Каптерев П. Ф.
Обучение детей у мастеров и в школах было многотрудное и тяжкое, требовавшее большого времени и великой затраты сил. Ко всему древнему русскому обучению можно применить то, что сказал Максим Грек о грамматике, что она "начало входа в философию — учиться долго со многим трудом и биением". Эти три свойства: продолжительность, многий труд и битье — составляют характерные черты всего древнего русского обучения. Сделаем несколько замечаний об обучении главнейшему предмету — чтению.
Чтению учились по азбукам и букварям. Их сохранилось довольно, так что можно составить правильное понятие о ходе занятий по обучению чтению и о трудностях, здесь встречавшихся. Славянские буквы гораздо сложнее и труднее русских, для их запоминания нужно больше времени и усилий, чем для запоминания русских. Буквы назывались по-старинному: аз, буки; веди: способ обучения чтению был буквослагательный, самый малопонятный и неудобный. В XVII веке начали появляться буквари с приемами лучшего — звукового — способа: "подобает убо каеждо письмя глаголати, яко оно глас свой творит, и якоже глас его есть, сице и звати тое по гласу его". За буквами следовали склады двухсложные, трехсложные. При чтении слов был особый труд — научиться разбирать слова с титлами или сокращениями, так называемые "подтительные". Геннадий поминает их особо от азбуки как отдельную ступень обучения и изучение их ставит наряду с изучением азбуки и Псалтири. Очень много заботились о правильности и выразительности славянского чтения, для чего пользовались множеством надстрочных знаков, служивших для обозначения ударения в словах и разных оттенков в произношении. Таковы "оксия или острая, сия убо ударяется и речию обостряется... тяжкая или вария, сия отягчается, сиречь с протяжением речь объявляет... облегченная, сиречь камора, посреднее имать гласити, ниже обостряется, якоже оксия, ниже отягчается, якоже вария... Такоже и кроткую, сиречь тихую знати, како становится в начале над звательными письмены... Сия кроткая заемлется тихим и кротким гласом. Такоже знати и исо: сие якоже и оксия силу имать, точию над звательными письмены полагается в начале... Такоже бы знати и апостроф... а ставится над гласными письмены над единою буквою, в единственном числе как и". Правила об этих ударениях предлагалось соблюдать весьма строго. Например, "душе и душ". Сохрани Бог в фразе "Душе истинный", что относится к Богу, сказать "душ", "страшно есть не точию рещи, но и помыслити". К надстрочечным знакам прибавлялись еще знаки препинания, о которых в грамматиках Мелетия Смотрицкого и Лаврентия Зизания (1596) явилась целая теория. В старину принимались следующие строчные и надстрочные знаки: оксия, исо, вария, камора, звательно, титла, словотитла, апострофы, кавыки, ерик, запятая, двоеточие, точка вопросительная, удивительная, вместительная и переносный знак — недотяга или недоступка.
Вообще, чтение было в древности очень трудное искусство, и особенно чтение Псалтири. О ее чтении Мелетий Смотрицкий дал такое наставление: "Зри, внимай, разумей, рассмотряй, памятуй, как Псалтирь говорити. Первое — что говорити; второе — всяко слово договаривати; третье — на строках ставитися; четвертое — умом разумети словеса, что говорити; пятое — пословицы знати, да и памятовати, как которое слово говорити: сверху слово ударити голосом или прямо молвити. А всякое слово почати духом: ясно, чисто, звонко, кончати духом потомуж, слово чисто, звонко, равным голосом, ни высоко, ни низко, ни слабея словом, ни насилу кричати, ни тихо, ни борзо, а часто отдыхати, и крепко по три или по четыре строки духом, а ровно строкою говорити. А весь ей указ умом, да языком, да гласом содержится и красится во всяком человеке и во всяких пословицах книжных". В старину учение происходило вслух нараспев, божественные книги даже и в семейном быту не читались так, как теперь читаются, а полупелись, как обыкновенно читаются церковно-богослужебные книги в хороших церквах при богослужениях, с соблюдением всех тонических ударений. Читать учились по рукописному тексту, изготовляемому учителем, "елико написоваше ему учитель его, малым проучением изучеваше". При этом рукописном способе обучения грамоте учение "творяшеся не спешно, но ясно, и всячески не прилежно, и о сем убо мала печаль бяше родителем его, и не малу тщету совменяше себе учитель". Сам Петр Великий учился по рукописям. "И после (великий государь) Зотову писать и по писанию чести книги, — и повелел (Симеону Полоцкому) писание и чтение рассмотреть".
"В состав древних русских азбук, украшенных разными кунштами и назначавшихся большею частию для боярских и татарских отроков, входили сначала прописные и строчные буквы, выписанные с особенным тщанием и искусством, с разными вычурными украшениями; каждая буква, для обозначения различных почерков, писалась во множестве образцов, начиная с самых больших и оканчивая самыми малыми; каждый ряд букв начинался вычурною и нередко весьма красивою ставкою, т. е. большою прописною буквою, в которой травы и узоры переплелись с изображениями птиц и зверей. В некоторых азбуках помещалась также азбука толковая, т. е. разные апофегмы, расположенные в алфавите по начальным буквам; апофегмы касются вообще нравоучения. Так, например, под буквою Ж читалась: "желаем христиане спастися, желаем неправду делать"; под буквою Ф: "Фараоновых творений не чини и других то не учи"; под буквою Ш: "шатания и плясания диавольского удаляйся; плясанье б уподобися смертному убивству". После букв следовали прописи и склады. Под этим заглавием помещались также некоторые апофегмы и даже загадки собственно книжные. Например: "аще кто хощет много знати, тому подобает мало спати, а мастеру (учителю) угождати. — Аще кто не упивается вином, тот бывает крепок умом. — Стоит град пуст, а около его куст. — Идет старец, несет ставец, в ставце взварец, а в зварце перец, в перце горечь, в горечи сладость, в сладости радость, в радости смерть".
В букварях помещались еще: толковая азбука (граница), молитвы, символ веры, заповеди; избранные псалмы, душеспасительные нравственные наставления и толкование непонятных славянских слов и речий (лексис).
Одна из известных древнейших азбук издана в 1634 году "труды и тщанием многогрешнаго Василия Федорова Бурцева и прочих сработников". В предисловии эта азбука названа "Лествицею к изучению Часовника, Псалтири и прочих божественных книг". Заглавие собственно к азбуке, т. е. пред началом букв, выражено в таких характерных словах: "начальное учение человеком, хотящим разумети божественного писания". Очевидно, под божественным писанием автор разумел и церковно-богослужебные книги, и даже их прежде всего. В кратком виде содержание этой азбуки было таково: буквы, склады, названия букв, числа до 10 000, знаки надстрочные и препинания, образцы изменения глаголов и склонения имен. Потом шла азбука толковая, т. е. изречения, относящиеся к учению и жизни Христа Спасителя, расположенные по алфавиту, заповеди, краткое катехизическое учение о вере, выписки из Святого Писания, притчи и наставление Товии своему сыну. Азбука оканчивалась сказанием "Како святой Кирилл философ состави азбуку" и послесловием. Любопытно в азбуке Бурцева указание на порядок обучения азбуке. "Русстии сынове, младые дети, первие начинают учитися по сей составней словеньстей азбуце, по ряду, словам, и потом узнав писмена и слоги и изучив сию малую книжицу азбуку, начинают учити Часовник и Псалтирю и прочая книги. И преже тии самии младыя дети младенцы быша и от матерень сосец млеко ссасу и питахуся. По возвращении же телеси к твердей и дебелей пищи прикасахуся и насыщевахуся. Тако же и ныне начинающе учитися грамоте, первее простым словесем и слогам учатся, потом же яко же и выше рехом яко по лествице к прежереченным тем книгам и к прочим божественным догматам касаются и на чтение простираются".
Буквари имели, таким образом, содержание довольно разнообразное, в некоторых букварях расширявшееся еще более разными другими статьями. Учащиеся не преодолевали всего содержания букварей: если приходившие ставиться в попы, по свидетельству Геннадия, едва брели по Псалтири, едва могли ее разбирать, если, по свидетельству Стоглавого собора, ставленники "грамоте мало умеют", то тут не до выразительного чтения по правилам Смотрицкого, не до варий и оксий, даже не до заповедей и символа веры: дай Господи научиться разбирать подтительные слова, научиться читать, писать и петь.
Заслуживают упоминания еще два букваря иеромонаха Чудовского монастыря Кариона Истомина (1694 и 1696 гг.). Один из них — лицевой, т. е. состоит из многочисленных роскошных рисунков и с этой стороны похож на особого рода рукописные азбучные руководства (так называемые буквицы), исполнявшиеся иногда чрезвычайно роскошно, красками и золотом, и которые нередко встречаются в московском обиходе XVII века. Буквы у Кариона изображены рисунками, например, заглавное А составлено из фигуры воина с трубой и копьем, буква Ж изображена фигурой человека с поднятыми кверху руками, расставленными ногами, и между ними труба. По всему букварю разбросаны многочисленные рисунки — "вещественных видов образцы", "и на те видообразные вещи — стихи нравоучительны". В букварях Истомина проглядывает как будто начало наглядности обучения.
В царском быту было введено правильное обучение по картинкам, оно заключалось в царственных и потешных книгах. Отечественную историю дети узнавали из царственных книг, которые заключали в себе изложение отечественных летописей, составленное преимущественно для картинок и украшенное ими во множестве, так что самый текст царственных книг составлял только подписи к рисованным изображениям. Такие царственные книги упоминаются в 1639 году, во время учения царя Алексея Михайловича. Они заключали и некоторые сочинения духовного и церковно-исторического содержания, например жития Алексея, человека Божия, Марии египетской, царевича Иосафа, в лицах, а равно притчи из Библии о царе Давиде и Вирсавии.
Потешные книги были двух родов. Одни представляли нечто похожее на живописную энциклопедию — были изображены сельские работы, как сеют, пашут, пекут хлеб, птицы, звери, города, моря с кораблями и т. п. Под картинами писались объяснения изображенных предметов, что и составляло текст этой энциклопедии. Другие потешные книги имели целью доставить детям легкое и интересное чтение и заключали повести, рассказы, сказки с картинками 1
.
Трудность изучения искусства чтения в значительной степени зависела от того, что приходилось постоянно читать рукописное, а в старину писали по-другому, чем как пишут теперь; слова писались слитно, не отделяясь одно от другого, как будто они составляли одно слово. Только изредка предложения отделялись точками. Прописными буквами сначала не пользовались, а потом они вошли в употребление и вместе в состав азбук. Выписывались они с особенным тщанием и с различными вычурными украшениями. Каждая буква писалась на множество ладов. Перенос слов делался где пришлось. Употребительные слова писались сокращенно, без середины или без конца, и только мало-помалу письмо упорядочивалось и появилась определенная орфография. Все это мало благоприятствовало постановке правильного и быстрого обучения чтению.
По окончании с грехом пополам азбуки приступали к укреплению и усовершенствованию чтения. Книгами для чтения служили Псалтирь, Часовник и "прочия божественныя книги", т. е. Апостол, Евангелие и Библия в их церковном употреблении.
Нужно отдать справедливость древнему образованию — оно на каждом шагу твердило учащимся о Боге, грехе, покаянии, добродетелях, пороках, церковных службах, ектениях, псалмах и т. п. Оно хотело воспитывать детей в страхе Божием, и в этом смысле оно, по справедливости, может быть названо воспитательным. Но этому воспитательному образованию был присущ один весьма крупный недостаток — полная антипедагогичность всей постановки обучения.
Представьте дитя, пришедшее к мастеру грамоты или к школьному учителю учиться из некультурной семьи и совершенно ни в каком отношении не подготовленным к книжным занятиям, не видывавшее, может быть, даже и книги. А таковы были тогдашние русские дети. Его сразу же начинают учить азбуке и складам самым варварским способом, совершенно ему непонятным, что будто бы буки, арцы и аз составляют бра и что так и нужно читать. Очевидно, с первых шагов дитя погружается в бездну непонятного, даже бессмысленного, и ему другого выхода нет, кроме зазубривания. Зазубрило оно буквы, склады, начало читать первые слова. Что же ему дают читать? Молитвы, Символ веры, нравственные поучения. Их оно, конечно, совершенно не понимает, а только учит. Выучило азбуку, что дальше? Дальше ему предлагают читать Часослов, Псалтирь, Апостол. Конечно, взрослый может с удовольствием читать псалмы — в них заключена высокая религиозная поэзия; но, к сожалению, она совершенно недоступна детям. Что может понять дитя в Часослове и Апостоле? Оно может только зубрить. Скажут: но учитель им объяснял. Во-первых: не было и никогда не будет такого учителя, который вслед за буквами и складами мог бы объяснить детям Символ веры, который со смыслом мог бы читать с детьми, едва владеющими механической грамотностью, Часослов, Псалтирь и Апостол. Во-вторых, старинные учителя ничего не объясняли, потому что не могли ничего объяснить. Ведь они никакой педагогической подготовки сами не получали, ведь они были учителями по навыку, по примеру того, как их самих учили, а не по теории, по науке; да они сами ничего больше не знали. Ведь эти учителя — мастера грамоты, т. е. мужики-грамотеи; дьячки, ушедшие не дальше мастеров; дьяконы и священники, учившиеся у тех же мастеров и с тех пор, как отошли от мастера и поставлены были в попы, никаким книжным делом не занимавшиеся и никаких книг не имевшие. Отцы Собора 1667 года заметили, что "во священство поставляются сельские невежды, иже инии ниже скоты пасти умеют, кольми паче людей". Поэтому учение состояло собственно в заучивании наизусть, в бесконечном повторении "задов".
Выучиться читать, не выучив буквально назубок азбуки, было невозможно. Псалтирь часто также выучивалась наизусть, а некоторые знали наизусть и другие книги Ветхого Завета. Так, о Никите Затворнике (XI в.) в патерике печерском написано: "не можаше никто стязатися с ним книгам Ветхого Завета: весь бо из уст умеаше — Бытие, Исход, Левит, Числа, Судии, Царство и вся пророчества по чину и вся книги жидовския". Таким образом, картина древнего русского обучения получается такая: чрезвычайно трудные и невразумительные способы обучения; совершенно неинтересный детям и превышающий их умственные силы материал учения; педагогически совершенно неподготовленные и крайне мало знающие учителя. А отсюда четвертая дополнительная черта: учение неразрывно сопрягалось с битьем учащихся, учить без битья считалось совершенно невозможным, так как ученье было совершенно лишено привлекательности для детей, а потому было строго вынудительным и безрадостным. В старинных русских учебных книгах розга воспевалась часто, в честь ее были сложены целые гимны: "Розга ум вострит, память возбуждает и волю злую в благу прелагает... Розги малому, бича болшим требе, а жезл подрастшим при нескудном хлебе... Розгою Дух Святый детище бити велит... Благослови, Боже, оные леса, иже розги добрые родят на долгия времена". Из азбуковников открывается следующий арсенал орудий наказания: 1) розга черемховая, двухлетняя; 2) розга березовая; 3) лоза; 4) плеть; 5) ремень; 6) жезл; 7) школьный козел, т. е. скамья, на которой секли провинившихся.
Некоторые исследователи полагают, что воспевание азбуковниками розги еще не доказывает суровости наказаний детей. С одной стороны, есть основание думать, что оды в честь розги не самостоятельное русское произведение, а перевод с польского, а с другой — что они суть собственно педагогические пиитические упражнения, введенные в азбуковники для устрашения детей и для полноты изображения педагогической картины.
Трудно поверить такому объяснению. Вся постановка обучения была так антипедагогична, так не отвечала потребностям и запросам детской природы, что без розги и палки держаться не могла, при такой постановке обучения невежественному и суровому учителю не бить детей было невозможно. Если гимны розге переводные, то слишком подозрительна их распространенность и частая повторяемость; переводили, что было по сердцу, что согласовалось с нравами и обычаями. Притом в азбуковниках кроме од розге помещались еще картинки с изображением коленопреклоненных детей, а также и детей, разложенных на скамьях, которых учителя секут большими пучками розог. Или и эти картинки отпечатаны с иностранных клише? А старинные русские поговорки: "Розга хоть и нема, да придает ума", "За битого двух небитых дают" — тоже перевод с иностранного? В Домострое же, произведении весьма реального характера и чисто русском, мы находим следующее наставление (гл. 38): "а только жены, или сына, или дщери слово или наказание не имет, не слушает, и не внимает, и не боится, и не творит того, как муж, отец, или мати учит, — ино плетью постегат, по вине смотря... А про всяку вину: по уху, ни по виденью не бити, ни по сердце кулаком, ни пинком; ни посохом не колоть; никаким железным или деревянным не бить: кто с сердца или с кручины так бьет — много притчи от того бывают: слепота и глухота, и руку и ногу вывихнут, и перст и главоболие, и зубная болезнь... а плетью, с наказанием, бережно бити; и разумно и больно, и страшно и здорово".
Это предостерегающее увещание Домостроя самым положительным образом решает вопрос о применении весьма суровых и тяжких телесных наказаний в древнерусском воспитании и обучении.
В Древней Руси было такое убеждение, что за каждую вину следует налагать телесное наказание, что грешник не иначе может очиститься от грехов, как претерпев за них суровые истязания — всякого рода битье и муки. Например, протопоп Аввакум духовное священническое назидание считал безраздельным с битьем кающихся и грешников, он бил их и четками, и ремнем, и шелепом, всячески, дома и в церкви, сажал на цепь в стене, в подвал на несколько дней и т. п. Зато, согрешив сам, он и себя подвергал такому же поучению. Отколотив один раз весьма изрядно свою жену и вдову домочадицу за их ссоры, протопоп Аввакум одумался и нашел, что поступил несправедливо. Он испросил у них прощение, а потом лег среди горницы и велел всякому человеку бить себя плетью по пяти ударов по окаянной спине. Было в горнице человек 20, жена, дети, "они нехотя бьют и плачут, а я ко всякому удару по молитве. Егда же все отбили, и я, воставше, сотворил пред ними прощение".
А школьник, не выучивший урока или нашаливший, был также грешник 2
.
Нужно заметить, что зубрежка вышеуказанных предметов и в указанном порядке была горькой участью не только иных детей или намеревавшихся поступить в духовное звание, но всех вообще, и детей бояр и даже царевичей. Так, царь Алексей Михайлович прошел полный курс положенного церковно-богослужебного образования. На шестом году его посадили за букварь с почтительными словами и высокими душеспасительными изречениями. Через год он перешел к чтению Часослова, через пять месяцев к Псалтири, еще через полгода его начали учить писать. На девятом году царевич Алексей стал разучивать октоих, т. е. приступил к изучению по этой церковно-богослужебной книге церковного пения, от которой через восемь месяцев перешел к изучению "страшнаго пения", т. е. церковных песнопений Страстной седмицы, особенно трудных по своему напеву. Десяти лет царевич окончил положенный общераспространенный курс, изучив натвердо порядок церковного богослужения.
Петр Великий, по свидетельству Крушина, так твердо усвоил книжное учение, что все Евангелие и Апостол мог наизусть прочитать. Он по порядку также прошел азбуку, Часовник, Псалтирь, а потом Апостол и Евангелие. Петр не прочь был петь на клиросе и прочитать Апостол в церкви обедней. Вообще наши будущие цари в детстве выучивались бойко читать часы, Апостол и могли петь с дьяком на клиросе. Как и все просвещенные люди того времени, цари были знатоками и любителями всего церковного, интересовались всеми мелочами церковной жизни — и сугубой аллелуией, и хождением посолонь, и церковными звонами, в которых знали толк, и могли свободно по этим предметам вступать в споры с монастырскими уставщиками и самими архиереями. По изображению историков, царь Алексей Михайлович во время церковной службы ходил иногда среди монахов и учил их читать то-то, так-то; если они ошибались, с бранью выправлял их, допуская, по обычаю того времени, брань весьма крепкую; он сам зажигал и гасил в церкви свечи, снимал с них нагар, вообще был в храме, как дома, у себя как церковный староста или правщик. При этом он был очень набожен: в Великий и Успенский посты по воскресеньям, вторникам, четвергам и субботам царь кушал раз в день, а кушанье его состояло из капусты, груздей и ягод, все без масла; по понедельникам, средам и пятницам во все посты он не ел и не пил ничего. В церкви он стоял иногда часов по пяти и шести сряду; клал по тысяче земных поклонов, а в иные дни и по полторы тысячи. Царь Алексей Михайлович был типичным русским образованным человеком; за свою начитанность он назывался даже "философом". Но этот философ был особенный, чисто русский, видевший философию в строгом выполнении церковного устава, питании капустой в постные дни и битье по полторы тысячи поклонов в день. Царевны проходили такой же курс, как царевичи, т. е. церковно-богослужебный. Царь Михаил Федорович в 1634 году пожаловал шестилетней царевне Ирине Михайловне турской кафтан, "как она, государыня, начала учить часы", т. е. Часовник. В 1643 году 19 июня семилетняя царевна Татьяна Михайловна слушала молебен в ту пору, как ей, государыне, начали учить заутреню".
О трудности и медленности старинного моленья мы можем судить по однородным новейшим фактам, так как старинное обмоление, с его методами и славянским чтением, было еще в силе целые века и дошло до нашего почти времени. Пред введением новых земских школ у дьячков и разных мастеров и мастериц грамоты ученики и ученицы учились читать годами и нередко делились так: первогодники изучали азбуку, второгодники — склады, третьегодники учились собственно читать. Когда в 1867 году Александровский училищный уездный совет вступил в отправление своих обязанностей и обозревал школы, то в одной из них нашел ученика, посещавшего ее шестой год, но не выучившегося совсем читать по-русски и плохо читавшего по-церковнославянски; в другой школе ученик другой год учил азбуку; в третьей из 43 учеников ни один не умел писать, кроме двух, которые писали кое-как 3
.
Вот подробное описание одной школы, которая во времени принадлежит шестидесятым годам прошлого столетия, но по методам, составу курса, по своему духу и организации вполне годилась бы в современницы Геннадию или Стоглавому собору 4
.
"Учителем в подосинской школе был отставной дьячок, уже лет 20 занимавшийся обучением детей. Когда мы подошли, в школе было тихо; но при нашем входе 24 мальчика, сидевшие с вырезанными указками чинно вокруг длинного стола, вдруг запели на разные голоса. Во главе всех сидел сын огородника, лет 16, в синем кафтане. Он запевал: надеющиеся на ны; сосед его, водя указкой по засаленной азбуке, пел: слова под титлами: Ангел, Ангельский, Архангельский — и снова, начиная, слова под титлами: Ангели т. д. Третий — буки, арцы, аз — бра, четвертый — премудрость. Когда я вошел в избу, они закричали, потом встали. Учителя не было. Я попросил их продолжать, все начало опять с тех же слов: надеющиеся, слова под титлами и т. д. Я долго бился в отсутствие учителя, чтобы узнать что-нибудь от учеников. Как только я обращался к кому-нибудь из них, он утыкался в книгу, твердя стишок, и совершенно забывал меня, и опять со всех сторон начиналось: надеющиеся на ны и пр. Я оглядывался, искал живого взгляда, и изредка замечал мальчика, оторвавшегося от книги и внимательно и умно смотревшего на меня, я подходил, спрашивал, но в ту же минуту какой-то туман застилал его глаза, и он снова бессмысленно начинал свой стишок. Я попробовал спросить священную историю: старший псалтирник, начиная с заглавия: "краткая священная история", пропел мне стишков 20, но спутался на сотворении женщины. Чтобы помочь ему вспомнить, я стал спрашивать его, была у Адама жена или нет? Он заплакал.
Процесс и курс учения следующие: выучивается, начиная с азов, по стишку каждый день, потом склады, выговаривая буки-аз-ба — ба, веди-аз-ва — ва (это называется читать по складам). На главе складов заучивание подряд приостанавливается и склады выучиваются два раза: по складам и по толкам. Ученье по толкам состоит в следующем: учитель подходит и говорит: сыщи б а; ученик ищет по азбуке, находит и говорит: буки-аз-ба — ба; учитель говорит: сыщи д е; ученик находит и говорит добро-есть-де — де. По изучении складов заучивание уже идет подряд: заглавие, слова под титлами, молитвы, басни, краткая священная история, таблица умножения и т. д. Потом заучивается Псалтирь точно так же. После Псалтиря начинают писать, но писать значит совсем не то, что мы под этим понимаем: из букв уметь правильно соединять слова и речи; писать, по их понятиям, значит уметь красиво выводить скорописные буквы, почти в непонятных для них соединениях — срисовывать прописи. Иногда к этому прибавляется выучивание наизусть цифр от 1 до 1000, число механическое, без понятия о нумерации; и тем обыкновенно заканчивается полный курс учения.
Входя в школу, ученики молятся Богу, садятся за книги, вновь крестятся и целуют эти книги. Книги для них есть божество, вроде идолов у чувашей, которых они просят быть милостивыми к ним. Каждому задается стишок, который он должен выучить (стишок значит строка или две). Заданные вчера стишки он должен повторить. Начинается то самое пение, которое я застал. Перед тем как уходить, каждый из учеников перекрестился и опять поцеловал свое мрачное и карающее божество — книжку и поцеловал в тот самый стишок, который он учил нынешний день: кто в Блажен муж, кто в таблицу умножения, кто в слова под титлами или басни Хемницера. Все еще помолились пред образом. Учитель объяснил, что он еще не выучил их, но выучит петь молитвы пред и после учения. Ребята вышли во двор все еще тупые и мертвые, прошли несколько шагов, как убитые, и только в некотором отдалении от училища стали оживать. И какие прелестные дети".
Домашнее обучение, в допетровском духе, под руководством начетчиц и начетчиков, стариков и старух, происходит даже и теперь еще по деревням, особенно у старообрядцев (например, в Пермской губернии), которые предпочитают это о
.
Не нужно удивляться такому старинному взгляду на задачи и постановку обучения, господствовавшему у нас в давно прошедшее время, потому что и все мировоззрение многих старообрядцев осталось старое же, предрассудки и суеверия происхождения весьма давнего, допетровского. Все новины отметаются, к какой бы области они ни относились. Например, звуковой способ обучения грамоте пермские раскольники считают "от дьявола" и обучение по нему греховным. Учителей признают служителями сатаны, а учащихся в школе погибшими, "которые прямо попадут в колени сатаны". По их мнению, в современных народных школах, особенно земских, преподаются предметы, не соответствующие законам природы, например, вращение Земли, небесных светил и т. п. "В школах учат только сказкам про петушков и про рыбок, а между тем ученики священные книги читать не умеют, побочного разума не понимают, титлы верхния силы и запятыя не знают, а только научатся курить табак. Куритель же табаку Богу молиться не ходит, бросает отца и мать". Поэтому раскольники редко отдают своих детей в школы (земские) — "боятся измиршить своего дитенка" 6
.
Со второй половины XVI века в некоторых училищах стали сообщать некоторые грамматические сведения, именно о частях речи; такого рода учебники "учат ученицы первоначалнии после азбуке, занеже то есть основание первое и подошва хитрости грамматичной, а грамматикия есть основание и подошва всем свободным хитростям". Главным источником грамматических знаний Древней Руси до конца XV века служил пролог (предисловие) Иоанна, экзарха болгарского, к его переводу "Богословия" Дамаскина, и сочинение "Книга философская о осмих частех слова". Дальнейшее развитие грамматики совершилось под влиянием трудов Максима Грека (умер в 1556 г.), писавшего много по грамматике и различавшего четыре части этой науки: орфографию, просодию, синтаксис и этимологию, 8 частей речи: имя, речь (глагол), причастие, различие (член, определяющий код), местоимение, предлог, наречие, союз. Максим говорил о падежах, склонениях, налогах, временах и т. д. В начале XVI века появляется в Новгороде перевод знаменитой средневековой латинской грамматики Доната (римского грамматика IV в.), переделывавшейся у нас много раз, так что имя Доната сделалось нарицательным, а переделки его грамматики назывались "Донатус". С половины XVII века вошли в употребление славянская грамматика Мелетия Смотрицкого, перепечатанная в Москве в 1648 году "в научение православным, паче же детем сущим". Грамматика Смотрицкого целое столетие оставалась главным источником филологических знаний московской Руси, вплоть до грамматики Ломоносова (1755). Любопытны статьи, приложенные в начале и в конце грамматики Смотрицкого и содержащие выяснение великого значения грамматики среди наук и в области разума вообще. Одна статья называется "Похвальныя слова сея блаженныя и святыя книги Грамматики", в ней олицетворенная грамматика так говорит о себе: "Все мною глаголется... все мною, грамматикою, снискает! Понеже на времена развожу, и на числа разочту, и на лица расскажу, и на падения (падежи) уклоню, и на супружества (спряжения) сведу, и вся в письменах прочая устроения удобно и разумно, со всеми просодиями и с точками и с запинками статно и внятно учиню... Такова есмь уставом и поставом и составом и всем естеством грамматика именуюся!"
Вместе с грамматикой стала изучаться и орфография, а также разные статьи, особенно исторические, помещавшиеся в азбуковниках. Во второй половине XVI и в начале XVII века незнакомство с грамматикой начинает считаться признаком невежества, а знание ее — необходимым для образованного человека. Печатник Иван Федоров в 1574 году называет своих московских врагов злонравными, неискусными в разуме, "ниже грамматическия хитрости навыкше". Царская грамота 1616 года велит заниматься исправлением требника лишь тем старцам Троицкой лавры, которые не только "подлинно и достохвально извычни книжному учению", но и "грамматику, и риторию умеют". Антоний Подольский, нападая на исправителей требника, "хвалится о грамматикии и о диалектике" и уверяет, что "против него" никто в России "совершенно грамматики и диалектики не знает". Исправители требника, в свою очередь, отражая нападение, обвиняют своих противников в том, что они совсем непричастны грамматической хитрости, "не знаю, кои в азбуке письмена гласныя и согласныя и двугласныя, а еже осьмочастия слово разумети и к сим пристоящая, сиречь роды и числа, и времена, и лица, звания же и залоги, то им ниже на разум всхаживало. Священная же философия и в руках не была" 7
.
С половины XVII в. учебный курс значительно расширился, к этому времени распространились Азбуковники. Собственно "Азбуковник" в своем происхождении есть объяснительный словарь иностранных или славянских слов, в каковом виде Азбуковники появились рано, еще в XIII веке. Постепенно в Азбуковниках увеличивали и список объясняемых слов и сами объяснения, так что мало-помалу Азбуковники превращались в энциклопедии, употреблявшиеся в школе в виде учебного пособия и вне школы для самостоятельного чтения 8
. Сначала объяснения Азбуковников составлялись на основании византийских и южнославянских авторитетов, а потом, с половины XVII века, на основании польских и западноевропейских. В них появляются рассуждения о предметах тривиума и квадриума, хотя, кроме грамматики, отчасти риторики и диалектики, о других науках говорится мало; появляются также статьи по истории, мифологии, географии, этнографии, естественной истории. Что из Азбуковников приходилось в школе и что читалось вне школы — разобрать трудно. Несомненно, в школах сообщались некоторые грамматические сведения, которые в Азбуковниках помещались довольно обширные и полные. В одном таком Азбуковнике по грамматике заключалось следующее: сначала шли фонетические объяснения славянской азбуки, объяснение назначения букв, письмен, буквы подразделены на гласные, согласные и полугласные, или, как в Азбуковниках: "звательство, полузвательство, возразительство, накончание". За фонетикой следует передача детям сведений касательно истории изобретения письмен (первобытная азбука изобретена Сифом, сыном Адама; римская — некоею царевною Арфаксадою, которая царствовала в "странах западных с своим братом, убившим отца"; греческая азбука изобретена 72 философами; славянская — святым Кириллом). В следующей главе речь идет о правописании, ударениях и пр. Особенно требовалось знание, как "ять, с естем различати", чтобы не путать их в письме. "Сие бо, прибавлено, вельми зазорно и укорно, еже ять вместо ести глаголати, также и есть вместо яти. От сего бывает велие несмысльство учению". Потом учитель учил, где и какие ставить ударения. Об ударениях объясняли весьма подробно, другие же части грамматики преподавались кратко, больше практически, чем теоретически. Падежи назывались падениями, исчисляются они в таком порядке: именовательное, родственное, дательное, виновное, звательное и отрицательное, употреблявшееся с предлогом "от" и "о". Средний род называется посредним, местоимения назывались проимениями, к ним причислялись, кажется, и прилагательные, спряжения названы супружествами. Склонения изложены в форме вопросов и ответов, и на каждый род приведены особые примеры.
В других Азбуковниках также помещались грамматические сведения, но системы в преподавании грамматики почти не было или очень мало. Правила излагались так, как казалось удобнее учителю, а потому объяснения значения и важности грамматики помещались после правил правописания. Склонения и падежи очень сбивчивы, прочие же части речи почти вовсе не принимались в соображение 9
. Поэтому уменье писать грамотно и орфографически правильно было невысоко, да и не во всех школах учили этому искусству.
Бывший директор синодальной типографии и издатель грамматики Смотрицкого Поликарпов вошел в Святой синод (1723) с доношением, в котором указывал на полное отсутствие учителей славянской грамматики. "А училища на сию особую науку (грамматику) нигде не обретается, кроме школ греческих и латинских, малым чем славянской способствующей, ибо всякому языку своя грамматика учительница". Ростовский епископ Георгий Дашков доносил (1723) Синоду, что у него обучается букварям 203 человека, а грамматике учить некому. Грамматистов можно было достать тогда только в Новгороде, куда за ними и обращались при нужде. Так, в 1723 году в Синоде почувствовалась крайняя нужда в знающих орфографию канцеляристах и копиистах. Канцелярия Синода докладывала присутствию, что она имеет у себя только одну какую-то персону, отчасти понимающую орфографию, а больше не имеет ни одного такого ученого человека, и просила приискать какого-нибудь знающего "хотя бы одну часть орфографии, на первоизводство", по крайней мере "одного человека, от котораго некии копиисты могут предь правописанию обучены быть". Святой синод указал взять одного грамматиста из новгородской школы, да еще "в прибавок" другого человека, правописание знающего, из московской греческой школы 10
.
Кроме рассуждений о науках, Азбуковники содержали в себе статьи и более простого и житейского характера, например образцовые послания в стихах и прозе и разные приветственные двустишия, которые должно было говорить наизусть и писать кому-либо. Большая часть приветствий суть комплименты и своеобразные остроты. Таковы комплименты на имена: "Данилу, не любящему весьма речь гнилу; Давиду, на неправых жестокому виду; Марку, разрушающему злобную драку". Знакомых светлого звания Азбуковники учили приветствовать рифмой на отечество, например Сидору Павловичу, "небеснаго и нерукотворного Иерусалима написанному гражданину". Рифмы не особенно богаты и довольно своеобразны, например "пастырь" постоянно рифмуется со словом "пластырь". Помещались образцы просительных писем педагогов к родителям учащихся о вспоможении. "Государю такому-то (имя рек) бьет челом и плачется работничишко твой такой-то: помяни благоутробие свое обо мне, работничишку, Господа ради и благоцветущия отрасли благонасажденнаго дерева, единороднаго своего и любезнейшаго сына и т. д., пожалуй мне, работничишку твоему, на школьное строение же с домашними на пропитание, благоутробне смилуйся!" Просьба о вине: "Прикажи, Государь, сосуд наполнити пития именитаго, званием второго и осмаго, и пятьдесят перваго", т. е. вина (славянские цифры в-2, и-8, н-50, а-1-вина) 11
.
Сведения о преподавании арифметики в школах XVI и XVII веков крайне скудны. С конца XVI века некоторые училища могли знакомить учащихся с искусством счисления; по крайней мере, в некоторых рукописях этого времени находится таблица умножения (цифры славянские) с замечанием: "счет греческих купцов; учат младых деток считати" 12
. В XVII веке обучение счету и началам арифметики вероятно, так как начали уже появляться арифметики. Но во многих ли училищах это преподавание велось и в каком объеме — неизвестно.
Вообще, учебный курс в XVII веке стал шире, чем в XV веке, начались речи о семи свободных искусствах, стали восхваляться грамматика, арифметика и другие предметы западного средневекового образования. На Москве появляется много киевских ученых, знакомых с древними языками и западными школами, а вместе с ними пришло на Русь сильное западное, школьное и всякое иное влияние. В высших кругах общества начинают учиться "по латыням". Боярин Матвеев учил своего сына латинскому и греческому языкам; старшие сыновья Алексея Михайловича обучались польскому и латинскому языкам, а царевич Федор был даже виршеплет (выучился этому искусству у своего учителя Симеона Полоцкого) и любитель математических наук. Царский синклит того времени, по свидетельству Лазаря Барановича, "польского языка не гнушался, но читал книги и истории ляцкия в сладость". Симеон Полоцкий в "Наставлении" царевичу уже воспевал и богословие, и грамматику, и диалектику, и риторику, и арифметику 13
. Круг семи свободных искусств оказывался у него еще не полным — отсутствовали геометрия, астрономия и музыка, т. е. кроме арифметики, все предметы квадривиума, — но новые западные влияния и стремления сказывались ясно. Тщетны были попытки людей древнерусского благочестия остановить начавшееся новое движение. Монах афонского монастыря в 1608 году издал сочинение в Москве под заглавием "Христофор, инок русский, во святей Афонстей горе странствующий", в котором заповедует обучать детей в школе "правоверной", сперва грамматике греческой или славянской, потом Часослову, Псалтири, октоиху, далее богословию и толкованию книг Священного Писания, но отнюдь не философии и не диалектике, которыми гордятся латиняне и которые ведут к ересям. Но призывы благочестивого странника по Афону, конечно, находя сочувственный отзвук во многих, не могли остановить того движения, которого сильными представителями на Москве были Симеон Полоцкий, Епифаний Славинецкий, Арсений Сатановский, Дамаскин Птицкий, люди различные по своим взглядам и идеям, но все новаторы. Приближалось новое время, прилетали новые птицы, певшие новые песни; юго-запад России все сильнее и сильнее влиял на характер образования русского северо-востока.
В XVII веке, несомненно, увеличилось число учащихся, прежние дьяковские школы, весьма немудрые по своей организации, превратились по местам в довольно большие и более или менее благоустроенные, по внешнему порядку, училища. Указанная перемена видна из наставлений учащимся в Азбуковниках. В последних годах XVII века была сочинена рукопись под заглавием "Школьное благочиние — всеспасительное учение", прекрасно характеризующая внутренний быт и строй школ XVII века.14
Вот как описывается в названной рукописи день школьника, вот какие обязанности на него возлагались:
В дому своем, от сна восстав, умыся,
Прилучившагося плата краем утрися,
В поклонении святым образом продолжися,
Отцу и матери низко поклонися.
В школу тщательно иди
И товарища своего веди;
В школу с молитвою входи,
Тако же и вон исходи.
В школу добрую речь вноси,
Из нея же словеснаго сору не износи.
В дом отходя не бежи,
Школьных бытностей не кажи.
Вси мене (учителя) блюдитеся,
Не леностно же вы учитеся;
Внимайте словам моим учительским,
Да не будете повинны ранам мучительским.
Места, указаннаго мною, не применяй,
И чужаго, тесня товарища, не занимай.
Книги ваши добре храните
И опасно на место свое кладите;
Книгу кладя, печатью вверх закрывай
И отнюдь в нее указательного древа влага
Старосте сдавать книги с молитвой несите
А заутра, приемля их, с поклоном относите.
Книги не очень разгибайте
И листов понапрасну не перебирайте;
Но на приготовленный стол добра поставляйте.
Кто книг не бережет,
Тот души своей не стережет.
Книжными наволоками (переплетами) не забавляйте,
Но написанных в них вразумляйтесь.
Сосуд, прилучающийся в школе, ставляйте и кладите
Да не небрежения ради, приключится ваше малое
Сосуд воды свежия в школу приносите,
Лахань же с настоялою водою вон износите
Столь и лавки чисто вами да мыются,
Да приходящим в школу не гнусно видятся.
Зри на образы Божии трижды поклонися.
Такжо и учителю одним поклоном смирися.
(В другом Азбуковнике прибавлено: "и дружили твоеи обычно да поклонишися").
Молитвы ваши (в школе) со умеренным гласом
купно да бывают — кричание же и верескание
пользы и умиления отнюдь не подавают.
Заповеди моя все соблюдайте
И с плода приношением вашим часто ко мне бывайте.
Ко учителю в день недельный на поклон приходите
И от снедных брашен и пития ему приносите.
Трех старост вам устрояю,
Коемуждо особое приказание уставляю.
Тии вся бывающая в вас да смотрют,
Виноватых, по вине смотря, без меня даже смиряют.
Тии должни суть: един — книги примати и отдавати,
Другой — недостатки воды усмотряти и пить отпускати,
Третий — нужды ради на двор отпускати
и зловоннаго духа должен есть ощущати
Тии должни суть быти беспристрастни,
Да, на них зря, другия будут страстни.
Хракания и иные волглости вон да исплюеши,
Пред ближним и среди школы да не повержеши;
Хрипения горляного и сопения носового не имейте,
Но ясноречно учимое и всякое речение имейте.
Когда мать дитя бьет,
Благословение свое на главу ему льет.
Вы теперь, как вас бью, плачете плачевно,
Но за то потом — не будете голодать душевно.
Шапки и одежды на грядку да полагаете.
И оттуда паки бережно взимаете.
Третий староста смотрел за чистотою школы.
Топить и мести школу надлежало каждодневно, для чего старостою назначались ученики поочередно; запрещалось без нужды отворять двери и окна, студить школу, взлезать на лавки. Каждое дело по уборке школы нужно было начинать молитвой.
В одном из Азбуковников встречаем описание обряда, который совершался при вступлении учителя в школу. Один из учеников становился пред учителем и говорил ему: "Аз мний (малейший) раб учителя моего, зрю тя, благодетеля своего, пришедша поучения ради в школу к нам. Сего ради простираю слово к вам: благоволие у нас, смиренных, сести и повеждь нам благия вести" и т. д. После речи все кланялись учителю и садились по местам. Приведены образцы подобных же речей при посещении школы кем-либо из духовных сановников и ответная речь сановника на речь ученика.
Лихуды или кто-либо из их учеников сочинил "Наставление малым детям", в котором говорится: "Подобает отроком, обучающимся купно, еже услышат глас звона, от сна восстати и помышляти архангельскую трубу, гласящую последнее телес восстание к суду и воздаянию. Восстав от сна, знаменует себя отрок знамением креста... Положив три великие и простертые поклоны пред иконою Владычицы, благоговейно идти к храму благочинным и честным ступанием; ни скоро текий, но имея шаг средний и царственнейший. Во училищи долженствуют любити молчание и воздержание, никиим шептанием и беседами невежливыми пресекати чтение... еже им учитель повесть, да не пропустят мимо ушес, и еже услышат, яко некое сокровище да хранят и в память себе вложат. Из училища в дом скоро да не спешат: не бегом потекут, не долженствуют вопльствовати, ниже мятеж некий творити, яко неистовствующие кони, егда взыгратися им; ниже паки бегати подобает яко скоту, семо и овамо... На трапезе ли велицей сел еси, не разверзи на ней гортани твоея. Яждь, яко человек, предложенное тебе, и не разгребай, да не возненавидищися, престани первый и не пресыщайся. В вечеру в спальной храмине глаголет отрок святыя молитвы. Како долженствует спать лечь отрок? Ни на нос, ниже навзничь; но первее на правый бок да возляжет, руце крестообразно сложив".
Встречаются даже указания на существование общежитий при школе: "Лягут где ученицы твоя когда спати, дивися, аще не на тех же местах имут востити".
Все приведенные черты указывают на довольно большие и с внешней стороны упорядоченные школы. Но где именно они были, чему в них учили, кто был в них учителем, на какие средства школы содержались и как управлялись — этого мы не знаем, нет о том известий. Одно только несомненно — юго-западное (малороссийское) влияние на такого склада училища. Нет оснований думать, чтобы подобные большие школы путем естественного развития, без внешнего толчка, возникли в восточной России — слишком слабо было просвещение, скудны училища в XVI и первой половине XVII века. Но юго-западные просветительные влияния постепенно усиливались в северо-восточной России, и в наставлениях Азбуковников школьникам-великороссам слышатся отзвуки наставлений школьникам-малороссам братских школ, например малопонятные наставления в великорусской школе: "из школы словесного сора не износи... школьных бытностей не кажи", но совершенно понятные и нужные в братских школах; назначение старост из учащихся и их обязанности — старосты с подобными обязанностями были в братских школах; "подобает отрокам, обучающимся купно, еже услышат глас звона, от сна восстати... благоговейно идти к храму", — напоминает общежитие при братских монастырях для бедных учащихся. Впрочем, в это время были школы и при великорусских монастырях.
Список литературы
1. Забелин А.Р. Домашний быт русских царей прежнего времени // Отечественные записки. 1854. №12.
2. Песковский М. Л. Барон Н. П. Корф, его жизнь и общественная деятельность.СПб., 1893. С. 35.
3. Ясная Поляна. Журнал педагогический, издаваемый графом Толстым Л. Н. 1862. Москва, февраль. Статья "О свободном возникновении и развитии школ в народе". Эта статья не подписана и в Собрание сочинений Л. Н. Толстого не вошла, хотя по характерности и бойкости описания, по тону, она — толстовская.
4. Бобылев Д. М. Какая школа нужна деревне. Пермь, 1908. С.28-31.
5. Там же. С. 73-74
6. Соболевский А. И. Образованность Московской России XV-XVII веков. СПб.,1894. С. 21, 22.
7. Вот образцы объяснений из Азбуковника, писанного в конце XVI века и пополненного из сказания о неудобно понимаемых речах половины XVII века (напечатан И. П. Сахаровым, в сочинении "Сказания русского народа". Т. II. СПб.,1849): архонти — князя; асомата — бесплотнии; архидиакон — начало диаконом; аргли — змии во Египте так наричутся, принесены от страны Аргус; грамматикия тонкое разумение книжных пословиц, тонкогласных, дебелогласных, противу осми-частия; синтаксис — соединительная книжная сила, соединяющая речи, прилучив-шиеся разделены быти на две строки: половина речения на конце строки, а другаяполовина в начале другая строки; математийские книги — отреченныя книги, их же есть четыре; арифметика, мусикия, геометрия, астрономия. Еже по-славянски ричутся: арифметикия суть планиты, в них же пишут яко планитным движением вся яжи на земли строятся; одонтотуранон — есть зверь вельми велик, яко слона цела поглощати может, живет на суше и на воде, в Рахманех, за Индийской страною; Сурамт — есть остров в Индии, а родятся в нем люди проказные, главы у них песий, а у иных — лошадиныя, а у иных — свиныя; цеца — рыба морская. Егда учнет играть, то кричит голосом аки лют зверь, а на носу у ней вверху, что две трубы дымныя, и как прыснет в те трубы и от того прыску корабли потопают. — Рассматриваемый Азбуковник содержит в большой своей части подбор слов по алфавиту с простым переводом с одного языка на другой; более пространные объяснения касаются грамматических терминов, исторических именований и удивительных естественных явлений, образцы которых выше и приведены. Объяснения часто фантастические, а иногда даже непонятные. — О древних славяно-русских словарях и древнерусских азбуковниках см.: Филолог, записки 1869 г. Вып. 1-2, ст. Ширского 1873 г. Вып. 3-5, ст. Баталина.
8. Мордовцев Д. П. О русских школьных книгах XVII века. М., 1862. С. 47-54, 100—101.
9. Знаменский П. В. Духовные школы в России до реформы 1808 Казань 1881 С. 128-129.
10. Мордовцев Д. П. Указ. соч. С. 25, 26, 68, 71.
11. Соболевский А. И. Указ. соч. С. 23.
12. См. о наставлении Полоцкого у Н. Смирнова. К вопросу о педагогии в Московской Руси в XVII в. Варшава, 1898.
13. Хмыров. Училища и образованность на Руси допетровской // Народная школа. 1869. №4-10
14. Архиепископ сибирский Нектарий (1667 г.) подробно рассказывает, что он вытерпел от старца, у которого был на послушании в Ниловой пустыни, до своего архиепископства. Старец систематически бил Нектария по два раза в день, так что в течение двухлетнего пребывания у старца, подсчитал Нектарий, боев было тысяча четыреста и тридцать. Сверх систематических побоев по два раза на день были причиняемы еще отдельные раны, даваемы случайные удары, но их Нектарий не считает. Старец избивал Нектария даже и в Светлое Христово Воскресение и тоже два раза на день. Старец бил всем, что случалось под рукой: учил клюкою, поленом, пестом, кочергой. "И не токмо древом всяким, но и железом и камением, и за власы драние, и кирпичом, и что прилучалося в руках его, чем рано дать, и что тогда глаза его узрят, тем душу мою спасал, а тело мое смирял. И в то время персты мои из составов выбиты, и ребра мои и кости переломаны, и ныне немощен и скорбен чаю себе скоро смерти" (из рукописи, хранящейся в вифанской духовной семинарии. № 2369. Цит. по: Каптерев Н. Ф. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. Сергиев-Посад, 1909. Т. I. С. 122).