СТАНОВЛЕНИЕ МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЙ В РАННЕМ ОНТОГЕНЕЗЕ
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
СТАНОВЛЕНИЕ МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЙ В РАННЕМ ОНТОГЕНЕЗЕ
Е. О. СМИРНОВА
Работа выполнена при поддержке Международного научного фонда.
Отношения людей представляют реальность особого рода, которая не сводима ни к совместной деятельности, ни к коммуникации, ни к взаимодействию. Субъективная и фундаментальная значимость этой реальности для жизни человека и развития его личности не вызывает сомнений.
Чрезвычайная субъективная значимость отношений с другими людьми привлекала к этой действительности внимание многих психологов и психотерапевтов самых различных направлений. Эти отношения описывались и исследовались в психоанализе, бихевиоризме, когнитивной и гуманистической психологии, транзактном анализе и т. д. Пожалуй, исключение составляет только культурноисторическое направление, где межличностные (или человеческие) отношения практически не были предметом специального рассмотрения или исследования, несмотря на то, что упоминание о них встречается постоянно. Достаточно напомнить, что "отношение к миру всегда опосредствовано отношением человека к другим людям ", что "социальная ситуация развития составляет систему отношений ребенка с другими людьми ", что отношения с другими людьми являются органически необходимым условием человеческого развития. Но вопрос о том, что такое сами эти отношения, какова их структура, как они функционируют и развиваются, не ставился и полагался самоочевидным. В текстах Л.С. Выготского и его последователей отношения ребенка с другими людьми выступают как всеобщий объяснительный принцип, как средство освоения мира (где сам взрослый выполняет роль посредника), но не как смысловая ткань жизни. При этом они, естественно, теряют свое субъективноэмоциональное и энергетическое наполнение.
Исключение составляют работы М.И. Лисиной, в которых предметом исследования было общение ребенка с другими людьми, понимаемое как деятельность, а в качестве продукта этой деятельности выступают отношения с другими и образ себя и другого. Следует подчеркнуть, что в центре внимания М.И. Лисиной и ее сотрудников была не только и не столько внешняя, поведенческая картина общения, сколько его внутренний, психологический пласт, т. е. потребности и мотивы общения, которые по сути дела и есть отношения [12], [13], [14] и другие. Мы полагаем, что опыт экспериментальной работы и теоретические позиции этой школы дают достаточно оснований для исследования этой реальности в рамках культурноисторического подхода. Вместе с тем предстоит большая работа по построению концепции развития отношений и по разработке методов их исследования.
Прежде всего следует соотнести понятия "общение " и "отношение ". Общение достаточно широко использовалось в контексте деятельностного подхода и само рассматривалось как особый вид
6
деятельности (М.И. Лисина, А.А. Леонтьев, А.У. Хараш и другие). Межличностные отношения при этом оказались включенными в проблематику общения. В то же время межличностные отношения интенсивно изучались в русле психологии отношений, основанном А.Л. Лазурским и В.Н. Мясищевым. В центре этого направления лежит представление о личности, ядром которой является индивидуальноцелостная система субъективнооценочных отношений к действительности [16]. Характерно, что деятельностный подход развивался преимущественно в рамках теоретической и экспериментальной психологии, а психология отношений складывалась в основном в сфере психологической практики (клинической и терапевтической).
В этой связи следует напомнить об острых дискуссиях между московской ( "деятельностной ") и ленинградской ( "отношенческой ") школами в 70-х гг. К сожалению, материалы и результаты этой дискуссии не были серьезно проанализированы и она осталась в истории советской психологии как свидетельство скорее политической борьбы вследствие экспансии ленинградской школы в Москву. Но помимо политического, эта дискуссия имела серьезный научный смысл. Его суть заключается в том, что отношение никак нельзя свести к действию (или к деятельности), более того, оно во многом противоположно действию. В отличие от действия отношение: 1) не имеет цели и не может быть произвольным; 2) не является процессом и, следовательно, не имеет пространственновременной развертки; оно скорее есть состояние, чем процесс; 3) не имеет культурнонормированных внешних средств осуществления и, следовательно, не может быть представлено и усвоено в обобщенной форме; оно всегда предельно индивидуально и конкретно.
Вместе с тем отношение неразрывно связано с действием. Оно порождает действие, меняется и преобразуется в действии и само формируется и возникает в действии. Личностный смысл (наиболее близкий аналог понятию отношения к концепции А.Н. Леонтьева) является и образующей сознания (которое, как известно, предшествует действию) и главной характеристикой действия, и его результатом. Получается, что отношение может быть и источником действия, и его продуктом. Но может и не быть, поскольку далеко не всегда отношение выражает себя во внешней активности (тем более адекватно) [7]. Ярко выраженное отношение можно переживать и к отсутствующему или вовсе не существующему предмету, который есть только в сознании субъекта. Таким образом, связь этих категорий весьма неоднозначна и проблематична.
Обращает на себя внимание тот факт, что само слово "отношение " в русском языке является отглагольным существительным (от глагола "носить "), смысл которого означает действие отношения. Это действие предполагает, что кто-то кому-то что-то относит. Следовательно, оно подразумевает: 1) субъекта (источника) того, что относится; 2) объекта, куда или кому, это относится; 3) содержание, т. е. что собственно относится. Но специфика этого действия заключается в том, что относится не вещь или предмет, а нечто идеальное, что может жить только в сознании субъекта (представление, оценка, чувство, мысль и т. д.). Поэтому отнести можно только то, что уже есть у субъекта, что уже является своим (или присвоенным).
Другой важный момент, связанный с этим понятием, заключается в том, что объект не может быть воспринят субъектом иначе, чем через его отношение. Само явление (или осознание) объекта означает его отнесение к какойлибо идеальной форме, существующей в сознании субъекта. Причем, если содержание отношения далеко не всегда осознается субъектом (для этого требуется определенная рефлексивная работа), то объект этого отношения обязательно должен быть явлен ему, т. е. существовать для него и, значит, быть осознаваемым. Таким образом, отношение можно представить как действие, которое разворачивается на уровне
7
сознания и в котором реальная и идеальная форма фактически совпадают (тождественны друг другу), в отличие от внешнего действия, где эти формы разведены [22].
В отечественной психологии отношения одного человека к другому как особый предмет широко исследовались в основном в ленинградской психологической школе. В задачу настоящей статьи не входит подробный анализ достаточно многочисленных исследований отношений. Вместе с тем хотелось бы выделить три основных контекста этих работ.
1. Познавательные отношения - другой как предмет познания. Наиболее ярко это направление представлено в работах А.А. Бодалева и его последователей [5] и др. В этом контексте другой человек выступает как предмет восприятия, понимания или познания. В многочисленных экспериментальных исследованиях выяснялось, как, ориентируясь на внешние воспринимаемые характеристики (одежда, телосложение, выражение лица, возраст и т. д.), испытуемые составляют представление о внутренних характеристиках другого человека - его личностных качествах (смелости, аккуратности, жадности и т. д.), социальном положении, эмоциональных состояниях. На основе интерпретации внешних характеристик испытуемым составляется образ другого, включающий совокупность свойств и качеств. Познание этих свойств и качеств составляет основу межличностного познания и понимания.
2. Эмоциональные отношения (или аттракции) - другой как предмет симпатии. Это направление как бы вытекает из работ ленинградской школы и продолжает их [10] и др. Главной задачей работ этого направления является изучение детерминации эмоциональных отношений между двумя людьми на разных этапах развития этих отношений. Расположение одного человека к другому рассматривается в зависимости от свойств объекта симпатии, в зависимости от свойств субъекта симпатии, в зависимости от соотношения этих свойств, в зависимости от этапа развития отношений и прочих детерминант. При этом под свойствами объекта или субъекта симпатии имеются в виду либо чисто внешние характеристики (привлекательность, общительность и т. д.), либо социальноролевые (статус, профессия, образование, компетентность).
3. Практические отношения - другой как предмет воздействия. Это направление наиболее приближено к практике человеческих отношений и развивается в основном в русле психотерапии [11], [21]. Г.А. Ковалев выделяет три модели воздействия одного человека на другого: 1) объектная (или императивная); 2) субъектная (манипулятивная); 3) субъектсубъектная (диалогическая или развивающая). Естественно, автор отдает явное предпочтение последней, поскольку она в наибольшей мере отвечает "полисубъектной, диалогической природе человеческой психики ". Однако сам термин "воздействие " предполагает целенаправленное и внешнее влияние на человека со стороны другого, противопоставленного ему субъекта. Само словосочетание "диалогическое воздействие " [11] представляется сомнительным, поскольку направленность на поддержание или изменение состояния системы (а именно так определяется воздействие), на наш взгляд, не совместимо с диалогом. Термин "психологическое воздействие " предполагает целенаправленное действие одного человека на другого, и, следовательно, один из участников является субъектом воздействия, а другой - его объектом, даже если это воздействие осуществляется попеременно, т. е. имеет форму взаимодействия, где участники воздействуют друг на друга по очереди.
Таким образом, во всех перечисленных направлениях исследований человеческих отношений другой человек является для субъекта объектом - его познания, эмоциональной оценки или психологического воздействия. Во всех случаях другое "я " противостоит субъекту как внешний предмет, как не совпадающий и отдельный от него объект, который можно познать, к которому
8
можно испытывать симпатию или антипатию и на который можно воздействовать. И хотя авторы всех исследований постоянно настаивают, что имеют дело с субъектсубъектными отношениями и что спецификой человеческих отношений является их субъектсубъектность, эта специфика сводится лишь к отдельным характеристикам объекта отношения. Другой человек, в отличие от вещи, обладает особыми свойствами и качествами: своей волей, своим знанием, он имеет свои желания, мотивы, настроения, может проявлять инициативу и т. д. При этом все эти свойства могут быть познаны, могут привлекать или отталкивать и должны учитываться при воздействии и взаимодействии. Таким образом, субъектность другого человека сводится к совокупности определенных, специфически человеческих свойств. Но носитель этих свойств противостоит субъекту отношения и, следовательно, является для него объектом - хотя и очень сложным, активным, своевольным, чувствующим, воспринимающим самого субъекта, но все же противопоставленным ему внешним объектом.
Но если понимать человеческие отношения как взаимное внешнее восприятие или оценку друг друга, встреча двух сознании (т. е. общение или диалог) оказывается невозможной. Другой в этой логике может выступать только как противостоящий субъекту живой и воспринимающий его объект, т. е. как "он ", но не как "ты " - равновеликий мне член живого общения, диалога.
Вся проблема в том, что чужое сознание не может быть дано человеку непосредственно, как все остальные явления опыта, "даны " только чувственнонаглядные элементы чужого тела - голос, жесты, лицо другого, но не его сознание. Все попытки объяснить чужое сознание как косвенное, опосредованное знание представляются несостоятельными. Сюда относятся так называемое умозаключение по аналогии и вчувствование или сопереживание, эмпатия. В первом случае человек по аналогии со своим "я " заключает, что за жестами, мимикой или словами другого стоит сознание, подобное его собственному, и, следовательно, по чужим внешним проявлениям можно сделать вывод о мыслях, переживаниях, желаниях другого. Во втором случае предполагается, что при встрече с другим человек непосредственно заражается его эмоциональным или душевным состоянием и, переживая его как "не мое ", относит его чужому сознанию. Таким образом, в обоих случаях субъект другого сознания доступен только через "мое я " как нечто принципиально единственное. "Чужое сознание " в этой логике есть порождение (или проекция) моего собственного "я ", которое приписывается другому.
Дело осложняется еще и тем, что это другое "я " не только воспринимается и познается мною, оно еще воспринимает и познает меня. И я воспринимаю его как воспринимающее меня, а оно в свою очередь воспринимает меня как воспринимающее его, и не просто воспринимающее его, но как воспринимающее его восприятие меня... И так до бесконечности: "Как два зеркала, поставленные друг против друга, дают бесконечное число отражений, так и встреча двух сознании, понимаемая как взаимное внешнее восприятие, предполагает бесконечное число таких восприятии, т. е. оказывается совершенно неосуществимой " [20; 49]. "Если мир распадается на "я " и "не я ", понятие "ты " оказывается невозможным " [20; 51].
Таким образом, такая парадигма, при которой человек противостоит другому человеку и воспринимает его извне, оказывается неадекватной реальности человеческих отношений и явно недостаточной для их описания. С этой позиции человеческие отношения сводятся к познанию, оценке или воздействию на другого. При этом теряется нечто самое главное, что делает возможным встречу двух сознании, общение, диалог, т. е. всю специфику человеческих отношений. В результате приходится констатировать, что живая реальность человеческих отношений либо недоступна научнопсихологическому анализу вообще, либо требует другой методологии.
9
Эта другая методология (методология гуманитарного знания) содержится в ряде философских и филологических текстов (М.М. Бахтин, М. Бубер, С.Л. Франк, С.Л. Рубинштейн и другие) и все активнее проникает в психологию. Однако до сих пор она затрагивает либо теоретическую психологию личности, либо практическую. Что касается детской и возрастной психологии, то она продолжает существовать в рамках индивидуалистического, позитивистского подхода. Между тем именно ранний онтогенез представляет максимальный интерес как период зарождения сознания и отношений с другими людьми. Задача этой статьи как раз и заключается в анализе отношений ребенка к людям с позиции гуманитарного подхода.
Для начала остановимся на некоторых положениях этого подхода, непосредственно касающихся нашего предмета.
Первое из них заключается в том, что другие люди - не внешняя среда, предметно воспринимаемая человеком, не обстоятельство его жизни, но его внутреннее достояние, главное содержание его личности. Самосознание человека возможно только через его отношения с другими.
В советской психологии наиболее ярко эту мысль выразил С.Л. Рубинштейн в своей последней работе "Человек и мир ": "Я " не может быть раскрыто как объект непосредственного осознания, через отношение к самому себе, обособленно от других людей. Исходным условием моего существования является существование личностей, субъектов, обладающих сознанием, - существование психики, сознания других людей " [18; 338].
Другой не может быть внешним объектом, на который наталкивается и воспринимает извне мое сознание. Встреча с другим возможна лишь в силу того, что "ты " идеально имеет отношение к "я " еще до этой встречи. Идеи об "отраженной субъектности " или "идеальной представленности другого " эффективно разрабатываются в исследованиях В.А. Петровского [17].
Однако наличие "идеального другого " рассматривается в них как результат деятельности или как условие, влияющее на ее особенности и эффективность. Здесь же хотелось бы подчеркнуть, что идеальное отношение к "ты ", первичное единство с ним определяет и делает возможным само существо "я ". "Я " есть отдельное самодостаточное существо не в силу своей самодостаточности (в познавательной или практической деятельности), а в силу своего обособления от другого "я ", в силу своего противостояния "ты " и, следовательно, в силу своей связи с ним в этом противостоянии " [20; 50-53].
О несамодостаточности, невозможности существования одного изолированного сознания много и убедительно писал М.М. Бахтин: "Быть - значит быть для другого и через него. У человека нет внутренней суверенной территории, он весь всегда на границе, смотря внутрь себя он смотрит в глаза другому или глазами другого " [3; 312]. "Реальный другой может войти в мир человека лишь как тот другой, с которым он уже ведет свою внутреннюю полемику. Всякий реальный чужой голос неизбежно сливается с уже звучащим в ушах героя своим - чужим голосом " [4; 453].
В созвучии с этим находятся мысли М. Бубера: "Переживаемые отношения - это реализация внутреннего Ты в Ты встреченном; через Ты человек становится Я ". "Все новейшие попытки истолковать сознание как взаимосвязь Я с самим собой или как событие, вмещающееся в самодостаточной внутренней жизни человека, - тщетны: все они относятся к безнадежной истории уничтожения реальности " [8; 52].
Все приведенные (и многие не приведенные) выше высказывания удивительно совпадают в утверждении другого как необходимого, онтологического основания сознания и самосознания человека, в том, что этот другой уже есть (живет) в этом сознании до реальной (внешней) встречи с ним. При внешней встрече (или общении) осуществляется перенос (или отношение) уже существующего, внутреннего дру
10-гого на встреченного, конкретного человека. Причем этот внутренний другой лишен своей конкретной определенности и является обобщенным представителем рода: "В этом субъекте погашена индивидуальная особенность того или иного Я; он - "Я " вообще в его всеобщности, по отношению к которому единичные "Я " - это переменные, которые вставляются в общую формулу. В нее может быть вставлено любое "Я ", но нельзя не подставить никакого " [18; 338]. Во внутреннем диалоге другой "лишен всякой социальной жизненнопрагматической конкретизации. Этот другой человек - "незнакомец "... чистый "человек в человеке ", представитель "всех других " для Я " [4; 457].
Другое важнейшее положение заключается в том, что отношения людей основаны на двух внутренне противоречивых началах, которые грамматически можно обозначить как "я - ты " и "я - он (оно) ".
В отношениях типа "я - он " другой является для человека внешне противопоставленным, эмпирическим существом, определенным через совокупность конкретных свойств и качеств. Эти качества могут быть познаны, оценены (т. е. вызывать симпатию, антипатию, восхищение, презрение) и использованы в своих интересах. В отношениях "я - ты " другой принципиально не сводим к какимто конечным, определенным характеристикам, он причастен к субъекту, слит с ним изнутри; он может быть только субъектом общения и обращения.
Эти два начала не могут существовать в чистом виде, они постоянно перетекают одно в другое. Очевидно, что человек не может жить без познания и использования других, но в то же время человеческие отношения не могут быть сведены только к этим или какимлибо другим конкретным функциям.
Эту двойственность в отношении к другому М.М. Бахтин рассматривает в терминах "овеществление " и "персонификация ": "Наша мысль и наша практика (то есть наши ответственные поступки) совершаются между двумя пределами: отношение к вещи и отношение к личности (овеществление и персонификация). Одни наши акты стремятся к пределу овеществления, никогда его не достигая, другие акты - к пределу персонификации, до конца его не достигая " [3; 370].
М. Бубер также постоянно подчеркивает необходимость взаимопереходов этих двух позиций: "Каждому Ты в этом мире по сути своей предписано превратиться в вещь или вновь и вновь возвращаться в вещность. Отношение Ты может существовать в реальной и в латентной форме и в смене этих форм суть его осуществления " [8; 60].
Ту же двойственность в человеческих отношениях подчеркивает С. Л. Франк. "Эта двойственность вытек
Проблему и драматизм человеческих отношений составляет эта двойственность положения человека среди других людей, в которой человек слит с другими и изнутри приобщен к ним, и в то же время познает и действует с ними как с внешними объектами, в которых он ориентируется и которые могут быть средством осуществления его целей либо препятствием для их осуществления.
Основная трудность для движения этих положений в сторону научной психологии заключается в невозможности разложить отношение к другому "ты " на какието составные части, свести его к ряду конечных, определенных характеристик или функций, т. е. в невозможности его проанализировать и таким образом познать. Если предел
11
овеществления может быть познан и описан в определенных понятиях и категориях (что более или менее успешно осуществляется в научных исследованиях), то предел персонификации не поддается конечному определению и анализу. Более того, он разрушается при попытках его познать и научно описать. Как только я начинаю изучать (т. е. анализировать, раскладывать на составные части) другого, он перестает быть субъектом обращения или диалога и становится объектом познания. "Знание есть отдаление Ты " [8; 12]. "Любое определенное и завершающее знание о человеке, любое его конечное определение - неправда. Человек не является конечной и определенной величиной " [4; 99-100].
Итак, эта линия человеческих отношений, которая выражается в терминах "я - ты ", или персонификация, или внутренняя духовная слитность, в принципе не поддается традиционному научному анализу. Вместе с тем, можно полагать, что она заключает в себе не только суть и смысл человеческих отношений, но и возможность развития индивидуального сознания. Как уже многократно подчеркивалось выше, это сознание не является замкнутым на себе, обособленным от других людей. Оно по природе своей диалогично. Всякое содержание, вносимое в сознание, прежде чем стать имманентной частицей личности, обсуждается в нем, хочет того человек или нет. Это внутреннее обсуждение предполагает по крайней мере два голоса, которые затем сливаются в один.
"Чужое слово должно превратиться в "своечужое " (или чужоесвое). Чужие слова становятся анонимными, присваиваются, сознание монологизируется. Забывается первоначальное диалогическое отношение к чужим словам. Они как бы впитываются, вбираются в освоенные чужие слова (проходя через стадию "своихчужих " слов. Этот процесс монологизации очень важен. Затем монологизированное сознание как одно и единое целое вступает в новый диалог (уже с новыми внешними чужими голосами) " [3; 366].
В этой цитате просматривается явная аналогия с интерпсихической формой действия по Л.С. Выготскому: всякая функция выступает на сцену дважды - сначала как распределенная между ребенком и взрослым, в своей интерпсихической форме, и только затем как индивидуальное достояние самого ребенка, т. е. в интрапсихической форме. Интерпсихическая форма - это свойчужой голос, который затем становится своим. Но для того, чтобы чужое слово вошло в сознание как "свое ", необходимо, чтобы в этом сознании было "место " для другого, открытость ему, готовность встретиться с другим голосом и услышать его. Это возможно только в том случае, если другой уже живет в сознании, если он является не внешним воспринимаемым объектом, а внутренним содержанием сознания. Можно полагать, что отношения "я- ты " являются необходимой предпосылкой развития индивидуального сознания. Поэтому игнорировать этот тип отношений мы не можем.
Здесь важно подчеркнуть, что говоря о проблеме межличностных отношений, нельзя не затронуть проблему самосознания. Собственное "я " человека также может тяготеть к полюсу овеществления или персонификации. Оно может восприниматься как вещь, как объект, как совокупность конкретных качеств, которые включают социальный статус, представление о своих качествах, знания, образ, который мы хотим создать у других, оценку собственных качеств и способностей и т. д. В то же время оно может быть целостным, неразложимым на части, непосредственно связанным с бытием, с другими людьми, незавершенным и до конца не определенным. Как и отношение к другому, отношение к себе колеблется между двумя этими пределами, не достигая их до конца. Вместе с тем в самосознании человека всегда живет другой, который и делает возможным осознание себя. Этот внутренний другой, с одной стороны, несет функцию оценки и ожидания определенных действий (и тогда человек "смотрит на себя глазами другого "), а с другой -
12
является субъектом обращения и диалога (тогда человек осмотрит в глаза другому "). Преобладание той или иной позиции во внутреннем диалоге определяет характер отношения к себе и к конкретному, внешнему другому.
М.И. Лисина определяла потребность в общении как потребность в познании себя и другого, а продукт общения - как образ себя и другого [13]. Если отбросить когнитивную интенцию, на которую наводят термины "познание " и "образ ", и сделать акцент на этой связи "себя и другого ", то можно видеть, что в концепции М.И. Лисиной "я " и "другой " выступают как неразрывные и невозможные друг без друга инстанции. Всякое изменение образа Я порождает изменения в образе другого (и наоборот).
В развитых формах человеческих отношений оба эти начала присутствуют параллельно и одновременно (естественно, в разном соотношении), поэтому их выделение и описание чрезвычайно затруднены. Однако с генетической точки зрения, очень важно понять, когда и как возникают эти выделенные выше линии отношений к другому. Для этого обратимся к самому начальному этапу жизни человека - к первому году.
Как известно, новорожденный появляется на свет без фиксированной потребности в общении со взрослым и первые три недели жизни "не замечает " его отношения (во всяком случае не реагирует на него). Однако мать обращается к младенцу как к полноценному субъекту и видит в нем уникальную и бесценную личность (пытается поймать его взгляд, ласкает, разговаривает, обращается к нему и интерпретирует его реакции как ответы и т. д.). Характерно, что отношение матери к своему ребенку существует еще до его рождения и активно реализуется в первые месяцы жизни. Благодаря такому ярко выраженному отношению матери и отталкиваясь от него, младенец впервые начинает выделять свое "я ". Он начинает воспринимать себя как то, на что направлена улыбка, взгляд, и реагировать на обращенность других людей. В тех случаях, когда взрослые не выражают своего отношения к младенцу и ограничиваются физическим уходом (как, например, в закрытых детских учреждениях), ответной реакции младенца и его обращенности ко взрослому не возникает, и младенец не выделяет себя [1], [2]. Естественно, мать не только разговаривает с ребенком, но и кормит, купает, пеленает его, т. е. осуществляет физический уход или объектное отношение. Но если все это происходит без персонификации, без личностной обращенности, комплекс оживления, выделение своего "я " и первая форма общения со взрослым существенно задерживается и деформируется.
Первая форма общения ребенка и взрослого (от 1 до 5 мес) - совершенно уникальный период в жизни человека. В это время отношения ребенка и взрослого не опосредованы ничем - никакой предметности и никакого другого содержания, кроме "я - ты " эта форма общения не несет. Это чистое "бескорыстное " межличностное отношение, которое не зависит от конкретных характеристик взрослого [14], [15]. Хотя уход за ребенком связан с многочисленными предметными действиями, эта предметность еще не включена в отношения с ребенком. Ребенок также не выделяет собственной телесности (предметности). Интересно, что позже (в 4-5 мес.) он только начинает узнавать свое тело, рассматривая свои руки и ноги как посторонние предметы. Но сейчас, в первые месяцы жизни он целиком сосредоточен на "ты " взрослого человека, которое неотделимо от его "я ".
В этот период младенец еще не реагирует на содержание обращений взрослого. На все слова и интонации (даже гневные и грубые) он отвечает яркими положительными эмоциями, хотя младенец различает поощряющие и запрещающие обращения взрослого, отрицательных эмоций на его замечания не проявляет [1]. Ему еще ничего не нужно от взрослого, кроме его присутствия и внимания. Единственное, против чего он выражает протест, -
13
это против своей "незамеченности " [15], - он стремится привлечь к себе внимание, вызвать и выразить отношение. Взрослый нужен ребенку сам по себе, независимо от своих предметных атрибутов, своей компетенции и социальной роли. Столь же бескорыстное и открытое отношение в этот период, как правило, наблюдается и со стороны матери: она еще ничего не требует от него, не оценивает его способности (а если оценивает, то только положительно), ничему не учит и радуется самому факту его существования. Любовь, которую С.Л. Рубинштейн определял как чувство "хорошо, что ты существуешь в мире " и в которой происходит утверждение бытия человека [18; 342], осуществляется здесь в наиболее чистом виде.
Характерно, что взрослый в этот период сочетает в себе ситуативность и всеобщность. С одной стороны, отношение к нему и общение с ним крайне ситуативно - оно возникает только в его непосредственном присутствии, с другой - это отношение распространяется на всех взрослых вообще. Ребенок одинаково радуется всем взрослым, обращенным к нему. Он еще не боится и не отворачивается от посторонних людей. Узнавание близких взрослых проявляется в более ярких положительных эмоциях при встрече с ними, чем с незнакомыми людьми [1].
Таким образом, основные качественные черты отношения младенца первого полугодия ко взрослому можно свести к следующим:
1. Взрослый лишен для ребенка какойлибо прагматической и функциональной определенности. Он не разложим на части и выступает как целостная личность. Поэтому М. И. Лисина назвала это общение личностным. Обращение ко взрослому не побуждается ничем, кроме потребности выразить свое отношение и принять отношение другого. Он нужен и ценен сам по себе.
2. У ребенка еще нет конкретных представлений и ожиданий, как должен вести себя взрослый по отношению к нему: он принимает его во всех его проявлениях.
3. Такое отношение младенца распространяется на всех взрослых, независимо от того, какие они и что они ему сделали.
Все это позволяет говорить о том, что отношения "персонификации " или "я-ты " проявляются в первом полугодии в наиболее чистом виде. Причем эти отношения, которые М.И. Лисина и С.Ю. Мещерякова определяют как аффективноличностные связи [13], [15], являются главным новообразованием этого периода, которое становится фундаментом дальнейшего развития личности и сознания ребенка.
Можно полагать, что в первом полугодии жизни отношения "я и другой " (взрослый) неразрывно слиты в сознании ребенка, и в этой слитности рождается личность ребенка как отдельность, как самодостаточное "я ". Но в первые месяцы жизни этой отдельности еще нет, поскольку у ребенка нет своего отношения ни к чему, кроме взрослого. Такое отношение появляется вместе со становлением предметных манипуляций во втором полугодии жизни. С возникновения акта хватания видимого предмета и с началом предметных манипуляций (4-5й месяц жизни) отношение ребенка ко взрослому резко перестраивается.
Вопервых, в нем появляются прагматические и функциональные аспекты: младенец требует от взрослого новых предметов и самого взрослого начинает рассматривать как интересный предмет. Если в 3-4 месяца ребенок удовлетворялся непосредственноэмоциональным общением, мог по несколько минут неотрывно смотреть в глаза взрослому и радостно улыбаться при этом, то в 6-7 месяцев этого ему явно недостаточно. Он тянется к различным воспринимаемым вещам, требует, чтобы взрослый дал их ему. В некотором смысле взрослый становится для ребенка средством для его предметных манипуляций. При отсутствии интересных предметов младенец ждет и ищет каких либо действий или движений. Простого присутствия и обращенности (т. е. выражения непосредственного отношения) оказывается недостаточно.
14
Отношения со взрослым впервые опосредствуются предметами или действиями. Взрослый нужен ребенку не только сам по себе, но и для чего-то.
Вовторых, ребенок начинает дифференцировать содержание воздействий взрослого и различать оценку своих действий. Экспериментально показано, что во втором полугодии ребенок начинает демонстрировать отрицательные эмоции, адресованные взрослому. Если в первом полугодии запреты и замечания взрослого вызывают радостное возбуждение (комплекс оживления), то во втором полугодии эти же воздействия взрослого вызывают обиду, огорчение и даже гнев младенца [13]. Очевидно, что запрещения взрослого не наносят никакого ущерба ребенку и осуществляются на фоне общего принятия и положительного отношения. Поэтому данные эмоциональные проявления никак нельзя рассматривать как результат оперантного обусловливания, где запрещающие воздействия взрослого выступают как отрицательное подкрепление. Однако с этого времени замечания и порицания становятся субъективно значимыми и вызывают негативное отношение ребенка, которое с возрастом нарастает.
Таким образом, ребенок уже во втором полугодии воспринимает взрослого не непосредственно, а через свои ожидания, требуя и предполагая определенную оценку своих действий. В этом же возрасте происходит четкая дифференциация в отношении ребенка к близким и посторонним взрослым, появляется ярко выраженное избегание контактов с посторонними взрослыми: ребенок начинает бояться незнакомых людей, категорически отказывается "пойти на руки " к малознакомому человеку, избегает зрительного и тактильного контакта с ним. Пристальный и открытый зрительный контакт с любым взрослым сменяется беглым взглядом и амбивалентным избеганием встречи с другими глазами [19].
Во втором полугодии начинает также формироваться образ своего физического "я ": ребенок узнает себя в зеркале, играет своим отражением, использует зеркало как средство коррекции своего внешнего облика (снимает повязку с головы или пытается вытереть испачканное лицо) [2].
Все приведенные данные свидетельствуют о существенной перестройке отношений ребенка и взрослого на рубеже первого и второго полугодия жизни. (Поэтому нецелесообразно рассматривать младенчество как единый этап возрастного развития, как это обычно делается.) Суть этой перестройки заключается в том, что к непосредственной связи ребенка и взрослого "я-ты " добавляется новый тип отношений, в котором и сам ребенок и взрослый в его глазах приобретают определенные, конкретные характеристики (в некотором смысле овеществляются). Ребенок психологически отделяется от взрослого-у него появляются свои желания, свои ожидания, которые он проецирует на взрослого, он ждет и требует от него конкретных игр и игрушек, определенной оценки его действий, замечает изменения в его внешности и т. д.
Все это свидетельствует о том, что взрослый в сознании ребенка приобретает определенные "вещественные " черты. Между ребенком и взрослым, кроме материальных предметов (и вместе с ними), возникает образ взрослого, включающий вполне определенные и конечные свойства. Причем этот образ живет в сознании ребенка и актуализируется при встрече со взрослыми. Если раньше ребенок смотрел только "в глаза другому ", то теперь он начинает смотреть на себя "глазами другого ". Об этом, в частности, свидетельствуют обиды на замечания, повторения "запрещенных " действий и узнавание себя в зеркале [1], [2]. Как очень точно заметил М.М. Бахтин, глядя на себя в зеркало, человек смотрит "своими и чужими глазами одновременно ". Здесь происходит "встреча и взаимодействие своих и чужих глаз, пересечение кругозоров (своего и чужого), пересечение двух сознании " [3; 314]. Для младенца это особенно справедливо, поскольку он смотрит на себя в зеркало, преимущественно находясь на руках у матери.
Итак, уже на первом году жизни
15
возникают объектные, прагматические отношения ребенка и взрослого, в которых оба партнера начинают воспринимать друг друга извне (со стороны) и опосредствуют свои отношения определенными предметами, действиями и т. д. Но возникновение этого типа отношения не отменяет и не снимает жизненного значения непосредственной связи младенца со взрослым. Правда, эта связь уже не распространяется на всех взрослых, а концентрируется на самых близких (в основном матери). Присутствие матери нужно ребенку постоянно. С ее исчезновением из поля зрения он теряет главную опору своего существа.
Приведенный выше анализ показывает, что уже в самом раннем возрасте взрослый живет в сознании ребенка в двух своих ипостасях: как субъект общения и обращения (как целостная и уникальная личность) и как конкретное эмпирическое существо, которое можно познавать, оценивать и использовать. Причем первое начало является исходным и генетически первичным, именно в нем закладывается фундамент духовного и личностного развития человека.
Таким образом, с первых месяцев жизни ребенок осознает себя через отношения с другими людьми. Сознание ребенка изначально диалогично и в нем всегда присутствует другой. Естественно, что функции и конкретная персонификация этого внутреннего другого с возрастом меняются. На определенном этапе возникают отношения со сверстниками. Можно полагать, что первые отношения со сверстниками во многом определяются особенностями сознания ребенка, и зависят от качества и роли этого внутреннего другого. Но это уже - предмет наших дальнейших исследований.
В заключение хотелось бы привести слова Д.Б. Эльконина: "С определенного момента ребенок - это всегда два человека - он и взрослый. Может быть, это внутреннее взаимодействие раскроет нам процесс развития как самодвижения... " [17; 12]. Повидимому, этот момент наступает очень рано, и это "внутреннее взаимодействие " уже не прекращается на протяжении всей жизни человека.
1. Авдеева Н. Н., Мещерякова С. Ю. Психическая активность младенца // Мозг и психика младенца. М., 1993.
2. Авдеева Н. Н. Ранний этап в развитии личности // Психология личности: Теория и эксперимент. М., 1982.
3. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.
4. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1972.
5. Бодалев А. А. Восприятие и понимание человека человеком. М., 1982.
6. Бодалев А. А. Психология межличностных отношений: (к 100-летию со дня рождения В.И. Мясищева) // Вопр. психол. 1993. № 2. С. 86 91.
7. Бодалев А. А. О взаимосвязи общения и отношения // Вопр. психол. 1994. № 1. С. 122 126.
8. Бубер М. Я и Ты. М., 1993.
9. Выготский Л. С. Вопросы детской психологии. Собр. соч. В 6 т. М., 1984. Т. 4. С. 243-285.
10. Гозман Л. Я. Психология эмоциональных отношений. М., 1987.
11. Ковалев Г. А. Психологическое воздействие: теория, методология, практика: Автореф. докт. дис. М., 1991.
12. Лисина М. И., Авдеева Н. Н. Развитие представлений о себе у ребенка первого года жизни // Исследования по вопросам возрастной и педагогической психологии. М., 1980.
13. Лисина М. И. Проблемы онтогенеза общения. М., 1986.
14. Мещерякова С. Ю. Психологический анализ комплекса оживления у младенцев // Вопр. психол. 1975. № 5. C.20 31.
15. Мещерякова С. Ю. Особенности аффективноличностных связей со взрослым у младенцев // Возрастные особенности психического развития детей. М., 1982. С. 19-36.
16. Мясищев В. Н. Личность и неврозы. Л., 1960.
17. Петровский В. А. Психология неадаптивной активности. М., 1992.
18. Рубинштейн С. Л. Человек и мир // Проблемы общей психологии. М., 1973. С. 330 420.
19. Сорокина Т. В. Феномен амбивалентного поведения в раннем возрасте: Автореф. канд. дис. М., 1980.
20. Франк С. Л. Духовные основы общества. М.,1992.
21. Хараш А. У. Принцип деятельности в исследовании межличностного восприятия // Вопр. психол. 1980. № 3. C.20 32.
22. Эльконин Б. Д. О природе человеческого действия // Вестн. МГУ. Серия 14. Психология. 1989. № 4. С. 25-39.
23. Эльконин Д. Б. Заметки о развитии предметных действий в раннем возрасте // Вестн. МГУ. Серия 14. Психология. 1978. С. 3-12.
Поступила в редакцию 14.VII 1994 г.