Теория личности теория личных конструктов

Джордж Келли «Теория личности (теория личных конструктов)», СПб, «Речь», 2000 г., 249 стр.

Глава первая.

Конструктивный альтернативизм.

В этой главе вместо того, чтобы начать непосредственно с изло­жения нашей теоретической позиции, мы обращаемся назад, в про­шлое, чтобы раскрыть ее философские корни. Конструктивный альтернативизм не только лежит в основании нашей теории, но и выступает в качестве эксплицитной, периодически повторяющейся темы на всем протяжении последующего обсуждения нами психоте­рапевтических техник.

А. Отправные точки

1.
Перспективы человека

Эта теория личности, фактически, началась с объединения двух простых идей, а именно, что нам, возможно, удалось бы лучше понять человека, если бы мы смотрели на него в перспективе столетий, а не судили о нем в мерцающем свете мимолетных мгновений: и что каждому человеку присуща своя, личная манера созерцать и обдумывать течение событий по которому, как обнаруживается, его так быстро несет. Быть может, в этом взаимодействии долговечного и преходящего мы откроем какие-то более обнадеживающие способы, которыми каждый отдельный человек способен перестроить свою жизнь. Эта мысль кажется заслуживающей дальнейшего развития.

Вообще говоря, ни мысль о многовековом развитии человече­ства, ни представление об искаженной личными пристрастиями при­роде человека не являются особенно новыми. Книги Ветхого Завета в своей последовательности рисуют знакомую всем эпическую жар-тину прогресса рода человеческого. Не осталось без внимания лю­бознательных ученых и течение жизни отдельного человека. Отли­чавшийся ясностью формулировок Уильям Джеймс был пленен стремнинами и водоворотами потока сознания. Туманно выражав­ший свои мысли Адольф Мейер настоятельно советовал ученикам проводить ось времени через факты жизни их пациентов. Обладав­ший тонким чутьем Зигмунд Фрейд пробивался сквозь поверхност­ные воды потока в поисках питавших его подземных источников. А импульсивный Анри Бергсон прыгнул с берега в самую стремнину этого потока и, когда его понесло течением, пришел к мысли, что мерилом времени могло бы служить состояние души. Что касается личной манеры смотреть на вещи, то Соломон в «Притчах» говорил по поводу завистливого человека; «Каковы мысли в душе его, таков и он»'. А Шелли однажды написал: «Душа становится тем, что она созерцает». Джон Локк, пораженный во время одной вечерней дискуссии исключительной невосприимчивостью своих друзей к иде­ям друг друга, прежде чем отправиться спать, сел писать «Опыт о человеческом разумений» - работу, которую он, между прочим, за­кончил лишь двадцать лет спустя.

Выбор долговременной перспективы при рассмотрении челове­ка заставляет нас переключить свое внимание с факторов, которые выдают его импульсы, на факторы, которые представляются нам объяс­няющими его прогресс, В большой степени - хотя и не полностью -план человеческого прогресса был маркирован ярлыком «наука». Тог­да, вместо того чтобы заниматься «человеком - биологическим орга­низмом»
или «человеком - счастливчиком",
давайте посмотрим на «че­ловека — ученого».

В этом мы снова отступаем от привычной манеры смотреть на вещи. Когда мы говорим о «человеке-ученом»,
то имеем в виду всех людей, а не только их особый класс, представители которого публич­но достигли положения 'ученых'. Вместо того чтобы вести речь обо всех людях, взятых в совокупности их биологических или инстинк­тивных аспектов, мы говорим о тех же людях, но взятых в совокупно­сти аспектов их возможного сходства с учеными. Более того, речь идет об аспектах человеческого рода, а не каких-либо скоплений людей. Таким образом, представление о «человеке – ученом»
- это специфи­ческая абстракция человеческого рода, а вовсе не конкретная класси­фикация особого рода людей.

Такая абстракция сущности человека не является совершенно новым приемом. Реформация привлекла внимание к священству всех людей в противоположность конкретной классификации только оп­ределенных лиц как священников. Демократические изобретения в политической сфере XVIII и XIX столетий вращались вокруг идеи неотъемлемого права всех людей управлять государством и противо­положность более древнему представлению о конкретном, ограни­ченном классе правителей. Сходным образом мы можем заменить конкретизирующее представление об ученых, отделяющее узкую группу лиц от остальных - не ученых, и подобно деятелям эпохи Реформации, утверждавшим, будто каждый человек сам себе священник, выдвинуть предположение, что каждый человек - по-своему - ученый.

Давайте посмотрим, что могло бы означать истолкование чело­века с точки зрения его сходства с ученым. Что, предположительно, характеризует мотивацию ученого? Обычно говорят так: конечная цель ученого- предсказание и управление.
Это краткое утверждение часто]' любят цитировать психологи, характеризуя свои собственные устрем­ления. Однако, как ни странно, психологи редко приписывают анало­гичные устремления людям, занятым в их экспериментах в качестве испытуемых. Получается так, как если бы психолог говорил себе: «Я, будучи психологом
и, следовательно, ученым,
провожу этот эксперимент для того, чтобы улучшить предсказание определенного феномена и управление им; тогда как мой испытуемый, будучи всего лишь человеческим организмом, явно движим бьющими внутри него клю­чом неодолимыми влечениями или же вечно занят поисками пропи­тания и крова».

Итак, что можно было бы ожидать, если бы мы заново постави­ли вопрос о человеческой мотивации и воспользовались взглядами на человека в долговременной перспективе, чтобы сделать вывод о том, чем именно задается направление его устремлений? Увидели бы мы его вековой прогресс в качестве функции от инстинктивных по­требностей, биологических нужд или сексуальных побуждений? Ими, быть может, в этой перспективе он обнаружит массовую тенденцию Совершенно иного рода? Не окажется ли, что отдельная личность, каждая по-своему, присваивает себе скорее положение ученого, всег­да стремящегося предсказывать ход событий» в которые она вовлечена, и управлять им? Не будет ли каждый человек иметь свои теории, проверять свои гипотезы и оценивать свои экспериментальные доказательства? И если это так, то не будут ли различия между личными точками зрения разных людей соответствовать различиям между тео­ретическими позициями разных ученых?

В этом и состоит интригующая идея. Она берет начало по­пытки свести воедино точки зрения клинициста, историка, естествоиспытателя и философа. Но куна она ведет? В течение длительного времени некоторые из нас пытаются отыскать ответ на этот вопрос. Представленная на суд читателя рукопись и есть отчет о том, что по­казалось на наших горизонтах до настоящего времени.

2. Что представляет собой мир?

Всякое мышление основывается отчасти на предшествующих убеждениях. Полная философская или научная система стремится '"Точно сформулировать все релевантные ей предшествующие убеждения. Это трудная задача, и немногие авторы, если таковые есть вооб­ще» способны в настоящее время выполнить ее. Хотя у нас нет наме­рения пытаться построить здесь и сейчас полную систему, мы все не обязаны попробовать ясно сформулировать некоторые наши наиболее важные убеждения, положенные в ее основание. Первое из этих "убеждений касается того» каким мы представляем себе мир.

Мы считаем доказанным, что мир реально существует и что чел
овек постепенно приближается к его пониманию. Занимая эту позицию, мы с самого начала пытаемся ясно показать, что речь пойдет именно о реальном мире, а не о мире теней, состоящем исключительно из бесшумно проносящихся людских мыслей. Но, кроме того, нам хотелось бы открыто выразить и наше убеждение в том, что мыслей людей также реально существуют, даже если соответствие между тем, что считают реально существующим, и тем, что действительно существует, непрерывно изменяется.

Мир, существование которого мы предполагаем, обладает другим важным свойством - интегральностью. Под этим мы подразумеваем, что мир функционирует как единое целое, со всеми его вообразимыми частями, находящимися в строгом соотношении друг с другом. На первый взгляд это может выглядеть несколько неправдоподобно, поскольку, казалось бы, существует более тесная связь между движениями моих пальцев и действием клавишей пишущей шинки, чем» к примеру, между любым из этих событий и ценой на молоко яка в Тибете. Но мы убеждены в том, что в конечном счете эти события - движения моих пальцев, действие клавишей и цена молоко яка - соединяются. Только в ограниченной части мира, именно той его части, какую мы называем землей, и в рамках того именно промежутка, который мы сознаем как нашу эру, два из ех этих событий неизбежно кажутся теснее связанными друг с другом,
чем любое из них - с третьим. Простой способ сказать это иначе - заявить, что время обеспечивает конечную связь во всех отношениях.

Можно выразить ту же мысль посредством экстраполяции ютного математического соотношения. Рассмотрим коэффициент мгляции между двумя переменными. Если такой коэффициент от-:н от нуля н если он выражает линейную связь, то бесконечное Еение дисперсии одной переменной заставит его стремиться к единице как пределу. Следовательно, величина коэффициента корре­ляции прямо пропорциональна широте перспективы, в которой мы рассматриваем коррелируемые переменные. И это, по существу, вер­но для всех взаимосвязей в нашем мире.

Еще одно важное, предшествующее нашей теории убеждение (состоит в том. что мир можно измерять по оси времени. Другими словами, мир непрерывно изменяется относительно самого себя. Поскольку время является единственным измерением (dimension), кото­рое мы должны учитывать, если собираемся рассматривать измене­ние, мы выбрали этот специфический способ сказать о том, что в .нашем мире что-то всегда продолжается. По сути, это способ суще­ствования мира; мир существует тем, что он происходит.
Фактичес­ки мы пытались выразить ту же идею, когда немного раньше заявили, что мир является реально существующим.
И в самом деле, изо дня в день мир занят делом существования. Трудно представить себе, на что был бы похож мир, если бы он просто находился здесь и бездей­ствовал. Философы пытались рассматривать такой мир, но почему-то никогда не продвигались далеко с подобным представлением в нем.

Итак, в этом разделе мы выделили три наиболее важных убеж­дения о мире, предшествующих построению нашей теоретической системы. Во-первых, мир реален, а вовсе не плод нашего воображе­ния. Во-вторых, весь мир работает согласованно, наподобие часово­го механизма. И в-третьих, мир есть нечто такое, что продолжается все время, а не просто остается неподвижным.

3. Что такое жизнь?

Некоторым частям мира достает смысла даже тогда, когда они не рассматриваются во временной перспективе. Но есть и такие, которые обретают смысл лишь тогда, когда юс.
наносят на карту вдоль оси времени. Жизнь - одна из таких частей мира. В этом суть вопроса. о котором нам придется много говорить впоследствии, при обсуждении способов реконструкции личной жизни. Идет ли речь о психологе-исследователе или об охваченном беспокойством пациента психологической клиники, жизнь должна рассматриваться ими временной перспективе, если они хотят, чтобы она имела хоть какой-то смысл.

По нашему мнению, однако, жизнь больше чем простое изменение. Она предполагает отношение заинтересованности меж­ду частями нашего мира, в котором одна часть - живое существо -способно побудить себя к тому, чтобы репрезентировать другую часть - свое окружение. Иногда говорят, что живое создание, в противоположность неживому, наделено 'чувствительностью', или что он
o
способно «реагировать»
. Это примерно соответствует тому же самому отличительному свойству жизни, которое мы рассматри­ваем. Но наша формулировка нравится нам больше, поскольку она подчеркивает творческую способность живого создания репрезентировать окружающую среду, а не просто реагировать
на нее.

Так как живой организм способен репрезентировать свое окружение, он может подставлять на его место альтернативные конструкции и фактически что-то делать со своим окружением, если оно ему
не подходит. Тогда, мир для живого создания реален, но отнюдь не
непоколебим, если только оно не решает истолковать его жим образом.

Подчеркивая это предшествующее нашей теории убеждение в том,
что жизнь предполагает репрезентацию или истолкование реальности, мы не имели в виду, что и сама жизнь нереальна. Иногда ученые, особенно те, кто увлечен изучением материальных систем, от­тают мнение, будто психологические события - это не подлинные феномены, а эпифеномены, или просто не внушающие доверия тени реальных событий. Мы занимаем иную позицию. Кто-то может искать реальный феномен, к примеру свой доход или свою болезнь, и не менее сама эта искаженная репрезентация будет полностью реальной. Сказанное справедливо даже в отношении страдающего сильными галлюцинациями больного: то, что он воспринимает, может и не существовать, но его перцепция существует. Более того, его воображаемая перцепция часто оказывается грубо искаженным истолкованием чего-то действительно существующего. Любое живое существо вместе со своими перцепциями является частью реального мира, а не просто близоруким наблюдателем всего того» что в нем происходит.

Итак, жизнь, с нашей точки зрения, характеризуется составляю­щей се сущность измеримостью во времени и способностью репрезентировать другие формы реальности, сохраняя при этом свою соб­ственную форму реальности.

4. Системы истолкования

Человек смотрит на мир сквозь прозрачные трафареты или шаб­лоны, которые он сам создает, а затем пытается подогнать их по тем реалиям, из которых состоит этот мир. Подгонка не всегда оказывается хорошей. Однако без таких шаблонов мир предстает перед ним в виде настолько неразличимой однородности, что он не в состоянии извлечь из него никакого смысла. Для любого человека даже плохая пригонка своих шаблонов к реальности полезнее их полного отсутствия.

Будем называть эти шаблоны, примеряемые опытным путем к истинному положению вещей, конструктами.
Конструкты суть спо­собы истолкования мира. Это они дают возможность человеку, да и более низкоорганизованным животным тоже, выстраивать линию поведения - будь, она точно сформулированной или безотчетно отыгры­ваемой, выраженной словесно или совершенно безмолвной, согласую­щейся или расходящейся с другими линиями поведения, разумно аргументированной или почувствованной нутром.

Обычно люди стремятся совершенствовать свои конструкты, рас­ширяя их набор, внося в них изменения для обеспечения лучшей при­гонки и включая их в качестве видовых объектов в суперординатные конструкты или системы. Пытаясь усовершенствовать конструкты, человек неоднократно останавливается под влиянием мысли о вреде, который явно будет причинен системе вследствие изменения субординатного конструкта. Часто его личный вклад в более широкую систему или его личная зависимость от нее настолько велики, что он будет всячески воздерживаться от введения более точного конструкта в ) основание. Может потребоваться специальное психотерапевтические воздействие или более богатый жизненный опыт, чтобы убедить человека вносить поправки в свою систему истолкования вплоть до того момента, когда можно будет включить в ее состав новый и более точный конструкт.

Те системы истолкования, которые могут передаваться от одного человека к другому, способны получить широкое распространение среди населения. Вторая половина столетия показала значительный стресс в создании способов делать личные конструкты и системы лучше поддающимися передаче. Мы разработали научный психологический словарь. Выражаясь иначе, наши публичные системы истолкования, служащие для понимания личных конструктов других ей, становятся все более точными и исчерпывающими.

Некоторые широко разделяемые или публичные системы истолкования конструируются, главным образом, для того, чтобы приспосабливаться к определенным сферам деятельности или областям фактов. Когда мы ограничиваем область фактов, можно развивать детальную систему, не беспокоясь о возможной несовместимости с каких-то второстепенных фактов. Мы ограничиваем область
и пытаемся, хотя бы на некоторое время, игнорировать непримиримые факты за пределами заданной области.
Например, давно стало привычным и удобным различать 'психические» и 'физические' факты. Они представляют собой две искусственно разграниченные области, к которым приспосабливаются два типа систем истолкования: психологическая система и естественнонаучная группа систем. Однако становится все очевиднее, что мы располагаем двумя альтернативными системами истолкования, каждую из которых можно с пользой применить к беспрестанно возрастающему корпусу одних и тех же фактов. Данные области частично совпадают.

Рассмотрим более конкретно области психологии и физиологии. Установленные опытным путем границы этих областей основаны на излагаемых диапазонах пригодности психологической и физиологической систем истолкования соответственно. Но значительная часть одних и тех же фактов может быть истолкована в любой из двух систем. Так какие же это факты - 'психологические' или 'физиологические'? Где они в действительности находятся? И кто обладает правам владения ими - психолог или физиолог? Хотя последний вопрос может показаться довольно глупым, нужно только посидеть на какой-нибудь междисциплинарной конференции, чтобы убедиться в том, что он поднимается в спорах между представителями разных профессиональных цехов. От­дельные личности могут очень эмоционально отстаивать свои исключительные права на истолкование конкретных фактов.

Разумеется, ответ состоит в том, что события, на которых осно­вываются факты, не блюдут институциональной лояльности. Они на­ходятся в публичном владении. Одно и то же событие может истолко­вываться одновременно и с пользой в системах разных дисциплин -физики, физиологии» политологии или психологии.

Еще никто не оказался настолько мудрым, чтобы предложить на рассмотрение универсальную систему конструктов. И можно с уве­ренностью предположить, что пройдет много времени, прежде чем будет предложена удовлетворительная единая система. Какое-то вре­мя нам придется довольствоваться группой миниатюрных систем, каждая из которых имеет свою собственную область или ограничен­ный диапазон пригодности. До тех пор пока мы продолжаем пользо­ваться таким разобщенным сочетанием миниатюрных систем, нужно быть очень осторожными и применять каждую систему абстрактно, а не конкретно. Например, вместо того, чтобы утверждать, будто некое событие является 'психологическим" и, следовательно, не физиологическим, мы должны проявить осторожность и признать, что лю­бое событие может рассматриваться с точки зрения как его психоло­гических, так и его физиологических аспектов. Кроме того, мы должны неуклонно следовать еще одной руководящей идее: физиологически истолкованные факты, относящиеся к данному событию, являются продуктом определенной физиологической системы, в рамках кото­рой они выявляются и имеют смысл, и в этом случае психологичес­кая система вовсе не обязана их объяснять.

Не менее важно постоянно сознавать ограниченный диапазон пригодности наших миниатюрных систем. Ибо стоит только какой-то миниатюрной системе обнаружить свою полезность в ограниченном диапазоне пригодности, сразу возникает искушение попытаться расширить ее область применения. Так, в области психологии мы наблюдали, как созданная Халлом математико-дедуктивная теория механического запоминания распространялась на область решения задач даже на сферу личности. Психоанализ Фрейда начинался как психотерапевтическая техника, но постепенно был расширен до теории личности, а некоторыми - и до религиозно-философской системы. Эта разновидность инфляции миниатюрной системы не обязательно указывает на скверное положение дел, но она действительно вызывает нудности, когда мы не в состоянии понять простую вещь: то, что достаточно верно в ограниченном диапазоне, вовсе не должно быть голь же верным за его пределами.

По-видимому, любая психологическая система имеет ограниченный диапазон пригодности. На поверку оказывается, что психологическим системам - пока не наступит их срок - приходится работать в более ограниченном диапазоне пригодности, чем хотелось бы психологам. Система, или теория, которую мы собираемся изложить и исследовать, имеет ограниченный диапазон пригодности; ее диапазон ограничивается, насколько можно судить в настоящий момент, человеческой личностью и, более конкретно, проблемами межличностных отношений.

Психологические, как, впрочем, и любые другие системы, обладают не только ограниченным диапазоном пригодности, но еще и фокусом пригодности. Внутри событийной области системы есть подобласть проблем, где эта система имеет тенденцию работать лучше всего. Обычно это именно те проблемы, которые автор имел в виду, когда придумывал свою систему. Например, мы считаем, что наша собственная теория тяготеет к тому, чтобы иметь фокус пригодности г зоне приспособления человека к стрессу. Поэтому она должна бы показаться наиболее полезной психотерапевту, так как при ее формулировании мы думали, главным образом, о проблемах психотерапии.

В этом разделе мы надеялись разъяснить наше убеждение в то» что человек создает свои собственные способы видения и понимании мира, в котором он живет, а не находит их там готовыми, созданным для него обществом. Он строит конструкты и примеряет их к истинному положению вещей. Время от времени его конструкты организуются в системы - группы конструктов, объединяемые субординатными и суперординатными отношениями. Одни и те же события часто могут рассматриваться в свете двух или более систем. Однако сам события не принадлежат ни одной из этих систем. Более того, реальные системы человека имеют специфический фокус и ограниченны диапазон пригодности.

5. Конструкты как основание предсказаний

Мы начали с того, что в перспективе столетий человека можно было бы представить себе как начинающего ученого и что каждый отдельный человек по-своему формулирует конструкты, сквозь кото­рые он взирает на мир событий. Как ученый, человек пытается пред­сказывать и тем самым контролировать ход событий. Из чего следует, что формулируемые им конструкты предназначаются для облегчения его пророческих достижении.

Мы пока не пытались совершенно точно сформулировать наше представление о том, что такое конструкт. Это дело откладывается до последней главы. Однако, уже достаточно сказано, чтобы дать понять:

под конструктом мы подразумеваем репрезентацию мира, причем та­кую, которая создается живым существом и затем подвергается про­верке в столкновении с реальностью этого мира. Так как мир - это, по существу, ход событий, то поверка конструкта - это его испытание последующими событиями. Другими словами, конструкт проверяется
всходя из его предсказательной эффективности.

Впрочем, проверка конструкта с точки зрения его предсказатель­ной эффективности может оказаться довольно бесполезным заняти­ем. Кто-то истолковывает поведение соседа как враждебное- Под этим он подразумевает, что сосед будет ему вредить при каждом удобном случае. Он проверяет свое истолкование отношения к нему соседа, бросаясь камнями в его собаку. Сосед отвечает сердитым упреком. И тогда этот человек может счесть, будто он подтвердил правильность своего истолкования соседа как враждебно настроенного лице.

«Подтвердить правильность» истолкования соседа как враждеб­ного лица можно, по-видимому, с помощью еще одной разновиднос­ти ложного логического вывода. В этом случае человек рассуждает -так: «Если мой сосед относится ко мне враждебно, он будет стремиться узнать, когда я попаду в затруднительное положение, заболею иди окажусь уязвимым в чем-то другом. Я прослежу за ним, чтобы убедиться, так ли это». Следующим утром он встречает соседа, и тот при­ветствует его традиционным «Как ваши дела?» Как тут сомневаться?! Сосед делает именно то, что предсказывалось в отношении враждеб­но настроенного человека.

Коль скоро конструкты используются для того, чтобы предви­деть события, то они также должны использоваться и для оценки точ­ности предвидения после того, как события произошли. Человек без­надежно увяз бы в своих пристрастиях и предубеждениях, если бы не -
одно обстоятельство: обычно он способен оценить результаты своих предсказаний на уровне истолкования, отличном от того уровня, на котором он первоначально их делает. Кто-то ставит именно на эту лошадь в данном заезде, потому что она темной масти, а ему недавно повезло втемную в покере. Однако, когда заезд заканчивается, он, вероятно, истолковывает объявленное решение судей как более очевидное доказательство успеха лошади в этом заезде, чем ее масть.

Когда конструкты используются для предсказания ближайших событий, они легче поддаются замене или пересмотру. Подтверждающие или опровергающие данные быстро оказываются в распоряжении «предсказателя». Если конструкты используются исключительно для предсказания отдаленных событий, таких, например, как жизнь после смерти или конец света, то они вряд ли будут столь же открытыми дня пересмотра. Кроме того. большинство людей вовсе не спешат собирать доказательные данные в таких вопросах.

Хороший ученый старается как можно скорее подвергнуть свои конструкты испытанию. Но первоначально он проверяет их в масш­табе пробирки. Если же риск велик, он сначала поищет косвенные доказательства предполагаемых результатов своих опытов. Эта пря­мая, честная проверка конструктов -одна из характерных черт экспе­риментального метода в современной науке. Подобная проверка ха­рактерна также для любого бдительного человека.

Но бывает и так, что человек не решается экспериментировать, потому что страшится результата проверки. Он может опасаться, что вывод из эксперимента поставит его в неопределенное положение, находясь в котором он больше не сможет предсказывать и управлять. У него нет желания попадать в зависимость от своих же собственных конструктов. Он может даже держать их в тайне от всех, чтобы не оказаться преждевременно втянутым в их проверку. Это нежелание выражать свои конструкты, равно как и проверять их, составляет одну из практических проблем, встающих перед психотерапевтом в про­цессе работы с клиентом. В дальнейшем у нас еще будет что сказать об этих проблемах.

Конструкты используются для предсказаний будущих событий, а мир неуклонно движется вперед и обнаруживает правильность или ошибочность таких предсказаний. Этот факт дает основание для пе­ресмотра конструктов и, в конечном счете, систем истолкования в це­лом. Если бы мир, в котором мы живем, был статичным, наше пред­ставление о нем тоже могло бы быть статичным. Но непрерывно происходят новые события - и наши предсказания то сбываются, то не сбываются. Каждодневный опыт требует консолидации одних ас­пектов наших видов на будущее, пересмотра других и прямого отказа от третьих.

То, что было сказано об опыте отдельного человека, справед­ливо и для ученого. Ученый формулирует теорию - набор конст­руктов с фокусом и диапазоном пригодности. Если это хороший ученый, то он немедленно приступает к проверке своей теории. Как только он начинает проверять теорию, ему почти наверняка придется начать изменять ее в свете получаемых результатов. Любая теория в таком случае носит временный характер. И чем она практичнее и полезнее, тем уязвимее она для новых данных. Нашу собственную теорию, особенно если она найдет применение, так­же придется рассматривать как подлежащую изменениям в свете перспектив и открытий завтрашнего дня. В лучшем случае, это про­межуточная теория.

Б. Философская позиция

6.
Формулировка конструктивного альтернативизма

Уже достаточно сказано для разъяснения нашей позиции, соглас­но которой существуют разные способы истолкования мира. Одни из них бесспорно лучше, чем другие. С нашей, человеческой точки зре­ния, они лучше потому, что способствуют более ясным и точным пред­сказаниям в отношении большего числа событий. Еще никто не изоб­рел набор конструктов, позволяющий предсказать все, вплоть до последнего взмаха крыла колибри; мы полагаем, пройдет еще очень много времени, прежде чем кому-то удастся это сделать. Так как аб­солютное истолкование мира неосуществимо, мы вынуждены будем довольствоваться рядом последовательных приближений к нему. В свою очередь, эти последовательные приближения могут проверять­ся по частям на предмет их предсказательной эффективности. По су­ществу, это означает, что всем нашим интерпретациям мира можно постепенно дать научную оценку, если мы настойчивы и не переста­ем учиться на своих ошибках.

Мы допускаем, что все наши теперешние толкования мира до­ступны для пересмотра или замены. Это и есть основная формули­ровка, имеющая отношение почти ко всему, о чем нам предстоит говорить в дальнейшем. Мы твердо стоим на том, что, когда имеешь дело с миром, всегда есть альтернативные истолкования» доступные для выбора. Никто не должен загонять себя в угол, полностью уступать обстоятельствам или становиться жертвой своей биографии. Мы называем эту философскую позицию конструктивным альтернативизмом.

Когда уже столько сказано о проверке конструктов, самое время указать на одно обстоятельство: вовсе не безразлично, какой из аль­тернативных конструктов выбирается в качестве шаблона, с которым человек будет подходить к миру. Конструкты нельзя выбирать навскид­ку без того, чтобы не лопасть в затруднительное положение. Хотя аль­тернативные истолкования всегда доступны, некоторые из них опре­деленно являются плохими инструментами. Критерий, которым можно воспользоваться, - это ограниченная предсказательная эффективность каждого альтернативного конструкта и полная предсказательная эф­фективность той системы, частью которой такой конструкт стал бы, если бы был принят.

7. Философия иди психология?

Ученые обычно четко разграничивают формы мысли и акту­альное мыслительное поведение людей. Учение о формах мысли относится к сфере философии
или, конкретнее, логики,
тогда как изучение актуального мышления считается делом психологии.
Но согласно принятому нами за основу представлению, все, что ха­рактеризует мысль, характеризует н ее субъекта, т. е., мыслителя, а элементы научной любознательности должны лежать в основе че­ловеческого любопытства вообще. Если мы внимательно выслу­шиваем чью-то личную философию, то ловим себя на том, что при­стально смотрим на ее обладателя. А если мы стремимся понять, почему некто ведет себя таким образом, то открываем причину в том, как или, если хотите, в какой форме он сам представляет себе свои обстоятельства.

Человек не обязательно членораздельно формулирует свои ис­толкования мира. Некоторые из них вообще не получают словесно­го обозначения и выражаются на языке жестов. Даже истолковывае­мые элементы могут не иметь словесных ярлыков, с помощью которых ими можно было бы оперировать, и человеку ничего не ос­тается, как реагировать на них безмолвным порывом. Таким обра­зом, при изучении психологии 'человека-философа' мы должны при­нимать во внимание и его субвербальные шаблоны репрезентации и истолкования

Предлагаемая нами система не является философией или пси­хологией в традиционном понимании, В качестве философии она имеет свой источник в психологической наблюдательности человека. В качестве же психологии она имеет дело с философскими взглядами отдельного человека. На этом каркасе мы и предполагаем построить ограниченную психологическую теорию.

8. Отношение к философским системам

Конструктивный альтернативизм выражает определенную фи­лософскую позицию, но у нас не? намерения пытаться развить ее в законченную философскую систему. Однако, на наш взгляд, было бы полезно определить — хотя бы приблизительно - ее положение отно­сительно некоторых типов философских систем, с которыми ученые хорошо знакомы.

Как способ познания, конструктивный альтернативизм относится к сфере эпистемологии, иногда называемой гносеологией
и определяемой как «систематический анализ концепций, используемых обыден­ным или научным мышлением при интерпретации мира, включая исследование возможности познания или природы знания как такового». Акцент на конструктах, сквозь которые рассматривается мир, наводит на мысль о позитивизме,
хотя львиная доля критики, направленная против идей Конга, в данном случае бьет мимо цели. Вместо того, чтобы оценивать позитивизм Конта, исходя из абстрактных положе­ний системы, его чаще критикуют, и довольно резко, исходя из от­дельных конкретных положений.

Придание нами особого значения проверке конструктов подра­зумевает опору на принципы эмпиризма,
конкретнее, на принципы прагматической логики.
В этом отношении мы следуем традиции coвременной американской психологии. Но поскольку мы признаем, что человек приближается к знанию мира через его истолкование, наша система является в какой-то рационалистической.
Кроме того, поскольку мы твердо убеждены, что человек способен создавать свои альтернативные подходы к реальности, мы расходимся с традицион­ным реализмом, утверждающим, будто люди всегда оказываются жерт­вами обстоятельств.

Онтологически
наша позиция опознаваема как форма монизма,
хотя. принимая во внимание множество сложных разновидностей онтологии, отделение ее монистических аспектов от плюралистичес­ких едва ли заслуживает усилий. Если это монизм, то мы говорим о субстантивном
монизме. И все же наша позиция является нейтраль­ной:
подобно Спинозе, мы готовы применять к субстанции атрибу­тивный плюрализм
всякий раз, когда это отвечает нашим целям.

Остается обсудить два классических вопроса: проблему соотношения детерминизма
и свободы воли
и проблему феноменологии.
Так как обе эти проблемы имеют отношение к нашему перечню требова­ний к проекту теории личности, мы откладываем их обсуждение до соответствующего раздела этой главы.

9. Область психологии

Область психологии ограничивается практически тем, что мож­но охватить любовь психологической теорией, которой нам прихо­дится пользоваться в настоящий момент. Иначе говоря, диапазон при­годности психологической теории определяет границы этой дисциплины. Диапазон пригодности - это то пространство реаль­ного мира, на котором данная система или теория обеспечивает зону полезного действия. Ну а те особенности местного рельефа, что не вписываются в эту систему, до поры до времени не включаются в психологическую область. Если мы достаточно умелые психологи, нам еще должно хватить это мира, чтобы принести пользу в деле его структурирования. Позже, если наши теоретические объяснения расширятся, более отдаленные районы также могут попасть в круг наших знаний.

Конечно, есть разные психологические системы истолкования. Эти системы различаются преимущественно из-за того, что люди» разрабатывавшие их, сосредоточивали свое внимание на довольно непохожих событиях. Психологические системы имеют не только диапазон пригодности, но и характерный фокус пригодности - точ­ку событийной области, к которой они наиболее применимы. Так, стимульно - реактивные теории особенно пригодны в фокальной точке научения животных, теории поля - в фокальной точке человеческо­го восприятия, а психоаналитические теории - в фокальной точке неврозов человека.

Нет никакого ясного критерия, по которому теорию можно мар­кировать как 'психологическую', а не 'физиологическую' или, ска­жем, 'социологическую'. Между дисциплинами существуют много­численные взаимосвязи. Стимульно - реактивные теории в психологии обладают выраженным фамильным сходством с физиологическими теориями взаимодействия. В физиологии есть теории поля, которые имеют сходство с гештальт-психологией. Называется ли теория 'пси­хологической', 'физиологической" или «социологической», зависит, вероятно, от ее первоначального фокуса пригодности.

10. Назначение теории

Теорию можно рассматривать как способ связать вместе мно­жество фактов, с тем чтобы можно было понять их все разом. Когда теория дает нам возможность делать предсказания с приемлемой точностью, ее можно назвать научной. Если же ее предсказания настоль­ко растяжимы, что позволяют толковать широкое множество всевоз­можных событий в качестве их подтверждения, такая теория не удов­летворяет высочайшим стандартам науки.

Теория вовсе не должна быть высоконаучной, чтобы быть полезной. Все мы упорядочиваем ежедневные события в своей жизни, прибегая к помощи довольно растяжимых истолкований. При таких истолкованиях наши антиципации повседневных событий, хотя им и недостает ночной точности, все же окружают нашу жизнь аурой смыс­ла. Поскольку жизнь не похожа на сплошной каприз, мы подготовле­ны нашими личными системами истолкования к тому, чтобы каждый день успешно справляться с новым опытом.

Однако не только к этому сводится назначение теории. Теория обеспечивает основу для активного подхода к жизни, а не про сто снаб­жает креслом, усевшись в которое можно было бы с бесстрастной почтительностью созерцать ее перипетии. Людям незачем быть тол­пой безучастных зрителей, наблюдающих пышное зрелище творения. Они способны играть активную роль в формировании событий. Как им удается свободно делать это и все же истолковывать себя как абсо­лютно законопослушных - вот основной вопрос любой психологи­ческой теории.

Ответ на него заключается, прежде всего, в признании нами ак­тивности по существу основный свойством нашего мира. Мир - не заброшенный памятник, а событие огромного масштаба, окончания которого пока еще не видно. Теории, используемые людьми для ис­толкования такого события, сами являются лишь случайными собы­тиями в их гигантской веренице. Устанавливаемые в наших теориях истины представляют собой последовательные приближения к более широкому плану бытия, которые пусть медленно, но все же содей­ствуют его развертыванию. Таким образом, теория -это пробное вы­ражение того, что человек разглядел в накатывающихся волнами со­бытиях жизни как правильный, закономерно повторяющийся рисунок. Но теория, будучи сама событием, может - в качестве видовой кате­гории - включаться в состав другой теории или даже в суперордиватную часть самой себя, а та, в свою очередь, может войти в состав еще более общей теории. Поэтому теория удерживается исключительно за счет той системы истолкования, частью которой она предположитель­но становится, - и, конечно, это продолжается лишь какое-то время, пока используется именно эта суперординатная система.

11. Детерминизм и свобода воли

Теория связывает или определяет события, которые ей под­чиняются. Сама же теория определяется не объясняемыми ею со­бытиями, а суперординатной точкой зрения теоретика. Однако тео­рия должна сообразовываться с событиями для того, чтобы их предсказывать. Число альтернативных способов согласования тео­рии с событиями, насколько нам известно, бесконечно, но отличимо от бесконечного числа способов, которыми не удается достичь такого согласования.

Предположим, кому-то нужно разрезать торт. Существует бес­конечное множество способов разрезания торта, каждый из кото­рых мог бы подойти для решения этой задачи. Но если торт сделан из мороженого, некоторые обычные способы разрезания могут не подойти, и тем не менее остается бесконечное число способов разрезать такой торт. Предположим далее, что торт находится на стопе, за которым сидят гости. Сложились определенные лимитирую­щие ожидания в отношении того, как подавать еду. Торт истолковывается как часть еды. Кроме того, существует ряд условностей, в частности требующих подавать клинообразные куски торта всегда повернутыми острым концом к обедающему. Если человек, которо­му выпало разрезать торт» принимает все эти традиционные суперординирующие истолкования данной конкретной ситуации, он в самом деле может счесть свою линию поведения заданной и почти не оставляющей ему свободы. Он оказывается жертвой не самого по себе торта, а собственных знаний этикета, которому и было подчи­нено разрезание торта.

Но предположим, что этот человек, съев кусок
торта, почувство­вал недомогание. Не оказывается ли он в этом случае жертвой обстоя­тельств? В ответ можно спросить: разве он не съел его сначала? Более того, мы могли бы сказать, что плохое самочувствие не должно лишать его свобода. Напротив, болезнь может даже увеличить его свободу дей­ствий, как, например, открыли для себя многие дети и ипохондрики.

Зависимость, в которую конструкт или система истолкования ста­вит свои субординатные элементы, носит характер детерминизма. В этом смысле, тенденция ставить в зависимость и есть, собственно, детерминизм. Сами естественные события не ставят в зависимость от себя наши истолкования этих событий; мы можем смотреть на них так, как нам заблагорассудится. Разумеется, если мы хотим точно пред­сказывать естественные события, нам нужно создать некую конструк­цию, которая будет отвечать этой цели. Однако события не приходят к нам и не говорят, что и как надо делать, - они просто идут своим че­редом. Если что-то управляет нашими мыслями и действиями, так это созданная нами структура.

Фактически, есть два интересующих нас вида детерминизма. Первый вид составляет существенный признак любой организован­ной системы истолкований - контроль суперординатных конструктов над субординатными элементами. Второй вид подразумевается в на­шем понятии интегрального мира. Мир, находящийся в непрерыв­ном движении, не разделен на независимые события наподобие ваго­нов поезда. И это - эссенциальная целостность. Вследствие такой целостности мы можем считать, что между предшествующими и по­следующими событиями существует причинная связь. Именно этот вид непрерывности (или целостности) предполагается в так называе­мом первом постулате логики, требующем мыслить вселенную как упорядоченное единство (в противоположность хаосу).

Однако этот второй вид детерминизма для нас относительно не­ важен. Течение вселенной непрерывно. Хотя и можно абстрагировать некоторые повторяющиеся черты в ее потоке, в действительности он никогда не проходит дважды по одному руслу. Все пришло бы в страш­ный беспорядок, если такое когда-нибудь случилось. (Сама идея движущейся по своим следам вселенной производит сильное впечатление и, возможно, даже имеет некий релятивистский смысл для космолога-теоретика.) Постольку мы полагаем, что мир не движется по кругу, любая последовательность событий - это единственная, абсолютно тождественная самой себе последовательность, которая когда-либо имела место. Тогда совершенно невероятно, чтобы любая последова­тельность событий могла произойти иначе, чем она произошла, не ут­рачивая своей тождественности. Так как никакое событие не могло бы произойти иным путем и тем не менее оставаться самим собой, не велика проблема изолировать его и заявить, что оно детерминировано. Действительно, оно было следствием - но только однажды.

Таким образом, на нашу долю остается один важный вид детер­минизма, именно, контроль суперординатного конструкта над его эле­ментами. Тогда должно стать ясным и то, что в принципе не детерми­нировано. Во-первых, элемент не детерминирует те конструкты которые обычно категоризуют его в качестве объекта. Во-вторых, эле­мент, выходящий за пределы области действия конструкта, является независимым от этого конструкта. Последний тип независимости, или свободы, относительно не важен для нас, ибо это всего лишь свобода хаоса. А вот первый ее тип, напротив, чрезвычайно важен, поскольку предполагает, что а той степени, в какой человек может толковать свои обстоятельства, он способен освободиться от их господства над ним, Из этого также следует, что он может сделаться рабом собственных представлений, а затем отвоевать себе свободу, истолковывая свою жизнь по-другому. В известной мере это и есть та тема, которая положена в основу нашей книги.

И еще одно. Поскольку детерминизм характеризует контроль, осуществляемый конструктом над его субординатными элементами, свобода характеризует его независимость от этих элементов. В таком случае детерминизм и свобода неразделимы, ибо то, что служит причиной чего-то другого, является от него свободным. Детерминизм и свобода - две стороны одной монеты, два аспекта одного отношения. И это чрезвычайно важно усвоить человеку, будь он ученым или невротиком, либо тем н другим одновременно.

В конечном счете человек устанавливает меру собственной сво­боды и зависимости на том уровне, который он выбирает для своих убеждений. Те, кто выстраивает свою Жизнь исходя из множества осо­бых мнений и непоколебимых убеждений касательно преходящих вопросов, делает себя жертвой обстоятельств. Каждое такое убежде­ние, недоступное пересмотру, оказывается ставкой на фортуну; они определяет, принесут ли завтрашние события счастье wm страдания. А те, чьи принципиальные убеждения заключают в себе широкую перспективу и меняются разве что по серьезным причинам, имеют больше шансов открыть для себя альтернативы, ведущие в конечном счете к их освобождению.

Теории - это результат размышлений людей, стремящихся выр­ваться на свободу из круговерти событий. Теории включают в себя предшествующие их созданию предположения об определенных об­ластях этих событий. В той степени, в какой события можно - исходя из этих предшествующих предположений - истолковать, предсказать и нанести их соотносительный ход на план жизни, люди могут осу­ществлять над ними контроль и достигать со временем своей незави­симости от них.

В. Требования к проекту психологической теории личности

12. Теоретические модели и фокусы пригодности

В последнее время американская психология стала уделять боль­ше внимания проблемам построения теории. Произошло оживление интереса к философии, особенно к философии науки. Подобно тому как философы начали присматриваться к происходящему вокруг, чтобы выяснить, насколько по-разному люди на самом деле мыслят, так и психологи начали осматриваться кругом, чтобы увидеть, какого рода теории вырабатывают ученые в разных областях знания в настоящее время. Это ново. Разумеется, психологи обычно смотрели на методо­логию и содержание физиологии как на фундамент, на котором только и нужно строить свое собственное новое здание. Сначала к физио­логии относились благосклонно, потому что считалось, будто ее факты несомненны, а правильность методов, казалось бы, подтверждается очевидностью этих фактов. Затем психологи начали сравнивать, пы­таясь установить сходства и различия, теоретические структуры ряда; других дисциплин. Изучая то, что происходит в других областях нау­ки, некоторые из них надеются открыть более подходящие для психо­логии образцы теорий.

Однако мы скептически относимся к ценности копирования гото­вых теорий, которые конструировались для других фокусов пригоднос­ти. Психология уже достигла некоторого успеха в разработке своих соб­ственных теоретических и методологических подходов. Возможно, наступило время, когда было бы неплохо приступить к абстрагированию научных принципов, начинающих складываться в рамках своего опыта работы, равно как и опыта работы других психологов, вместо того чтобы обшаривать задние дворы соседей в поисках методологических паданцев. Если мы что-то узнаем о принципах построения теории, то можем начать строить психологические теории, которые приспособлены к пси­хологическим фокусам пригодности. В таком случае наша возможная позиция заключается в том, что было бы целесообразно исследовать ряд научных теорий, но не затем, чтобы найти одну, которую можно точно скопировать, а для того, чтобы раскрыть общие принципы, которые можно применить к построению совершенно новых теорий, специально пред­назначенных дня событийной области психологии.

На этой стадии не должно быть никаких сомнений относитель­но нашего взгляда на две вещи, которые требуются для построения психологической теории. Выбираемая перспектива должна быть ши­рокой и позволять замечать принципы, выявляющиеся при сравне­нии различных теоретических структур. А теоретик должен быть также хорошо знаком с тем, о чем он собирается теоретизировать. В про
тивном случае он может потратить свое время на создание теории пустого места, т. е. теории, не имеющей фокуса пригодности. Теоре­тик должен быть хорошо знаком с кругом проблем, которые собирается разрешить, если не хочет даром потратить как свое время, так и время своих читателей, излагая созданную им теорию пустого места.

Для наших собственных попыток построить теорию мы выбра­ли в качестве фокуса пригодности психологическую реконструкцию жизни. Мы занимаемся выявлением лучших способов помочь конк­ретному человеку пересмотреть свою жизнь, с тем чтобы не стать жертвой своего прошлого. Если создаваемая нами теория будет хоро­шо работать в этом ограниченном диапазоне пригодности, мы сочтем наши усилия успешными и не слишком огорчимся, если она окажется менее полезной где-то еще.

13. Плодотворность психологической теории

Мы уже отмечали, что теорию можно рассматривать как способ связать вместе множество фактов. Но хорошая теория выполняет и более активные функции. Она обеспечивает эксплицитную основу, на которой можно делать дедуктивные выводы и предвидеть будущие события. Она также дает нам общую систему координат, в которой можно размещать и сохранять определенные факты до извлечения из них индуктивным методом какого-то характерного принципа. В обо­их отношениях теория выступает инструментом для того, кто актив­но стремится предвосхитить будущее и разведать его возможности.

Одним из критериев хорошей научной теории является ее спо­собность в изобилии производить новые идеи. Она должна склонять к формулированию гипотез, побуждать к экспериментированию и вдохновлять на изобретение. В области психологии хорошая теория должна предлагать предсказания относительно поведения, людей, в широком диапазоне обстоятельств. Она должна склонять к экстен­сивным психологическим исследованиям для установления того, подтверждаются ли эти предсказания или нет. Кроме того, она должна поощрять изобретение новых подходов к решению людских и обще­ственных проблем.

14. Проверяемость гипотез

Другим критерием хорошей психологической теории служит ее .способность производить гипотезы, допускающие проверку. В про­тивоположность другим системам истолкования любая научная теория должна давать нам возможность делать предсказания с такой сте­пенью определенности, чтобы они сразу поддавались неоспоримой проверке. Это означает, что гипотезы, выводимые логическим путем из теории, должны быть достаточно хрупкими, чтобы разбиваться вдребезги всякий paз, когда предсказываемые с их помощью факты не становятся реальностью,

Сама теория не должна быть столь же хрупкой, как порождаемые ею гипотезы. Бели это исчерпывающая теория, то она» вероятно, будет,
обладать некоторой эластичностью, даже если выводимые из нее гипо­тезы остаются хрупкими. Редко когда научная теория может целиком - устоять или рухнуть в зависимости от исхода единственного решающего эксперимента. И это особенно справедливо в области психологии, где теории неизбежно должны писаться на высоком уровне абстракции.

15. Истинность теории

Приемлемая научная теория должна отвечать еще одному требованию. Хотя сама теория и не должна обладать очевидной достоверностью холодного факта, от нее ожидают, что в руках мыслящих людей она будет производить непрерывный ряд гипотез, которые в свете экспериментирования оборачиваются твердыми истинами. Когда теория производит поддающуюся проверке гипотезу и та подтверждается, тог­да, строго говоря, подтверждается только эта гипотеза, а вовсе не по­родившая ее теория. Как уже указывалось, вряд ли мы вообще можем утверждать, что подтвердили правильность теории; в лучшем случае мы обычно можем сказать, что гипотезы, вызываемые определенной теорией, оказываются, как правило, справедливыми. Но кто знает, не могли бы те же гипотезы появиться в рамках других теорий? В случае
положительного ответа эти другие теории будут по меньшей мере столь же правильными, как и та теория, о которой идет речь.

Иногда ученые планируют эксперименты таким образом, чтобы выведенные из различных теорий гипотезы проверялись в них, конкурируя друг с другом. Гипотеза, получившая более четкое подтверж­дение, засчитывается в пользу поддерживающей ее теории. Предпо­ложим, к примеру, что исследователь жаждет установить, действительно ли психоаналитическая теория Фрейда с сопутствую­щими терапевтическими процедурами лучше теории Я-концепции Роджерса с сопутствующими процедурами клиентоцентрированной терапии. Предположим, он ставит тщательно спланированный экспе­римент, в котором контролируются такие сложные переменные, как тип клиента, тип психотерапевта, тип клинической обстановки, тип общества и т. д. Предположим также, что он находит подходящий критерий для оценки результатов - такой, на который не оказывает влияния ни одна из теорий вместе с подразумеваемыми ею нормами психического здоровья. Далее предположим - хотя это и маловероят­но, - что эксперимент проходит без помех и его результаты указыва­ют на больший терапевтический эффект одной из двух сравниваемых процедур. Хотя этот эксперимент предоставляет важное доказатель­ство в пользу более благоприятной теории, он все же не дает основа­ний для неизбежного отказа от менее благоприятной теории. Всегда остаются спорные вопросы, которые можно сформулировать и рас­смотреть. Липа, отобранные для участия в эксперименте, могут не представлять всех типов клиентов, к которым относятся эти теории, Соответствующая организация обучения группы терапевтов под эги­дой одной теории может дать ей некоторые практические преимущест­ва, которые перевешивают ее невыгодное положение в данном контролируемом эксперименте. В действительности, почти невозможно нанести coup de grace любой сколько-нибудь полной теории.

Случается, эксперимент планируют таким образом, чтобы про­веряемые в нем конкурирующие гипотезы были взаимно несовместимыми. Например, одна теория могла бы заставить нас выдвинуть гипотезу, что в кризисной ситуации клиент такого типа сразу бы по-: кончил жизнь самоубийством, а другая - предсказать ему долгую и плодотворную жизнь. Очевидно, что человек не способен сделать то и другое одновременно. В этой разновидности эксперимента одна из двух гипотез вроде бы терпит крах, но даже здесь всегда есть. пусть незначительное, основание для ухода от прямого ответа. А что озна­чает для теории дискредитированная гипотеза? Не обязательно что-то серьезное. Как мы уже указывали, исчерпывающая теория форму­лируется таким образом, что выводимые из нее хрупкие гипотезы не являются неизбежными. Дедукция гипотезы - всегда достаточно воль" вое дело, и другой экспериментатор, приходящий на смену прежнему, может не согласиться с тем, что именно эту не подтвердившуюся гипотезу было необходимо выводить из данной теории в первую очередь.

Однако, в общем теория, которая постоянно производит гипоте­зы, заводящие экспериментаторов в тупик, не будет считаться пра­вильной, даже если можно доказать, что часть вины за это ложится на экспериментаторов. Теория служит орудием в поисках человеком лучшего понимания будущего. Если она не отвечает своему назначению. бессмысленно говорить об ее истинности. Теория становится спра­ведливой только тогда, когда кто-то в состоянии воспользоваться ею для выработки подтверждаемых гипотез.

16. Уровень обобщенности

Иногда люди ошибочно предполагают, будто теория тождест­венна скапливанию определенной массы фактов, а не набору прин­ципов, относящихся к этим фактам. Такую ошибку легко сделать, так как часто факты принимают свои конкретные очертания только в свете некой теории. Но сущностно абстрактный характер теорети­ческой структуры теряется на виду, когда факты, которые она при­носит, просто классифицируются и обозначаются конкретными яр­лыками.

Например, в психиатрии нозологическая система Крепелина большей частью используется как упорядоченное множество диагностических ячеек, по которым распихивают трудных пациентов. Принципы, на которых первоначально строилась эта классифика­ция и которые определяли размерность ее диагностического поля, были давно отброшены, либо оставались за пределами сферы вни­мания практиков. Почти без исключения системой Крепелина пользу­ются конкретно. Теперь сопоставим с нынешним использованием системы Крепелина пользование психоаналитической системой. Здесь диагноз ставится исходя из особенностей самого больного, а не на основе отнесения его к
какой-то из ячеек безусловной класси­фикационной системы. Диагност может осматривать пациента сра­зу с нескольких точек зрения. Поэтому не так вероятно, что он будет сбит с толку абстракцией «динамики», которая пронизывает каждого пациента, огульно смешивая в общую кучу этого конкретного больного с другими больными того же типа.

Однако даже с психоаналитической динамикой ее приверженцы часто обращаются конкретно. Пациента видят «испытывающим эдиповы желания», будто эти желания овладели им. Если бы понятием эдипова желания пользовались более абстрактно, то пациента оцени­вали бы относительно оси с тем же названием, а не описывали как: «испытывающего желание». Это различие может показаться неясным, но, возможно, аналогия из физики поможет сделать его яснее. Предположим, физик поднял какой-то предмет и сказал; «Ей-богу, у этой, штуки есть вес!» Вряд ли подобное заявление можно счесть много­значительным, поскольку все тела обладают весом, фактически, наш физик трактует абстрактное свойство веса таким образом, как если бы оно было предметом потребления. Гораздо вероятнее, что осто­рожный в выражениях физик скажет: «Вес этого тела больше веса того тела». Свойство веса абстрагируется, а другими особенностями этих двух тел на время пренебрегают. Состоящую из такого рода абстракций систему как раз и стараются придумать создатели современной психологической теории.

Хорошая психологическая теория должна быть выражена на язы-«е абстракций достаточно высокого порядка, чтобы их можно было разглядеть почти во всех явлениях, с которыми психология обязана иметь дело. На первых порах ей следовало бы сосредоточиться на свойствах, а не на категориях, хотя эти свойства могут впоследствии использоваться в качестве оснований для обособляющих категорий Бели абстракции извлечены верно, они будут обладать универсаль­ностью, которая сделает их полезными в решении огромного множе­ства практических проблем. Например, если бы в области психоло­гии было абстрагировано свойство, обладающее той степенью обобщенности, какую имеет масса
в области физики, оно могло бы оказаться чрезвычайно полезным. Кроме того, любая психологическая теория, обладающая высокой степенью обобщенности на всем своем пространстве, будет, вероятно, более ценной по сравнению с теорией, являющейся по существу группировкой специфических категорий людей и поведения.

17.Операционализм

Сочинения физика Бриджмена за последнее время приобрели особое влияние среди психологов-теоретиков. Вновь была подчеркнута необходимость операционального определения переменных, наблюдаемых в наших экспериментах. Доведенное до крайности некоторыми психологами, это требование операционализма означало бы, что никакое теоретические утверждение не может быть сделано, если каждая его часть не отнесена к чему-то очевидному. Именно такого рода экстремизм привел к известному замечанию, что, мол, если психиатры предпочитают глубокомысленность правильности, то психологи - неправильность глубокомысленности.

Но операционализм подразумевает и нечто другое. Он предпо­лагает; что научные конструкты лучше всего определять на языке опе­раций или устойчивых последовательностей событий. Таким обра­зом, что бы ни связывало антецедент с консеквентом, это можно назвать промежуточной переменной, и тогда формулировка такой «причинно-следственной» связи есть все, что требуется для опреде­ления переменной. Мак-Коркодейл (MacCorquodale) и Мил (Мееhl) считают, что психологам лучше держаться этого способа концептуа­лизации переменных, дабы не
забываться и не думать, что им необхо­димо начать искать какие-то неизвестные объекты, которые могут служить оправданием интересующих их переменных. Например, не слишком хорошо разбирающийся в физиологии психолог мог бы отправиться на поиски IQ с микроскопом. И уж поверьте, его усилия не остались бы безрезультатными; возможно, он даже получил бы Нобе­левскую премию, засвидетельствовав что-то наподобие перекручива­ния в хромосоме.

Психологи могут давать операциональные определения пере­менным, относящимся к разным сферам. В исследовании психомо­торных умений методами моторно-временного анализа переменной может служить 'терблиг" (therblig) - единица движения той или иной части тела. Здесь относительно легко установить предшествующее и последующее состояния. Но в некоторых экспериментах операцио­нальное определение основной переменной оказывается более слож­ным. В исследованиях» посвященных отбору и обучению персонала, установление критерия - меры того, что именно мы хотим улучшить благодаря отбору и обучению, - само по себе является трудной проблемой. Плюс к тому этот критерий должен быть опре­делен раньше, чем мы сможем добраться до сути дела. Даже после того, как экспериментаторы договорились о том, чти они станут ис­пользовать в качестве критерия, ценность будущего исследования ограничивается той традиционной формой, в какой это определе­ние приходится записывать. Например, в исследованиях, посвящен­ных отбору и обучению пилотов, стало привычным пользоваться так называемым «внешним критерием успешности» - простым учетом того, получит ли в итоге призванный на военную службу (либо на переподготовку) пилот свои нашивки или нет. Однако данный критерий явно не выдерживает критики в том смысле, что получение кем-то нашивок не обязательно свидетельствует о его высоких про­фессиональных качествах пилота.

Иногда предшествующее и последующее состояния, которые, как мы условились, дают переменной операциональное определе­ние, сами нуждаются в подобном определении. В области иссле­дований личности термин тревога
используется для объяснения всех видов необычного поведения. В самом деле, требовать от пси­хиатра объяснить невротическое поведение, не прибегая к поня­тию тревоги, - все равно что требовать от жокея выиграть заезд, не участвуя в скачках. И каким же образом можно дать тревоге операциональное определение? Мы могли бы сказать, что пред­шествующим и последующим состояниями здесь являются стресс и дезорганизация соответственно. Но тогда мы оказываемся перед необходимостью определения стресса
и дезорганизации.
Если по прошествии какого-то времени мы окончим тем, что скажем: стресс- это то, что вызывает тревогу, а дезорганизация - это то, что вызывается тревогой, — мы вернемся на исходную позицию, слегка запыхавшись от того, что потратили впустую несколько тысяч придирчиво отобранных слов. Так как стресс
и дезоргани­зация
являются абстракциями довольно высокого уровня, при ра­боте с любым клиентом или при проведении любого эксперимента с тревогой необходимо, в свою очередь, добиваться более конк­ретных операциональных определений для предшествующего ей и наступающего за ней состояний.

Операционализм, как мы его понимаем, не выдвигает окон­чательного возражения против использования такого термина, как тревога,
он лишь предполагает, что когда мы ищем предельное доказательство какой-то функции тревоги посредством экспери­ментирования, то должны определять свои операции эксплицит­но. Операционализм имеет первостепенное значение для экспе­риментатора и только второстепенное - для теоретика. Термины, в которых формулируется теория, не обязаны нести на себе бре­мя своих собственных операциональных определений; но, если мы хотим, чтобы наша теория была продуктивной, она должна, попадая в руки психологов с экспериментальной подготовкой, склонять к проведению исследований с операционально опреде­ленными переменными.

Одна m опасностей операционализма кроется в его тенденции заставлять исследователей, мыслить конкретно. Он поощряет экспе­риментаторов видеть факты, а не принципы и законы. Но главное в науке - не факты, которые ученый накапливает и каталогизирует, а те законы и абстракции, что проступают сквозь те факты, с которыми он имеет дело. Поэтому хорошим ученый способен проникнуть сквозь сбивающую с толку массу конкретных событий и усмотреть некий регулярный принцип. И этот принцип заключается не в совокупности всех данных событий; скорее он представляет собой свойство, при­чем так абстрагированное, что его можно счесть относящимся ко всем этим событиям.

Например, при планировании эксперимента, связанного с изу­чением интеллекта, психологу, возможно, придется дать интеллекту
операциональное определение в виде суммы баллов, полученных его испытуемыми по конкретному тесту- И это- целесообразное реше­ние. Однако, если психолог уткнется носом в свои протоколы, он мо­жет забыть об абстрактной природе этого понятия и начать думать, будто интеллект -
это всего лить другое название для тех баллов, которые у него записаны в протоколах. Изначально интеллект был абстрагирован как
свойство множества разных поведенческих ситуа­ций и не должен как-то особо зависеть от конкретного теста. Только безотлагательное требование придумать операциональное определе­ние заставило психолога размышлять об интеллекте на таком конкретном уровне.

18. Модифицируемость

Есть еще один признак хорошего научного теоретизирования, который, однако, является не столько свойством самих по себе тео­рий, сколько свойством тех, кто ими пользуется. К теории следует относиться как к чему-то такому, что со временем может быть изме­нено и, в конечном счете, полностью израсходовано. Иногда теоре­тики оказываются настолько связанными дедуктивным рассуждени­ем, что считают, будто все их построения рухнут, если они развернутся на 180" и начнут модифицировать свои предположения в свете последних наблюдений. Одна из характерных особенностей современного научного теоретизирования - открытая возможность, которую оно оставляет для индуктивного рассуждения по результа­там экспериментов.

Разумеется, эксперименты планируются вокруг гипотез, вре­менно предполагаемых истинными. Исходя из этих пробных гипо­тез ученый осмеливается на определенные предсказания. Если эти предсказания не осуществляются и если ученый не видит никакого иного объяснения случившемуся, он волен отказаться от своих ги­потез. Но из-за этого ему не стоит терять покой и сон. Как долго ученый должен держаться за свои предположения вопреки расту­щей горе неблагоприятных фактов, - является в значительной сте­пени делом вкуса. Конечно, ему не следует отказываться от них Сра­зу, как только происходит что-то неожиданное. Поступать так - значит делать себя жертвой обстоятельств. Обычно ученый дольше держится за те предположения, которые имеют более широкое зна­чение, и легко отказывается от тех, которые уместны лишь в каких-то конкретных, преходящих условиях.

Если бы мы применили этот принцип к отстаиванию теорети­ческих позиций, то это означало бы, что мы считаем любую научную теорию возможным кандидатом на место в мусорном ведре. Такая позиция может избавить ученого от многих забот при условии, что он обладает гибкими основными убеждениями, дающими ему чувство личной независимости от своей теории. Она также может предотвра­тить искажение ученым собственных экспериментальных данных в угоду теории, с которой тот не в силах расстаться.

19. Доказательность

Назначение научной теории - обеспечить основу для точных пред­сказаний. Эти предсказания формулируются в виде гипотез и затем подвергаются проверке. Результат проверки может оказаться по сущест­ву таким, какой и предсказывался. Если эта проверка или эксперимент правильно спланированы, тогда можно с некоторой долей уверенности сделать вывод о подтверждении определенной гипотезы.

На самом деле доказывание истинности гипотез оказывается от­нюдь не таким простым делом, как можно заключить из только что сказанного. Ловушка кроется в планировании эксперимента. Если эксперимент планируется таким образом, что другие, сами собой на­прашивающиеся гипотезы могли бы выразить то же предсказание, возникает вопрос по поводу того, какая же гипотеза подтвердилась в данном эксперименте. В сущности, в научном исследовании ученый никогда не получает окончательного доказательства правильности проверяемой гипотезы. К тому времени, когда он думает, что такое доказательство у него в руках, появляется другой ученый с другой гипотезой, которая оказывается не менее правдоподобным объясне­нием тех же самых экспериментальных данных.

Обычно принято планировать эксперимент так, чтобы его результаты, какими бы они ни оказались, можно было наилучшим обра­зом выразить как исход одной из двух гипотез: либо экспериментальной,
либо нулевой гипотезы.
Экспериментальная гипотеза- это гипотеза, которая выводится из теоретической позиции ученого или из какого-то другого систематического источника. Нулевая гипотеза представляет собой предсказание ученого, сделанное при рандоми­зированных или случайных условиях. Если данные, предоставленные экспериментом, оцениваются как маловероятные при случайных условиях, - что обычно и предвкушают ученые, - то можно обратиться к экспериментальной гипотезе как наиболее вероятному альтернатив­ному объяснению. Например, если данные таковы, что их получения под воздействием случая можно было бы ожидать менее одного раза из ста, экспериментатор сообщает, что располагает доказательством на желанном однопроцентном уровне значимости. Все это очень хо­рошо, но лишь до тех пор, пока некий одаренный богатым воображе­нием экспериментатор не придумает третью гипотезу, при которой могли бы быть сделаны те же предсказания.

В нашем обсуждении уместно отметить, что даже точные гипо­тезы, которые выводятся из хорошей научной теории, никогда не под­тверждаются окончательно, сколько бы экспериментов при этом ни проводилось. Во-первых, мы всегда зависим от косвенного доказа­тельства, предоставляемого маловероятностью нулевой гипотезы; во-вторых, нулевая гипотеза никогда не уступает полностью своего пра­ва на объяснение экспериментальных данных; и, наконец, в-третьих, в любое время могут неожиданно появиться другие правдоподобные гипотезы.

20. Откуда берутся гипотезы?

Есть, грубо говоря, три способа порождения проверяемых ги­потез: (1) гипотезу можно вывести дедуктивно из эксплицитной те­ории; (2) гипотезу можно вывести индуктивно из данных наблюде­ния, например из клинического опыта, и (3), воздерживаясь от логических средств, можно искать гипотезы с помощью «статистического невода».

Каждый из этих способов обходит некоторые явные недостат­ки двух других. Гипотетико-дедуктивный метод исходит из теории, которая на какое-то время должна быть признана непоколебимой. Однако раньше или позже удар непредвиденных эксперименталь­ных результатов должен поразить такую логическую структуру либо на уровне проверяемых гипотез, либо на уровне самой теории. В научной практике этот вопрос становится одним из решающих на той стадий эксперимента или поисковой программы, когда теория должна покориться фактам. Такая стадия, где бы она ни находилась, отмечает точку, в которой теория перестает быть полностью дедук­тивной.

Гипотетико-индуктивный метод уступает фактам с самого начала. Даже гипотезы формулируются как несильные обобщения найденных фактов, а эксплицитную теоретическую надстройку разреша­ется создавать лишь задним числом. Опять же, на практике, по-видимому, невозможно оставаться до конца верным гипотетико-индуктивному методу. Факты можно увидеть только глазами наблю­дателей, и потому факты подвергаются в той или иной степени отбо­ру и искажению под влиянием позиции наблюдателей. Тогда, если подходить трезво, индуктивно сформулированные гипотезы есть не что иное, как лично истолкованные факты. Их можно считать выве­денными настолько же из имплицитной личной теории наблюдателя, насколько н из явленных ему событий.

Метод «статистического невода», вероятно, также признает приоритет фактов. От гипотетико-индуктивного или клинического метода он отличается в двух принципиальных отношениях: (1) ло­гическая структура гипотез и теории сведена при нем к минимуму, а (2) факты, на которых сосредоточивается внимание, предоставлены множеством предшествующих наблюдений, отличающихся разными пристрастиями.

Получаемые методом «статистического невода?) гипотезы обыч­но формулируются в гораздо менее обобщенной форме и, даже ког­да они подтверждаются перекрестной проверкой достоверности,, не могут распространяться на другие ситуации, если только не дела­ются рискованные допущения относительно репрезентативности уже известных выборок. Такие гипотезы - это обычно всего лишь от­дельные пункты в составе опросника, в отношении которых предсказывается, чтении обладают различительной способностью при­менительно к двум подвыборкам, разделяемым исключительно на основе «критерия». Невод собирает то, что в него попадает. Статистический метод формулирования гипотез делает то же самое. Переменные, которые не объясняют существенной доли выборочной дисперсии, не захватываются этим методом, даже если они могут быть крайне важными • в том, что касается личной адаптации или социальных перемен. Гипотезы, вычерпываемые методом «статистического невода», отражая массовый уклон в состоянии дел на данный момент.

В психологии используются все три метода формулирования гипотез; Гипотетико-дедуктивный метод представлен в работах последователей теории научения Халла. Клинико-индуктивный метод на­ходит свое воплощение в деятельности психоаналитиков, имеющих научную ориентацию. Метод «статистического невода» представлен основной массой современных тестологических исследований в об­ласти отбора персонала и деятельностью минисотской группы - с применением таких тестов, как SVIB и MMPI. Пока при проверке гипотез используется надлежащая научная методология, все три
ме­тода приемлемы. Однако, пользуясь ими, нужно следовать себе отчет в тенденции гипотетико-дедуктивного метода к буквализму, в личном уклоне клинико-индуктивного -метода и в тяготении метода «статистического невода» к улавливанию массовых тенденций.

Достижения при использовании гипотетико-дедуктивного ме­тода, вследствие присущей ему строгости, будут в течение некото­рого времени ограничиваться относительно узкой областью. Клинико-индуктивный метод - из-за того, что с самого начала. Ориентирован на личную систему истолкований пользующегося им исследователя, - создает впечатление очень быстрого успеха, приводя к радикальным выводам и к культам - одинаково мыслящих клиницистов, устанавливающих для себя апостольскую преемственность через «рукоположение». Метод «статистчисекого невода» обеспечивает быструю и надежную разработку идей, которые уже нашли свое выражение или применение. С точки зрения развития новых
идей он, скорее всего, бесполезен и часто заставляет пользователей ошибочно предполагать, будто самый громкий голос произносит самую великую истину.

21. Конструкт 'психическая энергия' в составе теории

После того как сформулирован основной постулат теории, на­чинают вводиться и закрепляться те переменные, измерения и конструкты, с которыми она должна иметь дело. Кроме того, те сложные проблемы, что раньше или позже заставляют ученого выделывать интеллектуальные выкрутасы или терзать свои данные прихотливы­ми статистическими вычислениями, по всей вероятности, восходят к основному постулату теории. Поэтому важно, чтобы основной посту­лат выбирался с особой тщательностью.

При развитии альтернативного теоретического подхода в дан­ной области психологии для пишущего эти строки было бы желатель­но так сформулировать основной постулата, чтобы он устранял три особенно трудных проблемы, нередко ставящие в затруднительное по­ложение психологов, применяющих ныне существующие теории. Пер­вая и самая важная из них - проблема объяснения движущей силы психологических "перемен или генезиса психологических процессов. Здесь, большинство во нас, не ведая о том, унаследовало древнее и имплицитное предположение физиков об инертных объектах, - таких, которые приходилось представлять себе как то, что должно или гото­во приводиться в движение чем-то еще. Не желая быть анимистом, физик назвал это «что-то еще» энергией.
Замысел оказался удачным -для физика, конечно.

Конструкт 'энергия" вызвал особые трудности, когда из физики был привнесен в психологию. Первоначально введенный для объяс­нения физических изменений, он стал важнейшей деталью целого рада научных теорий. Но в области психологических явлений он с самого начала послужил причиной замешательства. Просто невозможно было осуществить сколько-нибудь точный перевод понятия "физической энергии' в разряд психологических понятий. Трудно представить себе, что 'психическая энергия" действует в чем-то наподобие физической замкнутой энергосистемы, для которой сбережение энергии является одной из полезных характеристик. Попытки практического применения понятия 'психическая энергия» в области психологии имеют неутешительное сходство с анимизмом и даже демонологией.

Конструкт "энергия' действительно представляет собой продукт ряда фундаментальных предположений, который физики сочли при­годным для своей работы. Предполагая, что материя в основе своей состоит из статичных элементов, необходимо было сразу же объяснить тот очевидный факт, что наблюдаемые явления не всегда статичны, а иногда вообще носят явно активный характер. Так что же делало эти элементы материи активными? Конечно же, энергия! Поэтому, приобретая понятие «энергия», психологи в дополнение приобрели то самое предположение о статичных элементах, которое с самого нача­ла сделало 'энергию' необходимым конструктом для физиков.

Какое-то время психологи затруднялись решить, что же имен­но приводилось в движение энергией: представления или люди? Наконец, большинство из них сошлись на том, что это все-таки люди. Но что служило носителями энергии, подстрекавшей эти явно инертные объекты к действию? На словах не составляло труда приписать энергетические свойства элементам личного окружения человека, : назвав их "стимулами". Или, если психологу это больше нравилось, ' он мог приписать энергетические свойства различным сторонам самого человека; которые были названы' потребностями". Так в психологии появились теории толчка
(push theories), основанные на идее 'стимулов', и теории тяги
(pull theories), основанные на понятии 'потребностей'. Однако оба эти подхода тяготели к анимизму по той причине, что в соответствии с ними 'стимулы" или «потребности» конкретного человека, а не сам этот человек, отвечали за все им содеянное.

Выругав себя за свою наивность на протяжении целой научной эпохи, сторонники теории толчка теперь утверждают, что объекты в окружении человека на самом деле не снабжают энергией его действия, Эта идея явно абсурдна. Взамен предлагается говорить, что Инее происходящее в окружающей среде обладает "функциями стимула». Это
означает, что "стимулы' конечно же, не насыщены энергией на самом деле,— просто все происходит так, как если бы они были такими. С другой стороны, сторонники 'теории тяги настаивают на том» что 'потребности' и 'мотивы', о которых они говорят, в действи­тельности всего лишь абстракция человеческого поведения. И все же их трактуют как внутренние раздражители, присущие живому суще­ству без которых оно пребывало бы в абсолютном покое. Обе группы теоретиков в своем стремлении избежать анимистической интерпретации человека скатываются к использованию анимистических кон­цептуализации его «стимулов' или 'потребностей'.

Чтобы это не выглядело придирчивой критикой, сразу скажем: любую теорию, будь она сугубо научной или оппортунистической, можно рассматривать как построенную на постулатах и конструктах, к которым относятся так, как если бы они были истинными. Приня­тие отправного допущения делает возможными пробные формули­ровки выводов и открывает путь для научного экспериментирования. Понятия "энергия стимула» и 'энергия потребности' не так уж плохо работают в этой обстановке. Они привели ко многим поддающимся проверке гипотезам. При таком взгляде на проблему даже откровен­ный анимизм, несмотря на его дурную репутацию, временами обна­руживал свои достоинства.

Предпринимались и попытки придать механистический уклон этим понятиям психологических теорий толчка и тяги. Однако пред­шествующее предположение об инертности психологических объек­тов, вероятно, девает некую форму анимизма почти неизбежной. По-видимому, самое время пересмотреть это предположение и возвратить энергию жизни каждому живущему на земле человеку.

Цель данного обсуждения - подготовить почву для рассмот­рения основного постулата, который бы устраняя необходимость применения конструкта 'психическая энергия'. Такой постулат мог бы дать шанс обойти множество трудных проблем-ловушек, в ко­торые психологи попадали благодаря таким конструктам, как 'стимул' и "функция стимула', а также - индивидуальные 'потребнос­ти' в «мотивы» Одним из возможных огорчительных последствий этого рискованного предприятия, вероятно, станет отказ, от большей части того, что было накоплено под эгидой теории научения я, может быть. даже от самого понятия 'научение', по крайней мере в его теперешнем виде.

Вместо того чтобы приобретать предшествующее предположе­ние об инертном объекте - хоть имплицитно, хоть эксплицитно, - мы предлагаем в качестве отправной точки формулирования психологи­ческой теории постулировать процесс.
Тем самым вся полемика по поводу того, что побуждает инертный организм к действию,, превра­щается в пустой спор. Вместо этого организм с самого начала прини­мается в психологический мир живым и активным.

Такая точка зрения на объект интереса психологов может со временем побудить физиков проделать то же самое в своей области. Фак­тически кое-что уже есть. Конструкт материи как формы движения уже исследовался некоторыми физиками, хотя выход новых проверяе­мых гипотез здесь еще слишком мал, чтобы сделать это рискованное занятие бесспорно доходным.

22. Выбор пути движения

Ближе всего к проблеме объяснения общей причины движения че­ловека стоит проблема объяснения направления его движения. Это вто­рая сложная проблема-ловушка для психологов, пользующихся ныне существующими теоретическими подходами. Обычно психологи пытались решить ее с тем же набором конструктов, который они использовали для объяснения того, почему человек вообще движется. Сторонники теории толчка предполагали, что каждый стимул или результирующий вектор всех прошлых стимулов» взятых вместе, объясняет направление, выбираемое конкретным человеком, когда он побуждается к действию. Аналогично этому сторонники теории тяги предполагали, что каждая потребность в
каждый мотив несет в себе особым образом направленную тенденцию. А значит; обе группы теоретиков получают свои представления о направленности логическим путем, в качестве конкретного следствия постулата об инертном объекте.

Исключение в психологии составляет теория поля или гештальт-теория. Здесь есть определенные принципы, используемые для объяс­нения направления, выбираемого человеком, и они более или менее отличаются от тех принципов, которыми объясняется его активное состояние, в только. Направленность поведения человека описывает­ся в гештальт-психологии на более высоком уровне абстракции по срав­нению с другими современными теориями, и, кроме того, в ней пре­дусматривается, в известной мере, то, каким образом конкретный человек структурирует свое поле.

Психоанализ не занимает последовательной теоретической по­зиции по этому вопросу. Вероятно, его лучше всего можно охарак­теризовать как теорию компромиссов: компромисса между принци­пом реальности и принципом удовольствия, между влечением к смерти и влечением к жизни, между сыновней (дочерней) и супру­жеской любовью, между действием и реактивным образованием. Возможно, мы встречаемся здесь с влиянием гегелевского подхода к построению теории из тезиса и антитезиса, а, возможно, мы на­блюдаем попытку психоанализа построить клиническую теорию настолько эластичной, чтобы ни одна из его гипотез никогда не мог­ла быть опровергнута и ни один из исповедующих его терапевтов не мог потерпеть фиаско.

По-видимому, при разработке основного постулата психологической теории личности было бы желательно сформулировать его таким образом, чтобы всегда существовало основание для вывода о том, в какую сторону повернет человек, оказавшись в ситуации выбо­ра. В этой связи психолог-теоретик сталкивается с интересной проб­лемой. Он должен написать теорию о людях и о том, что они создают. Его собственная теория является произведением рук человеческих, и, исходя из этого, ее тоже нужно было бы объяснить. Поэтому любая психологическая теория в некоторой степени рефлексивна и должна также объяснять себя как продукт психологических процессов. На­пример, если теория должна объяснять то, в какую сторону повернет человек в ситуации выбора, она должна объяснять и выбор того пути, каким пошел автор, когда ее писал. Мы имели в виду именно это, когда в одном из предыдущих разделов заявили, что видим принци­пиальное сходство целей всех живущих на этой планете людей с це­лями ученых.

23. Проблема индивидуальности в проекте теории

Третья тупиковая проблема, которую можно обойти благодаря тщательному выбору подходящего для нашей теории основного пос­тулата, - это проблема объяснения индивидуальных различий закон­ным образом. Психология добилась быстрых успехов после того. как обратила свое внимание на построение групповых измерений или осей, относительно которых людей можно отличать друг от друга. Однако достижения в этой области оказались в конечном счете огра­ниченными. Психология индивидуальных различий на деле оберну­лась психологией групповых различий. Ее основанные на статистике предсказания хотя и полезны для управления персоналом -в том смыс­ле, что говорят нам, сколько студентов, скорее всего, провалятся на экзамене или сколько пилотов, скорее всего, будут признаны непри­годными и, возможно, даже кто из них будет иметь большую вероят­ность неуспеха, - тем не менее не оставляют нам почти никаких на­меков на возможность изобретения каких-то более конструктивных способов сокращения процента неудач, улучшения обучения, поддер­жания морального духа, повышения эффективности психотерапии или увеличения способности людей генерировать стоящие идеи,

Эта проблема требует конструктивного подхода к отношению между частной и общественной сферами. Если игнорируется частная сфера человека, где его поведение выстраивается в рамках ее соб­ственной правовой системы, то приходится объяснять его как инерт­ный объект, носимый по общественной сфере внешними силами, или же рассматривать как отдельную единицу, заданную на своем соб­ственном континууме. Если игнорируется существование человека в 'общественной сфере, то наше с трудом добытое знание об одном че­ловеке не поможет нам понять его младшего брата, а наши каждо­дневные психологические достижения не дадут никакой прибавки к культурному наследию. Если мы хотим, чтобы Джон Доу и Ноmo Sapiens истолковывались в рамках одной и той же системы законов, мы должны поднять информацию от Джона Доу на более высокий уровень абстракции. Самонадеянно истолковывать взволнованное поведение Джона Доу как «тревогу" просто потому, что оно взволно­ванное, и переносить его в общественную сферу как таковое. Воз­можно, в данном конкретном случае, гораздо вернее было бы узнать его личный конструкт «строптивости», 'выдержки" или 'воодушевле­ния' и истолковать его поведение в рамках общественной сферы как форму 'агрессии' или «испытания реальности». С другой стороны, взволнованное поведение Ричарда Роу, когда должным образом учте­на его личная система истолкования, может быть поднято в обществен­ную сферу как конструкт 'тревога". Представляя себе отдельного человека - как самостоятельно действующего в соответствии с системой истолкования, психолог имеет право поднять свои сведения о нем с уровня единичного случая до высших уровней абстракции. И тогда становится возможным построить публичного подлинно научную тео­рию вокруг психологии личных конструктов,

.Недавно в психологии произошло возрождение феноменологи­ческой
точки зрения. Классическая феноменология Гуссерля н Штумпфа была в значительной степени впитана гештальт-психологией иди, шире, теорией поля. Неофеноменологическая позиция, пожалуй, луч­ше всего выражена Сниггом (Snygg) н Кэмбсом (СотЬ&), основной постулат которых гласит: «Всякое поведение, без исключения, полно­стью определяется и соотносится с феноменальным полем действую­щего организма». Данная позиция подчеркивает то обстоятельство - основное для концепции психологии как объективной науки, - что точ­ка .зрения отдельного человека сама по себе есть реальный феномен, причем не важно, насколько сильно этот человек может искажать остальную действительность с занимаемой им позиции. Поскольку это реальный феномен, психолог занимается формулированием объясняющих его законов и принципов и не должен допускать, что ошибочному взгляду не достает реальности. Кроме того, психологу не следует делать вывод, будто мысли одного человека должны непременно , походить на мысли другого человека, даже если они думают в одина­ковых условиях. Опять-таки, психолог не может логическим путем, исходя из общепринятых истин, точно установить, что думает конк­ретный человек по тому или иному поводу.

Сегодняшняя неофеноменология тесно связана с тем, что на­зывают теорией Я-концепции
яснее всего выраженной Рэйми (Raimy) и Бюдженталем (Sugental). Эти авторы рассматривают по­ложение Я конкретного лица в феноменальном поле последнего, или, 'другими словами, открывающийся конкретному человеку вид на . самого себя. К их взглядам близка позиция Леки (Lecky) в том, что касается внутренней согласованности
(self-consistency). Он особо подчеркивает настоятельную потребность человека в поддержании 'структуры, особенно касающейся себя самого. Поэтому Леки применяет «закон прегнантности» к
стремлению человека сохранить целостность собственной личности, а закон фигуры и фона к
относительно большему акценту на внутренней согласованности по сравнению с вниманием к последовательности во внешних вопросах; Что касается практики, то первым, кто продемонстрировал плодотворность этих идей в психотерапевтической ситуации» был К. Роджерс. Однако здесь как раз тот случай, когда изобретения появи­лись раньше, чем была четко сформулирована теория. Клиент-центрированная терапия Роджерса - или, как ее первоначально называли, - недирективная терапия - уже широко и успешно велась в Университете штата Огайо, когда Рэйми и Кэмбс еще только учились там, а Бюдженталь стал учиться у Рэйми на том же факультете еще позднее

Систематическая позиция Роджерса, хотя и согласуется в глав­ном с группой позиций, отнесенных нами к разряду неофеноменоло­гических, в действительности не была оформлена им в виде психоло­гической теории. Возможно, он был вынужден прибегнуть к такой форме изложения своих взглядов. По его более современным рабо­там создается впечатление, что позиция Роджерса более глубоко свя­зана с определенными философскими взглядами на природу челове­ка и должное отношение к нему общества, чем с набором психологических постулатов.

Олпорт, равняясь на поздние работы Штерна, заявил позицию меофеноменологического типа с акцентом на ее методологических следствиях. Принимая сделанное Виндельбандом разграничение мотетических
и идиографичвских
дисциплин, но не как конкрет­ную классификацию, а как полезную абстракцию, он отстаивает рас­ширение подходов психологии, с тем, чтобы включить в ее состав идиографию. Не совсем ясно, насколько последовательно Олпорт представляет себе разграничение между номотетичесхим и идиографическим подходами. Внешне это выглядит так, будто первый связал с изучением человечества
тогда как последний относится к изучению человека.
Винделъбанд считал, что любая номотетическая дисциплина занимается общими законами и использует методи­ки точных наук; любая идиографическая дисциплина является, по существу, описательной, - взять хотя бы историю или биографию. Но историк, в противоположность хроникеру, также устанавливает общие законы и принципы, которые направляли ход большинства произошедших событий. Если бы он этого не делал, то безнадежно увяз бы в своих архивах. И психолог, тогда он описывает конкретный случай, возможно, проводит идиографическое исследование; но если он хочет, чтобы это описание имело хоть какую-то связующую смысловую нить, то должен соотносить свой подбор релевантных фактов с принципами человеческого поведения. Конечно, эти прин­ципы могут выводиться в области, ограниченной данным конкрет­ным случаем, но они все же остаются принципами, то есть абстрак­циями событий.

Было бы интересно и полезно продолжить обсуждение послед­ствий этих важных вкладов в развитие теории психологии и выразить должное уважение тем, кто проложил путь, по которому мы идем. Однако мы вознамерились предложить на обсуждение особую психо­логическую позицию, кажущуюся нам обещающей, - и потому долж­ны вернуться к ней. Если мы не остановимся в выражении нашего -почтения всем тем мыслям, которые были высказаны ранее и повлия­ли на то, что мы способны сказать сейчас, то нам так и не удастся выразить собственную позицию. Хотя мы не хотим показаться пре­небрегающими историей, наш план состоит, главным образом, в том, чтобы обрисовать теоретическую позицию как она есть, а не зани­маться выяснением ее возможной родословной.

Собственно говоря, все наше дополнение сводится к тому, что мы считаем возможным объединить некоторые положения неофеноменологии с более традиционной методологией. Разумеется, мы не в состоянии влезть в другого человека и посмотреть на мир его глаза­ми. Однако мы можем начать с выводов, основанных на наблюдении за его поведением, а не на наших знаниях о поведении других людей. Мы уже подчеркивали необходимость абстрагирования поведения в границах сферы индивидуума до того, как сделать это поведение ха­рактеристикой в любом исследовании группы людей. Конечно, когда такое поведение случается рассматривать в рамках множества других индивидуумов, может потребоваться его дальнейшее абстрагирова­ние, прежде чем начнут появляться полезные свойства. Так, напри­мер, мы бы скептически отнеслись к ценности возвышения единич­ного мышечного подергивания у каждого из тысячи человек, выбранных нами для наблюдения, до исходной характеристики, не­обходимой для понимания того, что происходит в психологическом плане. Скорее, мы понадеялись бы на абстрагирование существен­ных признаков в последовательности мышечных подергиваний у од­ного индивидуума и последующее сравнение получившегося в резуль­тате конструкта с абстракциями, столь же прочно связанными с мышечными подергиваниями у других индивидуумов. А это значит, что каждое исследование индивидуума становится для психолога проблемой формирования концепта. После того как он концептуализирует каждого из своих клиентов, перед ним встает задача дальнейшего •абстрагирования этих индивидуальных конструктов, чтобы вырабо­тать конструкты, относящиеся к людям вообще.

24. Резюме требований к проекту психологической теории личности

Мы уже готовы связать себя основным постулатом, но прежде чем мы это сделаем, давайте еще раз окинем взором ту более широ­кую систему, в рамках которой должна работать порождаемая нашим постулатом теория.

Человечество, чьи достижения в поисках предсказания и конт­роля окружающих событий так ясно выступают в свете столетий, включает и тех обычных людей, которых мы видим вокруг себя каж­дый день. Устремления ученого, по существу, те же, что и у
всех ос­тальных людей.

Мир реален и совершается все время; он целостен и доступен интерпретаций по частям; Разные люди истолковывают его по-разному. Так как мир не обязан хранить верность системе истолкования, принадлежащей какому-то одному человеку, он всегда открыт для иного толкования. Некоторые из альтернативных способов толкования лучше приспосабливаются к целям человека, чем другие. Таким образом, человек приходит к пониманию своего мира через бесконечный ряд последовательных приближений. Поскольку человек всегда оказывается перед альтернативами истолкования, которые он может, если .пожелает, исследовать, ему нет нужды без конца оста­ваться полной жертвой как своей прошлой истории, так я ныне сущест­вующих обстоятельств. .

Жизнь характеризуется не только ее абстрагируемостыо по ли­нии времени, но, что более специфично, способностью живого сущест­ва репрезентировать окружающую среду. И это особенно верно для человека, который строит системы истолкований, чтобы смотреть через них на реальный мир. Системы истолкований также реальны, хотя и могут быть необъективными в своих репрезентациях. Таким образом, и Натура, и человеческая натура в частности являются фе­номенологически существующими.

Конструкты, которые иерархически организуются в системы, подвергаются многообразным испытаниям на их полезность для конкретного липа при антиципировании им хода событий реального мира. Результаты проверки конструктов определяют желательность их вре­менного сохранения, пересмотра или немедленной замены. Мы допускаем, что любая система в свое время может потребовать замены. В такой структур детерминизм и свобода воли выступают зависящими от направления аспектами одной и той же системы; то есть, конст­рукт детерминирован тем, с чем, по нашему мнению, он всегда дол­жен согласовываться, но свободен от того, что, как мы считаем, всегда должно ему подчиняться.

Хорошая психологическая теория имеет соответствующий ей, фокус и диапазон пригодности. Теория теряет в полезности после того как «пересажена» из одной области в другую - например, из физиологии в психологию. Она должна быть плодовитой в том, что касается производства новых идей, порождения гипотез, побужде­ния к экспериментированию и изобретательству. Гипотезы, которые из нее выводятся, должны быть достаточно хрупкими, чтобы допускать проверку, тогда как сама теория может отливаться в более упругие формы. Чем чаще ее гипотезы оказываются истинными, тем длиннее теория.

И хорошая психологическая теория должна выражаться языком абстракций, которые можно усмотреть сквозь большинство феномене составляющих предмет психологии. В этой связи операционализм, при его применении к конструированию теории, может стать в распознавании психологом абстрактных импликаций, содержащихся в полученных им экспериментальных данных, - и тогда, психолог превращается из ученого в лаборанта.

Психологическую теорию следует рассматривать как расходный материал» то есть то, что в конечном счете будет полностью израсхо­довано. Поэтому психолог должен поддерживать личную независи­мость своей теории. Даже экспериментальные результаты никогда окончательно не подтверждают истинность теории. Гипотезы всегда связаны с некоторыми теоретическими построениями, но психологи могут создавать гипотезы и путем индукции или посредством статис­тических методов, равно как и путем дедукции.

Далее будет предпринята попытка сконструировать теорию, ко­торая бы избегала проблем, порождаемых в психологических теори­ях толчка и тяги имплицитными допущениями о психической энер­гии. Такая теория, кроме того, давала бы универсальное объяснение альтернативы, предпочитаемой человеком в ситуации выбора. И она признавала бы индивидуальность, поднимая каждую характеристику из сферы отдельного человека до относительно высокого уровня аб­стракции.

Наша ближайшая задача - сформулировать систему предполо­жений, которые бы, подобно каркасу здания, поддерживали со всех сторон такую теорию. Основное предположение, на котором должны держаться все последующие утверждения, будем называть постула­том. Развитие основного постулата в дополнительные, связанные с ним предположения осуществляется посредством короллариев.

Глава вторая.

ОСНОВНАЯ ТЕОРИЯ

В это главе мы формулируем основной постулат нашей психологии личных конструктов. Затем посредством одиннадцати короллариев развивается основная теория.

А. Основной постулат

1. Формулировка основного постулата

Процессы конкретного человека, в психологическом плане, направляются по тем каналам, в русле которых он антиципирует события.

Итак, попробуем сформулировать постулат, который будет отвечать намеченным выше требованиям. Делая это, нам придется признать определенные ограничения наших достижений в построении теории. Формулируемый нами постулат, вероятно, не будет тем не­преложным утверждением, из которого всякий сделал бы одинако­вые логические выводы. Скорее мы будем стремиться сделать нашу теоретическую позицию стимулирующей, а значит плодородной и не собираемся превращать ее в обязательный для всех свод законов.

5
A person's processes are psychologically channelized by the ways in which he anticipates events. - Основной постулат и все одиннадцать короллариев приводятся в сносках на языке оригинала с целью помочь читателям в корректном истолковании довольно абст­рактных формулировок Дж. Келли. - (Прим. перев.).

Исходное положение - процессы конкретного человека, в пси­хологическом плане, направляются по тем каналам, в русле которых он антиципирует события, - кажется, отвечает нашим требованиям к проекту психологической теории. Прежде чем перейти к исследова­нию эксплицитных значений этого довольно простого повествователь­ного предложения и вытекающих из него следствий, давайте вкратце ознакомимся с тем, что мы понимаем под основным постулатом в на­учной теории. Разумеется, постулат - это предположение. Но пред­положение настолько базисное по природе, что предшествует всему, что, говорится в той логической системе, которую оно поддерживает.

А раз так, то кто-то может усомниться в истинности утвержде­ния, предлагаемого в качестве основного постулата; и в самом деле, как ученые, мы всегда вольны сомневаться в чем угодно. Однако нам следует помнить, что как только мы подвергаем сомнению истинность утверждения, предлагаемого в качестве постулата, это утверждение больше не выполняет функцию постулата в наших последующих рас­суждениях. Следовательно, некое утверждение становится постулатом только тогда, когда мы наделяем его этим статусом. Если же мы выно­сим данное утверждение на обсуждение, как вполне может делаться в некоторых случаях, то должны ясно понимать, что теперь уже мы рас­суждаем исходя из других постулатов, либо явно сформулированных, либо, что более вероятно, неявно предполагаемых. Таким образом, в научном рассуждении ничто не предшествует постулату, пока он оста­ется постулатом, а истинность любого утверждения, если оно исполь­зуется в качестве постулата, никогда не подвергается сомнению.

Только что сказанное нами выливается в следующую стратегию действий. Давайте предположим - ради обсуждения, которое должно за этим последовать, - что процессы конкретного человека, в психо­логическом плане, направляются по тем каналам, в русле которых он антиципирует события. Пусть сразу будет ясно, что мы не предлагаем, этот постулат как истину в последней инстанции. В современном на­учном мышлении принято всегда воспринимать даже собственные постулаты как пробные или промежуточные формулировки истины и затем смотреть, что из них логически вытекает.

2. Термины

Давайте внимательно посмотрим на слова, которые мы тщатель­но выбирали для нашего основного постулата.

а. Конкретный человек (
a
person
).
Этот термин употребляется 'для указания на субстанцию, с которой мы преимущественно имеем дело. Наша первостепенная забота - отдельный, неделимый человек, а не какая-то его часть или изолированный процесс в его поведении, равно как и не группа лиц.

б
.
Процессы
(processes).
Вместо постулирования инертной субстанции - шага, который неизбежно привел бы к необходимости формулирования, в виде короллария, утверждения о существо­вании чего-то вроде психической энергии, - в качестве предмета психологии с самого начала признается процесс. Это все равно, что сказать: организм есть, по существу, некоторым образом ведущий себя организм, - положение, которое подчеркивалось и раньше рядом психологов. Но мы, пожалуй, придаем еще большее значе­ние кинетической природе рассматриваемой нами субстанции. Для нас человек не просто объект, временно находящийся в подвиж­ном состоянии, а форма движения.

в. В психологическом плане (
psychologically
).
Этим мы указываем на тип той области, которой намерены заниматься. Наша теория носится к ограниченной области, не обязательно перекрываемой, даже частично, физиологией или социологией. Некоторые явления, которые физиологические или социологические системы стремятся объяснить, находятся вне сферы наших сегодняшних интересов, и мы берем на себя обязательство объяснять их в рамках этой частной еретической структуры.

Как уже указывалось ранее, мы не считаем, что субстанция психологии сама является психологической - либо физиологической, социологической или принадлежащей любой другой системе. Процессы конкретного человека есть то, что они есть; а психология, физиология или что-то там еще - это всего лишь системы, придуманные, чтобы попытаться их антиципировать. Таким образом, употреб­ляя термин 'в психологическом плане', мы имеем в виду, что концептуализируем процессы человека в установленной психологией фор­ме, а вовсе не то, что эти процессы являются психологическими, и никакими другими.

Психология относится к группе систем для объяснения поведе­ния, и все они, по-видимому, предлагают сходную зону действия. Поэтому, когда мы идентифицируем нашу систему как психологичес­кую, то слишком свободно отождествляем ее с некоторыми другими системами, потому что она имеет сходную предметную область и сход­ный диапазон пригодности.

При теоретизировании многие считают, что следует начинать с определения границ поля психологии. Но мы не видим никакого смыс­ла в попытках заявить свои права на «земельный участок» для психо­логии. Такого рода «участки», о которых мы ведем речь, не подлежат передаче в чью-либо собственность - принадлежащее одному при­надлежит и всем другим. Нужно просто создать свою систему, а за­тем заняться исследованием ее диапазона пригодности, независимо от того, будет ли он большим или малым.

г
.
Направляются
(is channelized).
Мы представляем себе про­цессы конкретного человека текущими по сети путей или каналов, а не рыскающими в бескрайней пустоте. Эта сеть является гибкой и часто видоизменяется, но она обладает структурой и потому облегча­ет действия человека, хотя и ограничивает, по понятным причинам, их диапазон.

д
.
По
каналам
(by the ways).
Эти каналы создаются как средства для достижения целей. Они прокладываются теми механизмами, ко­торые конкретный человек изобретает для того, чтобы добиться же­лаемого результата. Психологически говоря, процессы человека пе­реходят в привычки, формируемые техникой исполнения, которую он выбирает для осуществления своих стремлений.

е. Он (
he
).
Мы придаем гораздо большее значение тому, каким образом конкретный человек решает действовать, чем тому, как дан­ное действие можно было бы выполнить идеально. Каждый человек может создавать и использовать различные пути, и именно тот путь, который он выбирает, направляет его процессы.

ж
.
Антиципирует
(anticipates).
В этом месте мы встраиваем в нашу теорию ее прогностические и мотивационные элементы. Как и подобает прототипу ученого, каковым он является, человек стремится к предсказанию. Принадлежащая ему структурированная сеть путей ведет к будущему, с тем, чтобы он мог антиципировать его. В этом и состоит ее назначение. Антиципация - это и «толчок», и «тяга» психологии личных конструктов.

з. События (
events
).
Человек в конечном счете стремится антиципировать реальные события. Вот где мы смотрим на психологические процессы как привязанные к действительности. Антиципация совершается не ради нее самой, а для того, чтобы можно было лучше представить будущую действительность. Именно будущее, а не прошлое, подвергает человека мукам Тантала. Он всегда стремится заглянуть в будущее через окно настоящего.

Итак, мы располагаем формулировкой основного постулата, на который возлагаем большие надежды. Возможно, из него прорастет теория личности - с движением как феноменом, а не эпифеноменом, и с психологическими процессами простого человека, имею­щими тот же смысл, что и процессы ученого; динамическая психо­логия без попоны анимизма; перцепционалистская психология без пассивности; бихевиоризм, в котором поступающему определенным образом человеку приписывается обладание здравым смыслом; теория научения, в которой научение считается настолько универсальным, что выступает как составная часть постулата, а не как особый класс феноменов; мотивационная теория, в которой человек не выглядит побуждаемым к действию остриями стимулов и не окрашивается в густые тона гедонизма; и, возможно, из нашего постулата разовьется взгляд наличность, позволяющий психотерапии выглядеть сонной и состоятельной. Назовем эту теорию психологией личных конструктов.

Б. Королларий об истолковании

3. Формулировка короллария об истолковании

Конкретный человек антиципирует события путем истол­кования их повторений.

При построении системы, которую мы называем психологией лич­ных конструктов, мы решили опереться на один основной постулат и расширять систему посредством формулирования утверждений, отчас­ти вытекающих из нашего постулата и отчасти дополнительно развива­ющих его. Эти утверждения именуются короллариями, хотя, логически, они включают несколько больше того, что минимально подразумевается точной словесной формулировкой основного постулата. Наш первый королларий вводит понятия истолкования и повторения.

4. Термины

а. Истолкование (
construing
).
Под истолкованием мы имеем в виду наложение интерпретации ('placing an interpretation): человек накладывает интерпретацию на то, что истолковывается. Он создает структуру, в которой субстанция принимает определенную форму или обретает смысл. Не субстанция, которую он истолковывает, порожда­ет структуру, но сам человек.

Создаваемая истолкованием структура является, по существу, аб­страктной, хотя кто-то может быть настолько ограниченным в возможностях абстрагирования, что его истолкование в действительности оказывается сравнительно конкретным. В этой связи нам еще предстоит более обстоятельный разговор о формах истолкования. Однако, поскольку мы делаем лишь предварительный набросок пси­хологии личных конструктов, вряд ли будет разумно углубляться в подробности на этом этапе.

При истолковании человек отмечает признаки, которые харак­терны для одних элементов множества и крайне не характерны для других. Тем самым он создает конструкты подобия и противополож­ности. И подобие, и противоположность присущи каждому конструк­ту. Конструкт, который предполагал бы подобие без противополож­ности, представлял бы по большей части беспорядочную недифференцированную гомогенность, тогда как конструкт, который предполагал бы противоположность без подобия, представлял бы ха­отически раздробленную гетерогенность. Первый оставлял бы чело­века в положении моряка, затерявшегося в безбрежных водах, без ори­ентиров, и потому неспособного уменьшить однообразие; последний ставил бы его перед бесконечной чередой калейдоскопических пере­мен, в которой ничто не появляется дважды.

Истолкование не следует смешивать со словесной формулиров­кой. Поведение человека может базироваться на множестве сцепленных друг с другом паттернов 'сходства-различия', которые никогда 'не сообщаются символическим языком. Многие из этих довербальных или невербальных управляющих конструктов включаются в область физиологии. Иначе говоря, они ведают элементами, попадают в диапазон пригодности физиологических систем истолкования. например, они могут иметь отношение к таким вопросам, как пищеварение, секреция желез и т. п., которые обычно не попадают в газон пригодности психологических систем.

Если кого-то спросить, как он намеревается переварить свой обед, ему, скорее всего, будет трудно ответить на этот вопрос. Возможно, он скажет, что такое вещи находятся за пределами его контроля. Они представляются ему неподвластными, потому что он не в со­стоянии антиципировать их внутри той системы, которую должен ис­пользовать для сообщения. Тем не менее, пищеварение - это индиви­дуально структурированный процесс, и то, что человек антиципирует, имеет существенное влияние на ход его пищеварения.

Здесь мы говорим о том, что понятие истолкования имеет широ­кий диапазон пригодности, если мы решаем употреблять его таким образом. Его можно даже использовать в пограничных районах облас­ти физиологии. Конечно, там оно работает несколько менее эффек­тивно, но частично перекрывающиеся функции психологической и физиологической систем в этом отношении помогают уяснить, что психология и физиология не должны строго разграничивать свои вла­дения. Мы отчетливо сознаем, что психологическое понятие истолко­вания имеет широкий диапазон пригодности, никоим образом не ог­раничивающийся тем субъективным опытом, о котором люди могут рассказать или же, напротив, размышлять в тайне от других.

Кроме того, истолкование преступает дисциплинарные границы в другом отношении. Человек развивает физиологическую систему конст­руктов. Мы говорим о ней как о физиологической системе конструктов, поскольку она конструируется вокруг тех же фокусов пригодности, как и другие физиологические системы. Что, однако, не мешает нам изучать личную систему данного человека с психологической точки зрения. По­чему, психологически, он счел удобным смотреть на вещи так, а не ина­че? Кода мы изучаем личное мышление, принимающее форму физиоло­гической системы истолкования, то можем счесть полезным, оценить ее с психологической точки зрения. Так, например, мы можем включить чью-то физиологическую систему истолкования в нашу собственную психологическую систему в качестве видового объекта.

Физиолог имеет равную возможность развернуться и ответить тем же психологу. Он может, при желании, подвести психологическую систему конкретного человека - как объясняемый объект - под свою профессиональную физиологическую систему. Например, ин­терпретировать идеи величия исходя из физиологических конструк­тов кровообращения, кортикальной топографии и т. д. Один человек может подвести конструкты А и В в качестве видовых объектов под конструкт С. Другой же - подвести конструкты В и С под конструкт L, выступающий в качестве родовой категории. Фактически, как мы видим впоследствии, этот вид нарушения иерархической структуры характеризует значительную часть нашего повседневного мышления.

б
.
Повторения
(replications).
Субстанция, которую некто истолковывает, сама по себе есть процесс, так же как живой человек есть процесс. Субстанция с самого начала представляется нескончаемым и неразличимым процессом. И лишь тогда, когда человек настраивает свое ухо на повторяемые темы в этом однообразном потоке, мир начинает обретать для него смысл. Подобно музыканту, он должен фразировать свой опыт для того, чтобы извлечь из него смысл. Эти фразы различаются событиями. Разделение событий и есть то, что каждый человек производит для себя, когда решает поделить время а контролируемые отрезки. Внутри этих ограниченных сегментов, базирующихся на повторяемых темах, человек начинает открывать снования для установления сходств и различий.

Рассмотрим, к примеру, день. Говоря конкретно, сегодняшний день - это не вчерашний и не завтрашний. Время не идет по своим следам. Но за непрерывным ходом времени человек способен обнаружить повторяемую в его вечном потоке тему. Можно абстрагировать такую тему в виде восхода и захода солнца. Кроме того, эта же тема не повторяется, когда время сегментируется другими способами. Таким образом, концепт дня выстраивается вдоль непрерывного потока времени, - дня, в чем-то похожего на другие дни и тем не менее легко отличимого от мгновений и лет.

После того как событиям были положены начала и концы, а их сходства и различия истолкованы, появляется возможность попытаться доказать их, так же как человек предсказывает, что завтра наступит следующий день. Ведь предсказывается совсем не то, что завтрашний день будет точной копией сегодняшнего, а то, что у данного события есть повторяемые аспекты, появления которых можно с уверенностью ожидать в будущем. Так человек антиципирует события, истолковывая их повторения

5. Математические следствия короллария об истолковании

Исчисление вероятностей основано на понятии повторяемых событии. И конечно, статистика придумана для того, чтобы оценивать предсказуемость последующих повторений событий такого типа. Два фактора, учитываемые при построении предсказаний, - это число у наблюденных повторений и глубина сходства, которое может быть абстрагировано на множестве этих повторений. Второй фактор связан с некоторыми сложными проблемами логики - например, с проблемой репрезентативной выборки, - и, на практике, именно фактор глуби сходства повторений обычно заставляет предсказания отклоняться истины. Поскольку абстрактное суждение о том, что представляют бой повторяемые события, выступает основой для измерения глуби сходства, мы считаем, что задача формирования понятия, предшествующая статистическому манипулированию данными, является основной для любых выводов, получаемых при помощи математической логики.

Здесь уместно вспомнить старую математическую поговорку «Не надо складывать коров с лошадьми». Событие является повторением другого события, только если мы готовы признать абстрагированное сходство этих двух событий. Поэтому тот, кто владеет одной коровой и одной лошадью, может сказать, что владеет двумя домашними животными, - если он готов принять абстракцию 'тоже животное' применительно к каждому члену этой пары.

На более сложном уровне кто-то может усреднить результат выполнения двух тестов одним и тем же человеком, опять же, при условии, что готов признать абстракцию сходства в отношении каждого из тестов. Например, один из них может быть тестом действия, а другой - вербальным тестом. Если кто-то усредняет результаты этим тестам, тогда то, что он получает, есть выражение свойства, лежащего в основе обоих тестов. Если же он использует взвешеннное среднее, то получит выражение, которое является более конкретной (= реальной) репрезентацией более весомой тестовой оценки.

Можно представить себе это следующим образом. Все мате­матические выражения при применении к реальным событиям являются - в лучшем случае - аппроксимациями. Всегда можно усомниться в правомерности использования такого статистического критерия, как хи-квадрат, независимо от ситуации. События, к которым применяется эта непараметрическая статистика, должны, по предположению, быть повторениями друг друга. Мы вправе запол­нять клетки таблицы для вычисления хи-квадрата 'коровами' и 'лошадями', но когда мы это делаем, у коров должна исчезать 'коровость', у лошадей - 'лошадость', но только 'животности' тех и других позволено остаться. Таким образом, всякий раз, когда кто-то пользуется статистикой хи-квадрат, он должен сознавать абстрактные предпосылки в своих данных. Вывод, к которому он мог бы прийти в результате вычисления критерия хи-квадрат по таблице, куда заносились и 'коровы', и 'лошади', сводится к следующему: в том смысле, в каком коровы и лошади являются повторяемыми событиями то-то и то-то верно для тех и других.

Мы говорили о математическом выражении хи-квадрат. То же самое можно было бы сказать и простом пересчете. Мы показываем на каждый предмет в ряду и считаем: один, два, три... Пересчет име­ет смысл, если предметы отличимы друг от друга, но считать их имеет смысл, только принимая во внимание их сходство между собой. (Прежде чем начинать считать предметы, мы должны истолковать их конкретное отличие друг от друга, их абстрактное сходство друг с другом и их абстрактное отличие от других предметов, которые мы не собираемся считать. Нам необходимо уметь истолковывать, где заканчивается одна вещь и начинается другая, и какая из них достаточно похожа на другие, чтобы ее учесть, а какая является инородной. То, что мы считаем, зависит от того, что мы абстрагируем для подсчета. Таким образом, любое математическое выражение опирается на задачу формирования понятия, которая ему предшествует. Математическая обработка не превращает данные в нечто конкретное, хотя она часто обеспечивает удобный способ проверки адекватности наших концептуализаций. Речь идет о том, что в тех случаях, когда кто-то антиципирует события путем истолкования их повторений, он закладывает основу для математического рассуждения. Всякое математическое рассуж­дение полностью зависит от доматематического процесса истолкова­ния, который предоставляет материал для исчисления. Нам представ­ляется это важным.

В. Королларий об индивидуальности

6. Формулировка короллария об индивидуальности

Люди отличаются друг от друга своим истолкованием со­бытий7
.

Так как наш основной постулат особо подчеркивает те каналы, в русле которых конкретный человек антиципирует события, он обес­печивает основания для построения психологии индивидуальных раз­личий. На людей можно смотреть как на отличающихся друг от друга не только вследствие возможных различий в тех событиях, какие они пытались истолковать, но и вследствие разных подходов к антиципа­ции одних и тех же событий.

Люди антиципируют как публичные, так и личные события. Не­которые авторы сочли целесообразным разграничить 'внешние' и 'внутренние' события. В нашей системе нет особой нужды прово­дить такого рода разграничение. Как, впрочем, нет и надобности столь резко разграничивать стимул и реакцию, организм и его среду или Я и не-Я.

Нет двух людей, которые могут играть совершенно одинаковую роль в одном и том же событии, независимо от степени близости между ними. Во-первых, в таком событии каждый воспринимает (experiences) другого как внешнюю фигуру. Во-вторых, другой человек восприни­мается каждым как центральной фигурой (то есть, воспринимается по отношению к себе). Наконец, есть реальные шансы, что в разви­тии событий оба будут подхвачены разными течениями и, следова­тельно, столкнутся с разными «навигационными» проблемами.

Означает ли это, что у людей не может быть никакого совместно­го опыта? Вовсе нет, ибо каждому дана возможность истолковывать сходства и различия между событиями, в которые он сам вовлечен, и событиями, в которые, как ему видится, вовлечен другой человек. По­этому, хотя и существуют индивидуальные различия в истолковании событий, люди в состоянии найти общую основу благодаря истолкова­нию опыта своих соседей вместе со своим собственным. Впрочем, было бы неверно считать, что они неминуемо должны натолкнуться на та­кую общую основу; фактически там, где имеют место различные куль­турные идентификации или где один человек отказался от поисков об­щего языка с соседями, отдельные люди могут прожить всю жизнь бок о бок друг с другом, но в совершенно разных субъективных мирах.

Г. Королларий об организации

7. Формулировка короллария об организации

Каждый человек по-своему, сообразно преследуемым при антиципировании событий интересам, развивает систему истол­кования, содержащую порядковые отношения между конструк­тами.

Различные конструкты иногда приводят к несовместимым пред­сказаниям, что болезненно сознается всяким, кто пережил личный конфликт. Поэтому человек считает необходимым развивать способы антиципирования событий, позволяющие избегать противоречий. Люди различаются не только своими истолкованиями событий, но и тем, каким образом они организуют систему истолкования. Один мо­жет разрешать конфликты между своими антиципациями при помо­щи этической системы, другой - исходя из принципа самосохране­ния. Один и тот же человек может разрешать эти конфликты одним способом в одно время и другим - в другое. Все зависит от того, на­сколько он отступает, чтобы получить достаточный обзор.

8. Термины

а. По-своему (
characteristically
).
Снова мы подчеркиваем персоналистический характер процесса, теперь уже по отношению к сис­теме. Личными являются не только конструкты; личной становится и та иерархическая система, в которую они организуются. Эта систем­ная организация конструктов характеризует личность даже больше, чем различия между отдельными конструктами.

б. Развивает (
evolves
).
Система истолкований не находится в застывшем состоянии, хотя и более устойчива, чем отдельные кон­структы, из которых она состоит. Эта система непрерывно прини­мает новые формы. Другими словами, личность конкретного че­ловека непрерывно принимает новые формы. Глубинная психотерапия может помочь человеку в развитии системы истол­кования и тем самым, возможно, совершить важные изменения в своем образе жизни.

в. Система истолкования (
construction
system
).
Система пред­полагает такое группирование элементов, при котором минимизиру­ются несовместимости и несообразности. Разумеется, они не исчеза­ют полностью. Однако систематизация помогает человеку избегать противоречивых предсказаний. •

г
.
Порядковые
отношения
между
конструктами
(ordinal relationships between constructs).
Один конструкт может включить в себя другой в качестве одного из своих элементов. Есть два способа вделать это: конструкт может либо расширять расхождение полюсов, подразумеваемое другим конструктом, либо абстрагироваться по линии расхождения полюсов другого конструкта. Например, конструкт «хороший-плохой' может включить в себя в указанном порядке помимо прочего и два конца измерения 'умный-глупый'. В этом смысле хороший' включал бы все 'умное' плюс некоторые вещи, которые выходят за рамки диапазона пригодности конструкта 'умный-глупый'. Соответственно, 'плохой' включал бы все 'глупое' плюс кое-что другое, не являющееся ни 'умным', ни 'глупым'. Как раз это мы и имеем виду под расширением расхождения полюсов, подразумеваемого конструктом 'умный-глупый'.

Примером абстрагирования по линии расхождения полюсов конструкта 'умный-глупый' мог бы быть конструкт 'оценочный-описательный'. В этом случае конструкт 'умный-глупый' входил бы в него как измерение (dimension), идентифицировался бы как 'оценочный» тип конструкта и противополагался бы другим конструктам, вроде ^светлый-темный', которые могли бы считаться исключительно ^описательными'. Таким образом, и Хороший-плохой', и 'оценочный - описательный' могут использоваться как подчиняющие конструкты, при чем, как это назвали бы некоторые авторы, первый в «абсолютистском», а второй в «релятивистском» смысле.

Система истолкования может быть многоуровневой системой отношений порядка, где одни конструкты подчиняют себе другие, которые, в свою очередь, подчиняют себе еще какие-то, и т. д. Когда один конструкт включает в себя в качестве видового объекта другой конструкт, его порядковое отношение можно назвать суперординатным, а рядковое отношение другого становится, соответственно, субординатным. Кроме того, порядковое отношение между конструктами может, время от времени, меняться на противоположное. Например, умный оказывается включающим все 'хорошее» вместе со всем 'оценочным', а 'глупый' становится термином для всего 'плохого' и 'описательного'; или, если имеет место соподчинение другого типа, 'умный' оказывается включающим конструкт 'оценочный-описательный', как 'глупый' становится термином для дихотомии «хороший-плохой'. Таким образом, человек систематизирует свои конструкты, конкретно выстраивая их в иерархии и далее абстрагируя. Но соору­жает ли он из своих представлений пирамиду или проникает в их суть благодаря озарениям, он строит эту связанную порядковыми отноше­ниями систему конструктов исходя из своих личных интересов при антиципировании событий.

9. Следствия короллария об организации

Поиск следствий, порождаемых образованной из наших пред­положений теоретической структурой, составляет главную цель по­следующих глав. Однако было бы полезно мимоходом намекнуть о практических следствиях наших короллариев. Королларий об орга­низации является основным для понимания самого распространен­ного предмета из всей клинической продукции - тревоги. Этот королларий также задает угол зрения, под которым мы будем рассматривать «зеркальный» образ себя у клиента.

До сих пор мы говорили, что человек стремится антиципиро­вать события. Именно этим и направляются его психологические про­цессы. Каждый человек настраивает свое ухо на повторяемые темы (слышимые ему), и каждый делает это по-своему. И все же, не к од­ной только определенности и уверенности стремится человек; будь это так, он мог бы от души наслаждаться тиканьем часов. Человек неуклонно стремится антиципировать все надвигающиеся события не­зависимо от их природы. А это означает, что он должен развить сис­тему, в которой самое необычное будущее можно антиципировать на основе повторяемого аспекта обычного прошлого.

Случается так, что человек должен время от времени решать, стоит ли ему браться за переделку своей системы. Он может счесть эту работу сильно просроченной. Сколько раз можно сносить по­стройку и все же сохранять крышу над головой? Насколько разруши­тельным окажется новый набор представлений? Хватит ли ему сме­лости подвергнуть опасности систему ради замены некоторых ее составных частей? Здесь находится та точка, в которой он должен сделать выбор между сохранением целостности системы и заменой одной из ее очевидно несовершенных частей. Иногда антиципация им событий будет более эффективной, если он решает сохранить сис­тему. Именно в такой момент психотерапевту бывает непонятно, по­чему его клиент оказывает такое сопротивление. Более того, именно в этот момент психотерапевт может повредить своему клиенту.

Леки (Lecky) особо подчеркивал потребность человека в согла­сии с самим собой. При этом он обращал специальное внимание на сохранение тех аспектов системы человека, которые имеют отноше­ние к его Я. Некоторые существенные черты того, о чем говорит Леки, действительно повторяются здесь, и мы, бесспорно, обязаны ему. Однако наша точка зрения заключается в том, что не согласие ради согласия и даже не согласие с самим собой определяет человеку его место в мире событий. Пожалуй, именно его стремление антиципи­ровать все множество событий и тем самым определиться по отно­шению к ним лучше всего объясняет его психологические процессы. Если же он действует так, чтобы сохранить систему, то потому, что эта система служит ему картой, необходимой для рискованных лич­ных предприятий, а вовсе не потому, что она является замкнутым ост­ровком смысла в океане противоречий.

Д. Королларий о дихотомии

10. Формулировка короллария о дихотомии

У каждого человека система истолкования состоит из конечного числа дихотомических конструктов.

Мы уже говорили, что человек антиципирует события, отме­чая для себя их повторяемые аспекты. Выбрав аспект, в котором два события являются копиями друг друга, мы обнаруживаем, что еще одно событие в том же аспекте не имеет никакого сходства с первыми двумя. Выбор человеком аспекта определяет как то, что будет считаться похожим, так и то, что будет считаться контрасти­рующим. И то, и другое определяется одним аспектом, или одной и той же абстракцией. Если мы выбираем аспект, в котором А и В похожи, но противоположны С, важно отметить, что именно один аспект всех трех элементов - А, В и С - образует основу данного конструкта. Иначе говоря, дело обстоит не так, будто есть один аспект А и В, который делает их похожими друг на друга, и есть другой аспект, который делает А и В контрастирующими с С. Тем самым мы хотим сказать, что существует некий аспект элементов А, В, и С, который можно, к примеру, назвать г. Относительно это­го аспекта А и В подобны, а С противоположен им. Это важная мысль, ибо на ней строится значительная часть специальной мето­дики, служащей отличительным признаком психологии личных конструктов.

Продолжим обсуждение нашей модели. Предположим, что есть элемент О, в котором мы не способны истолковать аспект z. Тогда О выпадает из диапазона пригодности конструкта, основанного на z. Аспект z иррелевантен в той части области, которая занята элемен­том О. Однако в отношении элемента С все обстоит иначе. Аспект z, безусловно, релевантен для С. Ведь именно z дает нам возможность провести различие между С и двумя похожими элементами, А и В. Но аспект z бесполезен для нас, если мы хотим отличить элемент О от двух сходных элементов, А и В.

Предположим, например, что А и В - это мужчины, С - женщи­на, а О - время суток. Мы абстрагируем аспект элементов А, В и С, который можно назвать полам. Тогда пол и есть наше z. Признак пола не применим к О - времени суток; по крайней мере, большинство иэо нас не приняло бы такой абстракции. Время суток (О) не попадает в диапазон пригодности конструкта 'пол' (z). Итак, что касается пола (z), двое мужчин, А и В, похожи и в тоже время противоположны жен­щине С. Кроме того, данный конструкт применим к женщине - С не меньше, чем к двум мужчинам, А и В.

Но предположим, что теперь нашим конструктом будет не 'пол* [(z), а 'маскулинность' (у). Тогда разве женщина (С) не столь же немаскулинна, как и время суток (О)? Наш ответ: нет. Женщине гораздо 'больше подходит быть немаскулинной, чем времени суток. Понятие маскулинности имеет смысл только по отношению к парному поня­тию феминности, и потому именно вместе они составляют основу данного конструкта. Маскулинность не имела бы никакого значения, 'если бы его не было у феминности. Употребление термина мужчина в маскулинном смысле было бы лишено всякого смысла, если бы за этим не стояло понятие пола.

Мы предлагаем принять допущение, что все конструкты следуют |этой основной дихотомической форме. В пределах своего индивидуального диапазона пригодности конструкт обозначает некий аспект всех заключенных в нем элементов. За пределами этого диапазона пригодности данный аспект не поддается распознаванию и не может быть признан. Более того, аспект, замеченный однажды, является значащим только потому, что образует основу сходства и контраста между элементами, среди которых он замечен. Формулируя это допущение, мы отступаем от позиции классической логики. Но нам почему-то кажется, что наша по­зиция ближе к представлению того способа, каким люди в действительности мыслят. В любом случае мы намерены заняться анализом следствий этого допущения и посмотреть, куда это нас приведет.

11. Термины

а. Состоит (
is
composed
).
Тем самым мы хотим сказать, что система состоит целиком из конструктов, и только из конструктов. Ее организационная структура основана на конструктах конструктов, конкретно располагаемых в виде пирамиды или абстрактно соотносимых друг с другом в сети порядковых отношений.

б. Дихотомические конструкты (
dichotomous
constructs
).
Кон­структ обозначает аспект элементов, лежащих в диапазоне пригоднос­ти, исходя из которого какие-то элементы имеют сходство с другими, а какие-то находятся в отношениях противоположения. В своем ми­нимальном контексте конструкт есть не что иное, как отношение, в котором по меньшей мере два элемента подобны друг другу и проти­воположны третьему. Поэтому в таком контексте должно быть по край­ней мере три элемента. Разумеется, их может быть много больше.

в. Конечное число (
finite
number
).
Мышление человека - на­правленный, а не меняющийся спонтанно процесс. Если человек хо­чет о чем-то поразмышлять, он должен придерживаться сети кана­лов, которые сам для себя проложил, и только путем рекомбинации старых каналов он может создавать новые. Эти каналы структури­руют его мышление, но и ограничивают доступ к идеям других лю­дей. Мы представляем себе эти каналы существующими в виде кон­структов.

12. Следствия короллария о дихотомии

Но действительно ли люди мыслят на языке дихотомий? Всегда ли они абстрагируют исходя как из сходства, так и из противополож­ности? Вот вопросы, на которые нужно непременно ответить. Посколь­ку они ставят под сомнение часть предположений, образующих структу­ру нашей теории, нам потребовалось бы выйти за пределы своей системы, чтобы на них ответить. Мы можем, однако, несколько прояснить наше предположение о дихотомической природе конструктов и тем самым, возможно, сделать его более приемлемым хотя бы на время.

Не так давно одна клиентка сказала своему психотерапевту, в сущности, следующее: «По мне, так все в этом мире хорошо. В нем нет ничего плохого. Все люди - хорошие. Все неодушевленные предметы - хорошие. Даже все мысли - и те хорошие». Это заявление, слегка напоминающее Вольтерова «Кандида», насторожило клиници­ста возможной скрытой враждебностью. Очевидно, что своим заяв­лением клиентка намеревалась что-то передать; а задачей терапевта было найти тот подразумеваемый контраст, который она не смогла выразить словами.

Клиентка могла иметь в виду несколько вещей. Возможно, она подразумевала, что теперь все хорошо, тогда как прежде все было плохо. Возможно, она отвергала значимость измерения 'хороший- 'плохой' и решила показать это, отстаивая универсальность одного конца данного измерения. Она могла иметь в виду и то, что все, кроме нее самой, было хорошим. Или же могла думать, что она и есть тот человек, кто видит хорошее во всем, тогда как другие всегда проро­чат плохое. Как потом оказалось, клиентка выражала свой конструкт в двух последних смыслах. Вот что она имела в виду: «Я думаю, что я плохая, и предполагаю, что вы считаете меня плохой, несмотря на мое компенсирующее достоинство- готовность считать все и всех хорошими». Здесь можно предположить наличие «фантазии отноше­ния», как это обычно называют медики; а способ, каким клиентка выразила ее, указывает на то, что некоторые из них называют «отыгрыванием» ('acting out').

Возможно, этого примера пока будет достаточно, чтобы показать, как королларий о дихотомии влияет на клинициста при общении с клиентом. Вместо того, чтобы видеть в своем клиенте жертву глубинного конфликта между двумя враждующими силами инстинктивной приро­да, он воспринимает дихотомию как существенное свойство самого мышления. Когда психотерапевт стремится понять, что имеет в виду его клиент, он ищет элементы в контексте определенного конструкта. Пока он подходит к мышлению человека с позиции формальной логики, он лишен возможности понять что-либо из содержания мыслей, 'которые тот не в состоянии вербализовать. Но если к мышлению чело­века подходить психологически, пользуясь как клиническим, так и более фрагментарными методами исследования, то можно увидеть работающее деление его конструктов на две части: подобия и контрасты.

Многое в нашем языке, как и в нашем обыденном мышлении, подразумевает не формулируемое в явной форме противоположение. В противном случае наша речь была бы лишена всякого смысла. Если мы будем исходить из этого допущения, то, возможно, суме­ем проникнуть в психологические процессы, долго маскировавшие­ся формальной логикой, которая чересчур крепко скована словами.

Насколько наше понятие дихотомических конструктов примени­мо к таким «категориальным понятиям» ('class concepts') как красный? Содержится ли в слове красный утверждение противоположности, равно как и утверждение сходства? Мы могли бы указать на то, что, согласно одной из широко распространенных теорий цвета, 'красный' служит дополнением 'зеленого'. Из всего спектра цветов он более остальных контрастирует с 'зеленым'. Но слово красный, как известно, употреб­ляется и в другой связи. Когда мы говорим, что у человека рыжие воло­сы10
, то тем самым отличаем их от 'нерыжести' седых, соломенных, каштановых и черных волос. Наш язык не снабжает нас никаким спе­циальным словом для обозначения этой 'нерыжести', однако мы не испытываем затруднения в получении информации о том, что противо­положность рыжим волосам существует на самом деле.

Аналогично этому, и другие конструкты, например такие, как 'стал', выражают в границах своего диапазона пригодности как сход­ства, так и различия. Последние столь же релевантны, как и первые; они применимы в соответствующих диапазонах пригодности конструк­тов. В отличие от классической логики, мы не смешиваем в кучу про­тивоположность и иррелевантность. Мы считаем контрастирующий по­люс конструкта и релевантным, и необходимым для того, чтобы конструкт обладал значением. Контрастирующий полюс находится в диапазоне пригодности конструкта, а не за его пределами. Так, конст­рукт 'стал' обладает значением не просто потому, что множество объек­тов, называемых стопами, сходны друг с другом в этом отношении, но и потому, что некоторые другие предметы обстановки противополага­ются им в том же отношении. Например, есть смысл в том, чтобы пока­зать на стул и сказать: «Это не стол». И, напротив, нет никакого смысла в том, чтобы показать на закат и сказать: «Это не стол».

Королларий о дихотомии предполагает структуру психологичес­ких процессов, которая поддается двоичному математическому ана­лизу. Концепции современной физики, особенно электронная теория, и такие изобретения, как электронная лампа, ставшая воплощением этих концепций, имеют нынче широкое влияние. Практическая зада­ча приведения информации к форме, с которой могут оперировать ЭВМ, заставила ученых заново пересмотреть математическую структуру самого знания. Психология, на протяжении полувека бывшая ' инициатором математических изобретений, относящихся к человечес­кому поведению, теперь сама попала под влияние новой непараметрической математики. Теория личных конструктов, при ее особом внимании к дихотомической природе личных конструктов, направляющих психологические процессы по определенному руслу, находится в полном согласии с этой современной тенденцией в научном мышлении. Но теория личных конструктов все же не упускает из виду и доматематическое формирование конструктов. Сортирующую машину, сколь бы сложной она ни была, нельзя признать мыслящей машиной до тех пор, пока мы вынуждены снабжать ее отобранной нами же информацией.

Е. Королларий о выборе

13. Формулировка короллария о выборе

Человек выбирает для себя ту альтернативу в разделенном на два полюса конструкте, через которую он антиципирует большую возможность расширения и определения своей системы.

Если процессы какого-то конкретного человека, в психологичес­ком плане, направляются по тем каналам, в русле которых он антици­пирует события, а сами каналы представляются в дихотомической форме, то из этого следует, что он должен выбирать между полюсами своих дихотомий в манере, предсказываемой его антиципациями. Поэтому мы полагаем, что всякий раз, когда человек ставится перед возможностью сделать выбор, он будет склоняться к выбору той аль­тернативы, которая, как ему кажется, обеспечивает наилучшую осно­ву для антиципирования последующих событий.

Здесь-то и дает о себе знать душевное смятение. Что конкрет­ный человек предпочтет - безопасность или риск? Решит ли он выб­рать то, что ведет к немедленной определенности и уверенности, или предпочтет то, что может в конечном счете дать ему более широкое понимание происходящего? Человеку с ограниченной перспективой, мир которого начинает рушиться, может казаться, что только смерть даст ему ту незамедлительную уверенность, которой он добивается. Однако, как замечает Гамлет:

Но страх: что будет там? - там,

В той безвестной стороне, откуда

Нет пришельцев... Трепещет воля

И тяжко заставляет нас страдать,

Но не бежать к тому, что так безвестно".

Мы же предполагаем, что человек, независимо от широты его точки зрения, делает выбор таким образом, чтобы увеличить свои антиципации. Если он сужает поле видения, он может направить вни­мание на ясное определение своей системы конструктов. Если же он готов изо дня в день терпеть неопределенность, то у него появляется возможность расширить свое поле видения и надеяться, за счет это­го, увеличить диапазон предсказаний своей системы. Каким бы ни оказался его выбор, - в пользу ограниченной уверенности или в пользу более широкого понимания, - он по сути своей допускает последующее развитие. Человек делает то, что в дальнейшем мы будем называть выбором, допускающим развитие (the elaborative choice).

14. Термины

а. Выбирает (
chooses
).
Человек не просто располагает систе­мой истолкования, составленной из дихотомических конструктов, но в рамках этой системы он строит свою жизнь на основе одной из аль­тернатив, представленных каждой из дихотомий. Другими словами, он наделяет относительной ценностью полюса своих дихотомий. Одни из ценностей явно преходящи и отражают лишь случайный интерес. Другие же, напротив, весьма устойчивы и представляют собой руководящие принципы. Но даже эти устойчивые ценности не обязатель­но полностью осмысливаются и могут выступать скорее в виде ин­стинктивных предпочтений.

б
.
Для
себя
(for himself).
Когда кто-то делает выбор, то включа­ет сам себя в этот отбор. Даже если выбор - это всего лишь времен­ная гипотеза, исследуемая в ходе решения математической задачи или при поисках затерявшейся отвертки, человек должен осознавать, что и сам он изменяется вследствие цепи событий, вытекающих из его выбора. Одни выборы кажутся прямо-таки поворотными моментами в его жизни; другие могут показаться лишь мимолетными импульсами, - вроде решения посмотреть налево, а не направо.

в
.
Альтернатива
(alternative).
Если кто-то образует конструкт 'черный-белый', то для него объект не может быть и черным, и белым. Конструкт будет навязывать ему какую-то одну из этих двух альтерна­тив. Будь это не так, данный конструкт не имел бы никакого значения. А как же оттенки серого? Да, конструкт 'черный-белый' состо­ял из взаимоисключающих альтернатив, но это не мешает использовать его в релятивистском смысле. Релятивизм - вовсе не то же самое, что двусмысленность, хотя некоторые и пытаются толковать его таким образом. Из двух объектов один может быть чернее другого; но может быть так, чтобы один объект был чернее другого и в то же время светлее его. Как мы увидим впоследствии, дихотомические конструкты могут встраиваться в шкалы, которые представляют собой суперординатные конструкты, являющиеся дальнейшими абстракциями отдельных шкальных значений. Так, большая серость - меньшая серость' есть не что иное, как дальнейшая абстракция конструкта черный-белый'.

г
.
Через
(through).
Мы должны помнить, что конструкты имеют отношение к процессам, а не только к пространственной организа­ции статичных объектов. Кроме того, использование конструктов само по себе является процессом. Таким образом, использование конст­руктов -это вопрос выбора «вестибюлей», через которые человек про­ходит в течение всей своей жизни.

д
.
Антиципирует
(anticipates).
Поскольку мы предположили, что всякое человеческое движение основывается на антиципациях, выбор альтернативы движения сам зависит от того, что человек антиципирует.

е. Большая возможность (
greater
possibility
).
Наш выбор не обязательно базируется на антиципации какого-то конкретного со­бытия, он может основываться и на антиципации ситуации в целом. Человеку вовсе не надо знать во всех подробностях то, что он пред­полагает, чтобы сделать свой, допускающий дальнейшее развитие, выбор. Он может отправиться на рыбалку, выбирая лишь богатую рыбой реку.

ж. Расширение (
extension
).
Вместо того чтобы утверждать, буд­то человек делает выбор в пользу альтернативы, которая, видимо, пред­лагает большую возможность для расширения и определения, мы мог­ли бы сказать, что он делает выбор в пользу большей возможности дальнейшего развития своей системы. Но мы хотим пояснить, что раз­витие чьей-либо системы истолкования может происходить как в на­правлении расширения или определения, так и в обоих направлениях сразу. Расширение системы включает изменения, которые делают ее более объемлющей, раздвигают ее диапазон пригодности и увеличи­вают число значащих событий в жизни человека.

з. Определение (
definition
).
Принцип допускающего развитие выбора также включает склонность человека двигаться в направле­нии того, что вроде бы делает его систему более определенной и ясно очерченной. Как уже указывалось, это может восприниматься в некоторых случаях в форме требования сузить поле действия - вплоть до точки предельного сжатия, самоубийства. Внутренний конфликт, как в истории Гамлета, часто оказывается, по существу, стремлением уравновесить прочную определенность узко ограни­ченного мира с неопределенными возможностями полнокровной жизни. Человек может антиципировать события, пытаясь все боль­ше определиться в отношении все меньшего количества вещей или, наоборот, пытаясь хотя бы смутно сознавать все больше событий на своем туманном горизонте.

и
.
Своя
система
(his system).
Здесь мы подчеркиваем предпо­ложение о том, что хотя человек и стремится прежде всего антиципи­ровать события, он делает свой допускающий развитие выбор для того, чтобы определить или расширить ту систему, которую он счел полез­ной при антиципировании интересующих его событий. Можно было бы назвать это «стремлением к самозащите», «действием в защиту своего Я» или «сохранением собственной целостности». И все-таки, гораздо важнее учитывать то, каково это Я, на что нацелено и какую интегральную функцию выполняет. Тогда мы надеемся, что всем бу­дет ясна суть нашего предположения, а именно, что человек делает свой выбор в пользу дальнейшего развития системы, которая функ­ционально интегральна относительно антиципации событий. Для нас кажется бессмысленным ссылаться на систему в качестве системы. Система должна быть системой для чего-то. С нашей точки зрения, присущая человеку система истолкования предназначена для антици­пации событий. Если бы она служила для чего-то другого, то, вероятно, сложилась бы как-то иначе.

15. Следствия короллария о выборе

Королларий о выборе закладывает основы для некоторых предсказаний относительно того, как люди поведут себя после истолкования ими тех проблем, с которыми они сталкиваются. Часто психотерапевту трудно понять, почему его клиент, несмотря на инсайты, «казалось бы проясняющие должную линию поведения, продолжают делать «неправильные» выборы. Психотерапевт, видя лишь ту единст­венную проблему, которую он помог клиенту определить, часто не способен осознать, что в выстроенной его клиентом системе личных конструктов решение действовать основывается вовсе не на одной такой проблеме, а на комплексе проблем.

Например, независимо от степени очевидности того, что кому-то было бы лучше, если бы он избегал ссориться с другими или не забывал сказать несколько приятных слов своему боссу, может слу­читься так, что лично ему такая линия поведения кажется мешающей определению и расширению его системы как целого. Поэтому он может, вопреки яснейшим интерпретациям психотерапевта, продол­жать ссориться с соседями и с пренебрежением относиться к любому, кто только, кажется, наделен властью. Таким образом, королларий о выборе предлагает направления, в которых терапевтическая програм­ма может пойти дальше интеллектуального инсайта, и показывает, как можно было бы облегчить клиенту вхождение в экспериментальные фазы такой программы.

Опираясь на королларий о выборе, мы в состоянии дать но­вое толкование некоторым вопросам, на которые гедонизм и мотивационная теория дают неуклюжие ответы. Чтобы объяснить, по­чему определенные реакции связываются с определенными стимулами, стимульно-реактивной теории требуется ряд специаль­ных допущений. В некоторых других теориях с этим справляются посредством дополнительных теоретических построений, касаю­щихся природы мотивов или удовлетворения потребностей. Мы же в своей теоретической структуре особо не оговариваем, да, впро­чем, и не подразумеваем, что человек стремится к 'наслаждению', что он имеет индивидуальные 'потребности', что есть 'вознаграж­дения' или 'удовлетворения'. В этом смысле нашу теоретическую структуру нельзя назвать коммерческой теорией. На наш взгляд, имеет место непрерывное движение в направлении антиципации событий, а не последовательность натуральных обменов ради вре­менных удовлетворений, и это движение составляет существо че­ловеческой жизни

Ж. Королларий о диапазоне

16. Формулировка короллария о диапазоне

Конструкт пригоден для антиципации только ограниченно­го круга событий".

Как система или теория имеет свой фокус и диапазон пригодности, так и личный конструкт имеет фокус и диапазон пригодности, найдется очень мало личных конструктов, если они вообще есть, о которых можно сказать, что они релевантны всему. Даже такой конструкт, как 'хороший-плохой', в его персонализированной форме, вряд д будет считаться пользователем применимым ко всему им воспринимаемому. Разумеется, одни применяют данный конструкт шире, чем другиё; но даже в этом случае они склонны устанавливать границы пригодности, за которыми элементы нельзя назвать ни хорошими, ни плохими. Гораздо легче увидеть, что конструкт 'высокий-невысокий' имеет ограниченный диапазон пригодности. В своих толкованиях мы «можем противополагать высокие дома, высоких людей и высокие деревья невысоким домам, людям и деревьям соответственно. Однако никто не сочтет пригодным истолкование, в котором высокая погода противополагается невысокой погоде, высокий свет - невысокому свету, а высокий страх - невысокому страху. Погода, свет и страх, по крайней мере для большинства из нас, явно выходят за пределы диапазона пригодности конструкта 'высокий-невысокий'.

Иногда просто поражаешься, насколько узко некоторые люди применяют какие-то из своих конструктов. Например, один человек может использовать конструкт 'уважение-неуважение', широко при­меняя его к самым различным видам отношений между людьми. Другой же может использовать его для применения лишь к очень узкому ту событий, возможно только к выбору слов в жестко регламентированной ситуации, такой, как рассмотрение дела в суде.

Как мы уже указывали ранее, при обсуждении короллария о дихотомии, наша позиция в этом вопросе несколько отличается от пози­ции классической логики. Мы понимаем релевантное сходство и про­тивоположность как существенные и комплементарные признаки одного и того же конструкта, причем находящиеся в диапазоне при­годности данного конструкта. А то, что находится вне диапазона при­годности конструкта, рассматривается не как часть контрастирующе­го фона, а как область иррелевантности.

Хотя мы не говорили этого раньше, к настоящему моменту, ве­роятно, становится очевидным, что употребление нами термина кон­структ отчасти имеет смысловую параллель с обычным употребле­нием термина 'концепт». Однако, если кто-то попытается преобразовать наш конструкт в более привычный 'концепт', то мо­жет испытать некоторое замешательство. Мы включили в конструкт - так же как это фактически сделали некоторые современные теорети­ки в отношении 'концепта', - те более конкретные концепты, кото­рые психологи XIX столетия потребовали бы от нас назвать 'перцептами'. Понятие 'перцепта' всегда несло в себе мысль о личном акте перцепции, - и в этом смысле наш конструкт соответствует тради­ционным 'перцептам'. Но мы также знаем, что наш конструкт пред­ставляет собой абстракцию, - и в этом отношении он имеет сходство с традиционным употреблением термина 'концепт'. Наконец, мы пред­почитаем употреблять термин конструкт, потому что как термин он чаще появляется в контексте экспериментальной психологии, чем в контекстах менталистской психологии или формальной логики.

Далее, когда мы предполагаем, что в основе своей конструкт дихотомичен, что он включает перцепты и что для наших целей этот термин лучше термина 'концепт', то отнюдь не спорим с теми, кто хотел бы использовать его иначе. В некоторых системах логики поня­тие противоположности как чего-то такого, что отличается от иррелевантности, не входит в качестве составной частив постулируемую структуру. С другой стороны, мы всего лишь предполагаем, что это именно тот способ, каким люди на самом деле мыслят. И будем опе­рировать этим предположением до тех пор, пока не обнаружится, что теория не отвечает требованиям, очерченным в предыдущей главе. Мы не настаиваем на том, что люди обязаны думать только таким способом; впрочем, нас не слишком заботит и твердая уверенность других в том, что люди должны мыслить только по законам классической логики. Просто такова наша психологическая теория, и именно такой характер личных конструктов полностью соответствует образованной нашими предположениями теоретической структуре.

17. Следствия короллария о диапазоне

Королларий о диапазоне наряду с королларием о дихотомии обеспечивает в известной мере новый подход к анализу процессов человеческого мышления. Рассмотрим употребление конкретным человеком конструкта 'уважение-неуважение'. В рамках традиционной логики мы сочли бы эти два слова двумя отдельными понятиями. Если бы мы захотели понять, как этот человек употребляет термин 'уважение', то могли бы попытаться выяснить, насколько широко он его применяет или насколько он «обобщил это понятие». Нам потребовалось бы узнать, какие действия он счел возможным характеризовать як проявление 'уважения', а какие не посчитал 'уважительными'. Таким образом, пользуясь методом варьирования сопутствующих обстоятельств, мы, возможно, смогли бы раскрыть, что именно ему удалось абстрагировать на множестве этих действий.

Но когда мы таким образом подходим к мышлению человека, скажем клиента психотерапевта, мы многого не замечаем. Это происходит из-за нашего молчаливого предположения, будто все, что данный человек не истолковывает как 'уважение', является иррелевантным. Однако применение им этого конструкта может быть особенно многозначительным вследствие того, что из него исключается, а не о, что в него включается. Когда мы подходим к его мышлению с позиции психологии личных конструктов, мы не смешиваем в кучу, что исключается им как иррелевантное, с тем, что он исключает к противополагаемое. Мы представляем себе этот конструкт образованным по существу координатной осью 'сходство-противополож­ность', которую он проводит через часть своей сферы опыта. Нам нужно смотреть на оба конца конструкта, если мы хотим узнать, что он для него означает. Мы не сможем полностью понять этого челове­ка, если будем смотреть только на один конец оси, представляющий сходство, - т. е. 'уважение'. Нам не понять, что он имеет в виду под 'уважением', если мы не будем знать, что он видит в качестве реле­вантно противоположного 'уважению'.

Психолог, опирающийся в работе на подход психологии личных конструктов, всегда склоняется к поиску контрастирующих, равно как и сходных, элементов в конструктах своего клиента. Пока у него не сложится некоторое представление о противоположности, он не по­зволяет себе интерпретировать сходство. Поэтому он стремился бы понять, что клиент истолковывает как противоположность 'уважению' и что покрывается диапазоном пригодности этого конструкта как це­лого. По мере того, как клиент продолжает говорить о конструкте 'ува­жение', психолог может раскрыть, что же именно тот косвенно осуж­дает как неуважительное или как не достойное уважения.

Фрейду потребовалось понять, что его клиенты хотели сказать умолчанием. Он использовал понятия 'вытеснения' и 'реактивного образования' для объяснения наблюдаемых симптомов. Эти феноме­ны Фрейд понимал как перверсные тенденции, отчасти характерные для всех людей, но особенно выраженные у лиц с определенными расстройствами. Наша позиция состоит в том, что противоположность является существенным свойством всех личных конструктов, т. е. та­ким свойством, от которого зависит само их значение. Мы бы согла­сились здесь с Фрейдом в одном: есть случаи, в которых сам человек оказывается настолько вовлеченным, в конструкт, что избегает выра­жать его контрастирующий аспект, дабы не представить себя в лож­ном свете.

Тогда в практической работе психолог при интерпретации кон­структа клиента ищет не только сходства, но и противоположнос­ти. Кроме того, он стремится выяснить ширину диапазона пригод­ности конструкта как для сходных, так и для контрастирующих элементов. Он не в состоянии постичь полного смысла мысли кли­ента до тех пор, пока не поймет, насколько широко толкуется данный конструкт.

З. Королларий об опыте

18. Формулировка короллария об опыте

У каждого человека система истолкования меняется по мере ого, как он последовательно истолковывает повторения событии.

Поскольку наш основной постулат устанавливает в качестве цели психологических процессов антиципацию событий, из этого следует, что последовательное развертывание событий побуждает человека к истолкованию их заново всякий раз, когда происходит что-то неожиданное. В противном случае наши антиципации с каждым разом становились бы все менее реалистичными. Последовательность событий во времени непрестанно подвергает систему истолкования процессу проверки на правильность. Истолкования, накладываемые человеком на события, представляют собой рабо­те гипотезы, которым предстоит пройти испытание опытом. По мере того как его антиципации или гипотезы проверяются и пересматриваются друг за другом в свете развертывающейся последовательности событий, система истолкования претерпевает прогрессивно изменение. Человек перестраивается. Это и есть опыт. Пересмотр собственной жизни опирается именно на эту разновидность опыта. Мы попытались выразить этот подтекст нашего основного постулата в королларии об опыте.

19. Термины

а. Система (
system
).
Мы уже отмечали, что система предпола­гает группировку элементов, в которой минимизированы несовмес­тимости и непоследовательности. Мы также указывали, что у челове­ка система истолкования содержит порядковые отношения между конструктами. Истолкование является систематическим в том смыс­ле, что относится к структуре, обладающей признаками регулярнос­ти. Поскольку истолкование - это разновидность процесса рафини­рования с абстракцией и обобщением, оно есть способ рассмотрения событий не как полностью неповторимых, но как тождественных - в определенной степени - друг другу. Эти черты тождественности и ре­гулярности формируются посредством истолкования, которое само было сформировано как система.

б. Меняется (
varies
).
Изменения в системе истолкования не всег­да «во благо», как не всегда они ведут и к ее устойчивости. Однако они действительно разнятся. Одно изменение может расшатывать систему и вести к дальнейшим, лавинообразно нарастающим изме­нениям. Изменение такого типа может ускорить коренную перестройку системы. Другое изменение, напротив, может стабилизировать сис­тему и повысить сопротивляемость ее основных параметров дальней­шей модификации.

в. Последовательно (
successively
).
Истолкование, подобно всем другим процессам, можно разбить на части, имеющие начало и ко­нец. Кроме того, истолкование само по себе может рассматриваться как последовательность событий. Тогда о разбитом таким образом на части истолковании вполне уместно говорить как о последовательно осуществляющемся. Как и в отношении других эпизодов жизни, глав­ным измерением истолкования является время, да и само оно есть не что иное, как процесс, или явление. События нашего истолкования идут в колонну по одному по пути времени.

г
.
Повторения
событий
(replications of events).
По мере того как новые события добавляются к летописи прошедших, человек по­лучает возможность пересматривать повторяемые аспекты событий, связывающие недавнее с отдаленным прошлым. Что же именно по­вторялось? Что теперь составляет повторяющуюся тему? Взятые конкретно, новые события неповторимы, и, только абстрагируя их, чело­век обнаруживает то, что в них повторяется.

20. Опыт, порядок и время

Называя этот королларий королларием об опыте, мы даем по­нять, что, по нашему предположению, составляет сущностную при­роду опыта. Опыт складывается из последовательного истолкования событий, а не образуется благодаря одной только последовательнос­ти событий. Кто-то может оказаться свидетелем потрясающего зре­лища из череды эпизодов. И все же если этот человек ничего не из­влекает из них по ходу или, прежде чем попытаться истолковать их, ждет до тех пор, пока все эпизоды не пройдут у него перед глазами, он мало что приобретет в отношении опыта, даже находясь поблизос­ти от места развития событий. Опытным человека делают отнюдь не происходящие рядом с ним события, а их истолкование и перетолко­вание по мере того, как они разворачиваются. Именно это обогащает его жизненный опыт.

Наш королларий также придает особое значение истолкованию повторяемых деталей опыта. Тот, кто просто с нетерпением ожидает • каждого нового события, может получить массу интересных впечатлений, но, если он не попытается при этом раскрыть повторяемую в них тему; его опыт будет незначительным. Именно тогда, когда человек начинает сознавать порядок в последовательности событий, он начинает приобретать опыт в отношении этих событий.

Людям было нелегко принять идею организованной и потециально законосообразной вселенной. Как человек может признать образность, если он не в состоянии сформулировать соответствующий закон? Разве ему остается что-то еще, кроме как прибегнуть к антропоморфизму, когда его предсказания оказываются неправильными? Не следует ли нам все такие непредвиденные события относить за счет «человекоподобного» непостоянства? И в самом деле, есть ученые, которые поддерживают великолепный порядок в грани­цах своих физических систем, но всякий раз, когда им не удается его обнаружить, поднимают руки и говорят: «Должно быть, здесь дейст­вует психологический фактор». С этим можно было бы согласиться, если бы они имели в виду, что настало время применить некоторые психологические конструкты. Однако обычно они имеют в виду со­всем другое, а именно, что наблюдаемые явления носят беспорядоч­ный характер.

Иногда представление о мире как закономерном развитии собы­тий кажется человеку открытой угрозой. В частности, это может про­исходить в тех случаях, когда он имеет дело с психологическими со­бытиями. Если он видит законосообразность в поведении друга или в своем собственном поведении, то, очевидно, ему сложно будет ус­мотреть свободу как в действиях друга, так и в своих поступках. Это личная проблема, с которой психотерапевту приходится часто стал­киваться, оказывая помощь своему клиенту. Если клиент восприни­мает себя как строго упорядоченную последовательность событий, он чувствует себя пойманным в ловушку своей собственной структу­рой или фактами биографии. Однако, если он воображает, будто сам решает в каждый момент, как он поступит в следующий, может ка­заться, что любой незначительный ложный шаг непременно разру­шит его целостность.

Несмотря на личный риск и трудности истолкования после­довательности событий, составляющих его мир, человек на протя­жении веков расширял свои конструкты порядка. Возможно, чело­век впервые воспринял порядок в том величественном шествии, 'которое он наблюдал в ночном небе. Возможно, он в первый раз увидел повторение в катящемся по земле камне и из быстрого че­редования его сторон смог составить представление о циклах и эпициклах. А возможно, это случилось гораздо раньше, когда он обнаружил биение своего пульса. Но где бы это ни началось, рас­ширяющееся сознавание человеком вселенной как закономерного развертывания событий наделило его возросшей способностью

предсказывать и делать свой мир все более управляемым. Даже редкие катаклизмы приняли знакомый облик deja vu. Человек постепенно открыл для себя, что может, пожалуй, заглянуть в будущее, опираясь на опыт прошлого.

Весьма важной осью координат, относительно которой дол­жен истолковываться всякий порядок и всякая организация, явля­ется ось времени. Если бы не сезонное повторение событий или их аспектов, вселенной нельзя было бы приписать никакой Орга­низации и не существовало бы такой вещи как опыт. Открытие повторяемых тем - ключ не только к опыту, но и к естественному закону.

21. Опыт и научение

Королларий об опыте заставляет нас серьезно подумать о теме научения. Когда мы принимаем предположение, что систе­ма истолкования у человека меняется по мере того, как он после­довательно истолковывает повторения событий, вместе с преды­дущим предположением, согласно которому курс всех психологических процессов прокладывается по истолкованию человеком событий, то можно считать, что мы достаточно хоро­шо «захватили в вилку» тему научения. То, что обычно называли 'научением', было предусмотрено нами с самого начала. Пред­полагается, что научение происходит. Это заложено в образован­ной нашими допущениями структуре данной системы. А потому вопросы о том, имеет ли место научение или net, что является ' выученным, а что таковым не является, больше не служат предметом обсуждения в рамках предложенной нами системы. Разу­меется, если мы захотим выйти за пределы этой системы и вести дискуссию в рамках других систем, мы можем примкнуть к той |или другой точке зрения на эти вопросы.

Суть нашего предположения состоит в том, что научение не об­разует особого класса психологических процессов; оно синонимич­но любому и всем психологическим процессам, вместе взятым. На­учение вовсе не есть нечто происходящее с человеком при случае; это как раз то, что делает его человеком в первую очередь.

Чистый эффект включения научения в предположительную структуру психологической теории выражается в удалении всей этой темы из области последующего дискурса. Возможно, некоторых чи­тателей испугает такой поворот событий. К настоящему времени пси­хология инвестировала немалые «капиталы» в исследования этой темы и, естественно, рассчитывает на хороший «дивиденд». Но ин­вестиции психологии не полностью обесцениваются новым набо­ром предположений, даже если в большинстве своем такие иссле­дования оказываются сомнительными при рассмотрении в новом ракурсе. Если это послужит хоть каким-то утешением, можно ска­зать, что научению, несмотря на его изъятие из обращения как спе­циальной темы, отведено исключительное положение в психологии личных конструктов. Говоря языком администраторов, ему «дали почетную отставку».

Итак, что же происходит с почтенными законами научения и с теми родственными понятиями, которые позднее выросли в славном семействе научения? Многое! Давайте еще раз посмотрим на то, что мы подразумеваем под 'истолкованием' и 'системой'. Истолкование - это способ видения событий, который заставляет их выглядеть регу­лярными. Благодаря истолкованию событий появляется возможность их антиципировать. Чтобы быть эффективной, система истолкования сама должна обладать регулярностью. Очевидный признак регуляр­ности - повторение, но, разумеется, не простое повторение идентич­ных событий, что, строго говоря, было бы отрицанием законного места идеи времени в устройстве мира, а повторение некоторой характер­ной особенности, которую можно абстрагировать из каждого собы­тия и пронести неповрежденной во времени и пространстве. Истол­ковывать - значит слышать шепот повторяемых тем в событиях, отзвуки которых доносятся до нас.

Испытуемый в эксперименте, посвященном научению, не представляет собой исключение из нашего психологического пра­вила. Он тоже направляет свои психологические процессы тем, что ищет повторяемые темы в эксперименте. Если он разбивает свой опыт на отдельные 'пробы' и затем делит их далее на 'подкрепля­емые пробы' и 'неподкрепляемые пробы', то может уловить ту же 'повторяемую тему, которую слышит экспериментатор. С другой стороны, испытуемый может и не быть столь шаблонным. Вполне вероятно, что он будет вслушиваться в темы иного рода, слышан­ные им прежде. Возможно даже, что он не разбивает свой опыт на те виды проб и событий, которых ожидает экспериментатор. Гово­ря языком музыкантов, он может использовать другой способ фра­зировки. Рассматриваемая таким образом, проблема научения - это не просто проблема определения того, сколько (или какие виды) подкреплений закрепляют реакцию, либо сколько неподкреплений вызывают ее угасание. Скорее, проблема научения - это проблема того, как испытуемый фразирует опыт, какие повторяемые темы он слышит, какие части «музыкального произведения» он опреде­ляет в смысловом отношении и какие плоды проверки правильно­сти своих предсказаний он пожинает. Когда испытуемый не оправ­дывает ожиданий экспериментатора, возможно, неуместно говорить, будто «он не научился»; правильнее было бы сказать так:

то, чему научился испытуемый, оказалось не тем, что ожидал от него экспериментатор. Если мы хотим иметь в лице психологии продуктивную науку, давайте переложим бремя открытия с испы­туемого на экспериментатора. Пусть экспериментатор выясняет, о чем думает испытуемый, а не требует от последнего разгадать то, о чем думает он сам.

Более глубокое обсуждение роли научения в теории личных конструктов откладывается до другого раздела об опыте, представленного в нашем изложении психологии личных конструктов позднее. Теперешних замечаний, вероятно, достаточно, чтобы намекнуть на возможную широту следствий наших основных предположений.

И. Королларий о модуляции

22. Формулировка короллария о модуляции

Изменение в принадлежащей конкретному человеку систе­ме истолкования ограничивается проницаемостью тех конструк­тов, в диапазоне пригодности которых лежат варианты.

Если мы хотим считать психологические процессы человека под­чиняющимися законам той системы, которую он создает, нам нужно также объяснить эволюцию самой этой системы в виде столь же зако­номерных изменений. Наш королларий об опыте гласит, что у чело­века система истолкования изменяется по мере того, как он последо­вательно истолковывает повторения событий. В качестве следующего шага нам необходимо указать на то, что постепенное изменение долж­но происходить и в самой системе. Будь это не так, мы бы оказались в положении тех, кто заявляет, что незначительные повседневные про­цессы человека систематически регулируются, тогда как системообразующие процессы не подчиняются никакой более крупной, объем­лющей системе. Мы не в праве настаивать на личной законосо­образности элементов человеческого поведения и в то же время до­пускать, что паттерны человеческого поведения лишены всякой за­коносообразности. Равно как было бы нелепо стоять на том, что эти элементы подчиняются личной системе, тогда как образованные ими паттерны поведения могут эволюционировать только в рамках надличной системы.

Данная проблема представляет собой особый случай проблемы соотношение детерминизма и свободы воли, которую мы обсуждали в предыдущих разделах. Нами было высказано предположение, что детерминизм и свобода воли - это два комплементарных аспекта струк­туры. Они так же не могут существовать друг без друга, как верх без низа или правое без левого. Ни свобода воли, ни детерминизм не бывают абсолютными. Любое существо свободно относительно чего-то, и оно же детерминировано относительно чего-то другого.

Решение, предложенное для проблемы соотношения детерминизма и свободы воли, дает нам образец для понимания того, как люди могут меняться и все же считаться закономерными явлениями природы. У человека система истолкования образована комплементарными и суперординатными и субординатными отношениями. Субординатные системы детерминированы теми суперординатными системами, введении которых они находятся. Со своей стороны, суперординатныe системы вольны вызывать реорганизацию среди подчиненных им систем.

Именно это и обеспечивает системе личных конструктов свободу и детерминизм. Изменения, происходящие по мере того, как человек продвигается к созданию более подходящей для антиципирования событий системы, можно считать находящимися под контролем имеющейся у него системы более высокого ранга. В своей роли, отождествляющей его с собственной верховной системой, данный человек свободен относительно тех субординатных изменений, которые он пытается провести. В своей роли последователя собственных основополагающих принципов он считает свою жизнь детерминированной ими. Как в правительственных кругах инструкции могут изменяться только в рамках твердых директив, директивы - в рамках принятых парламентом непреложных законов, а законы - в рамках незыблемой конституции, так и наши личные конструкты изменяются только в пределах подсистем конструктов, а подсистемы - в пределах более объемлющих систем.

Наша позиция состоит в том, что даже те изменения, которые конкретный человек пытается совершить в себе самом, должны быть истолкованы им же. Новая перспектива, которую человек приобретает опытом, сама является событием и, будучи событием в его жизни, требует своего истолкования, если, конечно, он хочет извлечь из нее хоть какой-то прок. На самом деле, человек даже не сможет достигнуть этой новой перспективы, если до этого у него не будет более широкого взгляда, в рамках которого ее можно истолковать. Выражая ту же мысль иначе, мы могли бы сказать, что человек научается опре­деленным вещам отнюдь не в силу природы направленных на него стимулов; он усваивает только то, что его предназначенная для этой цели структура позволяет увидеть в стимулах.

23. Термины

а. Проницаемость (
permeability
).
Здесь мы вводим в состав пси­хологии личных конструктов специальный конструкт, которым будем довольно часто пользоваться в последующих разделах этой книги. В частности, в разделе, посвященном психотерапии и способам содейст­вия людям в выработке нового взгляда на свою жизнь, мы предпола­гаем призвать на службу идею проницаемости суперординатных кон­структов.

Конструкт проницаем, если он впускает в свой диапазон при­годности новые элементы, еще не истолкованные в его рамках. Пре­дельно конкретный конструкт, если бы таковой существовал, был бы совершенно непроницаемым, поскольку состоял бы из строго опре­деленных элементов - только этих и никаких других. Такой конст­рукт просто должен быть непроницаемым.

Разумеется, существуют относительные градации проницаемо­сти и непроницаемости. У одного человека конструкт 'хороший-пло­хой' мог бы оказаться достаточно проницаемым, чтобы позволять ему расценивать многие новые идеи и знакомства как хорошие или пло­хие. У другого же конструкт 'хороший-плохой' мог бы включать мно­жество вещей, но при этом не быть открытым для многих новых со­бытий; большинство хороших, равно как и большинство плохих вещей, уже помечено у него соответствующими ярлыками - и этот человек почти истощил свой запас таких ярлыков.

Понятие проницаемости как характерного признака концептуа­лизации ведет свое происхождение от кропотливых исследований Л. С. Мак-Горана (L. S. McGaughran), подходившего к проблемам конептуализации эмпирически и индуктивно. В результате своих разысканий ему удалось показать, что некоторые весьма абстрактные характеристики вербального поведения человека предсказывали его невербальное поведение при обращении с конкретными предметами. [ Мак-Горан не употребляет этот термин в своих публикациях, однажды в разговоре он предложил слово проницаемость для обозначения одного из аспектов концептуализации, им же и абстрагированного. Для своих целей он считал проницаемость более полезным измерением концептуализации, чем классическую ось 'абстрактное-конкретное'.

При нашем собственном употреблении этого термина конструкт, который мы называем проницаемым, не обязательно является нео­тделенным, непоследовательным, всеобъемлющим или просто слабым. Он может быть совершенно определенным, практически не иметь тенденции к изменению, включать элементы, похожие в других отношениях, и быть прочным. Когда мы говорим, что конструкт проницаем, мы указываем лишь на описанный нами особый вид пластичности - способность включать новые элементы.

Необходимо признать, что когда к контексту конструкта добав­ится новые элементы, то у самого конструкта обнаруживается тенденция к незначительному изменению. Абстракция А и В относительно С, вероятно, изменится, когда будет учтено еще и D. По этой те проницаемые конструкты могут время от времени обнаруживать тенденцию к незначительному изменению. Но этот сдвиг минимален, и совсем не изменение мы имеем в виду, когда говорим о проницаемости.

В более ранних формулировках теории личных конструктов мы употребляли термин 'устойчивые аспекты' вместо термина 'проницаемость'. Проницаемые конструкты, поскольку они обладают эластичностью при воздействии нового опыта, действительно обнаруживают тенденцию к устойчивости; однако, 'проницаемость' - это точный и операционально более полезный опознавательный с тех видов конструктов, которые мы имеем в виду, чем 'устойчивость».

Мы не обязательно говорим об устойчивости в смысле долго­вечности или каких-то постоянных качеств, хотя определенная про­ницаемость конструктов придает им прочность. Не указываем мы с необходимостью и на непоколебимую твердость конструкта перед лицом повторных, систематических неудач в адекватном антиципировании событий.' Скорее мы говорим о тех аспектах системы, кото­рые способны охватить большее количество новых субординатных вариаций и которые меньше разрушаются под воздействием непред­виденных житейских неприятностей.

Конструкт, или аспект человеческой системы истолкования, можно назвать проницаемым, если он так устроен, что позволяет разборчиво добавлять новый опыт и новые события к тем, кото­рые он уже охватывает. Конструкт, «относящийся к жизни спокой­но», и есть проницаемый конструкт. Именно под началом таких конструктов субординатные аспекты принадлежащей человеку сис­темы истолкования могут систематически изменяться, не вызывая полного краха его психологического хозяйства. И все же иногда такого краха не избежать. Часто на базе клиники мы можем на­блюдать так называемую «декомпенсацию», имеющую место у кли­ента на протяжении нескольких дней или недель. И мы имеем воз­можность видеть, как хрупкость и непроницаемость его системы истолкования не позволяла поддержать те перемены, которые кли­ент считал необходимым провести. Но подробнее об этом мы по­говорим позднее.

Конструкт, относящийся к классу проницаемых, имеет больше качеств теоретической, чем гипотетической научной формулировки. Гипотезу умышленно конструируют относительно непроницаемой и хрупкой, с тем, чтобы невозможно было сомневаться в ее объеме и колебаться по поводу того, разбивается ли она вдребезги или остает­ся целой и невредимой в конце Эксперимента; Теория строится не столь жесткой. Она формулируется в относительно проницаемых терминах, с тем, чтобы мота в будущем охватить многие вещи, о которых мы пока еще и не думали. Иначе говоря, она формулируется в допускаю­щей расширение форме. Тем самым теория провоцирует широкое множество экспериментальных поисков и в то же время мирится с ними, хотя некоторые из них могут вестись даже в прямо противоположных направлениях.

Подобно тому как у ученого-экспериментатора замыслы и планы следующих друг за другом экспериментов могут подвергаться по­степенным изменениям, характер которых всегда подчинен в большей степени теоретическим аспектам его системы, так и любой человек независимо от того, занимается ли он наукой или нет, может видоизменять свою систему истолкования в направлениях, которые подчинены более проницаемым аспектам его системы. То, как ученый пользуется своей теорией для достижения поставленной цели, это частный случай. Мы же пытались в этом королларии указать на более общий случай.

б
.
Варианты
(variants).
Замещающие друг друга конструкты можно рассматривать как варианты. Предположим, что кто-то начинает с конструкта 'боязнь-господство' и меняет его на конструкт '•ува­жение-презрение'. Несмотря на то что когда-то он делил своих знакомых на тех, кого боялся, и тех, над кем имел власть, этот человек может - по мере того как становится более зрелым - перейти к делению знакомых ему людей на тех, кого он уважает, и тех, к кому отно­ся с презрением. Но чтобы произвести такую замену, ему нужен еще один конструкт, в диапазоне пригодности которого находится конструкт 'боязнь-господство' и который к тому же достаточно проницаем, чтобы вместить новую идею 'уважение-презрение'. Эти два конструкта, старый и новый, и есть варианты.

Проницаемым конструктом, в диапазоне пригодности которого кат эти варианты, может быть такая категория, как 'зрелость-детскость'. Тогда аттитюд 'боязнь-господство' можно было бы истолковать как «детскую» позицию, а аттитюд 'уважение-презрение' -счесть относительно «зрелым» взглядом. Или может оказаться так, что и старый, и новый конструкт видятся сходными относительно зрелости сравнительно с детскостью. В первом случае человек сочтет свой новый аттитюд контрастирующим старому в этом отношении; в последнем –он будет считать новый аттитюд, в .сущности, подобным старому.

Психотерапевт, занимающийся психологической перестройкой жизни своих клиентов, в реальной практике встречается с перехода­ми обоих типов. Существенной особенностью в ракурсе предполо­жительной структуры этой теории является то, что любой переход нуждается в подведении под некое первостепенное истолкование, ко­торое достаточно проницаемо, чтобы принять новый конструкт в свой контекст. На практике крайне трудно достичь обширных психотера­певтических результатов у клиента, чьи суперординатные структуры непроницаемы и чьи основные концептуализации по большей части коренятся исключительно в прошлом.

Клиент, чьи основные структуры полностью проницаемы, так­же преподносит определенные терапевтические проблемы. Ряд струк­тур, для которых, возможно, было бы лучше закрыть их контексты, с тем чтобы ими не пользовались для рассмотрения новых идей, могут создавать трудности клиенту, когда он истолковывает изменения, про­исходящие в нем самом. Однако мы опережаем себя в изложении пси­хологии личных конструктов! Поэтому специальные проблемы, воз­никающие при психологической перестройке жизни, прибережем для последующего обсуждения.

К. Королларий о фрагментации

24. Формулировка короллария о фрагментации

Человек может последовательно пользоваться множеством подсистем истолкования, которые инференциально" несовмести­мы друг с другом".

"Т.е. не предполагают возможности перехода от одной подсистемы к другой ло­гически непротиворечивым способом

У человека система истолкования находится в состоянии непре­рывного изменения. Однако, даже если она флуктуирует в границах перординатной системы, следующие друг за другом формулировки, создаваемые человеком, могут и не выводиться одна из другой. Возможно, то, что Вилли думает сегодня, нельзя прямо вывести из того, что он думал вчера. Тем не менее, его смещение, в свете нашего короллария о модуляции, согласуется с более устойчивыми аспектами| его системы. Осторожность заставляет нас сказать уже сейчас, что новые конструкты - это не обязательно прямые дериваты или особые случаи старых конструктов человека. Мы можем быть уверены только в том, что изменения, имеющие место при переходе от старых конструктов к новым, происходят в рамках более крупной системы.

Тогда эти более крупные системы, возможно, уже претерпели вменение (разумеется, в рамках еще большей системы) под воздействием старого конструкта. В таком случае и в таком смысле старый конструкт является законным предшественником нового конструкта. Однако если между ними существует родство, то не прямое, а по боковой линии. Старый и новый конструкты могут сами по себе оказаться инференциально несовместимыми друг с другом.

Это важный королларий. Он должен сделать еще яснее предполагаемую необходимость отыскания «правящей» системы конструктов для того, чтобы объяснять поведение людей в противоположность стремлению просто объяснять каждый кусочек поведения как непосредственно вытекающий из предшествующего ему поведения. Если то-то хочет понять направление потока сознания, он должен сделать больше, чем только нанести на карту его истоки; ему нужно знать особенности местности, по которой он течет, и объем паводка, который может прорезать новые русла или размыть старые.

Это и есть та точка, где статистическая теория выборочного метода может сбить нас с пути, если мы не будем достаточно осторожны, чтобы пользоваться ею разборчиво. Когда мы предпринимаем идиографическое исследование, анализируя выборку из генеральной совокупности предыдущих образцов поведения, то можем совершить. ошибку, предполагая, что выборка последующих образцов поведения будет извлекаться из генеральной совокупности с точно такими же параметрами. Такого рода вывод мог бы заставить нас поверить, буд­то 4-летний ребенок, сосущий палец по 15 часов в день, повзрослев, оказался бы тем человеком, который, по всей вероятности, сосал бы свой палец 15 часов в день. Если же мы обращаемся к теории выбо­рочного метода в рамках номотетического подхода, то можем совер­шить ошибку иного рода. Мы можем предположить, что, поскольку большинство людей вообще не сосут палец, данный конкретный ре­бенок, повзрослев, станет тем человеком, у которого будет напрочь отсутствовать эта редкая привычка.

У нас меньше шансов ошибиться, если мы не поленимся взгля­нуть на эту проблему так, как предлагалось в предыдущей главе. Если мы изучим выборку прошлых образцов поведения и извлечем общее абстрактное правило, но исходя не из количественного предсказания поведения того же порядка, а из абстракции или «правящего» конст­рукта такого поведения, мы, вероятно, сумеем разрешить нашу проб­лему. Возможно, мы придем к ответу наподобие следующего: выбор­ка образцов поведения этого конкретного ребенка, по-видимому, извлечена из генеральной совокупности образцов поведения со сред­ним временем сосания пальца, равным 15 часам в день. До этого мо­мента мы пользовались только теорией выборочного метода в рамках идиографического подхода. Теперь попробуем сформулировать по­нятие. Теория выборочного метода вряд ли поможет нам это сделать; впрочем, нет никаких оснований ожидать от нее такой помощи. Да­вайте посмотрим на другие образцы поведения этого ребенка таким образом, чтобы можно было истолковать их, сформировать конструкт или, еще лучше, раскрыть собственное истолкование ребенка, верба­лизованное или невербализованное, при котором эти иные образцы поведения появляются. Итак, мы наблюдаем за другими образцами поведения. Мы произвели их выборку также идиографически. По­скольку конструкт - это способ видения вещей похожими и в то же время отличающимися от других вещей, мы будем искать такой ас­пект, в котором некоторые из образцов поведения ребенка сходны и одновременно отличны от других образцов его поведения. Пользуясь общепринятой категорией 'абстракции', мы абстрагируем его пове­дение и, возможно, придем к такому конструкту, как 'оральное пове­дение', либо 'глотательное поведение', либо 'успокаивающее пове­дение', либо 'нарциссическое поведение'. На этой, второй, ступени нашего объяснения мы воспользовались формированием понятия, а не теорией выборочного метода.

В качестве третьего шага перейдем в номотетическую систему и испытаем наш заново сформулированный конструкт. Посмотрим, подходит ли он к другим детям, можно ли аналогичным образом ис­толковать их поведение как содержащее элементы, часть которых ус­тойчиво попадает в категорию нашего конструкта орального поведе­ния, а другая их часть - явно нет. Опять-таки мы занимаемся формированием понятия или процедурой сортировки, а не выбороч­ным статистическим исследованием в обычном смысле.

Четвертый шаг состоит в том, чтобы посмотреть, подходит ли данный конструкт к поведению взрослых. И это снова происходит в рамках номотетического подхода.

Пятый шаг - статистическое выборочное исследование с пози­ции номотетического подхода. Мы выясняем, коррелируют или нет выборочные образцы детского поведения, относящиеся к сконструи­рованному нами абстрактному типу, с выборочными образцами взрослого поведения, относящимися к тому же типу конструкта. Предположительно нам непременно нужно изучить одних и тех же людей -'сначала как детей, а затем как взрослых, хотя при определенных допущениях мы можем изучать подобную корреляцию и непрямым методом, таким, например, как сопоставление детей со взрослыми по тем или иным релевантным переменным, о которых уже известно, что они остаются довольно постоянными на протяжении жизни Все же отметим, что выборочное исследование и формирование понятия не являются совершенно разобщенными процессами, хотя в елях предшествующего обсуждения было удобно представить их таковыми. При выборочном исследовании выдвигают определенные гипотезы (экспериментальную и нулевую) относительно того аспекта в котором две выборки похожи, и затем проверяют их.

25. Проблема согласованности

Одно из затруднений, возникающих при вынесении на обсужде­ние системы наподобие психологии личных конструктов, состоит в ожидании читателя, что всякая истинная система конструктов долж­на быть строго логической и внутренне полностью согласованной. Однако беспристрастное наблюдение за нашим собственным поведе­нием и мышлением открывает такое, что трудно себе представить, как подобная идеальная система могла бы существовать в действи­тельности. Согласованность совсем не легкое понятие, если мы хо­тим пользоваться им осмысленно. Что с чем согласуется? Сосание пальца в детстве согласуется с сосанием пальца в период взрослости? Или же оно согласуется с курением трубки взрослыми? А может быть, с накоплением имущества? Или с финансовым успехом? И есть ли что-то такое, с чем оно не согласуется? Разве вообще есть что-то, что не согласуется с чем-то еще?

Если все можно примирить и заставить выглядеть согласованным с чем угодно еще, понятие согласованности не отвечает нашим норма­тивным требованиям к конструкту - отношению, в котором по мень­шей мере две вещи сходны между собой и в то же время отличны, по меньшей мере, от еще одной вещи. Если понятие согласованности - не конструкт, то оно не может нам помочь антиципировать события. А если это так, то понятие согласованности бесполезно для науки, чья Цель - предсказание. До тех пор пока мы не наделим это понятие осо­бым значением, которое придает ему статус конструкта как в глазах человека, стремящегося согласовать отрезки своего поведения, так и в глазах наблюдателя, пытающегося понять эти отрезки и поведение в целом, на термин 'согласованность' лучше не полагаться.

Прежде чем обсуждать особый способ понимания согласован­ности, давайте уделим немного времени теме внутренней согласован­ности (self-consistency), составляющей основание некоторых совре­менных неофеноменологических систем: теории Я-концепции Рэйми (Raimy), теории внутренней согласованноспГЛеки (Lecky), клиенто-центрированной терапии Роджерса (Rogers) и теории феноменально­го поля Снигга (Snygg) и Кэмбса (Combs). Все эти современные тео­рии имеют немало сходства с теорией личных конструктов, что дела­ет важным в ходе нашего обсуждения время от времени отмечать их отличия, равно как и их сходство с ней.

Теория внутренней согласованности Леки (Lecky) трактует со­гласованность так, будто она является качеством представлений, при­надлежащих конкретному человеку. Он говорил, что один способ спра­виться с несогласованностью - попытаться принизить или свести к нулю значение тех объектов или лиц, в связи с которыми возникло чуждое представление. Другой способ - «заново интерпретировать беспокоящий инцидент таким образом, чтобы его можно было асси­милировать». Еще один способ - «изменить мнение человека о са­мом себе». Все это кажется достаточно разумным, но вскоре заста­ешь себя на мысли о том, что хотелось бы знать, чем же все-таки образуется согласованность или несогласованность.

Частично ответ на этот вопрос, предвосхищенный, видимо, самим Леки, пусть он и не выражал его столь многословно, состоит в том, что согласованность и несогласованность представляют собой личные яр­лыки. То, что один воспринимает как несогласованность, другому пред­ставляется согласованностью. Хотя Леки занимался, главным образом, проблемой согласованности и несогласованности новых представлений с основополагающим представлением о себе, его взгляд на согласованность per se сводился к тому, что это - качество, приписываемое конк­ретным человеком собственному опыту. В терминах нашей теории его «согласованность» - это конструкт, и при том личный конструкт.

Но сказать, что конструкт 'согласованность-несогласованность* является личным, еще недостаточно для того, чтобы сделать его при­менимым. Когда мы придерживаемся двух взглядов, которые согласуются между собой, ожидается, что мы выбираем в соответствии с ними сходные или по крайней мере совместимые линии действия. Два взгляда не согласуются, если они требуют от нас выполнения невозможного трюка: одновременно двигаться в противоположных направлениях. Они не согласуются, если заставляют нас антиципировать два совместных события. Ключ к надлежащему наклеиванию ярлыка «согласованность» лежит в нашем основном постулате; процессы кон­кретного человека, в психологическом плане, направляются по тем каналам, в русле которых он антиципирует события. Операциональ­ное определение согласованности можно записать, исходя из того, как антиципируются события. Отменяют ли друг друга те ставки, кото­рые мы ставим на исход жизни, или же они суммируются?

Наш королларий о фрагментации утверждает, что человек мо­жет последовательно пользоваться множеством подсистем истолко­вания, которые инференциально несовместимы друг с другом. Это означает, что его последующие ставки на поворот второстепенных событий могут не всегда складываться с его более ранними ставками. Значит ли это, что его личность структурируется только относитель­но его второстепенных антиципации? Конечно же нет'

Королларий о фрагментации является отчасти производным от короллария о модуляции. В этом последнем говорилось, что измене­ние в принадлежащей конкретному человеку системе истолкования ограничивается проницаемостью тех конструктов, в диапазоне при­годности которых лежат варианты. Мы не предполагали, будто изме­нение истолкований у человека подчинено всем предыдущим (во вре­мени) аспектам его системы. Наше предположение ограничивается тем, что согласованность служит законом только в контексте более проницаемых аспектов системы.

Теперь, когда мы предложили более операциональное определение согласованности, цель короллария о модуляции должна стать яснее. Ко­ролларий о фрагментации развивается в качестве эксплицитного утверж­дения о несогласованности того вида, какую королларий о модуляции до­пускает имплицитно. Королларий о модуляции допускает несогла­сованность между подсистемами. Точнее, он дозволяет последовательное использование подсистем, которые сами по себе не аддитивны.

Утверждая несколькими предложениями раньше, будто ставки человека на поворот второстепенных событий могут и не складываться с его более ранними ставками, мы спрашивали, не значит ли это, что его личность структурируется только относительно его второстепен­ных антиципации. Нашим ответом было односложное, но выразительное «нет». Рассматривая королларий о фрагментации в контексте ко­роллария о модуляции можно дать более обстоятельный ответ. Теперь мы вправе сказать: хотя и может казаться, что ставки человека на по­ворот второстепенных событий не складываются, его ставки на исход жизни имеют-таки тенденцию к суммированию. Возможно, он и не выигрывает каждый раз, но его ставки в более широких контекстах не аннулируют одна другую полностью. Суперординатные проницае­мые элементы его системы могут не вербализовываться, быть в боль­шей степени «вегетативными», чем «духовными», или видеться тем, что Адлер назвал бы «стилем жизни»; но они есть часть системы, и потому могут рассматриваться с точки зрения своих законосообраз­ных проявлений, как и с точки зрения своих свободных аспектов.

Так же как в случае дискуссии вокруг соотношения идиографического и номотетического подходов и вокруг проблемы детерминиз­ма и свободы воли, только учитывая имеющие место относительные уровни абстракции и обобщенности или уровни проницаемости-непроницаемости, с которыми мы имеем дело, или, короче, только рассматривая нашу проблему исходя из системы личных конструктов человека и его попыток антиципировать события, мы сможем прийти к удовлетворительному ответу на важный психологический вопрос: как человеческий организм может быть организованным и тем не менее обнаруживать дезорганизованное поведение.

26. Дополнительные следствия короллария о фрагментации

Поскольку у человека изменение в системе истолкования подчи­нено некоторым более проницаемым аспектам его системы, всякий раз, когда его поведение или представления подвергаются изменению, он Должен тем или иным способом призвать на помощь тот проницаемый конструкт, который обеспечивает Связующую нить его актов поведения. Если такой проницаемый конструкт имеет не слишком четкую структуру или недостаточно проницаем, человеку, возможно, придется отказаться от его использования и отчаянно искать новые пути осмыс­ления жизни. Эти отчаянные попытки сформировать новое широкое понятие могут производить до странности новые конструкты по мере того, как он старается найти отношения, в которых конкретные собы­тия жизни имеют определенные сходства и различия.

Не найти более ясного примера ослабления способности чело­века приспосабливаться к жизненным перипетиям вследствие непро­ницаемости его суперординатных конструктов, чем случай клиента с компульсивным неврозом, испытывающего выраженный процесс де­компенсации. Система конструктов такого клиента типично непро­ницаема; для каждого нового жизненного опыта ему требуется от­дельная «ячейка» и он буквально высчитывает свои антиципации событий с помощью детально разработанных псевдоматематических построений. Такой человек давно привык подводить свои принципы под определенные родовые категории. Множество разных подсистем истолкования, инференциально несовместимых друг с другом, может - в потоке бурно развивающихся событий - настолько разрастись, что ему будет трудно определить его, чтобы отыскать готовые суперординатные конструкты, которые достаточно проницаемы или расширяе­мы для поддержания полной согласованности. И он начинает созда­вать новые конструкты. Хотя наш клиент практически не имеет успешного опыта формирования понятий на проницаемом уровне, формируемые им конструкты относятся как раз к такому типу поня­тий. Они могут представлять собой генерализованные подозрения по поводу мотивов других людей, а также быть связаны с пересмотром отношения к жизни и смерти. Кроме того, они могут заставить такого человека антиципировать реальность в самых причудливых образах.

Толерантность конкретного человека к несовместимости в его истолковании повседневных событий ограничивается еще и опреде­лением «правящих» конструктов, на проницаемость которых он рас­считывает, чтобы придать жизни ее полный смысл. Если эти конст­рукты настолько вольно определены, что ему трудно организовать себя, как это бывает в эмоциональном состоянии, можно увидать его меняющим туда-сюда линию своего поведения или сводящим взрослое поведение к детскому стереотипу, который хотя и не очень подхо­дит для существующего положения, тем не менее, видимо, обеспечи­вает оптимальные антиципации на данный момент. Кроме того, в этом случае мы видим, что происходит, когда проницаемость и ясность су­перординатных конструктов перестают обеспечивать согласованность, и человек отбрасывается назад к более примитивной и менее действен­ной системе, хотя бы и более проницаемой.

Л. Королларий об общности

27. Формулировка короллария об общности

Психологические процессы одного человека сходны с психо­логическими процессами другого человека в той мере, в какой один опирается на истолкование опыта, сходное с тем, на которое опи­рается другой.

Теперь мы приступаем к обсуждению следствий нашего основно­го постулата в сфере межличностных отношений. Как мы уже указыва­ли, для двух людей вполне возможно оказаться вовлеченными в одни и те же реальные события; но поскольку они истолковывают их по-разно­му, то и переживают эти события по-разному. Так как они истолковыва­ют их по-своему, то антиципировать развитие событий они тоже будут по-своему и, вследствие своих антиципации, будут по-разному вести себя. ; То, что такие различия должны существовать, логически следует из нашего основного постулата, и мы уже заявили об этом в королларии об индивидуальности. Но если у нас есть королларии об индивидуальности должен быть и королларии об общности.

Как и другие королларии, королларий об общности - это лишь разъяснение того, что, по всей вероятности, имплицитно содержится в нашем основном постулате. Если процессы конкретного человека, в психологическом плане, направляются по тем каналам, в русле ко­торых он антиципирует события, и если он антиципирует события путем истолкования их повторений, вряд ли покажется неожиданным наше предположение о том, что когда два человека опираются на оди­наковое истолкование опыта, то их психологические Процессы, веро­ятно, должны дублировать друг друга. С первого взгляда это утверж­дение кажется невинным. Но по мере того, как мы внимательно изучаем этот королларий, мы обнаруживаем, что он имеет ряд след­ствий, не являющихся общепринятыми среди психологов.

Важно еще раз подчеркнуть, что мы не утверждали и не утверж­даем, будто, если один человек испытал те же События, что и другой, он будет дублировать психологические процессы этого другого. Дан­ное предположение принадлежит стимульно-реактивной психологии и в ее собственных глазах является полностью приемлемым. Однако, это не наше предположение, и поскольку мы не захотели его принять, то можем свободно развивать свою теоретическую позицию в направ­лениях, не доступных приверженцам стимульно-реактивной психо­логии. С упорством, достойным лучшего применения, мы могли бы утверждать, что два человека с идентичным жизненным опытом, ве­роятно, имеют идентичные психологические процессы. Но в этом виде наше утверждение чревато неправильным пониманием, если только читатель не будет четко представлять себе, что именно мы подразу­меваем под опытам (experience). Возможно, ему пришлось бы воз­вращаться к нашему обсуждению короллария об опыте для того» что­бы уяснить отличие нашей позиции от позиции стимульно-реактивной теории. Поэтому мы предпочитаем формулировать ее таким образом, как это имеет место в рассматриваемом королларий» а именно, что психологические прорцессы двух лиц будут настолько сходными, на­сколько сходными оказываются их истолкования опыта.

Одно из преимуществ этой позиции состоит в ненужности пред­положения, будто потребовались бы совершенно одинаковые события в жизни двух людей, чтобы заставить их поступить одинаково. Двое могут действовать одинаково, даже если каждый из них подвергся действию весьма различных феноменальных стимулов. Основанием для сходного поведения мы считаем сходство в истолкованиях событий, а вовсе не тождественность самих событий. И в этом случае, так же как в вопросе о научении, мы полагаем, что психолог способ­ен лучше понять своих испытуемых, если он исследует то, как они истолковывают воздействующие на них стимулы, чем если он всегда принимает без доказательств свое истолкование этих стимулов. Говоря языком нашего короллария о модуляции, мы считаем, что психологам нужно использовать более проницаемые конструкты в собственных системах, с тем, чтобы они могли лучше категоризовать различные толкования своих испытуемых.

С феноменологической точки зрения, строго говоря, никакие два человека не могут иметь одинаковых истолкований или одинаковых психологических процессов. В этом смысле наш королларий об общности был бы далек от реальности. Но то, что мы имеем в виду, заключается в следующем: в той мере, в какой мы способны истолковать толкования двух других людей как сходные, мы можем ожидать, о их психологические процессы можно будет также истолковать как сходные.

28. Термины

а
.
В
той
мере
(to the extent).
В нашем королларий об индивидуальности мы заняли твердую позицию в отношении того, что люди отличаются друг от друга своим истолкованием событий. Может показаться, будто королларий об общности заключает в себе противоречие с этим предшествующим ему утверждением. Но когда мы говорим, что люди отличаются друг от друга, то не исключаем возможности существования определенных отношений, в которых их можно истолковать как похожих друг на друга. Сказать, что Джеймс отличается от Джона, не значит сказать, будто Джеймс и Джон не имеют ничего общего. Фактически, сказать, что две вещи отличаются друг от друга во всех мыслимых отношениях, значит достичь предела обо­собленности и окончательно запутать слушателя в существе всего этого вопроса. Не меньшее замешательство можно вызвать, сказав, что две вещи подобны друг другу во всех мыслимых отношениях; ибо тогда остается лишь удивляться, как вообще их можно считал, двумя вещами.

Сказанное нами в королларии об общности не противоречит тому, что мы предположили в королларии об индивидуальности. Упот­ребляя термин 'в той мере', мы тем самым указываем, что обознача­ем всю совокупность аспектов, в которых принадлежащие двум ли­цам истолкования опыта могут быть сами истолкованы как сходные. То, что останется еще много отношений, в которых эти двое сохранят свою индивидуальность, не требует доказательств, - об этом позабо­тился наш королларий об индивидуальности.

б
.
Истолкование
опыта
(construction of experience).
Опыт, как мы его определили, - это вопрос последовательного истолкования со­бытий. Тогда истолковать опыт - значит критически оценить итог этого последовательного процесса истолкования. Следовательно, если два человека сходным образом оценивают свои последовательные интер­претации, их поведение, скорее всего, обнаружит сходные особенно­сти. Развитие их мышления в личной истории жизни не обязательно должно быть похожим, нужно только, чтобы сходным был результи­рующий критический анализ. Поэтому основание для сходства дейст­вий этих людей обеспечивается не подобием их опыта, а сходством теперешнего истолкования ими своего опыта.

Под истолкованием опыта мы не обязательно имеем в виду пре­дельно вербализованные интерпретации - и не устаем это повторять. Человек может истолковывать свой опыт, почти не прибегая к словам, как, например, при некоторых условных рефлексах. Даже те истолко­вания, которые выражаются в словах, не обязательно сходны только потому, что похожи слова. И наоборот, двое могут пользоваться, по существу, одинаковыми истолкованиями своего опыта, но выражать их совершенно непохожими словами.

29. Следствия короллария об общности

Нельзя не заметить, что определенные группы людей ведут 5я сходным в определенных отношениях образом. Какие-то из их сходств связаны со сходством их возраста, какие-то - со сходством ожиданий членов группы в отношении друг друга, какие-то еще - со сходством опыта или других видов истолкования действительности. Фактически, если мы захотим, то можем подойти к вопросу о сходстве между людьми с любой из многих возможных точек зрения.

Одним из распространенных и интересных подходов к сходствам различиям между людьми является культурная перспектива. Обычно, как подразумевает сам термин 'культура', этот подход предполагает наблюдение за людьми, объединенными в группы в соответствии с их воспитанием и условиями жизни. По существу это означает, что культурные сходства и различия понимаются на основе стимульно-активной теории.

Однако иногда полагают, что культура подразумевает сходство в ожиданиях членов группы в отношении друг друга. Такая интерпретация культуры шире распространена в социологических, чем в психологических теориях. Возможно, психологи избегают этого подхода из-за того, что он, по-видимому, требует интерпретировать поведение больше одного человека зараз; они предпочитают подход, позволяющий им выводить свою систему из наблюдений над отдельным человеком.

Когда психолог понимает культуру исходя из сходства ожиданий, у него есть возможность продвигаться от этой точки в одном из двух направлений. Он может рассматривать ожидания других как стимулы, воздействию которых подвергается каждый человек; или он может понимать культурное сходство между людьми как, по существу, сходство в восприятии взаимных ожиданий. Последний ход переносит акцент обратно на перспективу отдельного человека. Разумеется, это и есть тот подход, которого можно бы было от психолога, если бы он опирался на психологию личных конструктов.

Взгляд на культуру с точки зрения сходства ожиданий согла­суется с теорией личных конструктов и в другом отношении. Наш основной постулат предполагает, что психологические процессы конкретного человека направляются по тем каналам, в русле кото­рых он антиципирует события. Это делает психологию личных кон­структов антиципаторной теорией поведения. Часть реальных со­бытий, которые она антиципирует, представляет собой поведение других людей. В таком случае теория личных конструктов могла бы объяснить культурное сходство не только исходя из предпочте­ния личной перспективы простому воздействию социальных сти­мулов, но также исходя из содержания антиципации отдельного человека в отношении поведения других людей и, соответственно, содержания его мыслей относительно того, какого поведения ожи­дают от него другие.

При интерпретации социального поведения мы сталкиваемся со спиралевидной моделью. Джеймс антиципирует, как поведет себя Джон. Кроме того, Джеймс антиципирует, как, по мнению Джона, будет вести себя он, Джеймс. Далее Джеймс антиципирует, как Джон пред­ставляет себе, что он, Джеймс, ожидает в отношении будущего пове­дения Джона. Вдобавок, Джеймс антиципирует, что Джон думает в отношении того, что Джеймс ожидает, что Джон предскажет в отно­шении его, Джеймса, действий. И так далее! Это напоминает нам зна­менитый рисунок кота, смотрящегося в зеркало. В сложных со­циальных ситуациях, как, например, в психотерапии, человек может обрести себя, вглядываясь в другого человека посредством такого бес­конечного ряда рефлексий.

Теория личных конструктов подходит к проблемам общности поведения, в первую очередь, с точки зрения отдельного человека. Кроме того, она трактует его точку зрения как антиципирующую. Из чего следует, что наш подход к культуре и групповому поведе­нию осуществляется через изучение сходств и различий в антиципациях конкретного человека, а также тех каналов, которые он соз­дает для того, чтобы делать свои предсказания. Нас интересует не только сходство в предсказаниях людей, но и в том, как они приходят к своим предсказаниям. Люди принадлежат к одной культурной группе не просто потому, что ведут себя сходным образом, но и потому, что ожидают того же от других членов группы, а, главным образом, потому, что истолковывают свой опыт одинаковым образом. Именно этому последнему сходству психология личных конструктов придает особое значение.

М. Королларий о социальности

30. Формулировка короллария о социальности

В той мере, в какой один человек истолковывает процессы истолкования другого, он может играть роль в социальном процессе, включающем этого другого человека.

Хотя общие или сходные культурные истоки склоняют людей к Ому, чтобы воспринимать события одинаково и вести себя сходным образом, это не гарантирует не только культурного прогресса, но даже ; социального согласия. Воины, выросшие из зубов дракона, посеянных Ясоном, имели много общего, однако из-за неверного взаимоистолкования мотивов не смогли объединиться в созидательном предприятии и вскоре истребили друг друга. Для того чтобы играть' инструктивную роль по отношению к другому человеку, нужно не только сходиться в известной мере с ним во взглядах, но хотя бы частично принимать его самого и его образ видения фактов. Мы можем выразить это иначе: человеку, желающему играть конструктивную роль в социальном процессе с другим человеком, нужно не столько истолковывать то, что другой человек делает, сколько эффективно истолковывать точку зрения этого другого.

Здесь мы имеем точку роста для социальной психологии. Пыта­ясь выдвинуть на передний план психологии понимание личных кон­структов и признавая, как королларий нашего основного постулата, категоризацию совершаемых другими людьми попыток истолкования в качестве основы для социальной интеракции, мы тем самым сказа­ли, что социальная психология должна быть психологией межличностного взаимопонимания, а не только психологией общ

его взаимо­понимания.

Мы можем истолковывать то, что думают другие люди, на раз­ных уровнях. Ведя машину по скоростному шоссе, например, мы рискуем своей жизнью по сто раз на дню, делая ставку на точность наших предсказаний поведения водителей встречных машин. Орга­низованный, крайне сложный и точный рисунок дорожного движе­ния - действительно поразительный пример людей, предсказываю­щих поведение друг друга посредством категоризации восприятия ситуации глазами разных водителей. Но фактически каждый из нас почти ничего не знает о высших мотивах и сложных стремлениях водителей встречных машин, от поведения которых зависят наши жизни. Достаточно, в целях избежания столкновений, чтобы мы по­нимали или категоризовали лишь некоторые специфические аспек­ты их систем истолкования. Если же мы хотим понять их на более высоких уровнях, то должны остановиться, выйти из машины и по­говорить с ними.

Если мы в состоянии точно предсказать, как поведут себя другие, мы можем приспособиться к их поведению. А если и другие зна­ют, как распознать то, что мы сделаем, они тоже способны приспосо­биться к нашему поведению и могут, например, уступить нам право проезда. Это взаимное приспособление к точкам зрения друг друга имеет место потому, что - исходя из теории личных конструктов -наша система истолкования категоризует принадлежащие другим си­стемы истолкования в качестве своих объектов, а их системы истол­кования частично делают то же самое с нашей системой. Понимание, ' хотим мы того или нет, не достигается усилиями одной стороны, оно может быть только обоюдным.

В том, что касается опасностей дорожного движения, автомобилистам совсем не обязательно широкое согласие в отношении их образов видения событий; но в ограниченном диапазоне и на конкретном уровне специфических действий, задаваемых дорожным движением, взаимопонимание должно быть точным. В случае более Южного взаимодействия ролей, например во взаимодействии мужа и жены, взаимопонимание должно покрывать, по меньшей мере, сферу
ведения домашнего хозяйства и достигать, по крайней мере, уровня обобщенности, позволяющего участникам предсказывать поведение друг друга в ситуациях, охватываемых не только правилами домашнего движения».

Один человек может понимать другого лучше, чем тот понимает его. Он может также понимать образы видения событий большего числа других людей. Кроме того, он может понимать другого на более высоком уровне обобщенности. По-видимому, если дело обстоит у какого-то человека относительно группы людей, обладающих которой общностью образов видения событий, он находится в выгодной позиции, чтобы взять на себя роль лидера по отношению к ой группе. Разумеется, могут существовать еще и другие факторы, которые на деле лишают его такой возможности.

Отношение терапевт-клиент служит как раз примером большего понимания со стороны одного члена пары сравнительно с другим. По
мере того как терапевт начинает категоризацию принадлежащей клиенту системы истолкования в рамках своей системы, ему становится все легче совершенствовать собственную роль в отношении клиента. И тогда у них появляется возможность сообща добиваться успехов в социальном предприятии.

Между прочим, следует признать, что отношение терапевт-клиент бывает в некоторых случаях эффективным несмотря на то, что понимание клиентом системы истолкования терапевта превышает понимание терапевтом системы своего клиента. Некоторые терапевты проводят свои интервью, уделяя настолько много внимания развитию собственных взглядов, что итогом вполне может стать имен-г тип ролевых отношений. Иные клиенты пытаются управлять взаимодействием ролей с целью узнать мысли терапевта, как если бы это могло помочь им преуспеть в жизни, - не позволяя, однако, терапевту проникнуть в то, что они сами думают. Если лесть для него желанна, терапевт рискует потратить время впустую, довери­тельно сообщая свои взгляды клиенту. Вероятно, более законной будет такая ситуация, когда психотерапевт в отношениях с клиентом может с осторожностью вести свою роль и управлять теми истолко­ваниями опыта, Которые он позволяет наблюдать клиенту. Тем са­мым он дает своему клиенту возможность развивать роль при опре­деленных предположениях о терапевте. Терапевт может, исходя из собственного опыта, так преподнести тщательно продуманную точ­ку зрения, что клиент, продвигаясь по пути ее понимания, получает возможность развить основу для понимания других фигур в своем окружении, по отношению к которым ему нужно приобрести уме­ние играть интерактивные роли. В психотерапии это известно как разыгрывание роли
(role playing), и есть множество путей его эффек­тивного применения.

31.
Определение роли

На языке теории личных конструктов роль -
это психологичес­кий процесс, опирающийся на истолкование играющим роль челове­ком тех или иных аспектов систем истолкования, принадлежащих тем, к кому он пытается присоединиться в неком социальном предприя­тии. На менее точном, но более знакомом языке роль определяется как непрерывно разворачивающийся паттерн поведения, вытекающего из понимания человеком того, что думают действующие совместно с ним люди в ходе выполнения его задачи. В разговорном языке роль - это место, да котором некто может действовать в сложившейся груп­пе, даже не дожидаясь сигналов.

Наше определение роли подчеркивает несколько важных мо­ментов. Во-первых, предполагается, что, подобно другим устойчи­вым структурам поведения, роль связана с системой личных конструктов. А это подразумевает, что роль скреплена перспективой ее зрителя и не обязательно вытекает из его совокупного отноше­ния к другим членам группы. Роль - это структура поведения, возникающая, в первую очередь, из принадлежащей конкретному человеку системы истолкования, а не из его социальных обстоятельств. Он исполняет свою роль исходя из собственного понимания аттитюдов партнеров, даже если его понимание минимально, отрывоч­но или ошибочно. Следовательно, этот взгляд на роль невозможно отнести ни к типичному стимульно-реактивному подходу, ни к типичным социологическим представлениям. Мы считаем его, по су­ществу, согласующимся с нашим основным постулатом и ранее сфор­мулированными короллариями.

Во-вторых, нам хотелось бы подчеркнуть, что наше определе­ние роли не эквивалентно понятию 'Я - концепция' как оно использу­ется в некоторых психологических системах. Сознавать себя играющим роль не то же самое, что идентифицировать себя в качестве статичного объекта; скорее, как и все в теории личных конструктов, роль относится к процессу - непрерывной активности. Такая актив­ность осуществляется относительно - и с некоторой долей понима­ния - других людей, которые учреждают исполняемую человеком роль. Третий подчеркиваемый нами момент состоит в том, что наше Определение соединяет роль с социальным процессом. Хотя понятие роли и уместно для психологической системы, рассматривающей поведение отдельных лиц, в нашей системе оно определяется так, чтобы роль зависела от родственных событий в группе из двух или более человек. Помимо того, что исполняющий роль человек организует свое введение, следя за тем, что думают другие члены группы, он ещё должен участвовать, заодно с остальными или против них, в групповом действии. Это дополнительное ограничение нашего определения ли придает со стороны ее исполнителя особое значение званию члена «команды».

Четвертый подчеркиваемый нами момент заключается в следующем: хотя один человек может исполнять, роль в социальном процессе с включением другого человека - благодаря категоризации о6
раза видения событий другим человеком, - понимание не обязатель­но должно быть обоюдным. Т
ем самым один из них исполняет роль в социальном процессе, а другой - нет. Именно этим путем мы пошли при определении роли. Сказанное, однако, не означает, что другого человека не нужно учитывать как фактор при объяснении данного со­циального процесса.

Пятый, и последний, момент, который стоит подчеркнуть, свя­зан с тем, что наше определение роли не настаивает на общности сис­тем истолкования у вовлеченных в социальный процесс людей или на общности лиц, особым образом включенных в разыгрывание ролей. Общность между системами истолкования может повысить вероят­ность того, что одна система окажется способной категоризовать в качестве объекта часть другой системы, но такое событие не будет иметь существенного значения в тех случаях, где роли разыгрывают­ся между одинаково думающими и понимающими друг друга людь­ми. Более того, общность может существовать между двумя людьми, которые тесно общаются друг с другом, хотя ни один из них не в со­стоянии понять другого настолько хорошо, чтобы вовлечься в соци­альный процесс вместе с другим. Общность возможна и без тех вза­имных перцепций, что дают людям возможность понимать друг друга или категоризовать душевные процессы противной стороны. Как это имеет место в психотерапии, когда терапевт настолько тесно иденти­фицируется с присущим клиенту образом видения событий, что уже не может категоризовать душевные процессы клиента; разыгрываемая терапевтом роль обедняется, и социальный процесс заходит в тупик, лишая стороны шансов на продуктивный исход взаимоотношений. Управление перенесением и контрперенесением в психотерапевтичес­ком процессе - пример развития ролей как для клиента, так и для те­рапевта.

Мы показали, что для понимания друг друга людям требуется больше, чем только сходство или общность их мышления. Чтобы люди жили в согласии друг с другом, каждый должен в известной мере понимать другого. Сказанное нами отличается от утвержде­ния, будто каждый должен понимать происходящее так же, как это делает другой, - и этот тонкий момент имеет глубокие следствия для психотерапии. В той мере, в какой люди понимают друг друга, или, формулируя это на языке нашей теории, в той степени, в кото­рой их системы истолкования поддаются взаимной категоризации, их
активность в отношении друг друга можно назвать ролями.
И тогда роль есть направленное развертывание активности исходя из пони­мания одним человеком поведения другого человека или большего числа людей.

Давайте дополнительно удостоверимся, что мы не пренебрегли существованием важного различия между тем, когда два чело-, веха придерживаются одной системы истолкования, и тем, когда два человека понимают друг друга так, что способны играть роли по отношению друг к другу. Возьмем, к примеру, различия в типичных подходах к жизни у мужчин и женщин. Мы полагаем, ник­то из нас не стал бы утверждать, будто мужчины и женщины истолковывают все стороны жизни одинаково. И все же природа не дала нам более изящного примера ролевых отношений и конст­руктивного социального взаимодействия, чем взаимоотношения ополов. Если мы посмотрим на свидетельство природы, нам придется признать, что мужчине часто требуется понять женщину, и наоборот; и нет большей трагедии, чем неспособность достичь тех соглашений, которые благоприятствуют этому виду ролевых взаи­моотношений.

32. Лидерство и лидеры

Мы не намереваемся обсудить здесь все следствия короллария о социальности. Однако, возможно, будет нелишне взглянуть хотя бы на некоторые из его следствий, с тем, чтобы указать на то, каким влиянием это предположение могло бы обладать в области психологии. Например, королларий о социальности несет в себе следствия я психологии лидерства, и не исключено, что они окажутся полезными. Но прежде необходимо разъяснить, что подразумевается под 'лидерством'. При социометрическом изучении групп, судя по все­му, члены группы могут выбирать «лидеров» по совершенно разным основаниям, в зависимости от своего понимания требований момента. Если кому-то кажется, что требуется изобретательность и оригинальность, он может отдать свой выбор одному. Если считает­ся, что группе нужна защита от внешней угрозы или подчиняющего влияния, то, скорее всего, будет выбран совсем другой человек. Если же требуется преданность долгу и умение хозяйствовать, наверное, выберут кого-то еще. Когда отдельные члены группы боятся возмож­ного ограничения свободы своих действий в том случае, если груп­па окажется крепко организованной в определенных отношениях, они могут выбирать лидерами тех, кто обещает оптимальные рамки дозволенного в структуре этой группы Когда же выбирающие ост­ро ощущают взаимную зависимость друг от друга и потому хотят мобилизовать свою группу, они могут выбрать лидера совершенно другого типа.

Хотя престиж или статус, по всей вероятности, свойственны почти всякому лидерству, психолог может оказаться в весьма глу­пом положении, если не обратит внимания на разнообразие об­разцов лидерства, поскольку все они обладают этим единствен­ным признаком. Лидер - это тот, кто выполняет какую-то одну из множества задач, которые людьми признаются функциями лидер­ства. Лидер может выполнять определенную задачу вследствие ожиданий со стороны тех, кто его окружает; в данном случае у него есть возможность «совершить больше того, на что он спосо­бен». Но и в этом случае он может делать свою работу столь не­обычно, что его «лидерство» получает признание лишь на стра­ницах истории.

. Давайте сначала рассмотрим, в чем заключается руководящая роль лидера, мобилизирующего или сплачивающего типа. Ситуация, в которой он действует, ведет к ускорению социальных процессов группы как целого, хотя иногда и замедляет социальные процессы в под­группах или больших группах, включающих в себя данную группу. Вклад сплачивающего лидера в ускорение социального развития группы зависит от степени понимания им релевантных особенностей систем личных конструктов своих коллег. Под «пониманием» мы не име­ем в виду то, что он неизбежно соглашается с общей точкой зрения; говоря о понимании, мы подразумеваем, что он смотрит на идеи сво­их коллег под таким углом зрения, который придает им значение и позволяет ему предсказывать поведение членов группы. Разумеется, общность взглядов может в известной мере облегчить ему категори­зацию частей систем истолкования, принадлежащих Коллегам, в рамках своей системы; однако общность не выступает необходимой пред­посылкой категоризации.

Попросту говоря, суть дела в том, что человеку вовсе не нужно быть похожим на других людей, чтобы понять их, но ему необходимо понимать этих людей, чтобы их сплотить. Хотя это предложение, воз­можно, требует дополнительных модификаторов для смягчения со­держащегося в нем «приговора», оно выражает существо того, что психология личных конструктов имеет сказать о сплачивающем типе лидерства.

В несколько ином плане королларий о социальности снабжает нас выводами о других типах лидерства. Лидер-изобретатель, возможно, не
исполняет роли асоциальном процессе, в том смысле, в каком мы определили здесь роль, - но выбирающие его люди могут исполнять роли в социальном процессе, захватывающем и его. Отдавая ему свой выбор, они антиципируют его вклад в данную группу и категоризуют этот вклад в своих истолкованиях той роли, которую ему надлежит играть.

Защищающему лидеру, вероятно, не потребуется выполнять внутри групповую роль; его роль в социальном процессе разыгрывается, равным образом, по отношению к тем, кто находится за пределами группы.
Хозяйствующий лидер может играть, а может и не играть роль том смысле, как мы ее определили. С одной стороны, он может, подобно лидеру-изобретателю, оказаться тем единственным человеком и по отношению к которому все остальные играют свои собственные роли в социальном процессе. С другой стороны, он может, как это бывает с официальным управляющим делами какой-то организации, настолько хорошо понимать открытую и скрытую политику груп­пы, что без особого мандата способен действовать в каждой по-новому складывающейся ситуации именно так, как хотела бы от него группа.

Примиряющему лидеру нет надобности играть роль в том смыс­ле, как мы ее определили, да и объем сопричастности выбирающих его людей к такой роли может быть минимальным. Поскольку его выбор подразумевает замедление социального процесса в конкрет­ной группе, с которым отождествляется его лидерство, причем, по возможности таким образом, чтобы не сдерживались другие социаль­ные процессы, предполагается, что его роль постепенно будет сужать­ся. Разумеется, как это делали некоторые вице-президенты, он может удивить своих выборщиков и сыграть роль, порождающую больший социальный прогресс, чем тот, к которому они были готовы.

33. Испытание теории личных конструктов

Так как теория является временной системой истолкования, пред­назначенной для того, чтобы обеспечивать оптимальную антиципа­цию событий, жизнь любой теории ограничивается ее периодом по­лезности. Если эта теория окажется плодовитой в отношении допускающих проверку гипотез и новых подходов к проблемам, ко­торые встают перед психологами, то, видимо, можно будет считать, что она преодолела свой первый барьер. Если впоследствии окажет­ся, что значительная доля этих гипотез подтверждается, а многие но­вые подходы обеспечивают желанный контроль над психологически­ми событиями, то появятся все основания полагать, что эта теория достигла своей зрелости. Когда же ее место в конечном счете займет более объемлющая, более ясная и более плодовитая теория, наступит время отправить нашу теорию в архив.

Вряд ли стоит ожидать, что в этом представлении нашей теории мы сможем достичь большего, чем частично преодолеть первый барьер. Будет сделана попытка показать, что эта теория действитель­но снабжает нас интересным» новыми подходами к проблемам, с которыми сталкиваются психологи, особенно в области психотерапии. Кроме того, будет сформулирован ряд гипотез, как мы полагаем, до­пускающих проверку с помощью более строгих методов. Однако ус­тановление реальной плодовитости теории в этом отношении будет зависеть от того, к чему читатели этого манускрипта придут в резуль­тате его прочтения.

Н. Краткое изложение предположений, образующих структуру теории личных конструктов

34. Основной постулат и его королларии

а. Основной постулат:

процессы конкретного человека, в пси­хопатическом плане, направляются по тем каналам, в русле которых он антиципирует события.

б. Королларии об истолковании:

конкретный человек антици­пирует события путем истолкования их повторений;

в. Королларии об индивидуальности

:
люди отличаются друг; от друга своим истолкованием событий.

г. Королларии об организации:

каждый человек по-своему, сообразно собственным интересам при антиципировании событий, раз­вивает систему истолкования, включающую порядковые отношения между конструктами.

д. Королларии о дихотомии:

у
каждого человека система ис­толкования состоит из конечного числа дихотомических конструктов.

е. Королларии о выборе:

человек выбирает для себя ту альтер­нативу в разделенном на два полюса конструкте, через которую он антиципирует большую возможность расширения и определения своей системы.

ж. Королларий о диапазоне

:
конструкт пригоден для антиципа­ции только ограниченного круга событий.

з. Королларий об опыте:

у
каждого человека система истолко­вания меняется по мере того, как он последовательно истолковывает повторения событий.

и. Королларий о модуляции:

изменение в принадлежащей кон­кретному человеку системе истолкования ограничивается проницае­мостью тех конструктов, в диапазоне пригодности которых лежат ва­рианты.

к. Королларий о фрагментации

:
человек может последователь­но пользоваться множеством подсистем истолкования, которые инференциально несовместимы друг с другом.

л. Королларий об общности:

психологические процессы одно­го человека сходны с психологическими процессами другого челове­ка в той мере, в какой один опирается на истолкование опыта, сход­ное с тем, на которое опирается другой.

м. Королларий о социальности:

в той мере, в какой один чело­век истолковывает процессы истолкования другого, он может играть роль в социальном процессе, включающем этого другого человека.

Глава третья

ПРИРОДА ЛИЧНЫХ КОНСТРУКТОВ

Итак, мы возвращаемся к описательному уточнению психологии личных конструктов в стремлении придать больше осязаемости у, о чем раньше говорили абстрактным языком.

А. Личное употребление конструктов

1. Сущность конструкта

Конструкт - это отношение, в котором какие-то вещи истолковываются как сходные и, кроме того, отличные от других. Мы отступили от традиционной логики, предполагая, что конструкт в той же мере относится к некоторым из вещей, считаемых несходными, в какой он относится к вещам, которые видятся сходными. Например, допустим, что кто-то - пусть это будет мужчина - истолковывает свой мир на основе конструкта 'черный - белый'.
Его жизненное пространство включает множество вещей. Некоторые из них, такие как его рубашка, ботинки, дом, писчая бумага, цвет кожи соседа и т. д., подчиняются конструкту 'черный - белый'.
Данный конструкт может использоваться неправильно; мужчина, о котором идет речь, может считать свою рубашку «белой» тогда, когда его жена находит ее «черной» Иногда конструкт оказывается неподходящим: истолковывать своего соседа только по цвету кожи как черного, вероятно, не самый просвещенный способ смотреть на своих соседей. Хотя, в общем, этот конструкт применим к тем вещам, которые для данного конкретного человека могут быть либо черными, либо белыми. Но в его жизни есть и другие вещи. Есть время суток, любовь к своим детям, расстоя­ние до места службы и еще много других вещей, для которых конст­рукт 'черный - белый' явно не подходит.

а. Биполярный характер конструктов.

Те, кто стоит на пози­циях традиционной логики, сказали бы, что 'черное'
и 'белое'
следу­ет трактовать как отдельные концепты, или понятия. Кроме того, они сказали бы, что противоположность 'черному'
можно сформулиро­вать только как 'нечерное',
а противоположность 'белому' -
только как 'небелое'.
Поэтому мужчина, о жизненном пространстве которо­го мы говорили выше, носил бы ботинки, которые были бы такими же небелыми,
как и время суток, и писал бы на бумаге, такой же нечерной,
как расстояние до места его службы.

Некоторые логики к тому же смотрят на понятие как на отноше­ние, в котором определенные вещи сходны по природе, а все осталь­ные - действительно различны. Для них понятие - это существенное свойство относимых к нему вещей, а не чей-то толковательный акт. Мы готовы согласиться с тем, что понятие реально, но его реальность заключена в его актуальном применении пользователем, а вовсе не в тех вещах, которые, как предполагается, оно объясняет.

Упоминаемая нами традиционная логика сама по себе, бесспорно, заслуживает полного уважения. Она представляет собой подход к мыш­лению, на протяжении веков и по настоящее время признаваемый мно­гими серьезными мыслителями весьма полезным и,
надежным. С зани­маемой нами позиции традиционную логику можно было бы признать в качестве одного из возможных подходов к проблемам психологии. Но мы бы не согласились считать ее окончательным разоблачением тайны природы. Сообразуясь в известной степени с позицией конструктивного альтернативизма, на которой основывается психология личных конст
руктов, мы решили пока отказаться от классического взгляда на понятие и предположить несколько иную структуру мысли. Хотя и не обязатель­но начинать с защиты правдоподобия своих предположений, в том, что касается природы понятия, наши предположения, кажется, лучше соответствуют наблюдениям за реальным мышлением людей, чем привычные допущения в отношении концептуализации.

б. Исследование Лайела

.
Несмотря на то, что наша точка зре­ния на конструкты как дихотомические абстракции по природе своей является предположением (не гипотезой!) и, следовательно, не тре­бует проверки в рамках нашей теории, уже можно найти эксперимен­тальные данные, поддерживающие эту точку зрения. Лайел (Lyie), при: изучении избирательного восприятия с позиции психологии личных конструктов, воспользовался случаем, чтобы провести факторный анализ оценок точности, полученных испытуемыми, которых проси­ли разнести по категориям группы слов. Категории задавались исхо­да из конструктов, широко используемых в той генеральной совокупности, откуда извлекалась выборка испытуемых. Стимульный материал - список слов - был тщательно отобран и прошел предварительную проверку для того, чтобы обеспечить определенный уровень контроля. Затем эти слова предъявлялись испытуемым с инст­рукцией отнести каждое слово к одной из восьми категорий или, если это
вызывало затруднения, к девятой категории - «не знаю».

Испытуемые получали оценки за свою точность при отнесении слов «правильно» в каждую из восьми категорий. «Правильность» категори­зации определялась по степени соответствия результатам, полученным отдельно извлеченной (из той же совокупности) выборке студенток колледжа. Поскольку каждый испытуемый получал восемь оценок точности, совокупные данные можно было подвергнуть факторному анализу.

Лайел выбрал эти восемь категорий таким образом, чтобы они представляли измерения четырех конструктов: 'веселый - грустный', «с широким кругозором - ограниченный', 'утонченный - грубый' и 'утонченный - лицемерный'.
Однако в том, что касается подбора слов, соответствующих этим категориям, и предъявления их в эксперименте, с ними обращались как с совершенно независимыми понятиями.

Факторный анализ выделил пять факторов: общий фактор, который можно было бы назвать 'беглостью речи', 'интеллектом' или как-то еще в этом роде, и четыре специфических фактора, каждый из которых получил высокие нагрузки на контрастирующих концах из­начально заданных измерений соответствующего конструкта. Хотя ни в методике отбора слов, ни в математической процедуре факторного анализа нет ничего, что могло бы вызвать подобное разбиение фак­торных нагрузок на пары, все же случилось так, что когда испытуе­мые ошибочно относили слова к созданной Лайелом категории 'весе­лый', они также обнаруживали тенденцию ошибочно относить слова к категории 'грустный', но при этом не обязательно ошибались в от­ношении всех остальных категорий. Аналогичным образом другие пары терминов выделились по нагрузкам оставшихся трех факторов. Это дает возможность предположить, что, если 'веселый'
соответству­ет конструкту в принадлежащей испытуемому личной системе истол­кования, с его антонимом дела обстоят точно так же. Или, выражаясь иначе, если принадлежащий испытуемому личный конструкт 'весе­лый'
имеет смысл в публичной системе, то его личный конструкт 'грустный'
тоже имеет смысл в этой публичной системе. Как раз это­го-то и можно было ожидать в том случае, если личные конструкты человека являются, по существу, дихотомическими. Но вряд ли сто­ило на это рассчитывать, если бы понятия 'веселый'
и 'грустный'
аб­страгировались испытуемыми независимо.

Ниже приведены результаты факторного анализа полученных Лайелом данных.

Термины	Факторы
	I	П	Ш	IV
Веселый	52	60*	01	02	-03
Грустный	47	66*	-03	-04	22
С широким кругозором	66	00	42*	05	12
Ограниченный	72	02	57*	03	64
Искренний	12	Об	-10	75*	02
Лицемерный	27	01	12	48*	-05
Утонченный	00	-04	-07	20	55*
Грубый	43	03	23	-06	72*

* - отмечены пары, наиболее высоких нагрузок по каждому из специфических факторовв.

Личный диапазон пригодности. С нашей точки зрения, каждый конструкт, используемый конкретным человеком, имеет ограни­ченный диапазон пригодности. За пределами этого диапазона он не читается данным человеком релевантным расположенным там объектом. Например, время суток является таким элементом, который большинство людей, вероятно, поместило бы вне диапазона пригодности личного конструкта 'черный - белый'. Однако внутри диапазона годности конструкта имеет место релевантное сходство и релевантное различие, вместе образующие сущность данного конструкта. Такое различие - это не просто внешняя граница релевантности конструкта, которая определяет предельный размер его диапазона пригодности. Скорее, такое различие существует в границах диапазона пригодности, и оно столь же важно для конструкта, как и сходство.

Говорят, что элементы, лежащие в диапазоне пригодности конструкта, составляют его контекст. У одного человека конструкт 'черный - белый может иметь несколько иной контекст, чем у другого. Например, один может классифицировать свои настроения как черные или белые, другой - свои выдумки, а третий - использовать этот конструкт для характеристики культур. Более того, тот, кто часто читает расписание поездов (напечатанное частично черным шрифтом на белом фоне и частично белым шрифтом на черном фоне"), может начать даже время суток рассматривать в рамках диапазона пригодности своего конструкта' черный - белый'.
И наконец, один человек может классифицировать как белое то, что другой, - принадлежащий, скорее всего, к иной культурной группе, - классифицирует как черное, например, в европейской культуре черный цвет - это цвет траура, тогда как в некоторых странах Востока символом скорби обычно считается белый цвет;

г. Полезность предположения о дихотомии

.
Есть ли какие-то доказательства полезности для науки дихотомических систем истолкования? На этот важный вопрос нужно ответить хотя бы потому, что мы приписываем дихотомический характер всякой человеческой мысли. Поэтому вполне уместно спросить, оказались ли предшествую­щие попытки приписать дихотомию изучаемым наукой явлениям по­лезными или нет?

Сошлемся на два случая, в которых дихотомическое мышление оказалось особенно полезным: первый - из области электромагнетиз­ма, второй - из области электроники. В обоих случаях понятие поло­жительного и отрицательного полюсов и зарядов открыло путь ко
многим важным открытиям и изобретениям. И тем не менее, понятие 'положительный -отрицательный'
- всего лишь предположение, на­вязанное нами данными опыта; частицы не подступают к ученым с требованием разделить их на положительные и отрицательные. Еще один весьма наглядный пример успешного использования дихотомии генная теория Менделя. Хотя еще никто не смог указать на осязае­мый ген доминантного или рецессивного типа, само понятие 'доми­нантный - рецессивный' оказалось 'необычайно плодотворным.

Для нас важно иметь в виду, что отнюдь не накопление опреде­ленных элементов в определенном контексте, как, впрочем, и не их дифференцированное группирование, составляет конструкт. Скорее, конструкт - это тот базис,
на котором происходит понимание элемен­тов. Вопрос состоит в том, каким образом конкретный человек, истол­ковывает определенные элементы, чтобы справиться с ними, а вовсе не в том, где им случится появиться или где он решает их поместить. Конструкт - это интерпретация ситуации, а не сама ситуация, кото­рую он интерпретирует.

Наш подход к конструктам создает впечатление, будто мышле­ние всех людей должно быть только абстрактным и никогда не может быть совершенно конкретным. Полагаем, что так оно и есть. Мы во­обще не представляем себе возможности существования полностью конкретной психологической реакции. Даже перцепция, долгое вре­мя: считавшаяся чем-то безусловно отличным от концептуализации, теперь расценивается как акт истолкования. Однако нам прекрасно известно, что одни люди смотрят на все гораздо конкретнее, чем дру­гие. Они с трудом устанавливают связи между элементами, если только эти элементы не расположены в физическом пространстве рядом друг с другом. Но даже и в этом случае они должны в какой-то степени абстрагировать такие элементы, поскольку иначе их жизнь оказалась бы непредсказуемым калейдоскопом событий, без малейшей возможности внутренней организации.

2. Что кроется за словами людей?

Никому не дано выразить словами все, что входит собственную
систему истолкования. Многие наши конструкты не имеют символов, используемых в качестве удобных «словесных ручек». Поэтому не только другим трудно «схватить» и катетеризовать их внутри своих систем, но и самому обладателю таких конструктов тяжело манипулировать ими и относить их к определенным категориям внутри вербально помеченных частей собственной системы. То, что конструкты нелегко поддаются организации в рамках вербально помеченных частей системы, создает трудности для каждого, кто пытается четко сформулировать свои чувства и предсказать свое поведение в будущей ситуации, которая пока существует только в виде словесного описания.

Человек может сказать, что не притронется к рюмке, если кто-то предложит ему завтра выпить. Но когда он так говорит, он сознает лишь то, что способен вербально маркировать, и не вполне отдает себе отчет в том, как это будет завтра, когда он действительно окажется в такой ситуации. В ситуации, рисуемой его воображением, он, конечно же, не выпьет ни глотка. Однако в той ситуации, которая на самом деле разворачивается вокруг него, все может сложиться иначе, вполне возможно, он сделает как раз то, что обещал себе и другим нe делать. Это может быть вызвано неспособностью его структуры, или, точнее, вербально маркированной ее части - адекватно категоризовать определенные аспекты остальных частей своей системы.

Есть еще одно отношение, в котором намерения человека, кажется, расходятся с его словами. Бывает, что ему никак не удается Выразить некоторые конструкты таким образом, чтобы другие могли категоризовать их в рамках своих систем истолкования, не делая при этом ошибочных предсказаний его поведения. Люди «ловят его на слове», но он не имеет в виду под своими словами того, что ему приписывают другие. Потому и создается впечатление, будто он го­ворит одно, а на уме у него совсем другое. Иногда чье-то словесное выражение конструктов настолько портит их, что сам говоривший, слушая затем запись своих высказываний на фоне других обстоя­тельств, может поражаться тому смыслу, который составляло его тогдашнее вербальное поведение. Это случается в психотерапии, когда клиент прослушивает расшифровки частей более ранних ин­тервью.

а. Неполное выражение.
Часто люди выражают свои конструк­ты неполно. Не будем забывать, что конструкт - это отношение, в ко­тором некоторые вещи сходны между собой и, кроме того» отличны от других. В своем минимальном контексте конструкт предполагает отношение, в котором две вещи похожи друг на друга и отличаются от третьей. Следует также иметь в виду, что отношение,
в котором две вещи сходны между собой, должно быть тем же самым отноше­нием,
в котором они отличаются от третьей вещи. Мы не выражаем в явной форме весь конструкт, когда говорим: «У Мэри и Алисы мяг­кий характер, но ни одна из них не привлекательна так, как Джейн». Если бы мы задались целью выразить подлинный конструкт, нам при­шлось бы сказать: «У Мэри и Алисы мягкий характер, а у Джейн - нет», - или что-то вроде этого. Или мы могли бы сказать: «Джейн бо­лее привлекательна, чем Мэри или Алиса».

Когда же мы говорим: «У Мэри и Алисы мягкий характер, но ни одна из них не привлекательна так, как Джейн», - то, возможно, под­разумеваем два разных конструкта: мягкость
(характера) и привлека­тельность.
Выбор прилагательного для того, чтобы охарактеризовать двух или даже одного человека, обычно означает, что говорящий сформировал категорию» обладающую для него одновременными - включающим и исключающим - свойствами конструкта. Говорить, что у Мэри мягкий характер, - значит подразумевать существование по меньшей мере одного человека с мягким характером, помимо Мэри, и еще одного человека с жестким характером. Или данное выражение сможет предполагать, что, по крайней мере, эти два человека имеют жесткий характер.

Минимальный контекст конструкта составляют три
вещи. Мы не способны выразить конструкт - хоть в явной, хоть в неявной фор­ме, - не привлекая минимум двух вещей, обладающих сходством, и еще одной, отличающейся от них. Сказать, что у Мэри и Алисы «мягкий характер» и не предположить, что в этом мире есть кто-то с «жестжим характером», просто нелогично. Кроме того, это еще и не психо­логично.

От кого-то можно услышать и такое: «У Мэри и Алисы мягкий характер, но я не могу себе никого представить с противоположным, жестким характером». Говорящий, возможно, пытается избегать ставить себя в положение того, кто видит в людях жесткость. Таким образом, эта формулировка снабжает психолога, стремящегося понять говорящего, важным ориентиром. С другой стороны, такой человек сможет ограничивать сферу действия данного понятия только идиографической системой. Если мы спросим его, что он имеет в виду, то, возможно, услышим следующее: «Теперь Мэри и Алиса стали кроткими, не то, что раньше». Другими словами, мягкость характера в этом случае оказывается конструктом, который проводит различие не между людьми, а между происходящими изо дня в день переменами у конк­ретных лиц. Это истолкование мягко, и, кроме того, может существенно прояснить характер перемен настроения в том же временном масштабе у самого говорящего. Как видите, всегда полезно прислушиваться к употреблению конструктов говорящим.

Иногда люди пытаются ограничить контекст до двух вещей, которые каким-то образом различаются. Человек может сказать: «У Мэри кий характер, а у Джейн - нет. Больше я никого не знаю, кто бы похож на кого-то из них». Снова перед нами вербальное искажения концептуализации, хотя, возможно, его несколько труднее усмотреть в этой, казалось бы, прозрачной фразе. Мэри и Джейн уже различались этим человеком, когда вносились в список для обсуждения своими именами. Сказать, что они различаются еще и по своей кротости или по недостатку таковой, - значит, ничего не добавить к существующему различению, если только само это дополнительное различие, указывая на сходство по крайней мере одной из них с тре­тьим лицом, не классифицирует их. Хотя этот вид концептуального искажения не столь распространен, как описанный в предыдущем абзаце, он служит верным признаком того, что говорящий затрудня­ется сообщить о сходстве между Мэри, Джейн и другими людьми в его социальном мире, которое он скрыто истолковывает. Вполне воз­можно, что пропущенный похожий элемент в выражении его конст­рукта отвергается потому, что сам говорящий и есть этот элемент. Недостаточно назвать его концептуализацию Мэри и Джейн чрезмер­но конкретной; по всей вероятности, они заставляют его испытывать беспокойство.

Как тут не вспомнить о тех психологах, да и всех прочих, кто упорно твердит, будто каждый человек - «индивидуальность», и мы, мол, не можем понять какого-то конкретного человека путем понима­ния других. Этот вид концептуального искажения, по-видимому, вы­дает глубоко укоренившееся замешательство такого чересчур разбор­чивого ученого по поводу того, что делать с «людьми». Психотерапевт, дошедший до подобной аргументации, вероятно, находит, что его те­рапевтические достижения даются ему слишком дорогой ценой, а проблема перенесения и контрперенесения (поскольку он сам и ста­новится - в скрытой форме - одной из двух упущенных фигур в кон­тексте конструкта) - это та проблема, с которой он не может спра­виться. Упор на пользование исключительно идиографической системой - еще один пример попытки низвести все социальные кон­структы до контекста, образованного одними только непохожестями. По крайней мере, этой ошибки психология личных конструктов избе­гает благодаря признанию того, что абстракции, получаемые на вы­борке поведения одного человека, могут, в свою очередь, использо­ваться в качестве данных, на основе которых абстракции получают уже на выборке лиц, принадлежащих к какой-то группе.

Мы обсудили два типа примеров, кота говорящий пытается ог­раничить контекст своего конструкта в пределе до двух вещей: в первом случае - до двух похожих, во
втором - до двух непохожих.
А те­перь рассмотрим случай, когда говорящий пытается ограничить кон­текст до одной единственной вещи.

«У Мэри мягкий характер. Я бы не стал утверждать, что есть кто-то еще с таким же характером, как и настаивать на том, что по­добных людей больше нет». Это даже не эквивалентно такому избы­точному утверждению, как «Мэри есть Мэри». Называя кого-то конк­ретно 'Мэри', мы, по меньшей мере, предполагаем, что это имя целиком и полностью относится к той представительнице женского пола, которую мы имеем в виду, и что все остальные люди - 'не - Мэри'. Однако человеку, говорящему, что у Мэри мягкий характер, но тут же делающему оговорку, будто кротость не служит для Мэри ни общим, ни отличительным признаком, явно не удается сообщить конструкт. Возможно, конечно, он имеет в виду, что сейчас Мэри так же
крот­ка; как она была в другое время, но не настолько,
как была когда-то еще. И все же более вероятно, что говорящий не способен достичь полного выражения своего конструкта. По крайней мере, на вербаль­ном уровне его конструкт, вероятно, стал полностью непроницаемым. Этот человек не в состоянии использовать его ни для совладания с новыми обстоятельствами жизни, ни для лучшего приспособления к старым. Он не может организовать другие конструкты сообразно с ним. Короче говоря, на вербальном уровне этот конструкт стал не­действующим.

б. Имена как символы личных конструктов.

Являются ли име­на собственные выражениями конструктов? Да, конечно. Имя - это образ видения сходства в одной группе событий, который отличает ее от другой группы событий. В нашем случае мы располагаем группой событий, которые можно счесть похожими в качестве являющихся 'Мэри-событиями'. Помимо них, есть другие события, все еще внут­ри диапазона пригодности данного конструкта, которые являются 'непохожими – на - Мэри событиями'. 'Мэри' - это конструкт событий. По
этому любое имя есть не что иное, как разновидность истолкования событий. В этом заключается частичный ответ критикам сформулиро­ванной Рэйми (Raimy) теории Я-концепции, которые, исходя из логических оснований, заявляют, что термин 'Я -концепция' являет собой пример неправильного употребления тер­мина. То, что под ним скрывается, следовало бы именовать либо 'Я - перцептом' (или 'Я - образом'. - Прим. перев.),
либо 'Я - идентичностью'. С точки зрения классической логики, эти критики, разумеется, совершенно корректны в своем разборе теории Рэйми. Однако, исхо­дя из нашего функционального определения конструкта и нашей тео­ретической позиции в психологии личных конструктов, вполне умест­но говорить о наличии у определенного человека конструкта себя (self-construct) или о классе конструктов, которые могут быть назва­ны личными конструктами себя.

в. Не различающие универсалии

.
Наконец, обратимся к примеру, в котором отражена попытка выразить всеобщее сходство. «Мэри, Алиса и Джейн, как и любой другой человек, всегда проявляют мягкость ха­рактера». Это напоминает одно распространенное выражение: «Все хорошо». Понимаемые буквально, оба эти утверждения отрицают свои конструкты. Если всякий человек проявляет мягкость, то конструкт мягкости (характера) лишается смысла. И все-таки говорящий должен что-то иметь в виду. А слушающий должен заглянуть за этот букваль­ный символизм и истолковать личное толкование говорящего.

Существует несколько возможных версий. Предположим, про­тивоположностью 'мягкости' в системе говорящего является нечто такое, что мы могли бы назвать 'агрессивностью'. Если говорящий заявляет, что «всякому человеку присуща мягкость характера»» он тем самым избегает возможности показать на любого человека и назвать его «агрессивным». Он может это делать, потому что не хочет про­слыть провидцем зла, в частности, агрессивности. А может быть, он поступает так, потому что не способен удовлетворительно вести дела с агрессивными людьми и, по крайней мере, в данную минуту пыта­ется ограничить свою совокупность людьми, с которыми в состоянии ; справиться. Тогда в его утверждении, возможно, кроется подразуме­ваемое исключение: «У всех, кроме меня,
мягкий характер». Другая интерпретация: он может считать, что если уж все в этом мире агрес­сивны, то придется признать, что и своя скрываемая агрессия столь же велика. Поэтому единственный способ, которым он может избе­жать участи стать первым примером агрессивности, - твердо стоять на том, что всем людям присуща мягкость характера.

Еще одна близкая интерпретация состоит в следующем. Признай он, что всякий человек агрессивен, ему, возможно, придется определить как агрессивного кого-то из своих близких, например одного из родителей. Истолкование отца или матери как агрессивных может иметь такие далеко идущие последствия, что более продуманным выбором, по-видимому, было бы включение родителей в класс людей с мягким характером, даже если это означает универсализацию 'мягкости'. Лю­бая другая интерпретация с его стороны могла бы поколебать всю систему истолкования, которая придает форму его образу жизни.

Часто говорящий своим выбором конструктов дает понять, что он думает о слушающем. Это постоянно происходит в психотерапии: терапевт получает довольно полное представление об отношении к нему клиента, руководствуясь тем, чему клиент решает придать особое значение или даже о чем он собирается рассказать. Например, клиент, утверждающий, будто «каждому человеку свойственна мягкость, возможно, предполагает, что терапевт слишком уж склонен искать во всем агрессивность. Вот что он, скорее всего, имеет в виду: «Кажется, вы продолжаете искать агрессивность; имея дело со мной, пожалуйста, придерживайтесь взгляда, что каждому человеку свойственна мягкость». Другая, близкая, интерпретация мысли клиента может выглядеть так: «Послушайте, я такой милый человек, что го­тов каждого назвать добрым независимо от того, так это или не так. И после этого вы еще сомневаетесь, что я святой души человек?'» Или в: «Так много людей видят вокруг себя одну агрессивность, - и это столько беспокоит меня, что я пытаюсь служить примером, следуя добродетели
видать в людях смирение и доброту».

Еще одна возможная интерпретация состоит в том, что клиент пытается выразить таким способом динамику. Несмотря на то, что когда-то он считал мир агрессивным, теперь он воспринимает его как источник добра. Или, возможно, предостерегает терапевта о надвига­ющемся изменении: «Как много людей считают мир агрессивным! Я пока к ним не отношусь, но остерегайтесь!»

г. Специальные проблемы интерпретации.

Поскольку конст­рукты первоначально существуют в виде личных конструктов, не все из них оказываются легкодоступными для других, Своеобразный ха­рактер конструкта у конкретного лица или не общепринятое использование им терминологии могут вводить в заблуждение слушающих. Например, то; что один человек подразумевает под словом 'мягкий' ('gentle'), может больше соответствовать тому, что другие назвали бы 'зависимым' или 'слабым характером'. Однако сам он может держать в уме нечто вроде изысканности манер, социального положения или культурной группы, то есть всего того, что кто-то мог бы иметь в виду, употребляя слово 'джентльмен' ('
gentleman
').

В таком случае нужно сознавать двухполюсный характер конст­рукта и возможность того, что у одного человека 'мягкий' может иметь совершенно иной континуум, простирающийся вдали от континуума, свойственного 'мягкому' другого человека. Ранее мы предположили, что говорящий, возможно, истолковывает события исходя из конти­нуума 'мягкий - агрессивный'.
Но вполне вероятно, что противополож­ным концом данного конструкта является не 'агрессивный', а 'бес­тактный' или, скажем, 'простодушный'. И тогда утверждение этого человека могло бы означать что-то более близкое к «Все люди прояв­ляют деликатность» или «Все люди коварны».

Иногда клиент просто экспериментирует со своей терапевтичес­кой: ролью. Он выказывает точку зрения для того, чтобы посмотреть, какова будет реакция терапевта или что принесет ему складывающаяся в результате ситуация. Он может подразумевать: «Посмотрим, как вы среагируете на такое, заявление: "Всякому, человеку свойственно проявлять мягкость характера"». Ключ к пониманию такого рода за­явлений состоит в том, чтобы заметить подразумеваемые кавычки в высказывании клиента. Клиент экспериментирует. Если у него создаётся впечатление, что терапевт принимает или отвергает данное утверждение, он интерпретирует это как определенную информацию о терапевте. Если, например, клиенту кажется, что терапевт соглашается с его утверждением, это может означать, что терапевт не готов иметь ело со скрываемой агрессией, которую клиент, возможно, надеется ыразить. Если же у него создается впечатление, что терапевт отвергает данное утверждение, следующим важным шагом для клиента становится выяснение того, что терапевт считает агрессией и каковы, с его точки зрения, агрессивные люди. Возможно, в таком случае, терапевт сам готов проявить агрессивность в любую минуту. Иногда Клиент делает свои заявления в противоположной форме. Подобно педантичному психологу-экспериментатору, планирующему свои эксперименты относительно нулевой гипотезы, которая, как он в действительности надеется, будет опровергнута, клиент может делать подобные противоположные ставки. Вместо того чтобы сказать: «Разве
мир не
жесток?», он говорит: «Весь мир добр». Он употребляет утверди­тельную антитетическую формулировку вместо отрицания «не». Сфор­мулировав гипотезу, он наблюдает за тем, сколько исходов его опыта раз­бивают данную гипотезу. Возможно, клиент экспериментирует сам собой. Он может подразумевать: «Хотя я так и не думаю, сейчас я сделаю »ид, будто весь мир добр; интересно, какие нелепые вещи произойдут со мной из-за того, что я занял эту позицию». Люди часто экспериментируют таким образом, - факт, который психотерапевту нужно постоянно держать в уме. Кроме того, как раз этот факт не имеет легкого объяснение в традиционной психологической теории научения.

В наши намерения не входит проведение исчерпывающего анализ того, что подразумевает человек, когда высказывает простое повествовательное утверждение. Достаточно показать, что при его интерпретации ни в коем случае нельзя упускать из виду контрастные аспекты выражаемого личного конструкта, а также указать на то, что существует великое множество возможных интерпретаций, которые слушающий может отнести к такому простому утверждению, каким мы воспользовались для нашего примера.

3. Подразумеваемые связи в интерпретации личных конструктов

При практической интерпретации личных конструктов нам нуж­но быть начеку в отношении еще одной особенности того способа, ка­ким люди выражаются. Возьмем наше исходное иллюстративное утверждение: «У Мэри и Алисы мягкий характер, но ни одна из них не привлекательна так, как Джейн». Хотя может показаться, будто говоря­щий вводит в оборот два разных конструкта для того, чтобы избежать упоминания противоположного полюса одного из них, возможно, он противопоставил эти представления с тем, чтобы его конструкт функ­ционировал как континуум 'мягкий - привлекательный'.
Мягкость ха­рактера и непривлекательность могут не дифференцироваться в систе­ме истолкования, присущей говорящему, равно как привлекательность и жесткость. Возможно, они вообще никогда не разграничивались, а может быть, недавний опыт связал их, благодаря истолкованию, так что теперь они функционируют как единый личный конструкт.

Сцепление такого рода - обычная проблема в психотерапии. Оно обнаруживается в стереотипах и в глобальных перенесениях фигуры
(figure transferences), сквозь которые клиенты видят своих психотера­певтов и других лиц на протяжении некоторых стадий терапевтичес­кого процесса. Терапевт, в собственной системе которого эти терми­ны явно относятся к отдельным конструктам, иногда интерпретирует такого рода сцепление как «конфликт». Он это делает, потому что еще не настолько проник в мышление клиента, чтобы увидеть своеобра­зие конструкта в его личном употреблении. Такой «конфликт» может быть в большей мере субъективным опытом психотерапевта, чем кли­ента. Что испытывает клиент, подозревая данный конструкт в неспо­собности служить его целям, так это тревогу.
Но о тревоге погово­рим чуть позже.

Утверждение касательно Мэри, Алисы и Джейн может пред­полагать другой вид сцепления происходящий от отождествления субъектом себя с контекстом употребляемого им конструкта. «У Мэри и Алисы мягкий характер, но ни одна из них не привлекательна так, как Джейн». Возможно, говорящий употребляет здесь два разных конструкта: 'мягкость
(характера)' и 'привлекательность'.
Если бы он просто сказал, что Мэри и Алиса не так привлекательны, как Джейн, то определил бы себя как хулителя достоинств Мэри и Алиса; поэтому он сначала определяет себя как поддерживающего добрые отношения с Мэри и Алисой. Наш социальный дискурс полон инструкций типа 'да, но...
'. Они символизируют наши усилия быть объективными, но не путем обособления себя от контекста дискуссии, а путем соединения со всеми участниками, входящими в этот коннтекст. «Джон - приятный малый», «Джим - отличный парень», Некоторые из моих лучших друзей - евреи» - все это обычные предисловия, назначение которых - обеспечить защиту говорящему от последствий того, что он собирается сказать.

Наконец, существует возможность такого рода сцепления, которое происходит от попытки говорящего задать систему
конструктов. Конструкт 'мягкость
(характера)' видится более общим по отношению к конструкту 'привлекательность'.
Мэри и Алиса именно вследствие мягкости своего характера оказываются привлекательными. Джейн тоже привлекательна, но не потому что у нее мягкий характер. Мы указали на минимальный контекст из трех вещей, из которых можно образовать конструкт, и минимум на два отношения - сходства и различия, - которые должны подразумеваться. Мы также предложили некоторые предварительные интерпретации концептуального взрыва, который можно предположить в простом утверждении говорящего; и, наконец, мы указали на возможность сцепления конструктов. Из нашего обсуждения этих вопросов не следует делать вывод, будто клиницист - хотя бы и высококвалифицированный - может уве­ренно заключить о разрыве концептуальной системы клиента в какой-то области на основании одного единственного простого высказывания, наподобие использованного нами для иллюстрации. Как мы стараались показать на примерах, есть несколько возможных интерпретаций личных конструктов, предполагаемых высказыванием, взятых нами в качестве иллюстративного. Однако альтернативы здесь не столь широки, чтобы быть неконтролируемыми, и квалифициро­ванный клиницист, вероятно, без особых затруднений может выве­дать смыслы и сцепления личных конструктов клиента, выраженных в подобном высказывании.

В тех случаях, когда клиницист, заметив неспособность клиента принять при выражении своего конструкта по крайней мере трех­элементный контекст или двойное отношение, обнаруживает концеп­туальное искажение, для правильной интерпретации ему, как мы виде­ли, придется обратить особое внимание на следующие моменты;

Во-первых, на предполагаемые данным конструктом, но опущенные клиентом противоположности;
во-вторых, на предполагаемую крат­ковременную роль,
которую данный конструкт заставил бы говоряще­го принять по отношению к слушающему; в-третьих, на тип мира
или состав лиц, по отношению к которым говорящий должен определить свою жизненную роль; в-четвертых, на вид экспериментальной аван­тюры,
в которую может пуститься клиент, и; в-пятых, на типы отноше­ний категоризации, или систему,
в которой упорядочиваются его кон­структы. Помня об этих моментах, мы теперь можем перейти к дальнейшим основным следствиям психологии личных конструктов.

4.
Конструкты и антиципации

Из того, что было сказано до сих пор о природе конструктов, можно было бы легко сделать вывод, что Они предназначены для упорядочивания мира, образованного, по существу, статическими объектами. Однако сформулированный нами основной постулат рисует в нашем воображении мир процессов. Фактически, может сложиться впечатление, словно мы по неосторожности выставили наш конструкт
под огонь той же самой современной критики, которая нацелена на аристотелево понятие,
именно: он(о) не имеет' дела с антецедентом и консеквентом. Поэтому самое время обсу­дить более подробно ту роль, которую Истолкование играет в антиципаторной системе психологии.

Мы говорим, что процессы конкретного человека, в психологи­ческом плане, направляются по тем каналам, в русле которых он антиципирует события, и что эти каналы существуют в форме конст­руктов. В свою очередь, конструкт есть абстракция. Под этим мы подразумеваем, что конструкт - это качество, приписываемое ряду событий, посредством которого их можно разделить на две однород­ные группы. Изобретение такого качества есть акт абстрагирования. Истолковать события - значит воспользоваться этим удобным трю­ком, абстрагирования для того, чтобы извлечь из них смысл. Каждый человек берется за это дело по-своему, отсюда и название нашей книги: «Психология личных конструктов».

Ну, а что же с предсказанием? Мы сказали, что события отделяются друг от друга посредством истолкования их повторений, иначе говоря, мы смотрим на текущий мимо нас нерасчлененный поток событий и пытаемся отыскать в нем что-то повторяющееся. Как только мы абстрагировали такое качество, у нас появляется основание отрезать кусочки времени и реальности и удерживать их по одному зараз для осмотра. С другой стороны, если нам не вдается обнаружить такое качество, мы продолжаем плыть в без­брежном потоке, где ничто не имеет ни начала, ни конца. Таким образом, первый шаг в предсказании - крепко ухватить полную горсть того, что будет предсказываться. И это достигается истолкованием, как мы предположили в нашем королларии об истолковании.

Выделение события, с тем чтобы его можно было предсказать, это только один шаг; но в тот момент, когда мы его делаем, мы обретаем себя на то, чтобы идти дальше. Благодаря самому процессу идентифицирования события как чего-то повторяемого, мы подразумеваем,
что оно может произойти вновь. Или, точнее, мы предполагаем, что его повторяемые качества могут вполне появиться вновь в другом событии. Поэтому просто невозможно не подразумевать предсказания всякий раз, когда мы что-то истолковываем. Разумеется, в мире, который истолковывается таким образом, просто не может быть ничего статичного.

а. Что предсказывается в наших предсказаниях?

Когда че­ловек абстрагирует повторяемые качества в событиях, которые он уже пережил, для него становится возможным картировать пред­стоящие события в тех же самых качествах. Мореплаватель, кото­рый никогда не был на Северном полюсе, может тем не менее знать его координаты настолько хорошо, что в состоянии предсказать такое событие, как свое прибытие туда. В известном смысле, он вызывает в своем воображении не само это событие, а скорее его качества или свойства. Действительно, через двадцать девять дней после того, как наш мореплаватель делает свое предсказание, он переживает событие, обладающее всеми предсказанными свойства­ми - временем, склонением солнца и т. д., появляющимися вмес­те. С этим доказательством конвергирующих свойств времени и пространства в руках он кричит своим спутникам: «Вот то, что вам нужно! Это- полюс!» Его предсказание удовлетворительно под­тверждается.

Удостоверимся в том, что мы ясно и точно формулируем свою идею. То, что человек предсказывает, является не конкретным собы­тием, а всего лишь общим пересечением определенного набора свойств. Если происходит событие, в котором все эти свойства пере­секаются предсказанным образом, человек идентифицирует его как ожидаемое. Например, девушка в нежном возрасте предвидит воз­можное замужество. В ее жизни практически не было мужчин, и сис­тема конструктов, которой она пользуется для их классификации, до­вольно проста. Предсказанный муж не существует для нее во плоти, скорее он существует просто в форме пересечения ограниченного числа концептуальных измерений. Однажды рядом с ней появляется молодой человек и более или менее точно попадает в это перекрестье. Предсказание девушки, подобно предсказанию мореплавателя, подтверждается, и прежде чем кто-либо поймет, что происходит, она вы­ходит за него замуж.

Но вот другой пример: старая дева. Она тоже предсказывала себе мужа в виде пересечения какого-то числа концептуальных измерений. Однако в данном случае слишком много измерений оказалось собранными вместе, и в точку их пересечения не смог попасть ни один мужчина. Ее давнишняя антиципация остается неосуществленной, а сама она - незамужней.

б. Конкретизация конструктов.

Мы попытались показать, что для понимания системы событий нам приходится их абстрагировать. А теперь покажем, что для понимания конструктов нам обходимо их конкретизировать. Таким образом, чтобы извлечь смысл из конкретных событий, мы пропускаем их через конструкты, а чтобы понять конструкты, нам нужно обратить их в события.

Здесь мы имеем полный цикл смыслообразования (sense-making), первая фаза которого запечатлена в традициях рационализма, а вторая. фаза соответствует основному догмату современного научного периментализма. Любая теория, подобная нашей теории личности, должна успешно проходить обе фазы этого цикла. Она должна не только давать нам разумное объяснение фактов человеческого поведения, но и приводить к предсказаниям, имеющим двойников в завтрашней действительности.

Предсказание, в форме которого конкретизируются конструкты, само является полностью гипотетическим. Оно представляет собой воображаемое пересечение нескольких измерений конструктов. После того как предсказание сделано, подтвердить его правильность удается лишь в том случае, если наступает событие, которое можно истолковать как такое пересечение. Это и есть экспериментальное доказательство, которого мы обычно ищем. Благодаря накоплению таких доказательств, теория постепенно обретает под этой твердую основу.

в. Отношения импликации

.
Давайте отвлечемся от структуры предсказания и посмотрим теперь на процесс его получения о тоже процесс истолкования, начинающийся с абстракции, правда, абстракции особого вида. В данном случае конструкт, который то формулирует, является конструктом тренда или движения, принимаемого среди контекста элементов. Как и любой конструкт, этот содержит в себе полюса: тенденция может проявляться либо в одном, либо в другом направлении. Эти два полюса конст­рукта задают линию, вдоль которой только и. может происходить движение.

Вернемся к нашему примеру с мореплавателем. С тех пор как он покинул порт отправления, он наблюдал разнообразные собы­тия записывал показания хронометра, склонения небесных тел, по­казания магнитного компаса и гирокомпаса и отмечал курс. К Этим событиям он применяет конструкты из своего профессионального репертуара, например конструкты долготы и широты. Затем отно­сительно определенных координат судна он создает специальный конструкт движения, построенный для данной, конкретной ситуа­ции. Разумеется, этот конструкт будет дихотомическим; один его полюс будет указывать направление, в котором движется морепла­ватель, а другой - противоположное направление. Располагая таким конструктом вместе с координатами гипотетического Северного полюса и некоторыми другими конструктами, мореплаватель при­ходит к предсказанию, что через 29 дней, ведя отсчет от данной точ­ки, он достигнет Северного полюса.

Предсказывать - значить конструировать (= истолковывать) движение или тренд среди окружающих событий. Истолкованное конкретное движение - это всегда конструкт, созданный для част­ной ситуации, хотя и основанный на постоянной системе коорди­натных осей, имеющих более общую применимость. Точка конвер­генции всех релевантных конструктов - времени, конструкта движения, координат гипотетического события - и составляет пред­сказание. Следующий шаг посмотреть, попадает ли какое-то со­бытие прямо в эту воображаемую точку, выполняя тем самым все ее предполагаемые условия. Это составляет фазу подтверждения пра­вильности (предсказания).

Рассмотрим другой пример. Ребенок предсказывает, что если он сломает ожерелье матери, то его отшлепают. По-видимому, он осоз­нает отношение импликации ('если..., то...') между порчей ожерелья и шлепками. Но это отношение никогда не является однозначным даже для ребенка. Чтобы предсказать наказание в форме шлепков, ему необходимо истолковать довольно большое множество разнообразных событий: нрав и настроение матери, ценность, которую та придает своему ожерелью, свою причастность к порче материн­ого ожерелья, раскрытие этого «преступления», предыдущие случаи наказания и те обстоятельства, в которых он заработал шлепки. Из всех этих данных ребенок абстрагирует тренд. На одном полюсе конструкта тренда находятся те события, которые уводят от наказания, на другом - те, которые приводят к нему. Теперь события, связанные с порчей ожерелья, видятся им похожими на те, что приводят к наказанию. Истолкование ребенка не обладает математической точностью предсказания мореплавателя, но сам процесс в этих двух случаях, по существу, идентичен.

г. Контрасты, подразумеваемые в предсказании.

Так как предсказание основывается на биполярных конструктах, оно, ве­роятно, обладает свойством 'если..., то..., но не...'.
Чтобы иметь реальное значение, предсказание должно четко разграничивать возможное и невозможное будущее. Как раз это мы и понимаем род дифференциальным
предсказанием. Ребенок в нашем примере предсказывал, что его отшлепают. Однако, делая это предсказание, oh также исключал противоположное развитие событий как прав­доподобное будущее в его случае; он предсказывал, что не
полу­чит одобрения от матери.

Сказать, что произойдет какое-то одно событие, - значит всегда утверждать, что какие-то другие события не произойдут. В противном случае наши предсказания не обладали бы различительной спо­собностью. Наряду с позитивным ожиданием предсказание всегда одержит негативный прогноз. Диапазон пригодности индивидуальной прогнозирующей системы, используемой конкретным человеком, есть тот параметр, который определяет широту содержащихся в его предсказании неявных предположений относительно невозможных событий. Часто в клинической работе терапевт не замечает специфических негативных импликаций прогнозов своих клиентов. Когда такое случается, он нередко бывает крайне удивлен и озадачен реакциями клиентов на, казалось бы, посторонние события.

д. Дедуктивное использование конструктов.

Дедукция под­разумевает отношение импликации. Так как конструкт - это «не­что о двух концах», кто-то, пользуясь нашим примером с Мэри, Алисой и Джейн, мог бы сказать: «Если
это мягкий человек, то
им могла бы быть и Мэри, и Алиса, и ____, но не
Джейн и не ___». При нашей точке зрения на конструкты его структура оказывается 'если..., то..., но не...'
формой рассуждения. Элемен­ты, которые следуют за 'ото', являются элементами сходства
в данном контексте, тогда как элементы, следующие за 'не', явля­ются в данном контексте элементами контраста.
Элементы вне данного контекста не затрагиваются этим конструктом и не под­разумеваются в сделанном предсказании. Если бы Мэри, Алиса и Джейн составляли полный контекст этого конструкта, т. е. если бы этот конструкт не охватывал никаких других лиц в своем кон­тексте, тогда наше утверждение стало бы простым: «Если это мягкий человек, то это Мэри или Алиса, но определенно не Джейн». Эта мягкая персона могла бы даже оказаться Мэри и Алисой одновременно, если это просто два ее имени. Она вполне могла бы быть (или не быть) Элизабет, Энн или Джоан, - эти имена также могли бы быть (или не быть) ее другими именами. Но в чем мы совершенно уверены» так это в следующем: если это мяг­кий
человек и полный контекст мягкого
образует «Мэри— сходна с- Алисой- в отличие от- Джейн», то этот человек Мэри или Алиса, но никак не Джейн.

Данный конструкт можно использовать и в индуктивном рас­суждении, хотя каждому, кто пытался обобщать результаты исследо­ваний, хорошо известны практические трудности на этом пути. В слу­чае индукции форма рассуждения несколько изменяется. Мы можем сказать: «Если
этот человек - Мэри или Алиса, но не
Джейн, то
у него мягкий характер». Это и есть 'если.., ноне...,
то...' форма рас­суждения.

Пусть контекст мягкого (характера) ограничивается Мэри, Али­сой и Джейн. Тогда мы должны прийти к довольно поразительному выводу, что любое контекстуальное размещение этих - я только - трех фигур, в котором Мэри и Алиса находятся в одной связке (в отличии от Джейн, составляет, фактически, конструкт мягкого характера). И для существования любого другого конструкта не то бы никакого основания, - т. е., любой другой конструкт оказался бы просто тождественным конструкту мягкий
(характер). Однако, если бы один раз Мэри и Алиса образовывали связку в противопоставлении Джейн, а в другой раз Мэри, Алиса и Элизабет связывались вместе и противопоставлялись Джейн, то тогда появи­сь бы операциональные основания для разграничения двух разныx конструктов.

Наше 'если..., то..., но не...'
отношение приобретает интересное дополнительное значение, когда мы понимаем сам термин 'Мэри' в качестве символа абстракции. Это дополнительное чтение связано с понятием суперординатности. Предположим, что ряд событий истолковывается через его 'Мэри-стость'. В самом деле, чем еще быть конкретному человеку, как не абстракци­ей последовательности событий! Предположим также, что 'Мэри-стость' далее абстрагируется как мягкость. Тогда мы можем, как было в нашем примере дедуктивного использования конструкта, применить 'если..., то..., но не...'
форму рассуждения: «Если
это Мэри-стость, то можно ожидать чего-то мягкого, но не
агрессивного».

Иногда, как нам известно, даже такой образец мягкости, каким оказалась Мэри в нашей серии примеров, не ведет себя мягко, в действительности Мэри абстрагируется на нескольких уровнях. В своей более материальной абстракции она, как известно, ведет себя не всегда приветливо и доброжелательно. Тогда мы говорим, что она обнаруживает «человеческую сторону своей натуры». Или можем сказать: «Мэри сегодня сама не своя», либо «Это не та Мэри, о которой я говорил». В данном случае мы имеем в виду, что Мэри-стость', которую мы истолковываем как мягкость, не является признаком сегодняшних событий; то, что мы наблюдаем сегодня, это 'Мэри-стость' более низкого порядка, персона, абстрагированная несколько иначе.

5. Конструкты как средства контроля и управления

Конструкты служат каналами, по которым направляются психи­ческие процессы человека. Конструкты похожи на улицы с двусто­ронним движением, позволяющие добраться до тех или иных выво­дов. Они делают возможной антиципацию изменяющихся потоков событий. Для читателя, чувствующего себя более уютно с телеологи­ческими терминами, возможно, нелишне будет сказать, что конструкты являются средствами контроля, который человек устанавливает над жизнью, как внутренней, так и внешней. Образование конструктов можно рассматривать как связывание множества событий в удобные, «подъемные» для конкретного человека узлы или вязанки, которому приходиться тащить их на себе. Когда они так увязаны, события име­ют тенденцию становиться предсказуемыми, а значит контролируе­мыми и управляемыми.

Давайте вспомним, что мы говорили о детерминизме и сво­боде воли. Мы охарактеризовали их как в сущности комплиментарные аспекты одной иерархической структуры. Один ее аспект, определяемый конструктом как видовой, можно рассматривать как детерминированный им. Другой ее аспект, который определяет этот конструкт в качестве видового объекта, является свободным отно­сительно последнего. Теперь мы можем подойти к управлению (
control
)
как к особому случаю аспекта детерминизма. Если мы объясняем неблагоприятное развитие событий исходя из теологи­ческих конструктов, то только Бог служит причиной всего проис­ходящего и только Он управляет нашей судьбой. Если же на какое-то время мы занимаем более ограниченную позицию, то можем обнаружить, что оказались во власти геофизических процессов, социальных сил, национальной экономики, местных условий биз­неса, администрации университета или вообще злой воли какого-то конкретною человека. Управление, как и детерминизм, не явля­ется, абсолютистским конструктом и зависит от взгляда человека происходящее. Если он смотрит на улицу уважая порядок, то видит управление, но если в его взгляде сквозит презрение, он видит стихийное движение.

Но действительно ли человек волен распоряжаться своей судьбой? Наш ответ таков: он может управлять ходом событий настолько, сколько способен развить систему истолкования, с которой идентифицируется сам и которая достаточно объемлюща, чтобы категоризовать (включить в качестве видового объекта) окружающий его р. Если человек не может идентифицироваться с такой системой, возможно, и сумеет предсказывать события на уровне причинно- следственных связей, но без чувства личного контроля за происходящим. Если же ему удастся развить систему истолкования в виде Я - системы и не -Я-системы и к тому же заставить ее работать, - иначе говоря, предсказывать, - он сможет осуществлять контроль за происходящим и управлять событиями. Согласно такой точке зрения, люди (как представители рода человеческого) постепенно научаются управлять своей судьбой, хотя это долгий и утомительный процесс. Более того, такой взгляд, поскольку он оформился в рамках позиции конструктивного альтернативизма, не исключает взглядов на человека как продукт общественных сил или слугу высшего существа.

Вовсе не случайно в классической традиции интеллект характеризовали как управляющий элемент человеческой психики. Интеллект связывали с допускающими передачу конструктами. Когда конкретный человек передает нам конструкт, под управлением которого он действует, и
тоже способны понять его действия. Его поведение в этом случае он обретает смысл и для нас: мы понимаем этого человека. Когда же ему не удается сообщить нам свой конструкт, его поведение выглядит не имеющим смысла, и мы тогда говорим, что он глупый и не ведает, что творит. Обычно мы видим более ясно те схемы, в которые укладывается поведение другого человека в тех случаях, когда он способен сообщить нам ясное понимание личных интерпретаций, направляющее его поведение. Поэтому неудивительно, что мы склонны полагать, что именно сообщимые или интеллектуализированные конструкты обеспечивают самые лучшие средства контроля за поведением людей.

Термин 'контроль' часто используется при описании пациентов. Иногда психологи говорят о 'сверхконтроле'. Одна­ко, по нашему мнению, контроль - это, вообще говоря, всего лишь точка зрения, с которой мы стремимся объяснить любое поведение. Сказать «нечто вышло из-под контроля» - значит заявить, что мы ос­тавили попытки объяснить происходящее. Отказаться от понятия конт­роля, о каком бы поведении ни шла речь, - это все равно, что отка­заться от понятия законности.

Так что можно сказать по поводу «интеллектуального контро­ля» или «сверхинтеллектуализированного контроля» у пациента? Че­ловек, постоянно выражающий в сообщимой форме те конструкты, которые, как он считает, направляют его поведение, вероятно, будет описываться в клинике как «сверхинтеллектуализированный». Если бы он давал менее четкие формулировки, клиницист скорее всего не навесил бы на него этот ярлык. Избежать такого ярлыка ему удалось бы и в том случае, если бы он не столь ясно выражал свои конструк­ты. Кроме того, и это, по-видимому, важно в психотерапии, если бы он не делился своими конструктами с таким множеством других лю­дей или с теми из них, с кем вскоре тесно идентифицируется, то, ве­роятно, мог бы перегруппировать их, не изменяя при этом своих ос­новных ролевых отношений.

Один из способов представить себе конструкт - вообразить его в виде маршрута движения. Двухполюсный конструкт обеспечивает че­ловеку дихотомический выбор, и неважно, будет ли это выбор того, как ему воспринимать нечто или как ему действовать. Поэтому можно ска­зать, что система конструктов, создаваемая индивидуально каждым человеком, отображает сеть путей, по которым он волен двигаться. Каждый путь—это дорога с двусторонним движением, позволяющая ему продвигаться в любом из двух направлений, но только не поперек! Он не в состоянии выработать новую линию поведения, не построив новые концептуальные маршруты следования. В каком из двух направлений будет двигаться конкретный человек по определенной дороге - дело личного выбора, который, как отмечалось ранее, направляется тем, что мы называем принципом выбора, допускающего развитие.

Сеть путей, сформированную системой истолкования, можно сматривать как управляющую (ограничивающую вариативность поведения) систему, однако каждый путь представляет возможность дихотомического выбора. Каждый такой выбор, в свою очередь, регулируется принципом выбора, допускающего развитие. Таким образом,
как мы уже указывали, психологическая система человека успешно сочетает в себе аспекты детерминизма и свободы воли, поскольку конструкт не содержит указания на то, какой из его двух полюсов следует выбрать, он оставляет человеку свободу выбора; а поскольку у конструкта есть только два полюса, он регулирует возможности выбора. С другой стороны, принцип выбора, допускающее развитие, конечно же, побуждает человека к предпочтению одного ( полюсов на оси определенного конструкта, но при этом предоставляет ему свободу решать, что именно это выбор содержит больше возможностей для определения и развития его системы.

Движение к определенной цели предполагает последовательность дихотомических выборов. Каждый такой выбор направляется конструктом. Когда кто-то пытается заново истолковать себя, он может либо с грохотом мчаться по кругу в своих старых желобах, либо складывать новые пути через те области, которые прежде не были у доступны. Если человек находится в стесненных, затруднительных обстоятельствах, он, вероятно, не будет создавать новых каналов, скорее он выберет движение в противоположном направлении уже установленным димензиональным линиям. Если этот человек клиент, и терапевт просто убеждает его измениться, то именно такой тип движения будет для него наиболее доступным. Когда срочность велика, а давление сильно, это движение редко приводит к успехам, ибо новое поведение клиента будет резко контрастировать с прежним по всем главным осям его личности. Если же терапевт готов era к лечению более продуманно, чаще всего сеть возможность «кровать новые каналы, внутри которых клиент способен добиться собственного изменения. В этом случае часто совершается менее резкое, но более подходящее движение. Однако независимо от того, развивает ли клиент новые конструкты для направления сво­его движения по другим маршрутам или с грохотом мчится по ста­рым желобам, конструкты его системы можно рассматривать и как средства контроля, и как пути, которые он волен выбирать для дви­жения.

Дьюи придавал особое значение антиципаторному характеру по­ведения и использованию человеком гипотез в мышлении. Психоло­гия личных конструктов в этом отношении следует взглядам Дьюи. С нашей точки зрения, каждый конструкт представляет пару конкури­рующих гипотез, причем каждая из них может применяться к новому элементу, который человек пытается истолковать. Вот эта вещь, кото­рую я держу в руке, - черная или белая? 'Черная' и 'белая' - конкури­рующие гипотезы, возникающие у меня благодаря конструкту вер­ный - белый'.
Таким образом, так же как ученый-экспериментатор планирует свои эксперименты вокруг альтернативных гипотез, так и каждый человек выстраивает свои повседневные исследования жиз­ни вокруг тех конкурирующих гипотез, которые подсказываются кон­трастами в его системе истолкования. Более того, так же как ученый не может предвидеть те возможности, которые он почему-то не концептуализировал в виде гипотез, так и любой человек в состоянии доказать или опровергнуть только то, что его система истолкования предлагает в качестве возможных альтернатив. Вновь система истол­кования устанавливает пределы возможностям восприятия и понима­ния. Конструкты каждого человека являются регуляторами-ограни­чителями его перспективы.

Проблема контроля имеет множество ответвлений и, на наш взгляд, они особенно интересны в области психотерапии. Главный вопрос на этой стадии обсуждения психологии личных конструктов состоит в том, что конструкты суть пути свободы движения. Посколь­ку конструкты являются двусторонними каналами, они предоставля­ют обладающему ими человеку свободу; а поскольку он может продвигаться только по этим путям, они представляют собой ограничители, устанавливаемые в отношении всего, что этот человек дает. Кроме того, с нашей точки зрения, кроме конструктов, выражаемых в словесной форме или сообщаемых только с помощью невербальных средств (мимики, жестов и т. д.), есть и другие. Возмож­но, психология личных конструктов и в самом деле является интеллектуализированной теорией. Но даже если - благодаря интеллектуальным регуляторам-ограничителям - она предполагает, что конструкты сообщаемы, то, вообще говоря, есть некоторые виды регуляторов - ограничителей, которые не относятся к интеллектуальным, поскольку не поддаются сообщению. Существенная доля человеческого поведения направляется по безымянным каналам, не имеющим не только словесных обозначений, но и вообще никаких других указателей. Тем не менее эти каналы существуют и включаются в сеть дихотомических измерений (dimensions), относительно которых структурируется мир конкретного человека.

Разумеется, психология личных конструктов строится по интеллектуальной модели, но ее применение вовсе не ограничивается тем, то обычно относят к интеллектуальной или когнитивной сфере. Она столь же приложима и к эмоциональной или аффективной области, и к сфере действия или воления. В психологии личных конструктов было юностью отказано классическому расчленению психологии на три «суверенных государства»: психологию познания, психологию чувства и психологию воли.

Хотя психология личных конструктов имеет дело с личными конструктами, которые целиком и полностью могут оказаться несообщимыми, и потому в действительности не относится к разряду теорий, которые обычно принято называть интеллектуализированными, важно подчеркнуть, что сама эта теория сообщима и интеллектуально достижима. Здесь мы проводим границу между личными конструктами, рассматриваемыми в рамках этой теории, и конструктами, составляющими метод самой теории. Первые могут быть как сообщимыми, так и несообщимыми; последние должны быть сообщимыми, чтобы иметь общедоступный смысл. Если психология личных конструктов окажется всего лишь громыханием автора, несущегося по кругу в желобе своего личного конструкта, то не будет и надобности в ее пуб­ликации. Понимание этой рукописи послужит одной из практических проверок того, можно ли сообщить другим психологию личных кон­структов.

6.
Личное истолкование своей роли

Обратимся теперь к более детальному разбору контролирующе­го воздействия, которое конструкты человека оказывают на него са­мого. Как мы уже указывали ранее, Я - при условии его рассмотре­ния в надлежащем контексте представляет собой понятие или конструкт в подлинном смысле слова. Я сопряжено с группой собы­тий, сходных между собой в некотором отношении и в том же самом отношении обязательно отличающихся от других событий. Отноше­ние, в котором эти события сходны между собой, и есть собственно' Я.. Кроме того, это же отношение делает Я индивидуумом, отличным от других индивидуумов. После такой концептуализации Я, с ним можно обращаться как с некой вещью, исходной величиной или эле­ментом в контексте суперординатного конструкта. Другими словами, Я может стать одной из трех или более вещей (либо персон), по мень­шей мере две из которых сходны между собой и отличны, по крайней мере, от одной из оставшихся.

Когда человек при формировании конструктов начинает исполь­зовать себя в качестве исходной величины или отправной точки, про­исходят волнующие события. Он обнаруживает, что формируемые им конструкты влияют на его поведение таким образом, как если бы они были суровыми контролерами. Особо строгому контролю с их сторо­ны подвергается его поведение относительно других людей. Возмож­но, было бы лучше судить в сравнении с
другими людьми. Разумеет­ся, на его поведение влияет им самим
проводимое или истолко­вываемое сравнение. Таким образом, значительная часть социальной жизни индивидуума контролируется теми сравнениями, которые ему случилось усмотреть между собой и другими.

Мы уже обсуждали искажение концептуализации, происходя­щее в тех случаях, когда кто-то нерасположен выражать полный контекст или связи своего конструкта, и как, в некоторых случаях, Полное выражение конструкта закрепляет за говорящим роль, ко­торую тот не хотел бы играть. Например, утверждение «Мэри, Алиса и Джейн, как и любой' другой человек, всегда проявляют мяг­кость характера» может означать, что искажение происходит в момент, когда говорящий находится на грани того, чтобы отвести себе роль человека, вынужденного иметь дело с грубыми, недоб­рыми людьми. Если единственный противовес агрессии - это аг­рессия, и если агрессия, в свою очередь, прочно вплетена в лич­ную цепь конструктов, которая логическим путем приводит человека к опровержению своей идентифицирующей роли, этот "человек, вероятно, будет избегать говорить, что кому-то «не хватает мягкости и доброты». Выражая то же самое на самом простом и интуитивном языке, можно сказать: никто не хочет показаться в роли, с которой не в состоянии справиться, и никто не будет де­тально разрабатывать роль, которую не готов играть. Как мы увидим позже, при обсуждении репертуарного теста ролевых конструктов (РТРК), информацию о том, как человек определяет и истолковывает свою роль, можно получить и косвенным, логи­ческим путем из истолкования им других людей. Одно из клинических применений разработанного Мюрреем Теста Тематической Апперцепции (ТАТ) - анализ человеческих фигур наряду с анализом тем или сюжетов придуманных историй. В действительности, большинство клиницистов, помимо тематического анализа, склонны придавать особое значение анализу фигур. В ходе этого анализа можно получить некоторое представление о том, какого типа люди населяют мир клиента. Через осмысление состава исполнителей и сюжета придуманной клиентом «пьесы» проводящий обследование может логически реконструировать ту роль, которую обследуемый, должно быть считает скроенной для себя. Иногда такая роль открыто описывается обследуемым по мере того, как он наделяет мыслями и главного героя придумываемой им истории.

Это далеко не единственный способ узнать по реакции обследу­емого на данный тест о выбираемой им для себя роли; она обнаружи­вает себя и в тех конструктах, исходя из которых обследуемый описы­вает людей, изображенных на стимульных картинках теста или придуманных им самим в ходе сочинения истории. Каждый конст­рукт имеет свои контрастные признаки. И проводящему обследова­ние клиницисту необходимо учитывать контрасты, имплицитно вы­ражаемые обследуемым в описаниях персонажей. Эти контрастные признаки скорее всего используются и при истолковании обследуе­мым своей собственной роли. Как раз этот момент часто упускается при интерпретации результатов ТАТ.

Когда в первичном интервью клиент описывает других людей, населяющих его личный мир, он по существу определяет координат­ные оси, относительно которых должен выстраивать линию собствен­ного поведения. Он формулирует свою систему личных конструктов. Слишком часто клиницист не сознает, какой богатый источник потен­циально полезной информации о клиенте ему открывается. Он может невольно исказить интерпретацию содержания интервью, пытаясь выяснить, была ли в действительности тетушка Ольга такой против­ной старой грымзой, какой ее изобразил клиент. Или, что еще хуже, он может просто идентифицировать утверждение клиента о тетушке Ольге как голый факт, который не подлежит в последующем перетол­кованию со стороны клиента. На самом деле, самое важное в утверж­дении клиента о грехах его тетки заключается, вероятно, в том, что он описывает роль, которую он сам временами вынужден хотя бы отчас­ти играть, или же роль, по отношению к которой даже сейчас должен вести противоположную, либо дополнительную партию.

По мере того как некто истолковывает других людей, он форму­лирует систему истолкования, управляющую его собственным поведением. Конструкты, включающие других людей в качестве своих контекстов, навязывают также определенный образ мысли и действий их обладателю. Никто не может назвать другого человека ублюдком, не делая рождение ребенка вне брака измерением (dimension) и своей собственной жизни.

Стоит, однако, еще раз напомнить, что конструкт - это единая
'формулировка сходства и
различия. Назвать другого человека ублюд­ком - не значит с неизбежностью концептуализировать себя как ублюдка. Говорящий может, напротив, концептуализировать себя как «определенно не
являющегося ублюдком». Клиницисту в этом случае важно понять одно: клиент упорядочил свой мир относительно такого измерения, как незаконнорожденность.

Конструкт - это двухполюсная структура (наподобие магнита), а не просто категория сходства без предполагаемого поблизости различия. Невозможно обратиться к аспекту сходства конструкта, не активизируя одновременно его аспект различия. Много лет назад Фрейд показал, что в сновидениях образы представлены своими противоположностями. Поскольку сновидения также «разбираются» с конструктами, не удиви­тельно, что конструкты в них, иногда оставаясь неповрежденными, про­сто меняют полюса местами. Клинициста, систематически применяю­щего психологию личных конструктов, не должно вводить в заблуждение это простое переворачивание конструкта вверх ногами.

Происходит нечто весьма интересное, когда человек впервые пытается перестроить свою жизнь в рамках его личной системы кон­структов. Разумеется, измерения этой системы имеют тенденцию к сохранению. Поэтому ему поначалу кажется, что он свободен перемешаться только вдоль уже установленных им самим и для себя осей. Предположим, к примеру, что этот человек определил направление ' изменения своей роли относительно личного конструкта «мягкость» (характера)- агрессивность.
Предположим далее, что он классифицировал себя как сходного с мягкими людьми, включенными в контекст его конструкта. Итак, он один из мягких людей. А теперь предположим, что его «игра в этой пьесе» начинается с провала: он пропускает реплики, невнятно бормочет слова своей роли и т. д. Что-т
о вышло из строя в его системе антиципации, - слишком уж много неприятных неожиданностей. Становится очевидным, что ему нужно что-то делать со своей ролью. Самое простое, что приходит на ум, попытаться переопределить свою роль в рамках контекстов некоторых из его личных ролевых конструктов. Допустим, он решает переместить ее вдоль оси 'мягкость-агрессивность',
и делает это. Не­сколько недель спустя его друзья замечают: «Что случилось с Каспером? До чего же он изменился!»

Суть этих перемен в том, что в действительности Каспер изменил не свой способ приспособления к жизни, а попытался заново вписаться в рамки любой ограниченной системы истолкования, с которой ему при­шлось работать. Исследование так называемых полярных изменений личности, таких как маниакально-депрессивный цикл, служит подтверж­дением того, что большинство радикальных сдвигов, наблюдаемых нами я поведении людей, представляет собой не кардинальные перемены в их планах жизни, а скорее попытку переменить положение в рамках непод­вижно закрепленной системы координат, которая обеспечивает их толь­ко ориентирами для понимания человеческих отношений. Когда клини­цист сознает координатную систему клиента, он способен, в известной мере, предсказать те направления,
в которых клиенту пришлось бы пере­меститься, если бы от него потребовали быстрого изменения.

Психотерапевт, стремящийся побудить своего клиента к быст­рому изменению, сталкивается с той же проблемой. Он вынуждает клиента перемещаться исключительно вдоль тех осей, которые тот ранее установил для себя, и результат может оказаться катастрофическим. Но даже если психотерапевт действует без излишней поспеш­ности, однако при этом не сознает личной системы конструктов свое­го клиента, он может обнаружить, что клиент изменяется в совершенно неожиданных направлениях.

Хотя личные конструкты человека составляют управляющую систему, под контролем которой он разыгрывает или изменяет свою роль, при благоприятных обстоятельствах их обладатель способен перест­раивать и сами конструкты. Выражаясь математическим языком, мож­но сказать, что он способен вращать координатные оси жизни. Это дает ему новый набор измерений (dimensions) и указывает новые на­правления свободного движения.

Переосмысление и перестройка жизни человеком - это процесс, не прерывающийся в течение всего отведанного каждому из нас вре­мени. В, действительности никто не может изменить свою позицию относительно одного из управляющих его ролью конструктов, не из­меняя, в определенной мере, сам этот конструкт. В психотерапии час­то предпринимаются сконцентрированные попытки помочь клиенту сформулировать новые и, в известном смысле, базисные конструкты, 'относительно которых можно было бы переориентировать его пони­мание своей роли. Почти обязательным требованием является фор­мулирование этих новых конструктов первоначально в контекстах, которые не затрагивают клиента слишком близко, прежде чем будет брошен вызов той фундаментальной системе, что управляет его соб­ственной ролью. Клиент, которому неожиданно говорят, что он дол­жен измениться, вероятно, почувствует в этих словах серьезную угрозу и может либо стать недосягаемым для воздействий психо­терапевта, либо в панике броситься совершать вынужденные уклоня­ющиеся движения в рамках своей старой системы координат.

Если же новые конструкты формируются сначала в контекстах, которые не включают самого клиента или членов его ближайшего окружения и теперешней семьи, парализующей угрозы поспешного, непродуманного движения можно избежать. Очень скоро, однако, клиент должен быть вовлечен в формирование нового конструкта. По возможности не следует сразу включать его Я целиком в контекст формируемого конструкта. Наш подход состоит в том, чтобы вводить в контекст только прошлое Я клиента, давая ему возможность заново .Посмотреть на то, каким он был в детстве, и переопределить себя в статусе ребенка по целому ряду отношений. Другой способ - предлагать классифицировать только определенные формы поведения, например те, которые можно целиком наблюдать в пределах терапевтического кабинета. Еще один способ - придумать искусственные роли разыграть их.

Но поговорим об этом подробнее чуть позже. А сейчас отметим ряд
принципиальных моментов, а именно: системы конструктов контролирую роль, которую каждый человек играет в своей жизни; клиент раскрывает свои конструкты всякий раз, когда говорит о других ; или о себе; конструкты, контролирующие роль, являются биполярным или, говоря иначе, обладают размерностью; наибольшая свобода перемещения (изменения), как она открывается человеку, существует в направлении от одного полюса конструкта к другому, или вдоль тех осей, которые он уже сам для себя построил и истолко­вал; при благоприятных обстоятельствах мы способны изменять сис­темы конструктов, контролирующие нашу роль.

7.
Реальный характер конструктов

Люди с давних пор придерживаются точки зрения, согласно которой мы считаем наш мир реально существующим, а психологи­ческие процессы человека - основывающимися на личных версиях реального мира. Эти личные версии и есть личные конструкты. Те­перь мы можем спросить себя, можно ли с этой точки зрения счи­тать наши конструкты реально существующими? И ответить: в ог­раниченном смысле, да. Конструкты не следует смешивать с теми фактическими данными, персонализированными версиями которых они являются; конструкты представляют собой интерпретации этих фактов. Однако конструкты могут использоваться в качестве точек зрения при рассмотрении других конструктов, как это имеет место при иерархических отношениях между ними внутри системы. В этом смысле суперординатные конструкты являются версиями подчинен­ных им - субординатных - конструктов, что придает последним фор­му реальности, истолковываемой с помощью первых. Суммарный ответ на вопрос о том, являются ли конструкты реально существую­щими, состоит в следующем: конструкт и в самом деле реален, но его реальность не идентична реальности элементов, входящих в его контекст. С этими элементами конструкт связан отношениями реп­резентативности, а не тождественности. Его реальность - это не их реальность. Конструкт обладает своей собственной реальностью. Эта проблема не должна нас беспокоить, если мы будем помнить о том, что конструкт и его элементы реально существуют, но в разных сфе­рах действительности.

Может ли конструкт передаваться от одного человека другому, не утрачивая при этом своей реальности? В известном смысле, да. Разумеется, он не переходит от одного к другому наподобие един­ственного глаза, который имели три граи: когда одна завладевала им, остальные ничего не видели. Понятие коммуникации - это ведь тоже конструкт, и так же, как мы позволяем конструкту репрезенти­ровать то, истолкованием чего он служит; мы допускаем, что сооб­щенный конструкт репрезентирует тот личный конструкт, истолкова­нием которого он является. Переданный конструкт представляет собой истолкование, принадлежащее воспринявшему его человеку; одним из элементов этого истолкования становится конструкт человека, ко­торый обладал им до момента сообщения. Конструкт человека, от ко­торого исходит сообщение, реально существует, то же утверждение s
справедливо и по отношению к сообщенному конструкту, однако он, являясь истолкованием исходного конструкта, не тождественен по­следнему. В это смысле ответ на наш вопрос о том, может ли конст­рукт передаваться от одного человека другому, не утрачивая своей реаль­ности, будет определенно утвердительным. Конструкт не меняет «порт приписки» в тех случаях, когда кто-то еще получает его версию.

Б. Формальные аспекты конструктов

8. Терминология

а. Диапазон пригодности (

Range


of


convenience

).

Ми уже от­вечали, что теория или система имеет диапазон пригодности, в котором она служит пользователю надежным инструментом в деле предсказания событий. Кроме того, в ходе изложения предположений, об­разующих структуру психологии личных конструктов, мы указывали на то, что и конструкт имеет диапазон пригодности. По-видимому, диапазон пригодности конструкта охватывает все то, к чему пользо­ватель счел его применение полезным.

б
.
Фокус


пригодности

(Focus of convenience).

Конструкт мо­жет быть максимально полезным для трактовки определенных воп­росов. Круг этих вопросов и называют его фокусом пригодности.

в
.
Элементы

(Elements).

Вещи или события, которые абстраги­руются посредством конструкта, называются элементами.

г. Контекст (

Context

).

Контекст конструкта состоит из всех тех элементов, к которым конструкт обычно применяется. Он несколько более ограничен, чем диапазон пригодности, так как относится к об­стоятельствам, в которых конструкт возникает, и вовсе не должен -да и не может - касаться всех обстоятельств, при которых человек мог бы со временем использовать данный конструкт. Контекст конст­рукта несколько шире фокуса его пригодности, поскольку конструкт может часто возникать в обстоятельствах, при которых его примене­ние не всегда оптимально.

д
.
Полюс

(Pole).

Каждый конструкт имеет два полюса, по одному на каждом конце своей дихотомии. Элементы, объединенные на одном полюсе, сходны друг с другом в определяемом данным конструктом отношении, и не похожи на элементы, находящиеся на другом полюсе.

е. Контраст (

Contrast

).

Отношение между двумя полюсами кон­структа есть отношение контраста.

ж. Аспект сходства (

Likeness


end

).

Для тех случаев, когда осо­бо выделяются элементы на одном полюсе конструкта, мы использо­вали термин аспект сходства,
подразумевая, что тем самым мы ука­зываем на полюс, у которого эти элементы группируются благодаря истолкованию.

з. Аспект контраста (

Contrast


end

).

Для тех случаев, когда осо­бо выделяются элементы на противоположном полюсе, мы использо­вали термин аспект контраста,
подразумевая, что тем самым мы указываем на противоположный полюс.

и
.
Эмердженция

(Emergence).

Здесь мы заимствуем конструкт Лайела (Lyie). Эмерджентный полюс конструкта - это полюс, который включает большую часть непосредственно воспринимаемого контекста. Например, в утверждении «У Мэри и Алисы мягкий характер, а Джейн агрессивна» мягкость (характера) является эмерджентной потому что относится к 2 /З контекста. Часто в явной форме упоминается
только эмерджентный полюс, как в том случае, когда кто-то го­рит: «У Мэри и Алисы мягкий характер, а у Джейн - нет».

к
.
Имплицитность

(Implicitness).

И эта мысль позаимствова­на у Лайела (Lyie). Имплицитный полюс конструкта - это полюс, ко­торый противополагается эмерджентному. Его часто не называют «по имени». Иногда у человека нет даже специального символа для обозначения имплицитного полюса конструкта, и он выражается в имплицитной символической форме через эмерджентный термин.

9.
Символизм

Любой из сходных элементов в контексте конструкта может дать Имя или название этому конструкту. Конструкт, образованный в контексте элементов А, В и С, где А и В являются сходными элементами, «южно репрезентировать просто через упоминание А. В свою очередь, элемент А сам может быть подлинным конструктом, возникшим в кон­тексте А , а(, А. Здесь мы указываем не на использование А в этом Смысле, а на его употребление в качестве представителя или символа конструкта, сформированного вне контекста, включающего А, В и С. Тогда А может использоваться для репрезентаций конструкта, который на самом деле и не А вовсе, но включает А в качестве видового объектa, то есть конструкта высшего порядка, который содержит А только часть своего контекста. Такова основная сущность символизма. Символика весьма полезный и удобный инструмент. Понимаемая в свете сказанного выше, символика является не только единственным орудием оформления мысли, но, бесспорно, служит применяемым всеми инструментом широкого назначения.

Люди изобрели ловкий трюк в пользовании символикой. Мы при­думываем звуки и формы и вводим их искусственно в контекст своих конструктов в качестве одного из элементов, а затем позволяем како­му-то одному звуку или какой-то одной форме стать символом опре­деленного конструкта. Например, кто-то прибавляет слово 'мягкость' (характера) к живым людям - Мэри и Алисе, так что образуется кон­текст, который теперь звучит как: 'Мэри, Алиса и мягкость характера в сравнении с Джейн'. С этого, момента 'мягкость'
(как свойство ха­рактера) используется для репрезентации подобия Мэри, Алисы и... слова 'мягкость'.

Есть и более простой тип символизма, который не связан с вторже­нием слов в контекст конструкта. Мы можем позволить Мэри стать сим­волом мягкости, а Джейн - символом привлекательности. Мать может стать символом принадлежности к определенному социальному классу, а отец - символом зрелости. У большинства людей Мать и Отец дейс­твительно олицетворяют собой личные конструкты гораздо более высо­кого порядка, чем тот, которого требуют их собственные идентичности. Этот вид «фигурного» символизма характерен для личных конструктов, формируемых человеком в детстве. Вдобавок, то, что эти конструкты, вероятно, поддерживаются и сохраняются в памяти на основе такого «фигурного» символизма, - важный факт для психотерапевта. Ибо ска­зать, что некто «интроецирует» своего отца и свою мать, означает упус­тить главное, по крайней мере, для психотерапевта; скорее, отец и мать этого человека, по всей вероятности, были контекстуальными элемента­ми великого множества личных конструктов, которые он сформировал за свою жизнь, в частности его ролевых конструктов. Родительские фи­гуры могут использоваться, а могут и не использоваться в настоящее время в качестве символов этих конструктов.

Мы только что сказали, что символы-фигуры характерны для символики, используемой для репрезентирования личных конструк­тов, сформированных в детстве. Можно придать этому факту более общую формулировку. Использование одного из исходных контексту­альных элементов в качестве символа конструкта характерно для ран­них стадий формирования и применения любого конструкта. Так, конструкт 'Мэри-похожа-на-Алису-и-отличается-от-Джейн» вероятно,
будет символизироваться в мышлении конкретного человека просто как Мэри
или Мэри-стость.

По мере добавления в контекст данного конструкта - при усло­вии, что это проницаемый конструкт, - новых элементов, или пыта­ясь вызвать «мэриподобное» поведение у своих друзей, его обладатель может изобрести для него вербальный символ. Если же конструкт оказывается относительно непроницаемым или трудносообщимым, разве что с помощью самых интимных средств, он продолжает символически репрезентироваться просто одним из элементов своего Е исходного контекста. Например, если ''мать'
является контекстуаль­ным элементом, используемым для репрезентации какого-то относительно непроницаемого личного конструкта - скажем, «Теперь нет таких людей, какой была моя мать», - или если не предпринимается никаких усилий, чтобы сообщить личный конструкт - «Вряд ли кто сейчас способен понять, какой в действительности была моя мать», тогда 'моя мать', скорее всего, будет сохраняться и как символ, и как один из элементов контекста этого личного конструкта.

Почти на всем протяжении нашего обсуждения личных конструктов в качестве примеров их контекстуальных элементов мы приводили людей или «фигуры». Считается, что именно такие конструкты представляют первостепенный интерес для психолога. Однако все нами сказанное справедливо ив отношении личных конструктов, касающихся других вещей. Конструкт «скорость'
может символизироваться автомобилем, так же как и словом. Конструкт успокоение'
может символизироваться кривой, напоминающей ок­руглость материнской груди; конструкт 'честность (прямота)' -
звуком твердого, мужского голоса, а конструкт 'возмужалость' -
эрегированным половым членом. Ответы на тест Роршаха по типу “blood and guts» могут, в некоторых случаях, быть символами личного конструкта, взятыми непосредственно из его контекста. При оценивании такого ответа клиницисту важно выяснить, что это за конструкт и каков его уровень обобщенности (то есть порядок подчиняемых им элементов).

10. Коммуникация

Излагая выше наши представления о символизме, мы заняли оп­ределенную позицию и в отношении природы коммуникации. Если символизм - это вопрос предоставления одному из элементов в кон­тексте конструкта выступить в роли представителя всего этого конст­рукта, тогда коммуникация - это вопрос воспроизведения символи­ческого элемента в надежде вызвать более или менее близкую копию данного конструкта у другого человека. Самый лаконичный и ясный способ - воспользоваться словом как символом. Разумеется, он мо­жет не сработать, потому что наш слушатель мог не включить это слово в состав того же контекста или не употреблять его в качестве символа того же конструкта. Тогда, возможно, нам придется показать ему другие элементы контекста нашего личного конструкта, - частич­но в форме слов, частично в форме невербальных актов. При некото­ром везении мы можем преуспеть в сообщении нашего конструкта, по крайней мере, на приблизительном уровне.

Клиент, пытающийся сообщить свои личные конструкты терапев­ту, редко может опереться на простые словесные формулировки при пе­редаче точного личного смысла конструктов. Ему приходится выстав­лять на обозрение длинный перечень других контекстуальных элементов, прежде чем терапевт сумеет его понять. Наладить канал связи с терапев­том особенно трудно в тех случаях, когда личный конструкт пациента относительно непроницаем и нет никаких относящихся к нынешнему времени элементов, которыми можно было бы легко воспользоваться для пояснения данного контекста. Трудно общаться с терапевтом и тогда, когда он, по-видимому, не понимает субординатных конструктов, которые вклю­чает в себя обсуждаемый конструкт. Наконец, известные трудности воз­никают в том случае, если данный конструкт управляет ролью клиента и его невозможно сообщить терапевту, не искажая того ролевого отноше­ния, которое клиент установил между собой и терапевтом.

Со своей стороны терапевт не должен спешить с приложением своих предсуществующих конструктов к символизму и поведению клиента. Сначала ему нужно составить своего рода словарь для общения с клиентом. К тому же, ему придется признать возможность того, что отношения клиента с ним будут заметно колебаться по мере того, как клиент будет иллюстрировать, с неприкрытым реализмом, контекстуальные элементы конструктов управляющих его ролью.

11. Шкалы конструктов

Время от времени мы говорили о конструкте так, как если бы он был координатной осью или измерением (dimension). Так как мы ввели допущение, что конструкты являются по существу дихотомическими, могло показаться, что тем самым исключается возможность шкал или континуумов, содержащих более - двух делений. Например, Лэндфилд (Landfield), выполнивший с позиции более ранних положений теории личных конструктов серию интересных исследований угрозы, поначалу разрабатывал шкалы личных конструктов индивидуально для каждого из своих испытуемых. Он, однако, отмечает, что «димензиональная шкала" ('dimensional scale') может использоваться неправильно, так |как скоро начинает казаться, что многие испытуемые, воспринимавшие людей по степеням, истолковывали их, скажем, не как последовательность различных оттенков серого, а скорее исходя из черного, бе­лого и комбинаций этих двух цветов». Даже если мы представляем себе базисные конструкты, из которых строится наша система, как дихотомические, это не исключает возможности рассмотрения градаций, как это делал Лэндфилд (Landfield), того или иного измерения.

Есть несколько способов представить такое понимание конструктов.

а. Иерархические шкалы

.
Так же как бесконечное число града-величины можно выразить на языке двоичной системы счисления, так и бесконечное число градаций значения можно выразить на языке дихотомической системы истолкования. Можно построить такую шкалу исходя из допущения об иерархи» конструктов, Рассмотрим иерархию четырех конструктов в порядке А, В, С и D, каждый из которых имеет два возможных значения: 0 и 1. Из этих четырех конструктов можно построить иерархическую шкалу
значений с log 3' 4 или 16 градациями. Значения градаций можно представить в симво­лической форме 16 двоичными числами:

0000

0001

0010

0011

0100

0101

0110

0111

1000

1001

1010

1011

1100

1101

1110

1111

Предположим, что мы строим иерархическую шкалу 'прямоду­шие-криводушие'
из четырех базисных конструктов: 'честность-не­честность', 'искренность-неискренность', 'неустрашимость-пора­женчество'
и 'объективность-субъективность''.
Предположим также, что эти конструкты выстраиваются именно в таком иерархическом порядке. Пусть двоичная цифра 1 представляет первый элемент каж­дой пары, а двоичная цифра, 0 - второй элемент каждой пары. Тогда нечестный, неискренний, пораженец и к тому же, субъективный че­ловек оказался бы представленным на этой шкале двоичным числом 0000 и находился бы на конце шкалы, соответствующем криводушию.
Честный, но неискренний, склонный к пораженчеству и субъективиз­му человек был бы представлен двоичным числом 1000. Вследствие высокой релевантности честности такому качеству, как прямодушие, этот человек попадает в верхнюю часть шкалы. Тогда как нечестный, неискренний, пораженец, но стремящийся быть объективным чело­век был бы представлен двоичным числом 0001 и помещался бы ближе к нижнему концу этой шкалы.

б. Аддитивные шкалы

.
Конструктам можно также придавать форму аддитивной шкалы. Предположим, что мы отбрасываем 1 представление об иерархии конструктов и просто складываем дво­ичные цифры, репрезентирующие полюса конструктов. Тогда чест­ный, но неискренний, склонный к пораженчеству и субъективнос­ти человек получил бы оценку 1 за честность и по 0 за каждую из оставшихся трех характеристик. В этом случае его место на такой шкале соответствовало бы значению 0001. Если бы он оказался неустрашимым вместо того, чтобы быть пораженцем, его оценка повысилась бы до 0010. Ясно, что наша шкала этого вида имела бы только 5 градаций вместо 16, с граничными значениями 0000 и 0100 соответственно.

в. Абстрагированные шкалы.

Продвигаясь к более высокому уровню абстракции, мы можем построить другой тип шкалы. Будем называть ее абстрагированной шкалой.
Предположим, что мы истол­ковываем 'прямодушие-криводушие'
не на основе какого-то конкрет­ного накопления значений других четырех конструктов, как это было в двух предыдущих случаях, а как абстрагированное из них свойство. Тогда 'прямодушие-криводушие'
можно рассматривать как сквозное свойство остальных четырех конструктов. Конкретнее, 'прямодушие-криводушие' -
это свойство отношения между любыми парными со­четаниями этих конструктов. Например, честность
в сравнении с , нечестностью
является прямодушной,
а нечестность -
соответственно криводушной,
но абсолютная честность
в сравнении с неустрашимостью
может считаться криводушной.
Конструкт 'прямодушие - криводушие'
по-прежнему является дихотомическим. Его абстракция, однако, будет релятивной, и, чтобы символически отобразить ее применение к меняющемуся контексту, приходится вводить целый ряд символов или чисел. Разумеется, пользователю трудно устоять против соблазна применить этот конструкт конкретно, и часто именно это и происходит.

В этом месте нелишне было бы отклоняться от нашей главной темы и упомянуть о том затруднении, которое многие из нас испытывают, пытаясь пользоваться системой счисления не на конкретном а, на абстрактном уровне. Для ребенка числовая последовательность -это конкретное расположение именованных предметов. Становясь старше, он обнаруживает, что его систему счисления можно приме­нить для упорядочивания множества разных классов объектов; тем не менее, используемые числа все еще могут восприниматься им кон­кретно - как километраж на спидометре или деления шкалы на весах. Позднее, если ему повезет, он может научиться пользоваться своей системой счисления релятивистически; когда он абстрагирует число­вое значение четыре,
он воспринимает его большесть
относительно трех, двух
и единицы,
и одновременно его меньшесть
относительно пяти, шести
и семи.

г. Шкалы аппроксимации

.
Этот четвертый тип шкалы пред­ставляет собой артефакт стремления людей понять друг друга. Бу­дем называть ее шкалой аппроксимации.
Предположим, что экспе­риментатор имеет собственное представление о прямодушии-криводушии',
которое является по существу дихото­мическим. Он предлагает испытуемому оценить некоторых его зна­комых по этой шкале. Испытуемый, не будучи уверенным в том, что его представление о 'прямодушии' совпадает с представлением экс­периментатора об этом качестве, скорее всего будет тяготеть к ком­промиссным оценкам. И только в тех случаях, когда какой-то знако­мый ему человек проявляет полный набор характерных черт, который, по всей вероятности, соответствует тому, что имеет в виду экспериментатор, испытуемый отваживается на крайнюю оценку. С этой точки зрения, а фактически с позиции психологии личных кон­структов, островершинное распределение оценок на шкале служит ясным указанием на ее аппроксимативный характер. Чем меньше испытуемый уверен в том, что ему понятны представления экспери­ментатора, тем тверже он будет держаться некоторой точки на шка­ле, например, ее середины, поскольку она, вероятно, меньше всего будет его компрометировать. Мы можем воспользоваться этой идей для заключения о том, насколько хорошо тот или иной человек понимает шкалу, по которой его просят выставить оценки. Когда наблюдаются часто упоминаемые J- яви U-феномены, как в случаях культурного соответствия, можно сделать вывод, что оценщик по­нимает заданный конструкт достаточно хорошо, чтобы давать дихо­томические оценки.

д. Кумулятивные шкалы

.
Есть еще один тип шкалы, связанной с аддитивной шкалой. Назовем ее кумулятивной шкалой.
Предполо­жим, что за двумя людьми наблюдали в 20 различных ситуациях. В 19 случаях из 20 первый продемонстрировал прямодушие, а второй - кри­водушие. Каждому из них дается оценка, которая приближенно отра­жает долю случаев проявления прямодушия. Конструкт 'прямодушие-криводушие'
остается по существу дихотомическим, и только накопление случаев его проявления дает нам возможность приписы­вать более двух значений степени прямодушия.

е. Другие шкалы

.
Есть и другие способы концептуализации шкал, построенных на дихотомических конструктах. Например, можно было бы оценивать только критические ситуации и, незави­симо от количества случаев проявления человеком прямодушия, давать ему высокую оценку, если он продемонстрировал прямоду­шие пусть в единственной,
но чрезвычайно значимой для него ситу­ации. Опять-таки, человека можно было бы оценить по шкале пря­модушия исходя из доли его друзей, которые сочли его прямодушным человеком. Однако в наши намерения не входит проведение исчер­пывающего анализа создаваемых людьми шкал; мы хотим лишь сде­лать ясным для всех то обстоятельство, что идея дихотомических конструктов не препятствует использованию шкал. В то же время сама эта идея заставляет нас внимательнее посмотреть на все эти шкалы и попытаться определить, какую именно дискриминантную основу они могут иметь,

12. Сканирование посредством конструктов

Хотя при построении теории личных конструктов мы не связывали себя ограничениями кибернетической модели, наши допущения позволяют нам придать наглядность некоторым психологическим процессам на основе аналогий с электронными устройствами. Ког­да кто-то внимательно изучает происходящие вокруг него события, он «зажигает» определенные дихотомии в своей системе конструк­тов. Поэтому системы конструктов можно рассматривать как своего рода паттерн сканирования или, проще говоря, растр, который чело-дек непрерывно проецирует на свой мир. По мере осуществления сис­тематического обзора (сканирования) своего перцептивного поля он считывает «отметки целей» - смысловые значения. Чем адекватнее его паттерн сканирования, тем более значащим, наделенным смыс­лом, становится для него окружающий мир. Чем точнее он соответ­ствует паттернам сканирования, используемым другими людьми, тем больше «отметок целей» - смыслов - человек может извлечь из сво­их проекций.

Понимаемая таким образом психология личных конструктов обя­зывает нас к проективному взгляду на всю перцепцию. Все интерпер­сональные отношения основываются, по существу, на отношениях перенесения (transference), хотя они и подвергаются проверке на ис­тинность и пересмотру. Выполнение всех тестов лучше всего рассмат­ривать как выполнение проективного теста. В психотерапии особую актуальность приобретает перенастройка паттерна сканирования у клиента. В области учения и обучения приобретает важность знание того, какие именно дихотомии в этом паттерне проверяются на пра­вильность.

Мы также можем полагать, что конструкты обеспечивают по­рядковые ординаты в психологическом пространстве, где абсциссы обеспечиваются сменяющимися во времени событиями. С конструк­тами и событиями в качестве координатных осей человек строит ре­шетку, в квадрантах которой его психологическое пространство при­обретает многомерное смысловое значение. В отношении ординат существует множество личных версий того, что представляют собой эти оси, тогда как в отношении абсциссы времени мы обладаем общим опытом. Мы можем не соглашаться друг с другом в том, какова сущностная природа того или иного события, однако мы обычно спо­собны достичь согласия (с учетом ретроспективного искажения) в от­ношении последовательности событий.

Позже мы покажем, как с помощью репертуарной решетки можно составить план определенных участков паттерна сканирования у кон­кретного человека, как ее можно анализировать непараметрически­ми методами, как ее можно применить для исследования некоторых проблем генерализации научения и как можно установить отношение ; между системой личных конструктов и системами публичных (общест­венных) конструктов. В этом месте для наших целей вполне достаточно просто привлечь внимание к тому, что систему личных конст­руктов можно рассматривать в кибернетической плоскости.

13. Личная безопасность в пределах контекста конструкта

Мы упоминали о том, что Я может использоваться в качестве одного из элементов в контексте конструкта (хотя можно легко пред­ставить себе некоторые конструкты, в которых Я не попадает в диапа­зон пригодности). Мы привлекли внимание к управляющему эффек­ту такого конструкта в исполнении человеком своей жизненной роли. В другом разделе мы отметили частоту использования символов-фи­гур при репрезентации конструкта в противоположность символам-словам. Например, собственная мать клиента могла стать символом конструкта, определяющего его роль. Давайте теперь рассмотрим, что может происходить при попытках произвести различные перемены в элементах такого конструкта.

Предположим, что у клиента элементы конструкта 'мать',
рас­положенные на стороне сходства с матерью, заключают в себе, как это часто бывает, множество удобств, протекций и гарантий безопас­ности. Пока он истолковывает себя в рамках данного конструкта со

стороны сходства с матерью, или с позиции 'мать-хочет-чтобы-я...', он может воспринимать себя наследником всех этих удобств, протек­ций и гарантий безопасности. Но предположим, что терапевт пытает­ся переместить Я клиента вдоль оси его личного конструкта со сторо­ны сходства с матерью на противоположную сторону. 'Непохожий-на-мать' контекст включает все релевантные контраст­ные признаки личного конструкта 'мать' -
неудобства, опасности и незащищенность. Что происходит с клиентом?

Можно ожидать, что начав смотреть на себя в этой новой общей перспективе, он, скорее всего, изменит свое поведение. Он может отка­заться от многочисленных ограничений и предосторожностей и начать вести себя во многих отношениях противоположным образом, кото­рый представляется ему контрастирующим с полюсом сходства с мате­рью в его конструкте «мать».
В этом случае его поведение заметно из­меняется в сторону безрассудства. Он может также стать более разбросанным и неорганизованным, когда погружается в волны ново­го жизненного опыта и считает для себя необходимым смело встречать непривычные события, в которые его втягивает новая роль. Этот опыт может оказаться воодушевляющим, при условии, что клиент обладает достаточно определенной остаточной структурой, чтобы избежать вы­зываемого тревогой смятения, и если у него есть проницаемые конст­рукты, которые соразмерно охватывают старые и новые модели пове­дения, создавая между ними более или менее устойчивый переход. С другой стороны, из-за недостаточно определенной, чтобы справиться с новой ролью, структуры клиент может испытывать заметную тревогу.

Если клиент идентифицирует себя с полюсом отличия от матери одного из своих символизируемых фигурой матери конструктов, мо­жет случится так, что вследствие использования «фигурного» симво­лизма он станет истолковывать себя с позиции 'непохожий-на-мать' в рамках всех остальных конструктов, символом которых является мать. Тогда он, вероятно, обнаружит контрастное поведение по всем осям тех конструктов, которым в качестве символа досталась фигура мате­ри. Это может стать неприятным сюрпризом для терапевта. Послед­ствия такого истолкования своей жизненной роли оказались бы ката­строфическими и для клиента. В этом случае нам остается только надеяться, что ему достанет независимости от терапевта, чтобы от­вергнуть эту идею с самого начала.

Рассмотрим теперь противоположный вид перемещения. Пред­положим, что мы пытаемся убедить клиента осознать и «принять» свое сходство с матерью. Мы можем представлять себе эту задачу как обес­печение его доброй дозой «инсайта». Другими словами, мы просим его посмотреть на себя с противоположного конца нашего
личного конструкта его
матери и, возможно, не отдаем себе отчета в том, что такое перемещение означает в его
личном конструкте своей матери.
Наши усилия могут грозить клиенту тем, что он окажется во власти соответствующих полюсов конструктов, для которых его мать
явля­ется его собственным символом.

Иногда терапевт, предполагая сходство клиента с матерью и внушая ему эту мысль, имеет в виду лишь то, что он похож на свою мать в каком-то отношении.
Но терапевт может не замечать слож­ного символического значения матери
в личной системе клиента. И тогда клиент слышит в словах терапевта призыв идентифициро­ваться со всем, что символизирует собой мать.
Однако терапевт, возможно, имел в виду только то, что клиента столь же легко рас­сердить, как и его мать, а вовсе не то, что он относится к людям типа своей матери. После того как мать клиента будет переведена на должное место в качестве одного из контекстуальных элементов кон­структа ''легко сердится'
вместо того, чтобы быть его воплощени­ем, клиент, возможно, сумеет признать себя представляющим один из сходных элементов в контексте, включающем и ее. Процесс отде­ления символизма от матери может потребовать продолжительного периода терапии, и все же, как нам кажется, должен предварять любые предлагаемые интерпретации или сколько-нибудь существен­ную терапевтическую динамику.

Предположим, что мы пытаемся переместить мать как элемент
с 'такой-как-Я' стороны конструкта на 'не-такую-как-Я' сторону. Как правило, это легкий способ добиться немедленного появления дина­мики. Клиент обычно демонстрирует улучшение настроения, оптимизм и становится более отзывчивым. Спустя сеанс или два он может начать тревожиться или скрытничать. Когда он стал прорабатывать импликации этого перемещения, он мог обнаружить, что его роль настолько утратила свою определенность, что прекратила обеспечи­вать ему минимальный уровень личной безопасности. Возможно, пе­ремещение матери с одной стороны конструкта на другую привело клиента в смятение. При оставшейся после этого системе истолкова­ния он больше не в состоянии антиципировать достаточно регуляр­ную последовательность событий в своей жизни.

В этом случае произошло следующее. Клиент еще раньше по­пал в зависимость от матери, но не просто как символа управляюще­го ролью конструкта своего Я, а как определения этого конструкта. Ее пример как раз и иллюстрировал данный конструкт в действии. «Подъем», испытанный клиентом в то время, когда ему в первый раз предложили произвести перемещение матери с одной стороны кон­структа на другую, был, по существу, эффектом освобождения, кото­рый возникает, в этом случае, сразу после того, как он перешел в не­безопасное состояние. Это именно та свобода, которой он не может воспользоваться до тех пор, пока у него нет системы истолкования, в рамках которой можно было бы обеспечить себе хоть какой-то пред­варительный просмотр жизни. Чтобы представить себе этот феномен, так сказать, в действии, нужно иметь опыт терапевтической работы с ребенком из распадающейся семьи. В период распада один из роди­телей или оба они, скорее всего, будут пытаться отделить другого от 'такой-как-Я' стороны некоторых управляющих ролью личных кон­структов ребенка. Вследствие этой вынужденной утраты своего по­добия с родителем, служащим ролевым примером для ребенка, пос­ледний обретает навязанную ей свободу и лишается надежного, безопасного положения. Совершенно ясно, что удачливый терапевт в таком случае будет часто подменять исполнителя главной роли «дос­тойного подражания человека» в глазах ребенка.

И в заключение давайте рассмотрим четвертый вид перемеще­ния, по-прежнему предполагая, что клиент использует фигуру матери в качестве символа одного из своих управляющих ролью конструк­тов. Что произойдет, если мать переместится с 'не-такой-как-Я' сто­роны конструкта на 'такую-как-Я' сторону? Как и в только что рас­смотренном случае, этот вид перемещения тоже имеет тенденцию разрушать пригодность конструкта вследствие утрачивания им ста­билизирующего символа. На практике, по-видимому, невозможно со­хранить символизм матери, когда ее таким образом перемещают в пределах одного и того же конструкта. Обычно происходит следую­щее: или распадается сам конструкт, или клиент перестает рассмат­ривать себя как один из похожих элементов. В любом случае управля­ющие ролью компоненты конструкта, вероятно, утрачиваются. Если клиент реагирует переводом себя на противоположную сторону, со­храняя при этом сам конструкт, мы получаем ситуацию, сходную с той, что обсуждалась ранее в связи с перемещением Я на 'непохожую-на-мать' сторону.

Итак, символом конструкта становится обычно один из его по­хожих элементов, хотя это не обязательно должно быть так. Фигура матери может быть одним из непохожих элементов и, тем не менее, символизировать конструкт, сохраняемый клиентом. Клиент иден­тифицируется с противоположностями своей матери, и эти проти­воположности являются похожими элементами. Это редко, но все же случается в клинической работе. Разумеется, вовсе не редкость, когда кто-то считает себя не похожим на свою мать; что действи­тельно редкость, так это когда мать становится символом одного из управляющих ролью конструктов клиента, в котором он является одним из похожих элементов, а она - одним из непохожих. Напри­мер, его мать, благодаря своему хлопотливому трудолюбию, может стать антитетическим символом той самой праздности, с которой клиент идентифицирует себя.

В предыдущих параграфах этого раздела мы обсудили управ­ляющие ролью конструкты, которые сохраняются благодаря «фигур­ному» символизму. В качестве примера фигуры-символа мы рассмот­рели фигуру матери. Мы показали разрушительное воздействие на роль клиента попыток переместить себя либо символизирующую фигуру в контексте конструкта. Сказанное нами относится к любым переменам в контексте конструкта, содержащего Я и символизиру­ющую фигуру. Использование символизирующей фигуры придает конструкту некоторую стабильность или жесткость. Эта фигура мо­жет быть олицетворением личной безопасности для ребенка, или даже для взрослого, система конструктов которого содержит отно­сительно мало уровней абстракции и чьи конструкты, поэтому, дол­жны непосредственно связываться с конкретными формами поведе­ния или лицами. Символизируемые фигурой конструкты типичны для детей. Такие конструкты придают ясность, а значит и некото­рую устойчивость ролям детей.

Сказанное нами имеет ряд следствий для психотерапии, ко­торая проводится в теоретической системе психологии личных кон­структов. Там, где встречается «фигурный» или любой другой сим­волизм, выполняющий ту же функцию, Я клиента и такой символ нельзя перемещать относительно друг друга не затрагивая без­опасность, обеспечиваемую клиенту данным конструктом. Быва­ет, и не редко, что терапевту необходимо помочь своему клиенту закрепить за его конструктом новый символ, с тем чтобы можно было переместить элемент, выполнявший раньше функцию сим­вола, или же самому переместиться относительно этого элемента. Если этот символ «фигурный», - например, мать, -
терапевту мо­жет потребоваться много времени и терпения, чтобы заменить сим­вол мать
другим до произведения перемен в истолковании клиен­том своей роли. Возможно, экономнее было бы начать строительство нового набора конструктов, чтобы заменить старый набор целиком. Именно это и происходит в терапии фиксирован­ных ролей, которую мы обсудим позднее.

Давайте вернемся к более общему случаю личной безопасности в контексте конструкта. Забудем на время о символизме одного из его элементов. Пренебрежем самой возможностью того, что Я может быть символом конструкта. Будем считать Я только одним из его элемен­тов. Тогда, поскольку конструкт- это способ упорядочивания и со­хранения его элементов на своих местах, место Я определяется и закрывается любым конструктом, посредством которого это Я истолковывается. Управляющий Я конструкт или, конкретнее (в тех случаях, когда его элементами являются предполагаемые конструкты других людей), управляющий ролью конструкт обеспечивает способ антиципации собственных реакций его обладателя. Результат - со­циальная уравновешенность.

Рассмотрим еще более общий случай личной безопасности в контексте конструкта. Отбросим саму возможность того, что Я может быть одним из его элементов. Примем во внимание лишь то, что данный конструкт, возможно, имеющий отношение только к неодушевленным элементам, обеспечивает способ антиципации событий. Вооруженный таким конструктом человек может с олим­пийским спокойствием встречать события, происходящие как в мире людей, так и во вселенной. И это еще более широкий вид личной безопасности. Мы могли бы назвать его воплощением лич­ной уравновешенности.

14. Измерения конструктов

Личные конструкты других могут истолковываться нами как на­блюдателями. Мы можем даже ввести достаточно полный набор из­мерений, чтобы оценивать по ним конструкты других людей. Одно из таких общепринятых измерений для оценивания чужих конструктов -это уже знакомое нам измерение ' абстрактный - конкретный'.
Хотя некоторые и считают, что 'абстрактный'
не является антитезисом 'конкретного',
большинство из нас употребляет эти термины как если бы они представляли противоположные полюса одного итого же кон­структа. До настоящего момента у нас была возможность довольно часто пользоваться этими терминами в ходе обсуждения психологии личных конструктов и мы довольствовались теми обычными значе­ниями, которые, как читатели могли бы ожидать, приписываются этим словам. Но сейчас может оказаться полезным более близкое знаком­ство с природой конструктов и разбор тех главных отношений, в ко­торых они обладают сходством и отличаются друг от друга.

Итак, конструкты можно классифицировать в соответствии с эле­ментами, которые они категоризуют. Например, конструкт может на­зываться 'физическим',
но не потому что является видовым в 'физи­ческой' системе конструктов, а потому что «смеет» иметь дело с элементами, которые уже были истолкованы как 'физические' по своей природе. Часто термин «абстрактный»
используется аналогичным об­разом. Например, некоторые настаивают на том, что любой матема­тический конструкт, независимо от того, кто им пользуется, непре­менно является 'абстрактным', так как имеет дело с символами, которые были определены как 'абстрактные'. Но всякий, кому дове­лось вести интенсивную психодиагностическую работу с ученым людом, включая математиков, должен был заметить, что человек мо­жет быть превосходным математиком и, тем не менее, обращаться со своими математическими понятиями весьма конкретным образом. Есть и такие математики, которые располагают минимальными воз­можностями для абстрактного мышления. Их математическое мыш­ление засорено буквализмами, применяемыми в строго оговоренных условиях и едва ли вообще заслуживающих названия «абстракции» - разве что с добавлением определения «пустые».

Мак-Горан (McGaughran) провел исследование, в котором по­пытался определить функциональную полезность некоторых измере­ний конструктов. Он довольно быстро обнаружил, что классическая схема 'абстрактный-конкретный'
не позволяла характеризовать мышление его испытуемых таким образом, чтобы опираясь на это измерение, можно было предсказать, как они будут действовать в раз­ных ситуациях. Вероятность того, что человек, рассматривавший аб­страктно проблему одного вида, будет конкретно подходить к пробле­ме другого вида, оказалась не так уж мала. Более того, испытуемые, склонные больше других использовать абстрактный подход в одной области, могли меньше других склоняться к абстрактному подходу в другой области.

Мак-Горан (McGaughran) разработал продуманный до мелочей план эксперимента, в котором он стремился предсказать какого рода концептуализацию будет использовать испытуемый в вербальном по­ведении исходя из типа концептуализации, используемой им в невер­бальном поведении, и наоборот. Это была честолюбивая затея. Вер­бальное поведение выявлялось с помощью карт Теста Тематической Апперцепции. Невербальное поведение изучалось с помощью методи­ки Выготского-Сахарова. Задачей экспериментатора было обнаружить измерения концептуализации, которые были бы применимы к обоим типам протоколов и позволяли бы предсказывать характер действий испытуемого в одной ситуации исходя из знания особенностей его кон­цептуализации в другой ситуации. Ставя перед собой такую задачу, Мак-Горан (McGaughran) вводит функциональный критерий для классифи­кации конструктов, и это, бесспорно, новая идея в области, где философы привыкли пользоваться лишь формальными критериями.

В итоге Мак-Горан (McGaughran) обнаружил, что мог делать дос­таточно надежные предсказания, и эти предсказания строились, по су­ществу, на двух измерениях: сообщаемости (
communicability
)
и, если воспользоваться нашей терминологией, проницаемости (
permeability
).
Фактически, термин 'проницаемость'
первым предложил Мак-Горан (McGaughran), хотя он так и не решился ввести его в оборот при публи­кации результатов своего исследования. Что касается «сообщаемости»,
то, разумеется, он относил ее не только к вербальной коммуникации, поскольку одно множество протоколов было - по определению - не­вербальным. Другими словами, Мак-Горан (McGaughran) установил, что измерения 'проницаемость'
и 'сообщаемость'
оказались не только операционально определимыми, но и эффективными в деле предсказа­ния индивидуального поведения. Хотя мы не следовали строго предло­женной MaK-Гораном (McGaughran) размерностей схеме, мы признатель­ны ему и за демонстрацию того, что есть, вероятно, более значимые способы анализа концептуализации, чем анализ по измерению 'абст­рактный - конкретный',
и за предложение ряда дифференциальных при­знаков конструктов, возможно, более подходящих для характеристики пользователей, чем абстрактность или конкретность.

В добавление к измерению 'проницаемость - непроницаемость»
,
которое уже обсуждалось нами, мы предлагаем использовать триаду понятий, в которых по существу отображаются два измерения конструктов. Эти понятия не нужно рассматривать как всецело отличаю­щиеся от того, что предлагалось авторами других современных пси­хологических теорий. Они имеют отношение к типу контроля, имп­лицитно осуществляемого конструктом над своими элементами.

Конструкт, который заранее отводит своим элементам место исключительно в собственных «владениях», можно назвать предоп­ределяющим конструктам (
preemptive
construct
).
К этой категории относятся конструкты видов. Примером может служить утвержде­ние: «Все, что относится к шарам, может быть только шаром и ни­чем иным». В этом случае конструктом является шар, и
все вещи, которые являются шарами, исключаются из областей других конст­руктов; они уже не могут быть 'сферами', 'дробинками', 'ядрами' или чем-либо еще, кроме как 'шарами'. Это конструкт, устроенный по типу «ящика стола»: что положено в один ящик, не может одно­временно лежать в другом ящике. Разумеется, в нашем примере по­казана крайняя степень предопределения; в действительности, лишь очень немногие из повседневно употребляемых нами личных кон­структов являются всецело предопределяющими. В психотерапии же склонность клиента использовать предопределяющие конструк­ции при обсуждении некоторых животрепещущих тем часто оказы­вается главной проблемой для терапевта. Проблема предопределе­ния - это еще и важный фактор в сфере межличностных отношений и социальных конфликтов, особенно при попытках разрешить пос­ледние с тупым упрямством. Однако подробнее об этом мы погово­рим позже.

Предопределение имеет тенденцию обнаруживаться у тех, кому особенно трудно воспринимать мир как нечто непрерывно происхо­дящее и кто настаивает на том, что налаживание отношений с ми­ром - это всего лишь вопрос классификации и упорядочивания его инертных элементов. Живший до Аристотеля философ Гераклит по­ложил хорошее начало, создав учение об активном универсуме, который он представлял себе в образе огня: Однако сущность того, что пытался выразить Терахлит, была замаскирована субстанциенализмом философов, подобных Эмпедоклу, и полностью утрачена после того, как Аристотель создал «ящичную» классификацию наук и отка­зал в поддержке всего динамического, в том числе и экспериментиро­вания, чтобы не допустить искажения природы.

В течение прошлого столетия философия и конкретные науки в известной мере освободились от приоритетов аристотелева мышле­ния и стали придавать большее значение функциональным подходам к действительности. Дж. Дьюи, чья философия и психология легко угадывается за многими положениями психологии личных конструк­тов, представлял себе мир как непрерывную деятельность (affair), для понимания которой необходимо предвидение. Такой образ мышле­ния находится в остром противоречии с той разновидностью реализ­ма, что утверждает: если эта вещь - лопата, то это только лопата, и нечего больше; если этот человек - шизофреник, то он только ши­зофреник; если сердце - это физиологический орган, то оно только физиологический орган и не может истолковываться как психологи­ческий орган; если событие является катастрофой, то оно не может быть ничем иным, кроме как катастрофой; а если этот человек - враг, то он только враг, и ничего больше.

Предопределяющие конструкции часто обнаруживают себя в пылу полемики между учеными. Иногда этот феномен называют 'всего – лишь - критикой':
«Психология личных конструктов —это все­го лишь
ментализм»; «Психоанализ - это всего лишь
антропомор­физм»; «Христианство - это всего лишь
покорность», а «Комму­низм - это только
диктатура, и ничего больше».
Когда мы формулировали нашу основную позицию исходя из принципа кон­структивного альтернативизма, то с самого начала избегали аргу­ментации по типу «всего лишь», руководствуясь предчувствием, что отказ от этого типа мышления, возможно, окажет существен­ную помощь психологам, так же как это помогает их клиентам пе­ресмотреть свою жизнь и вновь увидеть свет надежды сквозь пол­ностью застывшие, непреклонные реалии.

Конструкт, который позволяет своим элементам одновремен­но принадлежать другим обметам, но жестко закрепляет их принадлежность к этим областям, можно назвать констелляторным конструктом (
constellatory
construct
).
Стереотипы относятся к этой ка­тегории. Констелляторный конструкт выражается, например, в сле­дующем утверждении: «Если это мяч, то он должен отскакивать от твердой поверхности». Некоторые исследователи называют эти кон­структы «комплексами». Конструкты такого типа допускают, что мяч можно рассматривать не только как мяч, но и как что-то другое, но при этом не оставляют свободы в отношении того, в каком еще ка­честве, помимо закрепленных за ним этим конструктом, можно было бы его использовать. Раз это мяч, нужно точно указать все его осо­бые свойства, включая возможности его использования по другому назначению.

Конструкт, который оставляет свои элементы открытыми для ис­толкования во всех мыслимых и немыслимых отношениях, можно назвать пропозициональным конструктом (
prepositional
construct
).
К примеру, на протяжении нашего обсуждения психологии личных кон­структов мы стремились опираться преимущественно на пропозицио­нальные конструкты в противоположность основанному на исполь­зовании предопределяющих конструктов категориальному мышлению и основанному на использовании констелляторных конструктов дог­матическому мышлению. Если вернуться к первому примеру с ша­ром, то иллюстрацией пропозициональной конструкции может слу­жить следующее утверждение: «Любая округлая масса может рассматриваться, помимо всего прочего, как шар». Такой конструкт является относительно пропозициональным, так как ограничен толь­ко понятием «округлая масса» и не предполагает, что шар должен быть какой-то конкретной вещью. В индивидуальном мышлении столь чис­тая абстракция встречается так же редко, как и абсолютная конкрет­ность, предполагаемая в предопределяющей конструкции. Таким об­разом, пропозициональный конструкт представляет собой один конец континуума, другой конец которого представлен предопределяющим и констелляторным конструктами

Хотя пропозициональность может казаться безусловно желанным качеством личных конструктов человека, на самом деле людям было бы довольно трудно освоиться в этом мире, если б» они попытались пользоваться исключительно пропозициональными конструктами. В рамках суперординатного конструкта, который включает в себя в каче­стве видовых объектов другие конструкты, подчиненные ему, субординатные конструкты рассматриваются так, как если бы они были констелляторными. Например, если конструкт сфера включает в себя конструкт шар наряду с конструктами некоторых других объектов, тог­да в те случаях, когда мы говорим, что некий объект является шаром, это будет означать, что он, к тому же, является сферой. Таким образом, конструкт шар приобретает констелляторные импликации, когда вклю­чается конструктом сфера в свой состав в качестве видового объекта.

Кроме того, если бы человек пытался пользоваться исключитель­но пропозициональным мышлением, он мог бы испытывать значи­тельные затруднения при решении того, какие вопросы являются ре­левантными и решающими в той или иной ситуации. Играя в бейсбол, он мог бы оказаться настолько занятым рассмотрением - в разных концептуальных ракурсах - запущенной в направлении него сферы, что вполне мог просмотреть необходимость истолковать ее в данный момент только как мяч, и ничего больше. В момент принятия реше­ния предопределяющее мышление приобретает особую важность, если конечно человек хочет играть активную роль в своем мире. Од­нако предопределяющее мышление, которое никогда не переходит на время в пропозициональное мышление, обрекает человека на состоя­ние интеллектуального «трупного окоченения». Его могут называть «человеком действия», но он всегда будет идти по проторенным дру­гими дорогам.

Мы можем подвести итог всему сказанному об измерениях кон­структа следующим образом:

а. Непроницаемый конструкт.

Непроницаемым называется конструкт; который строятся на строго определенном контексте и не допускает включения дополнительных элементов. Примерами таких конструктов могут служить собственные имена (идентификаторы): «Если (конструкт) мяч включает определенные вещи, то никакие дру­гие вещи не могут быть мячами»; «Эти и только эти вещи являются мячами»

б. Проницаемый конструкт.

Проницаемым называется конст­рукт, который предполагает добавляемые элементы. Примерами та­ких конструктов служат наименования классов (категорий): «Если (конструкт) мяч включает определенные вещи, то должны быть и дру­гие вещи, которые тоже являются мячами»; «Любая вещь, похожая на эти, является мячом».

в. Предопределяющий конструкт

.
Предопределяющим назы­вается конструкт, который заранее отводит своим элементам место исключительно в собственной области. Пример -видовые (родовые) имена: «Любая вещь, которая является мячом, может быть только мя­чом, и ничем иным»; «Это всего лишь мяч».

г. Констелляторный конструкт.

Констелляторным называет­ся конструкт, который фиксирует область принадлежности своих эле­ментов. Всем известный пример констелляторных конструктов - сте­реотипы: «Любая вещь, являющаяся мячом, должна быть...»; «Так как это - мяч, он должен быть круглым, упругим и достаточно малень­ким, чтобы его можно было удержать в руке».

д. Пропозициональный конструкт

.
Конструкт можно назвать пропозициональным, если принадлежность его элементов к другим об­ластям не вносит в него искажений и не приводит к его распаду. При­мером могут служить «философские позиции»: «Любую округлую массу можно рассматривать, помимо всего прочего, как мяч или, скажем, шар»;

«Хотя это шар, нет никаких оснований утверждать, что он не может быть кривобоким, высоко ценимым или иметь французский акцент».

Позже мы предполагаем перечислить гораздо больше осей того многомерного пространства, в мотором можно размещать личные кон­структы. Тревога, враждебность, ослабление (
loosening
), превербализм, перенесение (
transference
), зависимость
и ряд других измере­ний еще ждут своего описания. Но нам не терпится закончить этот предварительный очерк психологии личных конструктов, с тем, что­бы можно было продемонстрировать некоторые из наиболее интерес­ных практических приложений нашей теории к решению человечес­ких проблем. Так что дополнительным измерению конструктов придется подождать!

В. Изменение истолкования

15. Подтверждение правильности

При формулировании основного постулата нашей теории мы свя­зали себя особой позицией в отношении человеческой мотивации. Про­цессы конкретного человека, в психологическом плане, направляются по тем каналам, в русле которых он антиципирует события.
Направ­ление его движения, а значит и его мотивации, - к лучшему понима­нию того, что должно произойти. Там, где Дьюи сказал бы, что мы понимаем события посредством их антиципирования, мы добавили бы, что наша жизнь полностью ориентирована в направлении антиципа­ции событий. Каждый конкретный человек продвигается к тому, чтобы сделать свой мир все более предсказуемым и, тем не менее, обычно не уходит все дальше в предсказуемый мир. В последнем случае он стано­вится невротиком или психотиком, чтобы не утратить ту способность к предсказанию, которую он уже приобрел. В любом случае, его мотиви­рующее решение характеризуется принципом выбора, допускающего развитие. Кроме того, как мы уже указывали выше, человек делает свои ставки на предсказуемость исходя из своих представлений о наилуч­ших условиях пари. Также, он часто приходит к выводу о необходимости компромисса между всеобъемлимостью и ограниченной точностью в его системе истолкования. Так, он может терпимо относиться к явно вводящему в заблуждение конструкту в его системе, если этот конст­рукт позволяет истолковать более широкий круг событий по сравне­нию с точным конструктом, которому, однако, не достает этой широты.

Если человека в первую очередь заботит антиципация событий, нам больше не нужно прибегать к концепции гедонизма в чистом или замаскированном виде, наподобие 'удовлетворения' или 'подкрепле­ния', чтобы объяснить его поведение. Разумеется, можно было бы пе­реопределить некоторые гедонистические термины на языке предска­зания и подтверждения его правильности и продолжать ими пользоваться - но к чему эти хлопоты?

Из нашего основного постулата выводится понятие, заслужива­ющее особого внимания - понятие своего рода выплат, ожидаемых человеком по своим ставкам. Давайте, в связи с этим, введем в обра­щение термин подтверждение (
validation
).
Антиципируя конкретное событие, человек связывает себя определенным предсказанием. Если происходит предсказанное событие, его антиципация подтверждает­ся. Если же оно не происходит, антиципация не подтверждается и ста­новится недействительной. Подтверждение означает соответствие (субъективно истолкованное) между предсказанием человека и наблю­даемым им результатом. Неподтверждение (или недействительность) означает несоответствие (субъективно истолкованное) его предсказа­ния наблюдаемому им результату.

Время от времени клиент в ходе терапии будет истолковывать как неподтверждение предсказаний такие события, которые, по ожидани­ям терапевта, он должен бы был истолковать как подтверждение своих антиципации. Иногда это происходит из-за того, что терапевт не пол­ностью сознает суть предсказания клиента. Иногда это случается пото­му, что терапевт истолковывает предсказание и результат в достаточно широкой перспективе, позволяющей усмотреть их совпадение, тогда как клиента, не обладающего такой перспективой, смущает тот факт, что он выиграл на свою ставку $998.14 вместо ожидаемых $998.

Понятие 'подтверждение' (
validation
)
существенно отличает­ся от понятия 'подкрепления' (
reinforcement
)
в его обычном упот­реблении. Подкрепление подразумевает удовлетворение нужд чело­века, удовлетворение его самого в каком-либо отношении или получение вознаграждения. Подтверждение относится исключитель­но к проверке правильности предсказания, даже если предсказыва­ется что-то неприятное. Например, человек может предчувствовать, что упадет с лестницы и сломает ногу. Если его ожидания оправды­ваются или, по крайней мере, ему покажется, что он упал с лестницы и сломал ногу, он получает подтверждение своих ожиданий, незави­симо от того, насколько несчастливым ему может представляться такой поворот событий. Но сломанная нога обычно не относится к тому, что принято называть «подкреплением», разве что примени­тельно к некоторым больным. Мы могли бы, конечно, переопреде­лить понятие подкрепления, с тем, чтобы привести его в соответ­ствие с теорией личных конструктов; но тогда пришлось бы отка­заться от большей части общепринятого значения, которое психологи вкладывают в это понятие.

Когда предсказание оказывается точным, что именно в нем под­тверждается? И если оно оказывается неточным, что в нем не под­тверждается? В психологии личных конструктов этим вопросам при­дается существенное значение. Хотя, в известной степени, они важны и для большинства современных теорий научения, которые пытаются объяснить явление генерализации, психология личных конструктов рассматривает их в несколько ином свете.

Исследование С. Поч (Poch) посвящено как раз этой пробле­ме. Она структурировала поставленные выше вопросы следующим образом. Когда человек обнаруживает, что его предсказание оказа­лось неправильным» что именно он с ним делает? Изменяет ли он только свое предсказание? Выбирает ли он в своем репертуаре другой конструкт и уже на нем основывает свое следующее пред­сказание? Или он пересматривает размерностную структуру своей системы конструктов?

Традиционную теорию научения, основывающуюся на понятии подкрепления, обычно интересует только первый из этих вопросов. Данные опубликованных исследований достаточно убедительно по­казывают, что люди обычно изменяют свои предсказания, когда обна­руживают их ошибочность. Но вопросы С. Поч (Poch) проникают го­раздо глубже этой общеизвестной «истины». Полученные ей данные совершенно ясно показывают, что ее испытуемые склонны были об­ращаться к другим измерениям конструктов в своих наборах, когда их предсказания не сбывались. У них также обнаружилась тенденция изменять свои системы конструктов в том, что касается аспектов, ис­пользованных в неподтвердившихся предсказаниях.

Таким образом, у нас есть основание считать, что подтвержде­ние затрагивает систему истолкования на различных уровнях. Эта уровни можно выделять по отклонениям, причем подтверждающий опыт оказывает наибольшее воздействие на те конструкты, которые функционально ближе всего к конструктам, на которых основывалось первоначальное предсказание. Дж. Биери (Bieri) показал, как можно измерить эту связь, - и для конструктов, и для фигур в жизни конк­ретного человека. Он наглядно продемонстрировал, как подтвержде­ние сказывается не только на конкретных конструктах и фигурах, вклю­ченных в первоначальное предсказание, но и на функционально связанных с ними конструктах и фигурах.

Согласно развитому из нашего основного постулата королларию об опыте, у каждого человека система истолкования меняется по мере того, как он последовательно истолковывает повторения событий.
Подтверждение отделяет точкой следующие один за дру­гим циклы в непрерывном процессе истолкования. Если человек бе­рет на себя неопределенные обязательства перед будущим, то и полу­чаемый им подтверждающий опыт будет столь же неопределенным. Если его обязательства перед будущим несущественны и фрагмен­тарны, таковым будет и подтверждающий опыт. Если же он связыва­ет себя обязательствами, которые основаны на интерпретациях на­личной ситуации с далеко идущими последствиями, он может истолковать исход как имеющий принципиальное значение.

Рассуждения такого рода указывают нам подход к объяснению результатов экспериментов по так называемому 'парциальному обуслов­ливанию. Во многих исследованиях было показано, что 'реакция' будет дольше сопротивляться 'угашению' в условиях 'неподкрепления', если r начальный период 'обусловливания' 'подкреплялись' не все 'пробы'. Этот факт довольно трудно объяснить в рамках большинства традицион­ных теорий научения. Однако, с нашей точки зрения, он свидетельствует о том, что подтверждающий цикл - от предсказания до исхода - не обя­зательно состоит из единственной 'пробы', как это представляется экс­периментатору. 'Пробой' с точки зрения испытуемого может быть пика нескольких 'проб' с точки зрения экспериментатора. Испытуемый не обязан фразировать собственный опыт так, как это делает эксперимента­тор, только на основании имлицитых ожиданий последнего. Поэтому; с точки зрения испытуемого, частично «подкрепляемая» серия может состоять из ряда полностью
подкрепляемых циклов, различающихся, од­нако, по длине.
Когда речь идет о конкретном испытуемом, циклом для него могут стать вообще все серии эксперимента, и тогда, по всей веро­ятности, он оставит попытки делать свои предсказания лишь тогда, ког­да серия 'угашения' будет, субъективно, приближаться по своей длине к серии 'обусловливания' (иначе говоря, этот испытуемый будет демонст­рировать 'реакцию' с того момента, когда он посчитал, что цикл начал­ся, до того момента, когда он посчитал, что получил окончательное под­тверждение). Как мы уже говорили ранее, часто полезнее выяснить, что усвоил испытуемый, чем узнать, соответствует ли его поведение тому, чему научился экспериментатор.

16. Условия, благоприятствующие формированию новых конструктов

В конце раздела о личном истолковании своей роли мы отмети­ли, что формирование новых конструктов сопряжено с меньшей опас­ностью парализующих эффектов, когда первые попытки делаются в контекстах, не включающих самого клиента или его ближайших родст­венников. В разделе о личной безопасности в контексте конструкта мы указали на дезинтеграцию роли человека, которая может быть выз­вана попытками заменить некоторые элементы-фигуры в конструкте, когда он является управляющим ролью и когда один из этих элемен­тов, - фигура матери, например, - служит его символом. Мы предпо­ложили, что в некоторых случаях, возможно, было бы экономичнее начинать все с самого начала и помочь клиенту сформировать пол­ностью новый набор управляющих ролью конструктов. Таким обра­зом, он мог бы сначала разработать новый состав исполнителей (ро­лей) и только потом заметить, что они похожи на людей, которых он ежедневно видит в своей жизни.

а. Использование новых элементов. В первую очередь полезно обеспечить новый набор элементов в качестве контекста, в котором должен появиться новый конструкт. Эти элементы, относительно свободные от «порочащих» связей со старыми конструк­тами, которые, возможно, виделись несовместимыми с новым кон­структом, не включаются человеком в его старые конструкты до тех пор, пока он не убедится в пригодности нового. На общепри­нятом среди психотерапевтов языке «сопротивление временно об­ходится». Эта процедура включает такие меры предосторожности, как разработка новых конструктов в контекстах, исключающих Я клиента, равно как и его ближайших родственников. Она также предполагает терапевтическую ситуацию, на первых порах изоли­рованную от остального мира клиента. Изолятор или палата инди­видуальной терапии вполне могли бы обеспечить «защищенную среду», столь часто упоминаемую в связи с психотерапией. Тера­певт, ранее не знакомый клиенту и не позволяющий себе слишком фиксироваться на какой-либо фигуре из мира клиента, является важным новым элементом, с которого клиент может начать созда­вать полностью новые конструкты. Однако, при обеспечении кли­ента новыми элементами, терапевт должен проявлять осторожность и не вводить его в настолько сложный новый мир, в котором он вообще не способен заставить свои антиципации работать сколь­ко-нибудь точно. Даже если ситуация является изолированной, она не должна быть невероятной.

Существуют разные способы построения новых конструктов с использованием свежих вербальных элементов. Развитие специаль­ноподобранных и тщательно продуманных в композиционном плане историй - мощный инструмент детской психотерапии, который, од­нако, чудесным образом избежал систематического рассмотрения психологами. Прочтение рассказа Н. Готорна «Великий Каменный Лик» должно бы навести на мысль о существовании психотерапевти­ческих методов помимо тех, что обычно используются. Мы знаем о такой важной функции фольклора, как социальный контроль, которо­му антропологи придают важное значение в понимании различных культур, и нужно совсем немного усилий, чтобы пройти пуп» от фольк­лора до использования похожих историй для специальных психоте­рапевтических целей. Клинический опыт автора этой книги свиде­тельствует о сравнительной легкости развития новых конструктов у детей в связи с элементами придуманных историй и, таким образом, придания им формы, понятности и полезности прежде чем они всту­пят в конфликт с теми конструктами, которые они должны будут со временем заменить. При использовании историй Я клиента вовлека­ется в процесс конструирования постепенно, и разрабатываемым но­вым конструктам только постепенно позволяется замещать собой те неподходящие ролевые конструкты, которые продолжали осуществ­лять контроль в жизни клиента после того, как обнаружили свою не­состоятельность.

Определение состава и разыгрывание искусственных ролей, как элементов для создания новых конструктов, которые позднее дол­жны будут приобрести более важное значение в жизни клиента, - дру­гой пример использования свежих элементов для разработки новых конструктов. Очевидная искусственность роли является ее выгодной особенностью, оберегающей слабые ростки новых представлений от того, чтобы их не растоптали в безумной суете, вызванной стремле­нием сохранить свою прежнюю роль.

б. Экспериментирование.

Следующее условие, благоприятству­ющее формированию новых конструктов, заключается в создании ат­мосферы экспериментирования. На более точном языке это означает изменение оснований конструкта, на котором строятся предсказания, и контроль подтверждающего опыта с тем, чтобы посмотреть, какие ан­тиципации совпали с действительными исходами. Однако значение экспериментирования этим не исчерпывается. Оно подразумевает ис­пытание конструктов в относительной изоляции друг от друга, что со­ответствует использованию ученым средств контроля условий экспе­римента (или, иначе говоря, сопутствующих переменных). От констелляторных конструктов, которые были описаны нами в преды­дущем разделе, предварительно избавляются пробным путем. Атмос­фера экспериментирования предполагает; что последствия наших экс­периментальных действий носят ограниченный характер. Некто ее играет всерьез. Конструкты, следуя подлинно научной традиции, рассматриваются как «проверяемые на соответствие истинному положеию вещей». На них смотрят как на предположения, то есть пропозиционально. Фактически, отношение к конструктам как к предполагае­мым репрезентациям действительности, а не как к самой действитель­ности, составляет предварительное условие экспериментирования.

Клиента, который хочет сформировать новые конструкты, по­ощряют «опробовать» новые модели поведения или исследовать в контролируемой ситуации, возможно, только на вербальном уровне, результаты асимптотического поведения. Его пробные конструкции ролей других людей могут испытываться на терапевте. На языке пси­хоанализа это называется 'перенесением'. Позднее мы попытаемся дать перенесению операциональное определение. Здесь же достаточ­но указать на перенесение как особый случай экспериментирования с ролевыми конструктами.

в. Возможность получения подтверждающих данных.

Треть­им условием, благоприятствующим формированию новых конструк­тов, является доступ к подтверждающим данным. Конструкт - это струк­тура, или система отсчета, предназначенная для того, чтобы делать предсказания. Когда она не работает, возникает стремление ее изме­нить, - разумеется, в части более проницаемых аспектов системы ис­толкования. Если обратная связь от предсказания не поступает или чрез­мерно задерживается, человек, скорее всего, повременит с изменением конструкта, на основе которого это предсказание делалось.

В области приложений теории научения давно подмечено, что «знание результатов облегчает научение». Хотя это утверждение опи­рается на прочную эмпирическую базу, оно требует довольно точной интерпретации. То, что экспериментатор считает «результатами», может не совпадать с тем, что представляется «результатами» испы­туемому в эксперименте по научению. Если испытуемый проверяет результаты собственного мышления в рамках более широких аспек­тов своей системы истолкования, он может и не счесть засчитывае­мые экспериментатором «результаты» релевантными.

Предположим, что испытуемый пытается сложить картинку-го­ловоломку. Он кладет некоторые ее фрагменты рядом, прекрасно по­нимая, что в конечном счете они не могут располагаться таким образом, и делая это лишь для того, чтобы получить представления об общих размерах сложенной картинки. Он строит промежуточный, вспомогательный конструкт. Экспериментатор же, руководствуясь принципом «знание результатов облегчает научение», надоедает ис­пытуемому, старясь вовремя сообщить о том, что его «пробы» неус­пешны. Это как раз тот случай, когда фразирование процесса испытуе­мым отличается от того, как этот процесс фразируется эксперимента­тором. Испытуемым эти «пробы» могут восприниматься как «успеш­ные». Мы уже упоминали об этом в связи с проблемой фразирования опыта.

Вместо акцентирования внимания на проблеме сообщения пред­взятых результатов мы решили подчеркнуть важность доступности результатов вообще в качестве облегчающего условия при формиро­вании новых конструктов. При такой постановке вопроса испытуе­мому предоставляется возможность фразировать свой опыт разными способами. Если он хочет делать долгосрочные прогнозы, его не бес­покоят немедленные сводки о «результатах». Когда человек собира­ется сделать долгосрочные вложения капитала, его не заставишь чи­тать непрерывную информацию об операциях на фондовой бирже. Если же он пытается разработать вспомогательные конструкты или «инструменты», то обстоятельство, что ему пока не удается успешно антиципировать конечные результаты, не следует интерпретировать как подтверждение несостоятельности его попыток.

В психотерапевтической ситуации доступ клиента к подтверж­дающим данным во многом зависит от мастерства терапевта. По боль­шей части, предполагается умение в ясной словесной форме инфор­мировать клиента о фактах и реакциях, с которыми он мог бы сверить результаты своих изысканий всякий раз, когда будет к этому готов. Терапевт должен остерегаться приводить факты помимо тех, что слу­жат одной только цели - обеспечить дополнительное подтверждение изменений в конструктах. Если клиент спрашивает: «Разве вы не со­гласны, что моя жена невыносима?», - это тот случай, когда терапевт, вероятно, постарается увильнуть от прямого ответа. Но даже если он согласится с клиентом, его Согласие вряд ли можно серьезно рассматривать в качестве подтверждающей информации действительно про­веряемого клиентом в этой ситуации конструкта, хотя оно может быть истолковано именно таким образом.

Клиницисту нужно постоянно быть бдительным в отношении того, какие конструкты «испытываются» на самом деле, и стараться управлять доступностью данных исходя из их релевантности прове­ряемому в данный момент конструкту. Вопрос клиента, приведенный в предыдущем абзаце, может указывать и на опробование других кон­структов, помимо явно выраженного в этом вопросе. Например, воп­рос клиента можно интерпретировать как: «Я же не такой плохой муж, не правда ли?» А можно и так: «Ведь вы поможете мне оправдаться перед женой, не так ли?» Или так: «Вы мой более близкий друг, чем жена, ведь так?» Или даже:« Все будет хорошо, если я избавлюсь от жены, не так ли?» Если клиницист дает какой-то ответ, ему не меша­ло бы знать, на какой именно вопрос он отвечает. Разумеется, это не всегда возможно.

Иногда клиницисты любят подчеркивать значение «объективнос­ти». Они заставляют клиента смотреть «фактам» в лицо, надеясь, что непрерывное погружение в такой «правдивый» материал вызовет у «бедного парня» должный интерес. Обычно они преуспевают лишь в поддержании беспокойства у своих клиентов. Многие клиницисты, под видом объективности, дают своему клиенту «правильные» отве­ты на неправильно понятые вопросы. Другими словами, «объектив­ность» слишком часто служит маскировкой для буквализма, а потому и не объективна вовсе, если только под объективностью не подразу­мевать чужое мнение, выраженное в словесной форме.

Обмен разыгрываемыми ролями - отличный способ дать воз­можность клиенту опробовать новые конструкты, которые имеют немедленный доступ к подтверждающему материалу. Если это про­водится в форме репетиции, клиент получает предварительную порцию подтверждающих данных. Если же новая роль испытыва­ется вне стен терапевтического кабинета, клиент может получить еще более впечатляющие доказательства действенности нового конструкта.

Предложение интерпретаций отношений перенесения у клиен­та служит примером использования подтверждающих данных в ве­рификации или фальсификации конструктов. Клиент испытывает и старые, и новые ролевые конструкты на терапевте; терапевт проясня­ет смысл тех и других и, косвенно, дает понять клиенту, что в отноше­нии некоторых из них не следует рассчитывать на антиципацию под­ходящих результатов в каких-либо ситуациях, кроме искусственно детской или клинической.

Предоставляя подтверждающие данные в форме реакций на ши­рокое множество истолкований со стороны клиента, частью доволь­но туманных, надуманных или сомнительных (с точки зрения нрав­ственности), клиницист дает клиенту возможность, которой тот обычно не располагает, проверить правильность конструктов. Конеч­но, это требует гораздо большего, чем «примирение пациента с суще­ствующим порядком вещей» или «наставление на путь истинный», а именно, тщательного предварительного анализа личных конструктов клиента и предоставления ему возможности разрабатывать их в эксп­лицитной форме. Опять-таки, должен быть найден способ давать пра­вильные ответы на правильные вопросы вместо буквальных ответов на неправильно понятые вопросы.

Более подробный разговор о создании оптимальных условий для формирования новых и доминирующих конструктов еще состоится при рассмотрении методик психотерапии. А это упреждающее обсуж­дение имело целью лишь проиллюстрировать основные требования, связанные с распространением новых конструктов.

17. Условия, неблагоприятные для формирования новых конструктов

В общем, неспособность поддерживать, благоприятные для фор­мирования конструктов условия приводит к затягиванию этого про­цесса. Однако, есть ряд условий, особенно неблагоприятных для формирования новых конструктов. Наиболее серьезное-из них складыва­ется тогда, когда элементы, из которых должен быть сформирован новый конструкт, содержат в себе угрозу.

а. Угроза.

Прежде всего, давайте как можно точнее сформули­руем то, что мы понимаем под угрозой.
По существу, угроза -
это ха­рактерная особенность отношения конструкта к суперординатным кон­структам в системе. Конструкт представляет собой угрозу, когда он является элементом ближайшего конструкта высшего порядка, в свою очередь несовместимого с другими конструктами высшего порядка, от которых человек зависит в своей жизни. Конструкт опасности ока­зывается угрозой в тех случаях, когда становится элементом в контек­сте смерти или увечья. При некоторых обстоятельствах конструкт опасности не представляет собой угрозы, или, по крайней мере, серь­езной угрозы. Аттракцион «Русские горы» выявляет конструкт опас­ности, но такая опасность редко помещается в контекст смерти.

Продолжим наш пример. Смерть, разумеется, несовместима с жизнью, по крайней мере, в представлении большинства людей. Од­нако, среди нас есть и такие, кто не считает жизнь и смерть несовмес­тимыми. Кто-то может представлять себе смерть как вступление в фазу жизни по ту сторону Стикса. А кто-то еще может воспринимать смерть просто как тамбур, через который происходит переселение души. Если смерть несовместима с системой истолкования, посредством которой человек сохраняет ориентацию относительно происходящих событий и их антиципации, то похожие элементы в контексте смерти являются угрозами. Позже мы собираемся гораздо подробнее поговорить об угрозе, поскольку это важный конструкт в репертуаре клинициста.

Итак, если элементы, из которых предлагается сформировать но­вый конструкт, обычно несут в себе угрозу, или, говоря иначе, если они имеют тенденцию выявлять конструкт или проблему, принципи­ально несовместимые с той системой, от которой человек, стал зависеть в своей жизни, он может оказаться нерасположенным использо­вать эти элементы для формирования любого нового конструкта. Интерпретация, делающая такие элементы угрожающими, не обяза­тельно должна быть связана со столь серьезными вопросами, как проблема смерти. Одной только ее несовместимости с системой истол­кования, на которую человек прочно опирается в любой сфере жизни, достаточно, чтобы превратить эти элементы в угрозы.

Закономерно напрашивается вопрос, почему конкретный кли­ент так упорствует в истолковании определенных элементов таким образом, что они становятся угрозами. Ответ на него содержится в самой природе конструктов. Человек поддерживает свою систему кон­структов посредством ее прояснения. Стабилизация или контроль сво­ей собственной системы осуществляется тем же способом, что и конт­роль внешних событий. Помимо всего прочего, это означает, что человек контролирует свою систему путем обеспечения четкого рас­познавания элементов, не входящих в ее состав, равно как и ее со­ставляющих элементов. В тот момент, когда человек встречается с исключенными, по каким-то основаниям, из его системы элемента­ми, он сознает появление несоответствия и воспринимает эти сжима­ющие вокруг него кольцо ассоциации как угрозы. Подобно раненому зверю, он не подпускает к себе врага.

А что происходит, когда клиенту предлагают новые элементы, которые стремятся соединиться с его Я, образуя недопустимый кон­структ? Он может попытаться рассеять их или, в крайнем случае, пе­реключить все внимание на то, чтобы высвободиться из порочного союза и разом отделаться от этих новых элементов. Клиницист может наблюдать все это своими глазами. Именно «благопристойная внеш­ность» нежелательных элементов делает их угрозой для конкретного человека. Если бы они казались ему крайне чуждыми, то и не пред­ставляли бы для него никакой угрозы; он просто мог бы занять по отношению к ним позицию стороннего наблюдателя.

Ясно, что такого рода реакция на элементы, которые предлага­ются в качестве основы для формулирования новых конструктов, обычно делает их негодными для использования по назначению. Эф­фект угрозы заключается в том, что она заставляет клиента неистово цепляться за свой базисный конструкт. Угроза заставляет человека мобилизовать все свои ресурсы. Следует, однако» помнить, что моби­лизуемые им ресурсы не всегда характеризуются зрелостью» эффективностью. Поэтому столкнувшийся с угрозой человек может часто вести себя по-детски.

Другой эффект введения угрожающих элементов, часто весьма нежелательный, проявляется в виде склонности к травматическому опыту, который действует как дополнительное субъективное подтверж­дение иди доказательство неэффективности концептуальной систе­мы клиента. Травмированный человек не только отбрасывается назад к более старым и более инфантильным «конструкциям» жизни, но и, по всей видимости, благодаря такому дополнительному опыту, полу­чает «обоснование» этих примитивных «конструкций». Верно гово­рят, что травматический опыт «строго держаться колеи». Для клини­циста важно суметь оценить такой замораживающий эффект, который может быть вызван введением какого-то нового материала во время терапевтического сеанса.

б. Поглощенность старым материалом

.
Еще одним небла­гоприятным условием для формирования новых конструктов являет­ся полная поглощенность старым материалом, что происходит в тех случаях, когда клиент в процессе психотерапевтической работы ста­новится чрезмерно повторяющимся. Именно тогда терапевт начина­ет жаловаться своим коллегам на то, что не видит никакой динамики. Старый или привычный материал имеет тенденцию удерживаться (в сознании) под действием старых или инфантильных конструктов; и только когда мы даем возможность клиенту вплести в него новый и взрослый материал, он начинает обновлять свои конструкты. Вплете­ние нового материала в старый требует перераспределения старого материала по новым категориям, подходящим для включения и того, и другого.

Иногда старые конструкты оказываются непроницаемыми. Категоризуемые ими события - последние в своем роде. Такие конст­рукты практически уже не используются при рассмотрении будущих событий и, может быть, для клиента даже лучше, что они находятся в таком состоянии. При некоторых видах психозов, возможно, желательнее позволить старой бредовой идее больного перейти в состояние непроницаемости, чем пытаться изменять ее путем перетолкования событий, которые она категоризует. То же са­мое, по-видимому, справедливо в отношении устаревших, но непри­ступных конструктов, обнаруживаемых порой у клиентов с менее серьезными нарушениями.

Иногда мы намеренно пытаемся привести конструкт клиента в нерабочее состояние, вызванное непроницаемостью. По существу, это ничем не отличается от процесса образования привычки. Привычка становится эффективным способом работы со старым материалом, но явно не подходит на роль оперативного способа обраб9тки новых элементов. Ставший привычным конструкт не допускает внесения каких-либо поправок или изменений. Это вовсе не означает, что при­вычки бесполезны в тех случаях, когда нам приходится иметь дело со стремительным развитием событий. Они служат цели стабилизиро­вания определенных «конструкций», с тем чтобы в остальных отно­шениях мы могли получить свободу для осмысления выбранных ас­пектов нового материала. Привычку можно рассматривать как своего рода выгодную тупость, которая предоставляет человеку свободу дей­ствовать разумно в остальном. Пользуется ли он этим преимуществом или нет - это уже другой вопрос. Некоторые люди явно не использу­ют благоприятные возможности, предоставляемые им собственной тупостью.

в. Отсутствие лаборатории.

Новые конструкты не образуют­ся в том случае, когда у нас нет лаборатории, где можно было бы их испытать. Это утверждение столь же справедливо в отношении лю­бого человека, как и в отношении ученого. Лаборатория - это место или, и
нашем случае, скорее обстановка, в которой у конкретного че­ловека появляется возможность пересортировать достаточное коли­чество материала, из которого можно сформировать новые конструк­ты. Трудно формировать новые социальные концепции исходя из разбора ситуаций, исключающих социальные отношения. Трудно фор­мировать новые родительские конструкты в ситуации, не включаю­щей хотя бы одного из родителей. Невозможно научить заключенного, который не имел отношений с женщинами многие годы, должным образом исполнять свою половую роль. Госпитализированному пациенту тяжело научиться держать себя в обществе, находясь в обста­новке, лишающей его возможности занимать достойное положение. Солдат, лишенный привилегий демократии, вряд ли поймет, как она действует, - и это даже если он мечтает о ее преимуществах.

Лаборатория также обеспечивает изолированность от других переменных, в сложных переплетениях которых может запутаться тот, кто пытается сформировать новые конструкты в неизбежно ог­раниченной сфере. Если мы будем рассматривать сразу все разветв­ленное дерево (по)следствий каждой экспериментальной пробы, вплоть до самых отдаленных, то наверняка окажемся подавленны­ми их многообразием и вообще не сможем сформулировать никако­го нового конструкта. Тот, кому доводилось руководить исследова­ниями студентов-выпускников и аспирантов, наверняка наблюдал, и не раз, как они становились жертвами такого рода «интеллекту­ального затопления». Часто неопытный исследователь рассматри­вает такое множество возможных результатов своей работы и пыта­ется учесть такое множество возможных переменных для их объяснения, что ему не удается даже спланировать эксперимент, не говоря уже о его проведении. Лаборатория же дает человеку воз­можность провести предварительное исследование в ограниченной области. В этом случае неожиданный взрыв одной из используемых им случайных смесей не настолько силен, чтобы разрушить его соб­ственный мир. В этой связи мы имеем возможность иначе выразить мысль, которая уже была озвучена нами ранее в утвердительной форме, а именно: человек, полностью и неотрывно занятый всеми вероятными последствиями своих действий, не в состоянии экспе­риментировать с новыми идеями.

Подобно ученому, который должен формулировать допускаю­щие проверку гипотезы, а затем пытаться их проверить, каждый кон­кретный человек, собирающийся сформулировать новые предполо­жения, нуждается в том, чтобы иметь доступ к такого рода данным, которые его новые конструкты либо позволят предсказать, либо об­наружат свою несостоятельность в деле их предсказания. Человек, живущий в полностью растяжимом мире, может вскоре прекратить свои попытки определить его размеры. Ребенку, чьи родители пред­сказуемы только в системе, которая слишком сложна для него, будет нелегко наладить жизнь в таком мире. Он может оказаться столь же плохо понимающим поведение своих родителей, как и ребенок, роди­тели которого сделали все его социальные конструкты непроницае­мыми, или, используя психоаналитическое понятие, пытались поста­вить все его отношения с ними под контроль 'супер-эго'.

Г. Сущность опыта

18. «Конструктивная» природа опыта

К этому моменту читатель уже, должно быть, понял, что психо­логия личных конструктов противопоставляет себя некоторым силь­ным течениям в основном потоке психологической мысли. Наша сис­тема психологии - антиципаторная,
а не реактивная. Многим, возможно, покажется, что в этом мы пошли против основного прин­ципа всей современной науки.

В основе этой «ереси» - деликатный вопрос о том, как теорети­ческие системы, подобные нашей, должны рассматривать опыт.
Действительно, как конкретный человек взаимодействует с собствен­ным опытом? Является ли человек продуктом собственного опыта? Может ли он делать что-то еще, кроме как реагировать
на него? И разве не всегда наши личные конструкты изготавливаются поточным методом на незримых фабриках нашей культуры? Попытаемся разоб­раться в этом.

.Есть мир, который все время происходит. Наш опыт-это та его часть, которая происходит с вами. Эти две мысли можно объединит» в простое философское утверждение: «Мир существует; а, человек непрерывно познает его». В разделах, непосредственно предшество­вавших этому, мы занимались самим процессом познания; теперь обратим наше внимание на то, что познается.

Лично с нами происходят определенные вещи лишь в том слу­чае, когда наше поведение связано с ними. Но мы уже заняли теоре­тическую позицию, согласно которой психологический отклик - пер­вично и по сути своей - является результатом акта истолкования. Следовательно, опыт в этой системе взглядов должен определяться как ограниченная часть реальности, которая попала в сферу действия человека. Опыт - это совокупность истолкованных событий. Тогда, изучить опыт человека - значит посмотреть на то, какое толкование он дал этой части реальности, правильное или ошибочное.

Опыт - это объем того, что мы знаем - на данный момент, ра­зумеется. Наш опыт не обязательно верен. Мы можем «знать» массу не соответствующих действительности вещей, подобно тому морс­кому офицеру, которого один известный психолог некогда охаракте­ризовал как человека, одаренного обширным и многогранным неве­жеством. Узнать какие-то вещи - это способ позволить им произойти с нами. Этот невезучий морской офицер просто позволял множе­ству вещей происходить с ним необычным образом. Ему не отка­жешь в многообразии опыта,
хотя и неверно истолкованного. Если бы личные конструкты продолжали вести его по неправильному пути, от него можно было бы ожидать множества потопленных китов и сбитых самолетов более или менее дружественных ВВС. Но опыт он приобрел!

Так же как диапазон опыта не гарантирует правильности и обос­нованности наших личных конструктов, так и продолжительность опыта
не дает нам никакой гарантии в этом отношении. В этой связи вспоминается история с одним заслуженным руководителем факуль­тета, который - по меткой характеристике Артура Клейна, декана Университета штата Огайо, - «имел только один год опыта, повто­ренного тринадцать раз». В этом заявлении кроется подтекст, что толь­ко циклическая последовательность процесса истолкования расши­ряет диапазон нашего опыта и повышает обоснованность наших антиципации. По-видимому, этот руководитель за все годы службы так и не стал дальновиднее или, выражаясь иначе, не стал меньше заблуждаться.

Наш королларий об опыте гласит, что у каждого человека систе­ма истолкования меняется по мере того, как он последовательно ис­толковывает повторения событий. Если он не делает этого, даже если события повторяются сами по себе, то сводит свой опыт к минимуму. Человек, принимающий события на веру и не стремящийся пролить на них новый свет, с годами почти ничего не добавляет в копилку своего опыта. Иногда говорят, что люди учатся на опыте. Однако, с точки зрения психологии личных конструктов, именно научение соз­дает опыт.

Воздействие, оказываемое повторяющимся истолкованием со­бытий на диапазон нашего опыта, заслуживает того, чтобы упомя­нуть о нем отдельно. Наш королларий о модуляции гласит: изменение в принадлежащей конкретному человеку системе истолкования огра­ничивается проницаемостью тех конструктов, в диапазоне пригоднос­ти которых лежат варианты. Это вопрос отношения к событиям как к чему-то естественному. Если человек пытается вести дела с миром на принципах законной бухгалтерии, он, вероятно, считает, что почти ничего не может сделать, чтобы приспособиться к меняющимся со­бытиям. Тот, кто подходит к собственному миру с репертуаром не­проницаемых конструктов, по-видимому, считает свою систему не­годной для работы на более широком пространстве событий. Такой человек будет склонен сужать свой опыт до пределов, в которых он готов к его пониманию. С другой стороны, тот, кто готов восприни­мать события по-новому, может быстро накапливать опыт. Именно эта адаптивность служит более прямым показателем растущей адек­ватности системы истолкования, чем общее время, которое человек Затрачивает на то, .чтобы отмахиваться от событий, назойливо лезу­щих в глаза и уши. -

Подведем итог. Наш опыт - это та часть мира, которая происхо­дит с нами, то есть та его часть, которая последовательно истолковы­вается нами. Возрастание опыта не зависит ни от всей мешанины когда-либо истолкованных нами событий, ни от времени, потраченного на то, чтобы узнать о них, но представляет собой функцию последо­вательной проверки и переработки нашей системы истолкования в направлении повышения ее точности и надежности. Тогда анализ опыта - это изучение той области действительности, которую чело­век сегментировал на значимые события, и того, как он их истолко­вал; тех данных, по которым он сверял правильность своих предска­заний, и тех последовательных изменений, которые в ходе этого претерпели его конструкты; и, в особенности, изучение наиболее про­ницаемых и долговечных конструктов, позволивших категоризовать все эти изменения в целом.

19. Интерпретация опыта

До этого момента мы не рассматривали никаких публичных диагностических конструктов для клинического применения. Это еще предстоит сделать в одной из последующих глав. Однако преж­де мы хотели бы более широко обсудить вопрос об опыте и лич­ных способах его структурирования. Кроме того, мы намерены про­иллюстрировать то, каким образом человек может оправиться от своего опыта и выздороветь, как это бывает, например, в психоте­рапии. Диагностические конструкты, которые мы собираемся пред­ложить, необходимым образом предполагают связь с таким выздо­ровлением.

До сих пор наш подход к личным конструктам был почти что феноменологическим или дескриптивным. Несмотря на это, наша тео­ретическая позиция не является строго феноменологической, ибо мы признаем, что личные конструкты, сокрытые во глубине души, нельзя превратить в предмет общественного потребления. Все, что мы пы­таемся сделать, так это поднять наши данные, полученные от конк­ретного человека, на относительно высокий уровень абстракции. Это немного напоминает утверждение, что мы конкретно рассматриваем индивидуума, а не обсуждаем абстрактно его конкретные результаты. Бихевиористы, к примеру, поступали иначе: создавали сложные абстракции общего пользования из мелких реакций частно­го характера.

Фактически, мы наблюдаем поведение индивидуума в разных ситуациях, пользуясь, по возможности, наименее общими мерами описания. Затем, продолжая дескриптивно рассматривать этого че­ловека, мы экспериментально выявляем его личные абстракции на­блюдавшегося нами поведения - его личные конструкты. В тот мо­мент эти абстракции не обязательно вербализуются и вовсе не должны немедленно воплощаться им в слова всем или только ему понятного языка. Его абстракции собственного поведения могут структуриро­ваться или истолковываться им исключительно в виде антиципируе­мых непрерывных последовательностей и циклов. И все же это абст­ракции, ибо они выделены и замкнуты. Кроме того, в том, как человек размышляет о них, обнаруживается различение симупьтанного сходст­ва и отличия, свойственное конструктам.

Итак, психолог, придерживающийся теории личных конструк­тов, выявляет принадлежащие конкретному человеку абстракции его собственного поведения по мере того, как он вербализует или упоря­дочивает их каким-то иным способом. Но такой психолог с самого начала рассматривает их предельно конкретно, - с его точки зрения, разумеется. Он начинает с того, что берет все видимое и слышимое им по номиналу. Даже то, что ему удается увидеть и услышать в отно­шении конструктов своего испытуемого, он принимает по номиналь­ной стоимости. В психотерапии это обычно называется «принятием» клиента. У Салливана это называлось бы «усвоением языка пациен­та». Наш термин, который будет конкретизирован позднее, - довер­чивое отношение (
credulous
attitude
).

Однако наш психолог - тоже человек, и потому его психологические процессы подчиняются его собственным личным конструк­там. Да и другие психологи тоже люди, причем разные. Если мы хотим добиться общего понимания клиента, должна быть достигнута общность способа его истолкования. Если имеет место конструктивный сложный процесс, включающий клиента, например, терапия, - человек, собирающийся играть роль терапевта, должен категоризовать конструкты своего подопечного, а не просто интерпретиро­вать его открытое поведение. Все это означает, что мы не можем счи­тать психологию личных конструктов феноменологической теорией, если таковая подразумевает игнорирование личного истолкования психолога, проводящего наблюдение.

Разделяющий наш подход психолог пытается, прежде всего, точ­но описать высшие уровни абстракции в системе его испытуемого на самых низших, по возможности, уровнях абстракции в своей собствен­ной системе. Именно это мы и имели в виду, когда говорили, что дан­ные должны быть подняты на относительно высокий уровень абст­ракции. Мы указывали на высокий уровень абстракции в системе испытуемого.
Разумеется, это не следовало понимать так, будто эти данные должны рассматриваться как абстракции в той системе, где ими оперирует психолог. Данные, рассматриваемые психологом как таковые, являются относительно конкретными элементами, ожидаю­щими толкования.

20. Аисторический подход

О перцепционализме в психологии часто говорят, что это на­правление поддерживает исторический подход к пониманию пове­дения. Такой подход предполагает, что деятельность человека в каж­дый момент времени определяется его текущим восприятием. Действительные события прошлого могут влиять на поведение толь­ко через перцепции, действующие в настоящий момент. Теория лич­ных конструктов придерживается в некоторой степени сходной пози­ции. Однако, в нашей теории базис перцепции был расширен, чтобы включить 'бессознательные' и 'сознательные' процессы, а способ пер­цепции приведен к форме конструктов.

Следует также подчеркнуть, что теория личных конструктов не пренебрегает историей, также как и некоторые пердепционалистские теории в действительности не игнорируют историю, хотя могут считать ее не прямой, а только косвенной детерминантой поведения. В данном случае история, в противоположность хронологии, является методом исследования, а не определенным комплексом причин. Пси­хологию личных конструктов историческая модель исследования мо­жет интересовать постольку, поскольку она помогает выявить после­довательное конфигурирование элементов, для интерпретации которых и формируются личные конструкты клиента. Иногда только благодаря анализу этих элементов мы можем высказать догадку, на что сейчас должно быть похоже оперирование конструктами у конк­ретного клиента. Это вполне оправданное применение историческо­го метода
в психологии. Подобное использование нами этого метода считается косвенным, и тем самым противопоставляется прямым ис­торическим подходам, проиллюстрированным в заключительной гла­ве, но бывают такие обстоятельства, когда нам ничего не остается, как только воспользоваться такими непрямыми путями доступа к лич­ным конструктам.

21. Групповые ожидания как критерии правильности личных конструктов

Среди множества разнообразных событий, которые мы стремим­ся антиципировать наилучшим образом, люди и их поведение образу­ют особый класс. Люди - это тоже события. Человек может иметь набор конструктов, контексты которых включают в качестве элемен­тов других (конкретных) людей. К тому же, элементами могут быть специфические признаки поведения этих других людей. Когда чело­век проводит апробацию одного из таких конструктов, он прибегает к подходящему дня него способу подтверждения правильности. Так, еслии его друзья ведут себя в соответствии с его ожиданиями, он накапливает данные в поддержку своего конструкта; если же поведение друзей расходится с его ожиданиями, то этот конструкт, в данном конкретном случае, не обеспечив ему точную антиципацию событий

Этот единственный сбой в антиципаторной деятельности, разу­меется, вовсе не означает, что человек немедленно избавится от «про­винившегося» конструкта. Такой конструкт, учитывая все его элемен­ты, а не только единственное неудачно предсказанное им событие, по-прежнему может обеспечивать этому человеку оптимальную, в его понимании, базу для предсказания поведения большинства людей. Однако, в конце концов, ему придется принять критическую массу доказательств, или того, что он истолковывает как доказательства, -удостоверяющих состоятельность или несостоятельность конструк­та, которым он до сих пор оперировал. В случае конструктов, связан­ных с людьми, этими доказательствами служит последующее поведе­ние тех, с кем человек вступает в контакт.

Но давайте учитывать и то обстоятельство, что поведение, при­нимаемое за подтверждающее правильность конструкта доказатель­ство, само порождается психологическими факторами. «Другие люди» - тоже люди, и поступают в соответствии со своими собствен­ными антиципациями. Когда человек живет в общине с широкой общ­ностью личных конструктов, он обнаруживает, что люди ведут себя похожим образом, потому что склонны ожидать одного и того же. В этом смысле, общие для какой-то конкретной группы ожидания, фак­тически, действуют как критерии, по которым каждый отдельный че­ловек склонен оценивать предсказательную эффективность своих кон­структов. В общих чертах, мы имеем в виду именно это, говоря, что групповые ожидания являются критериями правильности личных конструктов.

Есть несколько особых случаев действия групповых ожиданий в качестве критериев для проверки правильности личных конструк­тов. Прежде всего, рассмотрим типичный образец конструкта, вооб­ще не имеющего отношения к людям, но подтвердить правильность которого обычным путем
можно только на основе мнений других;

людей. Возьмем, для примера, конструкт сферичности,
применяемый к поверхности земли. Хотя некоторые признаки кривизны доступны прямому наблюдению на море, мы, большей частью, полагаемся на описания опыта других людей в том, что касается доказательства полной сферичности земли. Если бы все те, с кем мы вступаем в контакт, считали землю плоской как блин, все результаты проверки правиль­ности, которой мы должны подвергнуть наш конструкт сферичности земли, оказались бы отрицательными. Возможно, нам пришлось бы таки признать, что земля - плоская. Это только один конкретный слу­чай, когда мнения других людей действуют как критерии проверки правильности личных конструктов человека в отношении естествен­ных событий.

Рассмотрим теперь случай с конкретным человеком, соседи ко­торого истолковывают его таким образом, что от него всегда ожида­ют строго определенных вещей. Всякий раз, когда его действия вдут в разрез с их ожиданиями, это человек обнаруживает, что они ведут себя так, как если бы он угрожал им. И он угрожает. Он может вооб­разить себя непредсказуемым - для других - человеком и, не откла­дывая в долгий ящик, начать доводить соседей. В то же время, это заметно сказывается на его представлении о себе. Для того, чтобы сохранить положение, в которое он сам себя поставил, ему, возмож­но, придется истолковать себя как «скандалиста». В таком случае, даже если он отвергает ожидания соседей как неправильные, он вынужден истолковывать себя относительно этих ожиданий и подчинять свое поведение конструктам, которые получают подтверждение своей пра­вильности в фактах нарушения соседских ожиданий.

Этот вид извращенной конформности часто наблюдается у де­тей. Ребенок пытается определить и закрепить свое положение в от­ношениях с родителями. При этом он может проявлять упрямство и негативизм. Однако, чтобы избежать внутренних противоречий с негативистской позицией, он должен воспринимать мир пазами роди­телей. Только поступая таким образом, ребенок может сохранять уве­ренность в том, что помещает себя на противоположном полюсе каждого из их конструктов. И он невольно начинает использовать систему истолкования с теми же измерениями, что и его родители. Третий особый аспект в котором групповые ожидания могут рассматриваться как критерии проверки правильности личных конструктов, связан с истолкованием собственной роли. Роль – в том виде, как мы ее попытались определить в строгом смысле, - нет необходи­мости связывать с примером человека, который столь усердно ста­рался вести себя в разрез с ожиданиями соседей, что перенял измере­ния их конструктов. Этот человек, поддерживающий свою скандальную славу, мог вообще не иметь определенного истолкова­ния, катетеризующего системы истолкования его соседей, наличие ко­торого потребовалось бы, чтобы признать исполнение им роли с точ­ки зрения введенного нами критерия. От него требовалось лишь наблюдать реакции соседей, не пытаясь истолковывать их функции в любой другой системе, кроме его собственной. Мы отстаивали точку зрения, что термин 'роль» должен быть сохранен за линией поведе­ния, которая разворачивается в свете истолкования человеком систем конструктов, принадлежащих другому или другим конкретным лицам. Когда один человек исполняет роль,
он ведет себя в соответствии с тем, что, по его мнению, думает другой человек, а не просто в соот­ветствии с видимым одобрением или неодобрением со стороны этого другого. Человек исполняет роль, когда рассматривает другого как толкователя. Разумеется, это ограниченное определение данного термина, которое используется именно в психологии личных конст­руктов. В других системах термин 'роль' используется в гораздо бо­лее широком смысле.

С первого взгляда очевидно, что истолкование человеком своей роли должно по необходимости подтверждаться через ожидания лиц, по' отношению к которым он истолковывает свою роль. В нашем слу­чае, критериями окончательного подтверждения правильности лич­ных конструктов будут процессы, происходящие в системах истолко­вания, конструкты которых, по-видимому, определяют поведение соседей. Наше строгое определение роли обязывает нас придержи­ваться этой позиции.

Мы попытались определить общую линию действия групповых ожиданий в качестве критериев подтверждения правильности личных конструктов и указали на три особых случая их действий. Эта общая линия ничем не отличается от того пути, каким все психологи обосновывают и подтверждают правильность своих теоретических подходов, - сверяя предсказания поведения людей с на­блюдаемым в последствии их поведением. Поведение людей счита­ется надежным подтверждением большого множества личных кон­структов. Поскольку предполагается, что поведение людей поддается описанию на языке их ожиданий, предыдущее предложение равно­сильно следующему: групповые ожидания действуют как критерии подтверждения правильности личных конструктов. Мы просто ут­верждаем, что каждый человек использует этот подход. К особым случаям относятся: (1) необходимость принятия групповых мнений в качестве критерия проверки правильности конструкта, в отноше­нии которого более прямые доказательства недоступны; (2) импли­цитное и неизбежное принятие групповых ожиданий в качестве та­кого критерия всякий раз, когда человек пытается кого-то изображать из себя; (3) принятие, по определению, групповых конструктов, уп­равляющих ожидаемым поведением, в качестве критериев подтверж­дения правильности своих собственных ролевых конструктов.
Пос­ледний особый случай как раз и иллюстрирует типичный подход психолога, стоящего на позициях теории личных конструктов, к дру­гим людям, ибо, согласно основному постулату этой теории, он дол­жен добиваться подтверждения своего понимания других, проверяя его относительно систем их личных конструктов. Тем самым наш психолог пытается определить для себя роль относительно других людей. Теорию личных конструктов можно было бы назвать «роле­вой теорией». В действительности, это тот термин, под которым она была известна студентам автора данной книги на протяжении ран­них этапов ее развития.

Психология личных конструктов вместо того, чтобы быть сис­темой, в которой изучение индивидуального поведения не оставляет места для изучения групповой деятельности, наоборот, предлагает для исследования заинтересованным и смелым психологам самые широ­кие области социальных отношений. Понятие индивидуальной вну­шаемости не должно рассматриваться, как раньше, в качестве единственной опоры социальной психологии. В рамках данной, психологической системы вполне можно сделать достояние психологии такие необычные для нее области, как приверженность к тра­дициям, социальный контроль, право, культурная идентификация и национальное единение.

В этой книге обсуждение групповых ожиданий как критериев проверки правильности личных конструктов предшествует рассмот­рению того, что считается одной из главных областей исследования в психологической клинической работе, а именно, анализа опыта кли­ента. Надеемся, это поможет привлечь внимание к тому, что, хотя тео­ретическая позиция психологии личных конструктов в значительной степени совпадает с аисторической позицией перцепционалистских теорий; на практике в психологии личных конструктов очень много времени и сил уделяется изучению хронологических элементов, на которых сформированы ныне действующие личные конструкты. Осо­бый интерес для нас представляют те хронологические элементы, в отношении которых не удается непосредственно выявить - в симво­лической или любой другой форме - ныне действующие конструкты. Клиницист должен опосредованно выявлять их путем формирования похожих конструктов из того же материала.

22. Получение доступа к личным конструктам через изучение культуры, в которой они сложились

В психотерапевтической практике никогда не перестаешь пора­жаться как различиям в проблемах клиентов с разным культурным происхождением, так и сходствам в проблемах клиентов, принадле­жащих к близким культурам. Разумеется, эти различия и сходства ка­жутся более важными во время постановки диагноза и на ранних эта­пах терапии. Однако мы не можем игнорировать их при налаживании и поддержании эффективного отношения между терапевтом и его клиентом на протяжении терапевтического цикла. По мере осуществ­ления терапевтической программы терапевт все больше видит в своем клиенте индивидуума и все меньше думает о нем как о представи­теле той или иной группы. Но культурная идентификация попадает в его поле зрения всякий раз, когда терапевт по каким-то причинам вынужден отступить и обратить на нее внимание.

Неспособность понять культурные регуляторы поведения может сделать терапевта нечувствительным к подрывному характеру неко­торых тревог клиента. Несколько месяцев тому назад автору этой книги довелось осуществлять супервизию одной терапевтической програм­мы, в которой белый терапевт работал с чернокожим клиентом. Явно бросалось в глаза, что клиент избегал обсуждения какой-то крайне опасной темы, содержание которой сознавалось достаточно хорошо, чтобы дать ему возможность постоянно увертываться от определен­ных ответов. Перепробовав различные методики и убедившись в том, что при сложившемся типе терапевтического отношения все же мож­но было бы вскрыть проблему клиента, мы установили для него ре­жим физического напряжения во время проведения интервью и ка­кое-то время подвергали его такому «допросу под нажимом», применяемому с предельной осторожностью. В время третьего ин­тервью этой части терапевтического цикла клиент рассказал терапев­ту о своих фантазиях полового акта с белой женщиной. Его физичес­кое напряжение сразу же стало автоматическим; то есть, ему уже не нужны были напоминания - свои или терапевта - о необходимости держать мышцы напряженными.

Клиент и раньше обсуждал с терапевтом мастурбацию и сек­суальные фантазии. Терапевт, не имевший опыта работы с клиентами из этой культурной группы, обратил внимание только на один при­знак сильного беспокойства в связи с выявленным материалом, а имен­но: на моторное поведение клиента. К счастью, этот признак оказал­ся настолько выраженным, что терапевт; вполне подготовленный к распознаванию такого рода диагностических признаков в терапии не просто не мог не отметить важности материала, связанного с изменением в поведении клиента. (Если бы клиент во время извлечения это­го материала находился в состоянии физической релаксации, было бы гораздо легче проглядеть его травматический характер. Связь между напряженной манерой держать себя и очевидным травматическим характером выявляемых материалов высоко ценят защитники, пытаю­щиеся в ходе слушания дела в суде «разбить» определенный вид сви­детельских показаний.) Проблема, которая встала перед нашим терапевтом после столь явно обнаружившегося травматического ха­рактера выявленного материала, заключалась в том, чтобы понять существо угрозы основным конструктам системы клиента. С помощью другого терапевта, более знакомого с типом культуры этого клиента, оказалось возможным разобраться в том, как в группе, к которой при­надлежал клиент, осуществляется культурная регуляция поведения, в частности, в сфере межрасовых сексуальных отношений.

Клиент был вынужден истолковывать и соблюдать неписаные требования двух различных культур, оказавшись на пересечении их мощных потоков. В средней школе, где он учился, было лишь несколь­ко цветных учеников, и он считал себя более или менее принимае­мым белыми сверстниками. Однако его семья находилась целиком под влиянием негритянской культуры. Фантазии клиента о половых отно­шениях с белой женщиной угрожали ему утратой своей базисной роли и заставляли его испытывать мучительные терзания совести. Не уди­вительно, что до и в начале терапии он активно участвовал в обще­ственной деятельности, направленной на улучшение социального по­ложения черного населения.

Есть и другие наглядные примеры получения доступа к личным конструктам через изучение культурных регуляторов. Терапевт, начи­нающий работать с рядом сельских клиентов, поначалу может быть поражен и, возможно, даже сбит с толку их похожестью. Если он по­пытается соотнести эту «партию» клиентов со своей собственной диаг­ностической системой истолкования, то может додуматься до такого ярлыка, как «фермеры, в основном, шизоиды». Однако это стереотип, а не диагноз!

Терапевт-нееврей, который начинает работать с клиентами-ев­реями, на первых порах также может быть озадачен их похожестью, которая особенно заметна на фоне других клиентов. Если он хочет понять их как конкретных (и, значит, неповторимых) людей, а не стереотипизировать как иудеев, ему необходимо принять в расчет куль­турные ожидания, относительно которых они подтверждают правиль­ность своих конструктов (а это будут ожидания как еврейской, так и нееврейской группы), и не допустить ошибочного сосредоточения на групповых конструктах в ущерб личным конструктам каждого клиен­та. Если он остановиться на работе с групповыми конструктами, то наверняка будет проявлять несправедливость к своим клиентам; если же он будет видеть в групповых конструктах те элементы, на основе которых его клиенты, должно быть сформировали личные конструк­ты касательно себя и своих собратьев, то, возможно, придет к пони­манию обстоятельств, и устремлений, играющих такую важную роль в их личной реорганизации.

Помимо этого, терапевт - нееврей, стремящийся понять кли­ента - еврея, - должен обладать определенным пониманием важнос­ти и существа прочных семейных уз, которые служат отличитель­ным признаком еврейской культуры и которые клиент должен тем или иным способом ослабить, если он хочет развить систему лич­ных конструктов, позволяющую ему наладить свою жизнь в этом мире. Это вовсе не означает, что клиент-еврей, считающий необ­ходимым поступить именно так, не может даже помыслить о том, чтобы дифференцироваться из своей семьи или своей культуры;

он способен на самые решительные шаги в этом направлении, если сочтет их необходимыми. Скорее, это означает, что если он решит­ся на подобный поступок, для его совершения ему понадобиться своего рода «догмат веры» - конструкт или система конструктов, которая позволит воспринимать противоположные ожидания ок­ружающих не обязательно как подтверждение необоснованности его конструкта независимости. Для разработки своей формулы ос­вобождения ему может потребоваться какое-то время, и он, воз­можно, не раз применит эту формулу в неподходящем виде, пока доведет ее до безотказной работы; но, в конце концов, ничто не может помешать ему быть настолько свободным от условностей своей культуры, насколько позволит ему собственная способность к формированию новых идей и представлений. Фактически, он может стать даже более свободным - в том смысле, что его новый личный конструкт может указать ему ясно обозначенный путь, ве­дущий в какое-то другое место.

Сказанное нами по поводу приспособления клиента к своему еврейскому культурному происхождению равно справедливо в отно­шении приспособления любого клиента к любой столь же интегриро­ванной культурной системе. Человеку не убежать от рычагов воздей­ствия своей культуры (если вообще есть причины для такого бегства) просто игнорируя их - он должен истолковать
(construe) свой выход из сложившегося положения. Некоторые люди пытаются бороться
за свое освобождение, выбирая в качестве оружия нарушение норм сво­ей культуры; однако, как мы уже говорили, эта борьба часто заканчи­вается тем, что они становятся даже более похожими на людей, образ жизни которых они отвергали. Другие менее озабочены проблемой полного раскрепощения и подходят к вопросу с позиции важнейших принципов. По всей вероятности, они в большей степени удовлетво­рены своими результатами.

Нам еще предстоит более подробный разговор о многообразии опыта и линий поведения людей, живущих в нашей культуре. Но это может подождать. На данный момент достаточно проиллюстрировать более широкие следствия личного истолкования. Пожалуй, и так ясно, что личные конструкты являются орудиями опыта, а не просто его продуктами.

23. Заключение

Таково начало истории. Психология личных конструктов - это не столько теория человека, сколько теория самого человека. Под ней, безусловно, подразумевается не плод научных изысканий одиночки, предпочитающего держаться в стороне от всех остальных представи­телей рода человеческого. Психология личных конструктов -это, ско­рее, результат долгих усилий психолога уловить смысл подлинно че­ловеческого в человеке или, иначе говоря, понять, что означает быть живым, конкретным человеком (личностью, если хотите) на этой зем­ле. Какие силы оказывают давление на это живое существо (этого человека или эту личность), от какого окружения исходят определяю­щие требования к его деятельности, или даже какие волшебные мо­тивы направляют движение данного биологического организма к оп­ределенной цели - все это темы, относящиеся к ведению дисциплины иного направления, также называемой «психологией», и они не зани­мают места в этой книге.

Тема нашей книги - онтология индивидуумов или, проще гово­ря, приключения каждого из нас, конкретных людей, какими мы бы­ваем наедине с собой и в общении с другими; приключения тех, кто упорно тянет лямку или рискует, и настолько убежден в существова­нии неизведанного где-то там, за горизонтом, что не успокаивается до тех пор, пока не проверит это на собственном опыте. Кроме того, ничто не препятствует верификации в этой психологии, как мы себе это представляем, и ничто не обрекает ее на ту неопределенность, которая так часто сопутствует попыткам понять внутренний мир че­ловека. Предельно упрощая, можно сказать, что психология личных конструктов - это дисциплинированная психология внутренней пер­спективы, психология, которая, с одной стороны, является стойкой альтернативой так называемым объективным направлениям научной психологии, а с другой представляет собой продуманный шаг за пределы субъективных направлений психологии внутреннего
опыта или вчувствования.