Елена Кокурина
Число "научных преступлений" за последние годы резко возросло, утверждает Международный комитет по издательской этике. Наиболее частые из них - кража приоритетов и плагиат. История с "детектором ошибок", который был открыт российскими учеными, как нельзя лучше подтверждает эту тенденцию.
Главный контролер мозга
За последние два-три года в мировой научной прессе идет буквально вал статей, посвященных исследованию так называемого "детектора ошибок" - одного из основных механизмов человеческого мозга. Говоря упрощенно, это некий невидимый "цензор", который следит, насколько правильны наши действия. Большинство людей о нем и не подозревают, не замечают, как он работает: нельзя же постоянно фиксировать каждый вдох и выдох, каждое движение тела.
Пока все идет по плану, мы ни о чем не задумываемся. Например, находясь в машине, не слышим шума нормально работающего двигателя. Но стоит появиться неисправности, и шум уже слышен, поскольку отличается от привычного.
"Детектор ошибок" постоянно сравнивает то, что происходит в данный момент, с заложенным в памяти "правильным" стереотипом, и если что-то не так, подает "тревожный" сигнал. Вот классический пример его работы: человек выходит из дома, и вдруг у него появляется ощущение, будто он что-то забыл взять или сделать. Что конкретно, не помнит, но в голове словно "загорается" сигнал: "Стоп!". Возвращаясь назад, он обнаруживает, что оставил, например, включенным свет или того хуже - утюг.
Повседневная жизнь человека в принципе невозможна без этого контрольного механизма мозга, а нарушение его работы может стать причиной серьезных заболеваний и психических расстройств.
Кто был первым
Впервые предположение о том, что в мозге человека существует регистратор ошибок, высказал британский психолог Раббитт в статье, опубликованной в 1966 году в журнале Nature. В основе его версии были результаты психологических тестов, а не инструментальные исследования мозга, позволяющие непосредственно зафиксировать явление.
Это было сделано примерно в то же время в Ленинграде, в Институте экспериментальной медицины. Руководитель лаборатории Наталья Бехтерева вместе с Валентином Гречиным (ныне покойным) лечили больных паркинсонизмом при помощи вживленных в мозг электродов. Обычно во время таких сеансов пациентам предлагали выполнить различные задания и проверяли, как на это будет реагировать тот или иной участок мозга. Вскоре ученые заметили удивительную закономерность: при любой ошибке пациентов в определенных точках мозга возникала одна и та же реакция.
Оказалось, что в нашем мозге существуют популяции клеток, которые реагируют именно на ошибки. Причем они расположены в разных зонах - и в подкорке, и в коре мозга.
- Мы почувствовали, что наткнулись на интересный феномен, который может оказаться базисным механизмом, сравнимым с условными рефлексами, - рассказывает академик Бехтерева. - Но в то же время мы боялись себе в этом признаться, не верили, что такое могло с нами произойти - слишком уж хорошо, красиво! Сразу же назвали этот феномен "детектором ошибок", но в первой статье не осмелились это сделать.
О своем открытии Бехтерева и Гречин впервые сообщили в статье, опубликованной в 1968 году в cборнике Annual Review на английском языке. Сам термин "детектор ошибок" появился в печати чуть позже, в 1971 году, в книге Натальи Бехтеревой "Нейрофизиологические аспекты психической деятельности человека". Там дается четкая оценка открытого явления: "...Наибольший интерес представляют "точки", обнаруживающие воспроизводимые изменения при ошибочном выполнении пробы... Эти точки представляют собой что-то вроде "детектора ошибок", анализатора правильности действий...". В 1978 году английская версия книги публикуется влиятельным международным издательством Oxford University Press, и таким образом сообщение об открытии российскими учеными "детектора ошибок" снова становится доступным на Западе. Позже появляется еще ряд публикаций Бехтеревой с соавторами в зарубежных журналах, в том числе подробная работа, посвященная "детектору", в International Journal of Psychophysiology (1987). В 1986 году, выступая с докладом о "детекторе ошибок" на конференции международного общества психофизиологии в Вене, она называет его одним из "основных механизмов надежности работы".
"Русской науки не существует"
В то время зарубежные коллеги (да и отечественные тоже) отнеслись к сообщениям ленинградских ученых довольно сдержанно. Зато теперь западные авторы не скупятся на оценки: "Детекция ошибок является одной из высших функций самоконтроля, присущих человеку" (K.Rubia, Academic Press, 2003) или - "Важность этого феномена ... повысила интерес к этой проблеме. Все больше ученых пытаются найти его анатомическую базу" (H.Garavan, Neuroimage, 2003). Однако повода для нашего торжества здесь нет, ведь авторы статей не ссылаются на результаты российских ученых.
Например, группа исследователей Йельского и Стэнфордского университетов сообщает в предисловии к статье, опубликованной в прошлом году в журнале Biological Psychology, что "детектор ошибок" был открыт "около 10 лет назад двумя лабораториями", и называет два имени - W.Gehring (1993) и M.Falkenstein(1991). Практически во всех работах последних лет самые ранние ссылки идут именно на них, правда, некоторые авторы упоминают еще и Раббитта. А изобретение самого термина вообще приписывается разным людям. На работу Бехтеревой с соавторами, причем на одну из самых поздних, ссылаются лишь однажды.
Можно предположить, что никто из ученых, занимающихся этой проблемой последние 10-15 лет и особенно последние 2-3 года, просто ничего не знал о ленинградских работах 70-80-х годов, даже несмотря на то, что они опубликованы на Западе. И не обязаны были знать, примерно так ответил на письмо академика Бехтеревой один из издателей. Но вот строки из другого письма, присланного исследователем из Университета штата Орегон Доном Такером: "Дорогая д-р Бехтерева! Благодарю вас за присланный вами список опубликованных работ вашей лаборатории. Сожалею, что мы не процитировали их в нашей статье. Я знал о ваших исследованиях, однако не успел "поймать" сотрудника, готовившего материал к публикации. В следующий раз мы непременно будем стараться включать в наш материал упоминания о ваших работах".
Великая сила ссылки
Итак, одни действительно ничего не знали, другие знали, но сочли возможным не ссылаться на работы российских ученых, а некоторые даже запрашивали у Бехтеревой оттиски ее прежних публикаций. И здесь возникает законный вопрос: возможно ли вообще защитить свой приоритет? Существует ли какая-то высшая инстанция, в которую можно обратиться в спорных случаях, скажем, аналог суда? Да, комитет по издательской этике рассматривает подобные ситуации, но его возможности ограничены. В прошлом году он разобрался в
В этом смысле в науке сегодня царит полнейший произвол. Издатель журнала Psychological Science прямо пишет об этом Наталье Бехтеревой: "Я не могу выяснять, знали ли авторы статей, публикуемых в нашем журнале, о существовании какой-либо работы, и если - да, то почему они решили на нее не ссылаться". Действительно, любой исследователь вправе цитировать, кого хочет. Однако западные ученые, и прежде всего американские, защищены в большей степени, поскольку являются частью сообщества, которое диктует правила в мировой науке. Довольно узкий круг людей "монополизирует" какую-то тему: они тесно связаны друг с другом, цитируют друг друга, дают положительные рецензии на статьи друг друга, отзывы по грантам и очень неохотно впускают в это сообщество посторонних.
В такой ситуации российские ученые (да и в какой-то степени европейские тоже - мне довелось обсуждать эту проблему с финскими и шведскими физиологами) оказываются практически бесправными. Причем это не зависит от области исследований. Вот что, например, рассказал известный молекулярный биолог академик Александр Спирин: "Мой коллега Анатолий Гудков сделал крупное открытие и напечатал статью в хорошем зарубежном журнале. Через два года ученые из Калифорнии опубликовали такую же работу, с той же постановкой эксперимента, такими же выводами, не сославшись на предшественников. После этого 90 процентов ссылок в научной литературе были уже на американцев".
Идти дальше
Причина такой несправедливости не только в незащищенности наших ученых. Дело и в особенностях отечественной науки, которой нередко бывает тесно в рамках современной грантовой системы и индекса цитирования. Лучшие российские ученые занимаются действительно прорывными идеями, создавая "рабочие места" для других, а сами не боятся менять направление исследований, если оно переходит, как заметил Александр Спирин, в "период скуки", и начинать что-то новое.
Возможно, если бы Бехтерева посвятила свою жизнь изучению одного лишь "детектора ошибок", то опубликовала бы на эту тему в десять раз больше работ и победила бы "количеством". Впрочем, скорее всего при таком подходе ей вряд ли удалось бы открыть сам феномен.
- Несколько позднее нас, в 1979 году, прекрасный финский ученый Ристо Наатаненн обнаружил одно из проявлений "детектора ошибок", которое известно теперь под термином "негативность рассогласования", - рассказывает Наталья Петровна. - С того момента разработка этой темы стала основной задачей его лаборатории, и Ристо сильно преуспел. Мы же интересовались работой всего мозга, и "детектор ошибок" стал одной из многих находок на этом пути.
Впрочем, теперь, спустя почти 40 лет после открытия, этот феномен снова стал объектом научного интереса Натальи Бехтеревой, но уже на совершенно новом витке. Она хочет понять, какую роль он играет в процессе творчества: помогает ли, "защищая от тривиальностей", от "изобретения велосипеда", или, наоборот, мешает, "ограничивая полет оригинальной мысли". Интересно, сколько десятков лабораторий станут заниматься этим через сорок лет?
Как Лейбниц с Ньютоном боролся
Андрей Юревич, доктор психологических наук, директор Центра науковедения Института истории естествознания и техники РАН:
В научном бизнесе давно бытует поговорка: "родить" идею намного проще, чем ее продать. Генерируют новинки наши ученые прекрасно, торгуют из рук вон плохо. Похожая ситуация и с научными приоритетами. Мало опубликовать в зарубежном издательстве или престижном журнале книгу или статью - их появляется огромное множество, надо, чтобы их заметили. И здесь действуют свои законы. Скажем, чтобы привлечь внимание к написанной книге, надо организовать хотя бы пару рецензий.
Но многие российские ученые уверены: раз их статьи опубликованы в престижных зарубежных журналах, то это гарантирует им известность, а главное, высокий индекс цитируемости. Увы, это иллюзия. Довольно часто число ссылок на ту или иную статью не зависит от ее научного "веса". И, наоборот, могут обильно цитироваться авторы, чей вклад в науку не самый выдающийся.
Парадокс? Но только для непосвященных. Те, кто варится в научном мире, хорошо знакомы со "школьным эффектом". Суть в том, что любой автор ссылается преимущественно на "своих" - представителей той научной школы, к которой сам принадлежит. И на тех, к кому лично он хорошо относится. А вот "чужаков", состоящих в других школах, а также тех, кого автор недолюбливает, он цитирует намного реже. Да и то, как правило, если хочет опровергнуть их позицию или представить полными профанами.
Исключение, конечно, составляют живые "классики", их уж никак не проигнорируешь. Однако выдающихся ученых в любой науке немного. Вывод? Чтобы попасть в круг цитируемых на Западе, нашему ученому лучше всего получить Нобелевскую премию. Либо стать там "своим", что крайне трудно, живя в России.
Эту последнюю истину в последние годы у нас многие ученые осознали. Большую часть времени они проводят за границей, где завязывают массу контактов, публикуются в зарубежных журналах, следят, чтобы их цитировали и никто не покусился на их идею. В научном фольклоре эту категорию научных работников называют "космополитами" в отличие от "местников", привязанных к родным пенатам.
"Местники" всего этого лишены. Тем более им не с руки бомбардировать жалобами различные международные организации, призванные защищать авторские и прочие права ученых, затевать длительные судебные тяжбы по поводу приоритета. Которыми, кстати, история науки переполнена со времен нескончаемых судебных разбирательств между Ньютоном и Лейбницем.
Лучше взглянуть на нынешнюю ситуацию без эмоций. Надо признать, что за рубежом мало кто строит против нас козни, стремится проигнорировать, отнять приоритет. Главная причина наших проблем в другом. Как это ни парадоксально, мы только начинаем входить в мировую науку. Эта интеграция фактически началась после падения "железного занавеса", и должно пройти немало времени, чтобы любой наш ученый, а не только эмигранты, "космополиты" и нобелевские лауреаты стали полноценными членами мирового научного сообщества, чтобы их знали и цитировали наравне с зарубежными коллегами. А пока мы в общем-то играем в лотерею: заметят или не заметят, соизволят или не соизволят процитировать.
Борьба за приоритет - одна из захватывающих страниц мировой науки. Даже выдающиеся ученые, занявшие твердое место в пантеоне науки, страстно сражались за публичное признание своих идей. Достаточно назвать имена Ньютона, Декарта, Лейбница, Паскаля, Гюйгенса, Листера, Фарадея, Лапласа, Гоббса, Кавендиша, Уатта, Лавуазье, Бернулли, Нобеля и многих-многих других. Конечно, были и исключения. Например, Ч. Дарвин к приоритету относился совершенно безразлично.
А вот Галилей использовал для зашифровки своих мыслей разработанные им анаграммы, Леонардо да Винчи - специальный код.