Допрашиваемые в своих показаниях излагают не свои 1
возникающие непосредственно во время допроса восприятия, а воспоминания о них. То, что свидетель, потерпевший, обвиняемый или подозреваемый пережил в момент приготовления или совершения преступления, когда были реализованы похищенные вещи и т. д., не исчезает бесследно из их памяти. Сохранение следов событий и явлений прошлого в памяти является важным условием правильного отражения внешнего мира, условием его познаваемости.
Психологические процессы, т. е. запоминание, сохранение и воспроизведение прошлого опыта, вместе взятые, называются памятью.
Знание закономерностей запоминания, сохранения и воспроизведения помогает следователю провести допрос на высоком уровне, правильно решить важные вопросы (срок проведения допроса и т. д.), дает возможность правильно оценивать показания с точки зрения их достоверности и, кроме того, правильно определять ряд других имеющих значение тактических особенностей допроса.
Человек помнит о когда-то воспринятых событиях, знакомых людях, прочитанных книгах, о своих чувствах и мыслях, которые имели место в связи с этими событиями или явлениями.
Следователя, проводящего допрос, интересуют прежде всего воспоминания допрашиваемого о событиях, лично им пережитых. Когда следователь после изложения допрашиваемым сведений о каком-то событии, явлении задает вопрос в форме: «Откуда вам известны эти сведения?» — по сути дела он желает разграничить сохранившиеся в памяти допрашиваемого знания от воспоминаний. И это очень важный тактический прием допроса. Он необходим в случае, когда кажется само собой разумеющимся, что допрашиваемый показывает о лично им воспринятых событиях, явлениях.
Процесс памяти начинается с запоминания. Оно может быть преднамеренным и непреднамеренным. Преднамеренное запоминание имеет волевой и целенаправленный характер, а непреднамеренное запоминание осуществляется без направления воли на запоминание в ходе самого восприятия материала. Все, что было сказано о возрастающем значении преднамеренного внимания свидетелей в практике допроса следственных органов, относится и к вопросам, связанным с преднамеренным запоминанием.
В следственной практике все чаще встречаются случаи, когда граждане преднамеренно или непроизвольно обращают внимание на какое-нибудь обстоятельство и сознают при этом, что они случайно оказались свидетелями преступления и о виденном и слышанном им впоследствии придется рассказать следователю, преднамеренно запоминают воспринятые обстоятельства, чтобы не забыть.
Показания, в основе которых лежит преднамеренное запоминание сообщаемых явлений, чрезвычайно ценны. Ценность заключается в том, что задача, поставленная свидетелем самому себе и направленная на более точное запоминание, играет большую роль в точности, полноте и прочности памяти. Вопрос о влиянии задачи на запоминание исследован советскими психологами Занковым Л. В. 2
, Новомейским А. С. 3
и другими.
Можно считать, что преднамеренное запоминание является более успешным, более продуктивным, чем непроизвольное. Оно проходит через мыслительную обработку материала. При этом материал разбивается по смысловому содержанию, выделяются смысловые опорные пункты, мысленно составляются план, схема, они сравниваются с чем-то уже известным. Эти приемы запоминания могут быть использованы следователем при оказании помощи допрашиваемому с тем, чтобы вспомнить факты, которые кажутся забытыми.
Следователь, помогая допрашиваемому в составлении плана рассказа, в его разбивке на части, нахождении опорных пунктов, окажет большую помощь свидетелю в мобилизации памяти. Такой план рассказа следователь предлагает допрашиваемому обычно в форме перечня вопросов, на которые должен ответить допрашиваемый в своем рассказе. Например, следователь предлагает свидетелю описать место происшествия в хронологическом порядке наблюдения. Это делают обычно в следующей форме: «Расскажите, пожалуйста, когда и зачем вы вошли в квартиру X., что вы там увидели, что сказала вам жена X?». Подобный перечень вопросов направляет мысль допрашиваемого, мобилизует его память. Особенно нуждаются в такой помощи свидетели, впервые попавшие в следственные органы. Часто на предложение рассказать все, что им известно по делу, они смущаются, мысли их путаются, и они заявляют: «Я не знаю, что вас интересуете, «Даже не знаю, с чего начать», и т. д.
Непреднамеренное запоминание также играет значительную роль в показаниях допрашиваемого. Дело в том, что следователя интересуют многие обстоятельства, о которых даже самые сознательные и желающие оказать помощь в борьбе с преступностью граждане не знают, что нужно запомнить. Многие факты получают значение с точки зрения раскрытия преступления только в ходе самого расследования, и все-таки о них мы получаем правдивые показания на допросе, хотя в памяти допрашиваемых они остались непроизвольно.
Исследования советских ученых Леонтьева, Зинченко, Смирнова и других показали, что необходимым условием непреднамеренного запоминания предмета является действие с ним: «Не сами по себе форма, величина, цвет материала и средство деятельности (различных вещей), а их значение для данной деятельности и решение практической задачи определяет их сохранение в представлениях» 4
.
Следственная практика знает много примеров, когда мастера, даже через большой промежуток времени и несмотря на изменения, уверенно узнают свои изделия. Знание того, что цель работы лучше запоминается, чем ее средство, может помочь следователю и в выявлении нужных свидетелей. Если, например, документ был уничтожен или похищен и требуется восстановить его содержание, то лучше всего искать лицо, составлявшее его.
Активная мыслительная работа с пониманием дела способствует прочному запоминанию. Активная умственная работа над материалом, даже не направленная на его запоминание, может оказаться более эффективной с точки зрения запоминания материала, чем волевые усилия, направленные на его запоминание. Из повседневной жизни известно, что мы часто, не преследуя такую цель, многое запоминаем и притом прочно, иногда даже на всю жизнь.
Непреднамеренно человек запоминает действия, средства и цели, а также те препятствия, которые должны быть им преодолены при этом, т. е. вызывают определенную задачу для восприятия или осмысливания. В опытах, проведенных А. А. Смирновым, взрослые испытуемые — специалисты по психологии — должны были ответить на вопрос, что они запомнили из того, что с ними происходило за время, когда они шли из дома на работу. Испытуемые запомнили действия за тот период времени и некоторые препятствия, встречающиеся на пути (задержка движения, красный свет светофора и т.д.). А. С. Прангишвили 5
объясняет это следующим образом;
«Когда мы, уходя из дома, запираем двери на ключ, идем знакомой дорогой на работу и т. д. (и все протекает, как обычно, без препятствий), мы действуем в плане «фиксированных установок».
Что совершается таким образом, то не может стать «содержанием уверенного воспоминания». Не может таким стать и действие, протекающее на основе «импульса», т. е. «когда при проявлении какой-либо потребности вещь, могущая ее удовлетворить, как бы сама собой вызывает деятельность, могущую удовлетворить эту потребность». Воспоминания, по мнению этого автора, создаются в результате деятельности, которая протекает не в плане фиксированных и импульсных установок, а в плане «объективизации». Этот план деятельности возникает только тогда, когда фиксированная ими импульсная установка «в процессе своей реализации встречает затруднения и не обеспечивает деятельности (в широком .смысле этого слова), адекватной измененной ситуации. В случаях подобного рода затруднений личность,— как указывает Д. Н. Узнадзе,— как бы прекращает «практическое отношение к действительности и возникает план «теоретической» деятельности, «план объективизации». В этом плане человек превращает свою деятельность и предмет своей деятельности уже в объект «теоретического выяснения» в широком смысле, включающий волевое решение, уверенное воспоминание, и отражает только ту деятельность, которая протекала именно в плане объективизации».
Это положение имеет большое значение при выявлении свидетелей, особенно по делам о хищениях, взяточничестве и т. д. Лица. выполняющие разные финансовые, бухгалтерские операции и административные функции в плане «фиксированных установок», обычно не запоминают их. Следовательно, нужно искать свидетеля, у которого отклонение от нормального порядка работы учреждения или предприятия вызывало определенное затруднение, заставляло его задуматься над решением вопроса. Вот, например, характерное показание свидетельницы Ф., допрошенной по делу о подделке проездных билетов на самолет 6
: дежурившая по аэродрому внесла в сопроводительные ведомости отметку «служебный» против фамилии одного из лиц, вылетевших, как было установлено следствием, по поддельному билету. Она показала, что не помнит подробностей, как проверяла билеты во время посадки, но помнит, что при этом присутствовал Л., который помогал ей проверять билеты. После посадки пассажиров, подклеивая отрывные талоны к сопроводительной ведомости, Ф. обнаружила недостачу одного отрывного талона от билета и была обеспокоена этим. В это время к ней подошел А. и сказал: «Один пассажир вылетел по служебному билету». Ф. заявила следователю: «Я была рада, что он мне помог выйти из затруднения», ив ведомости против фамилии пассажира Д. записала «служебный».
Особенно хорошо запоминается предмет и особенности предмета, которые назывались в процессе работы. Причем запоминания улучшаются независимо от того, сам запоминающий назвал воспринимаемый им предмет или его особенности или постороннее лицо, или даже от того, были названы они вслух или про себя. Плохо запоминаются трудно называемые особенности (неопределенные цвета и т. д.) 7
.
Иногда само словесное оформление предмета восприятия, название его лучше запоминается, чем само восприятие. Это таит в себе ряд трудностей для допрашивающего. Вот почему прежде всего рекомендуется спросить у допрашиваемого или иным способом установить, с кем и когда он разговаривал на тему, интересующую следствие. В случае необходимости на допрос следует вызвать и этих лиц. Из анализа всех показаний можно выяснить, что им сказал допрашиваемый, что они ответили, и, по возможности, определить, что сохранилось в его памяти из восприятия интересующего следствие факта и что — из разговора о нем.
По-разному трактуется в литературе влияние повторения восприятия на запоминание и на достоверность показаний. Обычно отмечается, что «большое значение на качество восприятия оказывает систематическое, неоднократное наблюдение одного и того же события. Такое событие воспринимается более отчетливо и полно» 8
. Но есть и противоположное наблюдение. Так, отдельные эксперименты показали, что испытуемые имеют крайне смутные представления как раз о вещах, с которыми каждый день обращаются. В этом можно убедиться, спросив, например, собеседника о циферблате своих часов.
Возникает вопрос: как же следует относиться к показаниям, основанным на повторных восприятиях. Прежде чем ответить на него, укажем, что наиболее продуктивной с точки зрения запоминания является первая встреча с материалом 9
. Успешность запоминания при повторении зависит от того, насколько мы понимаем сущность данного материала, насколько он интересен, насколько содержательна и осмысленна наша работа над ним, насколько активны, разнообразны способы работы с ним. Это относится и к непроизвольному, и к преднамеренному запоминанию. Вот почему бывают случаи, когда свидетель много раз держал в руках определенную вещь, неоднократно встречался с человеком, несколько раз присутствовал при определенном действии и почти ничего не запомнил. В его показаниях отсутствуют подробности, и они представляют малую ценность с точки зрения расследуемого преступления. Иногда же свидетель только один раз видел какой-то предмет, лицо, событие и запомнил его «на всю жизнь». Поэтому нельзя оценивать показания только на том основании, что в его основе лежит многократное восприятие. Только на основе многократности восприятия нельзя считать подробные показания во всех его частях достоверными, а показание, бледное и не содержащее интересующих следствие подробностей,— ложным, т. е. сделать вывод о том, что допрашиваемый недобросовестен, что-то утаивает, не хочет говорить правду. В названных случаях нужно исходить из анализа отношения субъекта к данному предмету, явлению.
Сохранение материала в памяти обусловлено рядом обстоятельств. Из них важное место занимает установка на запоминание. Немаловажное значение приобретает сознательное отношение гражданина социалистического государства к своему долгу оказать помощь следственным органам в борьбе с преступностью и установка запомнить обстоятельства совершения преступления, свидетелем которого он оказался.
Среди факторов, влияющих на сохранение материала в памяти, кроме указанных можно было бы назвать еще обстоятельства, которые влияют на качество восприятия потому, что хорошо воспринятый материал легче запоминается и прочнее удерживается в памяти, чем восприятие менее полное, яркое и точное.
Память осуществляется в тесной связи и зависимости со всеми сторонами психической жизни личности 10
. С этой точки зрения важнейшую роль играет идейная направленность человека. Эта сторона вопроса большого внимания требует от следователей в связи с тем, что еще встречаются пережитки капитализма в сознании отдельных лиц.
Из психологии известно, что память зависит от интересов и склонностей человека. Это особенно проявляется в профессиональной памяти. Так, А. А. Смирнов пишет: «Особенно ярко это выражено в тех случаях, когда память по тем или иным причинам, в частности, например, под влиянием преклонного возраста, начинает слабеть. В этих случаях все, что связано с профессиональными интересами человека, нередко удерживается в памяти по-прежнему с большой легкостью и безошибочно, хотя все остальное уже сравнительно легко забывается им» 11
. Такая особенность старческой памяти обязательно должна быть учтена и при проведении допроса, и при оценке показаний людей преклонного возраста.
На запоминание большое влияние оказывает эмоциональная насыщенность материала. Эмоции отрицательно влияют на запоминание, если они вызваны посторонними причинами, и положительно — если вызваны или связаны с самим предметом запоминания. В последнем случае эмоции повышают продуктивность как преднамеренного, так и непреднамеренного запоминания. Дольше помнится то, что связано с более сильными чувствами.
Несомненно, что здесь большое значение имеют и индивидуальные особенности характера. С. Л. Рубинштейн отмечает, что «при прочих равных условиях одни люди будут более склонны к запечатлению приятного, другие— неприятного (в зависимости от бодрого, оптимистического, жизнерадостного или от пессимистического склада их личности). Одним—самолюбивым людям—особенно может запомниться то, что в положительном или отрицательном отношении затрагивает их самолюбие, другим — то, что так же положительно или отрицательно затрагивает какую-либо иную характерную для них черту» 12
.
Память зависит также от волевых качеств человека, от его умственной деятельности, кругозора, знаний и от умения запоминать. Круг знаний имеет большое значение для запоминания, ибо является условием понимания и через него восприятия и запоминания воспринятого. Но при этом следует помнить, что среди людей неграмотных и малограмотных также есть люди с хорошей памятью. Малограмотные часто очень хорошо, даже иногда лучше грамотных, запоминают, что связано с их кругом знаний, их деятельностью. В литературе мы встречаемся с аргументированным мнением, что у людей неграмотных или малограмотных память лучше, чем у людей, читающих книги. Привычка к записи уменьшает способность к механическому запоминанию 13
.
Показания должны оцениваться по существу, и нет основания оказывать недоверие к ним исходя лишь из уровня грамотности допрашиваемого, если предмет показания не чужд кругу знания данного человека.
Большие индивидуальные отличия имеются у допрашиваемых и в отношении вида или типа памяти, преобладающего у них. Психологи обычно различают следующие виды памяти:
1) двигательную или моторную, т. е. память на движение, выражающуюся прежде всего в навыках и привычках;
2) эмоциональную, т. е. память на чувства;
3) образную, т. е. запечатление ранее воспринятых предметов и явлений в виде конкретных, наглядных зрительных, слуховых, осязательных и других представлений;
4) словесно-логическую, т. е. память на слова, когда запоминаются не конкретные образы предметов, а их сущность, выраженная в словах. При проведении следственного эксперимента иногда ставят задачу — проверить наличие моторной памяти (навыки) в отношении каких-нибудь действий определенного лица. Допрашиваемые часто рассказывают и о своих эмоциях, переживаниях, но так как цель допроса — установить факты, запечатленные в памяти допрашиваемого, и они запечатляются в виде образов и слов, то здесь мы рассмотрим только два последних вида памяти, т. е. словесно-логическую и образную.
Словесно-логическая память занимает ведущее место у человека, но она тесно связана с другими видами памяти, в частности с образной. В образных запечатлениях всегда содержится и словесное обобщение, и, наоборот, запоминание и воспроизведение словесного материала также всегда содержат и образы. Основное различие в памяти допрашиваемых состоит прежде всего в относительном преобладании словесно-логического или образного вида памяти. «Представители наглядно-образного типа памяти любой материал, в том числе отвлеченный, стараются запомнить главным образом посредством конкретных образов, тогда как представители словесно-отвлеченного типа памяти, напротив, любой материал, в том числе наглядный, запоминают, пользуясь в большей мере словесными обозначениями, различными словесно-формулированными логическими схемами» 14
.
Выявлять возможности различения на допросе этих индивидуальных различий памяти и их влияние на достоверность показаний — важнейшая задача дальнейших совместных исследований криминалистов и психологов. В общих чертах можно сказать, что человек с преобладанием словесно-логической памяти легче и лучше запоминает словесный, чем наглядный материал.
Установив преобладание словесной памяти у допрашиваемого, нужно считаться и с дальнейшими индивидуальными различиями: одни хорошо запоминают содержание речей, имена и трудно запоминают даты, цифры, а другие, наоборот, легко запоминают цифровой материал и трудно — имена и другие виды текстов.
При допросе рекомендуется учитывать особенности памяти допрашиваемого, чтобы иметь представление, какие именно факты или какие стороны их могли сохраниться лучше в его памяти. Некоторые из особенностей легко установить. «Слушая свободный рассказ свидетеля или его ответы на вопросы, он (следователь.—И. К..) часто в состоянии определить, какой вид или какие виды памяти лучше всего развиты у допрашиваемого. Например, в некоторых случаях по свободному рассказу, по первым ответам уже можно судить, что свидетель сравнительно хорошо запомнил и описал внешность участников происшествия. Это может указывать на наличие у него хорошо развитой зрительной памяти» 15
.
Следует отметить также, что сами допрашиваемые и даже близкие или знакомые обычно знают о своеобразном характере памяти. Это значит, с одной стороны, что, если, например, расхититель или спекулянт пытается прикрыться отсутствием памяти па цифры и не может припомнить цифровые данные, связанные с его преступной деятельностью, в этих случаях целесообразно допросить в качестве свидетелей его знакомых и сослуживцев для проверки правдивости этого его утверждения; с другой — добросовестному допрашиваемому можно задавать вопросы, прямо относящиеся к особенностям его памяти.
Об особенностях памяти некоторые выводы можно сделать и на основе профессии допрашиваемого. Так, у юриста или стенографистки, по-видимому, преобладает словесно-логическая память, у художника, охотника образная.
Об особенностях памяти интересные выводы можно сделать и путем анализа самого показания. Словесно-логическая память запечатлевает не только словесный, но и наглядный материал. Показания свидетелей и обвиняемых чаще всего являются продуктами в первую очередь словесной памяти, потому что, даже если допрашиваемый запечатлел интересующий следствие факт, он, как правило, словесно оформляет его еще до допроса, в разговоре о нем с другими лицами или просто обдумывая заранее, о чем его будет спрашивать следователь И что он будет отвечать на вопросы.
Установление вида памяти, на основе которого была изложена часть свободного рассказа в показаниях, может способствовать и тому, чтобы правильно наметить тактику допроса в дальнейшем и оценить результаты допроса, расхождения между показаниями разных лиц и т. д. При установлении преобладания словесно-логической памяти в рассказе нельзя требовать от допрашиваемого, например, излишней детализации описания обстановки места происшествия; описание таких деталей часто является недостоверным, но тем точнее репродуцируются, например, фразы, разговоры между разными лицами на месте происшествия.
Образная память также часто участвует в формировании показаний. В работе названного вида памяти обычно преобладают один или два анализатора. На основе этого признака различают зрительный, слуховой, двигательный и смешанный типы памяти. В повседневной практике мы часто наблюдаем, что один допрашиваемый лучше запоминает внешние черты человека, другой — голос и т. д. Но так называемые, чистые типы памяти встречаются редко.
Так, В. А. Артемов пишет: «Взрослый человек в отношении объектов окружающей обстановки имеет преимущественно зрительно-моторный тип памяти, а в отношении отвлеченных предметов — слухо-моторный» 16
.
Образы, сохраненные в памяти, называются представлениями. Они относятся к прошлому опыту человека, отражают такие предметы и явления, которые им были когда-то восприняты, но в данный момент не воздействуют на его органы чувств. Представления носят наглядный характер, однако они менее ясны и отчетливы, чем восприятия. В них» неравномерно отражаются признаки предмета и особенно поддерживаются те из них, которые составляют их своеобразие. Они отличаются изменчивостью и непостоянством, динамичностью.
Конечно, идеомоторные акты не имеют доказательственного значения, но тем не менее наблюдательность следователя может быть полезной и иметь тактическое значение, например, при выборе наиболее вероятной и намеченных следственных версий.
В некоторых показаниях по поводу аварий на железной дороге или иных транспортных средствах и даже некоторых других происшествий потерпевшие иногда рассказывают о том, что их какой-то силой тянуло к себе движущееся транспортное средство и т. д. Это объясняется наличием идеомоторных актов.
Представления легко вступают в связь между собой. Связь между представлениями по их внешним качествам называется ассоциацией. Ассоциации имеют большое значение с точки зрения тактики допроса. Ассоциированные представления могут вызывать друг друга, и это их качество лежит в основе ряда тактических приемов допроса.
Представления ассоциируются по смежности, сходству и контрасту.
Из названных видов ассоциаций чаще всего используются при допросе ассоциации по смежности.
Этой закономерностью следователь пользуется обычно при оказании помощи добросовестному свидетелю или искренне раскаявшемуся обвиняемому в мобилизации их памяти. Напомнив им о значимом для него и смежном с интересующим нас фактом событии, вызывается ассоциация или даже ряд ассоциаций о предыдущих или последующих событиях. Так, напомнив свидетелю, что в день его встречи с обвиняемым был какой-то праздник, в его сознании всплывают факты, связанные с праздником и этой встречей, свидетель вспоминает время встречи, место ее, содержание разговора и т. д.
Из изложенного можно сделать еще один важный тактический вывод: у допрашиваемого нужно спрашивать не только о фактах, непосредственно относящихся к интересующим следствие событиям, но и о предыдущих и последующих фактах. Это относится и к месту данного события. Предметом допроса кроме него должны быть и смежные участки территории. В таком плане показание будет полнее и в части, непосредственно относящейся к факту, связанному с преступлением.
Статья 150 УПК устанавливает, что обвиняемый и свидетель допрашиваются по месту производства следствия или в месте их нахождения. На практике многие следователи толкуют это указание закона как необходимость производить допрос в кабинете или в редких случаях по месту работы допрашиваемого. Очень полезным, основанным также на закономерности взаимовызывания смежных представлений тактическим приемом оказания помощи допрашиваемому в мобилизации своей памяти, является допрос на месте восприятия интересующего следствие факта. Это не только облегчает изложение важных и часто для допрашиваемого трудно излагаемых фактов (положение трупа, предметов обстановки и т. д.), но и, как правило, дает возможность получить более полные показания ввиду восстановления в его сознании ряда представлений по их ассоциативным связям. На использовании ассоциативных связей основан и такой прием, как предъявление во время допроса лиц, документов, фотографий места происшествия или вещественного доказательства.
Ассоциации по сходству в тактике допроса мало могут быть использованы в качестве приема для мобилизации памяти допрашиваемых. Известно, что представления о сходных явлениях, событиях, предметах часто сливаются в сознании, и вместо того, чтобы оказывать помощь допрашиваемому, затрудняют получение правдивых показаний. В таком случае трудно разграничить эти сходные явления в памяти допрашиваемого. Например, если свидетель за последнее время имел несколько встреч с обвиняемым, то довольно трудно будет установить, о чем именно они разговаривали при интересующей следствие встрече. У свидетеля представления этих сходных событий сливаются в памяти, и он не может сказать, о чем говорил именно на интересующей следствие встрече, или скажет, но допустит ошибки.
Вместе с тем опыты показали, что сходство материала не всегда отрицательно влияет на запоминание. Оно может играть положительную роль в продуктивности запоминания при осознании сходства и различия в материале, сопоставлении друг с другом как сходных, так и различающихся частей его.
На допросе, по возможности, целесообразно выяснить, не мешают ли сходные явления, события, предметы вспомнить подробности, и если да, то, с одной стороны, нужно попытаться отграничить их, опираясь на ассоциацию по смежности, с другой — при оценке показаний учесть наличие этого факта, сравнительно часто являющегося источником ошибок в показаниях. О том, как ассоциации по смежности могут помочь при разграничении сходных предметов и явлений, показывает следующий пример.
Организованная шайка взломщиков специализировалась на совершении краж со взломом из магазинов главным образом в сельской местности. Участники шайки давали путаные показания, когда нужно было назвать взломанные и ограбленные ими магазины. Показать их на улице они тоже не смогли, но когда им было предложено пройти по дороге, по которой они приближались к магазинам, проходя по огородам, легко нашли взломанные ими когда-то магазины.
Ассоциация по контрастности редко используется в допросе. В случаях, когда допрашиваемый не может ответить на некоторые вопросы о величине, цвете, эти вопросы еще раз могут быть заданы в контрастной действительности форме, особенно, если интересующий следствие предмет имеет крайностные признаки. Так, если свидетель не помнит роста преступника, а тот по сведениям, которыми располагает следствие, маленького роста, то с целью проверки памяти допрашиваемого можно задать вопрос дополнительно в контрастной форме, в данном случае так: «Не был ли он высокого роста?». Иногда допрашиваемый может вспомнить таким образом обстоятельства, кажущиеся давно забытыми.
Представление, как правило, является менее ярким, менее ясным и отчетливым, чем восприятие. Но у некоторых людей следы прошлого опыта достигают степени непосредственных впечатлений. У художников первая сигнальная система превалирует над второй. Поэтому они пишут портреты в отсутствие лица, опираясь на живо воспроизводимые следы, как будто перед ними сидит человек 17
. Великие художники, скульпторы, поэты и музыканты обладают яркими представлениями. Следственной практике известны случаи, когда, например, потерпевший настолько хорошо смог нарисовать портрет грабителя, что по нему оперативный работник милиции опознал опасного преступника.
Перед предъявлением для опознания фотокарточки или живого лица неплохо осведомиться о способности свидетеля к рисованию. Опознание или неопознание, например, подозреваемого лицом, способным хорошо рисовать, при прочих равных условиях имеет большее значение, чем опознание или неопознание его лицом, не умеющим рисовать.
Встречаются люди и не художники по профессии, обладающие способностью вызывать в памяти очень яркие представления о прошлом опыте. Такие люди, как свидетели, отличаются исключительно точными и подробными показаниями вплоть до описания цвета шнурка обуви преступника. Такие детальные показания иногда могут дать повод для подозрения в лжесвидетельстве. Дело в том, что среди допрашиваемых, умышленно желающих ввести следствие в заблуждение, нередко встречаются такие, которые «все помнят точь-в-точь». Следует отличать таких лиц от добросовестных свидетелей, имеющих настолько яркие представления, что они иногда достигают степени непосредственных впечатлений. Лица с такими богатыми представлениями точно опишут кабинет, в котором в прошлый раз их допрашивали, а лжесвидетели не в состоянии сделать это.
В отдельных случаях, когда свидетель не умеет рисовать, но может подробно рассказать о приметах разыскиваемого человека или предмета, на допрос целесообразно приглашать художника.
Так, по делу о грабеже на допрос потерпевшего был приглашен художник, который на основе показаний о внешности преступника нарисовал его портрет. Рисунок был помещен в местной газете с обращением к общественности помочь разыскать преступника. На следующий день неизвестный гражданин сообщил по телефону, где работает человек, приметы которого схожи с помещенной в газете фотографией. В дальнейшем это подтвердилось.
В следственной практике сравнительно редко встречаются допрашиваемые с представлениями, достигающими степени непосредственных впечатлений. Обычно сохранившиеся в памяти образы являются нестойкими, неравномерными, и это накладывает свой отпечаток и на показания.
Представления, сохраняясь в памяти, видоизменяются, преобразуются в сознании, связываются друг с другом, сливаются, обобщаются, и даже воображение на их основе создает новые представления о реальных или фактических явлениях. Поэтому мы различаем два вида представлений, а именно представления памяти и представления воображения.
Представления воображения могут возникать непроизвольно, пассивно, или произвольно, активно. С первыми мы встречаемся в показаниях добросовестных, но заблуждающихся свидетелей, со вторыми — тогда, когда имеем дело с неискренними, недобросовестными показаниями подозреваемых, обвиняемых или лжесвидетелей.
Добросовестные свидетели сами критически контролируют представления воображения. Однако к этому не всегда способны некоторые индивидуумы, мало считающиеся с реальностью, и особенно дети. И. Ф. Случаевский 18
предлагает простой метод демонстрации суду степени склонности к фантазированию у детей. Указанный метод состоит в том, что при надавливании на закрытые глаза исследуемого последний начинает видеть «кружки, треугольники, звездочку, сетку, собачек, кошечек, цветочки» и пр. «Красочность видимого и быстрое проявление зрительных образов пропорциональны степени внушаемости детей, их склонности к фантазированию и к иллюзорным восприятиям». Автор сообщает также об этом методе, что он был им применен во всех случаях исследования детей на достоверность их показаний. Юсевич также пишет о практике экспертизы достоверности показаний несовершеннолетних 19
.
Мы не беремся оценивать эти методы судебной психиатрии при определении степени склонности детей к фантазированию, но отметим, что экспертизы такого рода противоречат Основам уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик. В соответствии со ст. 17 Основ доказательства оценивают суд, прокурор, свидетель и лицо, производящее дознание. Оценка достоверности доказательств, и в том числе показаний несовершеннолетних, не дело эксперта. Оценка достоверности показаний должна осуществляться не в отрыве от содержания, а путем его исследования по существу, в совокупности со всеми имеющимися доказательствами.
Трудные задачи стоят перед следователем при оценке показаний добросовестно заблуждающихся свидетелей и потерпевших. Их воображение иногда незаметно для них самих дополняет пробелы, имеющиеся в восприятии или в памяти, под влиянием различных эмоций и придает представлениям особую уверенность.
Восприятие действительности может преобразоваться воображением под влиянием желаний, симпатий и антипатий.
Это свидетельствует о необходимости выяснения взаимоотношений свидетеля с обвиняемым, подозреваемым, потерпевшим и даже отношения его к предметам, являющимся объектами показаний. При этом отношения понимаются в широком смысле. Может быть, свидетель раньше, до совершения преступления, о котором он допрашивается, не знал об обвиняемом, но потом у него появилась симпатия к нему, например, узнал, что он совершил преступление при каких-то смягчающих обстоятельствах и т. д., ему стало жалко его, он хочет, чтобы обвиняемый не был наказан или чтобы был наказан, по возможности, не очень сурово, и это желание уже влияет на его воображение. Пробелы в восприятии или в памяти бессознательно заполняются смягчающими вину обстоятельствами, а отягчающие вину обстоятельства незаметно сглаживаются. Украденная старая, поношенная, но любимая вещь потерпевшему кажется «почти новой», элегантной. Пропавшая без вести женщина для любящего человека изящна, одета с большим вкусом, интересна и даже выглядит намного моложе своего возраста и т. д.
Выяснить эти соотношения тактически нетрудно. Они иногда сами так и выпирают из показаний, а нередко устанавливаются в результате беседы с допрашиваемым. Опытный следователь никогда не перебивает допрашиваемого вопросом о дальнейшем ходе дела, не говорит: «это к делу не относится» и т. д. Следователь выслушивает его терпеливо. Это облегчает определить желаемый для допрашиваемого ход дела и на основе этого сделать некоторые выводы о направлении его воображения и влиянии на содержание показаний. По УПК, следователь в начале допроса должен установить отношение свидетеля к обвиняемому (ст. 158). Конечно, симпатия или, наоборот, неприязнь со стороны свидетеля к обвиняемому не влечет его отстранения от дела. Это должно быть учтено при оценке показаний такого свидетеля, но не должно явиться основанием недоверия к нему и его показаниям.
Уголовно-процессуальное законодательство СССР и стран народной демократии не знает правового института отвода свидетелей по мотивам их заинтересованности в исходе дела. Советский уголовно-процессуальный закон не освобождает близких родственников обвиняемого также от дачи свидетельских показаний по делу,как это делают УПК НРБ (ст. 51), ВНР (ст. 57), ПНР (ст. 94), ЧССР (§ 111). Хотя УПК этих стран предоставляют право близким родственникам обвиняемого отказаться от дачи показаний, они относительно часто допрашивают нежелающих воспользоваться этим правом. С одной стороны, при оценке их показаний нужно учесть их особую заинтересованность в исходе дела, родственные чувства к обвиняемому, а с другой стороны, как правильно отмечает М. С. Строгович, «при вызове таких свидетелей, при их допросе, а также при разрешении вопроса об их привлечении к уголовной ответственности за отказ от дачи показаний или за дачу ложных показаний необходимо учитывать своеобразие и трудность положения этих свидетелей, связывающие их с обвиняемым отношения и подходить к ним с большой осторожностью и чуткостью, не требуя от них подавления в себе естественных человеческих чувств» 20
.
Специфическое влияние на воображение и через него на содержание показаний имеют страх и ужас, что особенно часто проявляется в показаниях потерпевших. А. Ф. Кони очень метко охарактеризовал это следующими словами: «...потерпевшие от преступления всегда и при этом часто с полной добросовестностью склонны преувеличивать обстоятельства или действия, в которых выразилось нарушение их имущественных или личных прав. Особенно часто встречается это в показаниях потерпевших от преступников, то есть у тех, которые были, так сказать, очевидцами совершенного над ними преступления. В подобных случаях вполне применима пословица: «У страха глаза велики». Опасность, возникшая неожиданно, вызывает невольное преувеличение размеров и форм, в которых она явилась; опасность прошедшая представляется взволнованному сознанию большею, чем она была в самом деле, отчасти под влиянием того, что она уже прошла» 21
.
Об этом нельзя забывать при оценке показаний потерпевших и при возможности, кроме их показаний, желательно получить и другие доказательства о тех предметах и явлениях, которые описаны в показаниях, и при сопоставлении разных доказательств учесть большую вероятность наличия преувеличений в показаниях потерпевших.
С активным произвольным воображением мы встречаемся в показаниях недобросовестных допрашиваемых. В процессе активного воображения допрашиваемый преднамеренно строит образы в связи с поставленной задачей:
ввести следствие в заблуждение. Важнейшей с точки зрения тактики разоблачения ложных показаний особенностью представлений воображения является то, что они всегда построены на основе уже имеющихся в памяти представлений и являются продуктами их преобразования.
Из этого следует сделать важный тактический вывод. Следователь не должен ограничиваться выборочной проверкой имеющихся в показаниях сведений, а обязан довести проверку до конца, даже если показания по своему характеру не противоречат уже известным обстоятельствам дела, собранным доказательствам, не вызывают сомнения в правдивости.
Иногда же целесообразно внимательно и терпеливо выслушать и тщательно проанализировать даже явно неправдоподобные показания подозреваемых и обвиняемых. В таких показаниях тоже можно найти крупицу правды. Проверка их может приблизить нас к установлению истины.
Нередко некоторые следователи вместо терпеливого выжидания правды выбирают как раз противоположный метод—если можно так сказать метод лобовой атаки.
Выбор тактической линии зависит от собранных доказательств и от личных качеств допрашиваемого. Поэтому данный вопрос может быть освещен только в связи с вопросами характера и темперамента допрашиваемого, выходящими за рамки настоящей работы.
Признание обвиняемым своей вины с точки зрения содержания процесса воспроизведения после запирательства является не чем иным, как заменой представлений активного воображения воспоминаниями.
Основные тактические приемы допроса дающего ложные показания обвиняемого сводятся к приемам ограничения поля возможной деятельности его воображения. Дело в том, что такой допрашиваемый мобилизует всю свою фантазию, чтобы придумать объяснения тем фактам, на основе которых он был привлечен в качестве обвиняемого. В подобных случаях следователь из доказательственных фактов должен построить такую ограду, из которой есть только один выход: путь к искреннему признанию. Обвиняемый, чувствуя, что все его выдумки противоречат доказательствам, которыми располагает следствие, убедившись, что все его попытки отрицать свою вину являются бесполезными, признается в совершенном им преступлении.
Следственная практика знает много приемов, ограничивающих свободную работу воображения допрашиваемого. Сюда относятся некоторые приемы определения очередности задаваемых вопросов, предъявления или непредъявления доказательств или просто упоминание о доказательствах, которыми располагает следствие.
Последний прием особенно полезен в случаях, когда допрашиваемый уверяет следователя в своей искренности и чистосердечности показаний.
Примером использования правильного выбора очередности задаваемых вопросов с целью ограничения поля деятельности воображения обвиняемого является общеизвестный прием предъявления найденных на месте происшествия следов пальцев рук, следов обуви и т. д.
В случае изъятия таких следов обычно вначале обвиняемому задают вопросы, связанные с его пребыванием на этом месте. Спрашивают: когда он там был, знает ли обстановку. Допрашиваемый, как правило, отрицает свое пребывание на месте происшествия, и только после фиксации отрицательных ответов ему сообщают о наличии таких следов. Тогда ранее данные им показания будут уже ограждать воображение допрашиваемого о происхождении следов. Когда же вначале сообщают обвиняемому об обнаружении его следов на месте происшествия и только потом задают вопросы относительно места происшествия, создается большой простор для воображения, придумывания различных ложных объяснений. Обвиняемые в таких случаях обычно поясняют, что были в магазине с целью покупки каких-то товаров, если, например, дело возбуждено за кражу со взломом из магазина, или были в квартире потерпевшего с целью посетить его, если допрашиваются по делу о преступлении против жизни, здоровья или имущества граждан и т. д. Подобные показания могут поколебать доказательственное значение найденных на месте следов преступника.
Предъявление обвиняемому доказательств обычно также преследует цель ограничить возможности воображения. Иногда следователь предъявляет обвиняемому все имеющиеся доказательства, уличающие его, нередко предъявляет их в отдельности в опровержение новых вариантов ложных показаний обвиняемого. Выбор той или иной тактической линии зависит от особенностей личности допрашиваемого, а также от качества и количества собранных улик.
Сразу могут быть предъявлены все уличающие доказательства, если их достаточно, чтобы убедить преступника в бесполезности отрицания вины и придумывания новых ложных показаний в свое оправда
Некоторые преступники на допросе выбирают иную линию поведения: они не мобилизуют свое воображение, не придумывают, а просто «ничего не знают», не имеют «никакого отношения» к делу. Молчание обвиняемых рушится под тяжестью предъявляемых улик. Но и в этом случае тоже не обязательно сразу предъявлять все собранные улики. Начинать ли их предъявление с самых веских улик или вначале предъявлять менее важные доказательства, постепенно переходя к более важным,— это вопрос большого тактического значения, который должен разрешаться в первую очередь в зависимости от личности допрашиваемого.
При ограничении возможности придумывания обвиняемым ложных рассказов в свое оправдание следователь не предъявляет имеющиеся уличающие доказательства, а только говорит о них допрашиваемому. Здесь нужно подчеркнуть, что говорить при этом неправду, не только недостойно звания следователя социалистического государства, но и недопустимо с точки зрения успеха расследования. Если обвиняемый заметит, что следователь, уверяя его в наличии доказательств, говорит неправду, то это, с одной стороны, подрывает авторитет следователя и тем самым сводит на нет выполнение важной воспитательной функции, с другой—дает возможность понять обвиняемому, что следствие не располагает соответствующими доказательствами, и использовать в свою пользу пробелы в доказательственном материале, затруднить установление истины.
Однако незыблемое требование, предъявляемое к следователю, быть честным, не означает, что он не может прибегать к тактическим «хитростям». Используя работу воображения допрашиваемого, можно создать такие условия, при которых он будет считать, что следователь располагает уже такими доказательствами.
Обратным процессом сохранения материала в памяти является забывание. Знание закономерностей забывания поможет следователю решать такие важные тактические вопросы допроса, как вопрос о сроках его проведения, достоверности отсроченных показаний и т. д.
Почти все без исключения буржуазные авторы исходят из экспериментальных материалов Эббингауза 22
. Его опыты дали следующие результаты сохранения заученного материала в памяти:
| После | 30 минут | 1 часа | 9 часов | l дня | 2 дней | 3 дней | 31 дня |
| сохранилось в процентах | 59,2 | 44,2 | 35,8 | 33,7 | 27,8 | 25,4 | 21,1 |
Значит, по Эббингаузу, человек почти половину забывает в первые 30 минут, 1/3— в течение 9 часов, 1/4— в течение 3 дней и 1/5—в течение месяца. Еще нагляднее показывает результаты этих экспериментов так называемая кривая забывания, или кривая Эббингауза (рис. 6), что тоже часто приводится в разных работах буржуазных авторов по криминальной психологии. Обычно из этого делается вывод о чрезвычайно большом забывании в первые, следующие за восприятием часы и ставится требование провести допрос по возможности быстрее, не откладывая ни на один час. Ценность показаний, полученных с пропуском первых часов, ставится под сомнение, т. е. по сути дела ценность преобладающего большинства показаний.
Рис.6
Дело в том, что кривая забывания Эббингауза построена на основе экспериментов с заучиванием бессмысленных слов, а в следственной практике допрашиваемые отвечают на вполне понятные им вопросы и рассказывают о понятных для них фактах.
Забывание понятного материала происходит прежде всего за счет второстепенных, психологически и логически менее важных его частей. Запоминание на основе понимания является более эффективным, чем запоминание бессмысленного материала не только по объему, но и по прочности. Все это, конечно, не говорит о том, что допрос можно отложить на любое время, что следователь не должен стремиться к проведению допроса, по возможности, непосредственно после события или выявления допрашиваемого. Дело не в том, что процесс забывания не зависит от времени, а в том, что забывание осмысленного материала проходит не по кривой Эббингауза, и нет основания не доверять отсроченным показаниям.
Уже в опытах Листа наблюдалось, что некоторые испытуемые давали более точные сведения о наблюдаемых ими фактах на втором и даже третьем отсроченном опросе, чем на первом. Это в то время считалось случайным. Опыты советского психолога Б. П. Красилыцикова 23
показали, что «усиливание в памяти новых смысловых связей при отсроченном воспроизведении по сравнению с непосредственным» — явление, именуемое в психологии реминисценцией, не случайное и не редкое. Из 485 индивидуальных экспериментов, проведенных им, реминисценция была обнаружена в 40,5% опытов и даже «в ряде случаев, где второе воспроизведение было хуже, третье воспроизведение после более длительного временного интервала давало резкое улучшение». Второе воспроизведение многих испытуемых (из 252—120) не только содержало отдельные новые элементы, но явилось вообще лучше первых — непосредственных 24
.
Реминисценцию больше всего показывали дети, но большой процент имеется и у взрослых испытуемых, улучшивших второе воспроизведение.
Как показали эксперименты, непосредственное воспроизведение больше опирается на внешние стороны материала, отсроченное — на смысловые связи. Значительный интерес для нас представляет и то наблюдение, что «возбужденное состояние, вызванное эмоционально-насыщенным материалом, тормозило процесс непосредственного воспроизведения. При отсроченном воспроизведении, когда непосредственное впечатление от прослушанного рассказа сглаживалось, испытуемые значительно улучшали изложение» 25
.
В свете этих экспериментальных результатов можно сделать некоторые тактические выводы и в отношении времени допроса и в отношении допустимости, желательности повторных допросов.
Прежде всего отметим, что непосредственно после события произвести допрос, как это делается в лабораторных условиях, невозможно. Между событием и допросом всегда проходит какой-то промежуток времени. Следователь должен принять все возможные меры, чтобы сократить его. Это необходимо с точки зрения оперативности и быстроты расследования, а также предупреждения выпадения важных моментов из памяти допрашиваемого. Но проведение первого допроса во многих случаях недостаточно. Нередко возникает необходимость в проведении повторного допроса. Желательно всегда повторить допрос, когда допрашиваемый на первом допросе был очень возбужден, когда уже непосредственное впечатление немного сгладилось. Такое же положение должно иметь место и в отношении допроса некоторых категорий обвиняемых, особенно тех, кто совершил преступление в состоянии сильного душевного волнения, из ревности и пр. Их допрос также нельзя отложить из-за их возбужденного состояния. Этого требуют интересы расследования и, кроме того, нужно помнить, что эти лица в таком состоянии могут дать ценные показания, которые, может быть, не стали бы давать после того, как успокоились. Отсроченный, повторный допрос и в этих случаях может дать новые, ценные для следствия сведения.
При проведении повторных допросов нельзя с огульным недоверием относиться к вновь полученным данным, о которых допрашиваемый не рассказал на первом допросе. Нужно помнить о явлении реминисценции, о возможности всплывания в памяти новых моментов и тактически правильно использовать это в интересах расследования.
Авторы книги «Тактика допроса на предварительном следствии» рекомендуют следователю в нужных случаях, прощаясь с допрашиваемым, говорить ему в виде напутствия: «Если вспомните еще что-либо по делу, то сообщите — напишите или приходите» 26
. Там же указывается, что, несмотря на то, что предполагается, что допрашиваемый может что-либо еще вспомнить, повторный допрос свидетеля допустим лишь в следующих случаях:
«а) когда выявляются новые обстоятельства, которые не были известны следователю во время первого допроса;
б) когда выявляются противоречия в показаниях с другими имеющимися в деле доказательствами;
в) когда появляются сомнения в достоверности или правдивости первых показаний данного свидетеля;
г) когда нужна очная ставка» 27
.
Нам представляется, что нет оснований ограничивать следователя в проведении повторного допроса и в случае, если по обстоятельствам дела видно, что допрашиваемый был свидетелем какого-то события, мог наблюдать и воспринять какие-то факты, обстоятельства, но не мог вспомнить их на первом допросе. Практика судебного разбирательства уголовных дел изобилует фактами, когда показания свидетелей содержат в себе ряд моментов, новых по сравнению с их первоначальными показаниями, данными на следствии. При этом довольно часто они сами заявляют, что о новых фактах вспомнили либо только в зале суда, либо после допроса на предварительном следствии.
Проведение повторного допроса можно рекомендовать и тогда, когда после первого допроса возникает возможность оказать содействие в восстановлении в памяти допрашиваемого каких-либо фактов. Так, можно повторить допрос в случае необходимости на месте происшествия, после предъявления вещественных доказательств, документов, лиц.
Многие авторы предлагают обходиться, по возможности, без проведения повторных допросов добросовестных свидетелей. Но ни возможность по существу точного повторения свидетелем своего показания на повторном допросе, ни случаи обеднения воспоминания свидетеля в период между двумя допросами и, наконец, даже ни возможность воздействия посторонних влияний на свидетеля в это время не могут быть обстоятельствами, исключающими проведение повторного допроса, если имеется возможность получить новые доказательства. А такая возможность, как мы видели, имеется. Второй допрос нужно вести в ином плане, чем первый. Очередность задаваемых вопросов и даже форма их должна быть иная, чем на первом. Это значительно затрудняет допрашиваемому воспроизвести точно изложенное на первом допросе показание и заставляет его концентрировать внимание на припоминании оригинальных восприятии. Для того, чтобы было меньше посторонних влияний на повторное показание, следует предупредить добросовестного допрашиваемого о том, чтобы он никому не рассказывал, что было на допросе, ни с кем не делился впечатлениями. На повторном допросе прежде всего следует спрашивать допрашиваемого, с кем, когда и где он разговаривал после первого допроса об интересующих следствие фактах, и, по возможности, точно нужно установить содержание разговора. Когда следователь заранее знает, что в будущем состоится повторный допрос, он может предупредить и об уголовной ответственности по ст. 184 УК за разглашение данных предварительного следствия.
Следующим основным психологическим процессом, входящим в память, является воспроизведение. При воспроизведении в мозгу возобновляются временные связи, образовавшиеся в процессе запоминания,
Способ воспроизведения материала, который допрашиваемый запомнил ранее, различен, и разновидности его требуют различного подхода к допрашиваемому. Иногда допрашиваемый уверенно вспоминает интересующие следствие обстоятельства в их тесной взаимосвязи, а иногда с трудом припоминает их. Нередко допрашиваемый не может ответить на вопрос следователя, а в ходе обычного разговора по другим обстоятельствам, не сознавая пути припоминания, вдруг вспоминает нужную деталь. Такое воспоминание называется свободно возникающим. Иногда допрашиваемый почти не может описать никаких примет лица по предложению следователя. Но было бы ошибкой думать, что в его памяти ничего из этих примет не сохранилось. Стоит ему предъявить это лицо, и он уверенно опознает его даже среди многих похожих. Такой процесс памяти называют узнаванием. Оно предполагает сохранение в памяти предмета во взаимосвязи с окружающими обстоятельствами. Когда эти связи не сохраняются, то допрашиваемый вспоминает, что где-то и когда-то он уже видел одного из предъявленных ему лиц, но не вспомнит, когда, где и при каких обстоятельствах имела место встреча. Словом, он не узнает его, а у него возникает только чувство знакомости 28
.
Воспоминание, припоминание, свободно возникающее воспоминание, узнавание, чувство знакомости—вот те особые процессы воспроизведения, через которые возобновляются в памяти допрашиваемого обстоятельства, являющиеся предметом допроса.
Воспоминание—это воспроизведение в памяти пережитого. Для воспоминания необходимо иметь в памяти достаточно яркие представления воспроизводимых событий, предметов. Но следует иметь в виду, что даже самые точные и уверенные воспоминания не являются (во всех деталях) точной копией, механическим возобновлением воспоминаемого материала. Сохранение материала в памяти является динамическим процессом, в котором сохраняемый материал в той или иной форме и степени перерабатывается.
Именно это явление, мыслительная переработка материалов в памяти, используется буржуазными криминалистами в качестве основного аргумента, чтобы доказать неприемлемость свидетельских показаний.
Советская же психология доказала, что правильное, адекватное воспроизведение, т. е. соответствие воспроизведения с подлинником, является правилом, а искажение — исключением. Поэтому наш подход к оценке свидетельских показаний принципиально иной, чем у тех буржуазных криминалистов, которые вслед за Штерном твердят, что «верное показание является только исключением, а ошибочное и ложное — правилом».
Такой подход к оценке показаний, конечно, не означает некритичность и отрицание необходимости проверки. Проверка идет прежде всего по линии проверки действительности сообщаемых допрашиваемым фактов, но большое тактическое и доказательственное значение имеет при этом и исследование тех психических процессов, в ходе которых формировалось показание.
Важность и существенность материала нужно определять, исходя из субъективных интересов личности допрашиваемого. Что важно и существенно для одного, то может не представлять интереса для другого. Это должно быть учтено не только при оценке показаний, но и при выявлении свидетелей. По возможности об одном и том же факте нужно допрашивать нескольких свидетелей, людей с разными интересами. Они сообщат нам о разных обстоятельствах и подробностях интересующего следствие факта, а анализ характера выясняемых подробностей может способствовать выявлению тех свидетелей, которые вероятнее всего запомнили их.
Как уже было сказано ранее, припоминание— есть разновидность воспроизведения, связанного с преодолением определенных трудностей. Толчок к нему на допросе, как правило, дают вопросы следователя. Допрашиваемый в ходе свободного рассказа обычно дает показание только о тех моментах интересующего следствие события, которые легко может вспомнить. Это не означает, что все ответы на вопросы следователя припоминаются с определенными трудностями. Среди них есть и такие, которые допрашиваемый хорошо помнит, но не догадывается о значении тех фактов, которые ему пришлось наблюдать. Процесс припоминания, как всякий процесс, связанный с преодолением трудностей, всегда таит в себе определенные ошибки. Так, Эрих Штерн пишет: «Уже от одного того, что человека вызывают свидетелем, происходит известное подчинение влиянию: его будут спрашивать о всевозможных вещах, и он думает, что непременно должен знать то, о чем его спрашивают» 29
.
Уже давно подмечено, что в ответах на вопросы следователя всегда имеется больше ошибочных утверждений, чем в свободном рассказе допрашиваемого.
В соответствии с требованием ст. 150 УПК, «в начале допроса следователь должен спросить обвиняемого, признает ли он себя виновным в предъявленном ему обвинении, после чего предлагает обвиняемому дать показания по существу обвинения. Следователь выслушивает показания обвиняемого, а затем, в случае необходимости, задает обвиняемому вопросы...». И далее: «...допрос по существу дела начинается предложением свидетелю рассказать все ему известное об обстоятельствах, в связи с которыми он вызван на допрос; после рассказа свидетеля следователь может задать ему вопросы».
Соблюдение данного требования закона имеет большое значение. Отсутствие этой части допроса таит в себе ряд опасностей. Добросовестный свидетель, если ему не предложено рассказать все известное по делу, будет предполагать, что важно не то, что он помнит, поскольку этим следователь не интересуется, а важны только те части его воспоминаний, на которые направлены вопросы. Во время ответов на вопросы он менее усиленно будет концентрировать внимание на своих воспоминаниях и поэтому может не рассказать о важных для следствия обстоятельствах. То чувство, что он «должен» вспомнить ответы на все вопросы, его старание оказать помощь следователю могут усилить его воображение по дополнению пробелов памяти.
Однако ответы на вопросы редко могут осветить все возможные стороны события, и поэтому отсутствие свободного рассказа может явиться причиной существенных пробелов в показаниях. Следователь заранее не может предвидеть все ответы на вопросы и поэтому заранее не может запланировать все задаваемые вопросы. Неожиданные для следователя ответы порождают новые вопросы, и они в свою очередь могут сбивать и следователя, и допрашиваемого с правильной линии, и при выяснении многих, иногда даже не имеющих значения для дела подробностей теряется основная нить показания.
Недобросовестный свидетель или обвиняемый, если ему не предложить вначале рассказать об известном ему обстоятельстве дела, сразу же по вопросам следователя ориентируется в выбранной следствием тактике, а при неумелом допросе — о всех доказательствах, которыми располагает или не располагает следствие. Конечно, недобросовестный свидетель или обвиняемый на предложение следователя рассказать все известное по делу может ответить молчанием, сказать, что ему ничего не известно о деле. Следователь должен быть готов и к такому ответу, но это не меняет того положения, что в начале допроса нужно предложить допрашиваемому рассказать о всех ему известных обстоятельствах дела, и только после свободного рассказа перейти к вопросам, поставленным с целью дополнения, конкретизации и контроля содержания рассказа допрашиваемого.
Следователь имеет ряд возможностей помочь добросовестному допрашиваемому мобилизовать память, чтобы преодолеть те трудности, которые возникают при припоминании. Вопросы могут касаться ассоциативных связей между явлениями (например, смежность по времени) или предметами (например, смежность по пространству) или более глубоких, осмысленных связей между ними (например, причина и следствие). Если следователя интересует, кто сидел за столом с левой стороны от допрашиваемого, то в этом случае к успеху может привести напоминание лица, сидевшего справа от него; вопросы, связанные с предшествующими и последующими событиями, могут способствовать припоминанию некоторых фактов, относящихся к промежуточному между ними времени, т. е. к интересующему следствие событию; вопросы относительно одежды допрашиваемого могут способствовать припоминанию, например, погоды и т. д.
Следователь может способствовать более подробному воспроизведению и путем предложения допрашиваемому рассказать о том же событии или о тех же обстоятельствах в разных планах. Исследования показали, что «фактический ход решения задачи (мыслительного процесса) определяется не только логическим составом задачи, детерминирующим содержание решения, но зависит также от формулировки задачи» 30
.
По многоэпизодному делу, например, признающий вину обвиняемый одни детали расскажет, если следователь предложит вести рассказ в хронологическом порядке или группировать эти эпизоды по местам происшествия, соучастникам, юридической квалификации и т. д. Свидетель может вспомнить также другие моменты, если ему предлагают рассказать о месте происшествия в более широком плане (например, исходя из расположения дома), чем в более узком плане (например комнаты), где было совершено преступление. Следователь, предложив допрашиваемому повторить показания в разных планах, может натолкнуться на новые факты, о которых допрашиваемый не рассказал Иногда предвзятое мнение мешает вспомнить некоторые факты. В таких случаях помощь может оказать предложение рассказать о том же, но в другом плане. Так было в следующем примере.
Молодой инженер заявил о пропаже из его квартиры фотоаппарата. На допросе он рассказал, что кражу заметил вечером, в тот день, когда у него работала приходящая уборщица. Она примерно на час-полтора оставалась в квартире одна, когда жена ходила на рынок. На вопрос следователя: кто еще в тот день был у него на квартире, тот ответил—никого не было. Допрошенная жена давала точно такие же показания
При проверке оказалось, что уборщица имеет судимость за кражу. При произведенном у нее на квартире обыске были найдены одеяла и простыни, украденные у инженера, пропажу которых он не заметил Обвиняемая отрицала кражу фотоаппарата, и хотя в ее показаниях были некоторые подозрительные моменты, кражу фотоаппарата не удалось раскрыть. Примерно через год был задержан гр-н П. при реализации пропавшего аппарата На допросе он рассказал, что аппарат купил примерно год назад у инженера К. При проверке показания выяснилось, что К. работает на одном заводе с потерпевшим. Вызванный на допрос К. признался в краже аппарата и рассказал, что совместно с потерпевшим готовил чертежи вечером у него на квартире. Когда жена инженера была на кухне и сам хозяин на минутку вышел, он взял аппарат яз шкафа и спрятал в свой портфель.
Потерпевшему не сказали, что найден аппарат и виновник кражи, а предложили еще раз вспомнить, кто был у него на квартире в день пропажи фотоаппарата. Он повторил свои прежние показания. После этого ему было предложено вспомнить, что он делал, с кем говорил в тот день. Когда он дошел в рассказе до того, что после работы вернулся на квартиру совместно с К, следователь прервал его и спросил, почему он не упомянул до сих пор о К. Он был очень удивлен: «Я сам не знаю, почему, как-то забыл про него, я все думал, кто мог совершить преступление, а он стоит вне всякого подозрения, я все думал, кто мог быть в квартире днем, когда я отсутствовал. Я не придавал значения присутствию лиц, когда я сам был дома».
Потерпевший только тогда поверил, что К совершил кражу, когда ему предъявили изъятый фотоаппарат. Предложение рассказать в разных планах об обстоятельствах, известных ему о пропаже аппарата, могло бы способствовать своевременному раскрытию преступления
Следующим видом оказания помощи допрашиваемому в мобилизации памяти являются предъявление ему лиц, документов, вещественных доказательств, протоколов и выезд на место происшествия.
Предъявление лиц с целью оживления ассоциативных связей для припоминания связанных с ними обстоятельств должно проходить в форме предъявления для опознания, иначе оно обязательно носит характер подсказки. Авторы книги «Тактика допроса на предварительном следствии» (стр. 81) считают, что в этих случаях «нет необходимости соблюдать правила, установленные для предъявления людей в целях опознания, то есть производить предъявление одновременно нескольких лиц, среди которых находится тот, кого свидетель должен был бы знать» 31
, но приведенный ими же пример убеждает в противоположном.
По делам о хищениях, взятках, спекуляции допрашиваемым часто предъявляют разные документы, чтобы те припомнили даты, суммы, фамилии. В этих случаях в протоколе допроса обязательно должно быть отражено то, что названные фамилии, даты или суммы были допрашиваемым припомнены только после предъявления документов, записок и т. д. Показания эти имеют самостоятельное доказательственное значение, если содержат в себе и такие факты, которые не отражены в документе, например об условиях его заполнения, о которых допрашиваемый вспомнил после его предъявления или если они объясняют содержание неразборчивой или исполненной условными знаками записи.
Предъявление вещественных доказательств свидетелям часто не имеет цели оказать помощь в оживлении памяти, а просто заменяет неудобное и даже невозможное описание данного предмета. Иллюстрировать это можно следующим примером. На окраине Будапешта был найден труп женщины, задушенной мужским кашне. Следователь предъявил кашне дворникам, продавцам магазинов, работникам увеселительных заведений, находящихся в районе совершения убийства. Этот прием дал результат и привел к владельцу кашне, оказавшемуся убийцей, как это было установлено и доказано дальнейшим расследованием.
Но предъявление вещественных доказательств иногда имеет цель мобилизовать память, как это было в следующем случае. У Г. на квартире изъяли однобортный коричневый костюм, принадлежащий убитому К. Убийство было совершено за 4 дня до ареста и обыска. Обвиняемый объяснил, что костюм купил примерно год тому назад, но носил его редко. Была допрошена хозяйка квартиры. Она перечислила все костюмы, которые были у жильца, и при этом не упомянула о коричневом. Когда следователь описал ей этот костюм и спросил, не видела ли она его у обвиняемого, то та ответила отрицательно, а когда он ей был предъявлен, она вспомнила, что видела, как Г. за 3—4 дня до ареста гладил такой костюм, но никогда его не одевал.
Как уже отмечалось, с точки зрения освежения памяти свидетеля очень полезно иногда «предъявлять» ему большую совокупность вещественных доказательств — место происшествия. Выезд на место происшествия с целью проведения допроса иногда оказывается полезным даже в самых «ненадежных» случаях.
Предъявление показаний других допрашиваемых следует осуществлять тоже с предупреждением возможностей подсказки. С этой целью обычно предъявляются не протоколы в целом, а только зачитываются отдельные части их, могущие возобновить связи, освежить память, привести к припоминанию некоторых обстоятельств без подсказки самого содержания показания. Так, с целью оказания помощи в припоминании содержания какого-то разговора, предъявляются или зачитываются части протоколов, относящиеся к обстоятельствам, но не к содержанию данного разговора.
Часто во время прогулки, разговора с друзьями мы вдруг вспоминаем что-то и сами не знаем, как это удалось без видимой связи с местом прогулки или темой разговора. Бывает и так, что человек напрягает все свои усилия, чтобы припомнить какую-то дату, фамилию, но это никак не удается, и когда он уже потерял надежду, занялся другим делом, вдруг «случайно» вспомнит то, чего не мог вспомнить, когда сосредоточил на этом все внимание. Тактически использовать на допросе это явление памяти представляется возможным в нескольких аспектах.
Если допрашиваемый никак не может припомнить важную для следствия деталь и никакие приемы освежения его памяти не дали результата, нецелесообразно просить допрашиваемого, чтобы он «еще немножко подумал», «постарался припомнить» и т. д., потому что это приводит только к усталости и не дает ожидаемого результата. В таких случаях лучше переменить тему разговора, побеседовать с допрашиваемым, может быть о постороннем, потом продолжить допрос по другим пунктам и только через некоторое время вернуться к тому вопросу, который допрашиваемый не мог припомнить.
Бывает и так, что допрашиваемый не может ответить на какой-то вопрос в начале допроса, а потом сам вспоминает его. Поэтому в конце допроса, перед составлением протокола, еще раз рекомендуется повторить те вопросы, которые остались в ходе допроса без ответа.
Если допрашиваемый в конце допроса или на повторном допросе сообщит о таких обстоятельствах, которые он не смог припомнить, когда ему в первый раз был задан относящийся к ним вопрос, то следователю нужно подумать и проверить: не является ли такое «освежение» памяти результатом внушения со стороны следователя, других участников процесса или посторонних лиц. Но огульно проявлять недоверие к таким фактам припоминания нельзя.
Забывание — не механический процесс и обычно оно не является окончательным. Забытые факты оставляют след в памяти и иногда успешно восстанавливаются даже при случайном возобновлении связей.
Узнавание есть тоже способ воспроизведения. Узнать какое-то лицо, предмет или явление — это значит опознать его как уже бывшего в нашем опыте на основе воспроизведения его черт в памяти. Узнавание значительно более легкий и по объему более широкий процесс, чем воспоминание и припоминание, и поэтому ряд тактических мероприятий следует направлять на то, чтобы облегчить воспроизведение путем сведения его к этой более продуктивной форме.
Венгерской следственной практике известен случай, когда 5 свидетелей видели сбежавшего после совершения убийства преступника. Все они на допросах описали внешность убийцы по-разному и, несмотря на это, опознали его при предъявлении среди других, похожих на него лиц. Это лишний раз подчеркивает сделанный ранее вывод о том, что предъявление для опознания следует проводить и в том случае, если свидетель или обвиняемый на допросе не может описать опознаваемый предмет или лицо и даже если данное им описание ошибочно.
Особенно часто допрашиваемые затрудняются описать приметы разных предметов домашнего обихода, орудий производства и т. д., хотя опознают их уверенно, и даже могут выбрать их из большого количества однородных предметов.
Опознание имеет большее доказательственное значение в тех случаях, когда свидетель или обвиняемый предварительно на допросе смог точно описать опознаваемые предметы. Но из более широкого объема узнавания, чем объем остальных форм воспроизведения, следует, что могут быть случаи достоверного узнавания и без предварительного описания примет опознаваемых лиц, вещей. Опознание рекомендуется производить и в «безнадежных» случаях, в частности если свидетель дает подробный словесный портрет преступника, но не опознает его в лице задержанного. Это еще не исключает виновности последнего. Исходить из того, что «свидетель с такой хорошей памятью обязательно опознал бы преступника», не всегда правильно.
По экспериментальным данным «возрастные различия в продуктивности запоминания обнаруживаются в опытах как с узнаванием, так и с воспроизведением. Однако степень таких различий в обеих группах неодинакова: при воспроизведении они выявляются в большей мере, чем при узнавании» 32
. Это свидетельствует о том, что в отношении допроса несовершеннолетних свидетелей и потерпевших нужно стремиться еще больше использовать приемы, покоящиеся на процессах узнавания, в частности предъявление для опознания организовывать и в том случае, когда словесное воспроизведение было слабым.
Иногда у допрашиваемых возникают большие трудности в описании местности. Венгерская следственная практика знает немало случаев, когда взломщики-рецидивисты смогли показать места совершенных ими преступлений, но описать их не смогли.
Узнавание, как самый легкий процесс воспроизведения, может быть использовано следователем еще в ряде случаев с целью облегчить припоминание некоторых, нужных с точки зрения расследования дела данных. По делу о взяточничестве свидетель рассказал, что, когда он был на приеме у бывшего начальника райжилуправления П., тот оказал ему номер телефона и просил позвонить поздно вечером. Он действительно позвонил ему; к телефону подошел П. и предложил встретиться. На встрече, происходившей в сквере, П. попросил взятку и пообещал за это благополучный исход дела.
Важно было установить номер телефона. Свидетель смог назвать только две цифры из шести, и то неуверенно. Следователь записал на лист бумаги 15 телефонных номеров, среди них был и номер телефона, установленного на квартире у П. Свидетель с полной уверенностью заявил, что на листке нет того номера, по которому он звонил П. Были установлены связи обвиняемого, из них три человека имели телефон на квартире. Когда эти номера были предъявлены свидетелю наряду с 5 вымышленными номерами, он указал на один, который являлся номером телефона женщины, с которой, по сведениям следователя, обвиняемый имел интимные отношения. Это показание свидетеля имело большое значение в деле разоблачения взяточника, не отрицавшего своего пребывания в установленное время на данной квартире, не подозревая, насколько это его уличает, решив, что речь идет только о проверке его алиби
Следственной практике известны и другие факты, когда свидетели или обвиняемые не смогли припомнить отдельных фамилий или имен, но уверенно «опознали» их в списке других фамилий или имен.
То, что узнавание есть более легкий процесс по сравнению с другими видами воспроизведений, широко используется педагогами при так называемой подсказке.
Когда ученик затрудняется прочитать наизусть стихотворение, учитель подсказывает ему несколько слов, и он свободно продолжает чтение дальше. Следовательно, подсказка помогает выявлять имеющееся в памяти, в мышлении содержание.
Возникает вопрос, нельзя ли подсказку использовать и в интересах оживления памяти допрашиваемого.
Подсказка в педагогической практике осуществляется в основном двумя способами. В одних случаях педагог подсказывает следующую часть решения задачи, чтобы убедиться, может ли учащийся на основе подсказанной части решения довести задачу до конца. В других, педагог представляет несколько видов законченных решений, чтобы убедиться, сможет ли учащийся выбрать из них правильное.
Второй вид подсказки по психологическому характеру очень близок с тем тактическим приемом допроса, когда следователь в своем вопросе перечисляет несколько предметов или несколько признаков предмета, чтобы узнать, не видел ли свидетель один из них.
Постановка вопроса в форме перечня предметов или признаков напоминает опознание, только в этих случаях для опознания «предъявляются» не лица или материальные предметы, а понятия. Несмотря на такую большую разницу, нам кажется, что и здесь должно быть соблюдено требование ст. 165 УПК, указывающее как в отношении предъявления для опознания живых лиц, так и фотокарточек, что их общее количество должно быть не менее трех. Выполнение указанного требования предупреждает возможность догадки со стороны допрашиваемого о желаемом для следователя ответе.
Показание допрашиваемого в ответ на вопрос в форме перечня тем ценнее, чем оно больше содержит признаков, не упомянутых в поставленном следователем вопросе. Как преподаватель судит о знании ученика не просто по пересказу подсказки, а по развитию ее, по новым элементам, содержащимся в ответе, так и с точки зрения следствия доказательственное значение прежде всего имеет та часть ответа, которая выходит за рамки сведений, содержащихся в заданном вопросе.
Проблема допустимости подсказки в допросе неизбежно приводит к постановке вопроса о допустимости наводящих вопросов.
И подсказка, и наводящий вопрос имеют в своей основе психологический процесс узнавания, но при подсказке допрашиваемый узнает содержание своей памяти, а при наводящем вопросе он узнает содержание желаемого ответа, а внушающим действием вопроса является мнимое воспроизведение того, что на деле отсутствует в памяти. Отсюда категорический ответ на поставленный нами вопрос: недопустимо на допросе задавать вопрос, подсказывающий, допрашиваемому, какой ответ для следователя является желанным.
УПК и в ст. 158 о порядке допроса свидетелей, и в ст. 165 о порядке предъявления для опознания указывает, что «наводящие вопросы не допускаются» Запрещает задавать свидетелю наводящий вопрос и ст. 113 УПК ЧССР.
«Наводящим вопросом называется такой вопрос, в самой формулировке которого содержится и ответ на него» 33
.
Допустимость или недопустимость наводящих вопросов решается криминалистами по-разному. Одни не возражают против их применения 34
. Другие считают, что «наводящие вопросы—зло, но без них обойтись невозможно» 35
. Проф. Строгович считает недопустимой постановку наводящих вопросов вообще «потому, что достигаемое такими вопросам и наведение свидетеля на ответ, желательный следователю, приводит часто к неправильному ответу: свидетель показывает не то, что он сам знает, а то, что ему подсказал следователь, особенно если сам свидетель не помнит данного факта или помнит его неотчетливо, не уверен в том, что было в действительности» 36
.
Требование недопустимости постановки наводящих вопросов польский криминалист Хорошевский считает неосуществимым. Он пишет: «Нельзя так педантично избегать наводящих вопросов, как этого хочет Строгович (несомненно, что сам факт предъявления свидетелю протоколов допроса других свидетелей, как указано у Строговича, является рекомендацией применения сильного внушения). Требование—всегда избегать всякие наводящие вопросы — полностью осуществить невозможно. Не только содержание вопросов, но часто даже сама связь с другими вопросами, даже изменение интонации голоса, акцентирование на отдельные слова, жесты, мимика (выражение удовольствия или разочарования ответом), какие-либо дополнительные замечания—все это имеет элементы внушения. Нормальный допрос полон такими непреднамеренными, непроизвольными наводящими фактами. Действительно, необходимо по мере возможности их избегать» 37
.
Возражения проф. Хорошевского нам кажутся не вполне обоснованными. Следователь может и должен скрыть перед допрашиваемым связь между вопросами, желаемыми с точки зрения следственной версии, считаемой им основной, но не должен выдавать свои мысли интонацией голоса, жестами, мимикой, не должен выражать удовольствия или разочарования ответом и т. д. И каждый следователь знает, что это возможно. Но прав Хорошевский в том отношении, что внушающе может действовать не только содержание вопроса, но и его связь с другими вопросами, очередность задаваемых вопросов, интонация, жесты и т. д.
В буржуазной литературе есть ряд попыток систематизировать и установить разновидности наводящих вопросов по степени содержащегося в них внушения. Так, Штерн делит вопросы в зависимости от степени внушения «от безразличной до насильственной» в зависимости от их формы и содержания на шесть видов 38
.
Основным пороком таких систем является то, что они не учитывают места вопроса в ряде других. При этом не принимаются во внимание метод задавания самого вопроса (акцентирование, жесты, мимика следователя) и личность допрашиваемого. Например, Штерн считает, что «вопрос на выбор, да или нет» («была ли собака на картине?»), содержит в себе самое слабое внушение: «...дано предположение о факте, которого до вопроса, может быть, и не было в памяти свидетеля, и таким образом в этой невинной форме заключается внушение утвердительного ответа» 39
.
Но внушающее действие зависит не только от этого одного вопроса. Большое значение имеет также его место в ряде других вопросов. «Внушающее действие всякого вопроса,—пишет Шеварев,—очень усиливается, если мы сначала задаем внушающий вопрос, наталкивающий на верный ответ, а затем такой же по типу внушающий вопрос, наталкивающий на ложный ответ. Например, мы спрашиваем: «Был ли в комнате шкаф?» (на самом деле он был в комнате). Потом спрашиваем: «Был лл там стол?» (на самом деле стола там не было)» 40
.
Приведенный пример показывает, как возрастает внушаемость допрашиваемого с ростом его доверия к следователю, и подчеркивает особую важность требования, предъявленного к следователям социалистических стран, — остерегаться задавать наводящие вопросы в силу особого доверия к ним со стороны допрашиваемых.
Внушающее действие вопросов зависит и от личности допрашиваемого. Малолетние и несовершеннолетние легко поддаются внушению, и на них, как правило, действительно самое большое внушающее влияние оказывают вопросы, содержащие в себе намек на желаемый ответ. Взрослые уже легче улавливают грубые попытки внушения, чем более незаметные, тонкие приемы.
Некоторые авторы, в общем рекомендующие остерегаться задавать наводящие вопросы, в отдельных случаях делают исключения. В частности, проф. Хорошовский считает целесообразным «сознательно использовать наводящие вопросы, например, с целью проверки сопротивления свидетеля внушению, что характеризует его показания в специальном свете» 41
. Авторы книги «Тактика допроса на предварительном следствии» тоже делают из общего правила одно исключение. По их мнению, «наводящие вопросы можно ставить тогда, когда свидетелю уже задавался вопрос о том же факте в правильной форме и он ответил на него, но следователь хочет проверить, насколько допрашиваемый уверен и тверд в своем суждении» 42
.
Оба предложения по сути дела сводятся к реконструкции проведения своеобразного психологического эксперимента внушаемости допрашиваемого. Нам кажется недопустимым такой метод проверки показаний, ибо он запутает допрашиваемого и в конце концов лишит возможности даже его самого различать, что он сам вспомнил и что показал под внушающим действием наводящего вопроса.
Чувство знакомства отличается от узнавания отсутствием связей образа с другими представлениями. В этих случаях человек помнит, что где-то слышал, где-то видел и т. д. Предъявленный предмет или лицо он не может связать ни по времени, ни по месту с другими, с представлениями о других предметах, лицах. Показание о чувстве знакомства не имеет доказательственного значения. Оказание помощи в припоминании связей без подсказки и внушения трудно осуществимо. Помощь в припоминании таких связей нужно попытаться оказать в соотношении данного предмета, лица к определенным группам. Такие вопросы, как «в кругу друзей, родственников, сослуживцев, соседей и т. д. видели ли данного человека?, «давно ли видели его?», «не помните ли, в каком городе?» и т. д., иногда могут помочь освежить память допрашиваемого.