Н. Иващенко
Вопрос мой прост и краток –
Промолвил носорог, –
Что больше – сорок пяток
Или пяток сорок?
Увы, никто на это ответа дать не мог.
А. Милн
Глава первая. «Рекламная пауза» российского образования
Для успешности любого дела необходимо соблюдать очень важный принцип: обсуждать и проговаривать только то, что не было удачей. Удачи не развивают, профессионал может расти только на анализе своих резервов и промахов. Это аксиома для всех видов бизнеса, этому учат на первых курсах финансовых и управленческих институтов. В российском образовании был краткий период такого подхода к оценке работы школы. В этот период появились Шаталов и Амонашвили, Щетинин и Лысенкова. Казалось, в закрытое и застывшее среднее образование вливается воздух свободы и осмысления. Статьи Соловейчика, фильмы «Доживём до понедельника», «Ключ без права передачи», «Лунёв и другие» освещали те стороны образования и воспитания, которые нуждались в осмыслении и изменениях. Появились, наконец, термины «педагогика сотрудничества», «личностный подход», «игровые методы обучения» и ещё много всего того, что дало толчок к реальному обновлению подхода к образованию и появлению в школах талантливых, незашоренных учителей.
К сожалению, этот период быстро закончился. Портреты реформаторов вставили в рамочки, их методы стали внедрять, как картошку при Петре Великом, и все вернулось на круги своя. Опять на всех совещаниях, круглых столах, конференциях я слышу и читаю исключительно о лихих победах на педагогических фронтах. Послушать любого докладчика – от простого учителя до чиновника высокого ранга – у нас в школах суперпедагоги учат одарённых детей по суперсовременным программам, которые разработаны суперметодистами; супервоспитатели проводят в жизнь суперправильные воспитательные планы развития личности каждого ребёнка в отдельности и коллектива детей в целом. Если чего немного не хватает, так это финансирования, да и то, поскольку деятельность администрации школы оценивается прямо пропорционально «выбитой» из начальства, спонсоров и родителей суммой, – то и тут по отчётам полный порядок. Естественно, хотелось бы больше, но денег никогда не бывает достаточно.
Когда всё это читаешь или слушаешь, становится непонятно, почему в учебное время дети явно школьного возраста гуляют по улицам, сидят в компьютерных и игровых клубах, толкаются у прилавков супермаркетов. Почему ненормативная лексика звучит уже в полный голос в коридорах школ, почему наши школьники открыто и активно презирают культуру во всех её видах, во взрослых видят своих врагов и живут по законам джунглей или зоны, черпая вдохновенье от клея «Момент» или «корабликов» с дурью. Казалось бы, при таких успехах российской педагогики, какие открываются в каждом докладе и отчёте, мы уже давно должны жить в прекрасном и правильном мире, среди прекрасных, образованных и воспитанных людей, а наши дети по благородству и примерности давно должны переплюнуть Тимура со всей его командой.
Проще всего сделать вывод, что все российские педагоги – очковтиратели, обманывающие свое начальство и друг друга. Но не так всё просто.
Дело прежде всего в том, что, несмотря на заверения в пламенной любви, бесконечном уважении и вечной благодарности бойцам педагогического фронта, начальство всех уровней всё время старается подловить подчинённых ему учителей на нерадивости, неумелости, корыстолюбии и других некрасивых свойствах. Чтобы им (учителям) было неповадно проявлять свою, в общем-то, асоциальную сущность, придуманы хитрые ловушки в виде многочисленных подробных опросников и отчётов, в которых учитель, особенно, если он ещё и классный руководитель, должен многократно в письменном виде подтверждать каждое своё действие, как на уроке, так и вне его. Я хорошо помню, как от учителей математики требовали отчёта об уроках по методу Шаталова. Неважно, подходит тебе этот метод или нет, начальство признало его эффективным, значит, будьте добры, все как один работать по этому методу. Собственно, можете даже не работать, главное – напишите отчёт об этой работе. Классный руководитель должен без конца писать о том, что он собирается делать с детьми и их родителями, что он сделал, какой результат получил в соответствии с последними новшествами, принятыми за панацею. И попробуйте возразить. Никого не интересует ваше мнение о том, что эти новшества вызывают у вас сомнения, что вы достаточно успешно работаете без них, что писанины прибавится, а толку – чуть. Это особенно тяжко отражается на работе классных руководителей. В соответствии с должностными обязанностями, классный руководитель за триста рублей в месяц должен: 1) вести дневники; 2) еженедельно проводить классные часы; 3) организовывать дежурства по школе; 4) готовить праздники и конкурсы; 5) возить своих воспитанников в музеи и театры; 6) вести психолого-педагогические паспорта учащихся; 7) проводить беседы с родителями, – и все это непременно фиксировать в разнообразных документах. Если учесть, что каждый классный руководитель – ещё и учитель, причем с достаточно большой урочной нагрузкой (чтобы обеспечить прожиточный минимум), станет ясно, что на реальную работу с детьми остается очень мало сил и времени. А оценивается эта работа по письменным отчётам. У хорошего классного руководителя на каждого ученика – папочка, а в папочке – все бумажки на месте. Вот и старается молодой учитель, пишет бумажки всё свободное от уроков время. Очень скоро смысл воспитательной работы сводится к тому, как красивее написать отчёты. Живые дети, которым на бумажки наплевать, которым хочется иногда простого человеческого внимания, – раздражают, потому что не вписываются в схемы. Учитель спланировал мероприятие, а дети не хотят этого мероприятия, хотят – другого. На бумаге было так красиво, а в реальности – кто-то забыл слова, кто-то заболел, а кто-то вообще безобразничал в строю. И случается самое горькое – молодой учитель разочаровывается в детях, они начинают раздражать его. Хорошо, если учитель при этом уходит из школы, но это случается редко. Чаще всего так и остается – учитель со своими отчётами сам по себе, а дети со своими непростыми проблемами сами по себе. А для того, чтобы заглушить последние сомнения, учитель начинает трубить в фанфары о своих успехах, подтверждая их цифрами, графиками и красиво разложенными по красивым папкам документами. И с виду всё, как на глянцевой обложке рекламного журнала – ни целлюлита, ни правонарушений, разве что «кое-кто, кое-где у нас порой».
Противоядие от этой болезни придумано давно. Вероятно тогда же, когда общество заболело бюрократией.
Я узнала об этом противоядии, когда начинала работать и наивно пыталась совместить настоящую работу педагога и виртуальную отчётную деятельность (те отчёты – детский лепет в сравнении с теперешними). Опытные товарищи мне объяснили несколько принципов, которые давали возможность, с одной стороны, что-то успевать, помимо писанины, с другой стороны, не тратить на неё «цветы своей селезёнки». Эти принципы просты и придуманы, вероятно, военными во времена бравого солдата Швейка.
Первый: не спеши выполнять приказ – будет команда «Отставить!». Усвоить этот принцип мне помог один эпизод в самом начале моей работы в школе. В конце третьей четверти вдруг объявили конкурс классных стенных газет. До этого момента ни о каких газетах никто ничего не говорил, и эта сторона классной деятельности прошла мимо моего внимания. Но – «партия сказала: надо, комсомол ответил: есть!» Ребята у меня в классе были золотые. Мы несколько дней подряд задним числом ваяли стенгазеты ко всем прошедшим праздникам и датам. Сделали штук десять стенгазет и отнесли их в пионерскую комнату. Результатов конкурса мы так и не дождались: кроме нас никто ни одной газеты не представил...
Второй принцип: пиши, как положено, делай, как подсказывает здравый смысл. Например, если учитель по какой-то причине нарушил предписанную расчасовку уроков и на одной из тем задержался, не дай бог отразить в журнале реальное положение дел. Придет методист или инспектор и потребует от учителя и от завуча много килограммов писанины, объясняющей и оправдывающей неслыханную дерзость. Или, допустим, вы видите, что ваши ученики готовы к контрольной работе, но следующий урок у вас в пятницу. Проведите эту контрольную, но запишите ее вторником или четвергом, иначе вас поймают на нарушении санитарных норм. И вообще, положите в тетрадь с планами уроков поурочное планирование, переписанное из специальной книжки, и записывайте в классный журнал, что положено. И проверяющие будут довольны, и вам спокойнее. То же и с планами воспитательной работы. Когда-то во время работы в школе-интернате нас обязали среди дня смотреть с учениками прямые трансляции очередного съезда КПСС. В понедельник, зачитывая своим воспитанникам план работы и развлечений на неделю, я зачитала и этот пункт. Естественно, дети взвыли, на что я им сказала – «А будете стонать, и впрямь будем смотреть съезд». Всю неделю мы спокойно занимались уроками, играми, разговорами, чтением вслух в нашей классной комнате, в плане воспитательной работы было записано требуемое число просмотров съезда, и все были довольны – и мы, и начальство.
Третий: проще соблюдать какую-то – даже самую нелепую – форму, чем пытаться следовать нелепому смыслу.
Третий принцип тоже нуждается в пояснении. Например, в пионерском лагере мне попался старший вожатый, который требовал бессмысленной регламентации режима, – такой, что всё время должно было уходить на идеологические мероприятия, а на купание, прогулки в лесу и прочие радости пионерского лета налагались жёсткие ограничения. Сначала все приуныли, а потом нашелся простой выход. Молодые вожатые решили ходить в столовую на завтрак, обед и ужин красивым строем, по утрам на линейках блистать красотой построения и четкостью рапортов. Этого оказалось достаточно, чтобы всё остальное время начальство оставляло нас в покое и мы могли работать осмысленно и с пользой для детей. Выход оказался простым и элегантным. Все остались довольны, и волки (начальство лагеря) были сыты, и овцы (вожатые и дети) целы, и лето не пропало в пустых и бессмысленных препирательствах по каждому пустяку.
Казалось бы, в чем проблема? Действуй по этим простеньким правилам, не попадайся, «отдакивайся» от бессмыслицы – и всё будет хорошо. К сожалению, не тут-то было. Как говорит пословица: «Ржа ест железо, а лжа – душу». Двоемыслие часто приводит к потере реальных ценностей. Почти невозможно одновременно чувствовать себя «лукавым рабом» и осознавать достойным наставником.
Когда-то противоречие между разумом и чувством породило классическую трагедию. Корнель, Расин, а потом романтики – Шиллер, Байрон – воспевали героев, которые выбирали достоинство и платили за свой выбор жизнью.
Но учитель школы – не герой пьесы. Достойный выбор для него означает массу мелких унизительных неприятностей в виде шельмования на педсоветах, урезания нагрузки, а значит, и зарплаты, придирки к ученикам его класса и множество всякого другого в зависимости от фантазии обиженной администрации. Администрацию можно понять. Её тоже проверяют, она живет в ещё более жёстком прокрустовом ложе абсурда: выжить – без смутьянов и сохранив рассудок – сложно.
Для молодого учителя, конечно, проще имитировать деятельность, следуя установленным правилам игры. Не обращая внимания на живых детей, проводить мероприятия для галочки, давать ровно то количество уроков на каждую тему, какое положено, писать красивые отчёты и потихоньку переставать уважать себя. Сколько из них начинает ненавидеть своих учеников, которые никак не хотят соответствовать прописанным нормам и правилам, и тем самым вынуждают лгать дальше и дальше!
Недавно мне пришлось наблюдать мероприятие районного значения, посвящённое героям Великой Отечественной войны. Как все мероприятия, устроенные для галочки, организовано оно было из рук вон плохо. Детей продержали на улице больше полутора часов, из репродукторов лилась трактирно-блатная попса, учеников нескольких школ без конца переставляли с места на место. Наконец начался митинг. Микрофоны работали плохо, практически ничего не было слышно, а ученикам, стоящим не в первом ряду, еще и видно ничего не было. Кое-кто из ребят стал предпринимать какие-то действия, чтобы увидеть, что происходит. Они стали подпрыгивать, потом попытались встать на ограждение, забежать с другой стороны. Остальные стояли, как оловянные солдатики, и даже не пытались придать своему стоянию какой-нибудь смысл. Угадайте с трех раз, кто из этих детей вызвал суровое порицание – те, кто всерьез хотел, если не послушать ветеранов войны, так хоть увидеть их, или те, кому было совершенно все равно, куда их привели, где и зачем поставили? Правильно: конечно, первые.
Я в таких случаях почему-то вспоминаю русские народные сказки, в которых какая-нибудь нежить, вроде Кощея Бессмертного, при появлении живого человека восклицает: «Фу! Человечьим духом пахнет!». Человечий дух мешает любой бездушной системе, он путает карты своей непредсказуемостью, раздражает поисками смысла там, где смысл потерян, выпадает из рамок таблиц отчётности.
И мы теряем поколение за поколением учителей и учеников, вынуждая их притворяться или становиться нежитью.
А в это время бодро, как в рекламе памперсов, звучат наши отчеты и доклады. «Мы самые умные, мы самые красивые, у нас самое лучшее образование, мы все так говорим, значит, это правда!»
Может быть, еще есть шанс прервать рекламную паузу и подумать о реальных и очень больных проблемах нашей школы. Может быть, стоит услышать тех, кто говорит о проблемах, а не о победах. Может быть, надо разъяснять молодым учителям, что неконструктивно и неэтично говорить о своих достижениях. Может быть, следует поощрять таких, которые способны анализировать свои промахи и ошибки. Очень хочется видеть живые глаза учеников, слышать вопросы, не предусмотренные планом урока. А еще больше хочется иметь возможность работать достойно, без мертвечины застывших еще в семидесятые годы прошлого века форм и методов, в которых, как жемчужины в куче мусора, проглядывают идеи педагогов-новаторов. Может быть, закончить, наконец, рекламную паузу, продвигающую на образовательное пространство то единый экзамен, то двенадцатилетнее обучение, то ужасного качества учебники, то дорогущее никому не нужное оборудование, и позволить школам выбирать формы и методы работы в рамках закона и бюджета. Правда, для этого придется сильно изменить режим работы комиссий по лицензированию и аккредитации, полностью перестроить критерии оценки работы школ и даже, возможно, допустить до обсуждения школьных проблем людей, не ангажированных руководством ведомства.
Вероятно, мои рассуждения напоминают мечты о постройке моста в деревне Маниловка, но скорость, с которой молодое поколение катится к катастрофе глобальной наркотизации, антисоциальности, потери всех позитивных ориентиров, должна подтолкнуть к каким-то решительным изменениям в образовании.
И если эти изменения опять будут имитацией, если любые здравые идеи будут замалчиваться или насаждаться насильно, российская школа станет воплощением школ из «Кошачьего города» Лао Шэ. А от школы из антиутопии до антиутопического общества слишком близко, чтобы продолжать благодушествовать.
К сожалению, не приходится надеяться, что изменения могут произойти сверху. Как любая система, система образования прежде всего будет сохранять себя самоё. Поэтому адресат моей статьи – родители, которые хотят видеть своих детей не только успешными, но и нравственными, а также учителя, которые не утратили вкус к осмысленной работе. Вероятно, нужны общественные объединения, не сформированные сверху для лоббирования определённых проектов, а действительно независимые, защищающие интересы учеников и учителей.
Глава вторая. Спящий разум промотавшихся отцов
Сон разума рождает чудовищ.
Гойя.
... Насмешкой горькою обманутого сына
Над промотавшимся отцом.
Лермонтов.
Воспитательная работа в школе сейчас очень осложняется многими внешними причинами, как социальными, так и общекультурными. Когда в восьмидесятые годы двадцатого века появились рассуждения о японских подходах к образованию, еще не было так очевидно, что европейский подход перестаёт быть самым правильным и прогрессивным. Репродуктивный и аналитический способ обработки информации перестал быть единственно возможным. Восточные мотивы из области искусства перешли в образование – интуитивное и образное мышление, правополушарность и сопутствующие безграмотность и артистизм, – все это было ново, обещало прорыв на более высокий уровень. Только сейчас становится понятно, что эта мода была проявлением кризиса не только европейского образования, но и христианской культуры вообще. Все нормы морали, на которых было построено христианское общество, осмеяны, опошлены и обессмыслены за последнее столетие. С развитием коммуникативных технологий за последние десятилетия даже понятие приличий перестало существовать. Телевидение со своими «За стеклом», «Фактором страха», «Аншлагом», рекламой, где эксплуатируются самые низменные стороны человеческой натуры, и Интернет, в котором любому ребенку доступны порнография, пропаганда насилия, реклама наркотиков, – вышли победителями в схватке за людские, особенно детские, души.
Создаётся впечатление, что российская интеллигенция, объединённая в советские времена критикой советской власти, оказавшись в ситуации свободного выбора, растерялась. Оказалось, что духовные ценности существуют помимо политических коллизий. Книги, которые читали тысячи людей только потому, что в них просматривался намёк на «антисоветчину», сейчас лежат на прилавках. Их читают те, кому интересны и близки художественные особенности авторов, а таких читателей немного. Помните многочасовые очереди на художественные выставки авангардистов? Не потому ли ломились на эти вернисажи, что художники были гонимы, что присутствие на этих выставках было своеобразным протестом? Как это объединяло! Как возвышало в собственных глазах! Можно было сидеть в каком-нибудь КБ или отделе и ничего не делать (принцип – «они делают вид, что платят, мы делаем вид, что работаем»). Но при этом чувствовать высокую духовность и большое гражданское мужество от самого факта потребления искусства, по тем или иным причинам запрещённого идеологической цензурой.
Пришли другие времена, и открылась грустная картина. Большинство наших дипломированных соотечественников, оказывается, свободно выбирают детективы Марининой и Донцовой, бразильские сериалы и боевики, Глазунова и Шилова. Нет очередей у театральных и музейных касс: слишком узок круг людей, которые могут получать наслаждение от высокого искусства. Вероятно, именно поэтому массовая духовность, о которой в начале перестройки говорили не иначе, как с придыханием, приказала долго жить. И получилось так, что нам нечего предложить нашим детям взамен противостояния коммунистической и антикоммунистической идеологий. Другие антитезы современного общества – расовые или религиозные – уже далеко продвинули маргинальную часть российского общества в сторону мракобесия, и интеллигенция здесь может играть только роль жертвы. Конечно, мы пытаемся внушать нашим детям понятия добра и зла, благородства и подлости, и никак не можем понять, почему наши слова зависают в безвоздушном пространстве детского безразличия к нашим стараниям.
На воспитание детей всегда влияли три основных фактора: дом, школа, улица. Сейчас, как и раньше, в редкой семье у родителей есть время и силы на общение с детьми. Раньше благополучные дети проводили свободное время с друзьями, играя на улице, или читали книги. И давайте вспомним, что формировало наши представления. «Честное слово» Пантелеева, рассказы Гайдара, «Васёк Трубачев и его товарищи», «Витя Малеев в школе и дома». Мы играли со сверстниками в разновозрастных компаниях, учились быть ловкими и честными в играх, потому что с подлыми и нечестными играть никто не хотел.
Сейчас такие же дети «сидят в сетке» дома или идут в компьютерный клуб и «сидят в сетке» там. Интернет заменяет живое общение, школа воспринимается как помеха для сетевых игр. Неблагополучные дети, в основном, озабочены тем, где взять денег на «балдёж» и на игровые клубы. Часто «косяки» можно купить в том же клубе, так что далеко ходить не надо. Если родители не могут или не хотят давать достаточно денег, их можно украсть или отнять у более слабого, и легче всего это сделать в школе. Объединения детей при отсутствии детских организаций типа пионерской или скаутской, держатся на общности криминальных интересов или ксенофобских убеждений. Подражатели героям «Бригады» (в школах им уже придумали название «бригадиры»), футбольные фанаты, скинхеды – вот реальный состав общественной жизни подростков.
Между всеми этими неформальными объединениями живут не потерянные еще для социума дети, знающие, что ни школа, ни родители не могут защитить их от насилия и унижений. Ученики школы, где я работаю, неоднократно спрашивали меня, что делать, когда на улице у них отнимают мобильный телефон или деньги. Я не могу внятно ответить на их вопросы, потому что улицы города для подростков стали зоной всевозможных опасностей. В школе тоже идет подспудная неформальная жизнь. Обидеть слабого, отнять деньги, оскорбить девочку – в порядке вещей. Воровство – норма, вора давно не ищут: оставил вещи без присмотра – пеняй на себя. Примеров полностью разрушенных представлений о нормах социальной жизни можно приводить до бесконечности. И вопрос, «кто виноват» уже неинтересен, поскольку ответ на него не помогает искать выход.
Испокон веков детей воспитывали на мифах, сказках и легендах. В любом, даже самом примитивном и диком обществе всегда существуют сказания о героях, на примере которых дети узнают о самопожертвовании, мужестве, благородстве. Из тех же сказаний они узнают и о том, как наказываются жадность, трусость, подлость. Перед детьми, кроме их родителей и знакомых, всегда ставился нравственный ориентир, религиозный или мифологический. В современной России школьному учителю нечего привести ученикам в качестве нравственного примера. Литература девятнадцатого века, примитивизированная и сведенная к пошлым ее толкованиям в школьных учебниках, детьми не воспринимается и не принимается. Они не могут представить себе жизнь героев, не понимают их проблем. Великая Отечественная война, ее герои, романы и рассказы о ней отошли в прошлое почти так же, как война двенадцатого года. Доблестные страницы истории оказались выпачканными кровью афганской и чеченской войн. Попытки канонизировать героев этих войн не удались: слишком очевидны, чудовищные в своей простоте, материальные интересы устроителей этих «кровавых мистерий».
И растут наши подростки на примерах телемифов. Сериалы заменили все культурные источники. Для самых продвинутых, тех, что без книг не могут, существует «опиум для интеллигенции» – фэнтази. Дети из хороших семей читают Саймака, Перумова, Лукьяненко и проч. Для самых-самых издают Сорокина и Пелевина. Они хороши для тех, кто читал другую литературу и способен разглядеть за лихим стилем и бредовым сюжетом боль и ужас автора перед апокалипсисом культуры. Но, возвращаясь к воспитанию: на этом песке ничего не построишь. Любители фэнтази могут возразить – ведь там почти всегда благородные герои, победа добра над злом, красивая любовь и все остальные приметы рыцарских романов. Увы, этот жанр тоже претерпел некоторую деформацию. Чтобы читатели, не дай бог, не соскучились, чтобы автор не показался дидактичным, приходится героинь подвергать сексуальному насилию, в подробностях описанному; герои же, вспомнив о шкурных интересах, выбирают негероические пути. А чаще, вообще все подвиги, как во многих романах Перумова, спровоцированы одним очень злым и подлым стариком (учителем!), которому нравится смотреть на мучения подопечных.
Так и получается, что школа, как и раньше – единственная, реальная возможность противостоять беспределу. На воспитателей ложится практически невыполнимая задача – стать для своих воспитанников настоящим наставником, мнением которого дорожат, к словам которого прислушиваются. Вернемся к рекламе. Помните учителей в рекламных роликах? Эти безобразные лица, искаженные злобой и тупостью, эта их беспомощность перед крутыми потребителями газировки, пива «Клинское», батончиков «Марс»? Такими нас видят властители дум. А анекдоты в каждом дешевом журнальчике? Учителя, конечно, бывают и неумны и безграмотны, бывают и некрасивы и ненаходчивы, но не все же, и даже не большинство.
Господа, опомнитесь, вы рубите сук, на котором сидите. Мы последние, кто стоит между вами и тем беспределом бандитизма, который ждет вас, если мы не успеем хоть какую-то часть подрастающего поколения научить цивилизованному отношению к жизни. Конечно, господа плевать хотели на все призывы. Для них главное, чтобы было «прикольно», чтобы запомнили название товара, а что до нравственных потерь, то тут мы «за ценой не постоим»...
Сто лет назад ситуация была во многом сходной с нашей. Гимназистки парились в банях с купцами, у творческой интеллигенции был в моде кокаин, процветало воровство на всех уровнях. Но в литературе были Толстой и Чехов, а не Пелевин и Сорокин, в философии – Владимир Соловьев, а не Пабло Коэльо. Существовало гражданское общество, в котором Короленко мог защитить невиновных в прессе и суде и пойти за это в ссылку, общество, в котором обеспеченные люди шли в рабочие библиотеки и сельские школы, чтобы приносить пользу там, где они нужны. Понятие бескорыстия и чести не вызывали издевательского смеха.
Поэтому, несмотря на ужас революции и последующих кошмарных лет террора, до середины двадцатого века оставалось значительное количество порядочных – в том, старом понимании этого слова, – людей. Оттепель шестидесятых годов познакомила с ними, выжившими в лагерях. Они создали литературу, живопись, музыку – о достоинстве и мужестве, они всеми способами боролись с режимом, унижающи
Христианство, которое тоже в советские времена было под запретом и несло нравственную идею в массы, сейчас стало могучей организацией, которая торгует всем: благословляет автомобили, освящает воду из скважин, отнимает здания у школ, и вообще, ни в чем себе не отказывает. И поэтому церковь, которую наш бывший министр все пытается приплести к нравственному воспитанию в школе, вряд ли может помочь.
В результате всего этого – главная причина наших бед: подорванное базовое доверие к миру у наших детей, причем – в той или иной степени – у всех без исключения. От этого, как от печки, и приходится плясать, если мы хотим чего-то добиться в воспитательной работе.
Глава третья. Как воспитать нищих духом?
Хорошо, братцы, тому на свете жить,
У кого в голове добра не много есть,
А сидит в ней одно-одинешенько,
А и сидит оно крепко-накрепко,
Словно гвоздь обухом вколоченный…
А. К. Толстой.
Родители наших учеников нередко своей заботой об интеллектуальном совершенстве своих отпрысков тоже разрушают очень важные элементы детской души. Даже самые любящие, но слабо разбирающиеся в детской психологии родители могут, сами того не подозревая, нанести своему ребенку серьезную эмоциональную травму. Однажды я была свидетелем разговора моего ученика с его очень образованным, интеллигентным папой. Мальчик очень способный, начитанный, эрудированный, но зажатый и довольно замкнутый. Я впервые увидела его смеющимся через полтора года после поступления в нашу школу. И вот этот ребенок, видимо, обрадованный тем, что папа рядом, возбужденно начал рассказывать о каких-то физических законах, которые он только сегодня понял на уроке. Папа строгим голосом его прервал: «Я тебе сколько раз говорил, не употребляй этот термин (я уже не помню, о каком термине шла тогда речь) в этом контексте! Повтори то, что ты сказал, так, как я тебя учил!» Сын упавшим голосом повторил свою фразу с правильным термином в правильном контексте и замолчал. Я не думаю, что папа сознательно убивал в сыне эмоциональные порывы, просто хотел, вероятно, научить ребенка строго формулировать свои мысли, не задумываясь о цене желаемого достижения.
Прошло несколько лет, и папа обратился к школьному психологу с просьбой поработать с его сыном. Мальчик вырос холодным, не умеющим сочувствовать и сопереживать. Сейчас, в старших классах, эмоциональная «недостаточность» стала мешать и в учебе. Есть масса вещей, которые не воспринимаются без некоторого эмоционального усилия. А психолог может только чуть-чуть подкорректировать, но никак не восполнить то, что не было поддержано в далеком детстве. Я написала об этом с надеждой на то, что может быть кто-то из родителей, прочитав, станет выслушивать своего ребенка, не обрывая его радость холодными и рассудочными замечаниями.
Самый распространенный родительский синдром – страх, что ребенок недополучит какой-то, самими родителями не до конца определенный, объем знаний. Причем в последнее время, мне кажется, этот синдром усилился. Такие родители возмущаются, что детей повезли на экскурсию, –вместо того, чтобы учить с ними домашние задания; они всегда недовольны тем, что «мало задают», «нестрого спрашивают». Предельный случай такого отношения – мама забрала дочь из нашей школы потому, что девочка шла в школу с улыбкой, а значит, это, по мнению мамы, не настоящая школа...
Почему-то родителей чаще волнуют какие-то количественные вещи – сколько решил, сколько поставили, сколько было уроков, сколько страниц прочитал. Невольно вспоминается повесть «Маленький принц», где герой сетует, что его все время спрашивают не о том, какие глаза у его друга, а о том, сколько ему лет. Это далеко не всегда показатель безразличия к более тонким, качественным вещам. Чаще – это своего рода застенчивость, боязнь быть навязчивым.
Родители тоже чьи-то дети, и их родители тоже совершали педагогические ошибки. Сколько раз каждый из нас говорил себе? «Я никогда не скажу своему ребенку того, что мне говорят мои родители. Я никогда не буду требовать отчёта у своих детей, как это делают мои родители. Я никогда не буду лезть в дела моих детей, как лезут мои родители». Многие потом забывают свои зароки, некоторые – помнят, но и те, и другие ошибаются, если действуют по умозрительным сценариям и схемам, не принимая во внимание, что их ребенок растёт в другом времени, в других обстоятельствах, что он сам – другой.
Мы не можем не сравнивать своих детей и себя в их возрасте. Но, сравнивая, необходимо учитывать, с одной стороны, свойство памяти приукрашивать нашу роль в давно прошедших событиях, и, с другой стороны, – разницу в восприятии всех сторон жизни в изменившихся обстоятельствах.
Что остается неизменным, так это желание любого ребенка доверять и быть любимым. Поэтому нельзя всерьез воспринимать резкость, развязность, замкнутость, как нелюбовь или желание причинить вам боль. На самом деле они защищаются в уверенности, что вы сейчас на них нападете. И их ожидания почти всегда оправдываются. Очень редко у родителей хватает выдержки и мудрости не начать ругать, а мягко и доброжелательно попытаться перевести разговор в спокойную, доверительную тональность. А жаль! вы могли бы получить много радости от общения с вашим ребенком, узнать от него много интересного и нового. Говорю об этом совершенно без иронии – наши дети действительно во многом другие и видят многие вещи иначе, и часто глубже и точнее, чем мы.
Попробуйте начать доверять своим детям. Они не так плохи, как рисует нам наше испорченное масскультурой и собственной нелегкой жизнью воображение. Представьте себе, они хотят быть хорошими. Это только дурная бесконечность недоверия из поколения в поколение делает врагами российских отцов и детей. Рискните нарушить эту бесконечность. Доверие между вами и вашим ребенком стоит тех волнений, которые мучат вас, когда он задерживается с прогулки или объявляет о каком-то своем решении, с которым вы категорически не согласны. Если вы не хотите, чтобы вам лгали, демонстративно молчали в ответ на невинные вопросы или грубили без видимого повода, позвольте своему ребенку выходить из конфликтов и споров с вами, сохранив достоинство и уважение к себе. Старайтесь брать в союзники его лучшие чувства, а не страх перед наказанием.
Когда мои дети стали взрослеть со всеми сопутствующими проблемами для меня, я смогла оценить такт и выдержку своей мамы. Она ни разу не упрекнула меня за то, что я задерживалась в институте до поздней ночи, не предупреждая заранее, шла на концерт или в кино и опять возвращалась заполночь. В молодости мне это казалось нормой, это сейчас я понимаю, чего стоило промолчать, не устраивать скандалов, не читать нотаций. Мама мне доверяла, и по ее примеру я старалась также доверять своим детям. В результатах мне не пришлось раскаиваться ни разу в жизни. К сожалению, это не значит, что я не делала других ошибок в их воспитании, но доверие между нами было всегда и остается до сих пор. На примере своих подруг я убедилась, что мамы, которые хотят уберечь своих детей от плохого и устраивают детям мелочную опеку, слежку, запрещают всё на свете, – эти мамы добиваются результата, противоположного задуманному. Девочки, за которыми так следили, быстро научились врать и притворяться. Чувство унижения толкало их в сомнительные подростковые компании, где они встречали понимание и сочувствие. А главное, они отторгали те ценности, которые старались привить им родители. Эти ценности слишком прямо были для них связаны с унижением и недоверием.
Есть еще одна сторона родительской любви, которая приносит ребенку много неприятностей, – это попытка защитить его от всего мира. Любое сомнение в правоте чада со стороны «постороннего» воспринимается, как обида или агрессия по отношению к чаду. Защита в таких случаях – истеричная реакция родителя (чаще мамы, но, бывает, и папы) от криков и угроз до физической расправы с предполагаемым обидчиком. Недавно в нашей школе мама одного мальчика, увидев, что на него нападает одноклассник, намного меньше его ростом и явно слабее, бросилась спасать своего сына. Не обращая внимания на слова сына, что он сам виноват, она пыталась заставить его побить «обидчика», а, когда сын отказался, ударила сама. Мы не смогли объяснить этой маме, какой вред она нанесла чужому ребенку, и это неудивительно: для нее весь мир делится на нее, включая родных, и других, чужих и ненужных. Мы не смогли донести до нее, какой вред она нанесла своему ребенку, внушая ему, что «чужой» не может быть прав. У мальчика очень серьезные проблемы со сверстниками, и нам очень трудно помочь ему наладить отношения при такой семейной идеологии.
В конечном счете, получается воспитание людей, возможно, даже в чем-то успешных, но нищих духом. Не знаю, как насчет царствия небесного, а здесь мир таков, каким он кажется. Ребенок, которому внушили, что радость ничего не стоит в сравнении с достижением цели, что вокруг враги и завистники, живет во враждебном мире, никому не доверяя, никого не любя, в постоянном страхе и напряжении.
К счастью, есть много примеров того, как родительское терпение, вера в своего ребенка, доверие к нему совершали поистине чудеса. Преодолевалось отставание в развитии, снимались тяжелые диагнозы (например, астма), компенсировались психологические травмы. С такими детьми легко и приятно работать, достаточно не травмировать их, чтобы их жизнь во всех отношениях была успешной. Наша задача – везде, где только можно, прерывать цепь «дурной бесконечности», учить своих воспитанников тому, что мир прекрасен, люди в основе своей неплохи, только несчастны, что жизнь осмысленна. И, кроме нас, учителей, некому это делать.
Глава четвертая. Как подарить себе хороших учеников, а своим ученикам – хорошего учителя
Антон Палыч Чехов однажды заметил,
Что умный любит учиться, а дурак – учить.
Б. Окуджава
Д.А. Аросьев, который научил меня многим очень важным принципам работы с детьми, любил повторять: «Лучший подарок ребенку – внимательный, находчивый взрослый». И это действительно лучшее, что мы можем предложить нашим детям. Например, если учитель, знакомясь с новым классом, достаточно долго ничего не говорит сам, слушает своих воспитанников, не возражает, даже если ему не нравится то, что они говорят, они скорее проникнутся к нему доверием и уважением. Мнение, которое учитель высказывает, должно быть хорошо продуманным, а для этого нужно время. Да и для детей гораздо убедительнее прозвучит высказывание, которое начинается словами: «Я подумал, у меня другое мнение по этому вопросу». Хороший учитель слышит своих учеников постоянно, когда проходит мимо них в коридорах школы, когда они убирают класс, а он проверяет в нем тетради. Внимательно смотрит, с кем из других классов они дружат, как движутся, каким тоном разговаривают друг с другом. Если учитель достаточно внимателен, ему не нужно идти домой к ученику, чтобы узнать, что у него там. Даже такой прекрасный инструмент, как модная в школах «социометрия», никогда не покажет так точно картину состояния класса, как личное, заинтересованное наблюдение. Хотя бы потому, что социометрия рассчитана на гораздо большее число людей, чем тридцать учеников класса.
Расстановку сил и отношений в детском коллективе гораздо правильнее оценивать, наблюдая и размышляя, чем предлагая бесконечные опросники. Выявить неформального лидера в классе очень важно, но далеко не факт, что имеет смысл привлекать его на роль лидера формального. Иногда лучше, если неформальный лидер будет на вторых ролях с правом совещательного голоса, а на первом плане будет тот, для кого эта роль важна для самоутверждения.
Очень важно, чтобы ни один из подопечных не остался за пределами учительского внимания. Когда у меня были классы по сорок и больше человек, я в списке класса отмечала, с кем я работаю на данной неделе. Именно этих детей я выдвигала на главные роли в конкурсах, при организации туристического похода и других дел. В соответствии с тем, кто в данный момент должен быть в зоне моего внимания, я выстраивала работу на неделю. Конечно, приходилось отказываться от установки на «победу во что бы то ни стало».
Несколько лет приходится мириться с тем, что не все получается гладко. Дети, не привыкшие быть на виду, не сразу научатся выступать на сцене, организовывать, распределять обязанности. Но зато класс при таком отношении классного руководителя становится дружным и работоспособным.
Так же и на уроках. Если ученики вынуждены действовать коллективно для достижения результата, если при этом учитель меняет организаторов из урока в урок, социальная и познавательная активность резко увеличится. В этом случае, даже те дети, которые не видят смысла в том, что мы заставляем их делать на уроках, работают – хотя бы потому, что нельзя подводить команду. Они учатся помогать слабому в команде, распределять роли в соответствии с возможностями каждого, избегать конфликтов как фактора, мешающего игре. Задача учителя – создать условия, при которых каждый будет работать добросовестно и с полной отдачей, приобретая опыт правильного нравственного общения.
Очень важно попытаться понять, какие черты взрослых вызывают у воспитанников недоверие и негатив. Какие внешние признаки дают детям сигнал «это – чужой». Например, в одной из предперестроечных телепередач детей семи лет спрашивали, какой они хотят видеть свою первую учительницу. Меня тогда поразило, что одной из главных привлекательных черт была названа «несуетливость». Вспомните своих коллег – многие ли из них отвечают этому, очень скромному, на мой взгляд, пожеланию.
Стоит присмотреться к реакции детей на взрослых, обратить внимание, какие стереотипы в речи, в одежде, в манерах создают отчуждение, а иногда и агрессию или презрение. Как ни смешно, это может быть мелочь типа старомодного ридикюля или слишком уж, с «высоты» подросткового возраста, нелепого наряда. А чаще бывает бездумное произнесение штампов, вроде «Как вы можете?!», «Ты перед кем стоишь?», «Смотри, хуже будет» и тому подобных пошлостей. Мне трудно представить себе, какие образы эти фразы вызывают у школьников, у меня появляется перед глазами пыльный угол, затянутый паутиной.
Распространенная среди учителей интонация претензии тоже вызывает у подростков резкое неприятие. Помните фильм «Ключ без права передачи», в котором учительница, блестяще сыгранная Федосеевой-Шукшиной, обиженным тоном заявляет, что она могла бы работать в другом месте. Ученики прозвали ее Голгофой – потому что, приходя в класс, она говорит: «В ваш класс я иду, как на Голгофу». Эта учительница неумна, но хотя бы не озлоблена, поэтому ученики ее дразнят, не уважают, но не ненавидят. А скольких ненавидят и боятся!
Еще больше таких учителей, которых не замечают вне их уроков. Отсидели совместную каторгу, выполнили ненужный, но обязательный ритуал и разошлись, чтобы не вспоминать друг о друге до следующего урока по этому предмету. Будьте внимательны, коллеги, вас на каждом шагу подстерегает опасность стать невидимкой для своих учеников. Правда, эта опасность непродолжительна. Несколько месяцев напряженного внимания, и вы сможете слегка расслабиться – в том случае, конечно, если завоевали доверие и авторитет детей.
Достаточно долго это доверие будет тоненькой плёночкой над глубокими травмами, которые получали и продолжают получать дети от взрослых дома, на улице, в транспорте и вообще везде, где они бывают. Не потому, что вокруг злодеи и педофобы, а потому, что никто не учит ни взрослых, ни детей жить на одном пространстве, считаясь друг с другом. Поэтому, продвигаясь по этой тоненькой плёночке, приходится осторожно нащупывать свой путь, стараясь не прорвать её неосторожным словом или действием. Приходится постоянно держать обратную связь, не оставлять недоразумения или мелкие размолвки с любым из учеников без внимания. И всегда стараться найти свою ошибку. Не надо бояться признать перед ребёнком свою неправоту. Если учитель вместе с учеником или несколькими учениками взвешенно и достойно будет анализировать трудности, возникающие в отношениях с ними или между ними, они никогда не будут воспринимать это как слабость.
С другой стороны – после столкновений с недоброжелательностью или несправедливостью со стороны посторонних взрослых, – очень полезно учить достойной и правильной реакции, предупреждающей конфликт. Конечно, предварительно необходимо самому научиться такой реакции.
Широкая общественность нашей страны детей не любит. Это сразу становится видно, как только педагог со своими учениками выходит за ворота школы. Оказывается, дети всем мешают, всех раздражают. Они смеются громче, чем положено, толкаются, громко разговаривают, шалят. Окружающие взрослые реагируют на эти совершенно нормальные проявления душевного здоровья так, как будто никогда раньше детей не видели. Интересно, что больше всех возмущаются пожилые тётки, которые перед этим заботливо усаживали какого-нибудь свалившегося с лавки алкаша, нежно над ним воркуя. Этих тёток невозможно переругать, они закалены в перебранках с родными и соседками. Ни в коем случае нельзя позволять детям вступать в дискуссии. Лучше перед поездками объяснять им, что «перебрёх» в общественных местах никому чести не делает. Умение промолчать в подобном случае или, выдержав паузу, пока оппонент не выдохнется, спросить, всё ли он сказал, необходимо для человека с чувством собственного достоинства.
Когда моя дочь училась в восьмом классе, классная руководительница, за что-то невзлюбив её, ежедневно устраивала разборки и доводила её до слез. Она в конце каждого дня поднимала Женю из-за парты и перечисляла свои претензии к её внешнему виду, характеру, поведению – до тех пор, пока девочка не заплачет. Следует пояснить, что Женя училась на одни пятёрки, занималась в художественной школе, выполняла тщательно и добросовестно любую порученную ей общественную работу. Я до сих пор в недоумении, чем Женя так не угодила своей наставнице. Вероятнее всего «провокацией» было то, что она не умела ответить на издевательства грубостью или агрессией. Беззащитность жертвы усиливает желание издеваться ещё и ещё. В конце концов я решила вмешаться. Я понимала, что мой визит в школу ничего не изменит, что моя дочь должна сама поставить злобную дуру на место. Приём, которому я её научила, прост и эффективен. Во время разноса стоять за партой молча, глядя в глаза Татьяне Владимировне. Когда та выдохнется, переждать некоторое время молча, а потом спокойно спросить, можно ли сесть.
Результат превзошел все ожидания. Рыдала не Женя, а Татьяна Владимировна. В дальнейшем, до конца учёбы в этой школе, моя дочь жила спокойно. Правда, оценка за поведение в аттестате за восьмой класс была «удовлетворительно» при всех остальных пятёрках, но это у директора школы, куда она перешла, вызвало только смех. Зато, применив на практике молчание, как самую сильную меру укрощения хамства, она научилась защищать себя, не роняя достоинства.
В нашем неспокойном, склонном к истерике и агрессии обществе очень важно научить своих воспитанников защищаться от хамства молчанием. И даже, если они больше ничему у нас не научатся, это умение, как волшебный плащ, защитит их впоследствии от многих бед. Подумайте, как это прекрасно – сыграть в чьей-то жизни роль доброй феи!
Помимо этих общегуманитарных принципов общения с детьми существует множество приёмов, способов и методик успешного преподавания школьных предметов в рамках классно-урочной системы. Несколько столетий эти методики придумывались и проводились в жизнь талантливыми учителями. Их имена известны, я думаю, всем, кто учил историю педагогики. Это – Ушинский, Монтессори, Штайнер, Корчак и многие, многие другие. При желании каждый урок можно сделать праздником познания, приключением, игрой. Те же опорные сигналы Шаталова при разумном, частичном их применении могут повысить эффективность урока, когда нужно заучить что-то наизусть.
Психология за предыдущее столетие выявила массу способов вовлекать в процесс познания разные виды памяти и внимания. Психологи установили связь между речью и мелкими мышцами руки, между грамотностью и свободой движений. Почему же до сих пор подавляющее большинство учителей даже не интересуется этими возможностями? Позволю себе не совсем корректное предположение: причина –лень и страх потерять привычное.
Сетовать на лень учеников и нежелание их учиться давно стало главной частью анализа работы. Очень редко можно услышать на педсоветах рассказ о том, какие изменения в своей работе пробовал применять учитель. Обманчивая простота классической формы урока затягивает. Чего уж проще: входишь в класс, проводишь опрос по домашнему заданию, объясняешь новый материал в режиме монолога, закрепляешь этот новый материал; если осталось время, даешь задание на дом. Попробуйте в этом ключе позаниматься пять дней в неделю по шесть уроков ежедневно. Думаю, после этого станет понятно, почему само слово «школа» нагоняет на детей скуку.
Сейчас, несмотря на «рекламную паузу» в образовании, никто и ничто не мешает учителю проводить уроки так, как ему хочется. Готовить творческие уроки интересно, проводить – приятно, а если привлечь к подготовке учеников, – вдвойне полезно. Для этого нужно только захотеть сменить маску сурового зануды на живое лицо наставника. И на какое-то время выключить свой внутренний счётчик, подсчитывающий, сколько и за что платят и сколько уже за эти деньги переработано. Собственно, платят нам все-таки не за то, что мы прививаем детям отвращение к предмету, а как раз именно за творчество, за умение увлечь детей уроком, за профессиональное достоинство.
Готовых рецептов на все случаи жизни не придумаешь. Можно только предполагать направление поисков. Я думаю, что сейчас важно обращаться к внутреннему состоянию самого ученика, вовлекать его в осознанный процесс собственного развития. Объяснять, как тот или иной способ познания мира влияет на его душу, разум, реакции.
В современном мире, особенно в большом городе, человек оторван от живой природы и самая близкая ему часть природы – он сам и окружающие его люди. Это тоже необходимо учитывать и использовать, поскольку главное, чему мы стараемся научить, это понимание себя в мире и мира вокруг себя. Человек, правильно себя оценивающий, умеющий объясняться с окружающими людьми, обладающий хорошей различительной способностью, всегда будет успешен. Помните, как в русских сказках – «матери любезен, людям полезен, себе приятен».
Обращение человека к совершенствованию себя, своего внутреннего «я», – на мой взгляд, наиболее конструктивный способ решения проблем. Мы не властны изменить других, мы можем только показать им такую возможность, убедить, что изменения пойдут им на пользу. Зато, выяснив, что внутри нас самих мешает добиться результата, можно наверняка многое изменить к лучшему. Я до сих пор благодарна организаторам тренинга, на котором меня научили этому способу анализа неудач.
Курс самопознания, «аутогностики», разработанный Валерием Степановичем Лысенко, может стать основой такого подхода к обучению. Так же, как формирование специальной готовности учителя [См. Н. Иващенко «Формирование специальной готовности учителя» в № 4 «РС» за 2003 год. – Ред.], освоение метода потребует каких-то дополнительных усилий, особенно в первое время. Придется читать новые для себя тексты, иначе строить программу, и не ждать при этом немедленного результата. Работа на перспективу всегда довольно трудна – работать сложнее, а отдачи сразу не видно. Поверьте, отдача будет довольно скоро, и чем больше вкладываешь усилий, тем она ближе.
Пусть дети попробуют вести дневники новых знаний, ежедневно записывая несколько строк о том, что нового дал им каждый день. Это несложно организовать в группах полного дня. Пусть расскажут, что они узнали о себе за год и что хотели бы еще узнать. Давайте отвечать им на возникшие у них вопросы и провоцировать на формулирование этих вопросов, а не запихивать в их головы винегрет из разрозненных сведений, непонятно кому и зачем нужных. Если перед уроком учитель пояснит, какие качества будут развиваться в течение урока, например, быстрая память, внимание, умение сопереживать, ученики гораздо активнее включатся в процесс.
Мне всю жизнь везло на коллег. Всегда было, у кого поучиться, кем восхищаться. Сейчас рядом со мной работают очень талантливые, добросовестные учителя. Их характеристики заняли бы много страниц. Но к концу учебного года практически все жалуются на сильную усталость, апатию, неудовлетворенность результатами работы. Думаю, что текучка, старание выполнить все формальные требования без ущерба для сути дела – это только одна сторона вопроса. Неумение вовремя заметить, что пора остановиться и оглянуться, инерция хождения по привычному кругу, страх обидеть нерадивого напарника, готовность подставлять плечо, вместо того, чтобы потребовать от всех окружающих выполнения их обязанностей – тоже одна из сторон. Мне всё-таки кажется, что учитель, как и врач, должен уметь сохранять себя. Есть специальные техники для снятия усталости, тревожности, плохого настроения, этим техникам учитель, на мой взгляд, должен учиться.
Наступает время, когда гигиена внутреннего состояния должна стать такой же неотъемлемой частью общей личной гигиены. Неряшливость эмоций и их проявлений ничуть не лучше, чем неряшливость наружная. Сохранение своего душевного здоровья требует таких же постоянных усилий, как и забота о здоровье телесном. В школах необходимо учить детей гигиене души, а для этого нужно учить учителей и родителей.
Давайте научимся быть счастливыми, и тогда мы сможем научить этому наших детей!