Курсовая работа
На тему:
«Образовательный потенциал в концепции социального капитала П. Бурдье»
Введение
Пьер Бурдье (01.08.1930–23.01.2002) – основатель новой социологической школы во Франции, самый известный за пределами своей страны французский социолог, создатель теории социального поля и теории габитуса. Французы говорят, что гении родятся в провинции и умирают в Париже. Биография П. Бурдье в этом смысле была классической. Учился он в По, работал сперва в Алжире, потом в провинциальном Лилле. В Париж переехал в 1964 году, а в 1981 году занял кафедру социологии в Коллеж де Франс. В 1993 году он получил золотую медаль Национального центра научных исследований. Это высшая награда, какой может удостоиться ученый во Франции. Пьер Бурдье был первым (и пока единственным) социологом, получившим эту награду. Этим, пожалуй, завершилась его формальная карьера, и после этого он все больше занимается общественными инициативами.
В своих исследованиях П. Бурдье сочетает подходы из области многих гуманитарных дисциплин (антропологии, истории, лингвистики, политических наук, философии, эстетики). Особенностью его работ является глубокое пренебрежение междисциплинарным делением, так как оно накладывает ограничения как на предмет исследования, так и на применяемые методы. «Главную задачу социологии Бурдье видит в выявлении наиболее глубоко скрытых структур различных социальных сред, которые составляют социальный универсум, а также механизмов, служащих его воспроизводству и изменению» [1].
В начале третьего тысячелетия, когда понятие «научно-технической революции» потеряло свою актуальность в силу того, что уже более ста лет развитие технологий постоянно происходит по экспоненте, одним из важнейших факторов, определяющих успех индивида, является его образование. В рамках тематики данной работы образование будет рассматриваться как социальный лифт, формирующий национальную элиту. Если национальная элита формируется по каким-то другим, не образовательным механизмам, то это ведет к деградации государства. На протяжении всей человеческой истории приходили в упадок государства, где элита формировалась по признаку происхождения, вырождались люди, или по признаку богатства, в сущности, государства, в конце концов, распадались. И образование, выявление наиболее способных, оснащение их соответствующими компетентностями – это наиболее эффективный, наиболее приемлемый и единственно возможный для современного общества путь развития.
В современном обществе образование – это один из способов продвижения по социальной лестнице. Эффективность образования как социального лифта варьируется от высокой в постиндустриальных странах и практически нулевой в традиционных обществах. Какова же ситуация в России? Последний глобальный «перекрой» социальной структуры российского общества происходил по принципу «кто сильнее, тот и прав» и, конечно, здесь не имелась ввиду сила ума. Молодежь 90-х годов двадцатого столетия вряд ли рассматривала образование как путь к успеху. Однако, «перекроенное» общество начало развиваться, повернув голову на Запад, и появилась ниша для института образования.
В период стабилизации стала очевидна проблема нехватки кадров по многим специальностям, необходимым для функционирования государства на базе рыночной экономики. Таким образом, вопрос о качестве образовательного потенциала всего населения страны, претендующей на лидирующие позиции на мировой арене, оказался далеко не последним.
1. Об истоках теории капиталов П. Бурдье
В настоящее время теория социальных структур является одной из наиболее разработанных областей в социологи, однако вплоть до первой половины двадцатого века эта область не была столь популярной. П.А. Сорокин пишет: «Насколько мне известно, после Декарта, Гоббса, Лейбница, Вайгеля и других великих мыслителей XVII века только Ф. Ратцель, Г. Зиммель и недавно Э. Дюркгейм, Р. Парк, Э. Богардус, Л. фон Визе и автор этих строк пытались уделить большее внимание проблеме социального пространства и другим вопросам, с ней связанным».
Идейным предшественником П. Бурдье в отношении его теории социальной структуры считается П. Сорокин и его теория социальной стратификации.
«Социальная стратификация – это дифференциация некой совокупности людей на классы в иерархическом ранге. Она находит выражение в существовании высших и низших слоев. Ее основа и сущность – в неравномерном распределении прав и привилегий, ответственности и обязанности, наличии или отсутствии социальных ценностей, власти и влияния среди членов того или иного сообщества. Конкретные формы социальной стратификации весьма разнообразны» [3].
Сорокин пошел дальше К. Маркса, определившего положение индивида в социуме как функцию от одной переменной – отношения к собственности на средства производства: «Конкретные ипостаси социальной стратификации многочисленны. Однако все их многообразие может быть сведено к трем основным формам: экономическая, политическая и профессиональная стратификация. Как правило, все они тесно переплетены. Люди, принадлежащие к высшему слою в каком-то одном отношении, обычно принадлежат к тому же слою и по другим параметрам; и наоборот» [3]. Важно отметить то, что теория социальной стратификации П. Сорокина более гибкая, она не обладает тот степенью общезначимости и общеобязательности, которая присуща классовому подходу К. Маркса: «взаимозависимость трех форм социальной стратификации далека от совершенства, ибо различные слои каждой из форм не полностью совпадают друг с другом. Вернее, они совпадают друг с другом, но лишь частично, то есть до определенной степени» [3].
Несмотря на тесную взаимосвязь форм стратификации, все-таки имеются исключения. Случаи отсутствия связи между высоким профессиональным статусом и низким экономическим и политическим являются следствием положительного влияния высокого образовательного потенциала на судьбу индивида. То есть именно в описании профессиональной стратификации мы обнаруживаем влияние уровня интеллекта у П. Сорокина на статус индивида в обществе. П. Сорокин выделяет две формы профессиональной стратификации: внутрипрофессиональная (стратификация внутри каждого профессионального класса) и межпрофессиональная (иерархия основных профессиональных групп). В обеих формах не последнее место отведено уровню интеллекта индивида.
Сорокин выделяет два основания межпрофессиональной стратификации, которые всегда были основополагающими вне зависимости от типа общества: «1) важность занятия (профессии) для выживания и функционирования группы в целом, 2) уровень интеллекта, необходимый для успешного выполнения профессиональных обязанностей. Социально значимые профессии – те, которые связаны с функциями организации и контроля группы». Он говорит, что организующие и контролирующие группы выполняют функцию «двигателя общества», от которого зависит движение общества в целом.
«Второй вид профессиональной стратификации представляет внутрипрофессиональная иерархия. Члены почти каждой профессиональной группы подразделяются по крайней мере на три основных слоя. Первый репрезентирует предпринимателей, или хозяев, которые экономически независимы в своей деятельности, которые сами себе «хозяева» и чья деятельность заключается исключительно или частично в организации и контроле своего «дела» и своих служащих. Второй слой репрезентируют служащие высшей категории, такие, как директора, менеджеры, главные инженеры, члены совета директоров корпорации и т.д.; <…> их профессиональная функция заключается не в физическом, а в интеллектуальном труде. Третий слой – наемные рабочие, которые, как и служащие высокого ранга, продают свой труд, но дешевле; будучи в основном работниками физического труда, они зависимы в своей деятельности» [3]. Здесь зависимость от уровня интеллекта у каждой группы разная. Если для предпринимателей и наемных работников физического труда он не является определяющим фактором в данной иерархии, то для служащих высшей категории высокий уровень интеллекта – непременное условие их нахождения на данной позиции. П. Сорокин отмечает важность наличия высокого уровня интеллекта для представителей высоких профессиональных слоев, но не детерминирует их положение данным фактором. То есть, для него наличие высокого уровня интеллекта не может стать причиной занятия высокого профессионального статуса, это просто одна из его отличительных характеристик. Автор теории социальной стратификации лишь указывает на несовершенство этой стратификации: «Сегодня в виде внутрипрофессиональной стратификации мы имеем новую форму профессионального феодализма, который реально существует и проявляется самым чувствительным образом как в разнице зарплат, так и в разнице социального положения, в зависимости от поведения, успеха, и очень часто счастье одного зависит от воли и расположения «хозяина»» [3].
Важной характеристикой всякого демократического общества является высокая степень его стратификации, «в новом обличье, но это все то же феодальное общество» [3].
2. О теории капиталов П. Бурдье
Широкое использование категории «капитал» в социологии стало возможным после выхода в свет книги Г. Беккера «Человеческий капитал» (1964 г.) [4]. В своей работе Г. Беккер осуществил расчет экономической эффективности образования. Для определения дохода от высшего образования из заработков тех, кто окончил колледж, он вычитал заработки тех, чье образование было ограничено рамками средней школы. Издержками образования считались не только прямые затраты, но и альтернативные издержки – упущенный доход за время обучения, или ценность затраченного на учебу времени. Отдачу от инвестиций в образование Г. Беккер рассчитал как отношение доходов к издержкам, получив примерно 12–14% годовой прибыли.
В рамках самого социологического поля наиболее влиятельным оказалось понятие «культурного капитала», введенного П. Бурдье в своей работе «Набросок теории практического действия» [5] (1972). По аналогии с «человеческим капиталом», под культурным капиталом понимались те преимущества, которые передаются элитами своим детям (навыки устной и письменной речи, эстетические ценности, умение взаимодействовать с людьми, ориентация на достижения в учебе) и расширяют возможности их социальной мобильности. Высокие требования школы, которым необходимо соответствовать, чтобы оставаться успешным, способствуют воспроизводству классового неравенства и дальнейшему накоплению культурного капитала в руках элит. Культурный капитал – это знание, позволяющее его обладателю понимать и оценивать различные типы культурных отношений и культурных продуктов. «Произведение искусства имеет смысл и представляет интерес только для того, кто обладает культурной компетентностью, то есть знает код, на котором закодировано художественное сообщение» [6]. После перевода книги П. Бурдье на английский язык эта концепция получила популярность в США. Известный американский социолог П. ДиМаджио, изучая академическую успешность американских студентов – выходцев из элиты, предложил в качестве способа измерения количества культурного капитала частоту контактов с «высокой культурой», имевших место в период детства и юности [7]. Оказалось, культурный капитал влияет на профессиональное продвижение после окончания высшей школы, а также на академическую успешность. Позднее сам П. Бурдье расширил число «социальных» видов капитала, введя в своем исследовании конфликтов среди французской профессуры после 1968 г. такие понятия, как «социальный и культурный капитал», «капитал академической власти», «капитал научного престижа», «капитал интеллектуального реноме», «капитал политической и экономической власти», наконец, «символический капитал».
Увлечение понятием капитала в социологии привело к появлению таких терминов, как «языковой капитал», «капитал доверия», «религиозный капитал», «юридический капитал» и даже «капитал самостоятельности» (способность самостоятельно принимать решения, которая делает сотрудника привлекательным для работодателей). По-видимому, оправданным было предостережение, высказанное еще в 1979 г. одним из сторонников концепции П. Бурдье, Полом ДиМаджио: «Понятие капитала превращается из мощного и точного орудия анализа в бессодержательную фигуру речи» [8].
П. Бурдье определял социальный капитал как «ресурсы, основанные на родственных отношениях и отношениях в группе членства» [9]. Но наибольшую известность понятие «социальный капитал» получило в расширительной трактовке Джеймса Коулмена, согласно которому это потенциал взаимного доверия и взаимопомощи, целерационально формируемый в межличностных отношениях: обязательства и ожидания, информационные каналы и социальные нормы [10]. По аналогии с физическим и человеческим капиталом, воплощенным в орудиях труда и обучении, которые повышают индивидуальную производительность, социальный капитал содержится в таких элементах общественной организации, как социальные сети, социальные нормы и доверие, создающие условия для координации и кооперации ради взаимной выгоды. Социальный капитал – это социальный клей, который позволяет мобилизовать дополнительные ресурсы отношений на основе доверия людей друг к другу. «Социальный капитал – это способность индивидов распоряжаться ограниченными ресурсами на основании своего членства в определенной социальной сети или более широкой социальной структуре… Способность к накоплению социального капитала не является индивидуальной характеристикой личности, она является особенностью той сети отношений, которую выстраивает индивид. Таким образом, социальный капитал – продукт включенности человека в социальную структуру» [11].
Понятие символического капитала у П. Бурдье первоначально обозначало примерно то же самое, что и «социальный капитал» Дж. Коулмена. Это тот кредит доверия, который облегчает любой акт социального обмена и об экономической выгодности которого принято молчать. В главе «Символический капитал» своей книги «Практический смысл» (1980) П. Бурдье пишет: «В рамках экономики, по определению отказывающейся признавать «объективную» суть «экономических» практик, т.е. закон «голого интереса» и «эгоистического расчета»… такой отрицаемый капитал, признанный в своей законности, а значит, не узнанный в качестве капитала (одной из основ такого признания может быть признательность – в смысле благодарности за благодеяния), – это и есть символический капитал, и в условиях, когда экономический капитал не является признанным, он, вероятно, наряду с религиозным капиталом образует единственно возможную форму накопления» [12]. Символический капитал – это «капитал чести и престижа, который производит институт клиентелы» [12]. И далее: «Зная, что символический капитал – это кредит, но только в самом широком значении слова, т.е. своего рода аванс, задаток, ссуда, которые одна лишь вера всей группы может предоставить давшему ей материально-символические гарантии, легко понять, что демонстрация символического капитала (всегда весьма дорогостоящая в экономическом плане) составляет, вероятно повсеместно, один из механизмов, благодаря которым капитал идет к капиталу» [12].
Однако, изначальная путаница между «символическим» как особым видом капитала и символическим характером самого производства любой ценности привела в конце концов к тому, что на сегодняшний день в научной литературе бытуют несколько трактовок символического капитала, причем самая общая из них принадлежит самому П. Бурдье: «Символический капитал… – любая собственность, любая разновидность капитала, воспринимаемая социальными агентами, категории восприятия которых таковы, что позволяют им знать о ней, замечать ее, придавать ей ценность» [13].
Например, некоторые исследователи считают символический капитал видом культурного, другие, наоборот, культурный капитал относят к одной из важнейших форм символического капитала. В ряде случаев путаница возникает потому, что и культурный, и символический капитал основаны на знании: в первом случае это полученное образование и общая культурная компетентность, во втором – экспертное влияние, т.е. власть, основанная на знании и признании авторитетности этого знания другими людьми [14].
3. Образовательный потенциал и концепция социального капитала П. Бурдье
Образование, по П. Бурдье, – это поле, более остальных ориентированное на воспроизводство, учитывая то, что агенты достаточно компетентны для такого воспроизводства. П. Бурдье рассматривает его как составляющую культурного капитала агента. «Культурный капитал может выступать в трех состояниях: инкорпорированном состоянии (embodied state), т.е. в форме длительных диспозиций ума и тела; объективированном состоянии (objectified state) – в форме культурных товаров (картин, книг, словарей, инструментов, машин и т.д.), являющих собой отпечаток или воплощение теорий или их критики, некоторого круга проблем и т.д.; наконец, институционализированном состоянии (institutionalized state), т.е. в форме объективации» [15].
Объективированное состояние культурного капитала косвенно связано с образовательным потенциалом, тогда как инкорпорированное и институционализированное – две стороны явления образовательного потенциала индивида.
Капитал представляет собой «власть над полем». «Отдельные виды капитала, как козыри в игре, являются властью, которая определяет шансы на выигрыш в данном поле. Объем культурного капитала (то же самое с соответствующими изменениями относится к экономическому капиталу) определяет совокупные шансы на получение выигрыша во всех играх, где задействован культурный капитал и где он участвует в определении позиции в социальном пространстве (в той мере, в какой эта позиция зависит от успеха в культурном поле)» [1].
Инкорпорированное состояние культурного капитала
. Накопление культурного капитала предполагает «процесс воплощения в телесные формы, инкорпорирования» [15]. Поскольку этот процесс предполагает усилия по освоению и ассимиляции, он требует затрат времени, прежде всего самого «инвестора». Следовательно, «наименее неточными измерениями культурного капитала являются те, которые в качестве стандарта избирают временную продолжительность приобретения искомых свойств, – конечно, при условии, что последняя не сводится к продолжительности обучения в школе, а принимается во внимание также и более ранее домашнее образование» [15].
Культурный капитал ввиду того, что он является неотъемлемой частью личности, не может мгновенно передаваться другому лицу посредством акта дарения или наследования, обмена или покупки. Поэтому использование культурного капитала ставит определенные задачи перед владельцами экономического или политического капиталов, например, каким образом можно купить и сконцентрировать этот капитал?
П. Бурдье считает, что «наиболее влиятельный принцип символического действия культурного капитала, без сомнения, таится в логике его передачи. С одной стороны, процесс присвоения объективированного культурного капитала и время, необходимое для осуществления этого процесса, зависят главным образом от культурного капитала, инкорпорированного в семье в целом <…>. С другой стороны, первоначальное накопление культурного капитала (как условие быстрого и легкого накопления всех типов полезного культурного капитала) начинается сразу же, без задержки и напрасной траты времени только у детей в семьях с уже имеющимся мощным культурным капиталом» [15]. Это значит, что передача культурного капитала является наиболее скрытой и, следовательно, наименее контролируемой формой передачи капитала по наследству, из-за чего приобретает пропорционально больший вес в системе стратегий воспроизводства. Связь между экономическим и культурным капиталом выражается в наличии или отсутствии у индивида свободного от экономической необходимости времени, которое он может потратить на накапливание культурного капитала.
Институционализированное состояние культурного капитала.
Объективация культурного капитала несколько нейтрализует его свойство неотъемлемости. «При наличии академической квалификации, сертификата о культурной компетенции, наделяющего своего владельца конвенциональной, непреходящей и юридически гарантированной ценностью по отношению к культуре, возникает социальное таинство, которое порождает форму культурного капитала, относительно независимую от своего владельца и даже от самого культурного капитала, которым он распоряжается в данный момент времени» [15]. В этом и заключается сущностное различие между официально признанной компетентностью и просто культурным капиталом, которому постоянно требуется доказывать свои права.
Академическая квалификация также делает возможным сравнение квалификаций его владельцев и даже их замену. «Более того, она позволяет установить пропорции обмена между культурным и экономическим капиталами посредством гарантирования денежной стоимости данного академического капитала. Этот продукт превращения экономического капитала в культурный капитал устанавливает (в терминах последнего) ценность (value) владельца данной квалификации относительно других владельцев квалификаций и (посредством этой же операции) денежную стоимость (value), на которую ее можно обменять на рынке труда (академические инвестиции не имеют смысла, если нет объективной гарантии подразумеваемого или минимального уровня их обратной конвертации (reversibility of the conversion))» [15]. П. Бурдье отмечает, что культурный капитал в последнее время все чаще достигает своего наиболее действенного состояния только когда он превращен в капитал квалификаций.
Можно отметить некоторую необходимую долю конвертации институционального состояния культурного капитала в социальный капитал: какую бы академическую квалификацию не приобретал индивид, он всегда в процессе такого приобретения обзаводится новыми социальными связями, причем как с представителями научного поля, так и со своими коллегами (товарищами по группе, факультету и т.п.).
Интересно замечание П. Бурдье относительно последствий усиления позиций образовательной системы: «Когда образовательная квалификация, наделенная силой официального признания, становится условием легитимного доступа ко все большему числу позиций, особенно господствующих, образовательная система все в большей степени стремится лишить семью монополии на передачу власти и привилегий, а также, помимо прочего, и возможности выбора своих законных наследников из числа детей разного пола и данного при рождении статуса» [15]. Образовательная система, являющаяся одним из мощнейших социальных институтов современного общества, ввиду своего развития с необходимостью вбирает в себя функции других социальных институтов, в том числе религии и семьи. «Чем более затруднена официальная передача капитала, чем больше препятствий она встречает, тем более важными для воспроизводства социальной структуры оказываются последствия его скрытого оборота в форме культурного капитала. Границы образовательной системы как инструмента воспроизводства, способного скрывать собственную функцию, как правило, расширяются, а вместе с этим возрастает и степень унификации рынка социальных квалификаций, дающих право занимать редкие позиции» [15].
4. Российские исследователи об образовательном капитале
Ю. Быченко рассматривает образовательный капитал как составляющую культурного капитала человека, кроме образовательного капитала в культурный капитал он включает также интеллектуальный капитал, морально-нравственный капитал, символический капитал, социальный капитал [16].
«Образовательный капитал – это совокупное образовательное богатство человека в форме его образовательной культуры (личная собственность обладателей дипломов и ученых степеней)» [16].
Индивидуальный культурный человеческий капитал проявляется как деятельная реализация культуры индивида, «превращение реконверсии качественных характеристик», носителем которых он является, в основополагающий фактор доступа к обладанию социальным профессиональным статусом, экономической властью, доходами.
Сами по себе культурные ценности, воплощенные в сознании людей, как и сама культура не представляют собой человеческий капитал. Они – лишь потенциальная форма проявления человеческого капитала. «Использование человеком своего культурного потенциала в процессе социального действия (то есть такого действия, «которое по предполагаемому действующим лицом или действующими лицами смыслу соотносится с действием других людей и ориентируется на него») еще не реализует его в качестве человеческого капитала. Данное превращение может быть осуществлено только в результате социального действия, позволяющего индивиду стать субъектом труда и занять соответствующую своему культурному уровню профессиональную нишу, позволяющую получить не только социальный профессиональный статус, но и доступ к дополнительным доходам, превышающим затраты, связанные с простым воспроизводством работника и его семьи» [16].
«Только при определенных условиях деятельного использования культурные ценности, воплощенные в человеке, изменяют его профессиональный статус, превращаются в культурный капитал. «Культурные потребительные стоимости превращаются в культурный капитал, лишь будучи вплетенными в такие общественные отношения, при которых они становятся источником экономической власти их собственника над другими участниками социального взаимодействия». Поэтому проявления человеческих свойств в форме культурного капитала осуществляются в рамках всей совокупности социальных отношений общественного воспроизводства через систему рационального социального осмысленного действия человека, то есть, говоря словами М. Вебера, доступного пониманию социального действия. Тот или другой уровень рационального осмысленного действия с целью получения выгоды и представляет собой социальное проявление свойств и характеристик человека в форме человеческого капитала» [16]. Внешне реализация культурных человеческих способностей и возможностей в форме человеческого капитала может быть интерпретирована как «рациональная очевидность».
Иными словами, деятельная реализация культурного потенциала человека в виде, доступном интеллектуальному пониманию, представляет собой культурный человеческий капитал. «Она может, с определенной долей абстракции, быть выражена в математических или логических положениях. Так, инвестиции в социальные институты, формирующие культурный человеческий капитал, математически или логически связаны с его накоплением в системе общественного воспроизводства и характером социальных взаимодействий» [16].
Цели и ценности, на которые ориентирована деятельная реализация человеческих способностей и возможностей, мы понять в полной мере не можем, «хотя в ряде случаев способны постигнуть их смысл интеллектуально, а значит выразить в терминах денежных, стоимостных, моральных, этических, психологических систем и объяснительных моделей». Поэтому культура, носителем которой является индивид, становится культурным капиталом постольку, поскольку она в системе социальных отношений позволяет ее носителю в конечном итоге получить через профессиональную деятельность социальные (моральные, этические, психологические, с
Профессиональная деятельность реализует потенциальный человеческий капитал в реально используемый и предопределяет социальное положение индивида, она реализует трудовые способности и отражает принадлежность людей к определенному социальному слою. «Характеристиками каждого из профессиональных социальных слоев являются: применение умений и навыков, основанное на специфическом теоретическом системном знании; наличие специализированного образования и обучения этим умениям и навыкам; имеющаяся особая профессиональная компетентность, подтвержденная сданными экзаменами; специфика определенным образом упорядоченного кодекса поведения, обеспечивающая профессиональную схожесть; выполнение формально очерченных служебных обязанностей» [16].
Важнейшие критерии общественной стратификации определяются через призму наличия у человека профессиональных свойств в контексте стратификационной системы, в которой человек занимает место одновременно в разных социальных группах. «Относительно важнейшего достигнутого статуса общество объективно стратифицируется по уровню образования. Занятие человеком профессионального статуса в современных условиях осуществляется через получение требуемой для профессиональной деятельности компетентности, которая достигается только с помощью продвинутого формального образования, которое сосредоточено сегодня в академических условиях» [16].
В современных условиях возникает новая идеология, воплотившая желание членов общества через образовательные институты достигать «неаскриптивного статуса». «Достигнутый человеком уровень образования открывает ему доступ к соответствующим видам деятельности, профессиям, специальностям, должностям. Именно в этом смысле система образования может рассматриваться как фактор социальной мобильности, как один из наиболее массовых каналов социальных перемещений», – пишет И. Монина в своей работе «Роль образования в социальной мобильности современного российского общества». Идеология промышленной революции возвысила «преследование индивидами собственных интересов» (тем самым и интересов семьи) во имя улучшения своего материального положения. Идеальным участником этой конкурентной системы был «самостоятельно пробившийся человек», сумевший соединить свои врожденные способности с возможностями, открываемыми конкурентной рыночной системой» [17].
Итак, образовательный человеческий капитал отражает процессы трансформации образовательного и профессионального пространства работника. Эти процессы определяют постоянное совершенствование потенциальных интеллектуально-образовательных возможностей субъектов труда, профессиональное накопление данного совершенствования, ведущего к социальной профессиональной мобильности, повышению результативности трудовой деятельности, структурным сдвигам в обществе. Взаимодействуя с образовательным пространством, человек фактически формирует свой трудовой потенциал, «данный процесс представляет собой конструирование каналов образовательной и профессиональной мобильности – возможностей профессионального накопления развивающегося интеллектуально-образовательного потенциала субъекта труда» [16].
Трансформация образовательного пространства отражает развитие интеллектуально-образовательного потенциала человека – формирование его потенциального человеческого капитала. Оно включает в себя все этапы образовательной подготовки в рамках социальных институтов семьи, детского сада, школы, училища, техникума, вуза. «Использование потенциальных возможностей человека для достижения профессионального статуса и карьерного роста представляет собой превращение потенциальных интеллектуально-образовательных возможностей человека в функционирующий общественно накопленный интеллектуально-образовательный человеческий капитал» [16].
Люди, занимая определенное место в профессионально-квалификационной структуре, постоянно стремятся к улучшению своего положения, что сопровождается их переходом из одной общественной страты в другую, совершенствованию совокупной общественной структуры. Данные процессы определяются понятием социальной мобильности, которая может рассматриваться на индивидуальном, групповом, общественном уровне. Она может отражать движение без изменения стратификационной группы, куда входит индивид, то есть, смену места профессиональной работы, принципиально не меняющую уровня доступа работающего к экономическим ресурсам, доходу и не приводящую к изменению его социального статуса.
«Таким образом, в современных условиях важнейшим критерием формирования структурных элементов общества становится собственность индивида на человеческий капитал – важнейший ресурс, дающий человеку неравную возможность доступа и участия в профессиональной трудовой деятельности, неравный вклад в совместные трудовые действия, неравную результативность трудовых действий, неравные экономические результаты труда, и как итог – неравные доходы и доступ к материальной собственности и потреблению» [16].
Поэтому владение неоднородным человеческим капиталом приводит к расслоению общества относительно участия его членов в социально неоднородной профессиональной деятельности и социально неоднородном потреблении, а также к воспроизводству социально неоднородных духовных и материальных потребностей людей.
В этой связи важно отметить, что воспроизводство социального неравенства и воспроизводство человеческого капитала выступают стратегически однородными процессами, осуществляющимися в структурах нематериального производства общества, и поэтому можно говорить, что «система образовательного целевого развития человека является в то же время системой социального расширенного воспроизводства культурного человеческого капитала, определяющая структурно изменяющийся процесс воспроизводства социального неравенства в обществе» [16].
Социальная неоднородность собственников человеческого капитала представляет собой не только различия в способностях и потребностях членов общества, но и различия в возможности удовлетворения и развития материальных и духовных потребностей как основе расширенного воспроизводства человека в структуре всякого рода его деятельности, в том числе и производительной. «Поэтому те или другие носители человеческого капитала – это не только какая-либо общественная группа, это социальная страта, отражающая иерархическое ранжирование общества относительно общих условий существования и причинно-следственных связей в специфике их жизнедеятельности. Поэтому формирование человеческого капитала и появление в нем качественных сдвигов представляет собой основу совершенствования социальной структуры общества, перехода одного социального слоя в другой, совершенствование и появление новых общественных слоев» [16].
Переход к каждому новому уровню человеческого капитала приводит к определенному этапу формирования и накопления капитала, росту результативности трудовой деятельности, изменению социальной структуры человеческой жизнедеятельности, а значит, и к социальному переструктурированию всего общества. «Происходит изменение социальной структуры общества, совершенствование деятельной характеристики того или иного общественного слоя, закрепления его качественных характеристик, способностей. Те или иные виды деятельности закрепляются совокупностями людей, проявляющиеся в их отношениях с другими людьми в процессе создания духовных и материальных благ, способствующих развитию дальнейшей их жизнедеятельности» [16]. И в результате процесса формирования человеческого капитала совершенствуется общественная структура. Наблюдается взаимосвязанность и взаимообусловленность данных социальных процессов.
Критерий стратификации общества относительно реально задействованного человеческого капитала имеет социальную и экономическую определенность. «Социальная определенность заключается в дифференциации общества по критерию профессиональной групповой принадлежности индивидов с учетом уровня задействованности их потенциального человеческого капитала. Экономическая определенность отражает экономическую результативность накопления потенциального человеческого капитала в системе общественного воспроизводства: «размеры получаемых доходов и достигнутый уровень жизни, масштабы накопленной личной собственности и производственного капитала»» [16].
Процессы перехода от коммунизма к демократии потребовали от населения России выработки новых моделей социально-экономического поведения, адаптации к новым условиям жизнедеятельности, мобилизации всех имеющихся индивидуальных ресурсов. «Обесценивание доходов и сбережений граждан в начале 1990-х годов поставили их перед необходимостью опираться исключительно на собственные знания, умения и способности, то есть на нематериальные ресурсы адаптации, которые накапливаются в ходе социализации и не могут быть «отчуждены» никакими социальными экспериментами» пишет Е.М. Авраамова в своем исследовании «Образование как адаптивный ресурс населения» (Проблемы доступности высшего образования, Независимый институт социальной политики, М., 2003 г., с. 90–102). К нематериальным адаптационным ресурсам автор относит: достигнутый уровень образования, уровень профессиональной квалификации, возможность обращения к широкому набору культурно-информационных каналов и широта и плотность социальных связей.
Данные, полученные в ходе исследования, свидетельствуют о том, что образование является базовым ресурсом, на основе которого формируется весь ресурсный потенциал человека. С достижением высшего образования возможности развития прочих адаптационных ресурсов заметно возрастают (см. табл. 1).
Таблица 1. Композиция высокоразвитых адаптационных ресурсов в зависимости от уровня образования
| Уровень образования |
Доля респондентов, обладающих высокоразвитым адаптационным ресурсом |
||
| Профессиональный капитал |
Информационно-культурный капитал |
Социальный капитал |
|
| Высшее |
39 |
44 |
17 |
| Отсутствие высшего |
18 |
7 |
7 |
Высокий профессиональный уровень и обладание развитым социальным капиталом вдвое чаще достигается при условии наличия высшего образования, информационно-культурный капитал развивается преимущественно на базе высокоразвитого образовательного капитала. С этим связан рост потребности в получении высшего образования.
«После некоторого сокращения в первые годы реформ, начиная с 1994 г., отмечается ежегодный рост числа студентов, причем с каждым годом увеличение спроса становится все более настоятельным. В результате в 2000 году доля студентов на 1000 населения увеличилась по сравнению с 1990 годом в 1,7 раза. При этом растет платежеспособный спрос: наряду с повсеместными и неизбежными затратами на поступление в вуз и «потерянными заработками» полностью оплачивали в 2000 году свое обучение почти 600 тыс. студентов, тогда как в 1992 году возможностями полностью или частично платного обучения воспользовались немногим более 250 тыс. человек» [18].
Интересно отметить, что «при средних показателях дохода (от одного до двух прожиточных минимумов) отсутствуют значимые различия в возможностях получения высшего образования. Вместе с тем в крайних группах зависимость получения образования от материального положения семьи проявилась в полной мере: в низкодоходной группе шансы доступа к высшему образованию сокращаются вдвое, а в группах с высоким доходом вырастают более чем в три раза. Тем не менее, вряд ли возможно говорить о наличии порога доступности высшего образования, определяемого уровнем дохода, так как более 30% представителей низкодоходной группы получают высшее образование» [18]. Итак, вопреки бытующему мнению, относительно низкий достаток при существующей на сегодня системе представления высшего образования не является преградой для получения детьми вузовского диплома.
Сегодня образование не является универсальным критерием социальной идентичности. «Среди тех, кто получает высшее образование, более 80% считают его ресурсом повышения социального положения, и только пятая часть данной группы не склонна рассматривать образование в этом качестве. Но в другой группе достаточно большее число (41%) не видят в повышении уровня образования способа подняться по социальной лестнице. С другой стороны, 59% тех, кто не получает высшего образования, видят преимущества образования, но другие факторы доступности ограничивают возможности его получения. Здесь, видимо, сосредоточен резерв расширения доли высокообразованных членов общества» [18]. Лишь половина респондентов рассматривают образование как более значимый ресурс по сравнению с другими адаптационными ресурсами (социальные связи, поддержка семьи).
Основные выводы исследования:
– образование является значимым адаптационным ресурсом, роль которого возрастает в последние годы;
– «в сложившихся социально-экономических условиях достаточно сложно добиться успеха даже при условии наличия высшего образования;
– в случае, если высокий уровень образования дополняется другими высокоразвитыми адаптационными ресурсами, шансы достичь высоких материальных и статусных позиций резко возвышаются;
– высшее образование является необходимым базовым уровнем для наращивания других адаптационных ресурсов;
– спрос на высшее образование постоянно растет, что связано с пониманием его роли в достижении высоких позиций;
– доступность высшего образования ограничивается не только материальными, но и другими факторами, главными из которых являются территориальные, статусные и адаптационные. Эти факторы должны учитываться при разработке и реализации государственной политики в сфере образования» [18].
Таким образом, оценка образовательного потенциала (капитала) как средства воспроизводства и повышения социального статуса индивида российскими исследователями весьма схожа с взглядом П. Бурдье. Разница заключается в упоре российских исследователей на бурные трансформационные процессы в становлении и развитии российского общества после распада Советского Союза.
Россия обладает развитой устойчивой сетью образовательных учреждений различных уровней, в которых сосредоточены высокопрофессиональные кадры профессорско-преподавательского состава. Их потенциал достаточен для решения задач, обеспечивающих запросы населения в получении всех направлений образования.
Государственные образовательные учреждения в силу объективных условий не могут обеспечить удовлетворение желаний всех граждан в получении искомого образования. Эту естественную нишу заполняют негосударственные образовательные учреждения. Некоторая снисходительная настороженность к НОУ с течением времени снимается успешной практикой функционирования последних. Стало очевидным, что организаторы НОУ в большей степени выступают государственниками, создавшими условия для молодежи найти свое место и обеспечить заметное число рабочих мест для высокопрофессиональных специалистов. Последнее обстоятельство важно, т. к. сохранился достаточный контингент преподавателей в России и не покинул ее в поисках решения материальных проблем. Это обстоятельство имеет непреходящее значение.
Образование НОУ приняло массовой характер. Судить о достоинствах и погрешностях каждого из них может только потребитель своим выбором того или иного образовательного учреждения. И все-таки стали очевидными некорректные действия представителей НОУ, уводящие от истинного положения дел в организации и содержании учебного процесса, состояния материальной базы и особенно кадрового обеспечения, перспектив будущего специалиста. В селах и весях возникают многочисленные образования, филиалы, представительства, не имеющие лицензии и аккредитации.
Широкая сеть образовательных учреждений не порок, если подкреплена соответствующей материальной базой и кадровым обеспечением. Регулирование развития их – задача единого органа. Ясно, что обман в образовательной деятельности несовместим со статусом учебного заведения.
Не может быть двойного стандарта: для государственных и негосударственных учебных заведений. Образовательное учреждение любого типа должно обеспечивать подготовку специалистов отвечающих требованиям времени.
Качество подготовки определяется многими компонентами, важнейшим из которых является издание учебно-методической литературы, что обеспечит не только сокращение материальных затрат учебных заведений, но повысит уровень методических изданий. Можно было бы определить специализацию учебных заведений различных уровней в подготовке методических пособий. Тем самым удастся избежать возможной монополизации дела в отдельных руках.
Качество специалистов высшего звена по заочной системе образования целесообразнее сосредотачивать в специализированных вузах. Такая интеграция позволит повысить качество подготовки специалистов с учетом специфики работы.
Образовательный потенциал страны несравнимо выиграет, если заинтересованные «хозяйственные» органы и организации будут составлять единое целое с учебными заведениями в определении мест практики, постоянном совершенствовании материальной базы. Специалиста необходимо готовить для конкретного производства по заказу последнего. Например, юристов готовят сотни вузов, для отраслей же хозяйства необходимы конкретные специалисты.
Учебные заведения – центры подготовки не только специалистов, они формируют патриотов России. Весь процесс должен проходить в добротных материальных условиях. В связи с этим образовательные учреждения, особенно аккредитованные, должны быть поддержаны в улучшении материальной базы (выделение зданий или их частей). Целесообразно на договорных началах создать постоянно действующие вузовские оздоровительные комплексы для студентов и преподавателей.
Введение платного образования, сокращение бюджетных мест в вузах приводит студентов к необходимости воспользоваться образовательным кредитом для получения высшего образования. На сегодняшний день ситуацию с доступностью образовательного кредита нельзя назвать даже удовлетворительной. В России нас, конечно, есть несколько банков, где можно получить такие кредиты, но под огромные проценты (17–20 процентов) и на довольно короткий срок (6–14 лет). Банкиры неохотно предоставляют такие услуги, их пугают невозвраты, им нужны гарантии.
В Госдуме прошел «круглый стол», на котором законодатели и банкиры обсуждали международный опыт государственной поддержки образовательного кредита. Как напомнил президент Ассоциации региональных банков России, зампред Комитета ГД по кредитным организациям и финансовым рынкам Анатолий Аксаков, в августе 2006 года правительство одобрило проект Концепции государственной поддержки образовательного кредитования, подготовленный минобрнауки. В течение 2007–2010 годов проводится эксперимент по предоставлению такой поддержки.
Согласно концепции, будут выдаваться три вида образовательных кредитов. Основной кредит студенты будут получать для оплаты обучения в вузах. Сумма этого кредита составит 140 тысяч рублей в год. Второй вид кредита – дополнительный, предназначенный для получения студентами дополнительного образования. Его сумма определена в 70 тысяч рублей в год. Третий вид кредита – сопутствующий. Студенты могут получить его для оплаты сопутствующих расходов – «на жизнь». Размер такого кредита, как ожидается, составит в среднем 4,5 тысячи рублей в месяц.
Главная проблема создания массовой системы образовательных кредитов – распределение кредитного риска, убежден Аксаков. С точки зрения банка, сохранение за ним 90 процентов кредитного риска не отменяет необходимости привлечения поручителей (двух и более). Таким образом, получателями кредитов становятся не студенты, а их родители, которые подтверждают свою платежеспособность текущими зарплатами, либо закладывают квартиру. Оптимальный вариант, по которому, кстати, в настоящее время выдано большинство образовательных ссуд, – кредит под поручительство юридического лица. Например, компании, в которой работает заемщик.
Второй важный вопрос, по словам Аксакова, – как организовано рефинансирование кредитов, так как это долгосрочные кредиты на 10–15 лет. По срочности они приближаются к жилищным (ипотечным) кредитам. Однако их кардинальное отличие состоит в отсутствии такого надежного обеспечения, как залог недвижимости.
И все же, по мнению Аксакова, для построения системы образовательного кредита необходимо использовать опыт именно ипотечного кредитования. Во главе этой системы может стоять орган, похожий на АИЖК (американская модель) или госбанк развития (немецкая модель).
Заключение
Образовательный капитал на сегодняшний день является одним из важнейших общественных и индивидуальных ресурсов. Образование дает не только знания и умения, составляющие основу интеллектуального капитала, но и определенный престиж в обществе.
Можно выделить следующие свойства образовательного капитала:
1. Образовательный капитал неотчуждаем и, соответственно, неликвиден. Если человек располагает неиспользуемыми материальными ресурсами, он может сдать их в аренду, взять ссуду под залог этих материальных ценностей, в конце концов – законсервировать до лучших времен, что невозможно по отношению к интеллектуальным способностям и знаниям.
2. Образовательный капитал не может хранится без изменения. Он существует только в текущее время, и время, в течение которого он не использовался, упущено навсегда.
3. Интеллектуальные ресурсы являются ресурсами двойного назначения. Они используются не только в производственной (экономической) деятельности, но и в повседневном обиходе, в жизни, идущей за границами рабочего времени. Поэтому инвестиции в формирование интеллектуальных ресурсов, как и человеческого капитала вообще, не отделимы от расходов на потребление.
4. Так же как и другие виды человеческого капитала, интеллектуальные ресурсы личности двойственны с точки зрения их рыночной стоимости. Лейф Эдвинссон вводит, в частности, понятия «базовая стоимость человеческого капитала» и «потенциальная стоимость человеческого капитала». Базовая стоимость человеческого капитала рассматривается как дисконтированная рыночная стоимость будущего дохода, на которую ориентируется индивид, определяя целесообразность инвестиций в образование. Потенциальная стоимость человеческого капитала – это та стоимость, на которую ориентируется предприниматель, нанимающий индивида, то есть арендующий его человеческий, в частности интеллектуальный, капитал. При формировании цены рабочей силы на рынке труда она зависит от доходности ресурса труда и издержек предпринимателя на его оплату.
5. В процессе формирования интеллектуальных ресурсов задействованы врожденные и сформированные в процессе воспитания способности личности. Интеллектуальный капитал имеет определенные врожденные психологические предпосылки. Наряду с этими общими свойствами, характерными для человеческого капитала, интеллектуальный капитал обладает рядом специфических особенностей. Такими специфическими для интеллектуального капитала чертами являются: 1) старение знаний, 2) соотношение явного и неявного знания в структуре интеллектуальных ресурсов личности.
Долговременные знания даются человеку академическим базовым образованием, которое требует достаточно долгого периода и финансируется семьей и государством. Кратковременные знания требуют гораздо более короткого периода обучения, которое финансируется самим работником и (или) работодателем. Оба эти типа знания характеризуются различной экономической отдачей. Кратковременные знания могут и должны окупаться за короткий срок, в противном случае затраты на их приобретение оказываются бесполезными в силу устаревания. Долговременные знания имеют весьма продолжительный цикл отдачи.
Особенности процесса приобретения и использования знания определяют связь индивидуума с организацией, интеллектуальный капитал которой он формирует. С одной стороны, работник нуждается в организации, особенно в силу продолжающейся специализации знания, которое может быть применено только в организации и через организацию. С другой стороны, работник квалифицированного труда, знания и умения которого образуют его уникальный капитал, значительно отличается от обычного промышленного рабочего. Его капитал (знания) и средства производства (интеллектуальные инструменты анализа, синтеза, моделирования и т.п.) ставят его в положение внутреннего предпринимателя.
Подводя итог сказанному, хотелось бы отметить, что по согласованным оценкам отечественных (Российская инженерная Академия, Ассоциация инженерного образования России, Лига независимых ученых России) и зарубежных (Всемирный банк реконструкции и развития) экспертов существующая в России интеллектуальная собственность в 10 раз превосходит по стоимости российские основные фонды.
По оценке экспертов Ассоциации инженерного образования России в инженерных вузах и научных организациях при них на сегодня накоплено свыше 40 тыс. высоких технологий, наукоемких разработок и законченных проектов на научно-техническую продукцию.
Среди этого богатства около половины предлагаемых инженерными вузами разработок способны привести к удесятирению вклада в течение 5 лет. Понятно, что такой огромный доход в производственной деятельности могут обеспечить только высокоэффективные науко- и образовательно-емкие разработки мирового уровня. Для оплодотворения этой части высокоэффективного капитала инженерных вузов России достаточно привлечения около 20 млрд. долларов, около 2% свободных капиталов мира.
В отечественный и международный технологический и ноу-хау трансферт вовлечена лишь незначительная часть российских интеллектуальных ресурсов. Это объясняется неразвитостью инфраструктуры трансферта созданных интеллектуальных ценностей в товар, существенными различиями между Россией и другими странами в нормативной базе и сложившейся практике, объективными сложностями в торговле технологиями и ноу-хау, необходимостью, как правило, комплексной поставки высокой технологии и обученных кадров в силу её образовательно-ёмкого характера.
«Потери мирового сообщества, вынужденного использовать устаревшие технологии или вести научно-исследовательские и опытно-конструкторские разработки по тем проблемам, по которым в России уже найдены технологические и технические решения, измеряются многими миллиардами рублей».
Список литературы
[1] Бурдье П.
Социология политики: Пер. с фр. / Сост., общ. ред. и предисл. Н.А. Шматко./ – М.: Socio-Logos, 1993. – 336 с.
[2] П. Сорокин. Человек. Цивилизация. Общество. М.: Политиздат, 1992. Геометрическое и социальное пространство.
[3] П.А. Сорокин Социальная стратификация и мобильность (Человек. Цивилизация. Общество. 1992).