Медведева И. Я., Шишова Т. Л.
Когда между верующими людьми заходит спор по поводу электронных документов и установления с их помощью тотального контроля над личностью, противники электронизации обычно слышат от своих оппонентов следующее: "Ну и пусть я буду для власти прозрачным, на здоровье! Я - человек честный, заработков своих копеечных не скрываю, так что пускай отслеживают. Мои перемещения и контакты тоже не могут заинтересовать органы безопасности. Какие у меня маршруты? Дом - работа, работа - дом. По выходным - храм. Но даже если камеру слежения прямо в церкви установят, мне эта камера, что, молиться помешает? И вообще, страх контроля - типичный признак маловерия. Тому, кто с Богом, скрывать нечего. А значит, нечего и бояться." Короче говоря, не нарушай норм морали и права - тебе никакой электронный чип, никакой орвелловский "телескрин" не страшен. И вроде бы все правильно, все логично. Но как это часто бывает, житейская, с виду такая безукоризненная логика лишь в первом приближении выглядит непреложной. А чуть углубишься - становится даже странно, как можно было всерьез соглашаться с подобными утверждениями. Да и сам спорщик, немного охолонув и подумав трезво, скорее всего удивился бы собственному легкомыслию.
Плата за комфорт
Давайте отвлечемся от темы ИНН и спросим себя: только ли злодеяния и пороки скрывают от посторонних глаз? - Конечно, нет. Нормальные люди скрывают и свою наготу, и то, что происходит в супружеской спальне, и всякие разные отправления организма, и определенные гигиенические процедуры. Словом, то, что показывать неприлично. Интимную сторону жизни. Но разве понятие интимного сводится только лишь к неприличному? А разговор по душам, причем вовсе необязательно о любовных тайнах? А письма? Даже если там нет никаких секретов, а просто распорядок дня в санатории или рассказ о школьных оценках сына, все равно человек чувствует себя оскорбленным, если узнает, что его письма без спросу читал кто-то, кроме адресата. Вспомните, как негодовал Пушкин, обнаружив, что его переписка с женой перлюстрируется почтовым ведомством. Однако в XX в. понятие интимности стало сжиматься, как шагреневая кожа. И процесс этот был встречным. С одной стороны, люди сами переставали дорожить сокровенным, принося его в жертву на алтарь комфорта. Взять те же письма. С изобретением телеграфа, радиосвязи и телефона коммуникация значительно упростилась. Правда, она утратила конфиденциальность. Чужой человек принимает телеграмму, чужой передает, чужой приносит домой. О переговорах в эфире вообще нечего говорить. Их фактически может подслушать любой, была бы соответствующая аппаратура. Наверно, немаловажную роль, помимо упомянутого комфорта, в том, почему на это согласились, сыграла безликость и незаинтересованность соглядатаев и слухачей. В старину почтовый служащий читал письма с целью выявить политическую неблагонадежность. Это оскорбляло, пугало, сковывало письменное общение. Нынешняя работница почты механически даже не читает, а считает слова, чтобы определить плату за телеграмму. А телефонистка вторгается в разговор, напоминая, что время заканчивается.
С появлением компьютерной связи и интернета был сделан еще один шаг, а вернее, скачок в сторону открытости. Письмо-"емеля" (e-mail), несмотря на всякие интернетные пароли, может, употребив некие усилия, прочитать кто угодно. Тут даже специального оборудования не нужно, только определенные навыки. Но поскольку ты этих непрошенных читателей не видишь и не слышишь, их будто не существует. В общем, неуклонная тяга к комфорту и к прогрессу, которые обеспечивает комфорт, сыграла чрезвычайно важную роль в рассекречивании частной жизни.
С другой стороны, и государства в XX в. дерзнули установить такой контроль над личностью человека, какой предыдущим правителям даже не снился. Да, Пушкина возмущала не только перлюстрация его писем к супруге, но и то, что царь не позволил ему съездить за границу. Но в Советском Союзе разрешение на выезд, причем для немногих избранных и после многоступенчатой проверки, стало чуть ли не самой невинной формой контроля. Кто при "проклятом царизме" посмел бы предложить то, что впоследствии стало повседневной реальностью и даже нормой жизни: концентрационные лагеря? Концентрация, т.е. скученность заключенных, не предполагала вообще никакого личного пространства. Конечно, и жизнь крепостных рабов во многом регламентировалась хозяевами. Русский помещик или западный феодал мог, например, запретить своему крестьянину на ком-то жениться. (Хотя чаще не запрещал, потому что ему до этого не было дела, особенно если, как часто бывало, он жил вдали от своего имения.) Но разве можно себе представить, что во флигеле барского дома доктор деловито осматривает крепостных женщин и "породистых" оставляет на разживу, а "неполноценных", "вырожденок" стерилизует?
А каким, казалось бы, богатым экспериментальным материалом могли быть подневольные крестьяне в науке о взаимоотношениях полов! Но лишь в середине XX в. в фашистских лагерях начали ставить опыты, помещая женщин и мужчин в общую камеру. Дальнейшее зависело от цели научного эксперимента: иногда просто наблюдали за поведением заключенных, а порой и приказывали, когда, с кем и как совокупляться.
Однако на воле у людей все-таки сохранялось - хотя и в урезанном виде - право на интимность. Даже советское государство, где было принято публично осуждать на собрании (это называлось - "прорабатывать") неверного мужа, на которого жена пожаловалась в партком, не лезло к человеку под одеяло.
Впрочем, к середине XX в. и в этой области произошли существенные подвижки. Огромную роль в уничтожении интимного сыграл пляжно-курортный отдых. Попробуйте взглянуть глазами наших предков на эти груды полуобнаженных тел - мужских и женских, худых и тучных, молодых и старых, знакомых, малознакомых и совсем незнакомых, лежащих рядом в весьма откровенных, а часто и вовсе непристойных позах (для равномерности загара), с выставленными напоказ шрамами, бородавками,отвислыми животами. Ведь тогда был сделан семимильный прыжок, по сравнению с которым последующая мода на купальники-бикини, перепонку вместо трусов или обнаженный бюст (сейчас говорят по-иностранному - "топ-лесс"), это даже не полшага, а так, почти ненаблюдаемое микродвижение...
А ведь водоемы существовали тысячелетиями. Как, впрочем, и летняя жара. И люди, конечно, купались, но это было делом интимным, а потому сокрытым от посторонних глаз. Для богатых оборудовались специальные купальни. Бедные выбирали какие-то укромные места. Никому и в голову не приходило раздеваться при всем честном народе. Кстати, во многих восточных странах и доныне местное население ведет себя именно так. Да что далеко ходить за примерами! Те из нас, кто любил ездить в Абхазию, пусть вспомнят, много ли они видели абхазских женщин в купальниках. Они даже плавать-то, как правило, не умеют, хотя родились и выросли у моря.
Очень серьезных вторжением в сферу интимного явилось и развитие служб акушерства и гинекологии. Ну-ка образуйте мужской род от слова "повитуха"! Ничего не выйдет, потому что такого слова не существует. Не принимали роды мужчины. А теперь принимают, и даже укоренился миф, будто мужчина-акушер или гинеколог лучше, чем женщина.
А про интимность в условиях роддома вообще говорить смешно. Кстати, не все, наверное, знают, что впервые роддома появились в революционной Франции, когда была предпринята попытка существенно урезать и огосударствить частную жизнь. Попытка эта не удалась, т.к. смертность в роддомах того времени оказалась гораздо выше, чем при домашних родах.
Вторично роддома появились лишь после Октябрьской революции, многое перенявшей у французов.
Но все же до второй половины XX в. какие-то стороны интимной жизни не демонстрировались и не обсуждались, а для каких-то существовали специально отведенные места. Жующей и пьющей сегодня на каждом углу молодежи, наверное, трудно поверить, что даже еда считалась действием достаточно интимным. Во всяком случае, было совершенно не принято есть и пить в толпе, на ходу, на улице или в городском транспорте.
Малому ребенку - и тому говорили: "Потерпи до дому". (Исключение составляло только мороженое.)
Не принято было совсем недавно и прилюдно наводить марафет. Прическа, завивка, макияж и разные другие способы себя приукрасить - все это были женские секреты, женская интимная жизнь. Ну, а проблемы кишечника, прыщей, гинекологии, потенции и проч. и вовсе были тайнами, открываемыми только врачу.
А многие люди и врачей стеснялись! Интересно, что даже живя друг у другах на головах в коммунальных квартирах культурные люди умудрялись не посвящать домашних в подробности своей интимной жизни. Мы обе выросли в коммуналках, в тесноте, когда три поколения ютились в одной небольшой комнате. И ни разу не были свидетелями той стороны взрослой жизни, о которой слышали от "продвинутых" сверстников. А знакомый дагестанец, проведший детство в маленькой глинобитной хижине горного аула, однажды признался нам, что никогда в жизни не видел своего отца в трусах!
Так что, находясь на воле, пусть и в стесненных условиях, уважающие себя люди всеми силами старались блюсти свою интимность. И это как-то неразрывно связывалось с сохранением человеческого облика. То есть, некий минимум приватности все же оставался. И, казалось, был неприкосновенен.
Ручной ангел и другие гаранты безопасности
Но так только казалось. Начиная с сексуальной революции 60-х, либеральное крыло мировой политической элиты взяло курс на полное уничтожение понятия частной жизни. На Западе это произошло лет на 30 раньше, чем у нас. Уже в 70-е гг. в США стали показывать телепередачи, как сейчас говорят, "в режиме реального времени": договаривались с определенной семьей, устанавливали в ее доме телекамеры и заснимали "жизнь как она есть", выставляя напоказ все грязное белье.
Общество поначалу было в шоке. Семьи, где происходила съемка, нередко распадались, но экспериментаторов это не останавливало. До нас тогда это донеслось только в виде фильма популярного польского кинорежиссера Анджея Вайды "Все на продажу", в котором артисты играли самих себя и был даже такой эпизод, когда попавший в аварию Вайда, едва очнувшись, включает кинокамеру и снимает свое окровавленное лицо, чтобы вставить этот эпизод в фильм. Столичная интеллигенция, с большим пиететом, глядя на экран, думала: "Ну, надо же! Польша - а такой Запад!" И не чаяла, что скоро сама встроится в цивилизованное сообщество.
С приходом к власти М.С. Горбачева отечественные прогрессисты ринулись наверстывать упущенное. Послышались голоса, что нет запретных тем. Дескать, это ханжество, наследие проклятого тоталитарного прошлого. И сперва все стали обсуждать, а затем и показывать. Передачи "Тема", "Про это", "За стеклом", "Моя семья", "Большая стирка", "Голод"... Список неуклонно удлинялся. То, что раньше люди - и то не все! - соглашались проделывать в концентрационных лагерях под страхом смерти, теперь делается добровольно за денежное вознаграждение. А смотрится десятками миллионов зрителей вообще "за так".
Как с цепи сорвалась и реклама. Опять же, все, что раньше принято было утаивать, выставлено напоказ: средства от запоров и медвежьей болезни, депиляторы, дезодоранты от пота, лекарства от венерических заболеваний, витамины, полезные в климактерический период и различные виды прокладок... Наверное, не осталось ни одного уголка интимного пространства, не высвеченного наглым прожектором средств массовой информации.
Так что термин "открытое общество", которое сейчас нас призывают строить, означает не только отмену границ между государствами, но и между частной и общественной жизнью.
Стеклянные дома, привидевшиеся во сне Вере Павловне, героине романа Н.Г.Чернышевского "Что делать?", лишь выглядели метафорой. Как знать, может, у одержимых тоже бывают прозрения?
Сколько восторгов было по поводу американской моды на стеклянные двери, окна от пола до потолка, которые превращаются в прозрачные стены! В сущности, это и есть воплощенный сон Веры Павловны - стеклянные дома. Круглосуточная и повсеместная передача "За стеклом". Только в жизни, в режиме on-line. Конечно, никто из апологетов новой моды не восхвалял в открытую существование под стеклянным колпаком, а восторгался высочайшим уровнем западной безопасности: дескать, вот что значит цивилизованный мир, у нас по сто замков в железные двери врезают - и все равно сплошные ограбления. А там идут мимо: материальные ценности как на ладони, а посягательств никаких... В общем, тут одни преступники, там - ангелы. (Хотя в тюрьмах у них сидит примерно столько же народу, сколько у нас, да и двери, как выяснилось впоследствии, при более близком знакомстве с заокеанской действительностью, оказались из специального пуленепробиваемого стекла.)
Ну, до стеклянных дверей мы пока не доросли - во всяком случае, в массовых количествах - но целый ряд примет открытого общества уже налицо. Сотовых телефонов сейчас нет разве что у бомжей. А ведь местонахождение такого телефона и, соответственно, его владельца, фиксируется с точностью до 2 км и проверяется каждые несколько минут. Это не чьи-то злые козни, а необходимое условие работы сотовой связи. И люди охотно выдают тайну своих перемещений в обмен на дополнительный комфорт.
Очень удобны и чипы, вживляемые домашним животным - собачка уже не может потеряться. Электроника просигналит, куда она забрела. Отдел Защиты Животных фирмы "Байер" предлагает москвичам электронную систему идентификации животных TRACER - "паспорт для ваших любимцев".
Существующие сегодня системы идентификации не обеспечивают достаточной степени сохранности информации," - убеждает реклама. А TRACER - это "уникальный цифровой код для каждого животного, сохранность информации на протяжении всей жизни животного, безошибочная идентификация, удобство и простота в применении, стерильный шприц для безболезненной имплантации..." В общем, сплошные плюсы. Остается сгрести собаку в охапку и бежать по указанному адресу. Да и с человеком напрашивается аналогия. Всякое же бывает, особенно если твой родственник в возрасте, да еще со склеротическими явлениями... Бывает, что пожилые люди теряются, не помнят, как домой идти и даже адрес назвать не в состоянии. Вот когда маленькая электронная пластиночка, вживленная в кожу, окажет неоценимую услугу, подаст сигнал, поможет отыскать потерявшего ориентацию старичка... А если такая страшная болезнь, как диабет? Состояние комы, заставшее больного врасплох на улице. Он лежит беспомощный, рядом никого. Но спасительный чип - Digital Angel (Ручной Ангел) - одно название чего стоит! - сигнал SOS, и скорая помощь несется на помощь... Страна-лидер (Соединенные Штаты) уже предоставляет своим гражданам этот удобный вариант спасения.
Наше государство, судя по ряду информационных сообщений, тоже собирается осваивать "чипизацию" некоторых категорий граждан. Например, заключенных (чтобы не потерялись в тайге) или сотрудников МЧС (спасатели сплошь и рядом попадают в такие передряги, что и сами нуждаются в помощи.) Ну, а В.В. Жириновский, выступая весной 2004 г. на слушаниях в Государственной Думе, авторитетно заверил аудиторию, что в будущем чипы всем вживят обязательно. В рамках борьбы с терроризмом.
Должно же государство заботиться о безопасности своих граждан! А как без чипов обеспечить заботу? Но пока "Ручной Ангел" находится в стадии приручения, в крупных городах повсюду устанавливаются видеокамеры. В банках, метро, супермаркетах. А некоторые солидные фирмы оборудуют камерами слежения даже... туалеты.
Тут, пожалуй, впору задать вопрос бесстрашным сторонникам электронизации, которые обвиняли своих оппонентов в трусости и маловерии: если человеку не хочется, чтобы какие-то невидимые анонимы наблюдали за его физиологическими отправлениями, он кто - трус или маловер? А вдруг ему просто неловко испражняться в присутствии телескрина (прибора для слежки из романа Орвелла "1984")?
А теперь представьте, что происходит с психикой человека, который, боясь потерять высокооплачиваемую работу, соглашается на такое наблюдение, перешагивает через свой стыд. Что он должен внушить себе, какую психологическую операцию над собой произвести? Легко просматриваются два варианта.
Либо надо перестать считать человеком себя, либо наблюдателей. Исход одинаково плачевен, ибо в обоих случаях сопряжен с серьезными нарушениями психики. В первом случае рано или поздно произойдет впадение в депрессию. Во втором разовьется истерическая демонстративность ("Пусть смотрят, мне плевать!"). А может быть и третий вариант - аутизация, когда человек компенсирует травму попранного стыда, экранируется, отгораживается от мира ("никого не вижу, никого не слышу"). Реакции разные, а суммарный итог, по существу, один: в людях развивается бесчувственность и, соответственно, в отношениях между ними возникает разобщенность. Депрессивная мать может быть безразличной даже к голодному грудному ребенку, с которым обычно она связана теснейшей пуповинной связью. Младенец порой надрывается от крика, а в матери это вызывает лишь чувство усталого раздражения.
Истерические люди, несмотря на свои бурные проявления, глубинно очень холодны к окружающим. Классическое сравнение, приводимое на лекциях по психиатрии - истерик напоминает бифштекс: снаружи раскаленный, а внутри холодный. От такого не стоит ждать подлинного сочувствия и серьезной поддержки. Значит, провоцирование в гражданах истерической демонстративности тоже усугубляет атомизацию общества. "Autus" по-латыни "сам". Человек с аутистическими чертами вообще мало реагирует на окружающих людей. Он замкнут в себе. И это не признак творческой активности или духовной сосредоточенности, а тяжелая патология. Сейчас в странах, которые принято называть цивилизованными (следовательно, они наиболее вовлечены в глобалистский проект) наблюдается заметный рост аутизма. Выходит, что чем более открытое общество, тем больше в нем людей в запертой на замок душой! Если б это было не ак, тренинги общения не выросли бы в серьезный бизнес. Вроде бы парадокс: миллионы людей совместно слушают, читают, смотрят про вагиниты и импотенцию, желудочные расстройства, прыщи и волосатые ноги. Никаких интимных тайн не осталось, норки нараспашку, как выражался популярный американский писатель Курт Воннегут... Отчего же душа не нараспашку, а напротив, нарастает всеобщая отчужденность, которую можно принято и за стертую форму аутизма? Похоже, чем больше люди узнают друг о друге того, что положено скрывать, тем на большую дистанцию они невольно отдаляются.