Философия управления

Министерство образования Российской Федерации

Институт по переподготовке и повышению квалификации преподавателей гуманитарных и социальных наук при Ростовском государственном университете

Таганрогский государственный радиотехнический университет

ФИЛОСОФИЯ УПРАВЛЕНИЯ

(эссе)

В.С. Поликарпов

Изд-во ТРТУ

Ростов-на-Дону – Таганрог 2001

ББК 87.6:65.050.9(2): 7/8

П 49

Рецензенты:

доктор философских наук, профессор В.Е. Давидович

доктор технических наук, профессор Г.В. Горелова

Поликарпов В.С. Философия управления. Ростов-на-Дону – Таганрог: Изд-во ТРТУ. В монографии рассматривается одна из неразработанных проблем науки, касающаяся философских основ современного управления. Автор на основе привлечения богатого материала анализирует различные восточные и западные концепции и теории управления социумом и повелением человека, в основе которых лежат различные философские схемы и подходы, и предлагает оригинальный концептуальный каркас, позволяющий выстроить современную теорию управления обществом.

Рассчитана на научных работников, специалистов по управлению, аспирантов, студентов вузов и всех интересующихся проблемой управления.

Д-01(03)-2001

ISBN 5-8327-0091-0© Поликарпов В.С.

СОДЕРЖАНИЕ

Введение

1. Управление в мире общественных насекомых: философия спонтанности

2. Управление в императорском Китае: органицистская философия

3. Управление в Римско-католической церкви: философия теократического управления

4. Управление в фашистской Германии: эклектическая философия управления

5. Управление в Советском Союзе: механицистская философия управления

6. Управление на современном Западе: на пути к органицистской философии управления

7. Многообразие теоретических и философских концепций управления современным обществом

8. Темпоральный характер управления социумом и человеком

9. Философия спонтанности – основа концепции интегрального управления социумом

Вместо заключения. Философия управления – философия безопасности

Посвящается моей незабвенной матери Александре Никифоровне

ВВЕДЕНИЕ

В начале XXI столетия для общественного сознания характерно смешение целого ряда тревог и надежд, вызванного значительными изменениями, которые влекут за собой вызовы и трудности, ставят новые проблемы. Современные общества Запада, Востока и России вступили в полосу хаотических перемен, в зону мегарисков, в эпоху различного рода кризисов (цивилизационного, антропологического, системно-экономического, экологического и др.), осложняемого глобализацией общественных процессов[1]
. Немаловажным фактором является возрастающая хрупкость общества знаний (его неточно называют информационным обществом) и усиление роли человека во всех процессах социума. Вполне естественно, что все эти процессы, носящие противоречивый характер, неразрывно связаны с проблемой управления.

Сейчас происходят коренные изменения в управлении всеми сферами человеческой деятельности, обусловленные широким применением новых информационных технологий, меняющимся соотношением централизации и децентрализации в управлении и пр. Фундаментальное требование высокой эффективности управления означает знание природы человека – учет этой способности дает возможность использовать, подчеркивается в новейшем американском энциклопедическом справочнике по управлению, наиболее продуктивно «человеческие ресурсы»[2]
. Обращает на себя внимание термин «человеческие ресурсы», используемый здесь, т.е. управление людьми немногим отличается от управления машинами и капиталом. Перед нами сугубо американская философия прагматизма, которая в сфере управления представляет собой тейлоризм-фордизм или в более мягкой форме доктрину «человеческих отношений». Однако теперь человек все более ощущает себя личностью, поэтому происходит принципиальное изменение в управленческой стратегии бизнеса: речь идет о «человеческом измерении» - уникальной особенности складывающегося «информационного» общества, отличающего его от индустриального. Новая философия, идущая на смену тейлоризму-фордизму и исходящая из посылки о наивысшей ценности в производстве «человеческого фактора», позволит преодолеть отчуждение, развязать инициативу и высвободить творческий потенциал человека[3]
.

Вполне естественно, что в настоящее время начинает просматриваться так называемый «гуманитарный тип экономического роста», характеризующийся научным знанием и творчеством человека в качестве его главных движущих сил. «Данный тип экономического роста фактически уже существует, хотя свойственный ему подход к управлению можно обнаружить лишь в наиболее передовых организациях. Считается, что этот тип экономического роста характерен для японских предприятий»[4]
. Можно сказать, что современное «прозрение» менеджмента обусловлено значимостью личностного потенциала человека в системе управления производством, стремлением использовать творческие способности индивида и его личностную реализацию в производственном процессе.

Многие западные концепции управления неадекватны действительности потому, что до сих пор не выработаны соответствующие философские основы управления. Дело в том, что западные специалисты в области управления считают необходимым подключить потенциал социальных наук для разработки концепций и теорий эффективного управления социальными процессами и прежде всего производственными процессами. Известный специалист в области социологии менеджмента и индустриальной психологии, автор классических «теории X» и «теории Y» стилей управления Д. Макгрегор пишет: «Уже стали банальными утверждения, что в следующей четверти века наиболее значительные события произойдут не в области естественных наук, а в области социальных наук; что производство – экономический орган общества – располагает фундаментальными методами применения достижений естественных наук и технологий ради материальной пользы человечества; и что мы должны научиться использовать социальные науки так, чтобы наши общественные организации стали действительно эффективнее работать. Многие в принципе согласны с этими утверждениями, но последние до сих пор представляют из себя не более, чем надежду»[5]
. Другими словами, на практике происходит недооценка человеческой природы экономики, не говоря уже о других сферах человеческой жизнедеятельности. Это объясняется, в частности, тем, что мало внимания уделяется философии, которая занимается природой и сущностью человека, его местом в окружающем мире и без которой вся теоретическая и практическая деятельность социума и человека является слепой.

Не удивительно, что во многих работах по управлению красной нитью проходит мысль о необходимости создания философии управления; достаточно раскрыть серьезный отечественный журнал «Проблемы теории и практики управления» и другие научные издания. Однако все дело в невероятной сложности поведения самого человека, многомерности, неопределенности и нелинейности его природы и незавершенном характере его сущности. На это указывает Э.А. Смирнов, который в своей статье «Новая философия управления» рассматривает философские основы контроллинга как совокупности всех форм анализа и оценки деятельности организации, разработки и осуществления решений для достижения поставленных целей: «Социальная (общественная) система характеризуется наличием человека в совокупности взаимосвязанных элементов… Социальные системы существенно опережают биологические по разнообразию функционирования. Набор решений в социальной системе характеризуется большим динамизмом как в количестве, так и в средствах и методах реализации. Это объясняется высоким темпом изменения сознания человека, а также нюансов в его реакциях на одинаковые и однотипные ситуации»[6]
. Оказывается, что в силу наличия человека как стержня социальной системы последняя обладает наибольшей степенью неопределенности по сравнению с технической и биологической системами. Поэтому самой сложной в изучении является человек и социальная система и соответственно необходима действительно новая философия управления.

В этом плане заслуживает внимания подход отечественного исследователя Г. Квасова, который исходит из концепции человеческого бытия в качестве философской основы теории управления[7]
. Здесь подлинное человеческое бытие представляет собою систему всех видов жизнедеятельности, которые восходят к высшим формам проявления человеческой сущности. Последняя присуща человеку как биосоциальному культурному существу и изменяется благодаря развитию гуманитарных, социальных и технических наук. Человек есть единство пяти аспектов: природное существо, чья сущность социальна и следует из социального и культурного наследия, субъект деятельности, прежде всего трудовой и профессиональной, общения, познания, ценностного освоения мира культуры и неповторимая индивидуальность. Так как истинное человеческое бытие обладает этической сущностью, основано на достижениях науки и имеет эстетические особенности, то его философская концепция оказывает влияние на теорию и практику, методики и технологии, гуманитарные, социальные и иные практические результаты. «Типология человеческой жизни такова, - отмечает Г. Квасов, - что есть люди высококультурные, соединяющие воедино свободу, культуру и творчество, лежащие в основе человеческого бытия. Свобода – это подлинная культура, а культур столько, сколько видов жизнедеятельности, человеческого общения. Вот где лежит много ценного для тех, кто занимается теорией и практикой управления»[8]
.

Данная концепция человеческого бытия заслуживает внимания, однако выбор ее в качестве философской основы теории управления сужает возможности построения новой концептуальной системы управления. Ведь одна из функций философии, которая сродни фундаментальной науке, является ее способность «критически относиться к любым мировоззренческим идеям… и за счет теоретического движения создавать рациональные эскизы возможных будущих оснований культуры, а значит и возможных будущих миров человеческой жизнедеятельности»[9]
. Другими словами, одна из существенных функций философии состоит в том, что она способна моделировать возможные миры. В этом смысле философия управления должна исходить из учета тенденций развития современного мира, усложнения общества, изменения взаимоотношений человека и социума, чтобы можно было создать теорию управления, адекватную происходящим трансформациям человечества. Значимость философии управления для будущей теории управления можно выразить тезисом, согласно которому необходимо мыслить глобально, чтобы эффективно действовать локально
.

Рассмотрим некоторые из тенденций развития современных сложных обществ Запада, Востока и России, которые следует принимать во внимание при конструировании предлагаемого нами интегрированного концептуального каркаса философии управления. Во-первых, на данном этапе развития информационного общества ведущее место принадлежит глобальным информационным технологиям, способствующим тому, что место управления вещами занимает место управления людьми. Тогда проблемой проблем является дилемма «свобода – детерминированность поведения человека». Отечественный исследователь С.А. Дятлов эту ситуацию комментирует следующим образом: «По сути, здесь речь идет о свободе и безопасности человеческой личности в самом широком смысле этого слова – в смысле цели, способа и формы свободного волеизъявления, безопасного существования и жизнедеятельности человеческой личности»[10]
. Современные информационные технологии – компьютерные, виртуальные, телекоммуникационные – дают возможность представлять в цифровой форме информационное содержание самых разнообразных объектов, начиная физическими и кончая социально-экономическими. Возникает электронно-цифровое общество, требующее специфических методов управления и оказывающее значительное влияние на свободу человека.

Во-вторых, тенденция к глобализации мировой экономической системы, которая сопровождается регионализацией и фрагментацией, что в условиях наступающего энергетического и экологического кризиса наряду с ростом народонаселения мира ведет к внеэкономическим методам регулирования[11]
. Глобальный мир экономики – это мир ТНК, чьей основой выступают глобальные вычислительные сети, в том числе «всемирная паутина» Интернет, образующие мировое киберпространство. Это служит основой человеко-машинных, человеко-сетевых комплексов, обладающих своим пространством-временем и новой пятой информационной координатой. Независимость системы этих человеко-сетевых комплексов, образующих электронно-цифровое общество, от географического расположения объектов управления логично ведет к глобальной корпоративной экономики. Сетевой мир-ТНК является неустойчивым, что влечет вполне закономерно введение в жизнь человечества структурную несвободу: мир для человека будет подобием грез и сновидений, где все возможно. Отсюда вытекает разрастание глобальных сетей наркобизнеса, криминальной торговли оружием и всех видов терроризма.

В-третьих, усиливается тенденция к более широкому применению в современном менеджменте методов «корпоративной войны» и теорий стратегии, включающей азиатские варианты и соответствующую им философию. Ведь философские знания в том же Китае всегда неразрывно связаны с социально-этической и социально-политической проблематикой, решение которой требовало высокого уровня искусства управления[12]
. Не случайно, стратегии военных сочинений Древнего Китая, основанные на определенной философии, вошли органической частью в современные труды по менеджменту и стали использоваться в обучении компаний основам бизнеса и маркетинга. Этим объясняется, в частности, успех стран Восточной Азии (Китая, Южной Кореи, Японии и др.) в экономическом подъеме, в успешном применении стратегии ведения войны в международном бизнесе.

В-четвертых, все более отчетливо проявляется тенденция становления информационной фазы постиндустриального общества – общества знаний, основанного на наукоемкой экономике, когда необходимо управление знаниями[13]
. Специфика этого общества, социальных групп и различных сообществ заключается в их необычайной хрупкости, ибо широкое распространение знаний позволяет человеку нарастить свой личностный, профессиональный потенциал. Экспертные оценки социальной роли знания показывают, что распространение знания влечет за собой как «непредвидимые» риски и неопределенности, так и освобождающий потенциал действий индивида. Все возрастающее распространение знания в обществе на основе использования новых информационных и телекоммуникационных технологий (Интернет-технологии, WEB-технологии, технологии виртуальной реальности и пр.) влечет за собой политическую хрупкость и социальную непрочность современного социума. «Современные общества суть образования, которые отличаются прежде всего тем, что «сами производят» свои структуры, сами определяют свое будущее – а стало быть, обладают способностью к саморазрушению»[14]
. Индивид оказывается более неуязвимым, чем общество, социальная группа, которые представляют собой межличностные связи и отношения. Поэтому именно управление поведением отдельного человека оказывается весьма трудным и не всегда прогнозируемым.

В-пятых, в настоящее время происходит становление ноосферы, которое может при определенных условиях преодолеть кризис биосферы, и в первую очередь человеческой истории, обусловленный противоречием между хаосом и порядком как фундаментальных сущностных характеристик мироздания. «При формировании ноосферы, - отмечает Ю.А. Жданов, - разумное целеполагание становится доминирующим, условием деятельности. Сама эта деятельность все более определяется логикой предмета. Как логика, она включает субъективность, а в качестве предметности отражает свойства и законы объективного мира. На весах судьбы это означает равновесие в личном интересе интересов частных и всеобщих»[15]
. В силу того, что наш мир характеризуется неопределенностью, не является ни автоматом, ни хаосом, социум является динамической средой, где индивид может оказывать значительное на него воздействие. В результате формирования высоко культурного индивида и организации социума на основе коллективного разума и действования возможна коэволюция общества и природы, возможно возникновение ноосферы, что требует вполне определенной философии управления.

В-шестых, в управлении социальными процессами все большее значение приобретает фактор времени, особенно ярко он виден на международной арене, где происходит взаимодействие государств, неправительственных организаций, ТНК и народов, не имеющих своего государства (так называемый «четвертый мир»)[16]
. Значимость времени как фундаментального параметра природы и социума в управлении вытекает из того эмпирического факта, согласно которому физические, биологические, социальные и культурные системные и несистемные образования имеют свой генезис, развиваются, изнашиваются и погибают. Время является атрибутом бесконечного мира, характеризующего длительность и смену состояний конечных «вещей» (оно есть, по выражению Гегеля, «чистое единство бытия и небытия»), поэтому оно должно органически входить в ткань управляющей и управляемой частей того или иного существующего образования. Именно от того, какая концепции времени используется в теории управления, зависит философия управления и вытекающая отсюда ее методологическая действенность.

В-седьмых, динамика современных обществ характеризуется возрастанием их сложности, что требует для управления ими применения нелинейных методов исследования различного рода социокультурных процессов. Чтобы обеспечить устойчивый характер развития этих обществ, необходимо решать целый спектр проблем комплексной безопасности социально-экономических и природно-экологических систем нашей планеты[17]
. Проблемы комплексной безопасности ноосферных объектов и субъектов требуют для своего решения использования методов теории катастроф. Различают два подхода к прикладной элементарной теории катастроф: первый – это физический путь, основанный на нашем относительно полном знании управляющих законов системы, второй является метафизическим (умозрительным) и ограничивается обычно социально-биологическими науками[18]
. Следовательно философия управления с необходимостью должна включать в себя основные положения философии безопасности, контуры которой только начинают проявляться.

Анализ мировой литературы, посвященной актуальным проблемам теории и практики управления самими различными системами, показывает неудовлетворительное состояние науки об управлении. В предисловии недавно вышедшей фундаментальной трехтомной монографии «Современная прикладная теория управления» констатируются следующие положения: «Рассматривая все сферы – от космоса до молекулярного микроуровня и от технических систем до человеко-машинных систем управления обществом, необходимо признать, что высокоэффективная точная наука об управлении в современный период является наиболее актуальной и наиболее важной из всех наук. Это обусловлено не только технической революцией, но и экологическим и общественным мировым кризисом, выходы из которого лежат в новых структурах и методах управления. Между тем, несмотря на большой мировой контингент ученых, огромное число публикаций, новых эффективных концепций управления, крупных открытий в теории управления в последние два десятилетия почти не отмечалось. Практический прогресс сводится главным образом к компьютеризации, автоматизации на основе уже известных классических принципов, т.е. происходит распространение скорее вширь, чем вглубь. Наука об управлении не получила необходимого развития, она отстает от потребностей практики»[19]
. Только в последние годы стали появляться новые фундаментальные направления в теории и технике управления – физическая теория управления, синергетический подход к теории управления, оптимизация систем с прогнозируемой моделью, теория нечетких и нейросетевых систем управления и др. Именно от этих новых направлений в теории и технике управления ждут важных практических приложений.

Изложенное выше свидетельствует в пользу того, что для успешного построения теории управления, адекватной развитию социума и изменению сущности человека, необходимо очертить философские основы управления сложными системами общества и личности. В данной монографии предлагается целостный подход к управлению, который вбирает в себя все ценное, что накоплено в азиатских философских учениях, на которых основаны стратегии управления различными социокультурными процессами и поведением человека, философские принципы западных концепций и теорий управления, математические методы, используемые в разработке моделей управления (методы фрактального исчисления и др.), законы функционирования больших систем иерархического и сетевого типа, специфика культурных систем различных цивилизаций, основные идеи постмодернистской философии, лежащие в основе функционирования экономики информационного общества. Философские основы управления включают в себя ноосферный и семиосферный подходы, фиксирующие разумный характер среды социума (субъект-субъектное управление при учете того факта, согласно которому субъект может быть одновременно и объектом управляющего воздействия) и насыщенность общественной среды значениями, а внутреннего мира человека смыслами, функционирующими в области бессознательного и иррационального. Фундаментальным положением философских основ управления является положение о том, что природа человека (как и окружающего его мира) является единством и взаимодействием порядка и хаоса
, что его сущность имеет социокультурный характер и находится в постоянном изменении.

Философские основы управления включают в себя также положение о том, что современное общество носит сложный, нелинейный, многомерный и многоэтажный характер, поэтому весьма плодотворным для анализа проблем управления является модель многослойной конструкции с соответствующей системой деятельности: экономика (экономическая деятельность), политика (политическая деятельность), воспитание (педагогическая деятельность), религия и философия (мировоззренческая деятельность), искусство (художественная деятельность), наука (научная деятельность) и техника (техническая деятельность), между которым существует глубокая взаимосвязь и взаимозависимость. Не менее существенным является положение о том, что человек – основное звено сложно дифференцированного общества, он выступает системообразующим фактором динамично развивающегося социума и культуры и субъектом различных систем деятельности и управления.

На основе всего только что изложенного можно очертить следующий концептуальный каркас в качестве философии управления. Это - многослойная, многоуровневая иерархическая конструкция управления имеет гетерогенный (неоднородный) характер, причем на каждом уровне может использоваться сетевая система связей, при этом в зависимости от конкретных условий целесообразно применять линейный (механистический), нелинейный (органистический), ноосферный, включающий рефлексивный, и семиосферный, темпоральный подходы в качестве основы системы управления социумом и поведение человека. Здесь можно для наглядности использовать модель слоев воды в океане, которому подобно стратифицированное общество. Иными словами, управление аналогично распространению волн (управляющих решений) в неоднородных слоях океана (социума), имеющих колебательную природу (эффективность управления обусловлена наличием социального резонанса). В силу гетерогенного характера общественного континуума на каждом уровне социальной лестницы могут быть эффективно использованы вкрапления механистического, органицистского, синергетического, ноосферного и семиосферного подходов, либо же их комбинация, а также возможно применения принципа взаимодействия уровней – гетерархия, в соответствии с которым ни за одним из уровней не закреплена постоянная роль ведущего и допускается коалиционное объединение высших и низших уровней в единую систему действия. Не менее существенным в философско-методологическом плане является выделение в системе управления средой социума и поведения человека жесткой базовой программы, необходимой для выживания общества и индивида, и мягкой вариабельной программы управления, позволяющей использовать адаптивный потенциал социума и человека в изменяющихся условиях окружающей природной и социальной среды
. Необходимо также принимать во внимание особенности индивида, которым гораздо труднее управлять, чем социальной системой. Только в ситуации «выживания» к поведению индивида применима теории физического и технического управления – это первая крайность. Другая - состоит в том, что можно эффективно управлять обществом, когда совокупность «бегающих» элементов (индивидов) объединяются в экономическое, военное, культурное и пр. сообщества. Тогда ими легко управлять посредством параметра порядка, так как последний автоматически подчиняет себе группу (сообщество). Эти две крайности представляют собой ситуации так называемого «критического обострения»; они детально рассмотрены в синергетике. Особого внимания заслуживает управление поведением человека, которое во многих случаях является нерациональным и иррациональным. Ведь человек – особое звено в системе систем: он – системообразующий фактор социальных групп, сообществ и общества в целом и он сам состоит из целого ряда вложенных в друг друга систем организма. Отсюда управление его поведением осуществляется в соответствии с многоэтажной иерархической системой систем, каждый уровень которой имеет свою размерность. И наконец, весьма значимым в философском измерении управления предстают используемые преимущественно на Западе социальное проектирование, планирование будущего состояния социума и на Востоке реализуется потенциал ситуации, когда будущее трудно прогнозировать. Эти два подхода следует комбинировать в силу их комплиментарного (дополнительного) характера, что значительно повышает эффективность управления.

В данной монографии автор анализирует наиболее фундаментальные системы управления в мире общественных животных, чтобы раскрыть генезис управления социумом и человеком, в истории человеческого общества - системы управления в императорском Китае, католической церкви, фашистской Германии и др. Здесь показываются также границы управляемости социумом и индивидом, вытекающие из накладываемых природой жестких ограничений в виде наступающей экологической катастрофы, невычислимого характера деятельности человеческого мозга, неархимедовой природы времени, детерминирующего поведения человека и социальной системы и пр. Автор приносит благодарность за обсуждение целого ряда проблем, связанных с философской основой управления, теории и практики управления член-корреспонденту РАН Ю.А. Жданову, доктору философских наук, профессору Ю.Г. Волкову, доктору философских наук, профессору В.Е. Давидовичу, доктору технических наук, профессору Г.В. Гореловой, доктору технических наук, профессору А.А. Колесникову доктору технических наук, профессору В.И. Кодачигову, профессору, кандидату технических наук В.Е. Ланкину и другим ученым и специалистам в области философии и управления. Особую благодарность автор выражает своему первому другу и критику, своей жене доктору философских наук, профессору В.А. Поликарповой. Данная монография не претендует на исчерпывающее решение такой сложнейшей проблемы современного научного познания, как философия управления. В первом приближении достаточного того, что она отвечает потребности в философском рассмотрении фундаментальных основ теории и практики управления социумом и поведением человека.

1. УПРАВЛЕНИЕ В МИРЕ ОБЩЕСТВЕННЫХ НАСЕКОМЫХ: ФИЛОСОФИЯ СПОНТАННОСТИ

В свое время глубочайший знаток человеческой природы Ф.М. Достоевский в своих «Зимних заметках о летних впечатлениях» писал о присущей человеку тяге к воле, о его нежелании жить в сытом, распланированном заранее муравейнике, резюмируя это следующим образом: «Одним словом: далеко еще человеку до муравейника!»[20]
. Исследование управления в мире общественных насекомых (муравейника, колоний пчел и др.) имеет немаловажное значение для понимания специфики управления поведением именно человека и социума. Философская значимость чисто поведенческого описания управления в жизнедеятельности мира общественных насекомых как одного из компонентов живой природы в ее чистом, незамутненном человеческой субъективностью виде состоит в том, что можно выявить фундаментальные методологические принципы для построения будущей теории управления. Ведь в таком случае мы получаем право описывать явление, просто как оно есть. «Иными словами, - отмечает В.В. Налимов, - это описание явлений в их спонтанном
выражении, признание свободы проявления: феноменологически все выглядит так, будто падающая монета имеет свободу воли и сама принимает решение, как ей упасть – вверх орлом или решкой»[21]
. Тогда вместо привычной нам цепочки представлений о цели, решении действовать предстает фундаментальная идея спонтанного развития мира, выступающая стержнем философии спонтанности, позволяющей получать максимум эффективности управляющей деятельности только тогда, когда эта деятельность вписана в развитие самого мира.

С позиций трактовки общества как цельного живого организма, нуждающегося в различных способах выживания и функционирования, в науке установлено действие биологических закономерностей на заре человеческого общества: «На самой заре цивилизации человек находил свое место в жизни только на основе личных качеств, поскольку не существовало еще такой технологии общественных отношений, при которой неспособный к делу человек мог бы занимать чужое место. Следовательно, нужно говорить о такой структуре общества, которая наполовину еще биологична и где каждый член социального организма выполняет только ему свойственную от природы функцию. Индийская система варн возникла не на пустом месте; и шумерские, и египетские, и хеттские источники констатируют деление древнейшего общества на четыре основные страты: земледельцы-общинники, ремесленники-торговцы, воины и жрецы»[22]
. Однако, если рассматривать общество не просто как цельный организм, а как образование еще более высокого уровня, где действует человек, наделенный сознанием (с ним связано целеполагание), то оказывается, что управление социумом и поведением индивида может осуществляться в весьма широком диапазоне, начиная жесткой структурой муравейника или колонии пчел и кончая саморегулирующимся обществом с его максимумом свободы индивида.

Исследование целого ряда ранних государственных образований Древнего Египта, Шумера времен III династии Ура, Спарты, империи инков – через «иезуитский эксперимент» в Парагвае XVII-XVIII вв. – до диктатур XX столетия Муссолини, Гитлера, Франко, Пол Пота и современного формирующегося на Западе сверхобщества или глобального человейника показывает повторяемость социальных структур типа муравейника[23]
. Отсюда следует предположение о существовании особой, весьма жесткой логики развития такого рода систем, своеобразной матрицы, которая проявляется в разных частях света и в разные времена. Можно утверждать, что в истории человеческого общества просматривается некая глубинная модель, своего рода «кристаллическая решетка», общая и для Шумера, и для западного сверхобщества. Другие дело, что эта глубинная модель представляет собой структуру муравейника, упакованную в символы соответствующего эпохе общества, в том числе и постиндустриального общества.

Поскольку философия управления исходит из существования многоуровневой гетерогенной иерархической системы, чтобы выразить тотальные и частные моменты управления общественной системой, дифференцированной внутри себя, постольку заслуживает внимания анализ природной основы сложного социального поведения животных, общей и для человека, и для общественных животных типа пчел и муравьев. Ведь социальные группы являются устойчивыми надорганизменными системами, обладающими собственным адаптивным потенциалом, причем многие их качества характерны для сверхсложных систем. Эти социальные системы возникли естественным путем и им присущ ряд таких важнейших биологических особенностей, как способность к гомеостазу (самоподдержание своих основных качеств), регенерации (самовосстановление) и самовоспроизводство (размножение). Такого рода сообщества обладают также способностью и к «спонтанному», или эволюционно-адаптивному, совершенствованию. Не углубляясь в проблему идентичности естественных биосоциальных систем у животных и человека, следует иметь в виду то существенное обстоятельство, согласно которому «в природе есть «эволюционные функциональные аналоги
» человеку и «человеческому» не только в психической, но и в социальной организации»[24]
.

В науке установлены следующие фундаментальные проявления организации биосоциальных систем:

1) иерархия и доминантность, обеспечивающие в системе организованность информационных потоков, распределение функций и целесообразность действий членов группы в самых различных ситуациях;

2) социотомия – механизм, при помощи которого достигается оптимизация численности группы (примером может служить роение пчел);

3) социальное партнерство, которое представляет собой механизм кооперации особей для достижения тех или иных целей в условиях конкуренции или конфликта внутри сообщества;

4) клубы – организованное социально пространство, необходимое для релаксации и игр членов сообщества.

В нашем плане исследования существенным является именно иерархия, чей генезис у общественных животных является спонтанным: «Группа
животных или людей, предоставленных самим себе, самопроизвольно организуется по иерархическому принципу
. Это объективный закон природы, которому крайне трудно противостоять. Можно лишь заменить спонтанную, «зоологическую» самосборку на другую, построенную по разумным человеческим законам. Иерархическая организация сообществ, построенная на принципе доминантности, всегда неустойчива и требует информационной поддержки, значительных усилий на поддержание ее целостности»[25]
. Иными словами, иерархическая структура в социальной системе является несущей конструкцией, которая позволяет общественным животным решать широкий спектр задач, лучше ориентироваться в окружающей среде.

В этологии (науке о поведении животных) весьма плодотворные результаты в исследовании механизмов ориентации получены благодаря применению методов, которые используются при изучении систем управления в технике. Исследование поведения пчел, муравьев и других насекомых в терминах теории систем управления показывает, что «гипотеза о существовании центральной системы управления оказывается более рациональной, чем гипотеза о существовании специальных механизмов, контролирующих каждый «свою» реакцию менотаксиса»[26]
. Так, способность к ориентации в терминах теории систем управления позволяет объяснить передачу сообщения медоносной пчелы о местонахождении источника пищи – здесь действует механизм «кругового танца», исполняющего пчелой и тем самым вовлекающих в него других пчел из улья, что способствует увеличению сбора нектара. Следует иметь в виду информационную значимость электрического поля в жизнедеятельности насекомых: «Электрические поля насекомых имеют, по всей видимости, определенное информационное значение в процессе их общения между собой. Так, зарегистрированы электрические поля, генерируемые «танцующей» пчелой, информирующей об источнике пищи»[27]
.

Аналогично получает свое рациональное объяснение случаи переключения от ориентации с помощью одной сенсорной модальности к ориентации посредством другой у муравьев (Myrmicasp.). Движение муравья по горизонтальной плоскости связано с ориентацией по свету, а затем его движение по вертикальной плоскости коррелируется ориентацией по направлению силы тяжести, причем ориентация во втором случае определенным образом соотносится с ориентацией в первом случае. Это означает наличие общего механизма «установки» направления относительно стимулов обеих модальностей, который контролирует эти реакции. Иными словами, имеется в сообществах пчел и муравьев центральная система управления действиями их отдельных особей, причем эта центральная система управления действует в общем, она не детализирует поведения отдельных особей. Следует отметить, что управление жизнедеятельностью насекомых осуществляется не только посредством химической сигнализации, как будет показано ниже, но и электрическим зарядом. В зависимости от знака заряда насекомые притягиваются или отталкиваются друг от друга и от хищников, а также испытывают ускорение во внешнем поле[28]
. Таким образом, управляющее воздействие в мире насекомых в определенной степени детерминировано закономерностями объективного мира, которые существуют независимо от особей. Ведь элементарный электрический заряд (заряд электрона) является одной из фундаментальных физических констант, определяющих основные свойства вселенной, в том числе и биосферу нашей планеты.

Теперь посмотрим, каким образом осуществляется это централизованное управление, например, в колонии медоносных пчел. Исследования данного процесса обнаруживает в нем следы «давно минувших дней» - остатки доминирования-подчинения, характерные для отношений между царицей и рабочими у шмелей как примитивным эусоциальным видом (здесь социальная организация описывается термином «деспотизм»). Впервые на их наличие обратил внимание известный японский исследователь пчел Ш. Сакагами: «Вот царица с окружающей ее свитой. Она не проявляет никаких признаков агрессивности или доминирования по отношению к пчелам. Но едва царица отложила очередное яйцо и двинулась дальше, как пчелы сразу же расступаются перед ней, матке не приходится расталкивать их! Свита следует за царицей, а когда она опять остановится, вновь окружает ее кольцом. А как ведут себя пчелы в свите? Они стоят головой к матке совсем близко, но все же не прикасаются к ней. Однако время от времени каждая пчела немного придвигается к матке, дотрагивается усиками до ее тела и опять отстраняется. Как похоже на то, что мы наблюдали в гнезде безжалых пчел! Но только знакомые нам элементы поведения доминирования-подчинения проявляются еле заметно»[29]
. В общем можно считать, что такого рода поведение практически исчезло.

Тогда возникает вопрос об управлении царицей деятельностью улья, или каким образом она осуществляет репродуктивный контроль в семье медоносных пчел? Оказывается для этого используется такое специальное химическое вещество, как феромон. «Животные обладают развитой системой химической сигнализации, при которой выделяемое одним животным вещество (называемое феромоном
) вызывает ту или иную реакцию другого животного»[30]
. Эта управляющая реакция обусловливает соответствующее поведение животного. Известно, что царица медоносных пчел выделяет следующие два феромона: первый - продукт мандибулярных желез, который представляет собою кетодеценовую кислоту; второй феромон выделяет железа Кожевникова, расположенная у матки в основании жала, причем химическая природа его пока не известна. Тем не менее, установлено, что полноценное управление царицей поведением пчел возможно только при одновременном воздействии этого феромона и кетодеценовой кислоты.

Царские феромоны посредством воздействия на рабочих пчел позволяют осуществлять все известные исследователям формы репродуктивного контроля, а именно: они поддерживают бесплодие пчел и стимулируют добывание корма, строительство, выкармливание личинок и все прочие виды деятельности рабочих. Если из улья убрать матку, то уже через полчаса поведение пчел резко изменяется: снижается фуражировочная активность, пчелы становятся более агрессивными, менее организованными и бездеятельными. Затем по происшествии нескольких часов они начинают переделывать некоторые ячейки в маточники и выращивать новых маток на смену утраченной. Таким образом, присутствие матки препятствовало выведению новых, что представляет собою еще одну форму репродуктивного контроля.

Через два-три дня в безматочной семье обнаруживаются небольшое количество откладывающих яйца пчел – так называемых трутовки, ибо из их неоплодотворенных яиц развиваются только трутни. В это время наблюдается слабая агрессивность между рабочими пчелами; особенно враждебно относятся они к трутовкам, нередко даже убивая их. Эта вспышка агрессивных столкновений в пчелиной семье обусловлена исчезновением царицы, т.е. поведение членов пчелиного сообщества оказывается неуправляемым. Однако, независимо от судьбы трутовок их появление полезно, так как они дают жизнь трутням, без которых невозможно оплодотворение молодой матки.

Каким же образом до каждой из десятков тысяч пчел улья доходит управляющий сигнал о том, что матка на месте? «Раньше считали, что пчелы свиты поглощают феромоны царицы и передают их другим пчелам при кормовом обмене. Но пчелы довольно редко облизывают царицу, чаще просто прикасаются к ней усиками. Теперь установлено, что феромоны царицы находятся на всей поверхности ее тела. Время от времени царица чистится: протягивает усики и ножки сквозь челюсти, потирает ножки друг о друга, проводит ими по голове, груди и брюшку. При этом феромон из мандибулярных желез распространяется по ее телу. Кроме того, феромоны царицы являются поверхностно-активными веществами и легко растекаются по ее кутикуле. Когда пчела прикасается к матке усиками, феромоны попадают на них и на другие части тела»[31]
.

Окружающие царицу пчелы ведут себя очень следующим довольно необычным образом. После того, как пчела пробудет некоторое время в свите, она уходит и в процессе быстрого перемещения по сотам вступает в контакты с другими особями. Подобная повышенная коммуникация продолжается около получаса, а потом поведение приходит в норму. Этих покидающих свиту пчел называют «посыльные», чья задача состоит в распространении феромона царицы. Посыльные несут на усиках и теле феромоны матки, и встречающиеся с ними пчелы получают сигнал о том, что «матка на месте, все в порядке». Наблюдения свидетельствуют, что и сама царица ведет довольно подвижный образ жизни, регулярно появляясь на всех сотах. Такое ее поведение вместе с деятельностью посыльных обеспечивает управление деятельностью пчелиной семьи - каждая пчела в семье почти постоянно ощущает запах царицы, хотя и не встречается с ней непосредственно.

Исследование эволюции репродуктивного контроля царицы на конкретных примерах, начиная с примитивного эусоциального вида диаликтус зефирус и заканчивая медоносной пчелой в качестве одной из вершин эволюции социального поведения среди насекомых, показывает следующее: «Мы видели, что при возникновении эусоциальности разделение на касты обычно основано на доминировании самки-матери, которая с помощью «грубой физической силы» подавляет стремление потомков к размножению и заставляет их быть рабочими. У общественных насекомых, находящихся на промежуточных ступенях эволюции эусоциальности, иерархия доминирования-подчинения создает стабильную социальную структуру, обеспечивает организованность и служит базой для разделения функций. Но у этих насекомых уже появляется вторая форма репродуктивного контроля-посредством царского феромона, - получающая преобладающее развитие у наиболее высокоорганизованных эусоциальных насекомых. Можно сказать, что в процессе эволюции грубые формы тирании сменяются «деликатным деспотизмом», когда при полном отсутствии внешней враждебности рабочие подвергаются «химической стерилизации»[32]
.

В такой «завуалированной» форме подобное управление в виде репродуктивного контроля царицы поведения членов колонии развит и у муравьев. Известно, что еще в 1874 г. швейцарский мирмеколог О. Форель установил факт откладывания яйца, из которых выходят только самцы, лишенных царицы рабочими муравьями. В дальнейшем подавление царицей плодовитости рабочих было обнаружено у множества видов муравьев. Более того, в последние десятилетия выяснилось, что по крайней мере у некоторых из них ситуация еще сложнее: в присутствии царицы рабочие все-таки откладывают яйца, но это яйца кормовые, идущие в пищу личинкам и царице. Таким образом, царица не только препятствует плодовитости рабочих, но и принуждает их откладывать вместо нормальных яиц кормовые. Сейчас это доказано уже для муравьев родов мирмика, плагиолепис, тапинома, иридомирмекс, атта, экофилла и др. Просматривается аналогия с безжалыми пчелами, чьи рабочие тоже откладывают в присутствии царицы только кормовые яйца. Интересно, что недавно появившиеся из куколок мирмики не реагируют на царицу и откладывают нормальные плодовитые яйца, а когда взрослеют, то переходят на откладку кормовых.

Рабочие многих примитивных понерин способны спариваться, но не делают этого, пока в гнезде есть плодовитая царица. Когда из гнезда австралийского муравья ритидопонера металлика царицу удалили, среди рабочих начались стычки и попытки к спариванию, такая ситуация весьма напоминает поведение пчел-галиктов. Репродуктивный контроль царицы муравьев проявляется и в стимулировании активности рабочих. Давно известно, что рабочие без царицы часто пассивны, хуже ухаживают за личинками, не столь агрессивно реагируют на врагов и посторонних муравьев; у них меньше выражено стремление собираться в гнезде группами - нередко они разбредаются, не обращая внимания друг на друга и забрасывая личинок. Царица играет у муравьев, как и у других общественных насекомых, роль организующего, управляющего начала.

На основании целого ряда исследований управления царицей деятельностью муравейника советский ученый В.Е. Кипятков делает следующее резюме: «Теперь почти ни у кого уже не вызывает сомнения, что репродуктивный контроль царицы муравьев полностью или в значительной степени обусловлен специальным феромоном. Но пока ни у одного вида этот феромон не выделен и его химическая природа не известна. Мы располагаем только экспериментальными доказательствами того, что феромон есть и находится на теле царицы. Когда цариц муравьев плагиолепис и мономориум ежедневно «купали» в ацетоне, они утрачивали влияние на рабочих, хотя во всех других отношениях их поведение оставалось нормальным и яйца они откладывали. Феромон цариц многих видов очень устойчив. Например, высохший труп царицы муравьев-портных шесть месяцев продолжает «побуждать» рабочих к откладке кормовых яиц! О способах распространения феромона царицы в гнезде муравьев мы пока тоже знаем немного. У мирмик воздействие царицы не передается, так сказать, «через вторые руки», т. е. через муравьев, контактировавших с ней. Каждый рабочий должен сам периодически встречаться с царицей, чтобы ощущать ее влияние. А вот у огненного муравья доказана возможность опосредованной передачи феромона»[33]
.

Этологией установлен в ходе специальных наблюдений факт существования следов доминирования-подчинения у муравьев, выраженного в виде линейной иерархии, например, среди цариц в полигинной колонии рыжей мирмики. Доминирующие царицы обычно располагаются каждая в своей камере на пакетах с яйцами и молодыми личинками. Подчиненные царицы, напротив, все время слоняются по гнезду. Когда такая царица забредет в камеру к доминирующей, между ними происходит стычка с толчками и укусами. При этом доминирующая царица приподнимается над подчиненной и постукивает ее передними ногами и усиками, в итоге подчиненная царица всегда ретируется. «Наконец, иерархия была обнаружена и среди рабочих муравьев. В небольшой семье муравья-рабовладельца харпагоксенуса американского, состоящей из царицы, двух десятков рабочих харпагоксенуса и около сотни рабов-муравьев рода лептоторакс, американцы Н. Фрэнке и Е. Сковелл выявили линейную иерархию среди хозяев гнезда. Наивысший ранг имеет царица, а все рабочие занимают определенные ранги ниже ее. При встрече более старший муравей приподнимается на передних ножках и начинает барабанить усиками по голове и груди подчиненного, а тот прижимается к земле, принимая позу смирения. Иногда при сильнее выраженной агрессивности доминирующий муравей даже становится передними ногами на голову или грудь подчиненного. Чем выше ранг муравья-рабовладельца, тем чаще ему перепадает пища от рабов. Царице же достается поистине «львиная доля». Полученной от рабов пищей рабовладельцы между собой не делятся, но царицу кормят, причем тем чаще, чем выше их иерархическое положение. Царица хорошо осведомлена о месте своих подчиненных в «табеле о рангах» и выпрашивает корм преимущественно у муравьев более старших рангов»[34]
.

Возникновение эусоциальности знаменуется разделением насекомых в колонии на касты - плодовитую и бесплодную. Первоначально различия между ними затрагивают только функцию размножения, однако по мере углубления и совершенствования разделения функций появляются и усиливаются различия в строении тела между насекомыми разных каст вплоть до полного кастового диморфизма. «В эволюции происходит постепенная специализация плодовитой касты
: функции цариц мало-помалу ограничиваются размножением и выделением феромонов, управляющих поведением рабочих. Такую эволюционную тенденцию можно проследить почти в любой группе общественных насекомых»[35]
. У муравьев мирмеций, амблиопон и прочих наиболее примитивных понерин царицы ведут себя в гнезде во многом сходно с рабочими: ухаживают за расплодом, занимаются «туалетом» других особей, обрабатывают принесенную добычу, участвуют в кормовом обмене, причем нередко не только получают, но и отдают пищу, иногда они даже выходят из гнезда в качестве фуражиров. Почти столь же разнообразно может быть поведение цариц у видов тех родов высших муравьев (маника, мирмика, мирмецина, лептоторакс и др.), для которых характерны слабые различия между кастами. У большинства же видов царица совсем не участвует или участвует незначительно в тех делах, которыми заняты рабочие, и уж, конечно, никогда не выходит из гнезда. В молодости царицы муравьев обычно умеют и строить, и кормить личинок, и помогать другим особям выбираться из куколок - они делают все это при основании новых гнезд. Затем, когда в гнезде появляется достаточно рабочих, царица «забывает» эти навыки и сосредоточивается на своей основной функции-размножении. «Можно сказать, что у таких видов имеет место возрастная функциональная специализация плодовитой касты
. Это же явление характерно для термитов и в меньшей степени для ос и шмелей»[36]
.

Исследования свидетельствуют о том, что на основе первоначального разделения функций между двумя кастами в эволюции появляются и углубляются поведенческие и морфологические различия между ними, насекомые разных каст становятся все более непохожими друг на друга. «Это приводит к возникновению так называемого социального полиморфизма, т. е. наличию в колонии морфологически четко различающихся особей. У множества общественных насекомых он сводится к кастовому диморфизму. Но нередко полиморфизм приобретает более сложный характер, поскольку морфологически разные формы появляются в пределах одной касты»[37]
.

Разделение труда, или функций, у общественных насекомых фиксируется категорией «полиэтизм», например, различие в поведении цариц и рабочих - это кастовый полиэтизм. Однако формы разделения труда между насекомыми бесплодной касты гораздо разнообразнее, что дает возможность выделить так называемые полиэтические, или функциональные, группы, хорошо различающиеся по «обязанностям» в гнезде и вне его. Например, среди рабочих муравья-понерины эктатомма руидум исследователи выделяют пять функциональных групп: муравьи-няньки, посвящающие значительное время уходу за личинками; няньки, ухаживающие в основном за куколками; малоактивные муравьи, являющиеся резервом рабочей силы; рабочие-сторожа, специализирующиеся на охране гнезда; и рабочие-фуражиры. Поведение каждого муравья (а все они имели индивидуальные метки) было стабильным и четко укладывалось в рамки этих полиэтических групп.

Разделение труда у общественных насекомых может проявляться в двух формах. «Первая - это расчленение задач, когда весь «трудовой процесс» разделен на ряд операций, которые выполняют последовательно разные насекомые, но рабочие при этом равноценны и в то или иное время могут быть заняты любой операцией»[38]
. Например, весь процесс сооружения ячейки и снабжения ее провизией разделен у пчел-галиктов на ряд этапов. При этом одни пчелы строят ячейку, другие приносят пыльцу и нектар, третьи оформляют пыльцевой хлебец. Однако каждая пчела регулярно меняет род своей деятельности: она то вылетает за кормом, то становится «землекопом», то «булочником», изготавливающим хлебцы. Таким образом, разделение труда существует, однако любая пчела остается мастером на все руки. Именно данная форма организации работ у общественных насекомых является весьма распространенной.

Вторая форма разделения труда - функциональная специализация, когда группы насекомых выполняют лишь вполне определенный набор операций. Функциональная специализация, конечно, невозможна без расчленения задач, но последнее само по себе не предполагает обязательной функциональной специализации насекомых. Выполнение рабочим определенных функций может иметь различную продолжительность - от нескольких дней до многих недель и месяцев - и даже бывает пожизненным[39]
.

Исследования показывают, что основой подобной специализации служат три типа полиэтизма рабочих особей[40]
. Во-первых, морфологический, или размерный, полиэтизм, который существует тогда, когда рабочие различаются по строению или размерам тела. Во-вторых, возрастной полиэтизм - смена функций во времени, связанная с возрастом особи. В-третьих, полиэтизм предпочтений, представляющий собою функциональную специализацию среди одновозрастных и одинаковых по размерам и строению тела насекомых. «Когда экспериментаторы создали искусственную семью черного садового муравья, состоявшую из царицы и нескольких десятков вышедших в одно время из куколок рабочих, то оказалось, что в ней существует отчетливое разделение функций. Одни муравьи были няньками, другие приносили корм, третьи занимались строительством - и все они были практически одинаковыми по величине. Можно предполагать, что каждый муравей выбрал «профессию» в значительной степени соответственно своим склонностям»[41]
.

В связи с этим возникает вопрос о том, какие внутренние свойства насекомого обусловливают предпочтение им той или иной работы? И хотя это до сих пор не выяснено наукой, однако накопленные ею данные свидетельствуют в пользу утверждения, согласно которому насекомые даже одной семьи не являются одинаковыми по психофизиологическим свойствам. Это значит, что каждое из них, подобно человеческим индивидам, обладает собственным «характером» и даже имеет определенные «вкусы». Одни агрессивны и смелы, склонны обследовать незнакомые предметы, другие, напротив, робки и миролюбивы, в непривычной обстановке пугаются и прячутся, причем эти качества не только изменяются с возрастом, но даже у одновозрастных насекомых они могут различаться. «Исходя из представлений современной генетики и этологии, можно полагать, что «характер» насекомого в значительной мере определяется его наследственностью, является врожденным, но на него обязательно влияют и внешние обстоятельства»[42]
. Не исключено, что постоянно выполняемая работа модифицирует некоторые психофизиологические качества насекомого.

Заслуживает внимания то обстоятельство, согласно которому все большее разделение труда в среде общественных насекомых, влекущее за собой усложнение социальной организации, детерминация касты происходит на все более ранних этапах жизни особи[43]
. Если у примитивных эусоциальных видов кастовая принадлежность определяется нередко уже после выхода насекомого из куколки, то у продвинутых видов - на стадии личинки, затем в яйце, и наконец отдельные виды достигают даже генетической детерминации касты. Основными механизмами, осуществляющими детерминацию, служат режимы кормления, регулирующие воздействия со стороны царицы (царской пары), солдат или насекомых других каст, и сезонно-климатические факторы, влияние которых обеспечивает появление особей той или иной касты в подходящие дли этого периоды года[44]
.

В колониях общественных насекомых централизованное управление органически связано с определенной социальной структурой - системой взаимоотношений между отдельными насекомыми и их группами. Именно такую организованность Аристотель и более поздние ученые усматривали в колонии насекомых, когда именовали ее «государством»[45]
. Как отмечалось выше, у самых примитивных общественных видов социальная структура сводится к иерархии доминирования. Здесь каждое насекомое занимает в ней вполне определенное положение, хорошо отличает друг от друга всех членов группы и осведомлено об их социальном статусе. Такого рода социальная группа является кланом, к нему относят колонии шмелей, множества достаточно примитивных видов муравьев и термитов. Социальная структура в них проявляется только в форме отношений между отдельными насекомыми.

При увеличении числа насекомых в колонии до нескольких сотен и тысяч взаимодействие каждого с каждым становится физически невозможным, многие рабочие в такой колонии в течение всей жизни никогда не встречаются друг с другом. «И тогда колония подразделяется на ряд тесно связанных группировок насекомых - возникает структура на уровне групп особей. Каждая такая группа по структуре соответствует клану, и насекомые в ней - хорошие знакомые. Но членов соседних групп они индивидуально узнают не всех и не всегда. Нечто сходное можно увидеть и во взаимоотношениях людей»[46]
. Аналогия между общественными насекомыми и людьми объясняется тем, что муравьи, термиты или пчелы занимают в гнезде вполне определенное место, подобно людям в их городах и домах.

Усложнение социальной структуры общественных насекомых влечет за собой многоклановый характер колонии, благодаря чему достигается достаточно рациональное «размещение производительных сил» в гнезде и обеспечивается более или менее равномерная эксплуатация кормового участка. Каждый муравей при этом связан с определенной частью гнезда и отлично ее знает, а фуражиры работают в основном в своем секторе и редко бывают в соседних. Многоклановая структура возникает в случае превышения численности взрослых насекомых в гнезде превышает несколько сотен (у муравьев обычно около 300). При увеличении численности насекомых в колонии обитание в единственном гнезде становится все более нерациональным. Действительно, чтобы собрать нужное количество пищи, рабочие вынуждены уходить все дальше от гнезда, расширяя кормовой участок. Но сверхдальние походы отнимают слишком много времени и сил. И тогда колония прибегает к полидомности - обитанию в нескольких гнездах, что позволяет рассредоточить население и эффективнее использовать значительно большие кормовые угодья.

В условиях особенно острой территориальной конкуренции несколько расположенных рядом полидомных колоний могут объединиться в федерацию. «Породнение» происходит путем организации обменов через промежуточные почки. Сначала муравьи двух соседних материнских муравейников сооружают две такие почки поблизости. Они приносят расплод в свои почки, а оттуда его забирают муравьи соседней колонии. Но вскоре обе почки сливаются в одно буферное гнездо, через которое в дальнейшем и идут все обмены. Буферные гнезда постоянные, но функционируют только летом. Они выполняют, так сказать, «федеральные функции», связывают между собой «государства» - колонии муравьев. Благодаря им происходит эстафетный обмен между материнскими гнездами разных колоний. В обменных операциях участвуют десятки тысяч муравьев-носильщиков, живущих в буферных гнездах. Система связей между муравейниками в федерации уже не радиальная, а эстафетно-сетевая. Обмены в федерациях совершаются в 3-4 раза интенсивнее, чем в обычных полидомных колониях, что приводит к еще большей однородности населения соседних гнезд и взаимосвязанности системы в целом. Исчезают охраняемые отдельными гнездами территории, федерация имеет общую территорию… Федерация очень стабильная система. Однажды включенные в нее муравейники уже никогда не становятся самостоятельными»[47]
.

Особенно внушительных размеров могут достигать федерации муравьев рода формика, которые часто называют суперколониями. В горных лесах Швейцарии найдена такая суперколония волосистого лесного муравья, состоящая из примерно 1200 гнезд и занимающая площадь в 70 га. Но рекорд принадлежит виду формика йессензис - японскому родственнику красноголового муравья. На прибрежных лугах Хоккайдо исследована федерация этого вида, состоящая из 45 тыс. гнезд и занимающая площадь почти в 3 км2
. Подсчитано, что в столь гигантской федерации обитает около 300 млн. рабочих и больше миллиона цариц. Перед нами единая система гнезд, связанных обменными дорогами и имеющих общую территорию, т.е. это – панмуравейник.

«В отличие от диффузной полидомности, - отмечает В.Е. Кипятков, - для федерации характерны устойчивость и жесткость не только всей системы в целом, но и отдельных ее элементов. Муравейники в федерации в течение десятков лет находятся на одних и тех же местах, столь же стабильны дорожная сеть и система фуражировочных участков. Если какое-нибудь гнездо разрушить, муравьи почти молниеносно восстановят его в той же точке. Федерация ревниво оберегает незыблемость своей структуры. Федерации и суперколонии являются выражением совершенно иной по сравнению с диффузной полидомностью жизненной стратегии. Создающие их виды приспосабливаются таким образом к стабильным длительное время экологическим условиям. Подходящие для их жизни местообитания встречаются в природе не так часто. Поэтому если вид попал на пригодный участок, очень важно полностью заселить и использовать территорию. И муравьи успешно справляются с такой задачей Создавая федерацию, они достигают наивысшей в данных условиях плотности поселения… Федерация вытесняет со своей территории все виды муравьев-конкурентов, оставляя за собой монопольное право на ее ресурсы. Несомненно, что федерация представляет собой наивысшую форму социальной организации муравьев»[48]
.

В связи с функционированием централизованной системы управления в гигантских суперколониях и федерациях муравьев возникает проблема существования у общественных насекомых разума. На разумный характер жизнедеятельности общественных насекомых – пчел, термитов, муравьев - указывает множество фактов их поведения, а именно: возведение удивительно сложных жилищ, разведение грибов и домашнего скота и даже рабовладение. Подход к решению проблемы разумного поведения общественных насекомых дает современная наука: «Развитие генетики показало, что нельзя противопоставлять врожденные и приобретенные формы поведения. Все признаки и свойства организма, в том числе и специфические особенности его поведения, имеют генетическую основу, но появляются и формируются у развивающегося организма при обязательном участии окружающих условий. Нельзя найти такую форму поведения, на которую генетические задатки, т. е. генотип животного, или, напротив, внешняя среда не оказывали бы никакого влияния»[49]
. Можно говорить только о степени обусловленности той или иной формы поведения генотипом и средой.

Рассмотрение с этой точки зрения поведения общественных насекомых, прежде всего наиболее высокоорганизованных среди них медоносных пчел и муравьев, показывает наличие зачатков рассудочной деятельности, проявляющейся в способности к элементарному обобщению, синтезу. В данном случае адекватен действительности введенное известным советским ученым Л.В. Крушинским понятие «рассудочная деятельность», позволяющее избежать полного отождествления существенно различающихся по степени сложности мыслительных процессов у животных и человека[50]
.

Эксперименты свидетельствуют о способности общественных насекомых к рассудочной деятельности: пчелы и муравьи могут создавать представление об «альтернативной ситуации», обладают поразительной способностью к так называемому инвариантному распознаванию фигур и предметов, т.е. пчелы и муравьи могут создавать элементарные отвлеченные представления о треугольнике, круге, квадрате, количестве (в пределах двух-трех) цветов или объектов. На такое способны только наиболее высокоорганизованные позвоночные животные. В современной зоопсихологии чаще всего используется схема классификации поведения, которая выделяет пять типов адаптивных реакций: таксисы, рефлексы, инстинкты, рассудочная деятельность, включающая в себя инсайт, разные формы обучения. В приложении к поведению общественных насекомых оказывается, что наибольшую долю в нем занимают инстинкты и рассудочная деятельность[51]
.

Известно, что высшим интеллектуальным достижением среди животных нередко считается использование простейших орудий. Подобного рода поведение в некоторых случаях наблюдали и у общественных насекомых. «Рабочие североамериканских муравьев рода афеногастер, обнаружив раздавленную гусеницу, гнилую ягоду или другой источник полужидкой пищи, подбирают вокруг кусочки древесины, листьев, сухую грязь и бросают на добычу. Когда эти частицы пропитаются полужидкой кашицей, муравьи уносят их в гнездо, где тщательно облизывают и высасывают все съедобное. Употребление посторонних пористых предметов в качестве «сосудов» позволяет муравьям ускорить транспортировку корма в гнездо. В зобике муравей может принести в среднем около 0,13 мг пищи, а в «сосудах» - 1,38 мг, т. е. в 10 раз больше. Немаловажно и то, что такое поведение дает возможность «обманывать» муравьев-конкурентов. Кампонотусы, формики и другие более сильные муравьи прогоняют робких афеногастеров с добычи. И тогда их выручают примитивные «сосуды». Подкравшись к добыче, муравей бросает на нее листик или кусочек грязи и тут же ретируется. А через минуту-две тихонечко возвращается и уносит свой «сосуд» с желанной провизией в гнездо. Набрать корм в зобик в присутствии враждебных муравьев никак невозможно, а с помощью «сосудов» афеногастеры воруют корм из-под самого носа конкурентов»[52]
. Таким образом, орудийная деятельность муравьев, несмотря на свою простоту, показывает их интеллектуальные способности и служит зачаточной основой феномена «обмана». Последний используется весьма эффективно человеком при построении философии обмана и цинизма, выработке стратегий управления социумом, поведением социальных групп и индивида[53]
.

Поведение отдельного муравья, пчелы или термита зачастую является весьма сложным, особенно, если оно связано с приобретением опыта или элементарной рассудочной деятельностью. Однако для философии спонтанности наибольший интерес представляет интегральный эффект совместной деятельности общественных насекомых. В большинстве случаев каждое насекомое выполняет лишь ничтожную часть общего дела, приводящего к результату вследствие суммирования усилий десятков, сотен и даже тысяч его собратьев. Благодаря коллективной деятельности насекомые строят удивительные по архитектуре гнезда, регулируют в них микроклимат, запасают пищу, зачастую специально перерабатывая и даже консервируя ее, обороняются от врагов, осваивают и охраняют от конкурентов обширные кормовые угодья, расселяются и порой мигрируют на значительные расстояния. В связи с этим возникают принципиальные вопросы, касающиеся организации коллективного поведения насекомых, основы интеграции действий множества отдельных особей, приводящей к достижению целесообразного результата, управления их поведением.

Современная наука на основе анализа поведения общественных насекомых как коллективного феномена дает следующий ответ, исходящий из решения проблемы возникновения порядка из хаоса: «Прежде всего из уже сказанного ясно, что в колонии общественных насекомых нет какого-либо управляющего центра, механизма, регламентирующего деятельность каждого ее члена. Если регуляция и осуществляется, как, например, в случае репродуктивного контроля царицы, то она носит исключительно общий характер и не затрагивает конкретной деятельности отдельных насекомых. Коллективное поведение формируется путем суммирования действий множества индивидуумов, т. е. является стохастическим процессом. При этом отдельные насекомые могут действовать неправильно, нерационально, вхолостую и даже во вред коллективу. Но поскольку большинство прилагает усилия в определенном направлении, при усреднении возникает целесообразный результат. Следовательно, наблюдающийся порядок является исключительно статистическим. В этом и заключается феномен коллективного поведения общественных насекомых»[54]
.

В свое время с позиций кибернетики суть коллективного поведения общественных насекомых предложил Н. Винер. Согласно его идее, колония общественных насекомых состоит из элементов (особей) с простым стереотипным поведением, а сложность ее коллективной деятельности определяется связями и взаимодействиями между элементами. Однако подобное понимание еще очень далеко от настоящего объяснения в силу того фундаментального обстоятельства, что наука пока имеет в своем распоряжении лишь самые общие представления о принципах организации коллективного поведения общественных насекомых.

«Как правило, его организация такова, что отдельное насекомое не в состоянии оценивать ход различных процессов в колонии и не имеет о них представления. Муравей, пчела или термит не могут знать, как много в их гнезде личинок, каковы запасы и потребности в пище, сколько необходимо воды или строительных материалов и т. д. Они просто реагируют на те конкретные ситуации, в которые попадают, и на те стимулы, с которыми встречаются, в соответствии с врожденными программами поведения, приобретенным в течение жизни опытом, физиологическим состоянием организма и информацией, полученной от собратьев по гнезду. Организация всех этих процессов такова, что при суммировании, усреднении нередко противоречивых, бессмысленных и нерациональных действий множества насекомых возникает вполне целесообразный результат. Отнюдь не обязательно, чтобы коллективное поведение было наиболее оптимальным с нашей точки зрения. Вспомним, так ли уж рационально устроено все в человеческом обществе? И тем не менее человечество живет. И общественные насекомые должны вести себя таким образом, чтобы этого было достаточно для выживания в процессе естественного отбора»[55]
.

С позиций философии спонтанности плодотворным в исследовании проблемы управления коллективным поведением общественных насекомых может оказаться созданная бельгийским ученым русского происхождения И. Пригожиным теория неравновесных процессов, которая внесла значительный вклад в становление и развитие синергетики[56]
. Именно синергетическая теория в качестве своеобразного мировидения, основанного на фундаментальном методологическом принципе спонтанности, самоорганизации, дает возможность понять, как возникает порядок из хаоса. В последние десятилетия получены определенные результаты в компьютерном моделировании поведения муравьев при мобилизации по следу на основе некоторых положений этой теории. Однако это еще первые шаги в исследовании сложного поведения и сложной организации мира насекомых, сам же намеченный путь заманчив и его успешное прохождение связано с философией спонтанности.

2. УПРАВЛЕНИЕ В ИМПЕРАТОРСКОМ КИТАЕ: ОРГАНИЦИСТСКАЯ ФИЛОСОФИЯ

Особого внимания заслуживает философия управления, выработанная в рамках китайской цивилизации: именно она лежит в основе необычайной прочности китайской системы управления. Как отмечает отечественный синолог В.В. Малявин, «своей необыкновенной устойчивостью китайская империя была в большей степени обязана разумно устроенному и отлаженному государственному аппарату – одному из самых примечательных достижений китайской цивилизации»[57]
. Сам же этот государственный аппарат представляет собой воплощение основных идей китайской философии управления, равной которой не существует в истории человеческого общества. Здесь нам приходится сталкиваться с особенностью самой китайской философии, обусловленной ее генезисом. Ведь китайская философия со всем многообразием ее школ и направлений прямо или косвенно связана с управлением и этикой, которые всегда находятся на переднем плане интеллектуальной практики. «Этому способствовали ранее создание протогосударственных объединений, необходимость поиска средств управления крупными, сложно организованными социумами, а также принадлежность большей части образованных слоев китайского общества к сословию «служилых» (ши), занятых преимущественно в административной сфере. К высшим знаниям китайская мудрость относила правила и искусство управления. Их концентрированным выражением области философии была этика. К подчинению ей тяготела онтологическая (основные принципы бытия) и гносеологическая (учение о познании) проблематика. Собственно онтологические принципы и правила познания складывались в моральные конструкции и законы управления. Нормы социального поведения и устройства находили опору в представлениях о бытии и структуре мироздания. Отсюда отсутствие принципиальной грани между понятиями «философия» и «общественно-политическая мысль» применительно к Китаю»[58]
.

Сам генезис китайской философии был органически связан с проблемой управления как социумом, так и окружающей своенравной и непростой природой в период культуры Лушань. Последняя возникла в низовьях Хуанхэ и затем стала распространяться на север и восток, сформировав на основе сельского хозяйства мощную систему экономики. Это повлекло за собой наличие более организованных социальных структур, социальное расслоение (воины-аристократы, гадатели, земледельцы и животноводы). В кланах выделились лидеры, владеющие в совершенстве искусством боя и доминирующие в социальной жизни своих групп. Именно среди них выделился лидер, которому удалось укротить Хуанхэ - одну из самых опасных рек в мире. «Первые попытки осуществить это желание были предприняты китайцами во время лушанского периода истории, когда бассейн Хуанхэ покрылся сетью огромных прибрежных дамб, дренажных канав и искусственных водоемов»[59]
.

Китайская легенда приписывает это одному из первых китайских императоров по имени Юй Великий, жившему в XXIII в. до н.э. и основавшему первую историческую династию китайских правителей Ся. Именно благодаря правителям этой династии китайская культура добилась блестящих успехов – строились города и дворцы из прессованной глины, было развито ювелирное искусство, оружие выковывалось из бронзы, придворные ученые использовали оригинальную систему пиктографических знаков, создан первый китайский календарь. «Все культурные достижения этого исторического периода стали возможны лишь благодаря железной хватке императоров Ся, авторитет которых базировался, по имеющимся данным, на комбинации военной силы и внушаемого ими суеверного страха в результате культа императора, основанного на принципе человеческого самопожертвования. В столице Эрлитоу были обнаружены останки принесенных в жертву людей с крепко связанными руками и отрубленными головами»[60]
.

Здесь следует обратить внимание на то существенное обстоятельство, что при дворе императоров Ся имелись ученые в качестве советников, которые использовали пиктографическую письменность для осуществления управления государством, достижения им могущества. В соответствии с представлениями той давней эпохи центром вселенной считался трон ставленника бога на земле, императора Ся. Этот сын неба управлял Китаем и устанавливал для всех своих подданных время – только он имел право носить титул «Единственный Человека», или Сын Неба[61]
. Это значит, что только он может входить в связь с небом, выполняя труднейшую обязанность и одновременно похвальное дело, чтобы одержать победу над своими врагами. Именно с этим его качеством связаны человеческие жертвоприношения, ибо были необходимы для свершения ритуала небесного танца.

С этих времен китайцам присуща приверженность к их традиционной государственности и поистине священный трепет перед нею, ведь эта власть имела и религиозный, и моральный смысл, причем китайская империя вплоть до начала XX столетия «сохраняла в себе черты архаических верований»[62]
. В основе управления китайским социумом и функционирования государства лежат принципы органицистской философии, что и объясняет необыкновенную устойчивость китайской цивилизации. Первый принцип состоит в том, что государство понималось как царствующий дом, династическое древо в виде некоего «единого тела», которое охватывало всех членов рода, живых и мертвых. Функция государя заключалась в поддержании этого единства путем совершения жертвоприношений усопшим предкам, что характеризовало его как посредника между земным и небесным миром. Второй принцип представляет собой трактовку правителя в качестве средоточия космических сил, фокуса мирового круговорота; на нем лежит миссия благоустроения вселенной, что придает ему моральный авторитет. Существенным является то фундаментальное обстоятельство, согласно которому общество и природа рассматривались как живое тело, как живой организм. Управление социумом в таком случае было неотрывно от перемен в природе, исходя при этом из органической концепции общества, в котором благополучие каждого человека обусловлено сотрудничеством всех индивидов. Характеристика органицистской философии, лежащей в основе управления китайским социумом и объясняющей его необычайную живучесть, резюмируется В.В. Малявиным следующим образом: «Государство и весь мир рассматривались как подобие живого тела, и одним из главных свойств мудрого правления считались проницаемость, «проходимость» (тун
) всех каналов циркуляции «жизненной энергии» в мире - как в природе, так и в обществе. Положение индивида приравнивалось к его врожденному уделу. В следовании своему уделу, утверждали идеологи империи, все люди равны, несмотря на неравенство их положения. Идеальное общество должно было функционировать совершенно естественно; жизнь в нем следовало устроить по образцу муравейника
или пчелиного улья
(курсив наш – В.П.). Мудрость же правителя в том и заключалась, чтобы «сполна использовать» природные задатки каждого. А поскольку любое действие имеет символический смысл и те, кто понимает его, будут обладать властью, в мире вечно будет существовать разделение на управляющих и управляемых»[63]
.

Практические последствия органицистской философии управления являются весьма весомыми, так как они обуславливали значительную устойчивость китайского социума. Неповиновение правителю рассматривалось не просто как уголовное преступление и нарушение моральных устоев, но и как нарушение основы живого вселенского организма[64]
. Не случайно управление китайским социумом сравнивается с управлением водным потоком – не требуется усилий, чтобы заставлять воду течь туда, куда она влечется по своей природе, однако и путь преградить ей невозможно. В свете современных научных исследований этот метафорический образ приобретает вполне определенный смысл. Сейчас установлено, что биологические системы (живые организмы) в основном состоят из воды и не могут функционировать без нахождения в жидкокристаллическом состоянии[65]
. Ведь живые организмы, во-первых, должны строиться из материала, способного к самосборке, во-вторых, этот материал должен сочетать достаточно устойчивую упорядоченность с возможностью полиморфизма, т.е. со способностью структуры изменяться при изменении некоторых параметров окружающей среды. Именно эти две особенности характерны для жидкокристаллического состояния, что объясняет необыкновенную живучесть в общем-то хрупких биосистем. К тому же и сама вода имеет кристаллическую структуру, решетку, и поэтому образ воды в применении к управлению китайским социумом получает свой вполне прозрачный смысл. Выше уже отмечалось удивительная повторяемость в истории человеческого общества жестких социальных структур в виде своеобразной «кристаллической решетки», характерной для пчелиного улья или муравейника. В Китае же эта «кристаллическая решетка» как единица социума выстраивалась и управлялась гибкими методами управления благодаря разработанной органицистской философии.

Основанная на таких теоретико-философских предпосылках управление достаточно крупным социумом позволило пришедшей на смену династии Ся правителям Шан примерно в середине XVIII в. до н.э. выдвинуть китайскую культуру на первое место среди азиатских культур, что значительно ослабило позиции более древних цивилизаций. «В Месопотамии вавилоняне, наследники богатой шумерской культуры с уже сформировавшимися письменной и законодательной системами, подпали под влияние китайских племен, наступающих с северо-востока. Этот период совпал с гибелью уникальной критской цивилизации, хотя некоторые отголоски минойских культурных традиций сохранились в творчестве ремесленников греческих городов-государств. Раскинувшейся на берегах Нила империи египетских фараонов также недолго оказалось суждено наслаждаться политической независимостью: территория государства была захвачена иноземными армиями азиатов. Из всех ранних мировых цивилизаций лишь цивилизация Китая сумела пройти испытание временем, донеся до наших дней свои традиции в первозданном виде и сохранив в веках память о важнейших событиях своей истории и славных императорских династиях»[66]
.

Именно китайская философия, акцентирующая внимание на теорию управления лежит в основе необычайной устойчивости китайской цивилизации несмотря на то, что для нее характерно немалое число смены различных императорских режимов. Так как китайские философы занимались «теорией управления» обществом и поведением человека, то они обычно служили при ванах и императорах в качестве советников или сами были высокопоставленными чиновниками. Самым знаменитым древнекитайским философом является Конфуций (Кун цзы - учитель Кун), живший в VI в. (551-479 гг.) до н.э. в царстве Лу, до возникновения империи, созданной Цинь Шихуаном. Конфуций в зрелом возрасте занимал в царстве Лу пост главы фискальной службы, затем первого советника вана. В Китае невозможен был ни мыслитель, проживающий подобно Диогену в бочке, ни даже легенда об этом.

О значимости Конфуция в мировой истории прекрасно пишет В.В. Малявин: «И не кто иной, как Конфуций, поставил в центр размышлений о человеческом бытии в Китае вопрос о том, кто и как «использует» человека, как жизнь преображает, стилизует человека. А вот вопросы «что есть человек?», «как человек познает мир?», определившие пути развития европейской мысли, на удивление мало интересовали китайцев. Вопрошать об условиях и целях предметной деятельности человека – значит стремиться к познанию человеческого в человеке. Заслуга Конфуция, обессмертившая его имя, в том и состоит, что он первый в истории открыл человека как деятельное, творческое и, стало быть, общественное существо
(курсив наш – В.П.). До Конфуция на земле были только боги. Или потомки богов. Конфуций с простотой, достойной основоположника великой цивилизации, провозгласил: у человека нет более высокого призвания, чем воистину осознать себя человеком и стать творцом культуры – единственной реальности, которая целиком и полностью созидается людьми»[67]
. Поскольку человек созидает культуру, предметное тело цивилизации, осваивая которое он становится собственно человеком (личностью), постольку он способен в определенной степени управлять миром культуры и сопряженного с ним социумом. Следует отметить то существенное обстоятельство, что еще досократики (Пифагор и др.) показали на основе категориального аппарата единичного, особенного и всеобщего формальной значимости культуры как системы жестких ограничений и табу, имеющей непосредственное отношение к управлению поведением индивида[68]
.

Главным в учениях китайских мыслителей был проблема поиска оптимальных форм организации общества, точнее, проблемы о том, какими качествами должны обладать управляющие и управляемые для того, чтобы в стране царили порядок и спокойствие. Мыслители древнего Китая и более всего Конфуций исходили из многовековой ориентации на острые этико-политические и социально-административные проблемы, что позволило «хорошо осознать непростую (на уровне их знаний и понимания) социологическую истину, согласно которой общество – прежде всего нечто упорядоченное и потому обязанное подчиняться системе общепринятых условностей, обязательных правил поведения и норм жизни, закрепленных в устойчивых и автоматически реализуемых стереотипах»[69]
. Отсюда следует тесная связь политической и этической проблематики в учениях Конфуция, Мо Цзы, Мэн Цзы, школы фа цзя («законников»), или легизма. В конфуцианстве, например, это переплетение настолько сильно, что даже Дао в «Лунь юй» трактуется широко – прежде всего как правильный путь, принцип жизни, мудрый и справедливый порядок, образцовые нормы поведения. Основное – в умении следовать ему, не ограничивая себя и не жалуясь, что не хватает сил[70]
. Дао в представлении Конфуция является прежде всего человеческим, т.е. дао в людях и для людей. Таким образом был перенесен акцент с Неба, выступающего в качестве регулятора земных дел, на земные достоинства и обязательства людей. Это значит, что был создан новый, земной этический в свое основе критерий «должного, нужного для общества, оптимального для блага людей»[71]
.

Необходимо иметь в иду то обстоятельство, что, по Конфуцию, государство является большой семьей, именно это представление определяет его органицистскую философию управления социумом и ее отношение к закону[72]
. Он считал, что законы никакого значения для улучшения общества не имеют, важным является только то, чтобы во главе государства находился хороший правитель, который воспитывает народ посредством добродетели и правил благопристойности – ли
: «Если руководить народом посредством законов и поддерживать порядок при помощи наказаний, народ будет стремиться уклоняться от наказаний и не будет испытывать стыда. Если же руководить народом посредством добродетели и поддерживать порядок при помощи ритуала, народ будет знать стыд и он исправится»[73]
. Возражение против кодификации законов вытекает из позиции Конфуция, который настаивал на том, что эффективное управление требует наличия высоких нравственных качеств у правителя.

В связи с этим, Конфуций считал, что каждый должен стремиться стать благородным человеком (цзюнь-цзы), чьей основой является уважение к ли
. Второе качество, которое выступает необходимым свойством благородного - жэнь
, что условно можно перевести как доброжелательность, человеколюбие, гуманность. Соответственно, всех людей Конфуций делит на цзюнь-цзы, благородных, которые обладают этим качеством, и на сяо-жэнь, низких людей, не обладающих этими качествами. Благородный справедлив, то есть руководствуется ли
, традицией, чтит родителей, старших, беспрекословно подчиняется императору. Если благородный культурен, то есть грамотен, знает поэзию и музыку, то это хорошо, но не обязательно, а только желательно. В «Лунь юе» следующим образом проводится различие между цзюнь-цзы и сяо-жэнем: «Благородный постигает справедливость. Малый человек постигает выгоду»[74]
.

Конфуцианская философия управления – это этическое учение с четкой иерархической структурой нравственных ценностей, которые глубоко интериоризуются (переходят во внутренний план индивида) в процессе социализации. Она исходит из того, что «человек по своей природе добр и в нем изначально заложено стремление к совершенствованию, смысл которого заключается в выявлении и развитии в себе доброго («гуманного»), истинно человеческого начала и в подавлении злого («звериного») начала, или, по выражению В.М. Алексеева, в «борьбе со стихией скота в себе»»[75]
. На языке современной науки данную идею можно сформулировать следующим образом: стержень конфуцианской доктрины состоит в мощном негэнтропийном пафосе, согласно которому именно внутренний моральный долг лежит в основе беспредельного самосовершенствования[76]
. В конфуцианстве проводится резкое противопоставление такого «негэнтропийного» человека (цзюн-цзы – «благородного мужа») «энтропийной личности», безнравственному (сяо-жэню - «низкому») человеку. «… Если цзюн-цзы постоянно прогрессирует в своем нравственном и психическом развитии, непрерывно повышая требовательность к себе, то сяо-жэнь, наоборот, постоянно деградирует, все больше и больше поддаваясь разрушительной стихии своих страстей: «Благородный муж движется вверх, низкий человек движется вниз»»[77]
. Отличительная сторона конфуцианского идеала человека – внутренний, сугубо нравственная природа регуляторов поведения цзюн-цзы.

В данном случае необходимо четко представлять себе понимание природы человека в китайской философии, которое отлично от европейской философской традиции. Традиционно в Китае человек осмыслялся в категориях антропокосмического мировоззрения, когда человек истолковывался как «сердце мироздания», т.е. между человеком и космосом существовало взаимное соответствие. Сама человеческая субъективность понималась в виде меры осознания человеком своей бытийственной полноты, ибо она принадлежала и внешнему миру. В полном соответствии с даосизмом тело совершенного человека как аналог космоса представляет собой пустоту. Так как сам мир тоже есть пустота, то встреча человека с ним является встречой пустоты с пустотой (здесь пустота есть небытие, которое тождественно бытию европейской философии, однако в отличие от него находится в постоянном движении, пульсирует). Пустота в китайской философской традиции является первозданным хаосом, миром без форм, из которого выплывает весь эмпирический мир и в него возвращается, что и фиксируется в вечном взаимодействии двух начал - темного, женского Инь и светлого, мужского Ян[78]
. Начала эти, в свою очередь, есть результат либо сгущения (для Инь), либо очищения (для Ян) некоего эфира (Ци). Инь и Ян взаимодействуя, порождают пять первостихий - Воду, Землю, Огонь, Дерево и Металл. Эти пять в разных сочетаниях дают все разнообразие эмпирического мира, который выплывает из небытия и уходит в него бесчисленное число раз.

Согласно китайской традиции человек в своей личностной автономии соучаствует во всех метаморфозах мира и благодаря стремлению к совершенству, имеющим виртуальную природу, вносит совершенство в бытие всех вещей. В этом смысле нельзя не согласиться со следующим утверждением В.В. Малявина: ««Настоящий человек» (принадлежащий традиции даосизма) и «достойный муж» (идеальный человек в конфуцианстве) обозначают два полюса человеческого совершенства: полноту бытия, постигаемую во внутреннем узрении «раскрытого сердца», и безупречную вписанность в сеть космических и социальных отношений. Соответственно, в китайской культуре понятие личности, правового субъекта действия и даже физического индивида просто не существует (китайское искусство, в частности, не знало обнаженной натуры). Человек в Китае осмыслялся, с одной стороны, в категориях телесной интуиции, уводящей к всеединству первозданного Хаоса, а с другой – как «лицо», которое выражает одновременно претензии на обладание определенным статусом в обществе и признание этих претензий другими»[79]
. Этот фрагмент показывает, почему в китайской философской традиции фундаментальная проблема заключалась в управлении социумом, прежде всего государством, его подсистемами и отдельными людьми. Поэтому всякий мыслитель, который занимался этой проблемой, искал ответ исключительно в поле этических или «правовых» суждений, ибо права в европейском смысле слова в Китае тогда не существовало.

Основа учения Конфуция - это опора на традиции, поэтому высшим проявлением добродетелей были древние правители - основатель династии Вэнь-ван (имя которого, в связи с отсутствием в древнекитайском языке временных форм, означало прошлое доброе время). Особое уважение к древности, традиции влечет за собой следующее положение учения Конфуция - уважение и почтение к старшим, в первую очередь, уважение к родителям. Почтительность детей к родителям - это основа добродетелей любого человека, причем почтительность эта должна выражаться в полнейшем послушании и подчинении родительской воле. Таким образом, вся жизнь человека регламентировалась подробнейшими предписаниями, что именно должно говорить и делать для своих родителей.

В рамках конфуцианского подхода понятна градация, согласно которой младшие братья почитают и подчиняются старшим братьям, сестры почитают братьев, младшая сестра старшую, и вообще среди незнакомых младший всегда почитает старшего. Данное положение конфуцианской философии управления социумом и поведением человека имеет вполне прозрачный смысл: следующим шагом является переход к социальной структуре - старшим именовался всякий вышестоящий на иерархической лестнице. Таким образом формулируется следующий принцип конфуцианской философии управления: государство - это одна большая семья, а семью следует рассматривать как государство в миниатюре; поэтому точно так же, как сыновья обязаны слушаться родителей, так подданный обязан повиноваться императору и всем, кого он поставил над ним.

В целом суть конфуцианской философии управления заключается в следующем: Вселенной управляет Небо, откуда на поднебесную землю нисходят законы гармонии, чести, долга и целесообразности. Чтобы управлять поднебесной Небо назначает одного человека – императора, который несет перед Небом всю ответственность за состояние врученной ему земли со всем проживающим на ней населением. Если управление поднебесной осуществляется императором неправильно, то Небо поражает его империю всевозможными карами и бедствиями. В случае, когда император не исправляет допущенных ошибок, Небо отбирает у него «мандат» на управление поднебесной и назначает нового правителя.

В управлении социумом императору оказывают помощь мудрецы и высшие чиновники – мужи, которые отмечены печатью государственного ума и чуждые своекорыстию. Они заботятся о благе всей державы, а не только своего клана и особенно своем собственном, и управляют целой армией гражданских и военных государственных чиновников. Последние назначаются по принципу меритократии, т.е. в соответствии с достоинствами: китайские чиновники для получения должности подвергались весьма строгим экзаменам на знание законов, классической литературы и истории. За мздоимство и самоуправство чиновников ожидала жестокая кара, им вменялось следить за тем, чтобы народ исправно трудился, соблюдал установленные ритуалы и платил в казну подати. Требовалось также от них, чтобы все были довольны и славили своего императора.

Несколько позднее конфуцианства (в IV веке до н.э., приходящемся на эпоху «Воюющих царств») в Китае возникло учение легистов - законников (по-китайски – фа цзя), идеи которого затем вошли составной частью в идеологию Китая. Крупнейшим теоретиком легизма был Шан Ян, чиновник вана царства Цинь Сяо-Гуна. Для усиления царства Цинь и для возвращения ему утраченной гегемонии над соседями Шан Ян предложил не очень-то считаться с прежними традициями, восхваляющими нравственные добродетели древних правителей, а провести радикальную реформу принципов общественного устройства. Он и другие теоретики легизма (Шэнь Дао, Шэнь Бухай и Хань Фэй) создали стройную концепцию деспотического государства, «функционирующего при условии неограниченной власти правителя, единолично руководящего унифицированным административным аппаратом; предложили идею государственного регулирования экономики посредством главным образом мер по поощрению земледелия и упорядочения фискальной системы; систему централизованного управления государством по принципу регулярного административного деления; назначение чиновников правителем вместо традиционного наследования должностей; принцип присвоения рангов знатности, пожалований и привилегий за конкретные заслуги, прежде всего в ратном деле; контроль за образом мыслей подданных, цензорский надзор за чиновниками; систему круговой поруки и групповой ответственности»[80]
.

Легизм сыграл свою роль в эпоху «Воюющих царств», когда шла речь об объединении Китая в империю, что сопровождалось разрушением материальных и моральных ценностей вместе с соответствующими социальными структурами. Данная философия управления социумом рассматривала человека как существо изначально порочное. Поэтому управлять его поведением следует не посредством внутренних, моральных, а внешне принудительных, принципиально аморальных санкций. «Если конфуцианство упорядочивало человеческую деятельность нормами этики, то легизм – это подобие дисциплинарного устава или уголовного кодекса – методом «кнута и пряника» при явном преобладании «кнута»[81]
. Короче говоря, конфуцианство было рассчитано на «негэнтропийную» культурную личность, - легизм – на аморальную, «энтропийную». В условиях повальной аномии он на время оказался эффективен, дисциплинировав и наложив железную узду закона («фа») на распоясавшегося за время войн и анархии сяо-жэня
»[82]
.

В политической истории Китая, в развитии китайской государственности и функционировании политической культуры императорского Китая сыграл значительную роль легизм наряду с конфуцианством. Легисты были главной силой, противостоящей конфуцианству именно в сфере социальной политики и этики. Доктрина легизма, его теория и практика в ряде важнейших пунктов кардинально противоположны тому, что предлагали конфуцианцы. В отличие от конфуцианцев с их приматом морали и обычного права, призывом к гуманности и осознанному чувству долга, культом предков и авторитетом личности мудреца, законники-легисты как реалисты в основу своей доктрины ставили безусловный примат закона, сила и авторитет которого должны держаться на палочной дисциплине и жестоких наказаниях[83]
. Ни семья, ни предки, ни традиции, ни мораль – ничто не может противостоять закону, все должно склониться перед ним. Законы разрабатываются мудрецами реформаторами, а издает их и придает им силу государь. Он единственный, кто может стать над законом, но и он не должен делать этого. Осуществляют закон и проводят в жизнь его нормы министры и чиновники, слуги государя, его именем управляющие страной; почтение к закону и администрации обеспечивается специально введенной строгой системой круговой поруки и перекрестных доносов, которая, в свою очередь, держится на страхе сурового наказания даже за мелкие проступки; наказания за строптивость уравновешиваются поощрениями за послушание: преуспевшие в земледелии или воинских доблестях (только эти два вида занятий считались легистами достойными, остальные, особенно торговля, преследовались) могли рассчитывать на присвоение им очередного ранга, повышавшего их социальный статус.

Существенно то, что конфуцианство делало ставку на высокую мораль и древние традиции, тогда как легизм выше всего ставил административный регламент, державшийся на строгих наказаниях и требовании абсолютного повиновения сознательно оглупленного народа. Конфуцианство ориентировалось на прошлое, а легизм бросал этому прошлому открытый вызов, предлагая в качестве альтернативы крайние формы авторитарной деспотии.

Грубые методы легизма для правителей были более приемлемыми – и эффективными, ибо они позволяли тверже держать в руках централизованный контроль над частными собственниками, что имело огромное значение для усиления царств и успехов в их ожесточенной борьбе за объединение Китая. Проверка идей легизма на практике (основание в III в. до н. э. династии Цинь, ее падение и возникновение династии Хань) оказалась достаточной, чтобы выявить его несостоятельность для Китая того времени. Откровенно тоталитарная доктрина легистов с ее презрением к людям во имя процветания государства оказалась нежизнеспособной; легизм потерпел поражение, но для сохранения уже сложившейся имперской структуры, для процветания ее господствующих верхов, осуществлявших свою власть с помощью мощного административно-бюрократического аппарата, созданного стараниями легистов, необходима была доктрина, которая сумела бы придать всей этой системе благопристойный и респектабельный вид. Такой доктриной оказалось конфуцианство. Синтез конфуцианства и легизма оказался не столь уж сложным делом, ибо у них имелось немало общего. В результате реформ ханьского императора У-ди произошло видоизменение первоначального конфуцианства, оно стало государственной идеологией, что значительно повысило социальную роль бюрократических институтов[84]
.

На основе тщательно разработанных принципов органицистской философии управления китайцы создали самый совершенный метод управления государством – бюрократию и с большим искусством воплотили эти принципы в действительность. «Китайская теория бюрократии объявляла главным государственным приоритетом эффективность администрации. Соответственно, ее создатели рассматривали подданных империи как пассивное «население», полностью подконтрольное властям. Уже сам облик китайской империи с ее аккуратными квадратиками крестьянских полей, четкими прямоугольниками селений и городов, сетью дорог со стоящими на них на равном удалении друг от друга почтовых станций наглядно удостоверял «небесную планиметрию» имперской политики»[85]
.

Вполне естественно, что в имперской традиции Китая наравне с правителем исключительное значение имеет фигура «мудрого советника» (философа управления), обладающего необъятными знаниями, талантами и безупречными нравственными качествами. Не менее значимым оказывается в великолепно выстроенная административная машина, обладающая немалым управленческим потенциалом. Эта бюрократическая система носит пирамидальный характер, на вершине которой находится император, средние этажи отведены центральным и провинциальным органам власти, основание же образует многочисленный слой местных служащих. «Неизменным принципом управления было разделение всех служилых людей на три категории: гражданскую администрацию, управление войсками и органы служебного надзора. Подобное строение аппарата обеспечивало необходимый для его устойчивости баланс сил в рядах самого чиновничества. Если рассматривать имперскую администрацию в ее развитии, то можно заметить постоянное возникновение новых, в своем роде «нерегулярных» органов власти, подчинявшихся непосредственно императору, и постепенное отмирание «регулярных» учреждений»[86]
.

Немалый интерес представляет строение государственного аппарата, подвергнувшийся определенным изменения основателем Минской династии Чжу Юаньчжаном (вторая половина XIV в.), который в таком виде просуществовал вплоть до падения монархии в Китае. Он «постепенно создал бюрократический аппарат для управления всей страной, централизовал его, поднял его авторитет и усовершенствовал этот аппарат в результате изучения опыта, споров, многочисленных реформ и жестокой внутренней борьбы в среде господствующего класса»[87]
.

Создание империи Великая Мин требовало наличия эффективного центрального и местного административного аппарата, который при высокой централизации власти действовал бы слаженно и послушно, как пальцы на руках. Только при этом условии можно было добиться действительного объединения страны, концентрации ее сил и справиться с функциями подавления народа внутри империи и защиты ее границ от угроз извне. Тенденция развития и объективная обстановка того времени заставили Чжу Юаньчжана провести радикальные реформы.

Начало было положено реформированием местных административных органов, ибо в эпоху Юань каждое провинциальное правительство представляло собою копию центрального правительства. Оно ведало военными делами, гражданской администрацией и финансами точно так же, как и центральное правительство, и обладало очень большими полномочиями. Так как юаньский императорский двор не вмешивался в его дела, то происходила децентрализация власти, руководство же делами со стороны двора было негибким, а меры, принимаемые им, недейственными. «Ветви оказались сильными, а ствол слабым, и начались отторжения и распад территории империи»[88]
. Перед Чжу Юаньчжаном стал кардинальный вопрос: что следовало выбрать - децентрализацию или централизацию власти? Позволить ли провинциальным правительствам гнуть самостоятельную линию, как он сам в свое время, или самому держать в своих руках всю власть, жестко контролировать местные административные органы, туго связать им руки и требовать, чтобы они послушно выполняли все его приказы?

Данный серьезный вопрос был решен надлежащим образом, а именно: все важные органы власти были сосредоточены при дворе, провинциальные правительства преобразованы в наместничества во главе с одним левым и одним правым наместником. Наместники выступали в качестве эмиссаров императорского двора на местах и ведали делами управления, главным образом финансами и гражданской администрацией. Императорский двор выпускал законы и распоряжения, определял политику, порядок работы, срок проверки и задачи и доводил все это через наместников до сведения местных чиновников областей, округов и уездов для исполнения.

По своему положению наместничества были органами императорского центрального правительства на местах, филиалами его, и являлись очень важными учреждениями, а наместники считались эмиссарами императорского правительства на местах и были обязаны подчиняться воле императорского двора по всем вопросам. Кроме того, в каждом наместничестве создавалось управление уполномоченного — следователя для контроля за наказаниями, ведающее судами и тюрьмами, во главе с уполномоченным-следователем. Оно распоряжалось делами, связанными со следствием по уголовным делам в наместничестве. Наместничество, управление уполномоченного-следователя и управление главного уполномоченного-командующего, ведавшее военным делом в пределах провинции, вместе назывались «тремя управлениями» и представляли собой учреждения, которые осуществляли распоряжения императорского правительства на местах. «Таким образом, три органа, ведавшие гражданской администрацией, финансами, судом и регулярной армией, были разделены, самостоятельны, не подчинялись друг другу и находились под непосредственным руководством императорского правительства. Это было сделано с целью сосредоточения при дворе наиболее важных административных функций, концентрации и усиления власти императорского правительства и его контроля над этими тремя органами и руководства ими»[89]
.

Реформа центральных органов власти была проведена несколько позднее, чем местных. Контроль и руководство местной гражданской администрацией, финансами, судами, тюрьмами и регулярными войсками были сосредоточены в руках центрального правительства. Чжу Юаньчжан сохранил традиционный для империи цензорат, однако упразднил императорский секретариат и поставил под свой личный контроль шесть министерств: чинов, финансов, обрядов, военное, юстиции и общественных работ. В каждом назначались министр и два старших секретаря — левый и правый, что обеспечивало эффективность функционирования министерств. «Министерство чинов ведало назначением, проверкой деятельности, повышением и понижением в должности и наказанием чиновников всей империи; министерство финансов — сельскохозяйственными, торговым и соляным налогами и трудовыми повинностями; министерство обрядов — церемониями, религиями, жертвоприношениями, просвещением, экзаменами на занятие государственных должностей и внешними сношениями; военное министерство — назначением и смещением офицеров регулярной армии и изданием приказов по армии; министерство юстиции — вопросами законодательства, судами и тюрьмами; министерство общественных работ — производством оружия, монет, возведением деревянных сооружений, ирригационными сооружениями, путями сообщений и т. п. Министры несли ответственность непосредственно перед императором и исполняли его волю. Чжу Юаньчжан стал самым могущественным монархом в истории Китая»[90]
. Для того, чтобы чиновники в этих учреждениях были верны императору, отдавали все силы службе и отлично выполняли приказы императора, была создана система ревизии и контроля. Она функционировала таким образом, что во всем бюрократическом аппарате все взаимно контролировали друг друга. Контрольные органы проверяли всех чиновников, организации тайной полиции подавляли и устрашали народ, вся власть была сосредоточена в руках императора, а шесть министерств, канцелярии и палаты подчинялись ему непосредственно.

Немаловажным для эффективности применения основных принципов философии управления является то обстоятельство, согласно которому «идея власти как тайны приобрела в Китае самодовлеющее значение»[91]
. Так как власть в китайской империи представляла собою молчаливое соглашение между правителем и подданными, то отсюда следует никогда не исчезающий интерес китайских правителей к стратагемному мышлению, путям и способам скрытного достижения своих целей. Информация о схемах (способах) или стратагемах мышлениясвойственны представителям тех или иных культур. Однако, если для европейской культуры, как наследницы первых греческих дихотомий, характерна ориентация мышления на идеальную форму, которая выступает затем в виде цели и дальнейшее действие направлено на ее осуществление (теоретический проект превращается в реальность в ходе практической деятельности), то китайское мышление избегает противопоставления теории и практики и использует естественный ход вещей (потенциал ситуации). Различие между европейским и китайским способами достижения эффективности французский философ Ф. Жюльен описывает следующим образом: «Применим полученное различение к тому главному неизвестному, каким выступает для нас эффективность: вместо того, чтобы выстраивать модель как образец для действия, китайский мудрец, скорее, сосредоточивает свое внимание на привычном ходе вещей, стараясь постичь их соразмерность и извлечь пользу из их саморазвития»[92]
. Иными словами, европейская культура использует жесткие трансформационные технологии, основанные на концепции линейного времени, то китайская культура – мягкие преобразовательные технологии, в фундаменте которых лежит концепция циклического времени. Эта концепция времени дает возможность вписывать инновации в социокультурные традиции, что способствует социальному прогрессу.

Стратагемность мышления (и поведения) – то, что сейчас европейские психологи называют «играми», - было разработаны в древнекитайской системе ценностей и воплощены в жизнь за несколько веков до нашей эры. Только сейчас европейская наука признала значимость стратагемности мышления, тогда как в России она была известна достаточно давно в результате контактов с Китаем. «Этот феномен, имплицированный в общественное сознание, - пишет В.С. Мясников, - с веками, перейдя национальные границы, отразился и на политической и общественной культуре таких восточноазиатских стран, как Япония, Корея, Вьетнам»[93]
. Понятно, что стратагемность мышления присуща всем народам, просто она не всегда осознается, главное же состоит в том, что она успешно использовалась китайскими правителями в управлении гигантским государством.

3. УПРАВЛЕНИЕ В РИМСКО-КАТОЛИЧЕСКОЙ ЦЕРКВИ: ФИЛОСОФИЯ ТЕОКРАТИЧЕСКОГО УПРАВЛЕНИЯ

О кризисном характере систем управления в современном мире свидетельствует проблема бунта в рядах духовенства централизованной римско-католической церкви, вступающей в третье тысячелетие своего существования. Сейчас римско-католическая церковь, охватывающая своим влиянием около миллиарда человек на всем земном шаре, стоит перед лицом внешней и внутренней эрозии, она находится в состоянии собственного кризиса. Одним из крупных симптомов этого является сокращение численности католиков: «Всем известно, хотя трудно это подтвердить количественно, что Римская Католическая Церковь в Соединенных Штатах, латинской Америке и даже в Африке теряет все больше своих приверженцев в пользу протестантских течений – факт, который признал сам Иоанн Павел II, когда публично предостерегал в отношении таких сект. Поэтому можно сделать неизбежный вывод, что Римско-католическая Церковь сокращается»[94]
. Самое парадоксальное в сокращении католицизма заключается в том, что именно требование соблюдения высокой дисциплины в сфере теологии и образе жизни верующих лежит в основе неадекватного реагирования римско-католической церкви на изменяющуюся социокультурную действительность. Таким образом, одна из самых мощных централизованных систем теократического корпоративного управления в истории человеческого общества дает сбои.

Значимость рассмотрения теократической философии управления, которая лежит в основе централизованной системы управления римско-католической церкви, следует из того эмпирического факта, что эта церковь сумела выжить среди множества потрясений на протяжении почти двух тысячелетий. Как отмечается в пятитомной «Истории церкви», написанной с теологических позиций, первой христианской церковью является иерусалимская организация апостолов, которая возникла в начале I в. и которая наряду с духовной структурой имела экономическую организацию[95]
. Эта первая локальная христианская церковь имела коллегию пресвитеров во главе с епископом как наследником апостольской власти. Затем христианство начинает распространяться за пределами Палестины: центры христианских общин появились в Дамаске, Антиохии, Эфесе, Эдессе и Риме.

Именно в Риме, который в то время был мировой империй, произошла эволюция христианской церковной организации: «Имущество церкви из рук общины перешло в руки учреждения – вернее того епископа, который стоял во главе этого учреждения и «представлял интересы бога». Церковное имущество принадлежало епископу не как частному лицу, а как «божьему представителю»: он не имел права передавать его по наследству, и после его смерти оно переходило к его преемнику по епископской кафедре, а не к частному лицу, сыну или родственнику епископа»[96]
. Христианская церковь в Римской империи стала религиозной корпорацией благодаря ее легализации.

Известно, что религиозные корпорации существовали в древнем Риме задолго до того, как в нем появились христианские общины. Как показал в своих исследованиях Н.С. Суворов, в одних случаях это были жреческие коллегии при храме какого-либо бога или богини, другие корпорации были составлены из самих римских граждан для отправления некоторых обрядов и церемоний. Наряду с этим допускалось создание религиозных корпораций, члены которых были иностранными купцами или рабами, чтобы совершать обряды поклонения негосударственным (неримским, «чужим» богам). Имелись также государственные коллегии по надзору за отправлением культов, чье число в древнем Риме было весьма велико. Наряду с чисто религиозными существовали и иные коллегии (благотворительные, похоронные и проч.), отправлявшие свой религиозный культ[97]
. Не только сами религиозные корпорации были субъектами права, но и представляемые ими божества так же были субъектами особого рода: в их пользу могло быть передано имущество и т.д., т.е. в соответствии с действовавшими тогда законами в дохристианской Римской империи боги имели право приобретать всякого рода имущество. Этим и воспользовалась христианская церковь, выступая в виде религиозной корпорации.

Ведь получив легальный статус при императоре Константине Великом (313 г.), христианская церковь постепенно стала использовать положения римского права о религиозных корпорациях вообще и коллегиях в частности[98]
. Необходимо отметить некоторую двойственность положения христианской церкви в Римской империи: с одной стороны, римское законодательство подводило религиозные коллегии под модель корпорации (в узком смысле), что соответствовало характеру и устройству самой христианской церкви, с другой - император Юстиниан наделил правами юридического лица не только епархии, но и приходы, и монастыри, и подобные им учреждения. Существенно то, что при этом олицетворялась не община верующих, а корпорация служащих (клир) во главе с прелатом (игуменом в монастыре, настоятелем в приходе и т.д.); таким образом, церковным учреждениям был придана модель института[99]
. На основе изложенного можно сделать вывод о том, христианская церковь как в целом, так и в совокупности ее элементов имеет корпоративный и институциональный характер. Заслуживает внимания то обстоятельство, что институциональное начало ей совершенно чуждо, ведь первоначально она сама была учреждена Христом (Мф. 16,18).

Не менее важен и юридический подход к христианской церкви как к корпорации, ибо членство в ней имеет юридическое (корпоративное) содержание. Ведь оно приобретается посредством сложного корпоративно-юридического состава - совокупности фактов, в соответствии с церковным правом имеющих для члена церкви правообразующее значение[100]
. Подчеркивая значение таинства крещения как юридического факта, составляющего юридический состав приема в Церковь, А.С. Павлов писал: «В области церковного права крещение имеет такое же значение, как рождение в сфере права гражданского»[101]
. Ряд авторов, даже принадлежащие к богословским кругам, высказывают мнение об абстрактности церковной жизни вообще и членства в ней в частности. «Однако членство в Поместной и Вселенской Церкви приобретается через первичную корпорацию, ее составляющую (приход), а наличие фактов, образующих это членство, порождает для лица корпоративные права и обязанности, одни из которых имеют по преимуществу моральное значение, другие же - реальное правовое содержание. Таким образом, церковная корпоративная правоспособность - это способность члена корпорации иметь права и преимущества, ею установленные для своих членов и выполнять возлагаемые на него корпоративные обязанности»[102]
. Церковная правоспособность делится на общую и специальную: первая охватывает «рядовых» членов (мирян) церкви, вторая может распространяться на отдельные категории членов (например, клир, монашествующих и т.д.). Наряду с этим на примере церковных правил можно в юридической литературе выделяется понятие корпоративной дееспособности, т.е. способности своими действиями приобретать права и исполнять обязанности в рамках корпорации. Широкое распространение в этой связи получил институт ограничения корпоративной дееспособности членов Церкви: так 12-е правило Неокесарийского собора (315 г.) запрещает поставление во пресвитера лиц, крестившихся на одре болезни, «ибо вера его (крестившегося - М.В.) не от произволения, но от нужды». Однако, в соответствии с тем же правилом данное ограничение может быть снято «после открывшейся добродетели и веры, и ради скудости в людях достойных». Таким образом, сам факт приема в Церковь не оспаривается, однако предусматривается ограничение в осуществлении корпоративных прав. «Кроме того, корпорация может налагать на своих членов обязанности, влекущие фактически ограничение гражданской правоспособности; так, согласно церковным правилам, для клирика и его семьи недопустимы ряд занятий (ростовщичество, содержание питейных и публичных домов, волхвование и проч.)»[103]
.

В 300-330 гг. христианская церковь, имеющая за своими плечами трехсотлетнюю историю, сумела развить свою корпоративную организацию до степени зрелости. Римскую империю можно определить как мозаику, сложенную из обладающих автономией городов. Аналогично и «католическая» церковь в качестве универсальной корпорации является в ипостаси многочисленных локальных общин, находящихся под властью епископов: епископальная церковь является основной ячейкой всей системы церковных институтов[104]
. Отсюда следует четкое деление на рядовых членов христианской церкви и сильно иерархизированное духовенство (клир): епископ, священники, дьяки, подьячие и мелкие церковные служащие. С другой стороны, из числа рядовых христиан выделялись вдовы, святые девицы и дьякониссы, имеющие особый церковный статус. Однако, разграничение между клиром и мирянами не мешает тому, что наиболее образованные, богатые среди последних оказывали сильной влияние на церковную администрацию, управление и вообще на жизнь церкви.

C географической точки зрения основным организмом является локальная, городская церковь (хотя следует учитывать и сельские регионы), единство христианской церкви однако не теряется вследствие этой множественности[105]
. С IV в. начинает прорисовываться определенная координация, открывающая путь более сложной и сильнее иерархизированной структуре. Епископы данной римской провинции (что соответствует светскому административному делению) или какого-нибудь более крупного региона стремятся к объединению вокруг и под руководством митрополита, который чаще всего является епископом главного города и главной церкви. Влияние Рима распространяется на все локальные церкви, его влияние оказывается универсальным, в доктринальной области его авторитет непогрешим. Перед нами мощная религиозная корпорация, получившая к тому же юридическое признание и пользующаяся весьма эффективно существующими законами, чтобы создать систематизированное свое, каноническое право.

Как известно, государственное признание христианской церкви в IV веке привело к открытию новых граней ее юридической природы: она стала выступать как автономный нормотворческий институт в обществе. Разумеется, данный процесс проходил при участии государственной власти[106]
, однако, особенно на Западе, начинает прослеживаться тенденция к автономизации церковного нормотворчества и церковной юрисдикции. Так, к XI-XII вв. в Европе сложилась самостоятельная наднациональная правовая система - каноническое право, - регулировавшая широкий спектр гражданских, семейных, административных, уголовных и процессуальных отношений. Тогда национальные правовые системы европейских стран были в зачаточном состоянии, а затем, сформировались как раз при непосредственном влиянии норм канонического права, а также «религиозных обрядах, литургических нормах и доктринах XI-XII вв...»[107]
.Вместе с тем следует иметь в виду то обстоятельство, что система канонического права существовала уже внутри первых христианских общин. Как справедливо отмечает Г. Берман: «утверждая, что впервые была создана система канонического права или, иначе говоря, право церкви стало систематизированным в течение полутора веков между 1050 и 1200 гг., мы вовсе не отрицаем существование правового порядка в церкви с ее зарождения. Сам Новый завет, особенно в Посланиях апостола Павла и в Деяниях апостолов, свидетельствует, что внутри христианской общины существовали юридически конституированные власти, которые провозглашали и применяли нормы, касающиеся учения церкви, богослужения, морали, дисциплины и структуры церкви»[108]
.4

Такого рода автономизация проявляется не только во внешних своих формах, но и внутри христианской церкви как корпорации. Так, устанавливается (где через государство, а где и напрямую) система церковного налогообложения. Это означает, что христианская церковь обладает как корпорация политической властью. Ведь со времен шумеров две главные задачи политической власти – издавать законы и взыскивать налоги – так и не изменились[109]
. Однако такая нормотворческая и юрисдикционная автономия отнюдь не означает отождествление Церкви и государства, поскольку они имеют совершенно различные цели и задачи и принадлежат к различным уровням морали; в чем-то их интересы пересекаются и тогда происходит взаимодействие этих социальных институтов. Кроме того, публично-правовой характер церкви в государстве в современных условиях не ограничивает религиозной свободы, но напротив, является дополнительной гарантией независимости и автономности церкви по отношению к государству.

На основании всего изложенного в специальной литературе делается следующий вывод о юридической природе христианской церкви: «во-первых,… она является корпорацией особого рода, включающей в себя составные части - корпорации и институты; во-вторых, она не может замыкаться на исключительно на частной сфере жизни общества, она неминуемо (в той или иной мере) вторгается в публично-правовую сферу, так как публично-правовой элемент изначально присущ ей, и потенциально (и в истории мы можем найти немало подтверждений этому) она может осуществлять регулирование многих сторон жизни общества (семья, брак, суд, процесс, регламентация устройства и поведения светской власти) как с помощью нравственных норм, то есть опосредованно, так и при помощи правовых предписаний (как это было в средневековье в Европе или после Крещения Руси)»[110]
. Таким образом, церковное право в первом случае имеет чисто внутреннее, корпоративное значение, регулируя внутрицерковные отношения, а во втором выходит за эти корпоративные рамки и приобретает ценность и значимость для всего общества в целом, особенно в том случае, если состав последнего моноконфессионален.

В силу исторических причин римско-католическая церковь как мощная религиозная транснациональная корпорация заняло главенствующее место в феодальном обществе Западной Европы выполняло функцию идеологического интегратора. Она представляла собой строго иерархически централизованную систему во главе с римским папой и стремилась к главенству в «христианском» мире. Более того, римско-католическая церковь от имени бога пыталась добиться также «интернационализации» своей власти — пробиться на Восток, хотя и потерпела в этом поражение[111]
. В остальном же она продемонстрировала необыкновенную живучесть: успешно находила выход из ситуаций, которые грозили ей гибелью. Здесь достаточно вспомнить ее успешную борьбу с многочисленными сектами, имевшими свои истоки и опору в массовых общественных движениях, таких как катары, вальденсы, монтанисты, флагелланты, немецкие и фландрские мистики XIV в., гуситы, наконец, движения эпохи Реформации. И одним из эффективных орудий достижения победы в этой борьбе выступала священная инквизиция, вскормленная в атмосфере религиозного фанатизма и представлявшая собой фанатическое учреждение.

И напротив, терпимость всегда была «мертвым» понятием в римско-католической церкви, культивировавшей на протяжении своей длительной истории жестокий фанатизм и агрессивную нетерпимость. В этом нет ничего неожиданного, так как речь шла о защите ее интересов. Для «еретиков» священная инквизиция была карающим огненным мечом, удивительным образом сочетая истребительную деятельность с теорией божественной любви. Религиозная нетерпимость была присуща миллионам невежественных людей, живших во времена христианской цивилизации. Однако «невежественные» не означает «глупые».Во сто крат опаснее религиозной фанатической глупости и невежественности умная нетерпимость, вооруженная к тому же и средствами принуждения.
Римско-католическая церковь представляла собой корпорацию умных людей и именно поэтому ее влияние было таким длительным и эффективным.

Теперь перейдем к рассмотрению функционирования страшной и разветвленной организации - священной инквизиции. Она контролировала практически все сферы деятельности миллионов людей, использовала различные методы социотехнического, в том числе и тайного, управления обществом, а также способы проникновения в самые скрытые уголки человеческой души. Под инквизицией будем понимать особые трибуналы католической церкви, преследовавших еретиков, чья деятельность началась в XII—XIII вв. и закончилась в первой половине XIX в. Во всяком случае несомненно одно: к концу XIII в. Западная Европа, находившаяся под влиянием католической церкви, была покрыта сетью инквизиционных трибуналов. Их деятельность, замечает знаменитый историк инквизиции Г.Ч. Ли, была непрерывна, подобно действию законов природы, что отнимало у еретиков надежду выиграть время и скрыться в одной из европейских стран: «Еретик жил как бы на вулкане, который во всякое время мог начать извержение и поглотить его... В глазах людей папская инквизиция была всеведущей, всемогущей и вездесущей»[112]
. В ту эпоху она выступала в качестве международной полиции, внушая в силу своей таинственности и сверхъестественной бдительности мистический ужас.

Священная инквизиция, как система, включала в себя следующие элементы:суд, обвинение, следствие, допрос, пытки, приговор, аутодафе и костер.
Как же была устроена эта страшная в своем жестоком фанатизме дьявольская машина? «Устройство инквизиции, - пишет американский ученый Г.Ч. Ли, - было настолько же просто, насколько целесообразно в достижении цели. Она не стремилась поражать умы своим внешним блеском, она парализовала их террором. Она оставила светским прелатам богатые одежды, величественную пышность богослужения, блестящие процессии и длинный ряд служителей. Инквизитор носил скромную рясу своего ордена; в город он входил или один, или сопровождаемый несколькими вооруженными слугами, которые составляли его личную стражу и были исполнителями его приказаний. Главной ареной его деятельности были стены святого трибунала, откуда он рассылал свои приказы и распоряжался судьбою целых народов, окруженный молчанием и таинственностью, в тысячу раз более внушительными, чем внешнее великолепие епископов»[113]
.

Так как римский папа был наместником Бога на земле, то он выступал и в качестве верховного главы инквизиции; последний подчинялся папству и служил интересам католической церкви. Инквизиторы обладали неограниченными правами: «Ужасная власть, предоставленная, таким образом, инквизитору, становилась еще более грозной благодаря растяжимости понятия «преступление, выражавшееся в противодействии инквизиции»; это преступление было плохо квалифицировано, но преследовалось оно с неослабной энергией». Аппарат инквизиторов состоял из их заместителей, уполномоченных, которые в других городах данного округа проводили работу с еретиками, экспертов-юристов из монахов, формулировавших обвинения и приговоры в соответствии с гражданским законодательством, нотариусов и понятых, придававших следствию видимость законности и беспристрастия, прокуроров как обвинителей, врачей, следивших, чтобы обвиняемый не умер прежде времени от пыток, палачей.

В своей деятельности этот аппарат опирался на более многочисленный вспомогательный аппарат,
так называемых «родственников» инквизиции, в который входилитайные доносчики, тюремщики, слуги и пр. Тайные доносчики или соглядатаи вербовались в самых различных слоях общества, их можно было обнаружить в королевской свите, среди художников и поэтов, торговцев и военных, дворян и простолюдинов, аристократов и почтенных горожан. Они уговаривали осужденных публично покаяться, исповедаться, примириться с церковью, сопровождали еретиков на костер, помогали его зажечь, подбрасывая хворост. Все служители инквизиции, включая и «родственников», носили оружие, не подлежали светскому и духовному суду, любые попытки помешать их деятельности квалифицировались как ересь, что порождало у них чувство полной безнаказанности.

Вторым элементом системы священной инквизиции является обвинение.
Обвинения добывались следующим образом. Например, в некую область, зараженную ересью, приезжал инквизитор и на торжественном богослужении в его честь выступал с проповедью, в которой требовал в течение десяти дней выдать всех еретиков. Тот, кто отказывался от сотрудничества с инквизицией, подвергался автоматическому отлучению от церкви, так как обязанность преследовать еретиков возлагалась на всех, начиная от императора и заканчивая последним крестьянином. «Не только монархам и должностным лицам, - пишет С.Г. Лозинский, - но всем христианам вообще внушалось, что их главная обязанность - способствовать уничтожению ереси. Мирных граждан заставляли без всякого зазрения совести доносить на еретиков властям. Узы крови не служили оправданием тому, кто скрывал еретика: сын должен был доносить на отца; муж являлся виноватым, если не выдавал своей жены на ужасную смерть. Преступная принадлежность к ереси уничтожала все узы, соединяющие людей: детям внушали, что они должны покидать своих родителей, если последние не являются истинными католиками». Тот же, кто откликался на призыв инквизитора и в установленный срок доносил на еретика, получал награду в виде индульгенции сроком на три года.

Существенно здесь то, что инквизитор лично получал от доносчиков информацию, при этом сохраняя в тайне его имя. Это вносило немалый вклад в создание атмосферы страха, неуверенности и террора, что, в свою очередь, порождало новые волны доносов, зачастую безосновательных и вымышленных. Одни «исповедовались» перед инквизитором, чтобы оградить себя от обвинений в ереси, другие, таким образом сводили счеты со своими противниками, третьи доносили в стремлении получить часть имущества выданного ими еретика. Следует отметить, что в инквизицию поступало немало и анонимных доносов, которые тоже принимались во внимание.

Кроме этих источников информации, существовал еще один, вполне легально питавший «делами» ненасытное чрево священной инквизиции, а именно: произведения искусства, философские, политические трактаты и иные труды, в которых имелись «крамольные» мысли и идеи. Достаточным основанием для привлечения к судебной ответственности авторов этих произведений считалось их отступление от канонов католической ортодоксии. Этих авторов преследовали, арестовывали, пытали, карали и зачастую сжигали, достаточно вспомнить судьбу Джордано Бруно.

В итоге неутомимой деятельности священной инквизиции, как подчеркивает Г.Ч. Ли, «всякое разоблачение влекло за собой новые, пока... вся страна не покрывалась невидимой сетью... многочисленные конфискации, бывшие следствием этой системы, также играли здесь видную роль». Однажды включенная, инквизиционная машина постоянно требовала новых жертв, чтобы оправдывать свое существование. Поэтому нет ничего удивительного в том, что она не довольствовалась делами, заведенными на подлинных еретиков, но и фабриковала мнимые, проверить которые было практически невозможно.

Третьим элементом инквизиционной системы является следствие, основой которого служили: донос, показания подследственного, выдвинутые против третьего лица. Сначала инквизитор, используя такие документы, открывал предварительное следствие. Он проводил допрос свидетелей относительно обвинения, собирал дополнительные сведения о преступной деятельности подозреваемого и его высказываниях, делал запрос другим инквизиционным трибуналам для выяснения дополнительных улик. Собранный материал подвергался экспертизе квалификаторов, в результате которой принималось решение о том, следует или нет предъявлять подозреваемому обвинение в ереси. На основе положительного мнения квалификаторов инквизитор отдавал приказ об аресте. В секретной тюрьме инквизиции арестованный находился в полной изоляции от внешнего мира, в сырой и темной каморке, часто закованный в кандалы. Для ареста чаще всего достаточно было подозрения, т.е. ничем не доказанного обвинения в ереси, основанного на догадках, косвенных уликах типа случайного общения с еретиком, проживания с ним в одном доме и пр. Лица, подозреваемые в мимолетных отношениях с еретиками, арестовывались и иногда годами находились в тюрьме.

Доказательством для инквизиторов служил донос, считавшийся почти мистическим актом провидения. Церковь видела в каждом верующем потенциального еретика, ибо христианский монотеизм допускал существование дьявола, пытающегося совратить с истинного пути каждого верующего. Вот почему следствие инквизиции усматривало в доносчике оракула, изрекающего истину, правда, его донос можно было также считать наущением дьявола, однако тогда инквизиция лишилась бы жертв. Цель следствия состояла не в проверке доноса, а в получении признания у обвиняемого в инкриминируемом ему преступлении, последующего за этим раскаяния и примирения с церковью.

В достижении этой цели широко использовались улики, поставляемые не только доносчиками, но и лжесвидетелями - осведомителями на службе инквизиции, убийцами, ворами и другими уголовными элементами, чьи показания не принимались во внимание даже в светских судах средневековья. Против обвиняемого использовались свидетельства его жены, детей, братьев, сестер, отца, матери и прочих родственников, а также слуг. Существенно то, что инквизиция скрывала от обвиняемых и всех других заинтересованных лиц имена доносчиков и свидетелей, а такие полные тексты их показаний. В противном случае ее деятельность оказалась бы неэффективной, сама себя изжила бы, да и тогда ее не стоило бы создавать.

Допрос представляет собою четвертый элемент инквизиционной системы, его процедура подчинена тому, чтобы добиться от обвиняемого признания, а, следовательно и отречения от ереси и примирения с церковью. Центральным звеном судебной процедуры инквизиционного трибунала являлось вымогательство признания. Такой прием, по замечанию Ли, «оказывал огромное и печальное влияние на всю юридическую систему центральной Европы в течение целых пяти столетий»[114]
. Подготовка к допросу проводилась весьма тщательно, чтобы можно было найти слабое место в личности обвиняемого, сломить его тем самым и подчинить воле инквизитора.

Для того, чтобы добиться признания, инквизиторами была выработана хитроумно и коварно построенная схема допроса, однако результаты далеко не всегда оказывались успешными. В этих случаях применялись другие испытанные средства - фальсификация фактов, обман, запугивание, направленные на подавление психики жертвы, на формирование чувства обреченности. К обвиняемому в узилище подсаживали специально подготовленных провокаторов, которые пытались получить у него новые улики или убедить его сознаться. В арсенале средств инквизиции было множество и других средств подавления психики обвиняемого. Одним из них являлось воздействие временем, когда между первым допросом и окончательным решением могло пройти пять, десять, а то и тридцать лет, - ведь инквизиции некуда было торопиться, она могла ждать. В результате длительной пытки временем человек, как правило, сдавался. Инквизиторы использовали сценарий ложного суда с вынесением смертного приговора в расчете, что подсудимый заговорит. Они могли перевести обвиняемого, как это практиковалось в Венеции, в камеру, где стены были подвижными и ежедневно сближались на вершок, угрожая неминуемо раздавить узника, или в камеру, постепенно заливаемую водой. Узника могли морить голодом, мучить жаждой, держать в сыром, темном и зловонном подземелье, где крысы и насекомые превращали жизнь в адское существование. «Суровая тюрьма и тяжелая жизнь» - именно этот принцип осуществлялся в тюрьмах инквизиции.

Пятым элементом инквизиционной системы являются пытки, которые применялись к тем, кто не сознался в преступлениях против веры, действительных или вымышленных, и к тем, кто сознался, но еще не выдал соучастников и не отрекся от «греховных заблуждений», не примирившись тем самым с церковью. Когда инквизиторам не удавалось уговорами, угрозами и хитростью сломить свою жертву, они использовали различные методы насилия, исходя из положения, что «муки просвещают разум»[115]
. Апологеты средневековой инквизиции оправдывали это тем, что сама человеческая жизнь представляла собою муку, наказанье божье за первородный грех Адама и Евы, следовательно, истязание бренного тела во имя спасения души считалось актом милосердия по отношению к еретикам.

Приговор выступал шестым элементом системы инквизиции и зависел от результатов следствия.
Церковь, ссылаясь на Библию и церковные авторитеты - Августина Блаженного, Бернарда Клервоского, Фому Аквинского и других, старалась оправдать духовные и телесные кары. Так, Фома Аквинский устанавливает следующие правила в обращении с еретиками: во-первых, им не следует оказывать никакого снисхождения, во-вторых, церковь в своем милосердии дважды обращается к ним с увещеваниями, если же они и после этого продолжают упорствовать, то должны быть выданы светской власти и казнены. В этом якобы проявляется бесконечное милосердие церкви, так как измена вере, от которой зависит жизнь души, гораздо большее преступление, чем, например, чеканка фальшивых монет.

И, наконец, последний элемент системы инквизиции - это аутодафе и костер.
Вероотступников, упорствующих в своих заблуждениях, отказывающихся признать свои ошибки и примириться с церковью, еретиков-рецидивистов, осужденных заочно и затем пойманных, инквизиция отлучала от церкви и «отпускала на волю». Иначе говоря, церковь отрекалась от них и тем самым подписывала им смертный приговор. Обретенная таким образом «воля» обрекала осужденного не только на позорную смерть на костре, но и на вечную муку в «ином» мире. Имеются многочисленные описания того, как совершалась казнь, превратившаяся в повсеместно соблюдавшийся инквизицией ритуал.

Такова система священной инквизиции, которая фактически выполняла функции международной тайной политической полиции и тем самым служила эффективным орудием в борьбе папства за достижение мирового господства. И если широко известны внешние проявления деятельности священной инквизиции (пытки, казни), то гораздо меньше сведений о ее тайной информационной деятельности. Инквизиция, во-первых, использовала тайных информаторов - доносчиков из различных социальных кругов, их сеть пронизывала буквально все общество. Во-вторых, применяла типично полицейские методы обработки информации. При этом сопоставлялись данные как минимум двух независимых друг от друга источников, что привело к созданию «полицейской» картотеки.

Священная инквизиция как специфический институт религиозной корпорации - это яркий пример церковной касты, состоящей из клириков или духовных лиц, владеющих грамотой в эпоху средневековья, т.е. представителей интеллигенции. К ней вполне применима мысль русского ученого М. Рейснера о том, что «на кастовом примере мы знакомимся с типичным положениеммонопольной и привилегированной интеллигенции,
защищенной от всякой критики и конкуренции и почерпающей источники своего существования именно из такого привилегированного положения»[116]
. Здесь четко обрисован кастовый принцип монополии идеологической работы, который проявляется при благоприятных условиях. К ним относились и условия феодального общества Западной Европы. Глубокая техническая отсталость крестьян, варварские привычки завоевателей-феодалов в социально-психологическом плане обусловили стремление католического духовенства, унаследовавшего значительные сокровища западной и восточной культур, создать касту. «Единая церковь и единая вера - таков был принцип, который обеспечил церкви и треть всех обработанных земель, и десятину, и лепту святого Петра, и свой суд, и папское самодержавие и, наконец, торжество святой инквизиции»[117]
. Клирик-интеллигент, как тип, представляет собой скрытую движущую пружину государственной власти и политики в феодальной сеньории или монархии.

Именно клирик-интеллигент использовал образы ведьмы и еретика в качестве объективного врага -рациональной конструкции, созданной католической церковью в качестве средства, необходимого для функционирования авторитарных политических структур. Известно, каким образом информация о существовании заговоров ведьм, находящихся в союзе с дьяволом, использовалась в оперативных целях светскими властями и инквизицией. Однако значимость конструкции «объективный враг» нельзя понять, не учитывая эмоции, если ее содержанием, сущностью является смешение страстной веры с приземленным интересом, добродетельной богобоязненности с жаждой разрушения, потребности в свободе со стремлением к рабству, высокой морали с цинизмом. «Объективный враг» представляет собою рациональное творение, которое воздействует на человека как на целостное образование. Но в поведении индивида и тем более групп невозможно четко выделить разумное и скрытое, таинственное. Не надо забывать, что подсознание человека занимает значительную часть сферы психики, что в нем концентрируется бессознательное общества. Рациональная конструкция «объективный враг» была компонентом религиозно-политической идеологии и одновременно органически входила в целостное мировоззрение, удовлетворяющее потребность в поисках смысла жизни. Вот почему эта конструкция соответствовала исторически сформированным потребностям человека и ее смогли использовать в своих целях светские власти и священная инквизиция, особенно испанская инквизиция, начало которой положила деятельность Торквемады.

Разумеется, инквизиция существовала в Испании и до Торквемады - великого инквизитора Испании
;
здесь имеется в виду преобразованная им инквизиция конце XV в., которая была орудием клириков-интеллигентов[118]
. Деятельность Торквемады нельзя объяснить только религиозным фанатизмом.Он создал организацию, хладнокровно планирующую все акции и умеющую вызывать у людей осуждение казненных или преследуемых, ибо провозглашалось спасение души ценой уничтожения тела. Мощным импульсом деятельности Великого Инквизитора была «жажда власти»[119]
. И он добился колоссальной политической власти в Испании, недаром его называли монархом королей. Под прикрытием религиозного фанатизма испанская инквизиция - Супрема с центром в Триане развязала кровавый террор, целью которою было достижение мирового господства.
Именно для этого и была создана за короткое время уникальная система преследований, в которой жестокость и нетерпимость стали способами управления обществом. Испанская инквизиция, представляя собой ошеломляющее орудие тирании, не имеет аналога в истории.

Торквемада хотел избавиться от евреев, мавров и всех чужих, им владела идея Испании, населенной только людьми «чистой крови» Если средневековые алхимики пытались получить золото, вмешиваясь в неизвестные им тайны материи, то в Испании стремились воплотить в жизнь воззрение, согласно которому можно создать совершенно нового человека, манипулируя его психикой и свободой. Вполне сознательно культивировалось различие между «испанцами» и «европейцами». Ведь с момента выхода на сцену истории Торквемады Испания отделилась от континента глубоким морем ужаса и тайны.

Насилие, попирая все божественные и человеческие законы, само стало законом, охватывающим всю жизнь испанца от колыбели до гроба. Такова была воля Супремы. Непокорные же исчезали из дома, с улицы, с товарищеской встречи, умирали при таинственных обстоятельствах. Щупальца Супремы охватили всю страну, ее всеобъемлющий мозг бодрствовал днем и ночью. В испанской инквизиции под ересью понимали свободную человеческую мысль, занятую поисками цели жизни человека, путей к мудрости и знанию вне религии. Ересью называли античные идеалы жизни, самостоятельное мышление, не признающее ни запретов, ни разрешений, позволяющее свободно развиваться естественным склонностям, темпераментам, талантам, творческому духу и гению. Испания в силу своих специфических особенностей (закаленность в жестоких войнах с маврами, еврейский интеллектуализм, сильное влияние религии и т.д.) служит идеальным местом для проведения эксперимента по созданию нового человека и абсолютного сплочения народа вокруг веры.

Система тотального террора была продумана весьма тщательно. Впервые в Европе была создана картотека тайных актов судопроизводства, в которых были занесены все данные о том или ином человеке. И здесь вроде бы парадокс -комнаты Супремы забиты документами тайной картотеки, и в то же время их и нет, что позволяло играть судьбами людей. Дело в том, что с исчезновением человека уничтожались и акты дела, причины обвинения и действий инквизиционного трибунала. Существенное место в системе Супремы занимали физические, психологические средства воздействия на обвиняемых, целью которых было физическое и духовное подавление узника. Еще более устрашающими были пытки неопределенностью (иногда человек проводил 20 лет в тюрьме, не зная, что с ним будет завтра), когда человек тысячи раз умирает и тысячи раз переживает свою жизнь как поражение. Торквемада считал, что человек должен мыслить так, как нужно правящей элите, однако этого не достигнешь эдиктами, для этого необходимо наполнить его чувством страха и неопределенности.

В отделах испанской инквизиции с размахом разрабатывались не только планы уничтожения врагов веры, врагов идеи, врагов Супремы, в них занимались также проблемами завоевания Европы, нейтрализации влияния новой, ренессансной европейской философии и писателей-гуманистов. Последнее, по мнению Торквемады, жизненно необходимо для осуществления его притязаний на господство над Европой, что позволит испанской короне захватить ее рынки и торговлю, а затем весь мир. И хотя устремления Торквемады не осуществились, опытом Супремы воспользовалась римская курия. Это произошло в начале XVI в., когда Европу охватили сомнения в истинности доктрин римско-католической церкви, что было связано с неопределенностью многих догм христианства. На этот момент обращается внимание в статье «Христианство» Энциклопедии Дидро и Д'Аламбера: «...поскольку она предлагает своим приверженцам символ веры, содержащий много неясных догм, она неизбежно заставляет умы делиться на секты, каждая из которых изменяет этот символ веры по своему вкусу. Отсюда те религиозные войны, пламя которых так много раз губило государства, становившиеся театром для этих кровавых сцен. Это свойственное христианам неистовство, было несчастным последствием догматического духа, якобы прирожденного христианству. Язычество существовало как бы разделенное на многие секты, но, поскольку все они были взаимно терпимы, в их среде никогда не разгорались религиозные войны»[120]
.

На Тридентском соборе казалось бы постановили окончательно, что с протестантами нельзя найти общего языка, заключать соглашения, их учение исключается из официальной доктрины. Однако оставался сомневающийся христианский мир, в котором не затихали дискуссии вокруг фундаментальных проблем веры. Поэтому для борьбы с «христовыми врагами» и отступниками был создан орден иезуитов, во главе которого стал Игнатий Лойола[121]
. Орден иезуитов полностью оправдал чаяния римской курии: он стал эффективным орудием в руках римской церкви в борьбе с ересями и свободомыслием. На протяжении длительного времени он был основным средством политической и идеологической экспансии Ватикана. Достаточно привести слова генерала ордена иезуитов Тамбурини (1706-1730 гг.), сказанные им маршалу Франции герцогу де Бриссаку: «...из этой комнаты я управляю не только Парижем, но и целым миром, и никто не знает, как это делается»[122]
.

И ныне орден иезуитов занимает особое место среди католических церковных орденов и выполняет определенные функции. Он весьма эффективно использует технологии формирования личности иезуитов - социальных «винтиков» черной гвардии Ватикана, фанатично преданных политике католической церкви[123]
. В данном случае используется физиологические закономерности функционирования эмоциональной памяти человека. Не зная современных данных о переработке человеческим организмом информации, о закономерностях функционирования человеческой памяти, основатель ордена иезуитов интуитивно уловил то, что можно управлять эмоциональной памятью посредством сенсорных воздействий на аппарат памяти. Это позволяет перестраивать личность человека в нужном направлении, формировать ее для выполнения специфических функции — быть воином Христа в экспансионистских планах Ватикана. И сейчас в новом тысячелетии римско-католическая церковь вынуждена адаптироваться к новым социокультурным условиям динамично изменяющегося мира. Поэтому она использует технологии, выработанные орденом иезуитов и другими католическими орденами и институтами, чтобы использовать лежащую в их основе философию теократического управления в борьбе за влияния на максимальное число людей в мире[124]
.

4. УПРАВЛЕНИЕ В ФАШИСТСКОЙ ГЕРМАНИИ: ЭКЛЕКТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ УПРАВЛЕНИЯ

История третьего рейха (нацистской Германии) до сих пор привлекает к себе внимание исследователей, выходят серьезные научные труды, посвященные анализу различных аспектов этой страны и ее роли во второй мировой войне. Именно вторая мировая война, которая является крупнейшей катастрофой в истории человечества, вызвана претензиями Гитлера на «жизненное пространство», мотивированное прежде всего «его экономическими соображениями
»[125]
. Вся организация нацистского государства была нацелена на реализацию этой программной цели, вся его деятельность подчинялась этой мировоззренческой установке. В связи с этим немалый интерес представляет управление социумом и поведением человека в фашистской Германии, которое в своей основе исходило из эклектической философии управления. Дело в том, что данная философия управления вобрала в себя фрагменты органицистской философии управления, использованной весьма эффективно императором Чжу Юаньчжаном, теократической корпоративной философии управления, на которой строилось управление деятельностью римско-католической церкви, и иных философских концепций управления.

Об этом свидетельствуют разговоры Гитлера со своим приближенным Г. Раушнингом, где речь идет о значимости философских принципов управления, используемых в управлении римско-католической церкви, масонами и другими: «Прежде всего, я учился у иезуитов. Впрочем, насколько я помню, и Ленин занимался тем же самым. Мир еще не создавал ничего более великолепного, чем иерархическая структура католической церкви. Многое я прямо перенес оттуда в структуру моей партии. Ведь церковь продержалась почти две тысячи лет, среди всеобщих перемен – а это что-нибудь да значит. Католическая церковь может служить образцом, прежде всего, из-за своей необыкновенно мудрой тактики и своего знания человеческой природы, из-за мудрого использования человеческих слабостей для управления верующими. И я, разрабатывая нашу программу – вечно действующий основополагающий принцип нашей партии – строго придерживался образца церковного символа веры»[126]
. У масонов Гитлер перенял орденскую иерархию мирского священнослужительства[127]
, что в соединении с философскими принципами управления римско-католической церкви дает ему преимущество перед противниками.

В плане эклектического характера философии управления представляет значительный интерес выяснение роли мистицизма в нацистском рейхе, культивирование которого было нацелено на создание своего рода новой религии. Следует подчеркнуть, что нацистская идеология не выработала четко определенной религиозной системы, но была создана своего рода эрзац-религия, представляющая собой эклектический конгломерат древнегерманской мифологии, средневековой мистики и собственных мистерий культа нордической расы и крови[128]
. Такого рода эрзац-религия отнюдь не безобидна, ибо на практике она обернулась потоками крови и страданиями миллионов людей. Целью мистических мотивов расизма в его фашистском варианте было «разбудить древние инстинкты звериной вражды и беспощадности ко всем чужим»[129]
для того, чтобы, в конечном счете, установить мировое господство германского империализма. Использование мифов, находящихся на грани оккультизма (среди элиты нацистской партии, как известно, широко была распространена астрология), выступало средством заполнения многочисленных пробелов в нацистском эклектическом мировоззрении, механически составленном из разных псевдонаучных элементов, из верований и предрассудков всевозможных эпох.

Одним из таких мифов и является расовая теория: «Сегодня возрождается новая вера: миф крови... нордическая кровь представляет мистическую святыню, которая исключает старое таинство»[130]
. На практике из этой расистской «философии» следовал конкретный рецепт: для установления мирового господства «арийской расы», «расы белокурых бестий» необходимо истребить «низшие расы», поработить «неполноценные» народы, что привело к неслыханному истреблению миллионов людей различных национальностей[131]
. Согласно замыслам главарей нацистского рейха, необходимо создать высший класс, который должен господствовать в мире столетия. Будущий тысячелетний рейх мыслился по образцу древних обществ, где «арийская раса», составляющая 5-10 % всего населения, будет господствовать над остальными народами, принуждать оставшихся на правах рабов к работе[132]
.

В фашистском рейхе культивировался мистицизм, для того чтобы создать нечто, похожее на новую религию, основанную на древнегерманской мифологии. Однажды Гитлер сказал: «Что можно предложить вместо христианской картины загробной жизни? Человеческому роду присуще чувство вечности, и это чувство дремлет на дне души каждого человека. Душа и разум мигрируют, тогда как тело возвращается к природе. Именно так вечная жизнь рождается из жизни. А над вопросом «для чего все это?» нечего ломать голову. Душа неисчерпаема»[133]
. Его притягивала только власть, а вера в «Провидение» и «Предназначение» была лишь отражением его собственного понимания ее природы. Гитлер использовал духовную и эмоциональную стороны человеческой жизни для достижения и осуществления власти. Нацистский режим, как никакой другой, большое значение придавал психологическому фактору в политике. Участие в сборищах, где Гитлер выступал с речами, сводилось не столько к изложению аргументов, сколько к эмоциональному воздействию. Его способность влиять на толпу одни приравнивали к искусству оккультизма африканских чародеев или азиатских шаманов, другие же приписывали ему качества медиума и гипнотизера.

Гитлер, как никто до него, понял, чего можно достигнуть, соединяя пропаганду мистицизма и оккультизма, различного рода суеверий и предрассудков, особенно расовых, с массовым террором. Г. Раушнинг писал о нем, что он «мог быть созданием Достоевского, с его больным безумием и истерическим псевдотворчеством»[134]
. Ведь, когда речь шла о Гитлере, возникало впечатление, что он находится на грани царства иррационализма. Во всяком случае, можно сказать, что в его политических расчетах умело использовалась иррациональная сторона человеческой природы. А замыслы у него были одновременно и грандиозными и фантастическими - создать мощную мировую империю, охватывающую плодородные евроазиатские земли, путем биологической селекции «вырастить» новую элиту и целые народы превратить в рабов.

Все эти планы, изложенные Гитлером в его книге «Моя борьба», стали в ходе второй мировой войны превращаться в страшную действительность. «То, что мы сегодня называем, - писал он, - произведениями человеческой культуры, искусства, науки и техники, является почти и исключительно делом Арийца... Он является Прометеем человечества, из ясной головы которого выскакивали божественные искры гения, всегда заново зажигая огонь познания, который разъяснял ночь молчащих тайн и таким образом давал человеку возможность движения по пути подчинения себе других существ на земле... Если разделить человечество на три категории: творцов культуры, носителей культуры и разрушителей культуры, то в качестве представителей первой нужно считать только Арийца»[135]
.

Воплощением же лучших качеств арийской расы якобы является немецкая нация, вот почему только она призвана господствовать над другими народами, подчинять их своей воле. Отсюда вытекает идея «народа господ», состоящего из «сверхчеловеков», тогда как подчиненные, малоценные народы - это «недочеловеки». В число последних входили славяне, евреи. Для их уничтожения были созданы специальные отряды СС, члены которых были воспитаны в духе фанатизма новой религии. Новые преторианцы получали подготовку, формирующую у них беспрекословное, слепое послушание, культ силы и грубости, доходящий до абсурда.

Новая религия весьма рьяно культивировалась в СС - своеобразном «государстве в государстве», которое рассматривалось как рыцарский орден. В формирование этой эрзац-религии внес свой вклад обергруппенфюрер СС Рихард Дарре, сформулировавший положение о крестьянстве как источнике существования нордической расы, что стыковалось с идеями Розенберга и Гиммлера о расовой селекции. Псевдонаучные выводы Р. Дарре привели к утверждению, что нордическая раса, как крестьянская, заложила основы развития цивилизации и культуры. Вопреки фактам он старался доказать, что только нордические племена, в отличие от кочевников, стали силой, созидающей государство[136]
.

Германские племена восстановили культуру на развалинах Римской империи только потому, что образовали новый крестьянский слой. Именно этот слой стал движущей силой великой германской колонизации, направленной на Восток и остановленной только в 1410 г. после поражения под Грюнвальдом. Новые процессы германизации мира, начавшиеся в XVIII и XIX вв., стали основой возрождения нордической расы, хотя индустриализация нарушала связь крестьянина с землей и приводила к дегенерации расы[137]
.

Нордические племена сражались за землю, и немецкое дворянство по сути было только «облагороженным крестьянством». Крестьянская усадьба и наследование только сыновьями чистой крови, способными носить оружие, являлись условиями получения дворянства[138]
. Благодаря существованию этих традиций и соответствующему применению принципов расовой селекции «Третий рейх» должен создать, по мнению Дарре, новый тип дворянства, в котором исчезнет имеющееся до сих пор давление на крестьян и дворян[139]
. Специфической чертой этой новой дворянской общности будет взаимосвязь принципа фюрерства, верности фюреру и абсолютного послушания.

Сотрудничество Дарре с Гиммлером принесло свои результаты в виде плана формирования нового элитарного слоя, опираясь на крестьянский элемент, который нацистская партия считала наиболее ценным с точки зрения расовых и мировоззренческих критериев. Гиммлер подчеркивал, что его задачей является создание нового немецкого народа[140]
путем селекции наиболее ценных представителей нордической расы. Пропагандисты нацистских идей использовали лозунг «кровь и земля» для теоретического обоснования создания нового народа господ, элитой которого должны быть эсэсовцы как современный «рыцарский орден». Главным признаком элитарности служили строгие критерии «чистоты» крови. Командиры должны были иметь безупречную «родословную» с 1750 г., а рядовые члены - с 1800 г.[141]

Перестраивая и реорганизуя СС, Гиммлер стремился превратить ее в ударную силу в борьбе с коммунизмом. Она была предназначена укрепить гитлеровский режим внутри страны и сыграть в будущем существенную роль в завоеваниях прежде всего Восточной Европы. Обе эти задачи СС должна была осуществить как замкнутая организация, действующая с беспощадностью и фанатизмом. Цементирующей связью в ней выступали суровые внутренние правила поведения, основанные на слепом послушании, принципе «вождизма», интегрированном с монолитным расистским мировоззрением.

Эта элитарная организация должна была наиболее решительно воплощать в жизнь принципы фюрерства. Советский исследователь Б. Бессонов пишет: «Построенное на принципах фюрерства фашистское тоталитарное государство являло собой страшную систему духовного и физического подавления трудящихся, всех демократически настроенных граждан. Фашисты создали специфическую систему тотального контроля за всеми сферами жизни людей»[142]
. Во всей структуре нацистской партии, ее ячейках и государственном аппарате принципы фюрерства привели к установлению абсолютного и полного подчинения, зависимости и ответственности по отношению к вышестоящим и прежде всего - к фюреру.

Эсэсовцы воспитывались в духе беспрекословного выполнения любого, даже противоречащего элементарным принципам этики, приказам командира. Это служило способом исключения любого критицизма и абсолютного избавления от гуманных чувств. Они не имели ни малейшего сомнения в том, что уничтожение невинных жертв - женщин, детей и стариков, — является железным правилом их поведения. Законом был каждый приказ Гиммлера и назначенных вы командиров, и прежде всего воля Адольфа Гитлера.

В связи с этим рассмотрим проблему философии управления социумом и поведением человека - превращение нормального человека в фанатичного палача, каковым и является эсэсовец. Определенный свет на это проливают знаменитые «Беседы с палачом» К. Мочарского, бывшего солдата Армии Крайовой, который 225 дней провел в одной камере с Ю. Штроопом, бывшим группенфюрером СС и генерал-лейтенантом полевых СС[143]
. В 1962 г. Штрооп по решению польского суда был повешен, К. Мочарский же в 1956 г. вышел на свободу и написал «Беседы с палачом». Цель этих «Бесед» состоит в следующем: ответить себе на вопрос, какие (исторические, психологические и социальные) механизмы привели часть немцев к объединению человекоубийц, которые управляли рейхом и стремились установить свой порядок в Европе и мире?[144]
Конкретно же речь идет о том, чтобы на примере жизни Юргена Штроопа выяснить обстоятельства, приведшие к зарождению и победе фашистского движения. А также получить ответы на вопросы: как формировались у адепта фашизма соответствующие ценности и восприятие социального мира? Каким образом функционирует индивид в созданной нацистской партией системе? В этом плане Штрооп представляет собой типичную фигуру, весьма рельефно проявившей свою суть во время руководства им ликвидацией Варшавского гетто.

Биография Штроопа тоже типична для функционеров фашистской системы. Он родился в 1895 г. в мелкобуржуазной семье: отец - старший вахмистр полиции, суровый человек, ценящий солдатскую доблесть и красоту труда в поле; мать делила свое время между фанатичными молитвами и планами социальной карьеры своего сына. Именно она сформировала у него принципы абсолютного послушания авторитету, убеждение, что мораль всегда на стороне сильнейшего, ненависть ко всему чужому, веру в то, что чужое не может возникнуть на народной почве и управляется темными силами извне. Знакомая рациональная конструкция «объективного врага», уже
укорененная в народном сознании. Ю. Штрооп до конца жизни повторял, что «порядок прежде всего», он жаждал авторитета, который помогал бы ему подавить страх перед собственной самостоятельностью. Оправдание своей деятельности он находил в том, что «истинные» ценности (вождь, народ) подвергались опасности в силу действий тайных заговоров - левых, сионистских, католических, капиталистических и масонских, и их надо отстаивать, невзирая ни на что. Позднее эти черты и исследователи определят как важные составляющие так называемой «авторитарной личности». Их носителями были подсудимые на Нюрнбергском процессе, такие как Гесс, Эйхман и тысячи других[145]
.

Несомненно, что авторитарная личность ищет свое осуществление в тоталитарных движениях и структурах, однако для этого необходимы еще благоприятные социальные и политические условия. Склонность к фашизму появляется там, где средние, мелкобуржуазные слои попадают в тяжелое положение, вызванное социальным кризисом[146]
. С одной стороны, их страшит перспектива необходимой демократизации общественной жизни, а также неминуемые при этом кардинальные преобразования общественных структур, и вместе с тем они жаждут собственного успеха. С другой стороны, они понимают, что отсутствие каких-либо преобразований может привести к революционной ситуации, поэтому избирают консервативную программу, осуществляемую революционными методами, тем более, что они возбуждены народно-романтическими и «социалистическими» лозунгами. Сила нового общественного строя состоит в единстве народа, организованного вокруг фюрера (найденный авторитет) против внешних врагов (если народ является мистическим единством, то только чужие заговоры могут подвергать сомнению единство во главе с фюрером). Иными словами, сила этого тоталитарного строя основана на слабости его отдельных граждан, на их рабстве и страхе; индивиды же, склонные к самостоятельному действию и инакомыслию, рано или поздно будут репрессированы.

Психологическое объяснение личности авторитарного, фашистского типа было выдвинуто впервые Э. Фроммом, исходившим из факта отчуждения личности в условиях капитализма, из того обстоятельства, что личность, освобожденная от всех связей, в кризисные периоды обращается к лидеру, «вождю», которому вручает свою свободу и волю. По Фромму, авторитарный характер проявляется прежде всего в среде низших слоев «среднего класса», что и содействует росту фашизма[147]
.

Американские ученые из университета в Беркли разработали методику выявления психологии авторитарной личности, «потенциально фашистских черт» в индивиде. «Синдром авторитаризма, - пишет Дж.Пэнди, - был определен как присущий индивидам, которые жестко следуют условностям (конвенционализм), демонстрируют крайнюю форму подчинения авторитету и власти, отстаивают строгое наказание для нарушителей ценностей (авторитарная агрессия)»[148]
. Авторитаризму присущи также негативное отношение к людям, презрение к субъективным чувствам и признание сверхъестественных факторов поведения (экстравертность, суеверия и стереотипность). Авторитарное начало просматривается в жестокости кастоподобных форм социальных структур, в религиозно-мистической ориентации, в фанатическом служении вождю и статусных отношениях тоталитарного государства.

Именно такой подход дает ответ на вопрос: каким образом конкретный немец, Юрген Штрооп, стал убийцей? Объяснения типа: если преступление переходит все границы и нормы человеческого поведения, то оно вырастает на болезненной, дьявольской основе, неадекватны действительности. Дело в том, что психопатические черты не раскрывают полностью социальной позиции индивида (ведь хладнокровное уничтожение невинных людей определяется именно ею, а также существующими средствами уничтожения), его мировоззрения и общей направленности. Возникшие под их влиянием социальные девиации (отклонения) могут быть вполне допустимы в рамках негативного поведения. Грубое нарушение общепринятых человеческих норм почти всегда проявляется в тех случаях, когда девиантное поведение обусловлено группой факторов. К последним относятся: психические аномалии (патологические явления), индивидуальные особенности непатологического характера (проявления социально-психологической деформации, деморализации личности) и особенности социальной ситуации (обстановка вседозволенности, безнаказанности и пр.)[149]
. В связи с этим следует сказать, что Штрооп не был психопатом, напротив, его психика функционировала нормально.

Описывая акцию по уничтожению Варшавского гетто, Штрооп подчеркивал ее рациональную методичность. Здесь опять возникает вопрос: может быть, преступление свидетельствует о фанатизме т.е. вырастает из идеологических мотиваций? Не надо забывать, что Штрооп является национал-социалистом, а главным компонентом фашистской идеологии выступает радикальный антисемитизм. Тогда уничтожение тысяч варшавских евреев можно было бы интерпретировать как результат экстатического идейного напряжения. В свете тюремных признаний Штроопа и это объяснение не достаточно полно, хотя эрзац-религиозный фанатизм и сыграл здесь свою роль. Нужно учитывать тот существенный момент, что ликвидация гетто представляет собой важную задачу служебно-административной природы; идеологические мотивы подтверждают правомерность этой человеконенавистнической акции в последней, но только в последней инстанции.

Юрген Штрооп - функционер системы, в которой осуществляется специфическая подмена принципов преступности идеалистическо-мистическим чувством выполнения исторической миссии, когда стирается граница между правом и моралью. Последняя становится подчиненной текущим потребностям власти, превращается в предмет грязных манипуляций, оправдываемых мифологическими конструкциями фашистской идеологии. Однако в связи с этим возникает вопрос: был ли способен шарфюрер СС в 1933 г. к тому, что осуществил через десять лет группенфюрер СС? Очевидно, ответ не является однозначным и положительным потому, что ни желание мести политическим оппонентам, ни ненависть, ни возбужденный воинственным духом инстинкт уничтожения не являются бесконечными. Наконец, в обширной системе насилия преступление невозможно объяснить «ни мотивами эгоизма, алчности, жаждой власти, зависти, трусости, ни чем-либо другим»[150]
; оно является орудием осуществления целей исторического масштаба. Это грандиозное преступление представляет собой продукт гигантского системного механизма и имеет качественно новый характер. Соответственно и его исполнитель является в определенном смысле тоже «новым» человеком, идентифицированным с фашистским режимом до полного паралича своего собственного сознания. Сила и могущество системы делают человека слабым в том смысле, что он становится живым роботом. В течение 225 дней К. Мочарский стремился понять процесс становления «нового» человека - «процесс деформации, который происходит там, где стремительно улучшаются бытовые условия, предназначенные для людейнизкого интеллекта, нерешительного рассудка
и не очень твердогохарактера:
улучшение, сопровождающееся получением статусапривилегированности
и отделенности
от окружающей среды»[151]
.

Штрооп делает блестящую карьеру - в 1933 г. он является сержантом, двумя годами позже с помощью Гиммлера получает звание штурмбанфюрера СС и становится командиром полка СС, расквартированного в предместье Гамбурга. С новым престижным статусом связан и ряд материальных привилегий. Главное здесь заключается в том, что личный успех, по мнению Штроопа, совпадает с общенародным. Например, фюрер обещал покончить с дезорганизацией экономической жизни, и в стране запрещены забастовки (для этого и был расположен полк СС в предместье Гамбурга) и ликвидирована безработица. Гитлер хотел расправиться с еврейской нацией, левыми движениями и сексуальными извращениями - отсюда исправно функционирующие концлагеря, обещал навести порядок в стране, и это было осуществлено. И если в душу Штроопа закрадется тень сомнения в справедливости нового режима, то она мгновенно исчезнет, так как он видит действительный порядок и народное единство вокруг вождя и при этом боится испортить свою хорошо складывающуюся карьеру.

Поэтому Штрооп выполнит любой приказ нацистского руководства, к тому же постоянное участие в маршах во главе колонны эсэсовцев на партейтагах (собраниях нацистской партии) среди восторженной толпы позволяет ему понять, что вне нацистской системы все его надежды, стремления и чувства были бы пустыми. Тоталитарный режим трансформирует природу человека, превращая его в монстра нормальности, адекватной целям бездушной гигантской машины насилия и террора. В связи с этим представляет интерес процесс идеологической подготовки солдат фюрера типа фанатичного Штроопа в рядах «ордена» СС.

Как уже отмечалось, экстремистские формы гитлеровского шовинизма вырастали на основе расистской теории об избранности и совершенстве нордической расы, предназначенной для господства над другими народами. Новая версия «народа господ» укоренялась в теории и практике СС и представляла собой конгломерат древнегерманских культов, традиций императорских крестовых походов, а также экспансионистского наследия орденов крестоносцев. Гиммлер позаботился и о соответствующей символике - в качестве реквизитов служили рунические знаки и серебряные перстни с мертвой головой, которыми награждались командиры после трехлетней службы. Наиболее почетным считался специальный меч. История излагалась волюнтаристски, факты извращались, традиции немецкой культуры, якобы наиболее древней и избранной, противопоставлялись древнеримским. В практику СС вошли принципы древнегерманских племен о коллективной ответственности всей семьи за поведение любого ее члена. «Перечитайте германские саги! - говорил Гиммлер, - Когда-то в ту эпоху люди ставили вне закона целую семью... шли к цели, используя любые средства. Они говорили: вот этот человек изменил, его кровь паршивая и испорченная, она является носителем измены. Эту кровь следует уничтожить»[152]
.

Самым знаменитым «германским богатырем» Гиммлер считал Генриха I, который в противоположность «церковно-христианским методам правления Каролингов» ввел принципы древнего германского послушания и верности. По его мнению, только Генрих I был действительным строителем немецкого государства, сам же Гиммлер считался реинкарнированным Генрихом I[153]
. В «ордене» СС культивировалась идея о коллективной реинкарнации германских предков в современных СС. Культ предков, стремление к созданию «солдатского ордена» приближало взгляды Гиммлера к модели японского самурайства[154]
.

В формировании эсэсовской организации Гиммлер использовал опыт ордена иезуитов и его создателя Игнатия Лойолы в их беспощадной борьбе с еретиками. Не случайно Гитлер называл рейхсфюрера СС своим Игнатием Лойолой, а СС была построена на принципах ордена иезуитов. Об этом свидетельствуют мемуары В. Шелленберга: «Предписания ордена, относящиеся к духовным упражнениям, записанным Игнатием Лойолой, выступали образцом, которому Гиммлер старался подражать... Рейхсфюрер СС должен быть равнозначен генералу ордена иезуитов, а вся структура руководства была извлечена из исследований иерархической системы католической церкви. Был реконструирован средневековый замок Падерборн в Вестфалии для использования его в качестве своеобразного монастыря для эсэсовцев, так называемый Вавельсбург. Здесь собирались раз в год высшие руководители СС. Каждый из них имел собственное кресло с серебряной табличкой, на которой была выгравирована его фамилия, и должен был совершать ритуал духовных упражнений, целью которых было достижение состояния созерцания»[155]
. Вместе с тем сам орден иезуитов руководители «третьего рейха» и верхушка имперской безопасности считали весьма опасным противником. Следует отметить, что особое внимание Гиммлера и его сотрудников к деятельности ордена иезуитов было обусловлено прагматическими мотивами. Это связано не только и не столько с занятиями для достижения созерцания, сколько с необходимостью использовать их опыт в области организации, внутренней дисциплины и методов получения информации службой, прекрасно знающей общественно-политическую среду.

Необходимо подчеркнуть, что используя опыт ордена крестоносцев или методы деятельности ордена иезуитов, идеологи нацистской партии и имперской службы безопасности критически, а иногда и враждебно относились к христианству. Так, в учебно-инструкторском органе СС к важнейшим духовным компонентам немца относились: «Мужская гордость, героизм и верность», а не присущий христианству «дух покорности, мученичества...»»[156]
. Пропагандируя «новую веру» или свою эрзац-религию, гитлеровцы защищались от выдвигаемых против них обвинений в неоязычестве или безбожии. Не признавая официально ни одной религии, они утверждали: «верим в Бога». Сам Гитлер уверял, что не будет терпеть в СС людей, не верящих в Бога[157]
, однако он не доверял функционерам подчиненного ему аппарата, которые принадлежали к религиозным конгрегациям.

«Можно философствовать, - говорил он на сборах группенфюреров СС в 1937 г., - существует реинкарнация человека или нет... Это представление является таким же трудным для научного анализа, как и христианская вера, учение Заратустры, Конфуция и т.д. Имеется, однако, большой плюс, а именно то, что народ, который верит в реинкарнацию своих предков... такой народ является вечным»[158]
. Отбрасывая христианские верования о загробной жизни, идеологи СС заменили их древнегерманскими мифами «гибели богов», когда умершие герои воскресают для последней неистовой борьбы с врагами[159]
. Наряду с обращением к древнегерманским традициям, особенно к мифам об источниках силы древних германцев, содержащихся в племенных обычаях, идеологи нацизма указывали на губительное влияние древнеримской и христианской культуры. В популяризации германских мифов важную роль играло оперное творчество Рихарда Вагнера, ведь организованные им музыкальные фестивали культивировали и развивали увлечение духом древних германцев, их воинственностью и жестокостью.

В целом же иррационалистическое, мистическое мировоззрение «служило фашистам теоретической опорой отрицания предшествующей рационалистической и демократической традиции в культуре»[160]
, давало им возможность подготавливать в эсэсовских офицерских школах и училищах кадры исполнителей, которых характеризовали слепое послушание и фанатизм в его мистической окраске. Для этого использовалось несколько основных стереотипов мышления, выработанных нацистской идеологией. В соответствии с ними «арийская раса», как уже указывалось, обладает более высокой биологической ценностью, чем другие народы. Поэтому немецкий народ должен силой завоевать необходимое ему «жизненное пространство», а другие обязаны ему служить. С этими взглядами связан обскурантистский антисемитизм, который обосновывался тем, что евреи были творцами международного заговора, ставящего цель достигнуть господства над миром путем дегенерации народов и разложения их изнутри. Другими стереотипами этого «мировоззрения» были примитивный аграризм, согласно которому сила народа связана с землей, биологическая селекция как основа принципа вождизма и представление об историческом призвании «ордена СС» в соответствии с идеями древнегерманской мифологии. Вера в Бога для эсэсовца означала веру в мистического Бога природы, который помогает в борьбе сильнейшему. Всякое сочувствие к страданиям представителей «неполноценных» народов, милосердие трактовалось как недопустимая слабость или лицемерие. Нацистская идеология была рассчитана на культивирование в массах оккультизма[161]
, магии и фанатизма, на использование эмоциональных, иррациональных сторон человеческой природы.

Вся деятельность мощной и изощренной машины идеологического воздействия на сознание индивида и общества в нацистском государстве была нацелена на формирование определенного типа личности, о котором шла речь в беседе Гитлера с Раушнингом: «В моих орденсбургах вырастет молодежь, от которой содрогнется мир. Я хочу, чтобы молодежь была жестокой и неустрашимой, склонной повелевать и применять силу. И молодежь должна стать такой. Она должна мужественно переносить любую боль. У нас не должно быть никаких слабостей, никаких нежностей. Ее глаза должны вновь загореться блеском великолепной, вольной хищности»[162]
. Именно такой тип личности и сформировал Гиммлер в элитарной организации СС, именно в ней выращивались свирепые, бессовестные «сверхчеловеки» - роботы, задача которых состояла в уничтожении двух главных врагов: коммунистов и людей иной крови[163]
. Формирование «сверхчеловека» происходило в условиях духовной атмосферы, насыщенной сектантским фанатизмом, феодальными правилами поведения и древнегерманским культом и соединенной с современной политико-экономической организацией и хладнокровными государственными расчетами.

Очерченная эклектическая философия управления в фашисткой Германии лежит в основе создания и функционирования новой политической организации тоталитарного типа. На ее основе была установлена фашистская диктатура, которая невозможна без нацификации Германии, включающей в себя унификацию прежде всего государства.

«Получив право издавать законы, - отмечает В.С. Коваль, - Гитлер приступил к полной перестройке германского государства и общества для максимального приспособления их к захватнической войне против Советского Союза и других стран. Буржуазно-демократическое государство для агрессивной тотальной войны не годилось. Административная рыхлость, многопартийная рассогласованность, открытые формы острых классовых противоречий, медлительность в выработке и принятии решений, свобода критиковать правительство, зависимость последнего от парламента, скованность общепринятыми нормами морали — эти черты, как показала практика, позволяли буржуазно-демократическому государству вести по своей инициативе лишь колониальные и ограниченные войны. Нацистам нужно было государство, способное на агрессию и преступления гигантских масштабов, каких еще не знала история. Отсюда — необходимость перестройки, нацификации, для превращения государства и народа в единый мощный инструмент агрессии, безотказно действующий по воле преступной власти»[164]
. В результате нацистской перестройки, ведущейся по многим направлениям одновременно и бешеным темпом, Германия была превращена из федеративного государства в унитарное, жестко централизованное, в «один рейх».

Наряду с этим была проведена унификация партии, связанная с непримиримым отношением нацистской диктатуры с существованием других партий. Выжить она была в состоянии только при отсутствии иных политических альтернатив для Германии, поэтому общество лишилось выбора раз и навсегда. «Только при этом условии могла упрочиться и стать абсолютной преступная власть нацистов и их главаря. Без монополии власти невозможна была деспотия Гитлера. Поэтому нацисты беспощадно уничтожили все остальные буржуазные партии, даже совершенно родственные им по классовой природе»[165]
. Затем была осуществлена унификация профсоюзов, чтобы укрепить власть нацистов над Германией. Организовав грандиозную пропагандистскую постановку «единства» партии и трудящихся, нацисты нанесли удар по профсоюзам, которые были объявлены гнездами врагов немецкого народа. Они силой подчинили себе все 169 профсоюзов Германии и объявили о создании «Германского трудового фронта» — объединения всех без исключения профсоюзов под руководством НСДАП. Немецкие профсоюзы были огосударствлены буржуазией и стали исправно служить ее интересам.

И наконец, была проведена унификация идеологии, которая позволила нацистам осуществить духовную унификацию немецкого народа. Здесь задача заключалась в том, чтобы заставить, приучить немцев всех социальных слоев мыслить единообразно и только так, как того хотели фашистские главари. Немалую роль в этом сыграл Й. Геббельс – всемогущий министр пропаганды гитлеровской Германии, развративший немецкий народ[166]
. В основе перевоспитание масс в духе нацистской идеологии лежали расистские империалистические идеи гитлеровской «Майн кампф» и розенберговского «Мифа XX столетия». Ключ к овладению и манипулированию сознанием немецкого народа нацисты нашли в тотальной партийно-государственной пропаганде, охватывающей все стороны духовной жизни общества и монопольно орудующей всеми средствами идейного воздействия на массы[167]
. Нацистами были разработаны ставшие классическими методы манипулирования сознанием масс, которые и сейчас весьма эффективно используются западными демократиями. Следует иметь в виду то существенное обстоятельство, что отдельные принципы эклектической философии управления социумом и поведением человека, использованная в фашистской Германии, применяется и сейчас в ряде высокоразвитых стран Запада, которые представляют собой «демократические империи».

5. УПРАВЛЕНИЕ В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ: МЕХАНИЦИСТСКАЯ ФИЛОСОФИЯ УПРАВЛЕНИЯ

В Советском Союзе господствовала модель управления общественной системой и поведением человека, которая в методологическом плане опирается на классическую картину мира XYIII столетия с ее «лапласовским» детерминизмом. Мир представал в ней как некая жесткая механическая конструкция, чьи элементы были расставлены по своим местам раз и навсегда. Экстраполяция такого типа зависимости на мир в целом позволила Лапласу сформулировать принцип детерминизма: «Ум, которому были бы известны для какого-нибудь данного момента все силы, одушевляющие природу и относительное положение всех ее составных частей... объял бы в одной формуле движения движение величайших тел Вселенной наравне с движением мельчайших частиц: не осталось бы ничего, что не было бы для него недостоверным, и будущее, так же как и прошедшее, предстало бы перед его взором...»[168]
. Весь мир здесь подчинялся заранее исчисляемой ритмике, все его состояния можно было определить однозначно. Иными словами, природа в данном случае рассматривается как гигантские механические часы, причем эта философия природы вошла в философию истории.

Именно эта механистическая философия истории лежит в основе управления социумом и поведением человек которая в Советском Союзе. Достаточно вспомнить ленинское видение социалистического общества в качестве «единой большой фабрики», чтобы обнаружить тождество старой, механистической философии истории и механистической философии истории, которая в виде исторического материализма господствовала в содружестве социалистических стран и в виде различных направлений западного исторического сознания. «Социализм порожден, - подчеркивал В.И. Ленин, - крупной машинной индустрией. И если трудящиеся массы, вводящие социализм, не умеют приспособить свои учреждения так, как должна работать крупная машинная индустрия, тогда о введении социализма не может быть и речи»[169]
. Таким образом, специфика советской модели управления обществом заключается в том, что его фундаментом выступает механицистская философия управления. Выстроенное на концепции жесткого лапласовского детерминизма управление исходит из понимания социума как механической системы.

Именно то фундаментальное обстоятельство, согласно которому в основе системы управления социумом (ее сейчас характеризуют как административно-командную систему) лежит механицистская философия управления. Механистический подход к общей системе власти и организации управления советским обществом, когда все было заранее детерминировано, создало атмосферу, где негативно оценивалась личная заинтересованность в наилучшем решении проблем и культивировалось стремление уйти от риска и ответственности. «Этот аппарат власти и управления в Советском Союзе, - пишет А. Зиновьев, - начал складываться задолго до Октябрьской революции. До революции он не был самодовлеющим, не поглощал в себе всю систему власти и управления... Октябрьская революция расчистила дорогу этому аппарату власти и управления, создала для него идеальную почву, позволила стать ему монопольным властителем общества”[170]
.

В задачу нашей монографии не входит выяснение природы общественного строя, который существовал в Советском Союзе, так как это тема отдельной работы. Здесь следует отвлечься от того, чтобы характеризовать его в качестве «казарменного» социализма, «феодального» социализма, «деформированного» социализма, «этакратического» строя, «коммунального» общества, «бюрократического» социализма и пр.[171]
Существенным является его характеристика как административно-командный «социализм», заложенная в теоретических взглядах В.И. Ленина и развернутая на практике И.В. Сталиным. Сталинская схема включает в себя реально отчужденную от большинства работников государственную «общенародную» собственность, альтернативную рынку плановую организацию экономики, уравниловку в распределении результатов труда в противовес фактически не существовавшему распределению по труду и пр. Все особенности советского общественного строя, возникшего в результате нелинейного исторического развития, вытекают из того фундаментального факта, что все управленческие функции покоились на особом типе отношений – «власть – собственность». Такой тип отношений присущ, как показывают исследования, «государственному способу производства», неточно называемому «азиатским способом производства», который исторически более древен, нежели другие известные способы производства[172]
. Все общество структурировалось на очерченные и поддерживаемые государством классоподобные группы; поэтому социальный статус каждого человека зависел не от имущественного положения, а определялся властью и престижем.

Необходимо иметь в виду то существенное обстоятельство, что воплощение механицистской философии управления в условиях становления советского социума, означает возникновение новой социальной структуры. «Каждый советский человек имеет социальный статус, т.е. место в социальной структуре, поскольку приписан к определенной социальной группе. Это место определяется полом, возрастом, происхождением, уровнем образования, профессией и должностью, семейным положением, пропиской и некоторыми другими характеристиками. Средства производства и вообще отношения собственности не входят в определение социального статуса. Средства производства принадлежат всем. Социальная структура реального социализма принципиально отличается от исторически сложившихся социальных институтов (основанных, как правило, на отношениях собственности) тем, что в своих явных и учитываемых характеристиках она искусственна и сконструирована под высокую цель достижения социальной справедливости
(курсив наш – В.П.), которая понимается как гарантированный государством объем и уровень потребления»[173]
.

В специальной литературе общепринятым считается, что сама административно-командная, или партийно-номенклатурная, система является порождением И.В. Сталина. В своей книге «Номенклатура» М. Восленский подчеркивает, что если В.И. Ленин создал мобильную, высокоорганизованную организацию профессиональных революционеров, то И.В. Сталин изобрел номенклатуру - аппарат, «при помощи которого он стал управлять Россией»[174]
. Именно по его указаниям строилась кадровая политика, в результате чего стала эффективно функционировать административно-командная система управления. Она была ориентирована на потребности аппарата, отличалась узко-прагматическим характером, была нацелена на решение текущих социальных и экономических задач, однако она не ориентировалась на решение прогностических задач.

Необходимо иметь в виду то обстоятельство, что административно-командная система управления, когда из трех основных инструментов управления, выработанных историей, - иерархии, культуры и рынка основной упор делается на иерархию, организацию, была адекватна тогдашним условиям. Отечественный политолог А.В. Понеделков пишет: «Объективно перед Россией в начале XX века стояла грандиозная социальная и производственная задача модернизации страны. Но учитывая гигантскую массу агропроизводящего населения и вековых традиций, патриархального подхода, такая задача вряд ли могла быть решена какими-либо другими способами. Поэтому партийно-номенклатурная система и присущий ей тип управления быстро заняли управленческую нишу»[175]
. Существовавшие тогда социальные факторы поддерживали как саму эту систему, так используемые ею способы политического управления всеми сферами жизни Советского Союза.

Специфичность советской модели управленческой деятельности в области экономики состоит в том, что доминирование административных методов предопределено тотальным преобладанием административной системы над экономическим механизмом. Здесь нужно принимать во внимание такие свойства административных систем (не имеет значения, является она советской или какой-то другой), как безличность и единоначалие. Дело в том, что личные отношения элиминированы в отношениях административного управления. Это обусловлено необходимостью в деятельности административных структур оперировать обязанностями и полномочиями, а личные способности не играют никакой роли. Все решения различного рода задач принимаются соответствующими чиновниками или органами, что порождает организационную или ведомственную монополию. Другое существеннейшее свойство административных структур - это их функционирование по принципу единоначалия. Тогда в многоуровневой иерархической системе нижние уровни не способны контролировать вышестоящие уровни и в силу этого власть концентрируется на вершине административной пирамиды. Результатом всего этого является громоздкость всей гигантской административно-командной системы, потеря ею гибкости и скорости реакции на возникающие проблемы[176]
.

Вполне естественно, что административно-командная система советского общества требовала и определенный тип управленца, обладающего соответствующими личностными качествами. Представители советской номенклатуры ориентировались на следующие личностные качества управленческих кадров:

1) авторитарные, командно-приказные методы и подходы вместо коллективности руководства;

2) режим директив вместо методов диалога, спора и откровенного разговора;

3) начетничество, догматизм и окрик вместо компетентности, опытности, точного анализа проблем;

4) навязывание сверху схем деятельности вместо изучения возможностей социальных групп и личностей и создания условий для их саморазвития;

5) высокомерие и отчужденность вместо доступности в общении, умения привлечь к себе людей, добиваться их доверия, активного участия в деловом и социальном общении;

6) комчванство вместо уважения чувств личного достоинства собеседника, умения прислушаться к мнению компетентных специалистов;

7) шаблонно-трафаретный подход к людям вместо дифференцированного подхода к представителям различных слоев населения;

8) формальное отношение к людям вместо досконального знания потребностей людей, их интересов, склонности сопереживать и сочувствовать, способности оказать помощь в решении неотложных проблем[177]
.

Особенности административно-командной системы управления советским социумом состоит также в том, что ее власть имеет исключительную по своему масштабу силу, какую не знала европейская цивилизация и какая свойственна централизованной бюрократической машине древнего Египта[178]
. В этом нет ничего удивительного, ибо определенные условия порождают соответствующие им философии управления, социальные структуры и системы управления. Во всяком случае, именно советская цивилизация представляет собой уникальное явление в истории человеческого общества, несмотря на определенные аналогии с древневосточными социумами, в силу того, что она генерировало государство как своего рода сверхобщество. «В коммунистическом обществе, - отмечает А. Зиновьев, - государство превратилось в своего рода сверхобщество, живущее за счет общества, в которое оно было погружено. Здесь уже не государство служило обществу, а, наоборот, общество стало ареной, материалом деятельности государства, сферой приложения его сил, средством удовлетворения его амбиций и потребностей. Государство стало монопольным субъектом истории. В сферу его внимания вошли все аспекты жизни общества, включая экономику, культуру, идеологию, внешнюю политику и торговлю, воспитание детей, образование, спорт, быт и отдых людей, короче говоря – все, что имело хотя бы какое-то значение для жизни людей и общества в целом»[179]
. Следует отметить, что такого рода государство возникло в новой истории впервые, что сейчас Запад движется к такому сверхобществу, поэтому система управления в советском социуме заслуживает внимания.

Такого рода административно-командная система детерминировала определяющие черты специфического каркаса экономических отношений[180]
. В основе лежит высоко экономическое обобществление и присвоение государством подавляющей массы средств производства, причем в общем виде государственная собственность носит анонимный характер. Все дело заключается в том, что эта собственность принадлежит ведомствам (министерствам, госкомитетам), которые распоряжаются львиной долей государственных ресурсов, что в итоге привело к не знающему преград, ограничений и конкуренции ведомственному монополизму. За этим монополизмом скрываются узкие групповые интересы бюрократического аппарата и примыкающих к нему привилегированных слоев, которые используют государство в своих корпоративных интересах. Следует отметить тот момент, что интересы личного присвоения отодвинуты на второй план групповыми интересами.

Несмотря на формально-юридическое владение средствами производства всеми трудящимися, последние отчуждены от этой собственности. В пользу этого тезиса свидетельствует факт отсутствия разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную: «В коммунистической системе власти и управления, как и в ее предшественнице – царской системе, не было характерного для Запада разделения властей, которым сам Запад восторгается с неослабевающей силой до сих пор, хотя, по мнению многих специалистов, эти восторги в значительной мере лицемерны и преувеличены»[181]
. Работники соединяются с отчужденными от них средствами производства посредством государственного найма, когда государство нанимает и ограничивает только наемного работника и не знает никаких ограничений для самого себя. В итоге даже собственность индивида на свою рабочую силу потеряла свой личный характер и стала государственной собственностью. Ведь в советском обществе существовала целая система ограничений, когда «эта жизнь детерминируется системой прописки, отметками в паспортах и трудовых книжках, ограничения на смену места работы или роде деятельности»[182]
, когда существует жесткое регулирование выезда на работу и жительство за границу, прямое закрепление работника на конкретном предприятии и учреждении. Не менее важным является и то, что подготовка и переподготовка рабочей силы осуществлялись за счет государства и единственным источником существования для большинства населения оставался государственный найм.

Еще одной особенностью экономических отношений в советском обществе является их дуалистический характер, когда плановая экономика состояла из двух секторов. «В крупной промышленности господствовало центрально-государственное подчинение предприятий (а также крупных учреждений науки и образования) союзным министерствам, руководимым соответствующими отделами ЦК КПСС (принцип централизованного планового хозяйства).
Сельскохозяйственные предприятия, а также часть регионального строительства и легкой промышленности, были подчинены областным органам КПСС и контролируемым им исполкомам (принцип децентрализованной плановой экономики)
»[183]
.
Общая характеристика этих двух секторов плановой экономики является диспропорция между экономическим потенциалом предприятий и регионов и распределением ресурсов между ними.

Планы формировались заранее несбалансированными, сковывалась инициатива работников, растрачивались дорогие, весьма дефицитные ресурсы, строились гигантские не используемые затем предприятия, произведенный в результате значительных трудовых усилий продукт затем портился и т.д. Данная особенность советской экономики следует из подмены экономических отношений властно-собственническими, когда управление экономическими методами заменяется политическими рычагами воздействия на экономические процессы. Это объясняется «приматом политики» (В.И. Ленин), создавшим полностью политизированную экономику.

И наконец, еще одной особенностью каркаса экономических отношений в Советском Союзе является предельно возможное игнорирование законов функционирования экономики. Критерием и целью здесь выступает не экономическая эффективность, а укрепление и преумножение государственной собственности, что и является основным экономическим законом. «Росту государственной собственности, наиболее отвечающей интересам этакратии, были подчинены планирование и управление, на него были ориентирована, по существу, вся структура народного хозяйства, вся эта гонка за показателями - всего лишь средство для поддержания и упрочения политической власти, повышения ее внутреннего и международного авторитета»[184]
.

Такая экономическая система обладала относительно благоприятной динамикой в условиях своего экстенсивного развития, т.е. чисто количественного расширения производства без его качественного совершенствования. Следует также иметь в виду то существенное обстоятельство, которое наложило сильный отпечаток на советскую модель экономики, а именно: промышленный и аграрный перевороты (индустриализация и коллективизация) в Советском Союзе были осуществлены методами внеэкономического принуждения, лишенных материальной заинтересованности. Именно благодаря такой модели управления экономическими и социальными процессами в СССР (а также в МНР, КНР и других странах) оказался возможен значительный прорыв в экономическом развитии и формировании гигантской индустриальной структуры. Иными словами, это означает превращение Советского Союза в мощную индустриальную державу, образование многочисленного квалифицированного рабочего классам и научно-технической интеллигенции, создание гигантского экономического, военного и научно-технического потенциала за относительно короткий срок.

Данная модель экономического развития Советского Союза была адекватна существующим тогда условиям и поэтому экономическая политика государства была нацелена на формирование и развитие прежде всего тяжелой промышленности. «Причина огосударствления всего воспроизводственного процесса (производства, обмена и распределения) по всем структурным звеньям экономики (региональным и отраслевым) заключалась не только в необходимости форсированной индустриализации и нехватки средств для отраслей легкой промышленности, но и в том, что динамичное и успешное развитие секторов, производящих потребительские товары с их широким ассортиментным набором и подвижными колебаниями потребительского спроса при централизованно-планируемой, в отличие от рыночной (где существует обратная связь производителя и потребителя), экономики затруднительно, в то время как при недостаточно развитом общественном разделении труда и малом ассортименте производительного и личного потребления и гигантской концентрации производства существует как абстрактная возможность учета производственных ресурсов и результатов расширенного воспроизводства, так и возможность достижения высоких темпов экстенсивного типа экономического роста»[185]
.

Нельзя не согласиться с тем выводом, который сделан Н. Куз-нецовой о том, что именно советское общество в условиях централизованно-планируемой экономики при господстве административно-командной системы сумело довести до завершения классический экстенсивный тип воспроизводства и экономического роста[186]
. В результате сформировалась та модель советской экономики, которая показала свою эффективность на определенном историческом этапе и в новых обстоятельствах - появление информационной экономики, развитие высоких наукоемких технологий и пр. - она с необходимостью требовала реформирования. Основным элементом этой модели, как известно, является директивное планирование производства в натуральном выражении и централизованное распределение материальных ресурсов. Такой метод управления советской экономикой, как адресное директивное планирование и фондирование, применялся начиная с «военного коммунизма» и кончая 80-ми годами, однако он уже исчерпал себя во второй половине XX столетия.

Понятно, что такого рода качества субъектов управленческой деятельности в области социальных и экономических процессов во время перестройки негативно сказались на открытости и демократизации как необходимых параметров осуществления модернизации экономики. Ведь без творческого раскрепощения, устранения всесторонней и тотальной регламентации жизни советского социума и поведения человека невозможно осуществить экономические реформы и политические преобразования, нацеленные на достижение высокого уровня материального благополучия народа. В плане нашего исследования это означает необходимость принимать во внимание неадекватность механицистской философии управления сложившимся реалиям.

Это проявилось в том, что созданная после Октябрьской революции новая социальная структура как воплощение данной философии управления стала в полном соответствии с философской картиной мира как механизма машиной, где человек является ее винтиком. «Новая социальная структура основывалась на распределительных отношениях,
- подчеркивает С.Г. Кордонский, - а не на отношениях к средствам производства, полностью национализированным. Она состояла из двух классов и прослойки между ними. Отношения между этими группами строились как распределение: крестьяне потребляли продукцию рабочих и производили предметы потребления рабочих. Рабочие присваивали продукты, произведенные крестьянами, и производили то, что было необходимо крестьянам. Служащие распределяли и контролировали потоки продуктов от крестьян к рабочим и обратно, следя за тем, чтобы потребление каждой группы удовлетворяло критериям социальной справедливости, вернее, тому, как она понималась государством на каждом этапе построения социализма. Государство строго фиксировало принадлежность к социальной группе и контролировало посредством квот, ограничений и репрессий состав каждой группы и их отношения друг с другом. Был порядок.

Построение новой социальной структуры означало уничтожение антагонистических противоречий в ходе обострения классовой борьбы, в борьбе с космополитизмом и низкопоклонством перед Западом и конструирование общества с заданной априори степенью социальной неоднородности, такой, как различия между рабочими, крестьянами и служащими. Новая социальная структура стала сложной и дорогостоящей машиной, где любой человек был только унифицированным элементом, винтиком
(курсив наш – В.П.), который при необходимости списывался в Гулаг и заменялся другим винтиком»[187]
. Основными позитивными чертами этой новой социальной структуры являются стабильность и определенность, так как отношения между социальными группами полностью определяются и контролируются государством, сам состав этих групп детерминирован целями государства. Изменения в социальной структуре такого рода возможны только как «сближение» и «уменьшение различий», т.е. в полном согласии с механистической философией как количественные изменения
, которые не затрагивают сути структуры. «Качественные изменения, такие, как формирование новых групп, в принципе невозможны, так как социальная структура действует как устройство с отрицательной обратной связью: нарушения заданной степени социальной однородности фиксируются государственной статистикой, преобразуются в политические и плановые решения, которые включают механизм квот, ограничений, подбора и расстановки кадров, иногда – репрессии»[188]
.

Негативной характеристикой механицистской философии управления является то, что она предлагает картину простого мира, прозрачного для планирующего бюрократа. Советская бюрократия любым способом противилась процессам усложнения социума, введению социальных и технологических инноваций, адаптируя общественную среду к своим управленческим возможностям. Тем самым она выступала в качестве редукционистского механизма, который сводил сложное к простому и профанировал тем самым все виды деятельности. «Фактически ее идеалом является древнеазиатский стабильный способ производства, знающий одно количественное расширение и не ведающий качественных технологических, организационно-управленческих, социокультурных сдвигов»[189]
.

Механицистская философия управления, культивировавшаяся советской бюрократией и обосновывавшая необходимость функционирования человека как винтика мощной государственной машины, обусловила неэффективную хронополитику. Ведь за время существования советского социума произошла ленинская культурная революция, в результате которой массы получили добротное образование, возросли и умножились потребности человека. Вместе с тем, этот значительный личностный и профессиональный потенциал человека уже не укладывался в концептуальную конструкцию «винтика» государственной машины, поглотившей все общество. «Большинство подданных режима жило в двух разных временах: динамичном времени духовного производства, которое через систему массового образования революционизировало массовые потребности и притязания, и статичной системе «советского образа жизни», не дающего утоления этим притязаниям. Но это и означало, что режим не обрел эффективной хронополитики, способной переводить динамику социокультурного времени в динамику рабочего времени»[190]
.

Не менее существенным обстоятельством оказалось исчерпание механицистской философии управления как методологической основы экстенсивной модели управленческой деятельности в области экономики, что с необходимостью влекло за собой переход к новой модели управления экономикой, адекватной интенсивному типу воспроизводства. Тем более, что воплощение в жизнь старой, централизованно-плановой модели экономики подготовило полностью материальную базу для перехода к интенсивному типу производства и воспроизводства. Иными словами это означает смену механицистской философии управления философией духа, адекватной возросшим творческим возможностям человека. «Однако, когда наступает предел экстенсивному воспроизводству, необходимы децентрализация управления и изменение всей модели роста, введение экономических рычагов вместо административно-принудительных, так как интенсивный рост, особенно в современных условиях, требует мобилизации прежде всего интеллектуальных ресурсов, творческой активности всех агентов производства, что невозможно сделать насильственно»[191]
. Данный переход от одной модели управления экономикой к другой в любой системе общественных отношений и особенно в советской системе с ее традиционной опорой на значимость государства в жизни общества с необходимостью требовал сохранения сильного и эффективного государственного регулирования этим процессом. Только такое управление экономическими процессами способно без методов «шоковой» терапии осуществить формирование саморегулирующихся, самонастраивающихся весьма сложных технико-производственных систем.

В позднем советском социуме отечественные исследователи рассматривали проблему реформирования административно-командной системы, связанной фактически с трансформацией механицистской философии управления в философию духа. «Процессы перестройки могут достичь своих целей в том случае, если удастся найти способы более-менее плавного перехода к социальной структуре, способной не только к самосохранению, но и саморазвитию. Резкие нарушения существующей структуры могут спровоцировать «взрывные» процессы и потерю той минимальной степени управляемости, которая поддерживается совокупным действием административного режима, норм КЗоТа и механизмом подбора и расстановки кадров»[192]
. Однако такого перехода исторически не произошло, напротив, в полном соответствии с механицистской философией управления пришедшие к власти «белые большевики» стали еще более интенсивно воплощать эту философию в действительность.

В подтверждение этого положения приведем большой фрагмент из работы А. А. Зиновьева, где речь идет о тождестве сталинизма и «белого большевизма»: «Сталинская система включала в себя партийно-государственный аппарат управления и всячески поощряла его, но как свое орудие. Этот аппарат играл в ней роль второстепенную, подчиненную. Главное было другое, а именно – аппарат личной власти., не связанный никакими законодательными нормами. Он состоял из клики людей, лично обязанных главарю (вождю) своим положением в клике и предоставленной ему долей власти. Такие клики складывались на всех уровнях иерархии, начиная от высшей во главе с самим Сталиным и кончая уровнем районов, частей районов (например, сельских советов) и предприятий. Главными рычагами власти были те, которые сейчас называют «силовыми структурами», - органы государственной безопасности, милиции и вообще силы внутреннего порядка, армейское командование, дипломатический корпус, главы учреждений и предприятий, выполняющих задания особой государственной важности, научная и культурная элита и т.п. Важнейшим элементом сталинизма была система вождизма, которую сейчас рассматривают как пример популизма. При этой системе руководитель обращался непосредственно к народу, игнорируя официальные учреждения власти. Массам эти учреждения представлялись как нечто враждебное им, как помеха их вождю-руководителю. Отсюда волюнтаристские методы руководства. Руководитель мог по своему произволу манипулировать чиновниками нижестоящего аппарата официальной власти, назначать и увольнять их, заменять другими и даже арестовывать. Причем все это имело место на всех уровнях, во всех сферах общества, во всех районах страны. Взгляните на ельцинскую организацию власти! Не видите ли вы в ней нечто, до мелочей похожее на сталинизм?!»[193]
Данное описание вполне адекватно сложившемуся положению вещей в постсоветском российском социуме. Только с приходом В.В. Путина к власти начинает постепенно изменяться система управления социумом, происходит замена механицистской философии управления философией духа, которая ставит во главу угла самого человека с его творческим потенциями.

Необходимо отметить интересный феномен, а именно – регенерация советской системы управления, адаптирующейся к новым условиям. «Распад Советского Союза не мог привести к забвению относительной исторической стабильности и эффективности такой системы. В 1960-х годах казалось, что Советский Союз принадлежит к «узкому клубу успешных систем». Эта система обладала большой силой интеграции и смогла создать социально высокоинтегрированное общество, которого до этого никогда не было в российской истории. И не случайно в глазах большинства российского народа развитие после 1991 года кажется отступлением по многим социальным и экономическим параметрам, и ситуация не может быть изменена к лучшему в ближайшее время. Если во многих регионах вновь возвращаются управленческие структуры (в особенности местничество) советского времени, приспособленные к новым условиям, то это «возвращение прошлого» — не в последнюю очередь попытка вернуть былую способность к социальной и политической управляемости, потерянную во время реформ»[194]
. Сейчас идет определенный возврат к определенным аспектам советской системы управления социумом, хотя полного возврата не будет в силу необратимости времени. Это вполне соответствует философии и теории систем, согласно которым любая система стремится занять устойчивое состояние и если она уходит от него, то она стремится вернуться в нее[195]
. Иными словами, происходит не «возвращение в прошлое», а «возврат прошлого» в сфере управления социумом с учетом новых социокультурных условий.

Именно «возврат прошлого» в сфере управления российским социумом означает государственное регулирование экономических процессов, которое должно обеспечивать достаточно широкую полосу социума для свободной предпринимательской деятельности. Не следует забывать, что в любой общественной системе государство твердо и активно определяет стратегию развития в таких сферах, как ряд отраслей промышленности, социальная, производственная и транспортная инфраструктура, культура, образование, здравоохранение, социальное обеспечение. В этом смысле советская система управления социальными и экономическими процессами представляет значительный интерес, ибо накопленный ею позитивный потенциал начинает приносить определенную пользу. Не следует забывать, что в современной западной экономике огромную роль играет централизованное управление и индикативное планирование, что социальный критерий производственной деятельности превосходит экономический критерий, что эффективность системы зависит в значительной степени от социальных факторов и в незначительной - от экономических[196]
. Более того, в Советском Союзе началось созидание сверхобщества с его системой управления, которое осталось незавершенным в силу его искусственного разрушения Западом. Именно последний теперь движется в направлении создания такого сверхобщества, причем его формирование «происходит по тем же социальным законам, что и коммунистического»[197]
. Таким образом, созданная эффективная система управления советским социумом и поведением человека, трансформировавшаяся затем в систему управления коммунистического сверхобщества, представляет собой социально-политическую инновацию. Симптоматично, что Запад очень многое взял у Советского Союза для обеспечения действенности функционирования своей цивилизации - этого не следует забывать и России, если она желает создать процветающее общество.

6. УПРАВЛЕНИЕ НА СОВРЕМЕННОМ ЗАПАДЕ: НА ПУТИ К ОРГАНИЦИСТСКОЙ ФИЛОСОФИИ УПРАВЛЕНИЯ

Управление на современном Западе, который представляет собой интегрированное целое всех западных государств и поэтому является нечто большим, чем сумма этих стран, носит деспотический характер. Известный французский социальный психолог С. Московичи следующим образом квалифицирует специфику западного деспотизма: «Понятиям тоталитарной системы, культа личности или авторитарного режима я предпочитаю понятие западного деспотизма, как более откровенное…С одно стороны, вместо того, чтобы заниматься средствами производства, этот тип власти привлекает средства коммуникации и использует их как нервную систему. Они простирают свои ответвления повсюду, где люди собираются, встречаются и работают. Они проник

ают в закоулки каждого квартала, каждого дома, чтобы запереть людей в клетку заданных сверху образов и внушить им общую для всех картину действительности.

Восточный деспотизм отвечает экономической необходимости, ирригации и освоению трудовых мощностей. Западный же деспотизм отвечает прежде всего политической необходимости. Он предпочитает захват орудий влияния или внушения, каковыми являются школа, пресса, радио и т.п. Первому удается господствовать над массами благодаря контролированию их потребностей (в воде, в пище, например). Второй достигает этого контролем над верой большинства людей в личность, в идеал, даже в партию. Все происходит так, как если бы шло развитие от одного к другому: внешнее подчинение уступает место внутреннему подчинению масс, видимое господство подменяется духовным, незримым господством, от которого невозможно защититься»[198]
.

Деспотический характер управления социумом и поведением человека на современном Западе проявляет тенденцию к усилению, что связано с быстро идущим становлением информационного общества, иди, более точно, общества знания. На рубеже XX и XXI столетий благодаря современной технологической революции четко просматривается тенденция становления информационного общества - на Западе оно начало формироваться в последние десятилетия прошлого века. Для этого общества характерна экономика знаний, когда основным источником производительности выступают технология генерирования знаний, обработка информации и символическая коммуникации. Специфическим для информационного общества являются воздействие знания на само знания, что служит фундаментальной основой производительности, и так называемая «сетевая культура»[199]
. Вместе с тем следует принимать во внимание и значимость индустриального общества, с которым связаны соответствующая ему культура.

Культура как совокупность символических форм, порожденная в ходе человеческой деятельности, дает человеку сеть смыслов. Известный американский культуролог К. Гирц в связи с этим пишет следующее:«Концепция культуры, которой я придерживаюсь и конструктивность которой пытаюсь показать в собранных в этой книге статьях, по существу семиотична. Разделяя точку зрения Макса Вебера, согласно которой человек – это животное, опутанное сотканными им самим сетями смыслов, я полагаю, что этими сетями является культура. И анализировать ее должна не экспериментальная наука, занятая выявлением законов, а интерпретативная, занятая поисками значений»[200]
. Вместе с тем подобно тому, как паутинная конструкция задает в определенном плане жизнедеятельность паука, так и культура детерминирует поведение человека. Отсюда, подчеркивает К. Гирц в другой своей работе, вытекает следующие две идеи: «первая заключается в том, что культуру лучше рассматривать не как комплексы конкретных паттернов поведения – обычаев, традиций, кластеров привычек, - как это, в общем, было принято до сих пор делать, а как набор контрольных механизмов – планов. Рецептов, правил, инструкций (того, что компьютерщики называют «программами»), - управляющих поведением. Вторая моя идея заключается в том, что человек – это животное, в своем поведении самым драматическим образом зависящее от таких экстрагенетических контрольных механизмов, от таких культурных программ»[201]
. Таким образом, культура (и социальные институты, и цивилизация в целом) представляет собой нефизическую систему взаимодействий, носителем которой является человек в качестве единства физических и нефизических систем взаимодействий.

Такой подход позволяет понять то существенное обстоятельство, согласно которому человек представляет собой менее хрупкую систему, чем общество и цивилизация, что прекрасно может быть проиллюстрировано на примере современного терроризма. Терроризм в целом отнюдь не является новым явлением в истории человеческого общества, однако характерной чертой современного терроризма является то, что он в значительной степени индивидуализировался. Индивидуальный террорист-нигилист может, исходя из своих самых разнообразных мотивов, использовать в своих целях оружие массового поражения, включая ядерные устройства, бактериологическое оружие, ядовитые газы, компьютерные вирусы и пр.[202]
Таким образом, теперь оказался неадекватным действительности стереотип, согласно которому индивид является бесконечно малой величиной перед могуществом общества. Поэтому сейчас на Западе широко используется философия индивидуализма[203]
, чтобы весьма эффективно осуществлять управление поведением человека. В действительности же средства массовой коммуникации создают иллюзия значимости человеческого Я, формируют у него представление о том, что он является центром всей общественной жизни, что весь мир вращается вокруг него. «Западные демократии – это, в сущности, - подчеркивает П. Слотердайк, - перманентные пародии на религиозный анархизм, структуры, представляющие собой странную смесь аппаратов принуждения и свободно установленных порядков. В них действует правило: обеспечить каждому видимость Я»[204]
. Здесь отлично схвачена суть философии управления поведением человека как индивидуализма, представляющего собою искусственно сконструированную действительность иллюзорного Я, чья жизнедеятельность протекает в рамках западной цивилизации.

Для понимания сущности западного человека, или западоида, приведем фрагмент из фундаментальной монографии А.А. Зиновьева «На пути к сверхобществу»: «Западнистское общество рационализировало человека, исключив из его внутреннего мира все то, что не является необходимым для выполнения им частичных деловых функций. Ненужные для дела потенции отдельных людей не исчезли из общества насовсем. Они стали частичными деловыми функциями особых профессией. Причем люди, сделавшие их своим особым делом, сами стали такими же опустошенными, как и прочие, ибо, будучи вырваны из общей связи человеческих качеств, образовывавших внутренний мир людей, они утратили качество быть элементами внутреннего мира. Отсутствие всесторонности развития компенсируется упрощенными и стандартизированными суррогатами массовой культуры и средств массовой информации. В результате массовый западоид получает информацию обо всем, толком и глубоко не понимая ничего.

К сказанному следует добавить, что западоиды стали искусственными существами и на бытовом уровне. Конечно, люди всегда были искусственными существами в той мере, в какой они перенимали от предшествовавших поколений накопленные ими навыки, обычаи, вещи. Но в нашем,XX веке произошел качественный перелом и в этом отношении. Весь бытовой аспект жизни западоидов (вид одежды, характер питания, обиходный язык, обстановка жилья, режим дня, виды развлечения, манера обращения с ближними, секс и все прочее) стал формироваться специалистами и специальными учреждениями и через телевидение, кино, литературу, газеты, лекции, рекламу навязываться тотально всему населению так, что избежать этого воздействия стало невозможно. В сочетании с упрощенным и шаблонным образованием это дало желаемый эффект стандартизации бытового поведения западоидов до такой степени, что их стало так же трудно индивидуализировать, как муравьев». Именно западные масс-медиа формируют внутренний мир человека таким образом, чтобы, с одной стороны, у него имелось представление о самоценности своего Я, с другой – наиболее эффективно управлять им незримым способом.

Вообще поведение человека (как и его существование) является парадоксальным, ибо его в соответствии с интегральной философией его природа представляет собой единство и взаимопроникновение порядка и хаоса, что проявляется на самых разных уровнях его функционирования[205]
. В своей интересной книге «Менеджмент абсурда» американский консультант по бизнесу Р. Фарсон подчеркивает тезис, согласно которому индивиды практически неуязвимы, тогда как группы очень хрупки. Он пишет: «Я не перестаю удивляться, до чего велика приспособляемость отдельных индивидуумов и насколько уязвимы группы, обеспечивающие существование этих индивидуумов. Даже в самых напряженных, конфронтационных и травмирующих ситуациях серьезный ущерб личности отдельного человека приносится редко. Да, безусловно, присутствует определенный стресс, но он не длится долго. Люди ухитряются выживать во время самых ужасных стихийных бедствий, не потеряв при этом хорошей психологической формы. Напротив, взаимоотношения можно разрушить всего одним неправильным словом, всего одним неправильным действием. Этот фактор действует безотказно в отношении групп, особенно небольших по размеру»[206]
. Иными словами, человек является менее уязвимым, хрупким, чем социальная группа и общество в определенных ситуациях.

Культура современного общества является информационной, состоящей из взаимодействующих между собой традиционной и электронной, мультимедийной подсистем культуры, и в силу этого она выступает тончайшим инструментом западного деспотизма в управлении социумом и поведением человека. Известно, что в определенном аспекте культуры возникают на основе коммуникационных процессов, причем все формы коммуникации основаны на производстве и потреблении знаков. Следовательно, весьма сложно провести границы между реальностью и символическим отображением. Поэтому можно утверждать, что деятельность любого общества протекает в символической среде, опосредующей его во взаимоотношениях с окружающим природным и социальным миром. «Поэтому исторически специфичным в новой коммуникационной системе, организованной вокруг электронной интеграции всех видов коммуникации, от типографского до мультисенсорного, - подчеркивает М. Кастельс, - является не формирование виртуальной реальности, а строительство реальной виртуальности. Я объясню это с помощью толкового словаря.«Виртуальный - существующий на практике, хотя не строго в данной форме или подданным именем» и«реальный - фактически существующий». Таким образом, реальность, так, как она переживается, всегда была виртуальной - она переживалась через символы, которые всегда наделяют практику некоторым значением, отклоняющимся от их строгого семантического определения. Именно эта способность всех форм языка кодировать двусмысленность и приоткрывать разнообразие интерпретаций и отличает культурные выражения от формального (логического) математического рассуждения. Сложность и даже противоречивость сообщений, исходящих из человеческого мозга, проявляет себя именно через эту многозначность наших дискурсов. Именно диапазон культурных вариаций смысла сообщений позволяет нам взаимодействовать друг с другом во множественности измерений, имплицитных и эксплицитных»[207]
. Все реальности обозначаются и транслируются системами символов (и знаков)и поэтому в некотором смысле любая реальность воспринимается виртуально.

Современная коммуникационная система в противоположность историческому опыту прошлого конструирует реальную виртуальность
и силу этого обладает своей спецификой. Последняя состоит в том, что«сама реальность (т. е. материальное/символическое существование людей) полностью схвачена, полностью погружена в виртуальные образы, в выдуманный мир, мир, в котором внешние отображения находятся не просто на экране, через который передается опыт, но сами становятся опытом».
Таким образом, все сообщения любых видов неразрывно связаны со средством коммуникации, которые стало таким всеобъемлющим, разнообразным и послушным, что абсорбирует в одном и том же мультимедиа тексте целостность человеческого опыта. Это средство коммуникации аналогично уникальной точке вселенной, названной Х.Л. Борхесом «Алеф»[208]
.

Новая система коммуникаций, основанная на цифровой, сетевой интеграции множества видов коммуникации, охватывает собою множество проявлений культуры и общества. Включение большинства культурных явлений в интегрированную коммуникационную систему, основанной на цифровом электронном производстве, распределении и обмене сигналов, влечет за собой важные последствия для общественных процессов. С одной стороны, происходит значительное ослабление символической власти традиционных отправителей сообщений, внешних по отношению к системе, власти, которая управляет посредством транслируемых исторически закодированными социальными привычками - религия, мораль, авторитет, традиционные ценности, политическая идеология. «Они не то чтобы исчезают, но слабеют, если не кодируют себя вновь в новой системе, гдеих власть умножается электронной материализацией духовно передаваемых привычек: электронные проповеди и интерактивные фундаменталистские сети есть более эффективная, более «въедливая» форма индоктринации в наших обществах, чем воздействие отдаленного харизматического авторитета при личных контактах
(курсив наш – В.П.). Однако, допустив земное сосуществование трансцендентальных проповедей, порнографии по заказу, «мыльных опер» и чат-линий, высшие духовные власти еще завоевывают души, но теряют свой общечеловеческий статус. За этим следует конечный этап секуляризации общества, даже если он иногда принимает парадоксальную форму видимого потребления религии под любыми вероисповедными и торговыми марками»[209]
. Культура реальной виртуальности влечет за собой усиление значимости потенциала личности, так как в традиционной культуре этот потенциал в значительной степени зависел от указанных исторически закодированных социокультурных ценностей. Ведь теперь индивид сам благодаря этой культуре, основанной на компьютерных виртуальных технологиях, создает различного рода воображаемые образные миры и чувствует себя господином мира.

С другой стороны, новая коммуникационная система приводит к коренной трансформации представлений о пространстве и времени как фундаментальных измерений человеческой жизни. «Местности лишаются своего культурного, исторического, географического значения и реинтегрируются в функциональные сети или в образные коллажи, вызывая к жизни пространство потоков, заменяющее пространство мест. Время стирается в новой коммуникационной системе: прошлое, настоящее и будущее можно программировать так, чтобы они взаимодействовали друг с другом в одном и том же сообщении. Материальный фундамент новой культуры есть пространство потоков и вневременное время.
Эта культура перекрывает и включает разнообразие передававшихся в истории систем отображения; это культура реальной виртуальности, где выдуманный мир есть выдумка в процессе своего создания»[210]
.

Существенным здесь является способность отдельного индивида к созданию в своем воображении новых миров, которые затем имеют шанс на воплощение в действительности. Ведь в отличие от XX столетия, считавшегося веком массовых обществ и связанного с формами массового поведения, сегодня определение оптимальной формулы жизни связано с отдельным человеком. Культура реальной виртуальности фактически является проявлением тенденции к утверждению в обществе меритократии, которая не означает ни монархию, ни сословную аристократию. Это значит, что особая ответственность теперь должна характеризовать лиц, вырабатывающих идеи и оказывающих влияние на общественные и государственные решения. «Общественная элита сегодня - это не только люди у власти или эрудиты, знатоки поэзии, литературы или древней истории; необходимое условие принадлежности к общественной элите - участие в открытиях, в создании информации о виртуальных (возможных при каких-то условиях. - Ред.) формах общественного бытия, а значит, и кода общественного поведения»[211]
.

В основе оптимального типа поведения теперь лежит культура реальной виртуальности как слой информационной культуры современного общества. Именно с нее начинаются социальные изменения, которые способны при известных условиях обрести статус исторических сдвигов. Для этого необходимо владеть вполне определенной виртуальной информацией, определяющей горизонты жизни. В этом смысле информационную культура (культуру реально виртуальности) можно рассматривать как бесконечный аккумулятор виртуальных форм практики, имеющих возможность подвергнуться определенной экспериментальной проверке. «С накоплением информации о виртуальных формах общественного бытия и созданием механизмов ее распространения неизбежен глубокий социально-психологический сдвиг, связанный с тем, что человек окажется в системе знания о потенциальном мире. Жизнь в таком мире должна служить фактором коррекции его поведения в реальном мире. Вместе с тем потенциальный мир - это сфера особых переживаний, переживаний риска, возможной гибели, это специфическая игра в мире идеального, который становится необходимой составной частью действительной жизни. Стирание граней между мысленной игрой и жизнью - явление особого рода: оно меняет тип социального действия»[212]
.

Именно потому, что культура реальной виртуальности содержит в себе данные о потенциальном мире и детерминирует жизнедеятельность человека, она весьма эффективно используется правящей элитой Запада для управления социумом и особенно поведением человека. Эта культура реальной виртуальности по своей сути является игровой конструкцией, которая позволяет подключать «мягкую составляющую» программы управления поведением человеческого индивида. Научные исследования показали значимость компенсаторных функций игры, которые используются философией управления, фактически лежащей в основе системы управления жизнедеятельностью социума и человека. Во-первых, функция игры (исторически и логически) состоит в компенсации неиспользованной энергии в борьбе за выживание. Известный западный историк культуры Й. Хейзинга пишет: «Игра старше культуры… Животные играют точно так же, как люди. Все основные черты игры уже присутствуют в игре животных»[213]
. Во-вторых, игра выступает в качестве компромисса между природой человека и обществом, так как она позволяет канализировать деструктивные потенции человека. Ярким примером являются бомбардировки американскими пилотами мирных жителей во время войны НАТО в Югославии (1999 г.), что выражает игровое поведение западоида. В-третьих, природа человека такова, что у него имеется целый набор физических и интеллектуальных способностей, позволяющих адаптироваться к самым разнообразным условиям. Игра дает возможность сохранить те данные от природы способности, которые не востребуются в реальной жизни. Ведь эти способности сейчас замещены государством и органами местной администрации, поэтому игра искусственно сохраняет и развивает не востребованные цивилизацией способности. В-четвертых, игра компенсирует дефекты окружающего мира, упорядочивая его: «В несовершенном мире и сумбурной жизни она создает временное ограниченное совершенство»»[214]
.

На западную философию управления значительно влияние оказали такие происходящие два фундаментальных процесса в развитии человечества, как глобализация экономики и революция в информационных технологиях[215]
. Первый из этих процессов является результатом сдвигов в научно-техническом развитии современного общества. Ведь вторая половина XX века характеризуется развитием информационных технологий, которые вобрали в себя значительные достижения электроники, математики, философии, психологии и экономики. В результате произошел кардинальный перелом в истории информационных технологий, возникших и развивавшихся вместе с человеческим обществом. «Современное общество наполнено и пронизано потоками информации, которые нуждаются в обработке. Поэтому без информационных технологий, равно как без энергетических, транспортных и химических технологий, оно нормально функционировать не может»[216]
. Насыщенность мира мощными и интенсивными информационными потоками не только значительно трансформировала его, но и привела к возникновению новых проблем, связанных с социально-экономическим планированием и управлением
, военными и разведывательными системами, комплексами для переработки научной и деловой информации, социальными, медицинскими и сервисными базами данных и Интернетом.

Информационные технологии теперь являются «существенным компонентом социальной реальности и могут рассматриваться в качестве фактора, оказывающего влияние на глобальное развитие»[217]
. Существенным является то, что в отличие от других технологий (энергетических, транспортных, химических и др.) информационные технологии не имеют жестких ресурсных и экологических ограничений и характеризуются весьма большой скоростью обновления. Это, как известно, влечет за собой отставание интеллектуального освоения производимого и перерабатываемого огромного массива информации, что влечет за собой потерю устойчивости ряда подсистем общества, их дестабилизацию.

В настоящее время человечество подошло к такому рубежу в своем развитии, когда прорывы в сфере компьютерных и коммуникационных технологий позволяют обрабатывать, хранить и распространять знания в широких масштабах, когда стоимость создается знанием[218]
. Широкое применение перечисленных технологий способствовало вызреванию второго фундаментального процесса – глобализации мировой экономики. Результатом совмещения процессов революции в информационных технологиях и глобализации экономики является становление информационного общества, или общества знаний. Само формирующееся информационное общество стоит перед вызовом XXI столетия – необходимость управлять знаниями и сопряженными с ними информационными потоками. «Управление знаниями становится важным инструментом повышения эффективности деятельности всех видов организаций, - отмечает Б. Мильнер, - современные информационные и коммуникационные технологии позволяют постоянно и надежно обмениваться идеями и информацией. К тому же решения принимаются более быстро и обоснованно, укрепляется сотрудничество на базе самоорганизующихся групп»[219]
.

Все изложенное относится к находящемуся на постиндустриальной фазе своего развития становящемуся информационному обществу. В связи с этим возникает ряд трудных для своего решения проблем, и «прежде всего это проблема владения информацией и знаниями»[220]
. Именно теперь начинает в полной мере осуществляться прописная истина: «владеющие информацией и знаниями владеют миром», т.е. управляют им. Поэтому очень ценным становятся информационные ресурсы общества и государства. Так как главная задача постиндустриального общества заключается в переводе процессов организационного управления на принципы и методы поточно-индустриального производства (любое управление есть информационный процесс), то информация становится главным ресурсом, без которого невозможно дальнейшее поступательное и эффективное развитие современного общества. К специфическим особенностям информационных ресурсов, как известно, относится их не изнашиваемость и не уменьшаемость от использования, не уменьшаемость при делении, старение даже без использования, возможность глубокой и многоаспектной переработке, способность увеличиваться в объеме и получать новое качество, адаптация к быстрому и лавинообразному распространению, значительная подверженность воздействию большого числа дестабилизирующих факторов и способность как положительно, так и негативно влиять на человека. Не менее существенным обстоятельством, без которого не может просто существовать само информационное общество, является то, что его важнейшим «сырьем» являются образование и профессиональная подготовка[221]
. Иными словами, речь идет о значимости всей системы знания, об изменении его роли в жизнедеятельности как социума, так и личности. Теперь решающая роль принадлежит профессиональному потенциалу личности, формирование и реализация которого в условиях информационного общества требует научного управления. Ведь в информационном обществе из-за специфичности человеческого способа существования между индивидами складываются иные отношения, чем в индустриальной цивилизации. Отношения в постиндустриальном обществе (обществе знаний) в гораздо большей степени насыщены информацией, чем в индустриальном социуме.

Специфичность человеческого способа существования детерминирована отношениями, благодаря которым в существовании каждого человека воспроизводится целостность, всеединство сущего (природы и общества). В научной литературе аргументировано показано, что категория «отношение» является исходной для определения связей реально существующего человека с окружающим его миром. Онтологической основой человеческого способа существования являются отношения познания и преобразования действительности[222]
. Именно в осуществлении этих фундаментальных отношений проявляется специфика собственно человеческого существования, раскрывается его природа. Благодаря наличию такого рода отношений человек постигает сущее как целое, тогда как их индивидуализация позволяет выявить, осуществить развитие индивидуальной сущности человека, сформировать его личностный и профессиональный потенциал.

В информационном обществе отношения познания и преобразования действительности все больше приобретают информационных характер, что, в свою очередь оказывает воздействие на систему управления социумом, на парадигму философии управления. Современная информационная культура представляет собой единство традиционной культуры и электронных средств коммуникации. «Новые электронные средства не отделяются от традиционных культур - ониих абсорбируют. Примером является японское изобретение караоке,
в 1990-х годах быстро распространившееся по всей Азии, которое, вероятно, в ближайшем будущем проникнет и в остальной мир… В целом в Европе, так же как в Америке или в Азии, мультимедиа, по-видимому, поддерживают, даже на ранней стадии своего развития, социальную/культурную структуру, характеризующуюся следующими чертами: во-первых, широкой социальной и культурной дифференциацией,
ведущей к сегментации пользователей/зрителей, читателей/слушателей… во-вторых, ростом социальной стратификации среди пользователей.
Выбор мультимедиа будет ограничен не только людьми, имеющими время и деньги для доступа, и странами с достаточным рыночным потенциалом; решающими в использовании взаимодействия для блага каждого пользователя будут культурные/образовательные различия… в-третьих, коммуникация всех видов сообщений в одной и той же системе, даже если система интерактивна и селективна (в сущности, именно благодаря этому), индуцирует интеграцию всех видов сообщений в общей когнитивной структуре.
Прием аудиовизуальных новостей, образовательных передач и шоу на одном и том же средстве - это еще один шаг к смешению содержания, которое уже имеет место в массовом телевидении… Наконец, быть может, самая важная черта мультимедиа состоит в том, что они охватывают в своей сфере большинство видов культурного выражения во всем их разнообразии.
Их пришествие равносильно концу разделения, даже различия между аудиовизуальными средствами и печатными средствами массовой информации, общедоступной и высокой культурой, развлечениями и информацией, образованием и пропагандой. Все проявления культуры, от худших до лучших, от самых элитных до самых популярных, соединяются в этой цифровой вселенной, которая связывает в гигантском историческом супертексте прошлые, настоящие и будущие проявления коммуникативной мысли. Делая это, они строят новую символическую среду. Они делают виртуальность нашей реальностью»[223]
. Изменяющая социокультурная реальность, возникшая информационная культура не могут не оказывать влияние на систему управления социумом и поведение человека, особенно на лежащую в ее основе философию управления.

Дело в том, что с новой, информационной культурой связан органически постмодернизм, который можно рассматривать в качестве адекватной социокультурной действительности философии управления. Сам понятие «постмодернизм» введено в начале 80-х годов французским философом Ф. Лиотаром и определен им как скептицизм по отношению к метарассказам — любым концепциям в духе рационалистических традиций Просвещения, которые претендуют на соответствие изучаемой реальности[224]
.

В построениях постмодернистской философии обычно выделяется следующие четыре основные темы. Во-первых, агностическая —
ни одно значение не существует вне языка, поэтому истина представляет собою лингвистический феномен. Знание есть набор словесных конструкции различных групп людей, которые преследуют свои интересы. Эти конструкции можно только интерпретировать, но не оценивать по неким всеобщим стандартам, что превращает сферу знаний просто в гибкие сети языковых игр. Во-вторых, прагматическая —
наша интеллектуальная продукция не только выражается в языке, но и осуществляется в практической деятельности. Критерием выступает успех, достижение задуманного, причем воплощение идеи означает ее операциональный характер, что совсем не тождественно истинности. Еще со времен Ницше известно, что истина - вовсе не субъективно-объективное отношение, соответствие наших представлений о предмете самому предмету, а просто стремление к власти над множеством ощущений к их упорядочению для достижения какой-то цели. В-третьих, эклектическая
— сознательная установка на эклектизм, когда необходимость решить конкретную задачу заставляет использовать различные средства: можно пробовать одно, другое, третье, смешивать их, комбинировать — лишь бы получилось. В данном случае не имеет значение стремление к истине, главное здесь – решение задачи. Поэтому в искусстве и литературе постмодернизм представляет собой новый культурный коллаж, смешение различных стилей как принцип. Такой же и подход к истории, которая репрезентируется не как Большая история, т.е. взаимосвязь традиций, эпох, формаций периодов и т. д., а как «музей», набор разных фактов, древностей, реликвий, образов, деталей. Их иногда можно извлекать из забвения и использовать по тому или иному поводу. В-четвертых, анархо-демократическая.
Знание распределено среди определенных групп людей, вовлеченных в языковые игры, которые нужны для организации власти. Не только госаппарат как корпорация чиновников, но и любые другие объединения или учреждения — ночлежка, тюрьма, больница, университет, школа, кабинет врача — все это формы организации власти. Так или иначе, они являются насилием над человеком и его сознанием, стремятся управлять поведением человека и контролировать его представления[225]
.

Философия постмодернизма исходит из значимости любой «инаковости», различий, многообразий, она настаивает на плюрализме, горизонтальных связях между индивидами в противовес вертикальным. Изложенные темы свидетельствуют о том, что постмодернизм как философия нацелен против ценностей модерна, индустриальной цивилизации. Постмодернистская философия отрицает порядок, иерархию замещает анархией, централизацию — рассеиванием, отбор нужного — комбинированием, этику — эстетикой, метафизику — иронией.

Появление постмодернистской философии напрямую связано с многими реальностями информационной эпохи. «Компьютер встает между человеком и реальностью. Человек оказывается во власти иллюзий — виртуальной реальности. Работа с сетями способствует компьютерному отчуждению. Не только компьютер, но и другие электронные СМИ, особенно интерактивный режим, создают для человека мир виртуальной реальности, мир имиджей, подобий, симулякров, который воздействует на подсознание, а из сознания вытесняет реальность. Образуется гиперреальность с коллажем фактов и образов, где все возможно, любые комбинации. Новые наукоемкие технологии привнесли с собой такое углубление специализации в науке, что становится трудно сохранить единство и целостность научного знания. Знание приобретает прагматический инструментальный характер, что, естественно, отражается и на системе образования — от познавательных и эмансипирующих функций оно дрейфует к системе тренажа, обучению конкретным навыкам и пользовательским процедурам»[226]
.

Культ потребления, мир имиджевых товарных бумов, сказочных обогащений и разорений, капризов моды, экономики казино, агрессивной рекламы, интерактивного телевидения, продукции «индустрии грез» — все это придает дробный характер современной культуре[227]
, генерирует постмодернистскую философию. Она привносит в сознание человека ощущение нарастающей хаотичности существования, что дает возможность управлять поведением индивида в нужном правящей элите Запада направлении. «Если соотнести постмодернистские идеи с тем контекстом, в котором они функционируют, то можно сделать вывод, что эти идеи воспроизводят ценности удачливого меньшинства с его деловым прагматизмом, нравственной неразборчивостью, созданием необходимых имиджей, прихотливостью вкусов, а для большинства санкционируется компенсаторная «фабрика грез»»[228]
. Постмодернистская философия представляет собой одну из волн циклического культурного кризиса, подобно барокко XVII века, которая приводит мир идей в соответствие с технологическими изменениями этого мира на основе знаний. В современном мире общества знаний Запада постмодернистская философия, выступая в качестве методологической основы управления социумом и поведением человека, позволяет создавать иллюзию самодостаточности индивида в его жизнедеятельности.

Наряду с ней используется органицистская философия управления, которая связана с теорией синергетического управления социумом и поведением человека. Ведь та же самая информационная культура как алгоритм человеческой деятельности дает возможность преодолеть большие трудности, обусловленные огромным количеством информации и знания, накопленного человечеством. На это обращает внимание один из отцов синергетики Г. Хакен: «Следовательно, совершенно в духе синергетики, важно найти общие унифицирующие идеи и принципы, чтобы справиться со столь огромным количеством информации»[229]
. Именно информационная культура как алгоритм человеческой деятельности выступает в качестве составляющей этого унифицирующего принципа и позволяет оперативно управлять функционированием социума путем включения групп и индивида в единый информационный процесс.

Необходимо принимать во внимание гармонизирующий характер информационной культуры является, позволяющий обеспечить духовное единство общества, чтобы было легче управлять им. «Формирование информационной культуры, - отмечает Л.В. Скворцов, - открывает новые возможности в решении древней философской проблемы - проблемы Пути.
Эта культура вытесняет из общественного сознания научное шарлатанство и такое его проявление, как панацейное мышление, сглаживает
традиционные противоречия самосознания человека: между голосом его рассудка, голосом сердца и голосом веры. Она материализует общий разум,
противостоящий расколотому
личному и социальному менталитету. Основополагающие требования информационной культуры являются тем цементом, который не позволяет различиям менталитета перерасти в самораспад общей духовности народа»[230]
. Именно такого рода «общий разум» формирует крайне упрощенную структуру внутреннего мира человека, принадлежащего цивилизации Запада.

Данный «общий разум» представляет собою технологию high-hume в противовес традиционному high-tech, которая представляет собой технологию формирования общественного сознания. Эти технологии high-hume (они эффективно используются CNN и Голливудом) превращают индивида в частичного работника на производстве, в винтик гигантской социальной машины. «Раньше он был бесправным придатком станка – теперь он становится столь же бесправным придатком общедоступного, но все равно не зависящего от него и не контролируемого им информационного окружения, принадлежащего и управляемого, правда, уже не таким же отдельным человеком, как и он сам, но «коллективным разумом» новых организаций»[231]
. Особенно рельефно упрощенная структура внутреннего мира человека проявляется у американцев, ибо именно в Америке было показано, что эффективность деятельности организации зависит от встраивания именно ограниченной личности в нее.

Американское общество довольно успешно культивирует ограниченность личности, чтобы вопреки ее частичности повысить эффективность ее творческого потенциала. «Ограниченных, односторонне развитых людей намного легче складывать в организационные структуры – точно так же и по тем же причинам, по которым строить сооружения из одинаковых и заведомо совпадающих друг с другом кубиков значительно проще и надежней, чем из хаотических подобранных объектов случайных очертаний. Именно в этой особенности американского национального характера и заключается одна из причин того, что искусство составлять людей в структуры впервые появилось именно в США. А когда людей легче складывать в структуры, то и сами эти структуры работают надежней и добиваются больших успехов в конкурентной борьбе»[232]
.

Однако следует иметь в виду то существенное обстоятельство, что органицистская философия управления противоречива в своей сути. Закон противоречия как корень жизненности является фундаментальным для всего мироздания, социума и человека. Он действует, хотя и виде тенденции, и в основах вырисовывающегося на горизонте общественного порядка, который зиждется на знании. Если знание выступает не только в качестве конститутивной особенности современной экономики, но и оказывается организующим принципом всего общества, то для этого общества характерен парадокс, состоящий в том, что именно наука и техника – основной источник растущей открытости и неопределенности современных общественных отношений. «Вопреки всем предсказаниям, - пишет Н. Штер, - мы приближаемся к концу эпохи господства таких могущественных институтов, как государство, церковь, армия. Образ действий их представителей заставляет усомниться в самой возможности овладеть общественными отношениями. Управление ими, планирование и прогнозирование представляют собой все более трудную задачу. Общество становится все более «хрупким». Но ответственны за это не пресловутая «глобализация» и экономизация отношений, а утрата господства под давлением знания»[233]
. Другими словами, современные социальные системы развиваются в направлении все большей хрупкости в силу несбалансированного расширения возможностей действия индивида.

Именно потому, что современные общества основаны на знании, они политически хрупки и социально непрочны – ведь они сами воспроизводят себя вместе со своими структурами и институтами, сами определяют свое будущее, что влечет за собой значительное увеличение потенциала самодеструкции. «Причина этих социальных изменений, - отмечает Н. Штер, - заключается, на мой взгляд, в том, что наука сегодня – уже не только путь, открывающий доступ к тайнам мира, и одновременно ключ к ним. В науке и через нее зарождается новый мир, в котором знание во всех областях и во все возрастающей мере становится основой и руководящим принципом человеческого действия. Иначе говоря, мы обустраиваем всю нашу жизнь на основе знания»[234]
. Разумеется, знание с самого начала человеческой истории играет значительную роль в жизнедеятельности сообществ, так как все связи между индивидами основаны на некоем знании друг о друге и окружающем мире.

Другое дело, что господство в обществе никогда не исходит только из физической силы, оно всегда предполагает превосходство в знании. Ведь в конечном счете общественное воспроизводство есть единство физического и нефизического взаимодействия, т.е. оно с необходимостью требует воспроизводства культуры, чьей сердцевиной являются знания. В этом плане цивилизации прошлого вполне правомерно рассматривать как ранние формы «общества знания». Примерами этого являются древнеизраильское общество, структурированное религиозно-правовым знанием Торы, древнеегипетское, где организующим принципом и основой господства выступали религиозно-астрономическое и аграрное знания[235]
. Расцвет ацтекской, китайской или римской цивилизаций в конечном счете обусловлен превосходством их знаний и информационных технологий. «Власть и господство уже в те времена зависели не только от физического превосходства и никогда к нему не сводились. Ибо знание – универсальное, антропологическое свойство человека»[236]
. В современных обществах и культурах(цивилизациях) распространение знаний ведет к «непредвидимым» рискам и неопределенности, создает освобождающий потенциал действий человека и социальных групп[237]
. Современные цивилизации – западная, российская, китайская, исламская, индуистская, японская, латиноамериканская и африканская – подвержены возрастанию их хрупкости.

В связи с этим на Западе стремятся преодолеть данную хрупкость общества путем его трансформации в сверхобщество с его мощными информационными технологиями, используемыми для управления социумом и поведением человека. Результаты в некоторых случаях можно вполне предсказать: «… в следующем веке можно ожидать еще более бурной социальной экспансии информационных технологий, причем в самых экзотических проявлениях. Например, вслед за тотальным включением всего населения во все возможные информационные реестры может быть реализован тотальный контроль над пространственным передвижением каждого взрослого индивида…»[238]
. В информационном обществе контроль над культурой носит тотальный характер и он может блокировать возможность ее самостоятельного творческого развития в какой бы то ни было области человеческой деятельности.

В этом плане заслуживает внимания предположение немецкого историка экономики Ф. Хейхельхейма о том, что в XX столетии завершается 3000-летний период истории, начавшийся с железного века и закончившийся современной цивилизацией с ее духовными и культурными ценностями и свободным развитием личности. В своей весьма интересной книге «Экономическая история древности» он пишет о возврате истории как бы к своему первоначальному циклу: «Вполне возможно, что планируемая, контролируемая государством экономика, возникшая в последние десятилетия в результате имманентных тенденций нашей поздней капиталистической эпохи XX столетия, означает конец и завершение длительного развития в направлении экономического индивидуализма и начало новой организации труда, которая ближе к образцам Древнего Востока, возникшим 5000 лет назад, чем к тем идеалам, основы которых были заложены в начале железного века»[239]
.

Не исключено, что наша цивилизация движется в направлении к неорабовладению, которое в отличие от классических деспотий Древнего Востока бронзового века[240]
будет характеризоваться информационным управлением поведением индивидуумов. Заслуживает внимания то обстоятельство, что гигантские, супермощные организации становящегося на Западе сверхобщества представляют собой безличную субъектность, сформировавшуюся в западном обществе и закрепившуюся в соответствующих формах западного менталитета. Это сверхобщество в силу логики развития безличной субъектности придают развитию цивилизации Запада «восточный» характер. «Восточность» общества, построенного на тотальной первичной безличной субъектности, - подчеркивает В.М. Быченков, - проистекает, скорее, из количественного параметра – монополизации собственности, - достигающего того порога, где начинается переход социальной системы в новое качество. Здесь действительно происходит удивительное событие, наблюдается по-своему уникальное, парадоксальное историческое явление: доведенная в количественном и качественном отношении до своего предельного случая, до своего логического (или лучше сказать, алогичного, абсурдного) завершения западная традиция порождает при определенных условиях формы общежития, напоминающие восточные, то есть те самые, от которых в свое время обособилась западная цивилизация»[241]
. Иными словами, такого рода социальность в определенном плане представляет собой воплощение в предельном случае господства абстракции над человеком, когда абстракция превращает индивида в свое тело, своего слугу, свое орудие. Парадоксально, на первый взгляд, то обстоятельство, что западная цивилизация, которая целью своего исторического развития ставила освобождение человека от различных форм порабощения, теперь обнаружила «неожиданную» форму рабства. Перед нами вполне диалектический процесс, когда стремление небольших групп, представляющих собой представителей мировой финансовой олигархии, управлять процессами глобальной истории приводит к ее неуправляемости и неожиданным результатам. В плане нашей темы это означает, что в основе управления социумом и поведением человека будет лежать органицистская философия управления, - ведь уже отмечался полубиологической характер общества ранних древневосточных цивилизаций.

Действительно, сейчас на Западе в сфере реального управления, по данным А.А. Зиновьева, заняты миллионы людей, составляющие до 15-20% всех трудоспособных граждан. Именно эта сфера управления всем западным социумом и поведением отдельного человека представляет собой «сверхгосударство»: «Сфера сверхгосударственности не содержит в себе ни крупицы демократической власти. Тут нет никаких политических партий, никакого разделения властей, публичность сведена к минимуму или исключена совсем, преобладает принцип секретности, кастовости, личных контактов и сговоров. Тут вырабатывается особая «культура управления», которая со временем обещает стать самой деспотичной властью
(курсив наш – В.П.) в истории человечества»[242]
. Можно утверждать, что эволюция свехобщества Запада идет по пути диалектического отрицания библейско-германской модели функционирования социума, противоположностью которой возможно будет «шумерское наследие как вариант альтернативной общественной стратагемы в качестве модели при прогнозировании будущего человечества»[243]
.

Шумерская культура представляет собой архаику, сравнимую в некоторых проявлениях с архаикой доарийской Индии и дравидского Ирана, с сибирским шаманизмом и индоевропейскими народами (древними иранцами и славянами). Для нее характерны неограниченная власть царя, принудительный труд человека на государство, стремление последнего обеспечить всех людей равными пайками, отрицание свободы воли и неразрывно связанного с этим человеческой личности, хотя понятие «свободы» возникло впервые в письменной истории мира именно в Шумере[244]
. Философия управления в Шумере носила органицистский характер, так как считалось, что возникновению мира предшествовали нерасчлененные Небо и Земля в виде единого тела. Все сферы мира, появившиеся из этого единого тела, сохранили свойства отражаться друг в друге и обновляться ежегодно. Поэтому функционирование и развитие человеческого коллектива, или всего социума, осуществляется на основе принципов справедливости и порядка. Иными словами, социум периодически очищался от накопленных хаотических элементов в конце каждого года; это комплексное обновление мира использовалось в качестве основы управления: происходило освобождение преступников из тюрем, должникам прощались долги, издавались новые царские указы, начинался новый отсчет времени. Таким образом, органицистская философия управления эффективно использовалась в функционировании шумерского социума и поведении человека. Именно она окажется основой управления в сверхобществе Запада, которое будет представлять собой электронно-цифровое общество с присущей ему специфической несвободой.

7. МНОГООБРАЗИЕ ТЕОРЕТИЧЕСКИХ И ФИЛОСОФСКИХ КОНЦЕПЦИЙ УПРАВЛЕНИЯ СОВРЕМЕННЫМ ОБЩЕСТВОМ

В современной науке об управлении имеется целое множество разных концептуальных схем и теорий управления социумом и поведением человека. Необходимо учитывать то существенное обстоятельство, согласно которому все они исходят из определенных философских конструкций. Прежде всего следует отметить такое субъективно-идеалистическое философское учение, как прагматизм, возникшее в 70-х годах XIX в США и получившее наибольшее распространение в первой половине XX в. Видные представители этого философского учения У. Джемс и Дж. Дьюи считали, что философия должна выступать в качестве метода решения разнообразных практических задач, возникающих перед людьми в различных жизненных ситуациях. Истинность тех или иных теоретических схем, концепций проверяется практикой и сводится к полезности[245]
. Прагматизм оказал сильнейшее влияние на духовную жизнь Америки, в том числе на труды в области управления Ф. Тэйлора, Г. Форда и др.

Не потеряли своей актуальности и работы классиков менеджмента Ф. Тэйлора, А. Файоля, Г. Эмерсона и Г. Форда, без которых оказалось бы невозможным возникновение современного менеджмента с присущим ему единством науки, искусства и технологии управления. Эти классические труды весьма удачно дополняют друг друга: Ф. Тэйлор анализирует проблемы цехового управления, Г. Эмерсон и Г. Форд сосредотачивают свое внимание на всем производственном процессе, тогда как А. Файоль занимается преимущественно проблемами высшей администрации[246]
. В них весьма четко показано, что осмысленная и целенаправленная деятельность любого коллектива - от патриархальной общины до современной корпорации - невозможна без управленческого регулирования его таких четырех ипостасей, как планирование, организация, руководство и контроль. Вместе с тем следует иметь виду то немаловажное обстоятельство, что универсальность принципов менеджмента не отменяет его социокультурного генезиса и функционирования.

В русле прагматизма находится и тенденция в области управленческой деятельности, которая сейчас пробивает себе дорогу в Соединенных Штатах Америки и других странах Запада, а именно: постепенная трансформация государственных организаций на основе идей предпринимательства и менеджмента, что заставляет государственные органы ориентироваться на конкретного клиента. Именно об этом идет речь в книге лауреата Нобелевской премии Г. Саймона и его коллег «Менеджмент в организациях», где излагаются новая для России дисциплина «административное управление»[247]
. В ней дается достаточно полное описание сложных механизмов управления в организациях сферы бизнеса и правительства, подробно рассматриваются вопросы корпоративной культуры, природы власти и делегирования полномочий, организационного развития и принятия управленческих решений в рамках многомерного внешнего контекста. Ценным моментом данного исследования является то, что анализ практических проблем управленческой деятельности покоится на фундаментальных научных выводах (например, достижения психологии лежат в основе обсуждения вопросов властных полномочий).

В русле философии прагматизма находятся и представляющая интерес работа видных финских специалистов в области управленческой деятельности Т. Санталайнена, Э. Воутилайнена, П. Поренне и Й. Ниссинена, в которой излагается особый подход к планированию, выбору показателей оценки деятельности, характеру оперативных решений, что обусловлено целевой природой управления[248]
. Перед нами вполне определенная практическая философия управления, ибо она, во-первых, нацелена на достижение некой цели (результата управления), что требует значительного акцента на планировании, контроле за протеканием реального процесса управления, на мотивации и квалификации руководителя; во-вторых, в ней органично сочетаются такие многие современные направления управленческой деятельности, как стратегическое управление, ситуационное управление, интегрированное развитие руководителей и организаций и пр. Здесь управление по результатам означает систему управления, систему мышления и поведения членов организации, что позволяет субъекту управленческой деятельности творчески и гибко реагировать на изменения в сфере рыночной экономики и использовать различного рода инновации в системе управления.

Проблеме риска в управленческой деятельности, которая осуществляется в условиях действия рыночного механизма, вполне укладывается в рамки философии антропологического вероятностного детерминизма[249]
. В данной философии речь идет о том, что все процессы в социуме определяются деятельностью человека. В отечественной литературе управлению риском посвящены работы отечественных исследователей И. Балабанова «Риск-менеджмент» и Н.В. Хохлова «Управление риском». В них подробно рассматривается круг вопросов, очерченный системой управления риском и страховыми, инвестиционным и финансовыми отношениями, возникающими в процессе такого рода управленческой деятельности[250]
. Иными словами, риск-менеджмент исследуется как часть финансового менеджмента, где значительное место отводится таким методам снижения риска, как диверсификация, лимитирование, самострахование, страхование и т.д. В данном случае управление риском адекватно ситуациям рыночной экономики, когда на ее арене действуют производители, продавцы и покупатели в условиях неопределенности результатов, непредсказуемости и малой прогнозируемости их финансового будущего.

В современном обществе управленческая деятельность неразрывно связана с организациями, в которых человек действует на протяжении своей жизни. В науке под организацией понимается такая форма упорядоченных связей индивидов и их групп, которая позволяет на основе сотрудничества координировать цели с целью удовлетворения потребностей. Организация представляет собой относительно целостное, системное и многоуровневое образование, чья деятельность дает возможность достигнуть гораздо более высоких результатов, нежели действия отдельного человека или социальной группы. Реализация целей организации или организаций с необходимостью предполагает координацию, ориентацию и управление взаимодействием индивидов, групп и находящихся на разных уровнях различных структур. Основным здесь является именно управление или управленческая деятельность, оказывающей решающее влияние на функционирование общества. «Во всех развитых странах, - подчеркивает известный американский специалист в области менеджмента П. Друкер, - общество стало обществом организаций... Эффективность современного общества, его способность функционировать и, возможно, даже его способность выжить все больше зависит от эффективности людей, занятых управленческой деятельностью»[251]
. Действительно, зависимость самого существования современного, становящегося постиндустриального общества от эффективности управленческой деятельности индивидов обусловлено тем, что само это общество сейчас стало «обществом риска», или «обществом мегарисков». Иными словами, сейчас, на рубеже XX и XXI столетий человечество попало в зону «мегарисков».

Философской основой управленческой деятельности в рамках «общества риска» выступает принцип неопределенности, охватывающий сферы информации, политики, экономики и т.д. Поскольку риск в индустриальном и постиндустриальном обществах производится социальным способом, постольку управленческая деятельность должна опираться на социальные технологии снятия неопределенности и снижения степени риска. Западные исследователи пока только намечают направления изучения проблем в этой области на основе подхода к политической институциональной истории развивающегося современного общества (следует помнить, что стержнем функционирования общественной системы служит государственная управленческая деятельность), которое отягощено конфликтами и которое стремится установить определенную систему правил в борьбе с постоянно генерируемыми им опасностями и рискованными ситуациями[252]
.

Современное общество как система различного рода организаций включает в себя и управленческую деятельность по координации множества социальных процессов, и его параметры нелинейности, сложности, неопределенности и многомерности должны проявляется также и в управленческой деятельности. Можно сказать, что совокупность этих параметров, выступающих условиями управленческой деятельности, представляет собой важнейшую дифференцированную внутри себя детерминанту, предопределяющую выбор методов и форм управления. Для нас здесь существенным является то, что сейчас в условиях «общества всеобщего риска» уже недостаточно линейной модели управления, универсальных принципов классической теории управления, имеющих в качестве философской основы жесткий детерминизм и позволяющей в ряде случаев получить наивысший, максимальный результат. Теперь на первый план выдвигаются иные принципы управления, выражающие конкретность и многообразие социально-экономического развития общества и его нелинейную, стохастическую, вероятностную природу.

Не случайно, что в рамках философского антропологического вероятностного детерминизма достаточно успешно используется ситуационное управление. Известные западные теоретики в области управления Г. Кунц и С. О’Доннел обратили внимание на значимость параметра неопределенности в условиях управления и акцентировали внимание на этом типе управлении. Они подчеркивают, что «... процесс управления есть искусство, суть которого состоит в применении науки (основ организационного знания в области управления) к реальностям любой ситуации». При этом они уточняют: «Не существует универсального, «наилучшего способа» достижения определенных результатов при любых обстоятельствах», так как «... эффективное управление - это всегда управление по обстоятельствам, ситуационное управление»[253]
. Само собой разумеется, что ситуационный подход к управленческой деятельности имеет свои пределы, однако его значимость заключается в выявлении ограниченность принципов классической теории управления и особенно линейной модели управления, сопряженной достаточно прочно с жестким детерминизмом.

Необходимо отметить, что до сих пор в управлении социальными процессами (и природными тоже) доминирует традиционный подход, чьим фундаментом служит линейное представление о функционировании систем социального и природного мира. «Согласно этому представлению, - пишет Е.Н. Князева, - результат внешнего управляющего воздействия есть однозначное и линейное, прямо пропорциональное следствие приложенных усилий, что соответствует схеме «управляющее воздействие -> желаемый результат». Чем больше вкладываешь энергии и прилагаешь усилий, тем больше как будто бы и отдача»[254]
. Иными словами, линейная модель управления основана на том фундаментальном представлении, что воплощение на практике управленческих решений в области политики, экономики, культуры и пр. приводит к достижению желаемого результата. Это значит, что чем больше затрачивается политико-правовых, экономико-правовых средств (в широком смысле) на достижение политических, экономических и иных целей, тем весомее и значительнее оказываются достигнутые результаты. Однако теперь оказывается, что классическая, линейная модель управления социальными, экономическими и прочими процессами в общественной системе оказывается по большому счету неадекватной действительности, хотя она в ряде ситуаций исторического и социального характера действует достаточно эффективно и имеет в качестве философской основы старый, «лапласовский» детерминизм.

В данном случае заслуживает внимания полученные известным ученым И. Пригожиным результаты анализа различных исторических моделей управления социумом. Этот анализ проведен им на основе выделения двух характерных параметра функционирования общественной системы: мера сложности, которая определяется посредством числа действующих элементов, и величина социального давления, интенсивность внешнего управляющего воздействия на индивида. Тогда оказывается, что наиболее устойчивыми моделями социального управления являются линейные модели – «архаические социальные системы, которые изучает Леви-Стросс»[255]
. Линейная модель социального управления эффективно действует в обществах типа сохранившихся до сих пор племен аборигенов в джунглях Амазонки, которые находятся на уровне первобытнообщинного строя. Это объясняется беспрекословным следованием традициям и ритуалам, тесной связью индивида с родом, подчинением его обычаям.

Следует иметь в виду и то существенное обстоятельство, что такого рода социумы (не только архаические общественные системы) обычно являются замкнутыми, закрытыми структурами. Линейная модель социального управления характерна для традиционных, относительно закрытых социальных систем, в том числе и авторитарных и тоталитарных. Именно достаточная закрытость социума обеспечивает его весьма устойчивое функционирование, иное дело, что он во взаимодействии с нетрадиционным обществом может превратиться в неустойчивое образование и даже погибнуть. Здесь также необходимо считаться и с тем, что линейная модель социального управления не может быть осуществлена на практике без значительного силового компонента управления обществом. Вся история человечества свидетельствует о доминировании линейной модели социального управления на всем ее протяжении - от архаических обществ до авторитарных и тоталитарных социумов XX столетия. На связь линейной модели социального управления и ее силового компонента указывает отечественный ученый В.М. Кайтуков: «Система диктата обеспечивает функционирование социума как эффективного механизма на данном отрезке развития человеческой цивилизации и эволюционирует вместе с развитием общества. Эволюция эта не затрагивает глубинной сущности акта подавления конкретного индивида другим индивидом или группой индивидов, а касается лишь функционально-конструктивной, конкретно-временной формы диктата»[256]
. Понятно, что в современных демократических обществах Запада тоже используется силовое управление.

В XX веке в естествознании сложилась новая картина мира, носящая стохастический характер и отличающаяся сложностью, неопределенностью, нелинейностью. Теперь эти представления проникают в сферу социально-гуманитарного знания; в той же исторической науке человек рассматривается в качестве субъекта, который действует в условиях неопределенности широкого веера альтернатив, что делает исторический процесс сложным и нелинейным. Следовательно, и управленческая деятельность во всех сферах общества (политической, экономической, культурной и пр.) должна соответствовать стохастической и нелинейной природе социального мира и учитывать степень риска. Отечественный политолог А.С. Панарин пишет об онтологической значимости политического риска, обусловленного неопределенностью и нелинейностью: «В стохастической вселенной, где нередуцированными оказываются неопределенность и нелинейность, политика выступает как рисковая (не гарантированная в своих результатах) деятельность. Риск в философии политики понимается не только в социальном и социально-психологическом смысле (как особенность, сопутствующая опасным занятиям), но и в онтологическом смысле, связанном с эффектами неопределенности»[257]
. И тем не менее, в той же политике демократических стран Запада до сих пор используется линейная модель социального управления, ибо демократия считалась управляемой и только сейчас возник вопрос о ее неуправляемости.

Следует отметить тот существенный момент, что в истории человеческой цивилизации просматриваются черты нелинейной модели социального управления. Это неудивительно, так как само общество представляет собой в конечном счете нелинейную систему, которая в определенных случаях могла не проявлять достаточно четко свои нелинейные свойства, а если и проявляла, то философские установки типа классической, детерминистской картины мира не позволяли их осознать. В своем исследовании И. Пригожин наряду с линейной моделью социального управления обрисовал параметры противоположной модели, адекватной сложному обществу со слабым внешним давлением на индивида, т.е. здесь речь идет о синергетической парадигме управления. К этим параметрам относятся, во-первых, условия для проявления каждым индивидом своего личностного «Я», во-вторых, в обществе существует полоса свободного пространства, позволяющая развернуться всему спектру индивидуальных и групповых интересов и действий[258]
. Такое общество не сможет устойчиво функционировать, если поведение его элементов окажется совершенно однозначным и однонаправленным, изначально динамическим и имеющим только одну степень свободы.

Описанная сложная общественная система не сможет эволюционировать и в результате она обречена на самоликвидацию. Все дело заключается в существовании одной из закономерностей развивающейся системы общества - наличие в ней некоторого уровня хаоса, без которого не может самоподдерживаться динамичный социальный порядок. «Только хаотичность, разнонаправленность векторов индивидуального поведения, - подчеркивает Е.Н. Князева, - связанная с их подвижностью, возможностью корреляции, приводит на уровне системы к направленному прогрессивному движению. Динамическая устойчивость функционирования и развития определенной социальной структуры как целого основана на том, что на уровне индивидов и групп существует вероятностно-статистический разброс и неупорядоченность, относительно противоречивый спектр индивидуальных и групповых интересов и действий»[259]
. Таким образом, нелинейная модель социального управления характеризует устойчивость функционирования сложного и нелинейного по своей природе общества. Сущность нелинейной модели управления общественными процессами состоит в том, что этими процессами можно управлять в нужном направлении, используя слабые воздействия, когда при минимальном затрате политико-правовых, экономических и других средств достигаются значительные результаты, многократно превышающие затраченные усилия. И наоборот, отличительным свойством такой модели социального управления является то, что результат многих политических, экономических и других управленческих действий зачастую оказывается обратно пропорциональным приложенным большим усилиям и противоположным цели этих действий. Данные свойства нелинейной модели управления социальным универсумом, описываемом синергетической парадигмой, весьма рельефно проявляются в современном «обществе тотального риска»[260]
.

Необходимо отметить то существенное обстоятельство, что синергетическая парадигма начинает широко применяться в исследовании проблем управления миром хаотических перемен, мира спонтанных социальных порядков. Одни исследователи предлагают для разработки теории управления, принимая во внимание особенности социальных систем, понятия динамического хаоса, самореферентность, контингентность и др., использовать концепцию эволюционного менеджмента[261]
. Эта концепция возникла в силу неадекватности, хотя и приносивших пользу, биологических, организмических аналогий, она представляет собой реакцию на более высокий уровень сложности социальных систем, состоящих из живых элементов, но не редуцируемых к ним. Другие исследователи на основе синергетической парадигмы создают фрактальное исчисление, которое имеют достаточно эффективное практическое приложение, а именно: ряд американских фирм (LBSCAPITALMANAGEMENT, PREDICTIONCOMPANY, TLBPARTNERS, PANAGORAASSETMANAGEMENT) показали эффективность фрактального анализа на рынке капиталов[262]
. Фрактальное исчисление неразрывно связано с понятием хаоса, оно исходит из некоей идеализации реального мира – гипотезы самоподобия или скейлинга, когда вид структуры объектов существенно не меняется при масштабах преобразования в определенном диапазоне[263]
. Фракталы ( их примером являются линии берегов, очертания облаков, дисперсные системы и пр.) обладают весьма необычными свойствами – их размерность может быть нецелой, фрактальное время имеет дробную размерность, расстояния характеризуются свойством неаддитивности и т.д. Значительный интерес представляет то обстоятельство, что фрактальное исчисление связано с рядом чисел Фибоначчи, выражающих принцип золотого сечения. Последний же свидетельствует о гармонии, существующей в природе, социуме и человеческом мышлении[264]
.

Следует отметить, что в прикладном плане синергетическая парадигма управления может оказаться весьма действенным инструментарием продуктивной коммуникации и кооперации разнообразных сообществ, столь необходимых для устойчивого развития регионов и всего российского общества в целом[265]
. Действенность синергетической парадигмы управления социумом и поведением человека состоит в том, что она дает возможность на практике применять принцип, согласно которому иерархия увеличивает силу, а гетерархия разум.

Философской основой синергетического подхода к управлению сложной, многомерной и нелинейной системой современного общества является философское учение Дао. Один из постулатов даосизма гласит: «вещь получает жизнь, вживляясь в пустотный поток превращений»[266]
. Иными словами, существование и природа вещей коренятся во взаимозависимости и сами по себе они являются ничем, т.е. окружающий нас мир есть динамический процесс взаимодействий и изменений. Поэтому не случайно, что в «Книге Перемен» подчеркивается: «Природные законы не являются внешними силами по отношению к вещам; они воплощают гармонию движения, свойственную самим вещам»[267]
. Из философии Дао следует фундаментальное положение, согласно которому синергетика исходит не из силового воздействия, а – правильной топологической конфигурации, архитектуры, резонансного воздействия на сложную, нелинейную, самоорганизующуюся среду, т.е. эта философия является выражением спонтанности существования[268]
.

Не менее существенный философской концепцией, оказывающей значительное воздействие на теорию и практику управления социумом и поведением человека, является философская антропология. Последняя представляет собой философию человека, которая выделяет в качестве своего предмета сферу «собственно человеческого бытия», собственной природы человека, человеческой индивидуальности, пытающаяся через антропологический принцип объяснить и самого человека, и окружающий мир, понять человека и как уникальное проявление «жизни вообще», и как творца культуры и истории»[269]
. Из данной философской антропологии следует придание приоритета человеческому капиталу перед материальными и финансовыми ресурсами, что представляет собою заметную особенность пятой управленческой революции. Последняя происходила на протяжении почти всего XX в. и продолжает идти по сей день в развитых странах Запада, включая Японию), практически не затронув бывшие советские республики.

В этом плане заслуживает внимания концепция антропосоциального управления обществом, исходящая из конструктивных принципов идеи управленческой революции и предложенная украинским исследователем Г. Дмитренко[270]
. На основе фундаментальной задачи стратегического менеджмента, которая состоит в формировании и поддержании механизма самоорганизации общества и его ячеек, запускаемого в действие людьми, работающего посредством людей и выдающего результаты для людей, выстраиваются предпосылки управленческой революции в постсоциалистических странах.

В чем же суть и конструктивные принципы идеи управленческой революции в странах СНГ, которая является продолжением менеджерской революции XX в. в развитых странах Европы, США, Японии и др.? На каких предпосылках строится этот замысел? Ее суть заключается в следующем: «Она - в создании теории механизма целевого управления по конечным результатам любым социальным объектом.
позволяющего организовать целесообразный и заинтересованный труд людей в каждой ячейке постсоциалистического общества». Среди предпосылок выделяется пять, первой из которых - антропосоциальный подход
к управлению обществом, подтвержденный как всем ходом менеджерской революции в развитых странах, так и приданием важного значения индексу человеческого развития. Ведь из программы развития ООН следует, что это главный показатель, характеризующий достижения и конечные итоги различных стран мира.

В этом случае, «речь идет о первичности человека как личности и главной производительной силы общества
(курсив наш – В.П.), исходя из чего должна строиться вся система управления обществом в трех его организационных сферах - политической, экономической, культурной»[271]
. Вторая предпосылка состоит в системном подходе
к обществу, предполагающий его рассмотрение, с одной стороны, во взаимосвязи указанных организационных сфер, а с другой - как крупномасштабного социального объекта (системы), представляющего собой множество взаимодействующих ячеек (организаций), где и осуществляется трудовая деятельность людей. Здесь внимание акцентируется на принципе родства, изоморфности социального объекта такой биологической системе, как человеческий организм, где каждый из органов выполняет свою функцию, тем не менее, все органы связаны и взаимодействуют между собой ради достижения конечной цели - обеспечения жизнедеятельности и продолжения рода. «При всеобъемлющем системном подходе в качестве социальных объектов помимо других выделяются органы государственного

управления - администрация президента, парламент, кабинет министров, аппарат министерств и комитетов, органы самоуправления. Иначе говоря, их персонал должен стать объектом социально-политического менеджмента (административно-государственного управления), социально-экономического менеджмента (управления материальным производством), социально-культурного менеджмента (управления духовным производством). Именно в этом состоит революционный по-своему момент в концепции антропосоциального управления обществом»[272]
.

Третья предпосылка разработки идеи управленческой революции в постсоциалистических странах - учет основных мировых тенденций менеджмента,
пропущенных через призму нашего менталитета посредством специального инструментария. Именно это и должно привести к успеху в создании научного фундамента управленческой революции. Четвертая предпосылка состоит использовании основополагающих универсальных принципов
управления социальными объектами различного масштаба и профиля деятельности, включая органы государственного управления на всех этажах пирамиды власти. «Речь идет о целеполагании, обратной связи по результатам деятельности и целенаправленной мотивации трудовой деятельности персонала социальных объектов»[273]
. Реализация этих принципов предполагает не только наличие глобальной цели социального объекта, ее декомпозицию и доведение до каждого звена и элемента (человека), но и разработку соответствующего инструментария по измерению результатов трудовой деятельности через уровень достижения целей индивидами и коллективами. Именно квалиметрический подход
к такой оценке, позволяющий реализовать три основополагающих принципа
управления любым социальным объектом (целеполагание, обратную связь и мотивацию) в их органической взаимоувязке, и есть пятая предпосылка разработки идеи управленческой революции в странах СНГ.

С данной концепцией перекликается гипотеза о новой парадигме управления, выдвинутая российским консультантом по менеджменту В. Токаревым[274]
. Исходя из факта, что одна из особенностей современной России - за короткий период она проходит все те этапы развития, которые Запад «переваривал» в течение 100 лет, и значимости человеческого капитала в деятельности коммерческой фирмы, им выдвигается следующая новый подход к управлению. «Новый подход
предполагает, что человек является меняющейся, но неуправляемой переменной предприятия.
Задача менеджмента в этом случае в том, чтобы познать закономерности развития личности и разработать соответствующие программы, обеспечивающие лучшее, чем конкуренты, удовлетворение растущих потребностей каждого работника. Результатом данной деятельности должна стать увеличивающаяся прибыль»[275]
.

Сущность этого подхода состоит в рассмотрении человека
в качестве главного объекта
интересов менеджмента, когда целью всей деятельности по управлению персоналом становится наилучшее удовлетворение растущих запросов и потребностей каждого члена организации. Происходит принципиальное изменение отношения к персоналу фирмы, а именно: «изменяется система взглядов на человека в организации: не его заставляют бегать, чтобы обеспечить продуктивную работу, а фирма крутится вокруг сотрудника, пытаясь наилучшим образом удовлетворить его растущие запросы. Возможно, сначала это покажется странным (точно также при переходе от административной системы к рыночной сначала странным казалось, что не фирма диктует покупателю свою волю, а он ей). Кто не сможет этого вовремя понять, может оказаться неконкурентоспособным на рынке»[276]
. Предполагается, что конечный результат такой деятельности должен проявиться в лучшей работе каждого член коллектива предприятия, т.е. эффективным станет самоменеджмент,
роль которого до сих пор явно недооценивалась.

Однако, с социально-философской точки зрения не следует абсолютизировать данный подход к человеку в системе управления фирмой. В данном случае необходимо принимать во внимание социальные последствия осуществления на практике концепции антропосоциального управления. Дело в том, что на собрании мировой элиты в знаменитом «Фермонт-отеле» (Сан-Франциско, конец сентября 1995 г.) был указан путь к «новой цивилизациий», известный как общество 20:80. Это было четко сформулировано Дж. Гейджем, главным управляющим SunMicrosystems, расположенной в знаменитой «силиконовой долине». В этой компании занято 16 тысяч сотрудников, но из них только 6-8 человек действительно нужны, остальные служат резервом: «Никто в зале даже не шепчется. Очевидно, перспектива невиданных прежде армий безработных ясна присутствующим без лишних слов»[277]
. Аналитики оценили будущее с помощью пары цифр и некоей концепции: 20:80 и титтитейнмент. Это значит, что в XXI столетии в мировой экономике будет занято всего 20% населения, остальные будут безработными, безрадостное существование которых будет скрашиваться пропитанием и развлечениям (это и есть титтитейнмент), наподобие римского плебса. Не случайно, сейчас развертывается достаточно сильное антиглобалисткое движение внутри самого Запада.

Заслуживает внимания философский подход к образованию как источнику знания, который существует в западной и конфуцианской мысли и который используется в управлении социальными процессами и поведением человека (его условно называют конфуцианской философией). В конфуцианской философии управления в значительной степени внимание фокусируется на должности, зарплате и других выгодах, но не на качестве труда. «И если за обучением не следует достаточно быстро продвижение по службе, то возникает фрустрация и чувство обиды»[278]
. В информационном обществе, или обществе знаний, все большее значение приобретает знание как новая парадигма управления, которая опирается на неразрывную связь основополагающих процессов - труда, обучения и организации.
Причем в качестве метапроцессов в модели управления знаниями выступают коммуникация и рефлексия, сами же субпроцессы модели реализуются на трех уровнях - индивидуальном, групповом и институциональном[279]
.

Как известно, управление знаниями и способность организации к обучению сейчас становятся ключевым узлом фирменного менеджмента. Не случайно, среди менеджеров сферы управления человеческими ресурсами, особенно занимающимися развитием персонала, с 80-х годов большой популярностью пользуется концепция «обучающейся организации». «Разработанные на ее базе модели и методы имеют высокую эвристическую ценность, помогают менеджерам более глубоко и плодотворно организовывать учебные процессы на предприятиях. Однако анализ обширной литературы по проблематике «обучающейся организации», а также практика разработок и внедрения конкретных проектов на базе соответствующей концепции выявляют специфическую ограниченность данного метода. Хотя концепция организационного обучения и остается в центре внимания сферы управления человеческими ресурсами и производственной педагогики, она пока не стала парадигмой управления и управленческой науки. Из-за этого потенциал организационного обучения все еще полностью не используется несмотря на большое эвристическое содержание самого метода»[280]
.

Поэтому особый интерес представляет выдвигающаяся на первый план управленческих исследований новая концепция, исходящая из трех компонентов - обучение, труд
и организационный процесс,
которые производны от знания. Не вдаваясь в конкретные детали данной парадигмы управления, так как нас интересует философский подход к управлению, отметим значительные социокультурные последствия осуществления парадигмы управления, основанной на знании. В американском энциклопедическом справочнике «Современное управление» об этом говорится следующее: «Дальнейшее использование бюрократической модели управления данными в организации будущего не имеет перспектив. Общеизвестно, что для бюрократических организаций с жестко регламентированной структурой управления характерна медлительность в сборе и использовании знаний, представляющих наиболее мощное средство власти. Кроме того, конкуренция требует стремительного и точного реагирования на появление соответствующих знаний. Способ использования знаний сказывается на характере перспектив бюрократических структур. Они не смогут эффективно противостоять конкурирующим организациям. В будущем системы знаний заменят небольшие административные ячейки и каналы связи между ними как основные организационные формы жестко регламентированных структур. Это имеет особое значение для специалистов, хранящих информацию в своих ячейках. Специалисты подобного рода должны быть включены в систему знаний. Изменение подобной ситуации также чревато большими последствиями для управляющего, в ведении которого находится сбор информации и передачи ее по каналам связи. Последствия эти преимущественно касаются вопроса безработицы»[281]
. Поскольку знания становятся основным источником власти будущей организации, постольку ведущие организации вынуждены будут акцентировать внимание на приобретении и применении знаний.

Весьма интересна такая философская концепция непрерывного образования, необходимая для успешного управления поведением индивида или группой, как философия дзен. Известно, что фехтование, каллиграфия и музыка традиционно являются самыми престижными видами искусства в Японии. Такого рода непрерывное обучение приводит к постоянному совершенствованию мастерства, оно было распространено на сферу управления деятельностью японских корпораций. «Согласно подходу Дзен, целью обучения является непрерывное совершенствование мастерства. Каждый человек путем непрерывного обучения может улучшить свою работу. Это приводит к саморазвитию, а достигнутые результаты приносят моральное удовлетворение… Подход Дзен придает особое значение долгу в совершенствовании мастерства без ожидания какой-либо ощутимой материальной выгоды. Улучшение мастерства может приносить человеку огромное удовлетворение. У каждого есть врожденное стремление достичь совершенства в своей работе. Подход Дзен удовлетворяет это стремление и даже усиливает его. Это благотворно влияет и на человека и на фирму, в которой он работает»[282]
.

Эффективность философии Дзен в управлении поведением человека следует из того факта, что японские компании представляют собой не только экономические институты, но и в значительной степени социальные организации. У каждой фирмы имеется своя корпоративная философия, акцентирующая внимание на понятиях искренности, гармонии, сотрудничества, вклада в улучшение жизни общества. «Основные факторы, определяющие престиж компании в Японии, - ее правовой статус, контролируемая доля рынка, членство на бирже и корпоративная философия. Эти показатели являются более существенными, чем цена акций или уровень прибыльности. Престиж компании определяет ее доступ к внешним финансовым источникам, возможности привлечения человеческих ресурсов с высоким потенциалом»[283]
.

Престиж фирмы, в которой трудится японец, определяет в значительной степени его признание и статус в обществе. Ведь японский менталитет исходит из равноценности трудовой жизни личной, поэтому индивидуальное выживание и развитие человека органически связано с выживанием и развитием предприятия, на котором он работает. Иными словами, происходит отождествление работника со своей фирмой, отсюда следует и идентичность их судеб. «Корпоративная философия находит отражение в иерархической структуре фирмы, системе организации труда, производства и управления. В отличие от традиционных принципов, направленных на обеспечение прибыльности хозяйственной единицы (формализация, специализация и разделение труда), при построении систем труда в Японии ориентируются на неформальность, гибкость и кооперацию»[284]
. Именно философия дзен наиболее адекватно выражает неформальный и гибкий характер японского мышления, что позволяет действенно управлять деятельностью корпорации.

Философия Дзен представляет собою кристаллизацию всей философии Востока, для которой нет ничего ясно и четко выраженного. Восточная философия показывает, что восточный ум является по свое природе синтетическим, а не аналитическим, что стремится к «интуитивному постижению целого»[285]
. Синтетический характер восточного ума проявляются в его неуловимости и несоизмеримости, поэтому тот же японец находит в повседневной жизни невыразимо глубокую мысль. Тем более это относится к весьма сложной проблеме управления социумом и поведением человека, когда формальность оказывается неэффективным средством воздействия на поведение индивида или группы. Не следует забывать, что дзен является оружием самурайского духа, вошедшего в культуру Японии и оказывающего немалое влияние на деятельность крупных корпораций и мелких фирм. В философии Дзен негативный характер формальности, связанной с понятием формы, квалифицируется следующим образом: «… любая привязанность, любая зафиксированность сознания сковывает воина, словно цепями, и лишает его текучести, будто прибивает железными гвоздями к какой-нибудь конкретной форме. А привязанность к форме – это смерть; непривязанность, текучесть, бесформенность – это свойство жизни, это то качество жизни, что дает воину победу в смертельном поединке»[286]
. Таким образом философия Дзен по своему существу является глубокой теорией управления поведением японца и всего японского социума.

В связи с быстрым распространением компьютерных и информационно-телекоммуникационых технологий возникают новые подходы к управлению, одним из которых выступает виртуализация общества. Информация и информационные технологии сегодня все более широко применяются в выработке социальных технологий управления общественными процессами. «Особая ответственность теперь ложится на людей, - подчеркивает Л.В. Скворцов, - вырабатывающих идеи и оказывающих влияние на общественные и государственные решения. Общественная элита сегодня - это не только люди у власти или эрудиты, знатоки поэзии, литературы или древней истории; необходимое условие принадлежности к общественной элите - участие в открытиях, в создании информации о виртуальных формах общественного бытия, а значит и кода общественного поведения»[287]
.

Данная идей о виртуальных формах общественного бытия является весьма плодотворной в разработке проблем управления поведением личности, групп, обществом и обеспечения их безопасности. Ведь виртуальные формы уже начинают использоваться в экономике, коммуникации: «Географическое распределение сырьевых ресурсов, рабочей силы и капиталов постепенно теряет свое значение, так как страны используют информационные технологии для сотрудничества на больших расстояниях»[288]
. Их целесообразно использовать для решения кардинальных проблем безопасности личности вообще и аспекта ее правового регулирования в частности. Ведь виртуальные формы возникают, как известно, в результате взаимодействия человека с компьютером; сейчас уже производятся персональные компьютеры, оснащенные средствами мультимедиа, позволяющие индивиду войти в мир виртуальной реальности.

Бурный прогресс в области информационных технологий привел к возникновению «виртуальных государств» и «виртуальных экономик». «Виртуальное государство — это страна, чья экономика зависит от мобильных факторов производства... виртуальное государство отличается тем, что его собственное производство вынесено за его пределы, оно расположено в других странах»[289]
. В отличие от кайзеровской Германии, императорской России и Соединенных Штатов Америки торгового века виртуальное государство не комбинирует все экономические функции — от сельскохозяйственного производства до промышленного и распределения. Оно специализируется в современных условиях не столько на высокотехнологическом производстве, сколько на продукте дизайна, маркетинга и финансирования. Виртуальные нации держат в своих руках новейшие информационные технологии, что будет способствовать еще большему их процветанию в XXI столетии, ибо не существует существенных ограничений их экономического потенциала.

Вполне естественно, что сейчас исследователи считают виртуализацию одним из возможных путей развития управления социумом и поведения индивида. В этом плане представляет интерес работа немецкого ученого Х.А. Вютриха, посвященная проблемам управления виртуальным предприятием, функционирования виртуального рынка. Здесь обосновывается следующих три положения: 1) виртуальное предприятие как временная форма кооперации обеспечивает клиентам выгоду благодаря оптимизации системы производства благ; 2) в результате объединения ресурсов и компетенции партнеров виртуальная организация достигает синергического эффекта; 3) на смену классическому индустриальному обществу может прийти не информационное, а общество, не знающее границ[290]
.

Несмотря на очевидный успех пионерных виртуальных организации и вполне реальные шансы достигнуть существенного эффекта формируемых виртуальных сетей, в более широком контексте остается открытым ряд вопросов, связанных с формированием виртуальной цивилизации. Они касаются философских, психологических, культурных аспектов развития общества. Ведь формирование и распространение культуры реальной виртуальности связано с виртуальной психологией и виртуальной философией. Вместо освоения техники использования и применения компьютеров, подключения к сетям, накопления массы пользователей и массы информации и т.п. перед нами теперь стоит задача оптимизации использования возможностей, даваемых компьютерами и информационными сетями, вхождением в киберпространство, виртуальный мир, создаваемый ими, их освоение. Не случайно, некоторые исследователи указывают на то, что теперь речь идет о вступлении человека в эпоху киберкультуры на основе синтеза таких пока независимых сфер культуры, как философия виртуальности, виртуальной психологии и виртуальной компьютерной технологии[291]
.

Можно констатировать, что вступление информатизации в качественно новое состояние, когда появилась возможность получения виртуальных (максимально приближенных) к реальному объекту данных о нем, неизбежно должно сказаться на содержании философии. Ведь мультимедийный компьютер дает возможность человеку использовать изображение, графическую и письменную информацию, звук, цвет, объем[292]
. Техника множества «окон» (она аналогична системе матрешек) позволяет представлять на экране многомерность объекта, поэтому человек может создавать на экране компьютера «виртуальный» образ самых сложных объектов, который предельно воспроизводит изучаемую реальность. Посредством виртуальных технологий создаются те или иные виртуальные миры, доступное человеку компьютерное киберпространство благодаря операциям с клавиатурой, мышью и монитором (интерфейсы пользователя). Разумеется, способность путешествовать в виртуальном пространстве, прежде всего, зависит от конструкции, оптимизации, даже «исследовательских» качеств интерфейсов.

Компьютеры, представляющие собою машины, отнюдь не являются аналогами предыдущих поколений машин потому, что они оперируют значениями, представлениями и знаками и сами состоит из знаков и символов (это новая универсально-абстрактная символическая машинность). Система такого рода машин обладает собственной техникой и перспективой формирования нового общества посредством знания и науки. «Виртуализация компьютерного мира, - отмечает Н.В. Романовский, - создала принципиально новую в ряде отношений ситуацию в производстве, воспроизводстве и использовании «информации», данных, фактов и т.п. во всех сферах общественной жизни. Среди уже реализованных применений «виртуального пространства» привлекут внимание социолога военное дело и космонавтика; архитектура, машиностроение, медицина; исследование, обучение, преподавание (дистанционное); сфера развлечений и свободного времени; транспорт; искусство; виртуальный бизнес и организация производства; потребление, распределение, финансы; государство и демократия; и т.д. Формируется поколение людей, у которых первое средство получения информации (и о
бразования) - компьютерные игры, Интернет, как интеракция с другими пользователями, источник данных»[293]
.

Управление такого рода виртуализированным обществом требует соответствующей виртуальной философии, она должна быть адекватной виртуализации как возможному пути управления социумом и поведением человека. Предпосылки становления такого рода философии уже имеются в целом ряде различных областей науки и практики – от физики элементарных частиц до компьютерных технологий и гуманитарных наук, где приходится сталкиваться с идеей виртуальности. Не менее важным является социальная потребность в новых способах понимания и объяснения мира, чтобы можно было им овладеть. «Специфика виртуального менталитета связана с ориентацией его на работу с внутренней структурой событий, без сведения механизмов их функционирования к нижележащим пластам реальности, как это принято в современной философской и научной культуре. Особенность виртуального подхода состоит в не понижении статуса реальности события в сравнении со статусом реальности объяснительного механизма»[294]
. Эта виртуальная философия требует использования нередукционистского способа мышления, неаристотелевской логики мышления, гиперреалистической логики, когда управление должно исходить возможностей будущего с его тотальной неопределенностью. Понятно, что виртуальная философия управления еще ждет своей разработки, что она делает только свои первые шаги.

Весьма большой интерес вызывает так называемое «рефлексивное управление», которое фактически является философией управления.

Под рефлексивным управлением понимается искусство воздействия на человека при помощи информационных сообщений (управление без обратной связи), в более широком смысле - специфический метод социального контроля над индивидами[295]
. Особенность рефлексивного управления состоит в том, что строится некая очень упрощенная модель другого субъекта, на ее основании ему посылается определенное сообщение и одновременно в построенную модель закладывается содержащаяся в данном сообщении информация. Тогда не требуется обратная связь, так как можно получить определенную информацию о субъекте только потому, что ему послано определенным образом организованное сообщение

«Это чрезвычайно экономный способ управления другими субъектами, так как обратная связь вещь очень дорогая. Для сбора такой информации необходимы датчики, ее надо обрабатывать и т. д. При применении же метода рефлексивного управления главные затраты идут на построение моделей, которые позволяют предсказывать поведение субъекта после того, как он получит то или иное информационное сообщение. Еще одно преимущество рефлексивного управления в том, что, посылая некое сообщение, мы не открываем свою систему управления для возможности информационного воздействия со стороны противника»[296]
. Именно в таком смысле рефлексивное управление как искусство манипуляции людьми используется военными на протяжении многовековую историю человеческого общества, когда хорошо организованное информационное воздействие помогало выигрывать сражение малыми силами.

Рефлексивное управление в качестве специфического метода социального контроля используется с 60-х годов, в период, когда стала формироваться концепция информационной войны[297]
. Специфика данной проблемы состоит в том, что в этой концепции генерация информационных воздействий исходит не столько из естественной человеческой интуиции, сколько из особой модели управляемого субъекта. Это было связано с малой эффективностью построенных к тому времени на традиционных бихевиористских понятиях (считающих предметом психологии не сознание, а поведение как совокупность реакций на воздействия внешней среды) психологических моделей. «Модель же субъекта в рамках рефлексивного подхода, как предполагалось, будет отражать не только его поведение в плоскости чисто физиологических реакций на стимулы, но и его способность осознавать самого себя наряду с другими субъектами. С построения таких рефлексивных моделей, собственно говоря, и начались исследования. Первые реально работающие рефлексивные модели появились в конце 70-х годов. В них субъект уже представлялся как «нечто», обладающее чертами, для которых можно употреблять такие понятия, как «сознание», «справедливость», «свобода воли» и т. д.»[298]

Такие модели в первую очередь заинтересовали военных и дипломатов, увидевших в рефлексивном моделировании инструмент представления сложных военно-политических коллизий в формализованном виде, т.е. в сфере научного рассмотрения. Данные модели рефлексивного управления социумом и поведением человека имеют достаточно глубокий философский характер. Они укладываются в теорию рефлексивности, разработанную известным финансистом Дж. Соросом в применении к финансовым рынкам. Суть этой теории рефлексивности заключается в следующем: поведение индивидов детерминируется их несовершенным пониманием ситуации «вследствие того, что мышление их влияет на саму ситуацию, к которой оно относится»[299]
. Иными словами, не существует соответствия между мышлением участников финансового рынка и ситуацией, относящейся к мышлению. Ведь мышление индивидов входит определенной частью в саму ситуацию, которую требуется разрешить. «Вместо детерминированного результата мы имеем взаимодействие, в котором как ситуация, так и взгляды участников являются зависимыми переменными и первичное изменение ускоряет наступление дальнейших изменений как в самой ситуации, так и во взглядах участников»[300]
. По своей природе теория рефлексивности является диалектической, что позволяет в определенном смысле использовать ее в качестве управления социальными процессами и поведением человека. Однако следует принимать во внимание ограниченность рефлексивного управления - важнейшего вида деятельности, всегда связанной с сознанием. Между тем рефлексия - очень важный, но не единственный тип сознания и вообще психики, поскольку она соотносится и отчасти является альтернативой бессознательному уровню психики, в частности интуиции.

Рассмотренное выше множество разных философских концепций управления свидетельствует о сложности современного социума и поведения человека, каждая из них отражает и выражает какой-то один из аспектов существования и развития многомерного, внутренне дифференцированного, многослойного общества. Понятно, что необходимо принимать во внимание факторы различной природы, действующие в социуме и оказывающие влияние на поведение человека, чтобы можно было выбрать наиболее адекватную философскую основу системы управления в том или ином случае.

8. ТЕМПОРАЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР УПРАВЛЕНИЯ СОЦИУМОМ И ЧЕЛОВЕКОМ

Рассмотрение проблемы философских оснований управления социумом и поведением человека будет неполным и ограниченным, если не принимать во внимание время как фундаментальный параметр природы, общества и человека. Поскольку современное общество является сложноорганизованной, нелинейной, многоэтажной системой, состоящей из целого ряда разноплановых социокультурных систем, постольку существенным в управлении им играют использование тех или иных темпоральных моделей этих систем. Одной из таких моделей является циклическая модель времени, на что было обращено внимание уже в глубокой древности. Циклическая модель времени порождает мифы о циклической смене мировых эпох: «ночи Брахмы» и «дня Брахмы», гесиодовская смена «пяти веков» и возвращение «золотого века»; цикл эпох в доколумбовых мифологиях Америки, каждая из которых кончается мировой катастрофой[301]
.

Циклические теории разрабатывались многими философами и историками древности, стремящимися усмотреть определенный порядок, ритм, выявить смысл в хаосе исторических событий. При этом использовались аналогии с космическими ритмами, сменой времен года, биологическими циклами, кругооборотом веществ в природе. Китайский историк Сыма Цянь еще до новой эры сформулировал учение о циклической смене «принципов», на которых покоится государственная власть. Китайские ученые опирались на концепцию циклически меняющегося мира, постоянно повторяющего 64 основные ситуации, которая изложена в канонической для конфуцианства и даосизма «Книге Перемен»[302]
. Развитие мира, его устройство определяется взаимодействием Инь и Ян - категорий, выражающих дуализм темного и светлого, женского и мужского, земного и небесного, пассивного и активного. В различных социальных процессах китайские мудрецы обнаружили циклы с периодами 3, 9, 18, 27 и 30 лет. Восточные учения о цикличности были развиты древнегреческими философами и историками (Платон, Полибий, Аристотель, Плутарх). Циклические представления развивались в астрономических и астрологических исследованиях жрецов и магов Вавилона. В вавилонских источниках упоминаются циклы с периодом 600, 59, 54, 19 и 8 лет[303]
.

Значительное влияние на историков Нового времени оказали взгляды великого мыслителя возрождения Н. Макиавелли (1469- 1527). Многие идеи, актуальные и сегодня, изложены Н. Макиавелли в следующем отрывке из «Истории Флоренции»: «Переживая беспрерывные превращения, все государства обычно из состояния упорядоченности переходят к беспорядку, а затем от беспорядка к новому порядку. Поскольку уж от самой Природы вещам этого мира не дано останавливаться, они, достигнув некоего совершенства и будучи уже не способны к дальнейшему подъему, неизбежно должны приходить в упадок, и наоборот, находясь в состоянии полного упадка, до предела подорванные беспорядками, они не в состоянии пасть еще ниже и по необходимости должны идти на подъем. Так вот всегда все от добра снижается ко злу и от зла поднимается к благу. Ибо добродетель порождает мир, мир порождает бездеятельность, бездеятельность - беспорядок, а беспорядок - погибель и соответственно новый порядок порождается беспорядком, порядок рождает доблесть, а от нее проистекают слава и благоденствие»[304]
. Через два столетия другой великий итальянец, придворный историограф Дж. Вико (1668-1744) разработал теорию циклического развития наций. Каждый народ проходит три постоянно воспроизводящихся этапа: эпоху богов (детство), героев (юность), людей (зрелость, высшая точка цивилизации). Каждый цикл завершается общим кризисом и распадом данного общества, однако, с возвращением к исходному пункту нации возрождаются, подобно Фениксу[305]
.

Русский исследователь Н.Я. Данилевский (1822-1885) в книге «Россия и Европа» (1869) выделил в истории локальный «культурно-исторический» тип (цивилизация), который подобно биологическим организмам проходит стадии зарождения, возмужания, дряхления и гибели[306]
. Историософские идеи Данилевского оказали воздействие на К.Н. Леонтьева (1831-1891), который выделял три стадии циклического развития: а) первичную «простоту»; б) цветущую «слож-ность»; в) вторичное «упрощение» и «смешение».

Взгляды Данилевского и Леонтьева предвосхитили аналогичные построения О. Шпенглера (1880-1936). В своем главном труде «Закат Европы» Шпенглер выделяет в мировой истории восемь культур: египетскую, индийскую, вавилонскую, китайскую, греко-римскую, византийско-арабскую, майя и западноевропейскую. Каждая культура трактуется как организм, обособленный от других культур, причем время жизни культуры - порядка тысячи лет[307]
.

На основании циклических моделей времени в системном анализе разработан ряд моделей жизненного цикла, под которым понимается период от зарождения системы до ее гибели. В типичной модели жизненного цикла общественно-исторической системы отечественный ученый Ю.В. Яковец выделяет шесть последовательно сменяющих друг друга фаз:

1) зарождение в недрах старой системы, внутреннее латентное развитие;

2) рождение, утверждение в процессе революционного переворота в борьбе с уходящей, отживающей системой;

3) распространение, превращение в преобладающую, господствующую систему;

4) зрелость, когда в полной мере проявляются присущие сие теме черты;

5) дряхление, нарастание противоречий, вступление в кризис, в противоборство с уже родившейся и борющейся за свое «место под солнцем» следующей системой;

6) отмирание, реликтовое существование в виде отдельных трансформированных осколков на периферии утверждающейся новой системы[308]
.

Модели жизненного цикла обычно носят качественными характер и содержат список фаз, этапов развития системы, причем длительность и число фаз могут колебаться в весьма широких пределах. Исследователей обычно интересуют качественные характеристики каждой фазы и механизм чередования фаз, что имеет значение для прогнозирования поведения моделируемых систем. Интерес представляет следующий, не претендующий на полноту список систем и подсистем, для которых разработаны модели жизненного цикла: 1) социокультурные системы - цивилизация, этнос, институт, общественное движение, организация, группа, семья, индивид; 2) элементы и подсистемы социокультурных систем - хозяйственный уклад, технологический уклад, стиль в искусстве, мода, научная специальность, новые товары, инновации во всех сферах жизни общества, модели. Значимость всех этих моделей жизненного цикла для теории и практики управления социумом и поведением человека состоит в том, что их можно использовать для прогнозирования будущих состояний социума и соответственно регулировать нынешнее состояние общества[309]
.

Одним из эффективных средств управления социумом и поведением человека является культура, содержащая в себе обычно набор различных моделей времени. Ведь она как историческое явление имеет свои временные аспекты – переживание и осознание времени индивидами, социальными группами, классами в различные исторические эпохи, формирование пространственно-временных представлений на основе культуры, способы отражения пространства и времени в искусстве и т.д. Однако культура – социальный феномен, следовательно, ее развитие детерминируется, в частности, уровнем развития общества, а также определенным социальным пространством и временем.

Концепции времени всегда зависят от культуры, в основе которой лежит предметно-чувственная деятельность. Способы этой деятельности обусловливают способы познания и освоения объективного мира и его пространственных и временных аспектов. Именно культура как всеобщая технология человеческой деятельности определяет соответствующую данной цивилизации картину мира, в том числе концепцию (модель) времени. Своеобразие культур в определенной степени детерминирует своеобразие моделей мира и времени, что объясняется ориентацией чел. деятельности на конкретные ценности, особенностями восприятия реального мира (его моделирования) представителями определенной культуры. Люди разных поколений, а тем более разных цивилизаций и культур смотрят на один и тот же объективный мир неодинаково (имеется в виду восприятие не отдельных индивидов, а всех представителей данной культуры). Каждая культура по-своему «видит» объективный мир и дает свои срезы этого мира. Модели времени отражают динамику бытия, многоразлично данного в разных культурах, однако своеобразие каждой культуры относительно, ее специфичность — это проявление всеобщего в развитии человеческого общества. Именно эту специфичность данной культуры и следует учитывать через соответствующую философскую картину мира в процессе управления конкретным социумом.

Это четко просматривается на примере восточной модели времени как небытия, неразрывно связанной с даосской и родственной ей буддийской схемой мира, лежащей в основе органицистской философии управления обществом. Концепция времени как небытия уходит своими корнями в традиционное восточное миросозерцание, в первую очередь в представления дзэн-буддизма о конечной реальности как о «здесь» и «теперь». Отечественный востоковед Т.П. Григорьева так характеризует небытийную природу времени (оно одновременно есть и его нет): «Согласно буддийской идее становления, ничто не предшествует, ничто не последует: все выплывает на время из Небытия, как волна, чтобы как волна опять исчезнуть в океане Небытия»[310]
. Дзэн отрицает рациональное постижение истины, время в нем понимается как часть непреложного ритма Космоса, которая принадлежит духовному абсолюту, пронизывающему человека и Вселенную в ее циклическом повторении, причем сезоны года являются лишь аспектами этого принципа вечной циклической регенерации мира, а обновление поколений – только часть круговорота Вселенной: личность не имеет ценности, она незаметна в космическом процессе. Поскольку космос является живым организмом, общество как его часть тоже представляет собой живую структуру, постольку человек не должен нарушать установленный социальный порядок. Если мир – живой организм, в котором все взаимосвязано до такой степени, что перегрузка в одном месте неизбежно ведет к ослаблению в другом, к аритмии всего вселенского организма, то малейшее нарушение порядка вещей может привести к весьма серьезным последствиям, вызывая несчастья. Весьма трудно было разрушить общественный порядок (строй), если его рассматривали в качестве части самой природы, связанного с ней органически, обусловленного тем самым космическим ритмом, что и смена времен года, движением солнца и луны.

На Западе в силу христианской традиции была выработана модель линейного времени — представление о времени как линии, идущей из бесконечного прошлого и направленной в бесконечное будущее. Возникновение этой модели времени связано с социальной дифференциацией общества. Исследования, например, П. Сорокина и Р. Мертона, показывают, что у разных социальных групп существует свое время, так как в каждой социальной группе происходили события такого значения, что они становились точкой отсчета для всех ее членов[311]
. Следовательно, каждая группа имела свое собственное время, а его измерение зависело от организации и функционирования этой группы. Вместе с возникновением дифференцированного общества и необходимостью синхронизации деятельности различных соц. групп появилась потребность в общей системе отсчета времени. В итоге возникла искусственная конструкция – абстрактное математическое время, основанное на астрономических явлениях. Модель линейного времени характерна для западной цивилизации и механизированных обществ; она настолько глубоко вошла в обыденное сознание людей Запада, что кажется наиболее естественной и возникшей спонтанно. Именно эта модель линейного времени лежит в основе западной философии управления, исходящей из проектной деятельности, которая дает возможность конструировать желаемое будущее социума.

Ведь в рамках европейской культуры появилась возможность рационального предвосхищения социального будущего, что показывает в новом свете временной аспект человеческого бытия. Время больше не является неконтролируемым параметром общественного бытия, своего рода роком, господствующим в жизнедеятельности людей преднаучных культур. Новая схема темпоральности резко отличается от модели времени, основанной на понятии «космоса», когда «природа выступает моделью для истории» (А.Ф. Лосев), и концепций эсхатологического типа. Специфика новой модели времени состоит в том, что посредством нее субъект исторической деятельности получает возможность адекватно отразить объективное содержание интервала настоящего соц. времени в перспективе будущего и контролировать возможные «миры» будущей практической деятельности на категориальном уровне.

Доминирование модели линейного времени в сознании члена индустриального общества Запада не исключает использования иных концепций времени. Классическая парадигма европейской культуры под напором реальных проблем современного бытия обнаружила свою ограниченность, поэтому западная философская мысль стала менять свою ориентацию. В условиях перехода к постиндустриальному, информационного обществу, интенсивного диалога культур Запада и Востока все большее распространение получают иррациональные концепции человека и холистское видение мира, предполагающие иные модели времени. Последние также обладают значительным эвристическим культурным потенциалом, что используется в философии управления социумом и поведением человека и социальных групп.

В этом плане заслуживает внимания концепция «абсолютного культурного релятивизма», абсолютизирующая несоизмеримость картин мира различных культур. Примером может служить концепция французского социолога Ж. Гурвича. Он строит модель социальной реальности, включающую глубинные уровни социального бытия, типы общественного взаимодействия, социальные группы, глобальные сообщества, и совокупность понятий о времени – иллюзорном, синкопированном, циклическом, медленно текущем, взрывном и пр. Время здесь имеет хамелеоноподобный характер, т. к. «любая социальная реальность выделяет свое собственное время и свои собственные временные шкалы как обычный моллюск»[312]
. Плюралистическая концепция социально-культурной темпоральности Гурвича выполняет вполне определенную социально-мировоззренческую функцию – увековечивание западной цивилизации и стремление вызвать эрозию цивилизаций Незапада. Эта модель времени также прекрасно корреспондирует с постмодернисткой философией, которая, как показано выше, служит философской основой управления экономикой и другими сферами информационного общества. Своеобразие концепций (моделей) времени объясняется ориентацией человеческой деятельности на те или иные ценности, особенностями восприятия мира (его моделирование) представителями той или иной культуры. Эффективность же управления социумом и поведением человека определяется степенью учета культурных ценностей, доминирующих в данном обществе или группе, спецификой восприятия мира индивидом.

В этом смысле модель времени выступает как «компас» культуры – схемы времени, задающей ориентацию культуре, чьим самосознанием является философия, выступающая основой управления социумом и человеком. Ведь культура – это определенный аспект человеческого бытия, который транслируется от поколения к поколению. Французский культуролог А. Мальро подчеркивает, что «человечество развивается по законам перевоплощений, а не по законам сложения или даже взросления: Афины – не детство Рима, того менее Шумер»[313]
, т.е. трансляция культуры, социально-психологического опыта осуществляется не механически, а является творческим процессом, так как наследие прошлого подвергается переработке и селекции в зависимости от социальных, нравственных и эстетических потребностей данного общества. Именно эти потребности должна принимать во внимание система управления обществом, чтобы она была способна нормально функционировать (другое дело, что посредством этой системы управления можно формировать новые потребности, что прекрасно иллюстрирует современный западный социум, точнее, сверхобщество).

Селектором культурного наследия прошлого служит модель времени, которая выступает в качестве «компаса» данной общественной системы и ее культуры. Так, современные западные философы смешивают модусы времени (прошлое, настоящее и будущее): модель времени как спокойного, безмерного океана, модель времени как веретена, вращающегося колеса и др.[314]
Например, в модели времени американского исследователя Дж. Кублера выделяются проблемы, которые решаются многократно, причем важно место решений в данной серии, а не их хронологическое время. Утверждается, что каждая последовательность событий развивается в присущем ей времени. В этом случае исторические эпохи представляют собой мешанину событий, возникших в разные моменты времени данной серии, т.е. в отношении истории необходимо говорить не только о течении времени, но и о течении времен[315]
.

Подобное смешение модусов времени характерно для мифического времени, родственного ему времени сновидений, грез, мечтаний и видений; происходящих в «безвременье», где исчезает деление на прошлое, настоящее и будущее. Эта модель времени лежит в основе современного западного искусства, нацеленного на переделку сознания при помощи ряда комплексов[316]
. Первый из них — набор представлений, связанных с установкой на разрушение. Так, ирландский писатель Дж. Джойс разрушает структуру повествования, итальянский писатель Л. Пиранделло – традиционный барьер между сценой и зрительным залом, французский писатель А. Робб-Грийе – модель времени как конструктивного фактора в фабуле, австрийский врач З. Фрейд и его последователи в театре и кино погружают зрителя в пучину «безвременья» бессознательного и пр. Второй комплекс можно охватить формулой барокко: la vida es sueno (жизнь есть сон). Невозможно провести границу между явью и сном: герои австрийского писателя И. Кафки действуют в абсурдном мире или мире сновидений, у французского писателя Жене все есть игра масок во сне, абсурд румынского писателя Э. Ионеско, видения аргентинского писателя Х. Борхеса, беллетристика научной фантастики, механизирующая животных, людей и богов, последовательно проводят идею о том, что жизнь – это сон, человеческое бытие – лабиринт, в котором человек мечется в поисках не существующего выхода. Третьим комплексом является научная фантастика, которая существенно влияет на формирование иррационально-мистического толкования природы сознания. Так, американский исследователь Д. Ливитт, анализируя научную фантастику как лабораторию идей о человеческом сознании и искусственном интеллекте, выявил аналогию между произведением американского писателя-фантаста Ф. Герберта «Предназначение: Отсутствие» (1978 г.) и голографической гипотезой мышления Прибрама[317]
. Он показал, что создание искусственного интеллекта возможно на основе положения о том, что чувственные данные внедрены в человеческое сознание как «волновые формы», «тончайшие волны сознания» (это весьма близко голографической гипотезе функционирования мозга и сознания). Отсюда следует вывод, что основная структура сознания не ограничивается рамками индивида и является вечным светом восточной мистики, т.е. человеческое сознание относительно и производно от трансцендентного сознания. Западная научная фантастика дает видение нечеловеческих форм сознания, в т. ч. и трансцендентного сознания и соответственно модель времени как безмерного океана.

Согласно концепции научной философии, человек и его сознание являются результатом длительного процесса взаимодействия биологической и социальной эволюции. Целесообразно с этой позиции рассматривать природу человека и его сознания, а также модели времени, построенные на основе опыта, накопленного в медитационных исследованиях сознания архаическими религиозными системами (шаманизм и др.), эзотерической практикой (буддийской психологией и др.), так как глубинные процессы сознания не поддаются правилам аристотелевской логики, принципиально некомпьютеризуемы и в определенной степени описываются буддийской логикой. К исследованию функционирования мозга и психики человека требуется целостный подход, учитывающий, что в сердцевину ткани культуры входит время с его тремя модусами – прошлым, настоящим и будущим. И хронос, и культура подчиняются принципу panta rhei (все течет), причем в 20 в. появился феномен «конгломератной культуры», т.е. современная культура — это своеобразный набор различных культурных микрокосмов, которые требуется синтезировать в единое целое.

Темпоральное управление обществом и поведением человека должно исходить из нравственной функции времени, которая фиксирует значение переживания времени в регуляции нравственного поведения человека. Жизнь человека конечна, поэтому проблема времени неразрывно связана с такой фундаментальной социально-нравственной проблемой, как смысл жизни. В философской, социологической, политической и художественной литературе великолепно показано, как смысл жизни используется в управлении поведением человека и групп власть имущими. Уже И.В. Гете в «Фаусте» показал, что человек, желающий остановить прекрасное мгновенье, изменяет своей природе, а современные писатели и поэты от Пруста до Джойса анализируют утраченное и текущее время. Время играет значительную роль в переживаниях человека, а способ его переживания существенно влияет на отношение к жизни, миру, образу жизни, т.е. можно рассматривать темпоральную регуляцию нравственного поведения человека и социальных групп. В 20 в. акцентируется внимание на моральном аспекте данной проблемы (экзистенциализм, герменевтика, западное искусство и т.д.). Время – высший нравственный судья, отсюда его связь с такими понятиями, как «добро» и «зло», «нравственный идеал», «смысл жизни», «нравственная амнезия» и др. Например, связь времени и нравственной амнезии в книге французского писателя Э.М. Сьорана «Провал времени» характеризуется так: «Выпадение из вечности во время до сих пор было правилом; можно, однако, опуститься еще ниже: вообще выпасть из времени. Не исключено, что такой опыт, пока индивидуальный по своему характеру, станет в один прекрасный день фактом, относящимся ко всем»[318]
. Феномен «выпадения из времени» позволяет понять теорию американского писателя П. Рассела об эволюционном скачке к планетарному сознанию («Омега» Тейяра де Шардена и «сверхразум» Шри Ауробиндо), которая сродни утопически-прогностическим концепциям западной философии 70-х гг., приводящим в итоге не только к религии и мистицизму, но и к управлению процессом формированию искусственного, упрощенного по своей психической структуре человека в рамках Запада, чтобы из него строить кубики организаций, успешно функционирующих в процессе глобализации.

Время играет важную роль в переживаниях человека, при этом способ его переживаний существенно влияет на отношение к жизни, миру и образу жизни, что также принимается во внимание философией времени и лежит в основе управления поведением индивидов. Известно несколько способов психической адаптации человека к времени, соответственно можно выделить четыре типа психологического мира, для каждого из которых характерен свой способ переживания времени[319]
. Первый тип - мир гедонистического переживания. В нем господствуют эмоции удовольствия и неудовольствия, принцип удовольствия является центральным в мироощущении, его характеризует время, в котором «не существует перспективы и ретроспективы, прошлое и будущее как бы вдавлены в настоящее, точнее, еще не вычленены из него»[320]
. Моменты внутреннего, субъективного времени не составляют последовательность «до», «теперь», «после», здесь только замкнутое само на себя «теперь» как «всегда», «вечно», оно содержит в себе все, что было, есть и будет. Индивид поглощен настоящим, которое субъективно переживается как сам по себе важный и самодостаточный момент. Основными параметрами образа жизни являются переживания, стремления и желания индивида, которые реализуются в наслаждении, забавах и играх, разнообразных развлечениях, эстетических переживаниях, поисках радостей жизни. Такой образ жизни с ориентацией на настоящее специально культивировался в определенных социально-исторических контактах для снятия потенциальных социальных напряжений без вреда для правящей элиты. Так, в индийской цивилизации особое внимание обращалось на культивирование сексуального гедонизма. Знаменитая «Камасутра» и другие произведения индийской литературы провозглашают, что удовлетворение можно получить, посвятив себя достижению одной из трех главных целей жизни - власти и богатства, религиозного почитания, удовольствия (в основном сексуального характера). Вполне понятно, что несексуальные виды наслаждения были предназначены только для представителей высших каст. В современном западном обществе также поощряется образ жизни, ориентированный на наслаждение. Для этого применяются разнообразные средства, в том числе и основанная на принципе «здесь и сейчас» групповая терапия, при которой у человека происходит отключение разума, доминирует сенсорное сознание. Отсечение прошлого и будущего в условиях отчуждения и деперсонализации существенно деформирует человеческие отношения: «В любом случае исключение богатства прошлых связей, отношений, переживаний, знаний, воспоминаний наряду с запретом обсуждать будущую деятельность обедняет и делает тривиальными подлинно человеческие отношения»[321]
. Не случайно, что такой образ жизни поднятна щит западной культурой потребления.

Второй тип - мир реалистического переживания, когда человек ориентируется на будущее. Деятельность индивида направлена на реализацию поставленных целей. Она подчинена реальности, структура психологического мира обогащена пространственно-временной психологической «протяженностью» («там» и «тогда»), охватывающей будущее. При этом «феноменологическое будущее («тогда», «потом»), психологически представленное в надежде, страхе и пр., парадоксальным образом есть, то, что есть сейчас, но чего потом не будет»[322]
. Понимание настоящего как пути к будущему, рациональное планирование своей деятельности, контроль поведения, неукоснительное выполнение существующих требований, стремление к благополучию и успеху - главные элементы такого образа жизни.

Третий тип - мир ценностного переживания, когда внутренний мир человека подчинен принципу ценности. На первый план выступает вневременное, в пределе - вечное[323]
. Человеческая жизнь не сфокусирована ни на настоящем, ни на будущем, а направлена на реализацию определенных моральных ценностей. Образ жизни подчинен идеалам героизма и аскетизма, чести и достоинства. В ренессансной версии человек должен быть творцом, подобным богу, а не обычным потребителем или кондотьером; гуманисты той эпохи пытались вести образ жизни, возвышающийся над уровнем вульгарной роскоши и хищнических интересов князей и банкиров.

Четвертый тип - мир творческого переживания, в котором высшим принципом является творческая деятельность человека. В плане времени существует уникальная задача психологического «согласования времен», которая «решается проекцией в психологическом настоящем разнородных «содержательно-временных рядов» отдельных жизненных отношений и многочисленных перспектив и горизонтов будущего и прошлого»[324]
. Переживание времени представляет собой неаддитивный синтез элементов, присущих второму и третьему типу психологического мира.

Рассмотренные идеальные типы миров переживаний трудно зафиксировать эмпирически, поскольку жизнь индивида может характеризоваться сочетанием нескольких способов переживания времени. При этом большое значение имеет и сфера бессознательного (до-сознательного) человеческой психики. В данном случае не следует забывать того фундаментального факта, что человеческий мозг обладает особым механизмом интеграции времени, который охватывает своим действием все области нашего переживания и поведения[325]
. В свете этого становится понятным значение темпорального характера управлением поведением человека – основного звена всех стоящих над ним социальных систем.

Необходимо иметь в виду те значительные изменения в темпоральное управление поведением индивидов, которые вызваны применением компьютерных технологий в жизнедеятельности современного человека: сейчас сформировалась новая модель времени – модель виртуального времени. Концепция времени детерминирует все виды человеческой деятельности, функционирование социальных групп и социума в целом, она лежит в основе восприятия временных параметров окружающего мира, что определяет поведение субъектов деятельности и управления[326]
. Иными словами, концепция времени играет решающую роль в физике, химии, биологии, психологии, социологии, экономике, политике, в обыденной жизни, в системе образования и других сферах экзистенции человека. Весьма емко и по существу выразил значимость времени для человека и социума М. Кастельс: «Мы являемся воплощенным временем, так же как и наши общества, созданные историей. Однако простота этого утверждения скрывает сложность понятия времени, одной из самых противоречивых категорий и в естественных, и в общественных науках, категории, чья центральная роль подчеркивается текущими дебатами в социальной теории. Действительно, трансформация времени в информационно-технологической парадигме в том виде, в каком она формируется социальной практикой, будучи неразрывно связанной с возникновением пространства потоков, является одним из оснований нового общества, в которое мы вошли. Более того, согласно эссе Барбары Адам, проливающему свет на время и социальную теорию, недавние исследования в физике и биологии, похоже, сходятся с социальными науками в контекстуальном понятии человеческого времени. По-видимому, все время в природе, как и в обществе, специфично для данного контекста, т. е. время локально. Сосредоточивая внимание на возникающей социальной структуре, я вслед за Гарольдом Иннисом утверждаю, что «модный ум есть ум, отрицающий время» и что этот новый «режим времени» связан с развитием коммуникационных технологий»[327]
. Понятно, что здесь идет речь о принципиально новой модели времени, которое является вневременным временем.

Прежде всего следует иметь в виду то существенное обстоятельство, что время как и любой фундаментальный параметр окружающего мира задан человеку миром культуры[328]
, о чем шла речь выше. Становящаяся информационная культура представляет собой культуру реальной виртуальности, которая ассоциирована с электронно-интегрированными мультимедийными системами. Эта новая культура «вносит двоякий вклад в преобразование времени в нашем обществе: в виде одновременности и вневременности»[329]
, расшифровывая тем самым понятие «вневременного времени», или виртуального времени.

Действительно, с одной стороны, моментальное распространение информации по всему земному шару, прямые репортажи с места происшествий посредством телекоммуникаций придает социальным и культурным событиям беспрецедентную темпоральную мгновенность. Более того, коммуникации посредством глобального компьютерного пространства Интернет и других компьютерных сетей позволяет вести диалог в реальном времени, объединяя людей по интересам в интерактивной многосторонней телеконференции («чате»). С другой стороны, в СМИ происходит смешение времен, причем данный эффект характерен для одного и того же канала связи и он формируется выбором зрителя/участника взаимодействия. В итоге получается временной коллаж, где происходит не только смешивание жанров, но и их временная развертка трансформируется в плоский синхронный горизонт без начала, без конца и без какой-либо последовательности. На основании этого М. Кастельс выдвигает идею, согласно которой«вневременное время, как… господствующая темпоральность нашего общества,возникает, когда характеристики данного контекста, а именно информациональная парадигма и сетевое общество, порождают систематическую пертурбацию в порядке следования явлений, происходящих в этом контексте. Эта пертурбация может принимать форму сжатия временных промежутков между событиями, нацеленного на мгновенность, или же случайных разрывов в последовательности событий. Устранение очередности создает недифференцированное время, которое равнозначно вечности».

Для системы управления социумом и поведением индивида существенно то обстоятельство, что определяющей чертой информационной культуры является вневременность мультимедийного гипертекста, которая формирует ум и память нынешнего поколения молодежи, получающего образование в новом культурном контексте. Действительно, как показывают исследования, особые свойства компьютеров можно использовать для подкрепления процессов обучения по целому ряду ортогональных параметров. В результате может оказаться ситуация, весьма подобная темпоральному управлению в империи инков. «Если на Западе общепринято понятие трехмерного пространства (главные характеристики – глубина, длина и ширина) и тесно связанного с ним четвертого измерения – времени, то в инкской философии оба понятия – пространство и время – обозначались одним и тем же словом – пача
… Такая трактовка пространства и времени неизбежно ведет к стиранию граней не только между этими основными философскими понятиями, но и между прошлым, настоящим и будущим»[330]
. Эти понятия времени и пространства вырабатывались инкскими философами – представителями высшей знати, принимавших участие в управлении обществом. Понятие пача
лежало в основе жесткого контроля и четко налаженного планирования, пронизывающих практически все сферы жизни империи инков[331]
. Это еще одно свидетельство, что философия управления сверхобществом на Западе , принимающая во внимание компьютерные, виртуальные технологии, начинает трансформироваться в органицистскую философию управления.

В целом можно утверждать, что система управления, основанная на компьютерных, виртуальных технологиях позволяет сначала организовать управляющее воздействие на человека или социальные группы, а затем осуществить компьютеризованный выбор в «окнах» мгновения, чтобы склеить или разделить этот материал в соответствии со специфическими потребностями. «Школьное обучение, развлечения с помощью СМИ, специальные репортажи новостей или реклама, - подчеркивает М. Кастельс, - организуют темпоральность так, как это им удобно, поэтому достижения культуры, извлеченные из всего человеческого опыта, лишены временной последовательности. Если энциклопедии упорядочили человеческое знание по алфавиту, то электронные СМИ обеспечивают доступ к информации, выражению и восприятию ее в соответствии с побуждениями потребителя или с решениями производителя. Если поступать подобным образом, то вся упорядоченность значительных событий теряет свой внутренний хронологический ритм и временная последовательность этих событий устанавливается в зависимости от социального контекста их использования. Таким образом,эта культура есть одновременно и культура вечного, и культура эфемерного. Вечного - потому, что она охватывает всю последовательность культурных выражений. Эфемерного - потому, что всякая организация, всякое специфическое упорядочение зависят от контекста и цели, ради достижения которой данный культурный конструкт требуется. Мы находимся не в культуре цикличности, а во вселенной недифференцированной темпоральности культурных выражений»[332]
. Таким образом, данная культура представляет собой культуру эфемерного - многоликую виртуальную, «сетевую» культуру, позволяющую выявить творческий потенциал человека.

Отсюда вытекает фундаментальное значение применения компьютерных технологий в системах управления социумом различного ранга[333]
. Ведь в виртуальной среде деятельности человека происходит стирание граней между мысленной игрой и жизнью, что оказывается явлением особого рода - оно коренным образом изменяет тип социального действия. Ведь теперь деятельность человека становится невозможной без информации о виртуальном бытии. Если это выступает сегодня просто игрой воображения, предметом гаданий, то в будущем оно станет необходимой предпосылкой принятия социально значимых решений. Разумеется, информационная, «сетевая» культура (культура реальной виртуальности) вводит формы интеллектуальной регламентации, способные ограничить свободу человека. Однако она может и способствовать освобождению человека от данной, весьма жесткой регламентации: «А для этого человек должен освоить новое понимание свободы, принять в качестве реальности идеальное измерение своей жизни. Создавая средства реализации этого измерения, он открывает для себя новую форму бесконечности, новые горизонты абсолютно свободного, идеального бытия, которое может стать для него не менее важным, чем бытие материальное»[334]
.

В таком случае сфера идеального, виртуальных форм бытия дает любому человеку возможность проигрывать сценарии социального будущего, выбирать нужные ему фундаментальные основы жизни. Информационная, «сетевая» культура создает человеку бесконечное пространство для его свободных проявлений, для реализации своего творческого, профессионального потенциала личности. С этой особенностью культуры эфемерного связано четвертое социокультурное последствие использования компьютерных и телекоммуникационных технологий. Отсюда следует то обстоятельство, согласно которому, вопреки распространенному стереотипу, индивид практически неуязвим, тогда как группы весьма хрупки (об этом шла речь выше).

Для выявления потенциала темпорального управления обществом и человеком необходимо исходить из модели времени, адекватной как состоянию науки, так и потребностям сложноорганизованного социума. На основании факта неустранимости времени как фундаментального параметра мира из концептуальных оснований науки, следует констатировать, что в современной науке доминируют геометрические модели времени, закрепляющие в сознании исследователей старые стереотипы и предрассудки. В настоящее время весьма эвристичным оказывается негеометрический образ времени, в том числе компьютерные модели времени[335]
, учитывающие то обстоятельство, что бытие прошлого и настоящего еще не гарантирует переход в бытие будущего. В аспекте философии управления следует особое внимание уделить концепции неархимедова времени, к рассмотрению которого и перейдем.

Идея времени, как известно, связана с математическим понятием переменной величины, предела, бесконечно малой величины, символами плюс и минус бесконечность и пр. Реальное время имеет «свои моменты, расположенными точно таким же образом, как расположены точки на прямой обыкновенной геометрии»[336]
. Иными словами, реальное время изоморфно изображается расположением точек на евклидовой прямой. Такое представление восходит к Архимеду, что обосновывается Дж. Уитроу следующим образом: «Абстрактное математическое представление о времени как геометрическом месте точек – так называемое «сведение времени к пространству», представляет собой одно из наиболее фундаментальных понятий современной науки. Его психологической основой является наша интуитивная концепция одномерного времени. Инстинктивное признание нами этого свойства линейности, возможно, обусловлено упомянутым выше фактом, состоящим в том, что, строго говоря, мы можем сознательно следить во времени только за одной вещью и что мы не в состоянии делать это достаточно долго, не отвлекая своего внимания. Наше представление о времени связано, таким образом, с нашей «цепью мыслей», то есть с тем фактом, что процесс мышления имеет форму линейной последовательности»[337]
.

Перед нами старая традиция редукции времени к обычной евклидовой прямой, поэтому время исключается из анализа. Иными словами, традиция требует рассмотрения времени только как аналога евклидовой прямой. Само же понятие неархимедова времени исключается из сферы научного исследования, отодвигается на задний план в познании мира и человека, в управлении его поведением. В связи с этим выясним, что же такое «неархимедово время» и чем оно отличается от традиционного, геометрического времени. Об этом различении фактически уже размышлял отечественный крупный математик Н. Лузин, занимающийся проблемой времени. Известно, что по своей природе бесконечно малая величина – переменная конечная величина, лишь становящаяся с течением времени и остающаяся сколь угодно близкой к нулю. Постоянная бесконечно малая величина, например, соответствующий отрезок «неархимедовой» геометрии, в современном математическом анализе не используется, ибо «бесплодна» (Н. Лузин). Это связано с тем, что Н. Лузин пользовался понятием линейно упорядоченного множества, хотя знал и частично упорядоченное множество (его ученики А.Н. Колмогоров и А.П. Александров на основе этого понятия разработали новые теории интегрирования и дискретного пространства в топологии, оно эквивалентно понятию частично упорядоченного множества). Основное отличие линейно упорядоченного множества от частично упорядоченного множества состоит в том, что если а
и b
– любые два элемента множества А
, то обязательно или аUb
, или bUa
, в частично упорядоченном множестве вообще могут существовать элементы, не находящиеся в отношении U
(частичный порядок), - так называемые «несравнимые» элементы, причем их может оказаться и бесконечно много с очень разным характером несравнимости.

Построенная в математике теория частично упорядоченных множеств открывает возможность весьма широкого пересмотра наших представлений о времени. И хотя идей математического воплощения представления времени в виде образа геометрической прямой или соответствующего числового континуума еще господствует в нашем мышлении, новое, неархимедово представление времени уже пробивает дорогу. Ведь «в геометрии и в анализе развиты новые представления о прямой и непрерывности, определяющей чертой которых – даже в рамках линейной упорядоченности – является именно неархимедовость, выражающаяся в несравнимости, во введении актуально бесконечных малых и бесконечно больших элементов»[338]
. Концепция неархимедова времени признается и в философии. Отечественный исследователь М.Д. Ахундов в качестве одной из аксиом формулирует такую: «Время Т есть некоторый интервал действительной числовой оси, и каждый член t из множества Т является мгновением времени. Т (частично) упорядоченно отношением «быть раньше» или «одновременно с»[339]
.

Идея частично упорядоченного множества считается чем-то вроде самоочевидного в виде одной из исходных идей в концепции времени, однако здесь многое еще не исследовано. В плане нашей темы достаточно уже того, что известно о неархимедовом времени. Существенно то, что концепция неархимедова времени позволяет описывать частично упорядоченное множество, каковым является мир общества с его сложными политическими, экономическими, культурными и другими системами и мощными новыми технологиями. Сюда следует добавить и то, что неархимедово время содержит в себе компоненты линейного, циклического, ветвящегося, спирального и колебательного времени, что дает возможность «схватить» порядок и хаос в развитии общества, освобождаясь от устаревших стереотипов мышления в научном исследовании, спрогнозировать будущее развитие общества, системообразующим фактором которого выступает человек. Именно концепция неархимедова времени дает возможность нащупать оптимум соотношения функционирования жесткой и мягкой программ управления обществом и поведением человека, позволяющими сохранить бытие homo sapiens.

Представляет интерес в этом плане то обстоятельство, что сейчас в рамках синергетики создается так называемая теория русел и джокеров
, позволяющая предсказывать поведение системы на довольно большой срок[340]
. Одним из авторов этой теории является Дж. Сорос, выдвинувший в своей известной работе «Алхимия финансов» концепцию «рефлексивной» экономики. В ней показана ключевая роль в современной экономике таких переменных, как «уровень доверия», «ожидаемые прибыли», «нестабильность» и другие[341]
. Существенным является то, что эти переменные могут изменяться скачком, характеризуя в фазовом пространстве множества объектов области (называемых джокерами
), где случайность может сыграть решающую роль и не только оказать решающее воздействие на систему, но и перевести ее в иное состояние, иную точку фазового пространства. Понятно, что это значительно увеличивает степень неопределенности и число вариантов состояний системы, не позволяя предсказать ее поведение.

Однако в фазовом пространстве имеются и другие области (их называют руслами
), позволяющие предсказывать поведение системы на основе имеющихся переменных, что дает возможность прогнозировать поведение системы в будущем. «Вероятно, - отмечает Г. Малинецкий, - способность эффективно выделять русла, учиться не только методом проб и ошибок, совершенствуя свою предсказывающую систему и здравый смысл, дала нашему виду решающее преимущество в ходе эволюции»[342]
. Наука как раз таки и имеет дело с руслами реальности, позволяя осуществлять предвидение будущих состояний физических, биологических, экономических, социальных и других систем, в том числе сложных и нелинейных. Синергетическая парадигма дает возможность на основе использования обратной связи осуществить переход от области джокера
к области русла
и осуществить предсказание будущего состояния системы. Причем в среднем это предсказуемость имеет не очень большой горизонт, поэтому главное выйти на область русла
в фазовом пространстве, чтобы значительно расширить данный горизонт.

Используя области русла
, можно предсказывать поведение сложноорганизованной системы в будущем и управлять ее поведением. Другими словами, теория джокеров и русел дает возможность специалисту по управлению моделировать поведение сложных систем и приходить к выводу о том, что предсказание будущих состояний системы возможно частично, невозможно тоже частично, т.е. кумулятивные последствия развития системы могут быть уничтожены (область джокера
), могут сохраниться в зависимости от условий полностью или частично (область русла
). Существенным является то, что синергетическая парадигма успешно используется в социальном и гуманитарном знании[343]
, дает основы для использования ее в качестве методологической основы для прогнозирования результатов функционирования системы управления социумом.

9. ФИЛОСОФИЯ СПОНТАННОСТИ - ОСНОВА КОНЦЕПЦИИ ИНТЕГРАЛЬНОГО УПРАВЛЕНИЯ СОЦИУМОМ

Общеизвестно, что человек живет не только в своем социуме (социальном мире), но по своей природе он представляет собой порождение вселенной, мира природы, бесконечного во времени и пространстве. Этот космос в ходе человеческой деятельности и познания все больше постигается и приближается к человеку[344]
. Сумма накопленных знаний за всю историю человечества показывает процесс появления биосферы на нашей планете в результате космической эволюции и формирование в рамках биосферы социального мира, эволюционирующего в ноосферу. Существенно то, что наукой установлено существование определенной аналогии между структурой вселенной, живых организмов и общества (не случайно, еще Гегель выделял в своей философии такие сферы, как механизм, организм и дух, представляющие собою стадии развертывания абсолютной идеи). Ведь во всех системах — космических, биологических и социальных — существуют многослойные структуры иерархического типа, чье функционирование невозможно без координации и субординации различных уровней и единства со средой. Все эти системы и суперсистемы (каковой является вселенная) представляют собой нелинейные динамические системы, которым присуще хаотическое поведение, которое в рамках относительно больших интервалов времени становится непредсказуемым, что связано с необратимостью времени и появлением новых свойств у систем (все это прекрасно описывается философией спонтанности, исходящей из единства и взаимопроникновения порядка и хаоса
).

Во вселенной, биосфере и обществе идет непрерывное взаимодействие сил хаоса и порядка, их взаимопроникновение. Происходят взрывы сверхновых звезд, столкновения галактик, бурные процессы в активных ядрах галактик, наблюдаются катастрофы в биосфере и ее частях (популяциях и организмах), история человеческого общества предстает перед нами как непрестанная борьба интересов индивидов и групп, которая часто выливается в войны, вооруженные конфликты, революции и контрреволюции, бунты и мятежи. И так как история общества, как известно, есть деятельность преследующего свои цели человека, то именно человек является носителем порядка и хаоса. Ведь человек «вписан» в структуру вселенной, он — порождение вселенной, в нем потенциально содержится вся история космоса. В каждом из множества осциллирующих колебаний организма человека проявляются пульсации вселенной, в каждом его вдохе происходит подключение токов космоса, каждое его движение совершается вместе с вращением планет, солнца, галактик, скоплений галактик и самой вселенной. Каждую секунду организм человека воспринимает космические излучения и волны, несущие информацию о мире.

Человек и космос составляют единое целое, которое в силу хаотических процессов фрагментируется и дифференцируется и которое проявляется в деятельности человека, созидающего свой социальный мир (социальный порядок) и стремящегося управлять им. Однако мировое целое отнюдь не является «вложенным» в индивида как один из его принципов, по мнению Конфуция, не является заранее заданной «эталоном-схемой» или «монадой», долженствующей развиваться, как считал Г. Лейбниц. Космические «вихри», представляющие собой переплетение мириад стихийных сил и энергии, встречаются в человеке-изобретателе. Его творчество есть конструирование того, чего еще не существует в действительности, что может возникнуть как потенция в вечно становящейся целостной природе. Именно благодаря вечному становлению природы, порождающему постоянно все новые и новые возможности ее развития, в ней имеется «свободное» пространство, которое служит онтологической основой творческой деятельности человека, его свободного развития. Если же свободное пространство общественного бытия резко сужается в силу максимальной упорядоченности социальной системы, то общество превращается в мертвую, закостеневшую структуру, неспособную к творческому существованию.

Но в соответствии с правилом Тода в любой упорядоченной системе всегда рождается хаос, следовательно, и в застывшем обществе, в головах отдельных индивидов начинают появляться мысли, идеи и иллюзии о переустройстве общественного порядка. В социальном мире происходит процесс «перелива» этих мыслей, идей, иллюзий и гипотез из сферы субъективной реальности, каковым является духовный мир человека, в сферу социальной действительности посредством их материализации. Данный процесс материализации идей происходит не столько в сфере производственной деятельности, сколько в сфере различного рода общественных движений, борьбы между социальными группами и слоями, имеющими свои интересы и потребности. Не случайно, в интервью журналу «Курьер ЮНЕСКО» президент Франции Ф. Миттеран подчеркнул, что Французская революция 1789 г. является политическим следствием революции в интеллектуальной, этической, правовой, эстетической областях, что выработанные новые идеи воплотились в реальность благодаря индивидуальной и коллективной воле людей при определенных экономических и социальных условиях[345]
. В первой статье Декларации прав человека и гражданина 1789 г. записано: «Все люди рождаются и остаются свободными и равными в правах». Именно эта идея преобразила мир, ускорила ход истории, именно она, возникшая в фантастических грезах горстки мечтателей, стала общим достоянием человечества и привела в итоге к проблеме «интеграции» социального мира человека и космоса в наши дни уже на практике.

Социальный мир человека осуществляется благодаря его деятельности как объективно обусловленной «частице» мира природы и управление социумом и поведением индивида. Это управление основано на философии взаимодействия и взаимопроникновения хаоса и порядка и в связи с этим имеет свои возможности и границы. Современные научные и философские исследования дают основания для выдвижения концепции интегрального управление социумом и человеком. Действительно, заслуживает внимания модель культуры как игры, выдвинутая одним из тончайших мыслителей XX века С. Лемом. Культура имеет люфт (полосу свободы) в отношении природы, что объясняет существование чисто культурно изменяемых форм и символов. Об этом С. Лем пишет так: «Стохастическая модель культурогенеза предполагает, что полоса свободы, которую мир оставляет в распоряжении эволюционирующего общества, уже выполнившего долг адаптации, то есть набор непременных заданий, заполняется комплексами поведений, поначалу случайными. Однако со временем они застывают в процессах самоорганизации и перерастают в такие структуры норм, которые формируют внутрикультурный образец «человеческой природы», навязывая ему схемы долженствований и повинностей. Человек (особенно в начале своего исторического пути) врастает в случайности, которые и решают, каков будет он и его цивилизация. Отбор альтернатив поведения – в сущности, лотерея, но это не значит, что столь же лотерейна композиция того, что получится»[346]
. Иными словами, человек в исходной точке является аксиологически нейтральным существом и станет он «чудовищным дикарем» или «невинным простаком» зависит от кода культуры, который различен в разных цивилизациях. Иными словами, социализация человека зависит от системы управления обществом, которая ориентируется на те или иные ценности и идеалы, согласуется с набором смыслов, определяющим своеобразие культуры.

Концепция интегрального управления социумом должна принимать во внимание семиотический подход к культуре, которая является мощнейшим средством управления социокультурными процессами и поведением индивида, о чем уже шла речь выше. Символическая организация культуры, характеризующая культуру с позиции ее знаковости, специфических характеристик процессов означения и понимания культурно значимой информации, зафиксированной в культурных текстах, образует «семиосферу». В предельно широком смысле это понятие введено в науку советским семиотиком и культурологом Ю.М. Лотманом и характеризует сферу знаковой деятельности вообще[347]
. Значение семиосферы для управления социумом и поведения человека следует из того эмпирического обстоятельства, согласно которому именно в пространстве смыслов осуществляется творческий поиск индивида, благодаря чему моделируется потенциальное богатство будущего, спектр возможных состояний динамично развивающегося общества.

Вполне естественно, что в философском и научном мире пользуются популярностью труды отечественного ученого В.В. Налимова, в которых на основе философии спонтанности рассматривается семиосфера и ее значимость в творческой деятельности человека[348]
. Именно в семиосфере, репрезентирующей пространство смыслов, человек может осуществлять свое стремление к свободе, что следует из его природы как альтернативного существа (эта альтернативность как раз таки связана с хаосом). Концепция интегрального управления социумом в этом плане резко расходится с бихевиористской парадигмой управления поведением человека, исходящей из механистического понимания свободы и имеющее в своей основе позитивистскую философию. В свое время механическое определение свободы подверг аргументированной критике известный социолог П. Сорокин: «Не зная стремлений индивида, наблюдая только его внешние поступки, мы не можем вынести никакого суждения о том, свободен он или нет. Индивид с ограниченным кругом желаний может ощущать себя свободным в узких пределах тех возможностей, какие имеются у него для удовлетворения его потребностей (аскет, факир, заботливая мать, привязанная к своему ребенку, которому подчинены и ее время, и ее поступки). И наоборот – человек с широкими возможностями для удовлетворения своих желаний может быть совершенно несвободным, если многообразие, интенсивность и характер его стремлений превышают возможности их реализации». Формула свободы, выведенная П. Сорокиным, имеет следующий вид: свобода индивида есть дробь, в числителе которой находится сумма возможностей, в знаменателе – сумма потребностей. Эффективность практического применения концепции интегрального управления социумом и поведением индивида значительно повышается в случае учета данной формулы.

Для концепции нелинейного управления социумом и поведением человека немаловажное значение имеет подчеркиваемое лемовской моделью культуры как игры различие
кодов культур различных цивилизаций[349]
. Последнее обусловлено тем, что культура и природа «играют» и в разных ситуациях эта игра происходит не идентично в силу того, что каждая культура находится под воздействием той или иной комбинации ее физических, биологических и социальных детерминант. К тому же следует учитывать и то, что природа является «ареной» возмущений и неалгоритмических (непредсказуемых) изменений. Именно игровой характер культуры позволяет человеку вырабатывать стратегии своего будущего поведения, чтобы выжить в мире. Одновременно с этим отсюда вытекает ограниченности концепции нелинейного управления обществом и прежде всего поведения человека.

Принципиальным ограничением управления поведением человека является биологические факторы, присущие человеку как виду Homosapiens. Оказывается, что технологии управления деятельностью человека, подобно многим социальным технологиям и ценностным ориентирам, лишь в определенной степени опираются на биологически детерминированные тенденции поведения человека. Согласно современной науке, одной из ее сверхзадач связана с проблемой человека или с парадигмой нейронауки[350]
. Несмотря на все значительные усилия социальных, естественных и технических наук, занимающихся исследованием проблемы человека, оказалось, что человек является загадкой не только с «социальной, но и с «технической» точки зрения»[351]
. Так, время срабатывания нервной клетки (нейрона) в миллион раз быстрее времени такта электронной вычислительной машины, а скорость передачи информации в нервной системе человека в миллион раз меньше скорости обработки информации персональным компьютером. Наряду с этим, отличие нейронов от элементов компьютера состоит в том, что они нередко «выходят из строя за время службы», поэтому возникает сложная задача перезаписи информации с одних нейронов на другие. Известно также, что человеческий мозг представляет собой весьма «несовершенную» и «ненадежную» систему достаточно легко справляется со многими задачами управления движением, поиска закономерностей, распознавания образов, принятия решений[352]
, которые ставят в тупик суперкомпьютеры. Например, ребенок в возрасте нескольких лет свободно отличает кошку от собаки в жизни, на картинке, по телевизору, хотя конкретного показываемого ему животного он раньше никогда не видел. Более того, для него не составляет никаких затруднений заявить, если необходимо, что показанное ему ни кошкой, ни собакой не является, тогда как компьютеры пока этого сделать не могут.

«Все это говорит о том, - отмечают Г.Г. Малинецкий и А.Б. Потапов, - что мы в мозге и компьютере, по-видимому, имеем дело с другими принципами восприятия, передачи, обработки, анализа информации. При этом важно подчеркнуть, что речь идет не об уточнении отдельных деталей или интересных подробностях. Пока мы не располагаем ответами на многие «наивные» вопросы. Каково нейрофизиологическое значение сна в целом и его отдельных стадий в частности? Как кодируется информация в нервной системе? Существует ли здесь единый универсальный «психологический код», по аналогии с «химическим кодом» (одним набором химических элементов, входящим во все вещества) или генетическим кодом (одним набором оснований и аминокислот, используемым всеми живыми организмами)? Какие изменения на нейробиологическом уровне происходят при обучении сложным навыкам?»[353]
.

Исследования последних десятилетий в области математического и компьютерного моделирования элементов психики, анализ механизмов самоорганизации в мозге и в нервной системе на основе нелинейной динамики выявили эффективность междисциплинарного подхода и в этой области. Фактически речь идет о развивавшейся еще в 30-х годах прошлого столетия идее гештальта — целостного образа, возникающего на основе небольшого набора данных об объекте (своеобразных параметров порядка) и позволяющего домысливать его другие свойства. В основе парадигмы нейронауки лежит предположение, что сложное целесообразное функционирование биологических объектов обусловлено коллективным поведением, взаимодействием простейших функциональных единиц типа нейронов, поддающихся алгоритмизации, что представляется одной из наиболее важных и перспективных задач современной науки[354]
. Именно эти алгоритмы можно использовать в технологиях управления поведением человека в определенных ситуациях, когда необходимо решать так называемые исчислимые задачи[355]
(ярким примером в данном случае является поведение индивида, подобное поведению машины Тьюринга, решающей исчислимые задачи). Однако существует класс задач, не поддающиеся формальному описанию, их решение требует интуитивного подхода, что значительно затрудняет управление поведением человека.

Ведь особенности человеческого мозга и организма таковы, что они принципиально ограничивают применения технологий управления поведением индивида (еще одна ограниченность). В этом плане представляет значительный интерес теория сознания, выдвинутая известным американским математиком и физиком-теоретиком Р. Пенроузом в его последней книге «Тени сознания»[356]
. Из его теории следует фундаментальное положение, согласно которому в основе сознания лежит невычислимый процесс.
Иными словами, не существует в природе логического, детерминированного или вероятностного алгоритма, способного помогать решению тех же задач, иногда решаемых нашим сознанием. «Несуществование таких алгоритмов для ряда математических задач ранее было доказано. Например, такой задачей является проблема замощения плоскости без пробелов и наложений набором плиток заданной формы. В принципе не может быть построен алгоритм, на вход которого можно было бы подать набор плиток, а на выходе получить ответ, разрешима ли задача замощения для этого набора. Если бы гигантский компьютер был приемлемой моделью для нашего мира или сознания, то тогда места для невычислимости бы не было»[357]
. Знаменательно, что квантовомеханическое рассмотрение (компьютеры, в которых детерминированным образом меняются не сами состояния, а вероятности найти систему в разных состояниях) не подвергает сомнению данный вывод.

В пользу гипотезы невычислимости человеческого сознания свидетельствует существование парадоксальных, неисследованных явлений на границе между разными уровнями организации. Р. Пенроуз усматривает их на границе, где квантовые свойства объектов меняют классическое макроскопическое поведение. Хрестоматийный пример — классический опыт по дифракции электрона на двух щелях, в результате которого на экране за щелями возникает характерная дифракционная картина. Как известно, когда электрон движется к экрану, то он обладает волновыми свойствами и описывается 
-функцией; при столкновении с экраном он «становится» классической частицей. Происходит редукция, которая приводит к «уничтожению» квантовых свойств микрообъекта и появлению классических. «Эту редукцию естественно назвать «субъективной», поскольку она связана с процедурой наблюдения, со взаимодействием микрообъекта с макроскопическим прибором»[358]
.

Американский физик предположил также, что существует и другое явление, играющее принципиальную роль в феномене сознания и придающее невычислимость ряду мыслительных процессов, которое он обозначил как «объективная редукция». Такая редукция, согласно его гипотезе, прерывает «квантовую жизнь» любой системы, даже если никаких измерений не проводится. Она происходит, когда в системе слишком много частиц, либо когда в ней накопилось очень много энергии, либо когда она слишком долго изолирована от среды и живет в так называемом сцепленном состоянии, характеризующиеся коллективными эффектами[359]
.

Определенное обоснование теории сознания Р. Пенроуза можно обнаружить в результатах активно развиваемой сейчас нанобиологии. Один из основателей этой области исследований С. Хамерофф обратил внимание на своеобразные вычисления, осуществляемые в микротрубочках цитоскелета клетки. Эти структуры представляют собой цилиндрические трубочки диаметром 25 нм, которые состоят из молекул-димеров, так называемых тубулинов. Тубулины могут существовать по крайней мере в двух пространственных конфигурациях (конформациях), причем перемещения одного электрона достаточно для изменения конформации. На основе физических соображений и косвенных экспериментальных данных Р. Пенроуз и С. Хамерофф пришли к выводу, что большая совокупность тубулинов и демонстрирует объективную редукцию, ответственную за ряд принципиально важных механизмов сознания[360]
. Другими словами, решение этой сверхзадачи современной науки на основе представления о коллективном поведении, о выделении параметров порядка, самоорганизации и других подходов нелинейной динамики свидетельствует о том, что применение технологий управления поведением человека оказывается весьма ограниченным.

Границы и возможности управления сложноорганизованным социумом и невероятно многомерным в своем поведении индивидом задаются объективными условиями, которые выражены в существовании фундаментальных социальных констант. Последние введены в социальную философию по аналогии с фундаментальными физическими константами (постоянная Планка, слабого и сильного взаимодействия, заряда электрона и пр.)[361]
. Если фундаментальные физические константы обуславливают устойчивость связанных состояний от атомных ядер и атомов до звезд и галактик, то фундаментальные социальные константы (численность занятых в управлении должно составлять не более 20% трудоспособного населения, лиц девиантного поведения не должно превышать 10%, численность элиты должна быть равна 3% населения и пр.) определяют фиксированность социальных структур в цивилизационной системе. Понятно, что эти основные параметры социальности детерминированы типом производства, общественного и экзистенциального устройства и достаточно стандартны. «Вычленяя крайности, получим либо дисциплинарный, либо инициирующий социум с соответственными способами поддержания жизни: - производство: контингентированность – самостимулированность; - гражданственность: казарменность – гарантированность свободы; - жизнесфера: отчужденность – самореализованность»[362]
. Необходимо иметь в виду, что в современном обществе наблюдается тенденция к росту преступности во всем мире – общество загнало себя в криминальный капкан. Выход, по мнению специалистов состоит «в расширении и углублении социально-правового контроля над противоправным поведением»[363]
. Таким образом, такая фундаментальная социальная константа, как девиантное поведение человека, выраженное, в частности, в преступной деятельности, необходимо принимать во внимание. В целом эти фундаментальные социальные константы с необходимостью должны учитываться в процессе управления социумом и индивидом.

Концепция интегрального управления социокультурными процессами и поведением индивида немыслима без учета философского осмысления резонансной связи человека и окружающего его мира природы и общества. Ведь установленное наукой единство человека и природы (и общества как одного из специфических состояний природы) проявляется в их резонансной связи. Это единство объясняет природу обращения информации в системе «организм—внешний мир», а также в системе «человек—внешний мир», ибо человек на биохимической основе процессов мозга моделирует явления внешнего мира. Человек представляет своеобразный и сложный резонатор, настроенный на внешний мир – природу и социум. Основанием для такого вывода служат многочисленные данные, накопленные современной наукой. Так, в молекулярной биофизике установлен следующий факт: «Информация в организме передается молекулами и ионами, она имеет химическую природу. Рецепция информации сводится к узнаванию молекул молекулами, она определяется их взаимодействиями»[364]
.

Как известно, химическая форма движения материи содержит в снятом виде физическую, поэтому молекула способна быть рецептором изменений внешней физической среды. Электрические и магнитные поля, свет, звук, тепло и т. п., воздействуя на химическую молекулу, оставляют определенный след, который влияет в дальнейшем на ее физическое или химическое поведение. Не теряя своей индивидуальности, она становится носителем информации о внешнем мире, фиксируя ее в виде возбуждения, поляризации, конформационного поворота. Эта информация затем передается в последующих взаимодействиях с другими молекулами. Физические поля дают возможность для дистантной передачи молекулярной информации.

Особую роль играет в этом процессе акцептирование состояния одной молекулы другой на расстоянии посредством различных форм резонансного возбуждения. Такое резонансное возбуждение может иметь, в частности, электромагнитную природу и лежать в основе фотохимического «восприятия» колебаний одной молекулы другой, т. е. фактически лежит в основе восприятия цвета. Адекватность восприятия цвета основана на том, что связанные с химической природой электромагнитные колебания излучателя А
вызывают резонансный ответ в молекуле рецептора В,
вызывая в ней и определенные химические сдвиги. Такой резонанс может иметь и акустическую природу[365]
. Аналогичного рода примеры можно привести из социальных и гуманитарных дисциплин; достаточно вспомнить популярность политиков, которая обусловлена тем, что они строили свои выступления перед аудиторией на основе резонансной связи с ее мыслями, настроениями и желаниями.

Концепция интегрального управления обществом и поведением индивида с необходимостью следует опираться также на социальную философию, дающую картину мира общественного бытия, которая должна «включать в себя также и познающего субъекта, причем делать это двойственным образом - на коллективном и индивидуальном уровнях - через онтологизацию смыслопорождающих информационно-диалоговых коммуникативно-познавательных процессов». И далее особо подчеркивается тот момент, что «средством такого «включения» должна явиться синергетика»[366]
. Нужно также иметь в виду, что даже в качественном плане использовать принципы синергетики в области управления обществом следует только при наличии соответствующих условий. Дело в том, что синергетический подход в принципе един как для процессов в косной, так и в живой природе. Однако в живой природе, в частности, в обществе специфически проявляются психология людей, уровень их мышления, сознания. Здесь приходится иметь дело с ноосферным подходом к управлению обществом и поведением человека. Прежде всего, человек является разумным индивидом, чей мозг обладает такими высшими функциями, как сознание и самосознание. Благодаря им индивид создает множество моделей, позволяющих не только отображать реальную среду, но и конструировать несуществующие, воображаемые миры.

Весьма существенным является группа и особенно сообщество индивидов, содержащее десятки и сотни групп, причем элементами сообщества выступают группы. Интерес представляют сообщества, которые дифференцированы в силу широкого диапазона интересов и потребностей и гетерогенны (смешаны) из-за перераспределения функций. «Структура сообщества – иерархическая или смешанная, хотя на определенном уровне развития сообщество может иметь многосвязную структуру. Система сама определяет и изменяет свою структуру, поэтому является нестабильной и управляемой. В сообществе устанавливаются прямые и обратные связи между группами, а также между элементами разных групп. Разные стороны деятельности системы требуют разных признаков формирования разных групп, так что один вид деятельности имеет одну морфологию, а другой вид – другую. Многозначность морфологии оказывает определяющее влияние на функциональные и информационные свойства. Одни и те же лица могут входить в различные группы, выполняя в них различные функции. Многообразие морфологии создает большие возможности для использования ресурса системы. Обратные связи, существующие между группами, дополняются внутригрупповыми прямыми и обратными связями между лицами, входящими в различные группы. Общая сеть связей настолько сложна, что ее эффективное функционирование возможно только при наличии иерархии связей»[367]
. Данное описание сложнейшей структуры сообщества, взаимодействие которых образует сверхсложное общество, показывает необходимость философской концепции многозначности именно для интегрального
управления гетерогенным социумом и поведением индивида, носящей многоэтажный, многослойный, иерархический характер и принимающей во внимание взаимодействие различных уровней социальной иерархии. Следует также учитывать и наличие центральной проблемы концепции интегрального управления социумом и поведением индивида, которая состоит в том, что существует сознание индивида, включающее в себя наряду с уровнем рационального мышления также уровни нерационального мышления, эмоциональную сферу и область бессознательного.

Решение проблемы эффективного управления обществом и поведением человека прямым образом связано с неразрешенным до сих пор удовлетворительно сложнейшим вопросом философии, психологии, социологии, правоведения и т.д. о соотношении индивида и общества
. Упрощенное решение этой проблемы, как известно, заключается либо в абсолютизации индивида, тогда имеем индивидуализм с его хаосогенной деятельностью, либо в преувеличении роли общества с его жестки порядком, что влечет за собой подавление хаотической составляющей развития социума. Следует принимать во внимание целый ряд отношений индивида, а именно: интегро-дифференцирующая связь с этносом, интегральная связь с обществом (и человечеством), интегральная связь с биосферой (и космосом), интегро-дифференцирующая связь с культурой (и богом). Здесь связь индивида с биосферой (и космосом) означает, в частности, территориальный компонент, который следует принимать во внимание при построении системы управления[368]
. Такая модель взаимоотношений индивида с окружающей социальной и природной средой позволяет найти пути решения целого спектра социальных, экономических, политических, экологических и культурных проблем современного мира, в том числе и проблему оптимального управления обществом.

Не подлежит сомнению то обстоятельство, что человек является несущим элементом иерархической, многоуровневой конструкции сложноорганизованного общества. И к человеку, и к обществу применима проблема возможностей познания и управления ими, в том числе и выявления границ управления сложноорганизованным социумом и поведением человека. Определение границ управления системой социальных систем зависит от системы ценностей доминирующей сейчас техногенной цивилизации. В ней вся система ценностей подчинена установке на преобразование, трансформацию природы, а затем и общества, ориентирующейся на новейшую картину мира. В настоящее время «поиск путей развития цивилизации оказывается, подчеркивают В.С. Степин и Л.Ф. Кузнецова, - сопряженным с проблемой синтеза культур и формирования нового типа рациональности. В этой связи возникают вопросы о месте и роли картины мира в поисках новых мировоззренческих ориентаций, обеспечивающих возможность выживания человечества»[369]
. Такой картиной мира является выработанная в современном естествознании стохастическая, нелинейная и неопределенная (синергетическая) модель мира с ее метаморфозами «порядка из хаоса и хаоса из порядка».

Сейчас происходит ее «вторжение» в область социогуманитарного научного знания, что несет новые парадигмы, в том числе и новую интегральную концепцию управления жизнедеятельностью общества и человека. Это означает учет данной концепцией того существенного момента, что именно человек с его многомерной, многослойной и альтернативной природой выступает в качестве структурообразующего и системообразующего фактора цивилизации и культуры. Поскольку же природа человека представляет собою взаимопроникновение и взаимодействие порядка и хаоса, постольку социальная реальность развивается по двум программам - жесткой (ее и фиксирует ньютоновско-лапласовский детерминизм) и мягкой (она соответствует стохастической картине мира), что и показывает возможности и пределы управления историей. В пользу этого свидетельствуют труды многих мыслителей и ученых – от Аристотеля до Пригожина и Панина. И если И.Р. Пригожин, этот «поэт термодинамики» сформулировал положение «мир нестабилен», то наш соотечественник Д.Н. Панин показал значимость тезиса «мир - это маятник». Эти две формулы взаимосвязаны друг с другом, ибо они отражают одну и ту же действительность. Все известные нам системы (физические, химические, биологические, социальные, политические, экономические и пр.) подчиняются закону маятника, пульсации и вместе с тем они не могут избежать принципа нестабильности. Поэтому вполне понятно, что развитие человеческого общества в исторической ретроспективе и перспективе можно описывать жесткой, стабильной и мягкой, вариативной программами.

В рамках теории управления эвристическую роль играет идея, согласно которой система для своего нормального функционирования должна примерно на две трети применения быть жесткой программой и примерно на одну треть – мягкой программой. В общем данный интервал соотношения данных программ сам может изменяться в пределах от одной трети до двух третей мягкой программы. Достаточно привести в пример управление экономической деятельностью какой-нибудь акционерной компанией, когда управление значительно затруднено в случае отсутствия контрольного пакета акций (он, как известно составляет 51%). В качестве инструмента управления используется 25% блок-пакет, представляющий собой социальную условность и позволяющий не допускать принятия нежелательных управленческих решений (это примерно соответствует одной трети жесткой программы управления). В этом плане заслуживают внимание разработанные в отечественной науке «жесткие» и «мягкие» математические модели поведения социальных систем и социальных процессов – модели войны, управления, геополитики[370]
. В случае применения динамичного оптимума соотношения жесткой и мягкой программ управления многие биологические, технические, экономические, политические и другие системы получают возможность оптимального функционирования в стохастической среде и находит свое применение концепция интегрального управления обществом и поведением человека. Если принять во внимание весь изложенный выше материал, то можно получить описание данной концепции, приведенное во введении. Достоинство данной концепции интегрального управления социумом и поведением человека состоит в том, что она дает возможность использовать детерминистские подходы марксистской социологии и концепции стихийного развития общества западной социологии[371]
. Иными словами, она интегрирует в себе множество общесоциологических и частносоциологических законов функционирования и развития общества как целостной системы, описываемой философией спонтанности, что позволяет разрабатывать эффективные системы управления современным социумом.

концепция управление социум поведение

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ. ФИЛОСОФИЯ УПРАВЛЕНИЯ – ФИЛОСОФИЯ БЕЗОПАСНОСТИ

Существование современной цивилизации и перспективы ее развития как нелинейной системы в значительной мере зависит от поведения и деятельности человека. Ведь последний способен каким-то незначительным действием вызвать огромную флуктуацию в сферах природного, социального и персонально-человеческого начал, которые невзаиморедуцируемы и взаимопроникаемы, причем неизвестно, каким образом это может произойти. Иными словами, одной из особенностей современного общества является то, что в ряде существенных сфер жизнедеятельности общества риск выступает в качестве неотъемлемой части социальности, причем риск связан с принятием решений в процессе управления обшеством. Сейчас социальная философия и социология установили, что социум и каждый индивид находятся в зоне «риска» и что они его постоянно производят. Отсюда вытекает и совершенно новое отношение постиндустриального общества и современного человека к многочисленным проблемам, которые носят характер «мегариска» и требуют своего управленческого решения, так как имеют отношение к существованию нашей цивилизации. Можно сказать, что философия управления представляет собою философию безопасности.

Одним из таких мегарисков является страшная угроза роду Homo sapiens - надвигающаяся экологическая катастрофа. Она грозит изменить всю биосферу нашей планеты, что сделает ее непригодной для существования человеческой цивилизации. Наш мир - это мироцелостная система, где человек выступает в качестве ее регулятора; сам же регулятор должен быть ограничен в своих правах и свободах, чтобы выжило все человечество[372]
. Таким образом, потребности социума и его доминирующего начала - современного человека - с необходимостью требуют ограничения свобод и прав индивида, которые традиционно считаются атрибутами демократического общества, что в конечном счете ведет к переустройству социума.

Решение глобальной экологической проблемы можно найти на путях древнекитайской философии управления, выраженной в особенностях прометеевского характера автохтонной цивилизации, зафиксированного в центральной категории китайского мышления – Дао, связанного с категориями Ян и Инь– бинарных категорий. Прометеевское Дао (естественный ход вещей) выражает целостный характер космического и социального порядка. Это Дао получает свою конкретизацию в прометеевском сакральном порядке, представляющем собой ансамбль культовых обычаев, или ли
, поэтому прометеевская деятельность здесь является моральной, нравственной деятельностью. Дао выступает своего рода этикетом природного и социального мира, представляет собой высший символ китайского прометеизма, который утверждает гармоничное единство человека и природы. Данное единство нашло свое наиболее полное выражение в конфуцианской этике, созданной Конфуцием – этим мастером прометеевского этикета. «Конфуций первым в Китае, - подчеркивает В.В. Малявин, - четко сформулировал смысл нравственной ответственности человека перед самим собой и перед обществом… Согласно Конфуцию, рефлексия неизбежно моральна, ибо выявляет единую меру оценки всех явлений и определяет место человека в обществе»[373]
. В китайской прометеевской, или нравственной, цивилизации человек приоритетом считал интересы общества и стремился к гармоническому единству с природой.

В связи с тем, что для выживания человечества необходим принципиально новый ценностно-нормативный базис цивилизации, следует использовать прометеевский дух китайской цивилизации, исходящей из нравственных ценностей, нацеленных на достижение гармонического единства природы и человека. Сейчас весьма остро стоит дилемма – деградация человека и исчезновение его как биологического вида в силу развития до крайностей прометеевского характера техногенной европейской цивилизации или переход к новому способу производства материальных благ. Последний «должен будет базироваться на принципе: от природы берется только самый минимум – солнечная энергия»[374]
, т.е. производство должно быть безотходным. Иными словами, новый способ производства должен строиться по модели природы, которая в своей основе имеет органицистскую философию Дао, т.е. ее она должна входить в качестве компонента в философию безопасности.

Адекватную действительности философию безопасности как философию управления социумом и поведением человека можно построить только тогда, когда будет сформировано саморегулирующееся общество. Для этого следует соблюсти несколько фундаментальных условий, неразрывно связанных с сердцевиной человеческого бытия. Первое условие – это всеобщий характер труда как обмена веществ с природой, как «силы природы» (Маркс), в котором в «снятом» виде сконцентрированы механизм и химизм (вспомним мысль В.И. Вернадского о том, что культура есть свободная биогеохимическая энергия). Вся современное управление обществом детерминировано господством капитала, деспотичного по своей природе и задающего технологии управления деятельностью социума и индивида. Общественный труд у Маркса, на что обратил внимание в беседе со мной Ю.А. Жданов, является не физическим, а физиологическим
усилием, включающим в себя интеллектуальные и информационные технологии и создающим стоимость. Последняя представляет собою отражение всеобщего общественного труда, а капитал – отчуждение этой стоимости. Преодоление господства капитала в качестве отчужденной силы, довлеющей над обществом и человеком, является необходимым условием перехода общества в состояние саморегуляции.

Второе условие состоит в том, что технология как природная сила жестко детерминирует развитие общества, тогда как экономика тоже жестко регламентирует поведение социума. Эти технология и экономика должны быть адекватны природе человека, представляющей собою единство и взаимопроникновение порядка и хаоса и имеющей альтернативный характер. Эта адекватность означает, что в функционировании общества преимущество отдается информационной технологии и экономике, сопряженным с нелинейными закономерностями эволюционирующей природы и развивающейся культуры.

Третье условие заключается в осуществлении принципа социальной справедливости, представляющее собою сердце гуманистической парадигмы человеческого развития. В свое время Гегель подчеркивал следующую фундаментальную мысль: «У человека с привилегиями в сознании чувство справедливости вытесняется выгодой». Она имеет прямое отношение к философии безопасности как философии управления. Известно, что государство, подобно обществу, носит всеобщий характер, что необходимо для управления социокультурными процессами. Когда государство становится частным делом (приватизируется, говоря современным языком), тогда оно распадается, что и происходило в России 90-х годов XX столетия. Реализация социального принципа справедливости означает достижение безопасности социума, обеспечение устойчивого развития общества, качественного роста экономики и демократизацию общественной жизни. Осуществление всех этих фундаментальных условий вполне достаточно для перехода от современного капитализма к саморегулирующемуся обществу, где снимаются жесткие регламентации, что обеспечивает тождество философии безопасности и философии управления.

[1]
См. Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. М., 2000; Тимофеев Т.Т. Вызовы XXI века и дебаты об альтернативах // Полис.1999. № 6.

[2]
См. Современное управление. Энциклопедический справочник / Под ред. Д.Н. Карпухина, Б.З. Мильнера. М., 1997. Т. I. Разд. 4.

[3]
См. Тарасова Н.Н. От приказа к мотивации: новые принципы управления // Полис. 1993. № 2. С. 181.

[4]
Журавлев П.В., Кулапов М.Н., Сухарев С.А. Мировой опыт в управлении персоналом. М., Екатеринбург. 1998. С. 43.

[5]
Макгрегор Д. Человеческий фактор и производство // Социс. 1995. № 1. С. 146.

[6]
Смирнов Э.А. Новая философия управления // Аудитор. 1996. № 5. С. 14.

[7]
См. Румянцев В. Управление: проблемы и решения // Проблемы теории и практики управления. 2000. № 1.

[8]
Там же.

[9]
Степин В.С. Философия на рубеже веков // Вестник Российской академии наук. 1997. Т. 67. № 5. С. 389.

[10]
Дятлов С.А. Принципы информационного общества // Информационное общество. 2000. № 2. С. 79.

[11]
См. Мясникова Л. Глобализация экономического пространства и сетевая несвобода // Мировая экономика и международные отношения. 2000. № 11. С. 3.

[12]
См. Китайская философия. Энциклопедический словарь. М., 1994. С. 5.

[13]
См. Юнсян Лу. Эра наукоемкой экономики // Вестник российской академии наук. 2000. Т. 70. № 4; Мильнер Б. Управление знаниями – вызов XXI века // Вопросы экономики. 1999. № 9.

[14]
Штер Н. Мир из знания // Deutschland. Политика, культура, экономика и наука. 2001. № 1. С. 44.

[15]
Жданов Ю.А. Становление ноосферы – фазовый переход? // Известия вузов. Северо-Кавказский регион. Естественные науки. 1994. № 1-2. С. 6-7.

[16]
См. Колосов В.А., Мироненко Н.С. Геополитика и политическая география. М., 2001; Могилевкин И. Фактор времени в политике России и других держав // Мировая экономика и международные отношения. 1997. № 11.

[17]
См. Азимов А. Выбор катастроф. М., 2000; Алешенков М.С. Основы комплексной безопасности ноосферных систем, их объектов и субъектов. М., 2000.

[18]
См. Deakin M.A.B. Applied catastrophe theory in the social and biological sciences // Bull. OfMath. Biology. 1980. Vol. 42. P. 647-679.

[19]
Современная прикладная теория управления / Под ред. А.А. Колесникова. М.-Таганрог. 2000.Часть 1. С. 3.

[20]
Достоевский Ф.М. Зимние заметки о летних впечатлениях // Достоевский Ф. Искания и размышления. М., 1983. С. 189.

[21]
Налимов В.В., Дрогалина Ж.А. Реальность нереального. М., 1995. С. 16.

[22]
Емельянов В.В. Древний Шумер. Очерки культуры. СПб., 2001. С. 52.

[23]
См. Стариков Е.Н. Общество-казарма от фараонов до наших дней. Новосибирск. 1996; Зиновьев А.А. На пути к сверхобществу. М., 2000.

[24]
Правоторов Г.В. Зоопсихология для гуманитариев. Новосибирск. 2001. С. 165.

[25]
Там же. С. 168.

[26]
Хайнд Р. Поведение животных. М., 1975. С. 188.

[27]
Электромагнитные поля в биосфере / Ред. Н.В. Красногорская. М., 1984. Т. 1. С. 121.

[28]
Там же. С. 122.

[29]
Кипятков В.Е. Мир общественных насекомых. Л., 1991. С. 160-161.

[30]
Эткинс П. Молекулы. М., 1991. С. 161.

[31]
Кипятков В.Е. Указ. соч. С. 161-162.

[32]
Там же. С. 162.

[33]
Там же. С. 163.

[34]
Там же. С. 164.

[35]
Там же. С. 168.

[36]
Там же. С. 169.

[37]
Там же.

[38]
Там же. С. 170.

[39]
См. Там же. С. 171.

[40]
См. Там же. С. 171-182.

[41]
Там же. С. 181.

[42]
Там же. С. 182.

[43]
См. Тинберген Н. Социальное поведение животных. М., 1993. С. 102.

[44]
См. Кипятков В.Е. Указ. соч. С. 201.

[45]
См. Аристотель. Политика // Сочинения в 4-х томах. М., 1983. Т. 4; История политических и правовых учений. М., 1996. С. 58-63.

[46]
Кипятков В.Е. Указ. соч. С. 202.

[47]
Там же. С. 212-213.

[48]
Там же. С. 214.

[49]
Там же. С. 352.

[50]
См. Крушинский Л.В. Биологические основы рассудочной деятельности. М., 1986. Подробно об этом идет речь в следующем труде по зоопсихологии: Зорина З.А., Полетаева И.И. Зоопсихология. Элементарное мышление животных. М., 2001.

[51]
См. Правоторов Г.В. Указ. соч. С. 47; Вилли К., Детье В. Биология. М., 1974.

[52]
Кипятков В.Е. Указ. соч. С. 365.

[53]
Cм. Ловрет Ф. Дж. Путь и сила. Секреты японской стратегии. К., 2000; Слотердайк П. Критика цинического разума. Екатеринбург. 2001.

[54]
Кипятков В.Е. Указ. соч. С. 370.

[55]
Там же. С. 378.

[56]
См. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. М., 1986.

[57]
Малявин В.В. Китайская цивилизация. М., 2000. С. 121.

[58]
Китайская философия. Энциклопедический словарь. С. 5.

[59]
Эра царствующих богов: 3000-1500 гг. до н.э. / Пер с англ. В. Мартова. М., 1998. С. 149.

[60]
Там же. С. 150.

[61]
См. Granet M. Cywilizacja chinska. W., 1983. S. 356.

[62]
Малявин В.В. Указ. соч. С. 105.

[63]
Там же. С. 108.

[64]
Вполне понятно, что покушения на незыблемый порядок мирового организма в Китае карались весьма жестоко, любые робкие выступления против государственной системы управления безжалостно подавлялись.

[65]
Богуславский Л.И. Жидкокристаллические структуры в биологических системах // Жидкие кристаллы. М., 1979. С. 249.

[66]
Эра царствующих богов: 3000-1500 гг. до н.э. С. 150.

[67]
Малявин В.В. Конфуций. М., 1992. С. 26-27.

[68]
См. Досократики. Мн., 1999.

[69]
Васильев Л.С. Проблемы генезиса китайской мысли. М., 1989. С. 51.

[70]
Конфуций. Лунь юй // Беседы и суждения Конфуция. СПб., 1999. VI,10.

[71]
Васильев Л.С. Указ. соч. С. 54.

[72]
Это удивительным образом перекликается с мыслью Гегеля, согласно которой «органический принцип есть свобода, состоящая в том, что правящее само является управляемым» (Гегель Г. Политические произведения. М,. 1978. С. 364).

[73]
Конфуций. Лунь юй. II, 3.

[74]
Там же. IV. 16.

[75]
Абаев Н.В. Чань-буддизм и культурно-психологические традиции в средневековом Китае. М., 1989. С. 27.

[76]
См. Стариков Е.Н. Указ. соч. С. 141.

[77]
Абаев Н.В. Указ. соч. С. 26-27.

[78]
См. Шуцкий Ю.К. Китайская классическая «Книга Перемен». СПб., 1992.

[79]
Малявин В.В. Указ. соч. С. 188.

[80]
Китайская философия. Энциклопедический словарь. С. 161.

[81]
Перед нами алгоритм знакопеременного управления, применяемый издавна в разных государствах; другое дело, что соотношение «кнута» и «пряника» является гибким, что оно выражает закон единства и борьбы противоположностей, зафиксированный в ядре мировых религий, что оно исходит из существования в структурах мозга человека зон «рая» и «ада».

[82]
Стариков Е.Н. Указ. соч. С. 141.

[83]
См. Шан Цзюнь Шу // Древнекитайская философия. М., 1973. Т. 2.

[84]
См. Китайская философия. Энциклопедический словарь. С. 162-163.

[85]
Малявин В.В. Указ. соч. С. 109.

[86]
Там же. С. 121.

[87]
Хань У. Жизнеописание Чжу Юаньчжана. М., 1980. С. 135.

[88]
Там же. С. 136.

[89]
Там же. С. 137.

[90]
Там же. С. 138.

[91]
Малявин В.В. Указ. соч. С. 107.

[92]
Жюльен Ф. Трактат об эффективности. М.-СПб., 1999. С. 28.

[93]
Мясников В.С. Антология хитроумных планов // Зенгер Х. Фон. Стратагемы. О китайском искусстве жить и выживать. М., 1995. С. 6.

[94]
ШульцТ. ИоаннПавел II. Мн., 2000. С. 577.

[95]
См. Danielou J., Marrou I. Historia Kosciola. W., 1984. T. I. S. 27-30.

[96]
Лозинский С.Г. История папства. М., 1986. С. 10.

[97]
См. Суворов Н. С. Об юридических лицах по римскому праву. Ярославль. 1886. С. 21.

[98]
См. Варьяс М.Ю. Краткий курс церковного права. М., 2001. С. 31.

[99]
См. Суворов Н.С. Указ. соч. С. 184.

[100]
См. Берман Г. Дж. Западная традиция права: эпоха формирования. М., 1994. С. 165.

[101]
Павлов А.С. Курс церковного прав. Сергиев Посад. 1902. С. 190.

[102]
Варьяс М.Ю. Указ. соч. С.31-32.

[103]
Тамже.

[104]
См. Danielou J., Marrou I. Op. cit. S. 190.

[105]
См. Там же.

[106]
Акты Вселенских Соборов - высших органов церковной власти - подписывались императорами, хотя их подпись лишь придавала этим актам государственную санкционированность и легитимацию, тогда как сами эти акты приобретали юридическую силу в рамках Церкви с момента подписания их епископами, участвовавшими в Соборах.

[107]
Берман Г. Дж. Указ. соч. С. 195.

[108]
Тамже.

[109]
Debre R. Le scribe: Genese du politiqe. P., 1980. P. 35.

[110]
Варьяс М.Ю. Указ. соч. С. 34.

[111]
Debre R. Op. cit. P. 97.

[112]
Ли Г.Ч. История инквизиции в средние века. СПб., 1911. Т. 1. С. 232-233.

[113]
Там же. С. 234.

[114]
Там же. С. 259.

[115]
Там же. С. 264.

[116]
Рейснер М.А. Проблемы социальной психологии. Ростов-на-Дону. 1925. С. 118.

[117]
Там же.

[118]
См. Сабатини Р. Торквемада. М., 1999. С. 188. См. также фундаментальный труд: CepicJ. Torkuemada. Poznan. 1986.

[119]
CepicJ. Op. cit. S. 167.

[120]
История в энциклопедии Дидро и Д’Аламбера. Л., 1978. С. 117.

[121]
См. Лозинский С.Г. Указ. соч. С. 246.

[122]
Самарин Ю.Ф. Сочинения. М., 1887. Т. 6. С. 69.

[123]
См. Великович Л.Н. Черная гвардия Ватикана. М., 1980.

[124]
См. Шульц Т. Указ. соч. С. 567.

[125]
Цительман Р. К обоснованию мотива «жизненного пространства» в мировоззрении Гитлера // Вторая мировая война. Основные тенденции. Результаты исследований. М., 1997. С. 441.

[126]
Раушнинг Г. Говорит Гитлер. Зверь из бездны. М., 1993. С. 184.

[127]
См. Соловьев Щ.Ф. Масонство. Словарь-справочник. М., 2001.

[128]
См. Мельников Д., Черная Л. Империя смерти: аппарат насилия в нацистской Германии. 1933-1945. М., 1997. Раздел «Идеология смерти»; GrunbergK. SS – czarnagwardiaHitlera. W., 1975. S. 107.

[129]
Коваль В.С. «Барбароссса»: истоки и история величайшего преступления империализма. К., 1982. С. 462.

[130]
Rosenberg A. Der Mythys des 20 Jahrhunderts. Munchen. 1935. S. 21.

[131]
См. Мельников Д., Черная Л. Преступник № 1. Нацистский режим и его фюрер. М., 1981. С. 239.

[132]
Деларю Ж. История гестапо. Смоленск. 1993. С. 113.

[133]
Hitler’stabletalk. 1941-44. L., 1953. P. 144.

[134]
Rauschning H. Hitler’s Speaks. L., 1933. P. 144.

[135]
Hitler A. Mein Kampf. Munchen. 1943. S. 317-318. Cм. Гитлер А. Моя борьба. 1992. С. 242-243.

[136]
Darre R.W. Das Baurntum als Lebensquel der nordischen Rasse. Munchen. 1938. S. 46-47.

[137]
См. Там же. C. 76.

[138]
См. Там же. С. 374.

[139]
См. Там же. С. 105.

[140]
См. Grunberg K. Op. cit. S. 92.

[141]
См. Мельников Д., Черная Л. Империя смерти. С. 147.

[142]
Бессонов Б. Фашизм: идеология, политика. М., 1985. С. 156.

[143]
Cм. Komar M. Czarownice I inni. Krakow. 1980. S. 137-146.

[144]
См. Там же. С. 138.

[145]
См. Pandey J. Authoritarianism // Seminar. New-Delhi. 1980. № 255. P. 12-15.

[146]
См. Желев Ж. Фашизм. Тоталитарное государство. М., 1991. С. 39-40.

[147]
См. Pandey J. Op. cit. P. 13.; Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. М., 1994.

[148]
Там же.

[149]
См. Ушаков Г.К. Пограничные нервно-психические расстройства. М., 1987. С. 71-72.

[150]
Komar M. Op. cit. S. 139.

[151]
Тамже. С. 143-144.

[152]
Calic E. Himmler et son empire. P., 1969. P. 247.

[153]
Cì. Kersten F. Totenkopf und Treue. Hamburg. 1953. S. 190.

[154]
Cм. Ackerman J. Heinrich Himmler als Ideologie. Gottingen. 1970. S. 198; Синицын А.Ю. Рыцари Страны восходящего солнца. История, традиции, оружие. СПб., 2001.

[155]
Shellenberg W. The Labyrint. Memoirs. N.Y., 1956. P. 15. В русском переводе утрачены некоторые тонкие нюансы: см. Шелленберг В. Мемуары. М., 1991. С. 36.

[156]
См. сноску 231 в кн.: GrunbergK. Op. cit. S. 109.

[157]
См. Там же.

[158]
Ackerman J. Op. cit. S. 68.

[159]
См. Там же. С. 70.

[160]
Бессонов Б. Указ. соч. С. 120.

[161]
См. Мельников Д., Черная Л. Империя смерти. С. 158-159.

[162]
Раушнинг Г. Указ. соч. С. 191.

[163]
См. Мельников Д., Черная Л. Империя смерти. С. 132.

[164]
Коваль В.С. Указ. соч. С. 283.

[165]
Там же. С. 286.

[166]
Геббельс Й. Последние записки. Смоленск. 1993.

[167]
См. Желев Ж. Указ. соч. С. 135 и далее.

[168]
Лаплас. Опыт философии вероятностей. М., 1908. С.9.

[169]
Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 36. С. 157.

[170]
Зиновьев А.А. О бюрократии в советском обществе // Квинтэссенция: Философский альманах. М., 1992. С.49; Зиновьев А.А. Коммунизм как реальность. М., 1994.

[171]
См. Шкаратан О.И., Радаев В.В. Правда этакратизма против мифа о социализме // Квинтэссенция: Философский альманах. М., 1992 и т.д.

[172]
См. Васильев Л.С. Феномен власти - собственности // Типы общественных отношений на Востоке в средние века. М., 1982.

[173]
Кордонский С.Г. Социальная структура и механизм торможения // Постижение.: Социология. Социальная политика. Экономическая реформа. М., 1989. С. 37-38.

[174]
Восленский М. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. М., 1991. С. 32.

[175]
Понеделков А.В. Политическая элита: генезис и проблемы ее становления в России. Ростов-на-Дону. 1995. С. 129.

[176]
Подробно об этом речь идет в: Зиновьев А.А. Указ. соч.; Кожурин Ф.Д. Процесс управления. М., 1988.

[177]
См. Понеделков А.В. Указ. соч. С. 127-128.

[178]
См. Синявский А.Д. Основы советской цивилизации. М., 2001. С. 101-102.

[179]
Зиновьев А.А. Гибель русского коммунизма. М., 2001. С. 30.

[180]
Подробно эти черты описаны в работе: Шкаратан О.И., Радаев В.В. Указ. соч. С. 106-110.

[181]
Зиновьев А.А. Гибель русского коммунизма. С. 29.

[182]
Кордонский С.Г. Указ. соч. С. 37.

[183]
Россия регионов: трансформация политических режимов / Общая редакция: В. Гельман, С. Рыженков, М. Бри. М., 2000. С. 68.

[184]
Шкаратан О. И., Радаев В.В. Указ. соч. С. 109.

[185]
Кузнецова Н.П. Экономический рост в историческом контексте. СПб., 1996. С. 47-48.

[186]
См. Там же.

[187]
Кордонский С.Г. Указ. соч. С. 38-39.

[188]
Там же. С. 39.

[189]
Ильин В.В., Панарин А.С. Философия политики. М., 1994. С. 92.

[190]
Там же. С. 93.

[191]
Кузнецова Н.П. Указ. соч. С. 48.

[192]
Кордонский С.Г. Указ. соч. С. 49.

[193]
Зиновьев А.А. Гибель русского коммунизма. С. 39.

[194]
Россия регионов. С. 73-74.

[195]
См. Касти Дж. Большие системы. Связность, сложность и катастрофы. М., 1982. С. 137-138.

[196]
См. Зиновьев А.А. Коммунизм как реальность. С. 343-347.

[197]
Зиновьев А.А. На пути к сверхобществу. С. 557.

[198]
Московичи С. Век толп. Исторический трактат по психологии масс. М., 1996. С. 75.

[199]
См. Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. М., 2000. Гл. 3; Тапскотт Д. Электронно-цифровое общество. К.-М., 1999.

[200]
Гирц К. «Насыщенное описание»: в поисках интерпретативной теории культуры // Антология исследований культуры. СПб., 1997. Т. 1. С. 173.

[201]
Гирц К. Влияние концепции культуры на концепцию человека // Антология исследований культуры. СПб., 1997. Т. 1. С. 127.

[202]
См. Carter A., Deutch J., Zelikow P. Catastrofic Terrorism // Foreign Affairs. 1998. November / December. P. 80-94; Mueleler J., Mueleler K. Sanctions of Mass Destruction // Foreign Affairs. 1999. May / June. P. 43-53.

[203]
В свое время Г. Гегель писал о том, что философия индивидуализма есть безумие: «В тех случаях, когда общественная природа людей не находит своего выражения и вынуждена искать выход в особенностях, она настолько искажается, что направляет всю свою силу на отделение от других и в утверждении своего обособления доходит до безумия» (Гегель Г. Политические произведения. М., 1978. С. 176).

[204]
Слотердайк П. Указ. соч. 2001. С. 65.

[205]
См. Волков Ю.Г., Поликарпов В.С. Интегральная природа человека. Ростов-на-Дону. 1994.

[206]
Фарсон Р. Менеджмент абсурда. К., 2001. С. 126.

[207]
Кастельс М. Указ. соч. С. 351.

[208]
См. Борхес Х.Л. Оправдание вечности. М., 1994.

[209]
Кастельс М. Указ. соч. С. 353.

[210]
Там же.

[211]
Скворцов Л.В. Указ. соч. С. 23.

[212]
Там же. С. 24.

[213]
Хейзинга Й. Homoludens. В тени алтаря. М., 1992. С. 9-10.

[214]
Там же. С. 21.

[215]
См. Контуры инновационного развития мировой экономки. Прогноз на 2000-2015 гг. / Под ред. А.А. Дынкина. М., 2000; Новая постиндустриальная волна на Западе. Антология / Под ред. В.Л. Иноземцева. М., 1999.

[216]
Бритков В.Б., Дубовской С.В. Информационные технологии в национальном и мировом развитии // Общественные науки и современность. 2000. № 1. С. 146.

[217]
Там же. С. 147.

[218]
См. Сакайя Т. Стоимость, создаваемая знанием, или история будущего // Новая постиндустриальная волна на Западе. М., 1999. С. 347.

[219]
Мильнер Б. Указ. соч. С. 109.

[220]
Моисеев Н. Информационное общество как этап новейшей истории // Свободная мысль. 1996. № 1. С. 80.

[221]
См. Штер Н. Мир из знания // Deutschland. Политика, культура, экономика и наука. 2001. № 1.

[222]
См. Маноха И.П. Человек и его потенциал. К., 1995. С. 67.

[223]
Кастельс М. Указ. соч. С. 349, 350-351.

[224]
См. Ильин И.П. Постструктурализм. Деконсрруктивизм. Постмодернизм. М., 1996. С. 212.

[225]
См. Бодрийяр Ж. Прозрачность зла. М., 2000; Ильин И.П. Постмодернизм от истоков до конца столетия; эволюция научного мифа. М., 1998.

[226]
Мясникова Л.А., Фрид М.И. Постмодерн коммерции. СПб., 2001. С. 48-49.

[227]
См. Бодрийяр Ж. Указ. соч. С. 11.

[228]
Мясникова Л.А., Фрид М.И. Указ. соч. С. 49.

[229]
Хакен Г. Информация и самоорганизация; макроскопический подход к сложным системам. М., 1991. С. 53.

[230]
Скворцов Л.В. Информационная культура как условие выживания человечества // Проблемы глобальной безопасности. М., 1995. С. 26.

[231]
Практика глобализации: игры и правила новой эпохи / Под ред. М.Г. Делягина. М., 2000. С. 91-92.

[232]
Там же. С. 92.

[233]
Штер Н. Указ. соч. С. 42.

[234]
Там же. С. 43.

[235]
См. История мира. Древний мир. М., 2000; Солкин В.В. Египет: вселенная фараонов. М., 2001.

[236]
Штер Н. Указ. соч. С. 43.

[237]
См. Бек У. Общество риска.

[238]
Бритков В.Б., Дубовской С.В. Информационные технологии в национальном и мировом развитии // Общественные науки и современность. 2000. ¹ 1. С. 150.

[239]
Heicheilchelm F. An Ancient Economic History. Leiden. 1958. Vol. 1. P. 115-116.

[240]
См. Всемирная история. Бронзовый век. Минск. 1995.

[241]
Быченков В.М. Институты. М.,1996. С. 904.

[242]
Зиновьев А.А. На пути к сверхобществу. С. 571.

[243]
Емельянов В.В. Указ. соч. С. 281.

[244]
См. Эра царствующих богов. С. 26.

[245]
См. Великие мыслители Запада / Под ред. Я. Мак-Грила. М., 1997. С. 578, 622; Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 521-522.

[246]
См. Файоль А., Эмерсон Г., Тэйлор Ф., Форд Г. Управление - это наука и искусство. М., 1992.

[247]
См. Саймон Г. А., Смитбург Д.У., Томпсон В.А. Менеджмент в организациях. М., 1995. Сейчас эта дисциплина подробно излагается в следующей работе: Василенко И.А. Административно-государственное управление в странах Запада: США, Великобритания, Франция, Германия. М., 2000.

[248]
См. Санталайнен Т., Воутилайнен Э., Поренне П., Ниссинен Й. Управление по результатам. М., 1993.

[249]
Краткий философский словарь. М.,1994. С. 131.

[250]
См. Балабанов И.Т. Риск-менеджмент. М., 1996; Хохлов Н.В. Управление риском. М., 1999.

[251]
Друкер П. Эффективный управляющий. М., 1994. С. 7.

[252]
См. Ewald F. L’Etat Providence. P., 1986; Lau C.H. Risikodiskurse // Soziale Welt. 1988. Bd. 3. S. 418-436.

[253]
Кунц Г., О’Доннел С. Управление: системный и ситуационный анализ управленческих функций. М., 1981. С. 28, 61.

[254]
Князева Е. Н. Случайность, которая творит мир // В поисках нового миропонимания: И. Пригожин., Е. и Н. Рерихи. М., 1991. С. 23.

[255]
Prigogine I. L’ordre par fluctuations et le systeme social // L’ idee de regulation dans les sciences. P., 1977. P. 186.

[256]
Кайтуков В.М. Эволюция диктата. М., 1991. С. 7.

[257]
Панарин А.С. Философия политики. М., 1996. С. 21.

[258]
См. Prigogine I. Op. cit.

[259]
Князева Е.Н. Указ. соч. С. 28.

[260]
См. Бек У. Общество риска; Василькова В.В. Порядок и хаос в развитии социальных систем. СПб., 1999.

[261]
См. Хиценко В.Е. Эволюционный менеджмент // Менеджмент в России и за рубежом. 2000. № 1.

[262]
См. Петерс Э. Хаос и порядок на рынках капитала. М., 2000. Раздел 16.

[263]
См. Пайтген Х.-О., Рихтер П.Х. Красота фракталов. М., 1993.

[264]
См. Шевелев И.Ш., Марутаев М.А., Шмелев И.П. Золотое сечение. М., 1990; Поликарпов В.С. Современные проблемы науки. Ростов-на-Дону – Таганрог. 2000. С. 113-118.

[265]
См. Аршинов В., Редюхин В. Синергетическая парадигма в контексте проблем регионального управления и устойчивого развития России // Городское управление. 1998. № 4.

[266]
Малявин В.В. Сумерки Дао. М., 2000. С. 44.

[267]
Капра Ф. Дао физики. СПб., 1994. С. 198.

[268]
См. Григорьева П. Синергетика и Восток // Синергетическая парадигма. М., 2000. С. 240-241; Вейлл П. Искусство менеджмента. М., 1993. Гл. 12.

[269]
Современный философский словарь / Под ред. В.Е. Кемерова. М., Бишкек, Екатеринбург. 1996. С. 26-27.

[270]
См. Дмитренко Г. Концепция антропосоциального управления обществом // Проблемы теории и практики управления. 1998. № 2.

[271]
Там же. С. 64.

[272]
Там же. С. 64-65.

[273]
Там же. С. 65.

[274]
См. Токарев В. Гипотеза о новой парадигме управления // Проблемы теории и практики управления. 2001. № 3.

[275]
Токарев В. Указ. соч. С. 48.

[276]
Там же. С. 48-49.

[277]
Мартин Г.-П., Шуман Х. Западная глобализации: атака на процветание и демократию. М., 2000. С. 20.

[278]
Паркинсон К.Н., Растомджи М.К., Сапре С.А. Эти невероятные японцы. М., 1992. С. 35.

[279]
См. Экк К.Д. Знание как новая парадигма управления // Проблемы теории и практики управления. 1998. № 2.

[280]
Там же. С. 68.

[281]
Современное управление. 1997. Т. I. 1-74.

[282]
Паркинсон К.Н., Растомджи М.К., Сапре С.А. Указ. соч. С. 35-36.

[283]
Журавлев П.В., Кулапов М.Н., Сухарев С.А. Указ. соч. С. 91.

[284]
Там же.

[285]
Судзуки Д. Основы дзэн-буддизма // Дзэн-буддизм. Бишкек. 1993. С. 23.

[286]
Синицын А.Ю. Указ. соч. 294.

[287]
Скворцов Л.В. Информационная культура как основа выживания человечества // Проблемы глобальной безопасности. М., 1995. С. 23.

[288]
Волков Ю.Г., Поликарпов В.С. Человек. Энциклопедический словарь. М., 1999. С. 142.

[289]
Там же. С. 222.

[290]
См. Вютрих Х.А. Виртуализация как возможный путь развития управления // Проблемы теории и практики управления. 1999. № 5.

[291]
См. Носов Н. Перспективы виртуальной цивилизации // Almamater. 1997. № 6.

[292]
См. Кречман Д.Л., Пушков А.И. Мультимедиа своими руками: семь шагов в мир мультимедиа. СПб., 1999.

[293]
Романовский Н.В. Интерфейсы социологии и киберпространства // Социс. 2000. № 1. С. 16-17.

[294]
Носов Н.Н. Указ. соч. С. 15.

[295]
Горюнов И. Формула совести // Поиск. 2000. № 44. 3.11. С. 4.

[296]
Там же.

[297]
См. Панарин И.Н. Информационная война и Россия. М., 2000.

[298]
Горюнов И. Указ. соч. С. 4.

[299]
Сорос Дж. Алхимия финансов. М., 1996. С. 49.

[300]
Там же. С. 51.

[301]
См. Поликарпов В.С. Время и культура. Х., 1987.

[302]
См. Вильгельм Р., Вильгельм Г. Понимание «И цзин»: Сборник. М., 1998.

[303]
См. Авени Э. Империи времени. К., 1998; Савельева И.М., Полетаев А.В. История и время. В поисках утраченного. М., 1997.

[304]
Макиавелли Н. Сочинения. СПб., 1998. С. 408.

[305]
См. Вико Дж.Основания новой науки об общей природе наций. М.-К., 1994.

[306]
См. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. СПб., 1995.

[307]
См. Шпенглер О. Закат Европы. Мн.-М., 2000.

[308]
См. Яковец Ю.В. История цивилизаций. М., 2000.

[309]
Например, на основе модели цикличности экологической динамики локальных цивилизаций очерчены перспективы их экологического взаимодействия (См. Яковец Ю.В. Глобализация и взаимодействие цивилизаций. М., 2001. С. 100-105), что необходимо учитывать в стратегическом управлении обществом и природой.

[310]
Григорьева Т.П. Японская художественная традиция. М., 1979. С. 101.

[311]
См. Сорокин П. Социальная и культурная динамика. СПб., 2000.

[312]
Бродель Ф. История и общественные науки. Историческая длительность // Философия и методология истории. М., 1977. С. 138.

[313]
Мальро А. Голоса безмолвия // Писатели Франции о литературе. М., 1978. С. 291.

[314]
Cм. Fraser J.T. The Voice of Time. N.Y., 1966.

[315]
См. Kubler G. Ksztalt csasu. W., 1970.

[316]
См. История мирового искусства. М., 1998.

[317]
См. Valles S., Eckartsberg R. The Metaphors of Consciousness. N.Y., 1980.

[318]
Цит. по: Santargangeli P. Ksienga labirynta. W., 1982. S. 379.

[319]
См. Василюк Ф.Е. Психология переживания. М., 1984.

[320]
Там же. С. 97.

[321]
Наэм Дж. Психология и психиатрия в США. М., 1984. С. 115.

[322]
Василюк Ф.Е. Указ. соч. С. 111.

[323]
Там же. С. 132.

[324]
Там же. С. 144.

[325]
См. Poppel E., Edingshaus A-L. Mozg – tajemniczy kosmos. W., 1998. S. 174-175.

[326]
См. Волков Ю.Г., Поликарпов В.С. Человек. Энциклопедический словарь. М., 2000. С. 454-456; Васильев В.С. У времени в плену. Российские реалии и теория Г. Беккера // США: экономика, политика, идеология. 1996. № 4.

[327]
Кастельс М. Указ. соч. С. 399.

[328]
См. Волков Ю.Г., Поликарпов В.С. Человек. С. 454.

[329]
Кастельс М. Указ. соч. С. 429.

[330]
Суарес Эспинель А. Особенности философской мысли инков // Вопросы философии. 1997. № 3. С. 133.

[331]
См. Там же. С. 136.

[332]
Кастельс М. Указ. соч. С. 429.

[333]
Известный предприниматель Б. Гейтс считает, что совершенствование управлением информации является частью стратегии успеха, что дает возможность на уровне корпорации иметь объективную картину ее деятельности. Это позволяет обращать плохие новости в хорошие, побеждая тем самым своих конкурентов (См. Гейтс Б. Бизнес со скоростью мысли. М., 2001. Раздел III).

[334]
Скворцов Л.В. Указ. соч. С. 25.

[335]
См. Анисов А.М. Время и компьютер. Негеометрический образ времени. М., 1991.

[336]
Медведев Ф.А. Лузин о неархимедовом времени // Историко-математические исследования. М.,1993. Вып.34. С. 108.

[337]
Уитроу Дж. Естественная философия времени. М., 1964. С. 150.

[338]
Медведев Ф.А. Указ. соч. С. 123.

[339]
Ахундов М.Д. Концепции пространства и времени: истоки, эволюция, перспективы. М., 1982. С.173.

[340]
См. Малинецкий Г. Хаос: тупики, парадоксы, надежды // Компьютерра. 1998. № 47. С. 25-26; Малинецкий Г.Г., Потапов А.Б. Современные проблемы нелинейной динамики. М., 2000. Гл. 14.

[341]
См. Сорос Дж. Указ. соч.

[342]
Малинецкий Г. Указ. соч. С. 26.

[343]
См. Аршинов В.И. Синергетика как феномен постнеклассической науки. М., 1999.

[344]
См. Филиппов А.Ф. Социология и космос // Социо-Логос. М., 1991.

[345]
Интервью с Франсуа Миттераном // Курьер ЮНЕСКО. 1989. Июль.

[346]
Лем С. Модель культуры // Вопросы философии. 1969. № 8. С. 51-52.

[347]
См. Шейкин А.Г. Семиотическая культура // Культурология.XX век. Словарь. СПб., 1997. С. 405-406.

[348]
См. Налимов В.В. Разбрасываю мысли. В пути и на перепутье. М., 2000.

[349]
См. Лем С. Указ. соч. С. 52.

[350]
См. Bear M.F., Connors B.W., Paradiso M.A. Neuroscience. Exploring the Brain. L. a. etc. 1996.

[351]
Малинецкий Г.Г., Потапов А.Б. Указ. соч. С. 18.

[352]
См. Хьюбел Д., Стивенс Ч., Кэндел Э. и др. Мозг. М., 1984.

[353]
Малинецкий Г.Г., Потапов А.Б. Указ. соч. С. 18.

[354]
См. Веденов А.А. Математическое моделирование элементов мышления. М., 1988; Кащенко С.А., Майоров В.В., Мышкин И.Ю. Исследования колебаний в кольцевых нейронных системах // Доклады РАН. 1993. Т. 333. № 5. С. 594-597;Уоссермен Ф. Нейрокомпьютерная техника. М., 1992.

[355]
Cм. Соар Р.И. Вычислимо перечислимые множества и степени. Казань. 2000.

[356]
См. Penrose R. Shadows of the Mind. Vintage. 1995.

[357]
Малинецкий Г.Г., Потапов А.Б. Указ. соч. С. 20-21.

[358]
Там же. С. 21.

[359]
См. Penrose R. Op. cit.

[360]
См. Левкович-Маслюк Л.И. Физическая личность // Компьютерра. 1997. № 40. 13.10.

[361]
См. Ильин В.В., Панарин А.С. Указ. соч. С. 28.

[362]
Там же. С. 28.

[363]
Лунеев В.В. Преступность XX века. Мировой криминологический анализ. М., 1999. С. 475. На Западе борьба с преступностью представляет собою целую индустрию (См. Кристи Н. Борьба с преступностью как индустрия. Вперед к Гулагу западного образца? М., 1999).

[364]
Волькенштейн М.В. Молекулярная биофизика. М., 1975. С. 35.

[365]
См. Там же. С. 286, 323.

[366]
Аршинов В., Свирский Я. Философия самоорганизации. Новые горизонты // Общественные науки и современность. 1993. N 3. С.70.

[367]
Дружинин В.В., Конторов Д.С. Проблемы системологии. М., 1976. С. 137.

[368]
См. Бабурин В.Л.. Мазуров Ю.Л. Географические основы управления. М., 2000; Основы современного социального управления / Под ред. Иванова В.Н. М., 2000. С. 11.

[369]
Степин В.С., Кузнецова Л.Ф. Научная картина мира в культуре техногенной цивилизации. М., 1994. С. 228.

[370]
См. Арнольд В.И. «Жесткие» и «мягкие» математические модели. М., 2000.

[371]
См. Давидюк Г.П. Социологические законы // Социс. 2001. ¹ 6. С. 100.

[372]
См. Saage R. Utopia and Human Rights // Universitas. 1992. № 4. P. 255.

[373]
Малявин В.В. Китайская цивилизация. С. 196.

[374]
Диченко М.Б. Жизнь без доллара или либерализм на пороге IIIтысячелетия. СПб., 1999. С. 164.