методологизма,
если от­влечься от ее полемических крайностей, в основе своей верна. Не су­ществует
абсолютных, значимых всегда и везде правил и образцов на­учного исследования, и
поиски их являются пустым делом. Условные методологические правила имеют
исключения даже в тех ситуациях, к которым они относятся; они имеют свои
пределы и иногда приводят к отрицательному результату.

Вместе с тем выводы, которые Фейерабенд делает из
своей критики, не вполне ясны и в конечном счете внушают известное недоверие к
научному методу.

Историчность научного метода. Научный метод
не содержит правил, не имеющих или в принципе не допускающих исключений. Все
его правила условны и могут нарушаться даже при выполнении их условия. Любое
правило может оказаться полезным при проведении научного исследования, так же
как любой прием аргументации может оказать воздействие на убеждения научного
сообщества. Но из этого вовсе не следует, что все реально используемые в науке
методы исследования и приемы аргументации равноценны и безразлично, в какой
последова­тельности они используются. В этом отношении «методологический
кодекс» вполне аналогичен моральному кодексу.

Таким образом, методологическая аргументация
является вполне правомерной, а в науке, когда ядро методологических требований
до­статочно устойчиво, необходимой. Однако методологические аргумен­ты никогда
не имеют решающей силы.

Особенно это касается методологии гуманитарного
познания, ко­торая не настолько ясна и бесспорна, чтобы на нее можно было ссы­латься.
Иногда даже представляется, что в науках о духе используется совершенно иная
методология, чем в науках о природе.

О методологии практического и художественного
мышления вооб­ще трудно сказать что-нибудь конкретное. Как пишет Х.Г. Гадамер,
«в опыте искусства мы имеем дело с истинами, решительно возвышаю­щимися над
сферой методического познания, то же самое можно ут­верждать и относительно
наук о духе в целом, наук, в которых наше историческое предание во всех его
формах хотя и становится предметом исследования,
однако вместе с тем само обретает голос в своей
истине».

Каждое новое исследование является не только
применением уже известных методологических правил, но и их проверкой. Исследова­тель
может подчиниться старому методологическому правилу, но может и счесть его
неприменимым в каком-то конкретном новом слу­чае. Истории науки известны как
случай, когда апробированные пра­вила приводили к успеху, так и случаи, когда
успех был результатом отказа от какого-то устоявшегося методологического
стандарта. Уче­ные не только подчиняются методологическим требованиям, но и кри­тикуют
их и создают новые теории и новые методологии.