Степанов М. С.
Дискурс сексуальности против дискурса материнства
1. На протяжении последних нескольких сотен лет в серьезной науке принято говорить об отношениях мужчин и женщин исключительно как о половых отношениях (сексуальности), проявляющихся на разных уровнях взаимодействия - биологическом, психологическом, социальном. Любые попытки рассмотреть отношения мужчин и женщин как-то иначе легко могут быть опровергнуты апологетами половой жизни. «Всё, что не связано с сексуальностью, - могут сказать они (и говорят) - лишь ширма, в прямом и переносном смысле слова». Очень точно данную позицию сексуальных циников выразил в «Черном человеке» Сергей Есенин: «Так прыщавой курсистке длинноволосый урод твердит о мирах, половой истекая истомою…»…
2. Внимание к сексуальности, проявляемое учеными авторами, начиная с XIX века, ставит людей, не проявляющих к ней должного внимания и почтения, в крайне затруднительное положение. В современном обществе эти люди оказываются в положении изгоев, людей не умных, не культурных, а то и вовсе не здоровых. Такими их представляет общество. Такими они и становятся подчас, когда начинают невольно пытаться опровергнуть сексуальность терминами самой же сексуальности, то есть относясь к ней, входя в ее дискурс, хотя бы при этом и не принимая ее.
3. Сексуальность крайне специфична как объяснительная модель. Данная объяснительная модель позволяет интерпретировать любое событие человеческой жизни через категорию полового влечения. Объяснительная модель сексуальности феноменально успешна и проста в использовании, поскольку, во-первых, бездоказательна, а, во-вторых, еще и не требует никаких специальных знаний от того, кто ей пользуется. Под объяснительную модель сексуальности могут попасть любые феномены реальности. Связано это с тем, что данная объяснительная модель не имеет серьезных онтологических оснований, а в части обоснований строится на логической ошибке.
4. Ошибка в обосновании тотальности «сексуального» заключается в следующем. Авторы, сторонники сексуальности как основы человеческой жизни, априори полагают саму сексуальность - аподиктической, неоспоримой основой человеческого бытия. Никаких логических доказательств этому не приводится. Единственным фактом, приводящимся в качестве доказательства данного тезиса (как правило, имплицитно) является наличие половой жизни у всех людей, относящихся ко всем без исключения эпохам.
Здесь и таится логическая ошибка. Неправомерность подобного объяснения заключается в том, что, будучи фактом биологическим, сексуальность является также фактом культуры. Человек воспринимает ее собственно как факт культуры - через те концепты и представления, которые культура ему предлагает. В этом смысле, сексуальность существует только там, где о ней принято говорить, и только так, как о ней принято говорить. Переносить обязательность власти половой жизни над человеком на культуры, в которых о сексуальности не говорят, таким образом, неправомерно.
5. К сожалению, исследователи, говорящие об универсальной сексуальности, не замечают данной ошибки. Сексуальность для них - лишена культуры, находится вне её (универсального и абсолютного не бывает во всех культурах), даже когда они и стараются рассмотреть сексуальность как культурный феномен . Показательны в этом смысле попытки подобного объяснения, сделанные М. Фуко в его знаменитой работе «История сексуальности». Понимая сексуальность как эпифеномен, данные авторы и, в частности, Фуко, интерпретируют уже саму анализируемую культуру через призму сексуальности. Таким образом, культуре императивно вменяются не присущие ей изначально смыслы . Любой трактат, любая картина, любая статуя, любое слово, так или иначе касающиеся темы пола, - оказываются здесь в конченом счете связанными с сексуальностью, которая бездоказательно тотальна.
6. Господство в научном и обыденном мышлении парадигмы сексуальности (как показывает новейшая история) является как логически неверным, так и просто опасным для мышления и культуры, поскольку данная парадигма, как было сказано, существует помимо них - опровергая их. Симптоматично в данном смысле то, что упадок культуры, образования, общественного и личностного самосознания в западном постиндустриальном обществе совпал с утверждением в нем парадигмы тотальной сексуальности .
7. Бездоказательность господствующей научной идеологии парализовала мышление, а ее тотальность - сделало мышление не нужным, с точки зрения мировоззрения и идеологии . Также произошла, в значительной мере, утрата чувства «иного». Утраченной оказалась возможность различения дифференциации между различными культурными стратегиями индивида. Все культурно-исторические стратегии оказались связанными единым бездоказательным базисом. Разговоры о «сексе в исламе», «сексе в христианстве», «сексе в буддизме», профанируют содержательную сторону тех стратегий, которые помещаются на фоне сексуальности.
8. Видимые кризис и отсутствие эвристики в парадигме сексуальности свидетельствуют, на наш взгляд, о том, что наступил тот исторический момент, когда необходимо опровергнуть парадигму сексуальности, представив более здравую объяснительную модель человека, принадлежащего к определенному полу, а также взаимоотношения людей, принадлежащих к разным полам.
8. Вероятно, можно представить некоторое число подобных моделей. Нам же представляется, что наиболее адекватной моделью описания и различения полов является модель материнства - как особого неотчуждаемого свойства женщин. Материнство как свойство женщины, предшествует сексуальности, поскольку, с исторической точки зрения, на момент появления концепта материнства (осознанияи женщины как матери), концепта сексуальности еще не существует. Материнство является первым признаком различения мужчин и женщин.
9. Материнство является как биологическим феноменом, так и культурным феноменом. Особенности материнства, как культурного феномена, прежде всего, находят отражение прежде всего в языке. Язык является единственным системным источником информации о материнстве, в его прошлом, настоящем и будущем. Информация о материнстве в языке существует и на лексическом уровне языка - соответствующие слова и понятия, связанные с рождением и воспитанием детей,; и на уровне фразеологического состава данного языка - различные выражения, так или иначе связанные с материнством, опосредующие отношение данной культуры к реальности, через семантическое поле материнства.
10. Кроме того, материнство существует как концепт той или иной культуры, находящий в языке свое предметное выражение. Отношение той или иной культуры к материнству фиксируется в устном народном творчестве - пословицах, поговорках, сказаниях, затем - в авторских произведениях, относящихся к различным жанрам. Образы женщин - матерей, которые мы встречаем в указанных произведениях, зафиксированных в языке, и будут выражать концепт «материнство» для данной культуры - то есть совокупность нормативных и императивных представлений, связанных с образом матери: тем, какой она должна быть и как она должна действовать.
11. Существование отражения материнства как факта культуры в семиотическом выражении данной культуры, прежде всего, в языке, позволяет говорить о дискурсе материнства. Под дискурсом материнства следует понимать совокупность зафиксированных в языке связанных между собой социальных, психологических, культурных, духовных практик, имеющих отношение к материнству.
12. Историческое исследование феномена материнства должно представлять собой изучение истории символического выражения материнства - то есть дискурса материнства. Такое исследование важно для изучения специфических антропологических характеристик, связанных с понятием материнства. В целом, данное теоретическое рассмотрение призвано помочь выяснить, что понимается под материнством в разные эпохи разными людьми, какое влияние оказывает на людей материнство, как изменяется материнство во времени и пр.…
13. Ниже приводится небольшая попытка подобного рассмотрения. В силу ограниченности ресурсов, данная попытка представляет собой не более чем схему, пролегомены к возможному дальнейшему рассмотрению дискурса материнства. Строго говоря, речь идет даже не о фактическом рассмотрении дискурса материнства, а о представлении схемы подобного рассмотрения.
14. В будущем, если данное рассмотрение будет проведено подробно, - оно должно необходимо включать в себя практический сравнительный материал лексического и фразеологического уровней различных языков, а также практическое подробное рассмотрение конкретных концептов, связанных с материнством, и опредмеченных культурными произведениями данных культур. Бесценный материал в данном случае может дать сопоставительное рассмотрение классических образов античной трагедии, ветхозаветных историй. Особняком стоит фигура Богородицы, - Девы Марии - и комплекса духовных и культурных концептов, связанных с ней.
Историческое рассмотрение дискурса материнства
1. Традиционно во всех мировых культурах, и, в частности, в русской, женщину принято ассоциировать с матерью: существом, способным зачать, выносить, родить ребенка, а затем заботиться о нем до его взросления. Мужчина сделать этого не может. В этой связи материнство традиционно не ассоциируется с мужчинами, а только с женщинами, и служит в культуре основным различительным признаком мужчин и женщин.
Необходимость неотступно пребывать с ребенком в его самом раннем возрасте, и большая явная беззащитность женщины в данный момент ее жизни породили во многих культурах отношение к женщинам как к существам беззащитным, слабым, зависимым.
2. Появление нового человека на свет всегда казалось людям чудом. Удивительная способность к материнству, присущая всем женщинам, а также таинственность зачатия и появления ребенка на свет - данные действия редко бывали и бывают публичными - позволяла ряду писателей еще с древних времен говорить о чуде материнства, о материнстве как о явлении невероятном и непостижимом.
Сознание человека, сталкивавшееся с фактом материнства и оказывавшееся неспособным объяснить его логически, объясняло материнство мистически. Таким образом, материнство создавало ореол чуда вокруг женщины, и, соответственно, порождало во многом благоговейное, во многом мистическое отношение к ней. В ряде мистических культов и религий образу женщины - чудесному и непостижимому - отводится особая роль. В качестве примера можно привести Еву - прародительницу людей в иудейской и христианской традиции, а также Деву Марию - непорочно зачавшую,, и ставшую Богоматерью, уравновесившую своей непорочностью изначальный порок человека, и сделавшую возможным его упразднение. Неслучайно иудео-христианские, канонические и апокрифические, образы связаны не только с женщинами, но с женщинами в их связи соотнесении с материнством: соответствующими ему загадочностью, слабостью, зависимостью, особостью.
3. Другим аспектом таинственности и непостижимости материнства стало отношение к нему как к мистическому процессу воспроизведения, и, как следствие, выживания человеческого рода. Только женщина способна породить новые поколения. Без женщины нет будущего. Отсюда зафиксированное в некоторых культурах особое отношение к женщине как к источнику плодородия, к источнику самой жизни.
На определенных этапах развития ряда культур, для которых особое значение приобретала проблема фактического выживания, половая принадлежность женщин, которая так или иначе символизировала плодородие, богатство, даже и природу, порождающую себя самое, и всё живое, становилась объектом поклонения.
4. Говоря о христианской традиции, нельзя не отметить того, что в более поздний период христианской цивилизации половая принадлежность стала основанием для демонизации женщин, по принципу отвержения мистического иного. Причиной неприятия мистического иного стали, скорее всего, упадок, либо отсутствие обще-религиозной грамотности. Мистицизм материнства в данном случае обернулся против женщин, как социальной группы, привел к остракизму в отношении женщин.
Изначально связанный с материнством, на поздних этапах развития христианской цивилизации мистицизм женщины существует уже отдельно от ее способности к рождению и воспитанию детей. Данное обстоятельство нашло свое выражение в особом отношении к женщине в религиозной практике: вначале во властном, императивном отношении к женщине как к ведьме, носительнице темных сил, фиксирующемся в период средневековья в католической религиозной традиции ; позднее - в особой роли, отводимой женщине в сатанинских культах.
Речь здесь о женщине исключительно в ее телесном, предметном выражении. В частности, само тело женщины выступает как символом женщины - как стихии. Женщина становится тождественной самой себе физической, однако превосходит свои границы, поскольку ее физическое понимается абстрактно - как выражение определенной силы природы человека - как правило, темной силы . В этом смысле, в частности, можно понимать стихотворение В.Я. Брюсова - «Ты женщина и этим ты права», и а также соответствующие искания в данной области деятелей символизма, французского и российского, деятелей серебряного века. Ярким примером является французская живопись конца девятнадцатого века. Творчество таких художников как Дега, Жерве, Моро, Лотрек, Гоген, Сёра, Мосса исполнены отождествления сакрального женщины с ее телом, - становящимся неподконтрольной загадочной силой.
2.5. На поздних этапах развитии христианской цивилизации, совпавши
Сама женщина начинает относиться к себе как к принципиально особенному, мистическому существу уже без связи с собственным материнством, с рождением детей. При этом ощущение стихийности «себя как женщины» перестает доминировать в женском самосознании, стираясь из культурной памяти. Материнство как особая способность женщины остается принципиальной доминантой ее самосознания, хотя и не реализуется в практической жизни в том смысле, в котором оно реализовывалось ранее. Женщина не рождает детей, но самоидентифицирует себя как рождающая детей. Таким образом, материнство, не существуя реально, начинает символически замещаться в сознании и деятельности женщины специфическими действиями: особым вниманием к половым органам, к собственному телу в целом.
Функцию символического замещения несуществующего материнства выполняют особая забота женщины о своей репродуктивной способности, о половом здоровье.
6. Символическим замещением материнства можно назвать и действия, мотивированные в самосознании женщины подготовкой к материнству: поиск подходящего полового партнера для брака или - в настоящее время - для зачатия, стремление создать материальные условия для появления детей. Сюда же относится и психологизация половых и семейных отношений, в центре которых стоит фигура женщины, а не фигура ребенка -: фигура женщины, вольной иметь или не иметь ребенка, и поступать с ним по своему произволению: в образовании, воспитании, морально-этических оценках его поведения.
Принципиально важным кажется то, что данные действия не могут привести к материнству - как к рождению детей. Необходимо подчеркнуть, что эти действия связаны с материнством не отношением следственной связи, а именно отношением символического замещения: они не перед материнством, и не вместе с материнством - а вместо него. Поэтому многие женщины Новейшего времени не рожают детей в принципе, а если рожают и воспитывают, то этим не реализуют, а символически замещают дискурс материнства .
7. Кажется важным отметить прямую связь развития персонализации - развитости личностного самосознания - и восприятия материнства вначале как социального, а затем как духовного феномена. В культурах, в которых личность человека и личностное мышление человека развиты слабо, женщина не наделяется никакими особыми мистическими и духовными преференциями. Речь в данном случае идет не о социально-правовом статусе женщин, а об их статусе в сознании людей, в котором женщины не занимают особого места, по сравнению с другими объектами реальности . Как пример культур, в которых личностное мышление слабо развито можно привести:
А) культуры, в которых личностное мышление еще не сформировано, например, первобытные культуры;
Б) культуры, в которых личностное мышление подавлено идеологией власти, например, тоталитарные культуры .
В культурах данного типа материнство рассматривается как объективный процесс. Этим порождается нигилистическое отношение к женщине, как человеку, наделенному специфическими половыми признаками, в частности, в ее собственном самосознании.
Отношение к женщине как к «особому иному» возможно только в культурах с развитым самосознанием личности, воспринимающим рождение ребенка не только как биологический, но и как социальный акт. Культуры с наиболее развитым самосознанием личности, христианские культуры, понимают материнство как акт духовный, то есть настолько значительный, что его значение не может быть объяснено логикой и причинностью объективно -существующей реальности.
8. Пост-христианская культура Европы, как было сказано выше, замещает материнство особыми символическими действиями женщин, однако, при этом формально не лишает его особой духовно-мистической составляющей. Важно отметить в данном случае, что мистической становится сама половая жизнь женщины, всё связанное с половой жизнью женщины - сакрализуется и становится обязательным ритуальным фактом культуры, повторяющимся и имитирующим «другое», в данном случае материнство .
9. При существовании значительных различий между культурами, общим в восприятии материнства для всех культур во все времена была его демократичность. Материнство объединяло женщин, делало их более однородной и более толерантной к собственным членам социальной группой по сравнению с мужчинами. Таким образом, у женщин, как у группы, развилась самоидентификация, основанная, прежде всего, на половом признаке. Материнство - демократия женщин. Способность родить и воспитать ребенка, свойственна всем здоровым женщинам вне зависимости от расы, достатка, возраста (в определенных пределах). Данный факт имеет чрезвычайное значение.
10. Важно отметить также, что материнство остается принципом самоидентификации женщин даже и в современном обществе, десакрализовавшим материнство. Количество детей, рождаемых женщиной, снижается в развитых странах до одного - двух. При этом у женщин как социальной группы присутствует центростремительная тенденция оставаться единым целым на основании именно полового признака - принадлежности к своему полу. В качестве примера такой самоидентификации можно назвать борьбу за права женщин, развернутую суфражистками и феминистками.
Переставая быть матерями, женщины, тем не менее, объединялись именно на основании данной способности - способности к материнству. Симптоматичным в данном случае является то, что в настоящий момент феминистская мысль делает особый акцент именно на способности женщин к материнству как главной женской специфической черте. Теоретическая мысль феминизма в настоящий моменсегоднят борется только за то, чтобы элиминировать мужчину из процесса рождения и воспитания детей . Данное обстоятельство придает женскому движению окраску социальной борьбы. В указанной социальной борьбе женщины, кстати, наверняка одержат победу. Мужчины не имеют такого мощного и демократичного инструмента консолидации по половому признаку, как материнство, и, соответственно, трудно представить себе мужчин, фактически объединяющихся по половому признаку против другого пола.
11. Помимо указанного выше символического замещения материнства заботой о себе и своей половой жизни и выражения материнства в повышенном внимании к подготовке к материнству как к событию, женщины тяготеют сделать данное символическое замещение объектом коммуникативного события. Коммуникативным событием, то есть поводом для разговора, становится половая жизнь, замещающая собой материнство, психологические отношения в семье, здоровье . Опредмечивание символического замещения материнства в коммуникативной практике лишний раз подчеркивает его вторичный характер, по отношению к самому феномену материнства, не становящегомуся никогда коммуникативным событием.
12. Подводя итог вышесказанному, отметим, что дискурсу материнства присущи следующие отличительные особенности:
1. Материнство - демократия и самоидентификация женщин. Благодаря материнству женщины являются гомогенной социальной группой, объединенной по половому признаку.
2. Материнство - изначально таинственное явление, и в силу этого заставляет воспринимать женщину как мистическое, «особое иное», благоговейно относится к ней.
3. Материнство как социальный феномен возможно только в культурах с высоким развитием самосознания личности.
4. Материнство понимается как духовный акт в культурах, с наибольшим развитием самосознания и автономии личности. В наибольшей максимальной степени духовность материнства реализуется в христианстве. А наивысшее выражение идеи материнства - Богоматерь.
5. Материнство - определяет принадлежность женщины к «иному», и, таким образом, становится основанием для нигилистического отношения к женщине, реализующегося в позднее Средневековье, в Новое и Новейшее время.
6. Материнство десакрализуется и отчуждается от женщины в европейской культуре Новейшего времени.
7. Обратной стороной процесса десакрализации и демистификации отчужденного материнства является символическая сакрализация женской половой жизни в качестве повторяющегося ритуала, а также ритуализация сопутствующих ей психологических интерперсональных отношений.
Пример анализа текста, в рамках анализа дискурса материнства
1. Анализ дискурса материнства, как мы полагаем, должен подтвердить выдвинутые нами выше теоретические положения. Анализ дискурса материнства должен проводиться на практическом текстологическом материале, относящемся к различным историческим и культурным ситуациям реализации материнства.
2. В качестве примера, попробуем кратко проанализировать текст, относящийся к современному этапу развития дискурса материнства. Он относится к данному историческому моменту и отражает попытки американской научной мысли повысить роль женщины в истории, которая, как принято сегодня считать, была принижена в предыдущей научной и философской традициях. Речь идет о начале упоминавшегося выше коллективного труда ряда уважаемых американских авторов «The American People. Creating a Nation and a Society». Данная историческая работа, написанная в популярной форме, и выдержавшая за последнее десятилетие 7 переизданий, начинается с указания на роль женщин в Американской истории. Вначале говорится об английской королеве Елизавете I, затем о Изабелле Кастильской. И, наконец, о последней правительнице империи ацтеков, которую сами испанцы называли Изабелла.
«On the other side of the Atlantic resided an Aztec woman of influence, also called Isabella by the Spanish, who soon symbolized the mixing of her people with the Spanish. Her real name was Tecuichpotzin, which meant “little royal maiden” in Nahuatl, the Aztec language. The firstborn child of the Astec ruler Moctezuma II and Teotlaco, his wife, she entered the world in 1509 - before the Aztecs had seen a single Spaniard. But when she was 11, Tecuichpotzin witnessed the arrival of the conquistadors under Cortes. When her father was near death, he asked the conqueror to take custody of his daughter, hoping for an accommodation between the conquering Spanish and conquered Aztecs. But Tecuichpotzin was reclaimed by her people and soon was married to her father’s brother, who became the Aztec ruler in 1520. After he died of smallpox within two months, the last Aztec emperor claimed the young girl as his wife.But then in 1521, the Spanish siege of Tenochtitlan, the Aztec island capital in Lake Texococo, overturned the mighty Aztec Empire and soon brought Tecuichpotzin into the life of victorious Spanish. In 1526, she learned that her husband had been tortured and hanged for plotting an insurrection against Cortes. Still only 19, she soon succumbed to the overtures of Cortes, agreeing to join his household and live among his Indian mistresses. Pregnant with Cortes’s child, she was married off to a Spanish officer. Another marriage followed, and in all she bore seven children, al descendants of Moctezuma II. All became large landowners and figures of importance. Tecuichpotzin was in this way a pioneer of mestizaje - the mixing of races - and thus one of the leading Aztec women who launched the creation of a new society in Mexico.»
В приведенном фрагменте очевидно деконструируются две основные традиционные доминанты материнства - его сакральность и мистицизм. В данном случае материнство выступает отчужденно. По мнению исследователей, материнство в данном случае представляет интерес исключительно с точки зрения того, что благодаря многочисленным половым связям последней принцессы государства ацтеков был осуществлен социальный акт - смешение рас, положивших начало истории Нового Света. Данный факт, авторы работы считают достижением ацтекской принцессы. В этом смысле, сама она не рассматривается как женщина, обладающая частным правом осуществлять материнство. Материнство ей не принадлежит. При этом также большое внимание уделяется социальной мобильности ацтекской принцессы и ее коммуникативной открытости. Два указанных качества также видятся авторам исследования достоинствами принцессы.
Cписок литературы
Бодрийяр Ж. Общество потребления. Его мифы и структуры. М.: Культурная революция; Республика, 2006 - С. 132 - 203.
Герасимова К. Вербализация сексуальности: разговоры о сексе с партнерами // Биографический метод в изучении постсоциалистических обществ / Под ред. В. Воронкова, Е. Здравомысловой. СПб.: ЦНСИ, 1997. Вып. 5. С. 104-110.
Евдокимов П.Н. Женщина и спасение мира: О благодатных дарах мужчины и женщины. Мн.: «Лучи Софии», 2007 - 272 с.
Жеребкина И. Страсть: женское тело и женская сексуальность в России // Гендерн. исслед. 1998. № 1. С. 155-210.
Маслоу А. Мотивация и личность. СПб: Питер, 2007 - 352 с.
Смелзер Н. Социология. - М.: Феникс, 1998 - 688 стр.
Тёмкина А. К вопросу о женском удовольствии: сексуальность и идентичность // Мишель Фуко и Россия, сборник статей. М.: ИТД «Летний сад», 2001 - С.316 - 349.
Фрейд З. Очерки по психологии сексуальности. М. 1989 - С. 72 - 118.
Фуко М. История сексуальности. Забота о себе. М.: Рефл-бук, 1998.- 288 с.
Шпренгер Я., Крамер Г. Молот ведьм. Мю: Эксмо, 2008 - 480 с.
Jacoby Susan. The dumbing of America // Washington post, Sunday, February 17.
The American People. Creating a Nation and a Society / general editors, Gary B. Nash… [et al]. - 7th ed.2006 Pearson education