Идея социализма и марксизм

Владислав В. Яцкевич

История государства “СССР” завершилась, но осталось множество вопросов. И один из них состоит в следующем: а возможны ли социализм и коммунизм как реальные общественно-экономические формации в принципе? Ответ на данный вопрос полностью зависит от определения. Без определения исчезает предмет рассмотрения. Все зависит от того, какой смысл мы вкладываем в эти слова. В одном случае они означают утопию, а в другом - неизбежность. И во всех этих “случаях” мы не разобрались до сих пор, несмотря на то, что пытались (или только создавали видимость, что пытались) это сделать ”с научных позиций” на протяжении всех лет советской власти. Ни о каких критериях, признаках или принципах никто даже не упоминал. Слово ”наука” так и осталось заклинанием.

Заметим, что некоторые современные исследователи категорически настаивают на том, что нет необходимости в корректном определении социализма. Здесь, якобы, все очевидно и предельно ясно, здесь вполне достаточно интуитивного представления, которым владеют все люди. Согласиться с таким мнением никак нельзя. Вся история многочисленных революций свидетельствует о том, что их участники очень редко понимали друг друга. На протяжении всего ХХ столетия революционеры занимались пустопорожней говорильней о социализме, доказывая лишь отсутствие понимания предмета. Поэтому вполне закономерно их деятельность если и имела успех когда-либо, то лишь условно, временно.

Наука о социализме фактически не смогла стать таковой. Поэтому в массовом сознании социализм связывается с отсутствием частной собственности на средства производства, а коммунизм - с возможностью бесплатного получения материальных благ* . И это все. При этом труд и производительные силы рассматриваются как нечто второстепенное. Э
ти наивные и в высшей степени примитивные определения, рассчитанные прежде всего на непросвещенность умов пролетариев, составляют то единственное, что можно найти в так называемой “Теории научного коммунизма”. Сегодня уже давно нет тех пролетариев, а “теория” осталась той же самой убогой, “пролетарской”. Даже будучи отброшенной она все равно осталась последним словом, поскольку не было ее анализа и критики. Официальная наука до сих пор не внесла какой-либо ясности. Она молчит. Ее нет.

Слова “социализм” и “коммунизм” человечество употребляет не одну сотню лет. Но, к сожалению, до сего дня не сложилось общепринятого представления о том, что они означают. Есть лишь множество замечаний и суждений, которые не приведены в систему. До сих пор нет определений, пользуясь которыми в процессе общения, люди могли бы иметь в виду конкретное одно и то же. Многие “очевидные” понятия сегодня также туманны, как и до рождения Маркса. Его колоссальный авторитет не сослужил доброго дела в данном вопросе, а скорее наоборот. Марксисты-ленинцы, будучи “самыми верными последователями марксизма”, тоже решили ничего не уточнять. Есть множество сторонников социализма, но все они также не понимают друг друга, как строители Вавилонской башни в известной библейской легенде. Такое отсутствие взаимопонимания, например, в науке - недопустимо и невозможно.

Неразбериха по вопросам новой общественно-экономической формации наиболее существенно дала о себе знать в ХХ столетии, когда в разных странах стихийно были предприняты попытки строительства реального социализма по Марксу. Как известно, все они завершились плачевно. Этот результат говорит сам за себя. Он обусловлен прежде всего тем парадоксальным обстоятельством, что Маркс считался и считается самым авторитетным теоретиком социализма с одной стороны, а с другой - в его произведениях, наиболее известных широкому кругу читателей, дано представление о социализме, которое без преувеличения является путанным и противоречивым. К числу этих произведений относятся “Манифест коммунистической партии” и “Критика Готской программы”. Эти произведения, являющиеся прежде всего политическими и только во второй степени научными, принято считать источником определения социализма.

Удивительно, что Маркс не рассматривает идеи своих предшественников социалистов-утопистов таких, как Томас Мор, Сен-Симон, Фурье, Оуэн, Кампанелла. Более того, он даже в минимальной степени не анализирует примитивнейшие представления о социализме, берущие свое начало еще в раннем христианстве. У него нельзя найти исследования произведений его предшественников. Голословно утверждалось, что в идейном плане он совершил переход от утопии к науке. Но в строгом смысле, если нет анализа утопии, то нет и перехода.

Марксисты-ленинцы писали, что в произведениях социалистов-утопистов правильно отражены главные особенности социализма и коммунизма, но в отличие от Маркса они “не догадались” осуществить пролетарскую революцию. По мнению марксистов-ленинцев сущность социализма как общественно-экономической формации состоит именно в революции. И именно это составляет то главное научное открытие Маркса, которое лежит в основе всего исторического материализма.

Маркс почти также, как его предшественники, скорее декларирует идеи социализма, чем обосновывает их и выводит аналитически. В его творческие планы входило только обоснование необходимости вооруженного восстания пролетариата и революции, а что будет после нее, вероятно, для него было безразлично.

В общем плане в произведениях Маркса можно почерпнуть и подлинно научное представление о социализме, но оно дано фрагментарно в виде отдельных высказываний. Вероятно, автор специально затуманил сущность явления. Для того, чтобы постичь эту сущность читатель должен быть в состоянии совершить некоторый синтез, владея Гегелевским диалектическим методом. Марксовы научные аспекты социализма нелегко найти и привести в систему. Наука оказалась не на первом плане. А поэтому на поверхности осталось лишь туманное и по существу ненаучное определение. Именно это и было воспринято потомками.

В ХХ столетии были испытаны многие модели социализмов. Все их многообразие обусловлено схематичностью определений Маркса. Реальные социализмы Сталина, Мао-Цзе-Дуна, Ким-Ир-Сена, Фиделя Кастро, Муамара Каддафи, Броз Тито, Пол Пота и других коммунистических лидеров - это все разные “социализмы” с теми или иными особенностями. Но кроме этого уместно говорить о социализме Швеции, Германии и других стран Европы. По крайней мере есть такое мнение. В этих странах не было пролетарской революции. Все эти реальные случаи никак не укладываются в схему, описанную в “Манифесте”. Первые - по той причине, что все они “самостоятельно умерли” без всякой контрреволюции, не обладая какой-либо жизнеспособностью. Вторые - напротив, благополучно существуют, но они возникли эволюционно (вследствие конвергенции) без всякой революции и передела собственности.

После смерти Маркса всевозможные представления о социализме распределились между сторонниками принципиально научного подхода - с одной стороны, и сторонниками кардинальных революционных изменений - с другой. К числу первых относятся различные социал-демократические партии, признающие эволюционные изменения в обществе. К числу вторых - партии экстремистского идеалистического толка. Следует отметить, что в экстремизме крайне левое движение не отличается по сути от крайне правого.

В плане этих различий уместно обратить внимание на вполне очевидную упорядоченность. Мы обвиняли европейских социал-демократов в ревизионизме. В свою очередь ревизионистами называли нас представители китайской коммунистической партии, поскольку их социализм был более экстремистским, чем наш. В свою очередь последних обвиняли в ревизионизме соратники Пол-Пота. К этому уместно добавить, что во время гражданской войны в Испании приехавшие из разных стран коммунисты часто враждовали между собой все по тем же вопросам “коммунистической принципиальности”. Дело доходило до вооруженных стычек и расстрелов.

Во всей этой неразберихе Маркс, конечно же, виноват. Он создал величайший научный авторитет и сознательно заложил чудовищную теоретическую путаницу. Если есть жизнь в потустороннем мире, то, вероятно, он сейчас с удовлетворением потирает руки, будучи очень довольным собой.

Обратимся к представлению о социализме, которое можно получить, читая работу Маркса “Манифест коммунистической партии”.

Уважаемый читатель. Это произведение Вы конечно же читали. Но возьмите его в руки еще раз и прочтите вдумчиво, придирчиво, свободно без насилия со стороны какой-либо идеологии. При всей настойчивости и принципиальности, которая Вам только свойственна, определения социализма, соответствующего научным требованиям, Вы здесь не найдете. Более того, здесь Вы не встретите понятия “общественно-экономическая формация”.

А что же здесь есть? Прежде всего, обращают на себя внимание многочисленные нигилистические экстремистские призывы уничтожить частную собственность, эксплуатацию, буржуазию, капитал и многое другое. Правда, есть и уточнение: Маркс говорит, что капитал нужно не “уничтожить”, а “вырвать у буржуазии шаг за шагом ...”. Вероятно для того, чтобы уничтожить. Предполагается, что при социализме не должно быть капитала.

Идеей уничтожения частной собственности и капитала прониклись многие коммунистические лидеры. Наиболее ярким образцом среди них является руководитель красных кхмеров Пол-Пот, стремившийся построить социализм “с чистого листа” в Кампучии (Камбодже). За относительно короткий срок под его руководством было физически умерщвлено 3 миллиона человек населения при том условии, что все население составляло 8 миллионов. Он считал себя верным марксистом. Об этом в свое время сообщали все органы массовой информации. Но наши коммунисты предпочитают об этом молчать, хотя известно, что “нужно извлечь урок”.

На первых страницах “Манифеста” Маркс говорит о буржуазной революции как о прогрессивном явлении истории. Он обращает внимание на позитивные и негативные аспекты капитализма.

На следующих страницах явно доминируют политические аспекты. Здесь он отвечает на критику в адрес коммунистов, и таким образом знакомит читателя со своим представлением о коммунизме.

В разделе “Социалистическая и коммунистическая литература” Маркс рассказывает о всевозможных видах “социализмов”. Как не удивительно, но оказывается возможен “феодальный социализм” (реакционный) в виде критики буржуазии в памфлетах и пасквилях со стороны феодальной аристократии. Развивая данный подход, Маркс в частности пишет, что нет ничего легче, как придать христианскому аскетизму “социалистический оттенок”, поскольку христианство ратовало “против частной собственности, против брака”. “Христианский социализм, - это лишь святая вода, которою поп кропит озлобление аристократа”. Сущность социализма, оказывается, состоит только в идейной борьбе любого вида с буржуазией, а также в том, чтобы “ратовать за или против”. Оказывается, все очень просто. Любой уголовник, если он выступил в открытой печати с нападками на буржуазию, или если он ограбил частный магазин, должен быть зачислен в партию социалистов или коммунистов. Несостоявшихся предпринимателей Маркс тоже зачисляет в ту же партию - “Так возник мелкобуржуазный социализм”.

Далее Маркс переходит к “истинному” (немецкому) социализму. Таковым по его мнению следует считать публицистическую деятельность, выражающую “социалистические требования”. Не трудно видеть, что это не очень сильно отличается от “феодального социализма”.

Существуют представители буржуазии, желающие излечить общественные недуги, чтобы упрочить существование буржуазного общества. К их числу по мнению Маркса относятся “экономисты, филантропы, поборники гуманности, ...” и многие другие. “Этот буржуазный социализм разрабатывался даже в целые системы”. То есть, “консервативный, или буржуазный социализм” предполагает только обычную деятельность. С учетом этой разновидности социализма исчезает всякая его определенность.

Подчеркнем, что социализм по Марксу (если иметь в виду только “Манифест”) вообще не рассматривается как какая-либо общественно-экономическая формация. В этом произведении понятие “производительные силы” даже не упоминается. Множество различных смыслов на деле оборачивается полной бессмыслицей.

Следуя “логике” Маркса, можно предположить и обезьяний социализм, поскольку у обезьян нет частной собственности.

Вообще, есть все основания охарактеризовать “Манифест” как, мягко говоря, не совсем последовательное в научном отношении произведение. Исключение составляет только первая часть “Буржуа и пролетарии”, в которой Маркс аргументированно утверждает, что капитализм является прогрессивным явлением по сравнению с феодализмом. Но на этом наука и заканчивается. Произведение в целом состоит из деклараций и трудно для понимания. По этим причинам с его помощью многие миллионы коммунистов были введены в заблуждение. Работа Энгельса “Принципы коммунизма” обладает несравненно большими достоинствами, но ее было не принято упоминать.

Не трудно видеть, что источником заблуждений являются два следующих момента.

а) Под словом “социализм” имеется в виду и общественно-экономическая формация, и различного рода деятельность, направленная на подрыв основ буржуазного общества. Маркс не делает различия между тем и другим. Отсюда это многообразие различных смыслов.

б) В качестве сущности социализма Маркс склонен видеть отсутствие частной собственности на средства производства.

Но в его трудах можно найти множество высказываний, из которых следует, что эту сущность составляют не отношения собственности, а условия материального производства и состояние производительных сил. Маркс признает объективный ход истории, но вместе с этим силится показать, что социализм возникает по инициативе каких-то активистов, революционеров, игнорируя им же обнаруженные причинно-следственные связи и закономерности. Он пытается убедить в том, что без революционного толчка, без пролетарского потрясения социализм возникнуть не может.

При жизни авторов “Манифест” переиздавался более десяти раз без каких-либо изменений в его содержании. Но любой научный сотрудник знает, что всякое повторное издание научного труда обязательно сопряжено с переделкой, уточнениями и коррекцией. Похоже, что авторы принципиально не хотели что-либо уточнять. Энгельс признается в предисловии к немецкому изданию 1872 года: “Однако “Манифест” является историческим документом, изменять который мы уже не считаем себя вправе”[1]
[1].

Вот, оказывается, в чем дело. Они отстаивали высказанные ранее идеи, “делали историю”. То есть, они решили, что изложили нечто фундаментальное и незыблимое. Одно только это обстоятельство является серьезной предпосылкой догматизма.

Далее Энгельс пишет: “В 1847 г. под социалистами понимали двоякого рода людей”[2]
[2]. И далее: “Социализм означал в 1847 г. буржуазное движение, коммунизм - рабочее движение”[3]
[3]. И что же? Неужели в 1872 году т. е., спустя четверть века (и после издания первого тома “Капитала” !) классики не располагали более содержательными с научной точки зрения представлениями?

Конечно же при жизни Маркса понятие социализма углублялось и конкретизировалось. Это нашло отражение в его произведениях. Однако, он продолжал тиражировать свой “Манифест” с устаревшими определениями ничего не уточняя. Похоже, что еще и сегодня это произведение продолжает оставаться главным источником наших представлений о предпочтительных условиях социального бытия.

В заключение краткого обзора самого знаменитого произведения Маркса заметим, что любое определение социализма не состоятельно, если оно не учитывает уровень развития производительных сил и состояние свободы в обществе по сравнению с капитализмом.

Итак, “Манифест” - это небольшое по объему произведение (всего 30 страниц), состоящее из призывов и лозунгов, предназначенное для пролетариев, у которых не было ни желания, ни возможности заниматься научным анализом. После прочтения этого произведения в душе каждого из них должно вспыхнуть неугасимое пламя революции. У них должно возникнуть страстное желание ”уничтожать” и “экспроприировать экспроприаторов”. В этом состояла цель Маркса, главная цель, цель всей его жизни.

Во всех остальных произведениях он, конечно же, много внимания уделяет научному анализу, часто бывает беспристрастен и откровенен, излагая сущность. В научном плане у него много достижений. Но все это ему необходимо только для того, чтобы создать авторитет, с позиций которого можно было бы делать утверждения, не всегда имеющие оправдание в науке. В политике бывает необходимо делать утверждения в интересах только политики. Таким образом, занимаясь любым научным анализом или обобщением, он никогда не забывает о свей главной цели. Обобщая, он всегда пытается подвести основание под свои утверждения о неизбежности пролетарской революции. Наука оказывается в положении служанки. В этом плане наиболее характерным является первый том “Капитала”. Это произведение полно научного содержания и вместе с этим оно содержит множество утверждений, противоречащих науке.

Свои приоритеты в науке и в политике со всей определенностью Маркс выразил в статье “Критика Готской программы”. Здесь он “открыл свое лицо”. Статья была написана в 1875 году, т. е. спустя 28 лет после опубликования “Манифеста”. Она представляет собой критические замечания к проекту программы, создаваемой германской социалистической рабочей партии. Анализируя эту статью, не трудно видеть, что отношение Маркса к революции, к социализму и к коммунизму осталось тем же. Точнее говоря, по истечению без малого 30-ти лет его главные интересы продолжают оставаться политическими. Он чрезвычайно суров и придирчив к своим оппонентам (в частности, к Лассалю), проявившим склонность к оппортунизму. Даже те неточности, которые можно считать малозначащими оговорками, он критикует с суровой беспощадностью. Даже те фразы, которые, возможно, были позаимствованы у него же, он объявляет “ложными”. Здесь речь идет об организации политической борьбы, поэтому научные аспекты отброшены в сторону.

В предисловии Энгельс пишет, что в процессе редактирования этой статьи он вынужден был смягчить некоторые выражения и кое-где даже поставить многоточие.

Отношение Маркса к тем, кто без должного уважения относится к фактору борьбы, наиболее точно характеризуется словом “злость”. Так например, остро критикуя проект программы, он категорически настаивает на том, чтобы вместо выражения “освобождение труда” было записано “освобождение рабочего класса”[4]
[4].

“Освобождение труда” - это прежде всего сам (живой) труд и процесс его развития и как следствие этого - различные составляющие социального прогресса. Поскольку (по Гегелю) “труд приходит сам к себе”, то при этом он сам себя освобождает. “Свободный труд” - это труд, выбираемый свободно. Данное понятие полно глубокого смысла, состоящего в частности в том, что труд со временем должен утратить прямую зависимость от экономических условий. В связи с этим проблема освобождения труда - понятна, реалистична, актуальна, имеет научный смысл, видны пути ее разрешения.

В противоположность этому проблема “освобождения рабочего класса” ни одним из этих свойств не обладает. Она - чистейшей воды выдумка политиков, жаждущих потрясений. Она прежде всего предполагает политическую акцию, перерастающую в гражданскую война, уничтожающую все достижения. Такая акция сопряжена с рарушением сложившихся производственных отношений, и поэтому ведет только в историческое прошлое, но не к социализму.

Данный процесс в сущности не имеет цели. Точнее говоря, цель состоит в самом этом процессе и только. Здесь можно примитивно рассуждать об освобождении “из-под стражи”. Но сам же Маркс писал, что смысл свободы значительно шире и глубже непосредственного заключения в застенках, и этот смысл содержится в понятии “освобождение труда”. Маркс очень хорошо различал эти два понятия, но никогда их не сопоставлял и не анализировал, понимая, что анализ лишает его всякой аргументации.

“Освобождение рабочего класса” от чего? Возможно, от эксплуатации. Но что это значит, если обмен результатами труда с необходимостью сопровождается “присвоением чужого труда” и составляет о самое главное отношение в обществе? Нет ни малейшего сомнения в том, что Маркс хорошо все это знает. Здесь он явно настаивает на положении, с которым связана очевидная политическая выгода, но которое в сущности является ложным, противоречащим науке. Совершенно явно в данном вопросе он не стоит на позициях принципиальной науки.

“Освобождение рабочего класса” - что это что за проблема такая? Если даже физически истребить всех “эксплуататоров”, то это абсолютно ничего не решает, поскольку остается проблема производства материальных благ, проблема труда. Как говорит Энгельс, нужно “ ... есть, пить, иметь кров над головой ..”. Решение проблемы труда (как проблемы более широкой) обеспечивает решение и многих других проблем. Развитие труда устраняет эксплуатацию. Проблема же “освобождения рабочего класса” абсолютно бессодержательна, и она абсолютно ничего не решает. Это чистейшей воды авантюристический лживый лозунг.

Таким образом, принятие политической программы потребовало принятие решения принципиального характера. При этом Маркс категорически отверг научный подход и фактически потребовал заменить его ложным, фальшивым положением.

При этом он выразил свое жизненное кредо, которое прежде всего является политическим. Он сделал это весьма четко недвусмысленно: в политическом аспекте оно характеризуется как крайний экстремизм, в научном - антинаучное. Есть все основания утверждать, что он является родоначальником большевизма, а вся его наука (подлинная наука) в данном случае на стороне Лассаля.

Итак, в основу определения социализма и коммунизма Маркс-революционер положил отношение собственности. При социализме по его мнению частной собственности быть не должно. Но поскольку ни о какой иной форме собственности речь не идет, то все люди должны быть одинаково неимущими. Иными словами, все они должны быть одинаково бедными. О таком обществе мечтали только рабы христианских общин Древнего Рима. То есть, Маркс проповедует примитивный пещерный коммунизм, не имеющий отношения к социальному прогрессу.

Его убеждения разделяет его друг Энгельс: “Первобытный коммунизм не знал стоимости”[5]
[5]. Что такое “первобытный коммунизм”? Как это понимать? Как можно “светлое будущее” связывать с первобытным обществом? Это ли не абсурд? Это не просто не понятно, это возмутительно.

Завершая краткий обзор работ Маркса, наиболее известных массовому читателю, нельзя не обратить внимание на то, что они являются программными как для пролетариев, так и для самого автора. Их содержание исчерпывается следующей идеей: пролетарии должны объединиться, вооружиться и свергнуть капиталистический строй, “сломать старую машину”. Они должны уничтожить частную собственность, эксплуатацию и еще очень многое. А сам Маркс должен найти теоретическое оправдание этой революции и гражданской войне. Он должен найти такие аргументы, с точки зрения которых была ба очевидна необходимость кровопролития и массовых жертв.

С этой целью он погрузился в научные исследования, которыми занимался до конца своей жизни. Эта его деятельность была в высшей степени успешной. Его (совместно с Энгельсом) научные достижения составляют величайший вклад в мировую науку и культуру. Это было признано еще при его жизни. И сегодня в начале ХХI столетия Маркс является авторитетнейшим ученым. Современная социология, если из нее удалить Марксовы определения и результаты, не может быть состоятельной как наука.

Но! Не смотря на все это обосновать необходимость пролетарской революции так и не удалось. В строгом смысле далеко не каждое утверждение может быть логически выведено из положений, принятых в качестве аксиом. Настойчивости Маркса хватило до конца его жизни, но лозунги, сформулированные в “Манифесте”, так и остались лозунгами. В этом плане все его попытки оказались абсолютно безуспешными, если не считать искусных софистических конструкций, а также утверждений, противоречащих его же собственным определениям и иным утверждениям. Упрям был Маркс, и поэтому вынужден был допустить даже это.

Украинский эмигрант Василий Буряник в 1939 году издал в Канаде книгу за свой счет с характерным названием “Социалистический дурман”* .

Разброд в умах людей по поводу социализма, который возник после опубликования трудов Маркса, кроме слова “дурман” или иного подобного слова трудно назвать иначе. В этой книге насчитывается более двух десятков различных “социализмов”. Среди них - первобытный, спартанский, национальный, христианский, анархический, нигилистический, трудовой, цеховой, церковный, с королем и без короля. По свидетельству Буряника по всем этим вопросам спорили представители различных политических партий Англии и Канады в первые десятилетия ХХ века, т.е. после того, когда основные труды Маркса были широко известны.

Поскольку теоретическая мысль “продолжала работать”, то позже появились новые разновидности “социализмов”. А именно: “государственно-монополистический”, “плановый”, “рыночный”, “демократический” , “авторитарный”, “индустриальный”, “новый”, “научный”, “западный” и иные. Верхом всей этой нелепицы, конечно же, является “развитой социализм”.

В “Философском энциклопедическом словаре” в статье “Социализм” можно прочесть, что социализм - это 1) длительная фаза исторического развития ... 2) марксистско-ленинская теория ... 3) различные учения ... Данная статья весьма большая - приблизительно три страницы. В ней идет речь о социализме фактически в утопическом смысле, поскольку отсутствует материалистический подход, не рассматриваются конкретные факторы социального прогресса, не упоминаются термины “производительные силы”, “капитал”, “развитие труда”, “свобода” и многие другие, совершенно необходимые в данном случае. Странно, что нет упоминания о “развитом социализме”. В этом же словаре “коммунизм” - тоже три понятия. Напомним, что этот словарь издан в 1989 году[6]
[6].

Поэтому, когда говорят “социализм” или “коммунизм”, то трудно понять, о чем идет речь (и не только пролетариям). Подлинная наука избегает такой множественности определений одного и того же. Видимо, научные принципы в марксизме еще не стали необходимостью.

Таким образом, путаница, берущая начало в “Манифесте”, продолжается и по сей день. Основные понятия официального марксизма в конце ХХ столетия так и остались на уровне прошлого столетия. В вопросе о социализме мы продолжаем оставаться теми же “пролетариями”, для которых и было написано это произведение. До сих пор не нашелся аналитик, который бы смог внести ясность во всей этой путанице.

В 1990 году на страницах журнала “Вопросы философии” возникла дискуссия о социализме. В ней приняли участие философы, историки, политологи[7]
[7].

Никакой дискуссии собственно и не было. Докладчики просто выступили с некоторыми речами, не обращая внимания друг на друга. Никто из них не был нацелен на поиск истины и не рассчитывал на взаимопонимание. Они по инерции приняли участие в очередной конференции, в сущности не имея что-либо сказать. Никакого идейного взаимодействия, так свойственного науке, у них не было. Их ничто не объединяло.

Публикация этих выступлений документально свидетельствует о том, что в последний год существования государства СССР марксисты-ленинцы не располагали сколь-нибудь научным представлением о социализме. Наука так и не возникла. Дискуссия обнаружила абсолютное отсутствие философского профессионализма у выступающих.

Без преувеличения можно сказать, что данная дискуссия была итоговой и последней. Марксисты-ленинцы так ничего и не породили за все годы советской власти. Никакой школы они не составили. Любой читатель может в этом убедиться, взяв указанный номер журнала.*

В трудах классиков марксизма безусловно есть то содержание, которое соответствует требованиям науки, но оно, к сожалению, не на первом плане. Оно закамуфлировано революционными лозунгами настолько, что истина с большим трудом улавливается сознанием. Например, есть основания полагать, что философ-профессионал Александр Зиновьев, если и уловил эту истину, то лишь частично. Такое впечатление возникает после прочтения его книги “ Коммунизм как реальность. Кризис коммунизма”.

Итак, о чем книга ? Каждый читатель может убедиться в том, автор отождествляет социализм в Советском Союзе с социализмом вообще. Он является сторонником социализма, но вместе с этим злостно критикует политический строй в СССР. Это по крайней мере не последовательно. Слова “социализм” и “коммунизм” он повторяет бесчисленное множество раз, но сущности не выражает. Можно не сомневаться в том, что он сам ей не владеет. Его книга состоит только из злостных выпадов, которые не объединены общей идеей. Ее - нет, книга ни о чем. После ее прочтения читатель оказывается в положении того бедняка, который потратил много времени, но взамен ничего не получил.

”Кризис коммунизма” - ? Странно. Это кризис чего? И вообще, о чем идет речь?

По поводу кризиса в естествознании в начале ХХ века Ленин писал, что никакого кризиса нет, а есть только кризис “в наших головах”. Книга Зиновьева отражает кризис в его голове.

О содержании этого произведения можно судить на основе следующего высказывания автора: “Она [его книга] есть описание всякого коммунистического общества, и Советского Союза - в том числе ”[8]
[8].

В “Предисловии к Российскому изданию” Зиновьев пишет: “Многие рецензенты оценили книгу как первую попытку научного (а не идеологического !) подхода к реальному коммунистическому обществу, классическим образцом которого я считал и считаю до сих пор общество советское”[9]
[9].

Данное заявление вызывает множество вопросов и возражений. Зиновьев утверждает, что общество в СССР уже было коммунистическим. Но даже Брежнев так не считал, соглашаясь с наличием явного несоответствия. Намек на научность подхода тоже не выдерживает критики, поскольку автор книги даже не пользуется философской терминологией, не пользуется диалектическим методом или методом какой-либо иной науки. В книге нет философии, т. е. нет науки. А поэтому она не является ни философской, ни научной вообще.

“В ней я изложил мое понимание сущности и причин того кризиса советского общества, который начался 1985 году … ”[10]
[10].

Во всей его книге невозможно найти ни “понимания сущности”, ни “понимания причин”. Дело в том, что кризис советского общества начался не в 1985 году, а значительно раньше. Кризис был уже в том, что считалось вполне допустимым применение рабского труда заключенных при строительстве социализма. Кризис уже имел место в экстремистском умонастроении большевиков, захвативших власть в 1917-м году. Точнее говоря, этот кризис в сущности представляет собой мировоззренческий конфликт в международном коммунистическом движении между сторонниками научного подхода и революционерами-экстремистами. О неразрешенности этого конфликта не без огорчения идет речь в работе Ленина “Крах II-го интернационала”.

Этот кризис предопределен уже тем, что все творческое наследие Маркса в сущности представляет собой попытку подчинить науку, логику, здравый смысл политическим целям. Именно политические цели прежде всего преследовал Маркс, и для этого ему была необходима научная аргументация.

А если быть еще точнее, то справедливо будет заметить, что кризис был заложен еще в тех противоречивых, туманных, порой ложных представлениях о социализме в “Манифесте”, которые невежественными и злыми большевиками были приняты в качестве идейной основы. Все то, что было принято именовать “душой марксизма”, вело в никуда. Эти представления так и остались в виде неясных намеков и многочисленных недомолвок.

Обо всем этом философ Зиновьев даже не догадывается. Он не вспоминает ни классиков, ни их произведений, ни каких-либо иных авторов. Он явно ощущает себя на философском олимпе и ни в ком не нуждается.

“В Советском Союзе построен самый полный коммунизм. Никакого другого настоящего коммунизма в реальности нет и в принципе быть не может”[11]
[11].

Это только мнение, причем очень недалекое, обывательское. При всем желании никакой аргументации у автора этой цитаты мы не найдем. Без привлечения общепринятых понятий никакое суждение не только не может быть научным, но более того, оно не может быть понятным.

На вопрос о том, был ли социализм в СССР, обстоятельный ответ дал главный редактор югославского журнала “Praxis” (Праксис) Гайо Петрович в интервью журналу “Вопросы философии” в 1991 году. Вот, что он сказал: “ ... так называемый бюрократический социализм не является социализмом вовсе, ... тоталитаризм, бюрократизм и социализм несовместимы”[12]
[12].

Ясно, что научные вопросы голосованием не решаются. Однако суждения Гайо Петровича не декларативны, они содержат аргументацию и явно предполагает исходные определения. В противоположность этому у Зиновьева ничего этого нет. Он абсолютно декларативен, голословен.

Не вдаваясь в рассмотрение многочисленных произведений на тему социализма и коммунизма, заметим лишь что многие авторы не видят необходимости в том, чтобы анализировать соответствующие определения, явно недооценивая значимость исходных понятий, полагаясь лишь на очевидность или какие-то априорные представления читателя. На наш взгляд от содержания исходных понятий зависит очень многое. В современной науке принцип аксиоматичности вполне заслуженно признается в качестве важнейшего подхода, который, к сожалению, не достаточно глубоко осознан представителями философских наук.

В рассматриваемой книге А. Зиновьева в разделе “О терминологии” читаем: “Дело не в словах. В конце концов ориентировочно всем ясно, о чем идет речь. Не надо лицемерить. Речь идет об обществе, о котором мечтали и мечтают угнетенные классы ... ”[13]
[13].

И о чем идет речь? - уместно задать вопрос. Что здесь ясно и о чем мечтали? Без сомнения для автора этого высказывания большое значение имеет “пролетарское чутье”. Мечты часто бывают столь же призрачными, как сновидения. Приходилось ли Зиновьеву рассказывать сон своей жене, приснившийся однажды ночью? Если приходилось, то он должен был убедиться в том, что сделать это бывает не просто, поскольку обнаруживается недостаток определений и понятий. Если нет слов, одинаково понимаемых всеми, то передать смысл невозможно. А как же можно строить нечто (социализм ! ), не располагая соответствующим понятием? Очевидно, никак. Слово “социализм” известно всем, но каждый разумеет его по-своему. Это доказывает упомянутая выше дискуссия на страницах журнала “Вопросы философии” в 1990 году.

Кто-то может возразить: пчелы же стороят соты правильной геометрической формы. Очевидно данное возражение ничего не стоит - люди не пчелы.

Что здесь ясно Зиновьеву? Прочтя все его тома узнать об этом невозможно. Он никак не может выразить свое понимание. А что же можно сказать о рядовых философах? Для читателя же ясно только то, что для философа Зиновьева пресловутая “классовая борьба”, целью которой является уничтожение “эксплуатации” и частной собственности, составляет “душу марксизма”. Диалектика же по Зиновьеву находится совсем не в “душе”, а где-то в ином месте.

Туманные представления, нечеткие определения и цели - все это является “началом конца” в любом деле и в любом начинании. Это следует хотя бы из того, в частности, что СССР развалился как карточный домик. Не было никакой войны, никто с нами не боролся, не было никакой “контры”. Мы - как малые дети - не ведали, что творили.

В связи с этим возникает множество вопросов. Мы жили “по Марксу” или “не по Марксу”? “Что мы строили”? Что же и кому здесь ясно? Зиновьев хочет сказать, что ему все ясно. Но судя по его книге – он пребывает в явном заблуждении. Ему абсолютно ничего не ясно. Он только лицемерит.

В разделе “Проблема понимания” речь идет о понимании термина “коммунистическое общество”. “Я беру на себя смелость утверждать, - пишет он, - что то, как его понимают, достойно лишь презрения и насмешки”[14]
[14].

Возможно. Но прежде всего это относится к самому Зиновьеву. Никакого исключения в данном случае он не составляет. Он только испытывет и выражает презрение, но даже не пытается внести ясность.

Рассуждая об интеллекте советских вождей, он пишет: “Марксизм-ленинизм на самом деле был для них руководством к действию”[15]
[15].

Нельзя не согласиться с тем, что этот интеллект был не очень высок. Но так нельзя говорить, имея в виду Ленина и Сталина. Они были гениальными людьми, и гениальность и злодейство вещи вполне совместимые. В общем же для наших вождей главнейшим был вопрос о власти. Научными вопросами организации нового государства занимался исключительно один только Ленин. Поэтому, исключая его, следует сказать, что “руководством к действию” для наших вождей было все что угодно, только не какие-либо принципы научные или морали.

Но есть другие вопросы: что такое “диалектический материализм” и что такое “марксизм-ленинизм”? Видимо, для Зиновьева это тождественные вещи. В действительности это далеко не одно и то же. Видимо, в этих вопросах он также недалек, как выпускник ВПШ (Высшей Партийной Школы), в которой, конечно же, невозможно было услышать, что марксизм-ленинизм – это идеология большевизма, паразитирующая на научных положениях марксизма. Диалектический материализм - это философская наука, насчитывающая более двух тысяч лет, а марксизм-ленинизм - это учение, в котором научная принципиальность попирается на каждом шагу.

В разделе “Будущее коммунизма” автор трактует коммунизм как высшую форму бюрократизма. Как это понимать? Как возникла эта мысль? В этой трактовке выражается идеалистическая точка зрения. Моменты формализма есть абсолютно в любой государственной системе. Более того, становление всякого государства характеризуется появлением формализмов в общественных отношениях. Но нельзя все многообразие этих отношений сводить к моментам бюрократии. И вообще, общество не исчерпывается государством. Общество - шире.

Вообще всякая наука требует соотнесения с другой наукой. Ничего подобного в книге Зиновьева нет. У него даже нет собственно марксистской философской терминологии. А поэтому ее нельзя считать научной.

У него есть точные и емкие определения и характеристики советской действительности. Например, знаменитое “гомосоветикус” и другие. Сила творчества Зиновьева состоит в том, что он остро критиковал власть. Но это свойственно всем талантливым публицистам, и для этого совершенно не обязательно иметь философское образование. В целом в его произведениях есть только злость журналиста, но нет философии и науки. Где же Зиновьев-философ ?

Кроме этого, он обещал: ”Я расскажу вам о Западе”. Но так и не сдержал обещания. Это было бы интересно.

Зиновьев категорически отметает критическое отношение к творческому наследию Маркса, вероятно, боясь стать ревизионистом. Он говорит, что “лежачего не бьют”. Но, очевидно, что это ничего не стоящий довод. Маркс совсем не “лежит”, а стоит так прочно и фундаментально, как никто другой. “Битие” как деяние может иметь целью только развенчать, окончательно ниспровергнуть. Но по отношению к Марксу это сделать абсолютно невозможно. “Бить” классика - пустое дело. Только намаешься и себя накажешь. Но можно и нужно изучать его труды, анализировать, сопоставлять с другими авторитетами, ставить вопросы. Это совсем другое дело. Именно так и поступали марксисты-ленинцы, критикуя иных классиков. В этом плане во многом они были правы.

Зиновьев дает много поводов для его критики с позиций философии, поскольку последние его работы велики по объему. Чем больше объем, тем больше возможности для критики. Вполне очевидно, что он как филосов-логик не разобрался в “логике” советского социализма. Во всех его произведениях явно ощущается злоба, вектор которой не поддается определению. Во многих отношениях это может быть справедливо, но для этого совсем не обязательно быть профессиональным философом.

Вероятно, не без его участия термин “посткоммунистическая эпоха” был пущен в обиход словоохотливыми журналистами и политологами, для которых словесная активность заменяет подлинную эрудицию и знания. О чем речь? Почему “посткоммунистическая”? Разве у нас был коммунизм? Они добавили только приставку “пост”, а во всем остальном они полностью согласны с тем, в чем убеждала большевистская пропаганда.

До сих пор нет никакой теории социализма. Написано много, но не все писанное может составить теорию. Последняя, как известно, должна обладать внутренней согласованностью и отражать широкий круг явлений. Ни тем, ни другим существующая “теория” (“теория научного коммунизма”) не обладает.

Мы до сих пор не можем разобраться в том, “что же у нас было”. Наше государство пало само (как бывает в биологии) по причине отсутствия необходимых определений. Никто не кричал “Долой советскую власть!”, не было никакой “контры”. Оно было несостоятельно прежде всего в идейном плане. Мы уступили Западу по всем показателям и в частности по такому решающему фактору, как труд. Дело в том, что их капитализм был настоящий, подлинный, а наш социализм - фальшивый.

Вся история советского государства началась с 1917 года, а точнее говоря, с “Манифеста коммунистической партии” Маркса. Этот величайший философ и по сей день остается непревзойденным по степени влияния на научное мировоззрение. Его трагедия (и наша в том числе) состоит в том, что он задался целью научно обосновать необходимость свержения капитализма посредством вооруженного восстания пролетариев. Но эта цель утопична, поскольку основные достижения капитализма составляют необходимый базис для продвижения общества по пути прогресса. К такому заключению приводит анализ истории. И тем не менее во имя этой цели он вынужден был сознательно допускать утверждения, противоречащие его же науке.

Все творческие усилия Маркса были сосредоточены на этой цели. А новая общественно-экономическая формация, называемая “социализм”, рассматривалась как тривиальное следствие революции, не требующее какого-либо анализа. Но следствием гражданской войны являются только разрушения. Поэтому не смотря на то, что после смерти Маркса прошло более столетия, сохраняется необходимость дать существенно-смысловое, т. е. феноменологическое определение социализма. В противном случае мы не сможем осознать нашу недавнюю историю.

Слова “социализм” и “коммунизм” известны человечеству с давних времен. Они близки по смыслу, но никогда не имели научной интерпретации. Слово “коммунизм” возникло в период формирования христианских общин и выражало мечту о благополучной жизни в коммуне, общине. История этих понятий рассмотрена в замечательной книге Игоря Шафаревича “Есть ли будущее у России?”* .

В произведениях Маркса безусловно есть определение социализма. Вот оно: социализм - это общественно-экономическая формация более прогрессивная, чем капитализм. К сожалению, это определение трудно найти в произведениях философа. Его можно только синтезировать из его разрозненных высказываний. В “Манифесте” на это определение нет и малейшего намека несмотря на то, что данное произведение Маркс многократно переиздавал на протяжении всей своей жизни. Вообще в его произведениях наука “зашумлена политикой”, что породило величайшую путаницу.

С позиций этого определения - как не существует разновидностей “феодализмов” и “капитализмов”, так не существует разновидностей и социализмов. Решающим условием является уровень развития производительных сил общества, их состояние. Социализм органически вырастает из недр капитализма, и в какой-либо экспроприации и в вооруженном выступлении пролетариев здесь нет ни малейшей необходимости.

Даже по мнению социалистов-утопистов, живших до Маркса, социализм (как и феодализм или капитализм) - это условия социального бытия, обладающие конкретными свойствами. И по мнению самого же Маркса - это способ производства, но ни какая не “деятельность” - литературная, публицистическая, благотворительная или иная. Даже восстание вооруженных пролетариев еще не есть социализм.

Маркс, конечно же, критикует социалистов-утопистов, но в вопросах отношения к частной собственности и социального равенства остается на их позициях. По существу в утопическом представлении о социализме Маркс ничего не изменил, ничего не добавил. Он сохранил все характеристики воображаемого общества, о котором мечтали утописты.

Вообще принято считать, что утопический социализм является одним из источников марксизма. Однако анализ Марксом идей утопистов нельзя считать глубоким. Вся его критика состоит только в том, что они “не догадались осуществить пролетарскую революцию”. В “критике”, как правило, идет речь лишь о пути в социализм без разъяснения самого понятия “социализм”. То есть речь идет о пути в никуда. Вот и вся критика, вот и вся наука.

Например, “равенство” в понятии Томаса Мора и “равенство” в лозунгах буржуазии - это совершенно разные понятия. Еще французские материалисты (идеологи буржуазной революции) настаивали на равенстве граждан в правовом отношении. Это нашло отражение в “Декларации прав человека и гражданина”, принятой во Франции после революции 1789 года. Маркс, вероятно, ее ”читал”, но в данном вопросе остался на позициях Мора. А поскольку его авторитет был высок, то в массовом сознании прижилось только понятие равенства в имущественном отношении. Оно примитивнее и проще, и поэтому более доступно умам пролетариев. О правах же упоминали только изредка.

Утопическое представление о социализме, основу которого составляло отношение к частной собственности, господствовало и во времена Маркса, и после его смерти. Он не добавил в представление о социализме ни грана науки.

Возникло совершенно ложное представление, согласно которому, стоит только отменить частную собственность, и сразу наступит социализм. Данная идея преподносилась марксистами-ленинцами как истина в последней инстанции. Именно ее пытались реализовать большевики в 1919 году, в результате чего в стране наступил коллапс.

Очерк “Манифест” Маркса настолько непоследователен и противоречив, что не мог способствовать идейному объединению его сторонников. Коммунисты всех стран на протяжении всего ХХ столетия только тем и занимались, что выясняли отношения друг с другом.

Творческое наследие Маркса дает два представления о капитализме. Описание экономики с ее рыночным механизмом с учетом диалектики труда, диалектики стоимости, закона стоимости - все это замечательно.

Однако все то, что он оставил для революционеров (а значит и для марксистов-ленинцев), обобщенно можно представить в виде модели, в сущности являющейся метафизической.

Модель капиталистического общества Маркса, учитывающая его политические интересы, - эта модель, мягко говоря, излишне абстрактная. Точнее говоря, ее абстрактность как бы призвана служить самой себе, мало заботясь о той реальности, которую она должна отражать. Для ее характеристики как нельзя более уместно применить ленинское выражение “тощая абстракция”.

Логика Маркса вполне последовательна в рамках тех исходных положений, которые он свободно сформулировал. В этом плане его теория в полной мере соответствует принципу аксиоматичности, который в ХХ столетии был принят за основу построения математических теорий. Эти его положения служат основой следующей модели.

Капиталистическое общество состоит из двух враждебных классов: класса угнетенных пролетариев и класса угнетающих капиталистов. Первые являются абсолютными производителями, но они ничего не потребляют и ничего не имеют. В частности они не имеют средств производства. Никаких иных производителей в обществе не существует. Представители второго класса напротив - ничего не производят, их сущность сводится только к обладанию и потреблению всего того, что производят первые. Оба класса являются изолированными друг от друга и представляют собой замкнутые множества. Принадлежность любого члена общества своему классу является абсолютной, как в теории множеств. Причем эти множества не пересекаются, не имеют общих элементов. Данное обстоятельство является принципиальным. Другими словами, все общество состоит из идеальных трудящихся и абсолютных бездельников. В каждом из этих множеств господствует абсолютное равенство. Все здесь абсолютно, и частная собственность в том числе. Иных форм собственности не предполагается.

Описанные два множества, являясь замкнутыми, выполняют предписанные функции. Представители первого множества, совершая труд, производят стоимость, капитал в неограниченном количестве. Во втором множестве все это поглощается тоже в неограниченном количестве. Оно напоминает собой космическую “черную дыру”. При этом произведенная стоимость выполняет функцию связующего звена. Данная система в целом является открытой, поскольку движение осуществляется в одном направлении, причем - неограниченно. Весь данный процесс бесконечен по всем показателям, а поэтому эксплуатация человека человеком тоже бесконечна.

В этой модели особая роль принадлежит капиталу. Он является частной собственностью капиталиста. И по утверждению Маркса эксплуататором является не столько капиталист, сколько капитал. Последний поглощает живой труд, духовные и жизненные силы пролетариев. Другими словами капиталист не просто эксплуатирует, но посредством капитала, мощь которого неуклонно возрастает.

Важно подчеркнуть, что все эти условия неизменны во времени. Они представляют собой абсолютную положенность. Кроме эксплуатации здесь ничего не происходит, и со временем ничего не изменяется. Законы диалектики, переходы, эволюция, прогресс - для всего этого здесь нет места. Предшествующая история как бы забыта, да, ее и нет. И последующей истории тоже нет. И в связи с этим мир, отражаемый данной моделью, - это мир созданный творцом (как в Библии), а точнее говоря, злым гением.

Конечно же Маркс знает о рыночных отношениях, знает, что такое товар, он пишет об этом специальным образом, но все это как бы не имеет отношения к сущности. Для рыночных отношений нет места в описанной модели. Более того, в ней зафиксировано и возведено в абсолют совершенно ложное эклектическое положение о “противоречии между трудом и капиталом”.

Отсюда вытекает необходимость пролетарской революции, как единственной возможности изменения социальных условий. Маркс категорически настаивает на том, что необходим акт особого рода, толчок, “исторический пинок”. Только после этого капитализм “стронется с места”. Для этого необходимо разработать теорию классовой борьбы и на ее основе воспитать инициаторов-революционеров, которые будут играть роль источников движения.

Данная модель не может быть опровергнута с позиций логики, поскольку логика здесь безупречна. Но нет основания считать эту модель адекватной какой-либо действительности. Положения, составляющие ее основу, отражают лишь кое-что ничтожное из области второстепенных явлений. Ее отправным моментом являются идеалистические постулаты, представляющие собой “тощие абстракции”, которые автор ввел совершенно искусственно.

Подчеркнем, что фактор “владеть” здесь идеалистически возвеличен. Это является главным постулатом. Пролетарии здесь ни чем не владеют абсолютно и не могут что-либо иметь никогда, ни при каких условиях. Капиталисты - наоборот. Первые названы эксплуатируемыми, вторые - эксплуататорами. Все пролетарии примитивно равны как атомы, молекулы или “винтики” (как будет сказано позже). И поскольку они наделены производственными функциями, то это роднит их с пчелами или муравьями. По мнению Маркса частная собственность является тем решающим обстоятельством, от которого непосредственно зависит этот порядок вещей.

Согласно данной модели классовая структура зиждется не просто на частной собственности, но на монополии частной собственности. Абсолютизируя это обстоятельство, Маркс подводит мысль к тому, что переход к социализму возможен только при условии разрушения института частной собственности и последующего перераспределения собственности. В рамках этого подхода сформулирован пресловутый “закон социализма”, согласно которому подлинным хозяином прибавочной стоимости должен стать тот, кто ее произвел.

Зададимся вопросом: кто производит прибавочную стоимость ? Данный вопрос у Маркса сознательно затуманен. Благодаря этому вполне наукообразно “выводится” необходимость пролетарской революции. Этот “закон” выглядит вполне оправданным, поскольку утверждается, что стоимость производят пролетарии, а распоряжаются ею - капиталисты.

Таким образом, в условиях данной модели глагол “иметь” выражает самое важное общественное отношение, более важное, чем производственное.

Но, с какой же это стати? Маркс-ученый, исходя из материалистической концепции, настаивает (и вполне справедливо) на том, что главным общественным отношением является не отношение собственности, а труд, производственная деятельность, обмен продуктами труда. С учетом этого обстоятельства социальный прогресс сильнейшим образом зависит от доступности средств производства для всех желающих трудиться. В связи с этим описанное в “Капитале” развитие производства средств производства имеет очень большое значение. Если государственная власть проникнута заботой о социальном прогрессе, то она должна поощрять развитие этого процесса. Она должна бороться с монополией на собственность, стимулировать развитие частного предпринимательства и развитие частной и иных форм собственности. В конечном итоге это приводит к тому, что средства производства становятся общедоступными, а глагол “иметь” теряет всякую значимость.

В свете этих фактов (и по логике вещей) пресловутый “закон социализма”, согласно которому хозяином прибавочной стоимости должен быть тот, кто ее произвел, - абсолютно пустая фраза. Во-первых, в подавляющем большинстве случаев именно так всегда и бывает. Во-вторых, любой распорядитель прибавочной стоимости (кем бы он ни был) должен превратить ее в капитал. В противном случае создаваемый ею социальный эффект будет значительно ниже. И совсем не обязательно, чтобы этот распорядитель был непосредственным производителем стоимости. Фактор собственности здесь никакой роли не играет. По теории Маркса-ученого стоимость, произведенная с помощью капитала, должна присоединиться к капиталу. Она не должна “пропасть” или выпасть из общественного производственного процесса. Именно в этом состоит главная забота “хозяина”, кем бы он ни был.

Назначение любого описания или модели состоит в том, чтобы в конечной форме выразить сущность процесса или явления. Модель Маркса не выполняет этой функции, поскольку в ней явно проигнорированы многие важные явления. Поэтому она представляется искусственной, схематичной. Она имеет очень слабую степень адекватности.

Например, по-существу замалчивается тот факт, что капиталист обеспечивает рабочих средствами производства, создает условия, необходимые для производственного процесса. Сущность социальных явлений состоит в общественном труде, в его развитии и совсем не сводится к противостоянию классов. Это фундаментальнейшим образом доказал Маркс-ученый, основываясь на диалектико-материалистическом подходе. Но, к сожалению, все это не на переднем плане, не представлено как главное.

В своем определении капитализма (и социализма) Маркс берет за основу только фактор частной собственности и полностью игнорирует фактор развития труда и порождаемую им свободу. Но без развития свободы социальный прогресс теряет смысл и привлекательность. Маркс не мог этого не знать, и поэтому многие его "построения“, которые кажутся особенно удивительными, он “сконструировал” вполне сознательно. Вот что он читал (без сомнения читал) о Спарте у Гегеля в “Философии истории”: “Здесь мы, наоборот, находим суровую абстрактную добродетель, жизнь для государства, но в таком виде, что активность, свобода индивидуальности отодвигается на задний план. В основе государственного строя Спарты лежат такие учреждения, в которых вполне выражаются интересы государства, но целью которых являются лишь бессмысленное равенство, а не свободное движение”[16]
[16].

Завершая рассмотрение Марксовой модели капиталистического общества, обратим внимание на то, что она не отражает эволюции. Социальные субъекты такого общества являются примитивно равными и напоминают пчел или муравьев, за которыми навечно закреплены их функции. Подобного рода модели уже рассматривались в прошлом. В связи с этим будет уместно привести следующее высказывание Норберта Винера: “В обществах муравьев каждый работник выполняет свою, свойственную ему функцию. Здесь может существовать отдельная каста солдат. Некоторые высокоспециализированные индивидуумы выполняют функции короля и королевы. Если бы человек принял это общество за образец, то он жил бы в фашистском государстве, где лидеры – всегда лидеры, солдаты – всегда солдаты, крестьяне – не более чем крестьяне, рабочий остается рабочим.[17]
[17]”

Маркс настаивает на том, что необходимо уничтожить класс капиталистов, представители которого являются эксплуататорами. Оказывается, все очень просто. И никакие достижения цивилизации не требуются.

Есть основания полагать, что автор “Манифеста” пользовался специальным приемом для того, чтобы в политических целях искаженно представить некоторые весьма важные явления. С точки зрения диалектики всякое нечто имеет две стороны, прогресс сопровождается моментами регресса и т. д. Маркс как диалектик всякий раз успешно обнаруживает эти две стороны, а далее поступает до смешного просто: негативное он приписывает капитализму, а позитивное – социализму. Поэтому бывает нелегко обнаружить путаницу. Например, эксплуатация, которую он трактует как присвоение чужого труда, по его мнению свойственна только капитализму и иным предшествующим формациям. При социализме же фактически тот же процесс обмена продуктами труда он эксплуатацией не называет.

Маркс очень часто требует “уничтожить”, например, “капиталистический способ производства”. Но это означает уничтожение производственного процесса вообще, поскольку не предполагается ничего альтернативного. Правда, у него встречается понятия “свободный труд” и “коммунистический труд”, которые совершенно не развиты. Они по-существу пусты. А поэтому, если выполнить его требование, то трудящимся ничего не остается более, как превратиться в бездельников и умереть с голоду.

Маркс часто употребляет термин “капиталистический способ применения машин”. А что это такое? Что представляет собой “некапиталистический способ применения машин”? Это какой способ? Этот вопрос возникает, но ответа на него нет, и в принципе быть не может, поскольку машины можно применять только в соответствие с техническими инструкциями, и добавить к этому нечего. Поэтому данный термин Маркса не выражает какой-либо сущности и ничего не добавляет в теорию. Он совершенно излишен. Маркс привлек его специально, изобретая аргументы, необходимые ему для вполне определенной политики.

Маркс выражает также непонятное неудовольствие по поводу понятия “наемный труд”. А какой может быть труд в условиях рыночных отношений? Может ли труд быть ненаемным? Плата за труд является его мерой, а значит и необходимым моментом общественного производства. Если устранить эту меру, то будет устранено и соответствующее отношение. Ненаемным может быть только труд, не имеющий спроса

. Но даже творческий труд не всегда удовлетворяет этому условию.

Анализируя явления социального бытия и истории, Маркс раскрыл важнейшие закономерности и механизмы социального прогресса. Однако движимый политическими интересами, он до неузнаваемости исказил нарисованную им же картину. Очевидно, его желание обосновать необходимость пролетарской революции было настолько велико, что он вынужден был вступать в противоречие с собственной наукой, допуская во многих случаях двойное толкование, двойной стандарт. С одной стороны, он развивает научный подход, основанный на принципах диалектического материализма. А с другой, - убеждает читателя в том, что сущность всего исторического процесса состоит в классовой борьбе (якобы, все к этому сводится), рассуждая при этом лишь правдоподобно.

Производственные отношения шире классовых, но Маркс-революционер признавать это не желает. Он отождествляет те и другие, возводя классовость до уровня самого существенного общественного отношения независимого от способа производства, независимо от состояния производительных сил и производственных отношений.

А поскольку Маркс был величайшим авторитетом, то его непоследовательность нашла отражение во всемирном коммунистическом движении. Оно всегда было расколотым на две части. Внутри него всегда были непримиримые соперники, а по существу внутри Марксовой коммунистической идеи.

Законы диалектики являются фундаментальными законами природы. О них мы всегда много говорили. Но кроме этого их следовало бы уважать, как любые другие законы. Их нельзя игнорировать, как это делали революционеры.

Согласно замыслу авторов очерк “Манифест” как программный документ должен освещать переход от капитализма к социализму, осуществляемый посредством пролетарской революции. Но, ни о каком созидании (синтезе) нового общества здесь речь не идет. Фактически речь идет только о том, чтобы “бороться” и “уничтожать” частную собственность, буржуазию и многое другое. Это положение в более позднее время было идеализировано. Идеалистическая трактовка коммунистической идеи состоит в экстремизации факторов борьбы, равенства и коллективизма. Марксисты-ленинцы данный подход стали называть “душой марксизма”. Это составило идейную базу новой самой реакционной формы идеализма - политического экстремизма, для представителей которого свойственно неограниченно (беспредельно) преувеличивать значение и роль понятий “бороться” и “уничтожать”, сводить к ним сущность общественного прогресса. “Красные бригады” и “Красные кхмеры” - вот далеко не полный перечень “самых верных последователей” Маркса. И наш большевизм тоже относится к этому числу. Большевики тоже были “самыми верными марксистами” в том же смысле. Научное содержание трудов немецкого философа они применяли только в идеологии и пропаганде.

Широко известно следующее определение Ленина: “ ... идеализм есть одностороннее, преувеличенное развитие (раздувание, распухание) одной из черточек, сторон, граней познания в абсолют, оторванный от материи, от природы, обожествленный”[18]
[18]. И оно здесь уместно и применимо так, как ни в каком другом случае.

Вся история СССР - это история нескончаемой борьбы. Словно в беспробудном горячечном бреду мы боролись с меньшевизмом, с оппортунизмом, с правым уклоном, с левым уклоном, с троцкизмом, с фракционностью в партии, с кулачеством, с генетикой, с кибернетикой ….. . Всего не перечесть.

В связи с этим уместно обратить внимание на то, что у Ленина есть замечательная книга “Материализм и эмпириокритицизм”, в которой он побивает идеалистов всех разновидностей и мастей. В этой книге есть все аргументы для разоблачения сущности большевизма. Здесь более чем уместны весь Ленинский гнев и все Ленинское сквернословие. Правда, здесь Ленин против самого себя, но это совершенно неизбежно.

И тем не менее научное определение социализма и коммунизма у Маркса есть. Всякий вдумчивый читатель может это найти без особых затруднений. Только оно всегда считалось второстепенным, неглавным. Оно состоит в том, что соответствующие понятия поставлены в определенную логическую последовательность, отражающую смену исторических эпох: первобытное общество, рабовладельческое, феодализм, капитализм, социализм, коммунизм. Эта цепочка эпох - суть логика истории, поступательность социального прогресса. В этом состоит их определенность (и определение) и историческая закономерность, которая в полной мере была известна классикам. Например, Энгельс в книге “Происхождение семьи, частной собственности и государства” исследует ту же самую закономерность, выделяя следующие доисторические ступени культуры: дикость и варварство, предшествовавшие перечисленным выше эпохам. В этом, без сомнения, состоит подлинно научный подход.

Классики марксизма не навязчиво (к сожалению), а поэтому, как бы, в виде “второго плана”, обратили внимание на то, что последовательность формаций имеет все основания в логике, она – суть сама историческая реальность и необходимость. В этой последовательности – накопленный труд и жизненный опыт предшествующих поколений, а также достижения разума и достижения в области свободы и демократии. Все это в виде последовательного роста, в виде нарастающего итога. И классовая борьба к этой логике не имеет ни малейшего отношения.

В этом плане собственно определение социализма состоит в том, что, он следуя после капитализма, органически развиваясь на его материальной основе, является более прогрессивной общественно-экономической формацией. Поэтому “немецкий социализм”, “мелкобуржуазный”, “феодальный”, “религиозный”, “первобытный”, “тоталитарный”, “постиндустриальный” и прочее - чепуха и ничто более. Это все только то, что вводит в заблуждение, скрывает сущность. В свете материалистического подхода всякие разговоры о социализме без учета развития производительных сил общества - это нелепость и бессмыслица.

Вообще в учении Маркса о социализме и коммунизме весьма трудно найти упоминания об элементах социального прогресса. Не смогли их найти и многочисленные исследователи творческого наследия великого философа. Это имело далеко идущие последствия. В неисчислимых трудах марксистов-ленинцев встречаются работы, в которых авторы лишь пытаются говорить о социальном прогрессе. Но как правило речь идет о второстепенных деталях и весьма неубедительно. В основном весь прогресс ограничивается событиями 1917 года и первыми пятилетками. Но в пятилетках брежневского периода “качества” и “экономии” даже советские идеологи не находят каких-либо достижений.

Коммунизм – это еще более прогрессивная общественно-экономическая формация. В первом приближении этот прогресс состоит в том, что развивающиеся производительные силы удовлетворяют наши возрастающие актуальные материальные потребности, а достижения в области науки и техники позволяют нам реализовывать наши планы, которые ранее казались фантастическими.

Иными словами речь идет о способности жизни обеспечивать и продолжать саму себя. В этом плане с доисторических времен не произошло ничего нового кроме того, что существенными теперь стали социальные условия, создаваемые человеческой деятельностью. Проблема жизни как была, так и осталась. Только, если раньше она зависела в основном от наличия пищи, то теперь еще и от наличия необходимых органических ресурсов, от экологической обстановки и много другого. Человек решает все проблемы и создает новые. В связи с этим проблемы экономические, экологические, производственные, научные, познавательные являются вечными. А поэтому общество никогда не сможет состоять из одних только “свободных художников”, занимающихся ненаемным трудом. Наивное представление о коммунизме допускает такие условия социального бытия, в которых все члены общества смогут заниматься искусством как только “окажутся по другую сторону экономической необходимости”. Всегда будут необходимы люди, занимающиеся актуальными проблемами, и обеспечивающие возможность жизни.

В философском аспекте социальный прогресс - это последовательная смена эпох, сопровождаемая диалектическими противоречиями и их снятиями. И в этой последовательности безусловно есть нечто, переходящее в качестве инварианта из одной эпохи в другую. Такими инвариантами являются многие из перечисленных выше проблем, социальное бытие и, конечно же, сама жизнь . Но кроме этого существуют диалектические инварианты, которые обнаруживает философия Гегеля.

Нельзя не отметить, что Маркс-революционер и его последователи (и тем более марксисты-ленинцы) ничтожно мало уделили внимания понятию социального прогресса. В соответствующей литературе очень редко можно встретить это выражение. Все прогрессивные изменения в обществе большевики связывали исключительно с классовой борьбой и с пролетарской революцией.

Не трудно видеть, и Маркс это доказывает во всех своих произведениях, что развитие труда и его организации влечет развитие всех общественных отношений. Но революционеры не могут с этим согласиться, поскольку в этом случае актуальность пролетарской революции не столь очевидна.

В поисках определения сущности социального прогресса следует обратиться к Гегелю. Диалектическая логика обнаруживает прогресс всюду, где имеют место явления снятия и удержание снятого. В этом удержании снятого – поступательность развития. Данный процесс, представляющий собой бесконечное движение вперед, сопровождается моментами взаимоопределения, обнаруживающими новое содержание. “Именно это взаимоопределение, отрицающее само себя и свое отрицание, выступает как прогресс в бесконечность, который в столь многих образах и применениях признается чем-то последним … . Этот прогресс есть поэтому противоречие, которое не разрешено, а всегда выражено лишь как имеющееся налицо”[19]
[19].

“Это движение вперед определяет себя прежде всего таким образом, что оно начинает с простых определенностей и что следующие за ним определенности становятся все богаче и конкретнее. Ибо результат содержит свое начало, и движение этого начала обогатило его новой определенностью”[20]
[20].

Прогресс вообще (т. е. как широкое понятие) по Гегелю – это универсальное явление, свойственное прежде всего духу, а точнее говоря, всякому диалектическому процессу. Его формой является знаменитая философская триада – посылка, отрицание, синтез. Социальный прогресс – это применение данной формулы к социальным условиям.

“Всемирная история… излагает развитие сознания духа о его свободе и о производимой этим сознанием реализации. Развитие выражается в том, что оно является рядом ступеней, рядом дальнейших определений свободы …”[21]
[21].

Замечательно. В этой диалектике - квинтэссенция социального прогресса. Восхищение вызывает здесь то, что свобода и ее состояние выделены в качестве главного показателя развития цивилизации. С точки зрения немецкого философа она является одной из главных характеристик общества. И, уместно добавить, она является важнейшей характеристикой любой общественно-экономической формации от рабовладельческого общества до коммунизма. Маркс в значительной степени конкретизирует указанные Гегелевские положения. Если у Гегеля дух, то у Маркса человек, как носитель духа, и среда его обитания, т. е. социум, социальность (являющаяся предметом социологии).

К сожалению, тема социального прогресса не привлекла внимание ни марксистов, ни марксистов-ленинцев. Они ее явно избегали. Как те, так и другие ограничились лишь рассмотрением категории развития применительно к естественным наукам. Но тем не менее известные положения диалектического материализма о развитии от низшего к высшему на основе внутренних противоречий нашли отражение в их исследованиях. Данные положения рассматривались, в частности, в связи с полемикой в биологии. Ленин подчеркивал, что метафизическая концепция развития оставляет в тени самодвижение, его движущую силу. Соответствующая диалектическая концепция, напротив, обнаруживает источник этого движения.

“Только вторая (диалектическая концепция – В. Я.) дает ключ к ”самодвижению“ всего сущего; только она дает ключ к ”скачкам“, к ”перерыву постепенности“, к ”превращению в противоположность“, к уничтожению старого и возникновению нового”[22]
[22].

Этот прогресс, как и все развитие в жизни, осуществляется ”диалектическим путем, путем противоречий”[23]
[23].

Иначе говоря, развитие – это синтез, осуществляемый в форме самодвижения, в начале которого стоит противоречие. Подробно и обстоятельно об этом написано в статье А. С. Богомолова “Гегель и диалектическая концепция развития”[24]
[24].

Необходимо отметить, что в строгом смысле понятия ”прогресс” и ”развитие” близкие, но означают не совсем одно и то же. Гегель со всей его диалектикой скорее пишет о прогрессе, чем о развитии. Однако это требует специального рассмотрения, которое не предусматривается настоящим исследованием.

Можно не сомневаться в том, что философам всегда была известна противоречивость процесса развития, но в советском обществе было запрещено обсуждать данную тему, поскольку она возбуждает рефлексию, а значит и анализ действительности. Соответствующие определения Гегеля иногда осторожно цитировали, но на этом все и завершалось. Исторический прогресс марксисты-ленинцы связывали только с вооруженными выступлениями пролетариев, без которых, якобы, невозможно социальное развитие. По их мнению образцовой была революция 1917 года, обсуждая которую советские философы упражнялись в демагогии.

В советском обществе марксисты-ленинцы не могли обнаружить ни противоречий, ни диалектики вообще. Они полагали, что при социализме противоречий быть не должно. Вместо этого они “с чисто партийной принципиальность” говорили, “есть еще некоторые недостатки”.

В трудах классиков марксизма показано, что главной составляющей общественных отношений являются производственные отношения, возникающие в процессе развития общественного труда. Поэтому главными факторами, параметрами социального прогресса являются следующие показателями:

а) уровень развития производительных сил общества;

б) мера социальной свободы (понимаемой с учетом диалектики);

в) состояние демократии (как равенства возможностей в правовом аспекте);

г) степень социальной защищенности (в виде гарантий со стороны государства).

Данные показатели выражают ту сущность, в соответствие с которой каждая историческая эпоха отличается от другой “не тем, что производят, а тем, как производят, какими средствами и в каких общественных условиях”. Это замечательное высказывание Маркса в данном контексте уместно, как нигде более.

Все перечисленные показатели допускают измеримость (возникающую в результате сопоставления), и поэтому понятия “больше” и “меньше” здесь вполне уместны. Однозначно утверждать наличие прогресса можно только в том случае, если имел место монотонный рост по каждому из этих параметров.

Ленин отмечал, что новое общество “представляет собой более высокий тип общественной организации труда по сравнению с капитализмом. В этом суть. В этом источник силы и залог неизбежной полной победы коммунизма“[25]
[25].

Иначе говоря, все перечисленные показатели по сравнению с соответствующими капиталистическими должны быть только выше. Именно так следует понимать выражение “более высокий тип“. Только при этом условии и только в этом смысле “тип“ действительно может быть более высоким. Конкретные особенности социализма и коммунизма можно представить лишь с учетом значений (мер) перечисленных выше факторов. Здесь уместно говорить о шкале, c учетом которой приход к власти большевиков в 1917 году никак нельзя считать прогрессивным явлением.

Все перечисленные факторы (показатели, социальные параметры) имеют смысл и значение в условиях любой общественно-экономической формации. Каждый из перечисленных факторов, являясь динамическим, имеет смысл только как среднестатистический показатель, характеризующий состояние общества в целом.

Социальный прогресс - это положительное изменение во времени каждого из указанных параметров. Основным критерием у Гегеля остается “прогресс в сознании свободы”, прогресс, который в конечном итоге приводит к современному правовому государству. Состояние свободы в обществе при капитализме и при социализме – суть два момента - моменты одного и того же. Но являясь одним и тем же по сути, они различны в разные эпохи. Имеет место взаимоопределение (в смысле Гегеля), есть логическое движение от одного к другому, один момент определяется через другой, и здесь же это отрицается. Как говорит Гегель, движение “от содержания к содержанию” составляет существо прогресса. Поэтому не может быть социализма “первобытного”, “средневекового” или “буржуазного” поскольку каждая эпоха отличается своим “содержанием”.

Таким образом, социализм характеризуется прежде всего высоким уровнем развития производительных сил. Следствием этого является высокий уровень материальной обеспеченности и высокий уровень свободы граждан. Именно при социализме достигается тот перелом в общественных отношениях, когда человек оказывается “по другую сторону экономической необходимости”. О частной собственности можно не вспоминать вообще, поскольку уже при капитализме возникли новые формы собственности, которым стала принадлежать ведущая роль.

Но конкретно в СССР все эти условия явно не выполнялись, а поэтому говорить о социализме нет оснований. Все наше социальное бытие не соответствовало требованиям общественного прогресса ни в определении Гегеля, ни в определении Ленина. Это доказывается фактом саморазрушения нашего государства.

Не соответствует требованиям позитивного роста указанных социальных параметров и рассмотренная выше модель Маркса. А поэтому у Маркса и у Ленина принципиально различные определения социализма, принципиально различные исходные идеи. У первого определяющим моментом является собственность и только, а у второго - социальный прогресс с множеством его характеристик. По Марксу социализм может быть и первобытным и феодальным.

Теперь уместно определить и рассмотреть тот социальный процесс, который, развиваясь, ведет из капитализма в социализм и далее в коммунизм. Марксисты-ленинцы (большевики) жесточайше критиковали представления, выражаемые терминами “перерастание”, “мирное врастание”, “конвергенция”, называя все это оппортунизмом. В словарях можно прочесть, что оппортунизм – это ”враждебное марксизму-ленинизму течение в рабочем движении, подчиняющее классовые интересы пролетариата интересам буржуазии, проповедующее соглашательство с ней, отказ от революционных форм борьбы …“. Утверждалось, что такие ученые, как Каутский и Плеханов “скатились в болото оппортунизма”. Последовательно научный анализ идей Маркса объявлялся ревизионизмом, и это было тягчайшим преступлением.

В действительности – все это злобные выпады экстремистов против науки и здравого смысла. Именно конвергенция – вот самый верный путь в подлинный социализм. Это тот процесс, который сегодня идет полным ходом в странах Запада.

Если вспомнить о том, что диалектические противоречия являются источником движения и всех изменений в обществе, то станет ясно, что модель только в том случае будет отражать социальный прогресс, если она будет отражать диалектику перечисленных выше факторов. Это то, чего принципиально нет в рассмотренном выше Марксовом подходе. Классовые противоречия не имеют той важности и того значения, которые имеют противоречия общественного производства. Другими словами, Маркс сделал акцент совсем не на те противоречия.

Альтернативная модель (как и предыдущая) рассматривает пролетариев и капиталистов в качестве главных субъектов капиталистического общества (капиталистического способа производства). Ее главный постулат состоит в следующем: все трудоспособные члены общества являются и потребителями, и производителями. Маркс совершенно справедливо утверждает, что главное общественное отношение - это отношение производства и потребления, реализуемое в виде диалектического процесса. В этом процессе указанные субъекты связаны между собой теснейшим образом и необходимы друг для друга. Эти две составляющие общества (множества) конечно же можно назвать классами, хотя в этом понятии абсолютно нет необходимости.

Первый класс составляет множество людей, не обладающих какой-либо собственностью. Ко второму классу относятся люди, имеющие стартовый капитал и желающие найти для него применение. В связи с этим они являются организаторами производства, которым они управляют. Причем таким образом, что он изначально является общественным. Функция управления важна чрезвычайно.

Как те, так и другие являются свободными людьми в том смысле, что они готовы заняться любой деятельностью, на которую есть общественный спрос. Прежде всего все они являются потребителями материальных благ (или просто потребителями). Как те, так и другие встречаются на рынке рабочей силы, как справедливо пишет Маркс, в различных качествах. Но, встретившись и заключив союз, они становятся сотрудниками, участниками конкретного производственного процесса, являющегося общественным, в котором каждый из них занимает свое место и необходим как часть целого. Их результатом является произведенный продукт, распределяемый в обществе в зависимости от спроса.

Оба класса являются открытыми пересекающимися множествами, и, более того, эволюционный процесс устраняет все различия между ними. В сущности данные множества составляют одно множество производителей-потребителей. Понятие “классовый индивид” абсолютно ничего не добавляет к понятию “социальный индивид” и по существу оно пусто.

Совместно трудясь, они создают капитал, применяют его, и сами же потребляют произведенный продукт. В этом смысле данная модель является замкнутой. Фактор замыкания порождает рефлексию, которая лежит в основе всякого социального прогресса.

Капитал - это главная производительная сила, приводимая в движение пролетарием или капиталистом. Она производит все виды стоимости за исключением только тех, которые являются результатом творчества. Главные составляющие капитала - машины. Со временем вся тяжесть эксплуатации переносится на машины, в результате чего решается проблема эксплуатации человека человеком.

Произведенный продукт распределяется либо на внутреннем рынке, либо на внешнем. В первом случае производственный процесс, являясь замкнутым, улучшает благосостояние его непосредственных участников, но слабо способствует росту капитала ввиду ограниченности внутреннего рынка. Во втором случае все наоборот - производство ориентировано на внешний рынок, капитал растет относительно быстро, а благосостояние производителей начнет существенно улучшаться только после насыщения внешнего рынка, т.е., после достижения состояния замкнутости.

Рассмотренная модель имеет ряд отличительных особенностей. Главные из них состоят в следующем.

а) Система, состоящая из пролетариев и капиталистов, функционирует в рыночной среде, является ее частью.

б) Средства производства, являющиеся частной собственностью капиталиста, передаются пролетариям на время производственного процесса фактически на условиях аренды.

в) В союзе между пролетариями и капиталистами нет бездельников. Все трудятся, каждый на своем месте и каждый необходим для производственного процесса. Каждый из них является одновременно и эксплуатируемым, и эксплуататором. Процесс труда является подлинно общественным.

г) Произведенный продукт (товар) распределяется между всеми членами общества согласно рыночным условиям, и слово “принадлежит” здесь ничего не определяет. Полученные в результате реализации товара деньги, обращаются в капитал.

д) Множества пролетариев и капиталистов являются открытыми, граница между ними условна. Любой пролетарий, обладающий необходимыми природными задатками и целеустремленностью, может стать предпринимателем.

Об этом свидетельствует сам Маркс в первом томе “Капитала”: “... некоторые мелкие цеховые мастера и еще большее количество самостоятельных ремесленников и даже наемных рабочих превратились в мелких капиталистов, а потом, ... в капиталистов sans phrase [без оговорок]”[26]
[26].

Аналогичное утверждение есть и у Ленина в книге “Развитие капитализма в России”.

Революционеры были весьма обеспокоены этим обстоятельством. Они говорили, что пролетарии могут “обуржуазиться” и утратить революционный дух. Для подобного беспокойства были и есть все основания. В современных развитых странах остался лишь небольшой процент трудящихся, которых можно называть “чистыми пролетариями”. Основная масса – это люди, занимающиеся тем или иным видом деятельности, не связанным непосредственно с производством материальных благ. Возникло практически необозримое многообразие видов труда, различающихся содержанием, которые не имеют непосредственного отношения к материальному производству. И это многообразие продолжает расти. Одной из важнейших становится, например, деятельность, связанная с управлением капитала. В этих условиях капиталист по виду деятельности может не быть таковым в смысле традиционной частной собственности. Данное обстоятельство отражается в альтернативной модели.

Существует важный количественный показатель, характеризующий состояние общества на текущий момент времени. Таковым является отношение количества собственников (имущих) к общему количеству всех трудящихся. В Марксовой модели эта величина неизменна и трактуется как мера эксплуатации всего класса пролетариев. А в альтернативной модели - это монотонно растущий показатель социального прогресса.

В альтернативной модели вся динамика подчинена противоречию между спросом и предложением, или, другими словами, противоречию товарных рыночных отношений. Маркс подробно анализирует эти отношения, но считает их второстепенными. На передний план он выдвигает классовые отношения и фактор частной собственности.

Не трудно видеть, что рынок имеет все особенности демократии. Он – форма демократии, форма свободной деятельности. А поэтому рыночная экономика является органически развивающейся, и она наиболее эффективна.

Таким образом, в альтернативной модели устранены все ограничения, искусственно введенные Марксом. Как в определении социального прогресса Гегеля (и как в определении понятия “развитие” Ленина) диалектические переходы, являясь чисто логическими, по форме не связаны с какой-либо эпохой, так и в альтернативной модели есть только развивающийся процесс, имеющий тотальный характер. Она является одной и той же для капитализма, для социализма и для коммунизма.

Справедливости ради следует отметить, что Маркс писал не только о пролетарской революции. Характеризуя диалектику развития производительных сил, он упоминал также о “закономерных революциях”, называя их технологическими, отличая их от революций политических.[27]
[27]

Это замечательно. Данное различие весьма существенно. Но, как и в иных подобных случаях, тему “технологических революций” он не развивает. О них он лишь упоминает.

Условия труда изменились кардинально в результате частного предпринимательства, создавшего новую форму собственности. В утверждении “капиталист является частным собственником” больше лжи, чем правды. Формально он действительно является частным собственником, но по существу он является организатором новых производственных отношений на основе новой формы собственности. Дело в том, что каждый нанимаемый рабочий получает от капиталиста на время работы необходимые средства производства (или доступ к ним). И это новое отношение в сущности является арендой.

В связи с этим уместно обратить внимание на диалектику собственности. Дело в том, что всякая собственность (и частная в том числе) является средством (в противном случае она может быть лишь сокровищем), и в этом смысле она - источник свободы. С другой же стороны она с необходимостью обладает консервативным началом и вследствие этого является ограничением сферы жизнедеятельности, поскольку она предписывает только конкретный вид деятельности и соответствующую ей меру. Это диалектическое противоречие раскрыто у Гегеля (что Маркс-революционер предпочел проигнорировать). Например, крестьянин, владеющий клочком земли, или ремесленник, владеющий жалким инструментом, очевидно, обладают относительной независимостью. Но они совершенно не способны осуществить концентрацию производства на основе кооперации и разделения труда.

Для рабочего средство производства, полученное от частника, уже не является частной собственностью. И поэтому противоречие между свободой и ограничением, которые составляют единство в отношении “частная собственность”, о чем шла речь выше, устраняется. Благодаря этому оказываются возможными концентрация производства, применение машин и технический прогресс. Иначе говоря, отношение, выражаемое глаголом “иметь”, безусловно имеет важное значение. Но для того, чтобы раскрыть его значение, его необходимо проанализировать с позиций труда. Необходимо ответить на вопрос, как изменяются условия труда в зависимости от формы собственности? Что значит “иметь” в плане деятельности?

С точки зрения изменения отношения собственности, как одного из важнейших социальных явлений, о чем много пишет Маркс, капиталист является революционером номер 1, породившим новую форму собственности. Вообще собственность арендная, кооперативная, акционерная - все это капиталистические нововведения, новые формы. Только так и должен решаться вопрос о собственности с точки зрения науки. Во всех этих капиталистических нововведениях - начальный момент социализма. Именно с этим связана подлинная революция. Но марксисты (и особенно большевики) предпочитали не обращать на это внимание.

Например, реформы Петра Столыпина давали возможность неимущим крестьянам получить землю и превратиться в собственников и производителей. Это дало очень большой социальный эффект за короткое время. По признанию Ленина, если бы эти реформы продлились еще несколько лет, то пролетарская революция стала бы невозможным делом.

Еще пример. Известный философ Александр Зиновьев, проживший в Германии многие годы, свидетельствует о том, что в настоящее время в этой стране частная собственность уже не играет прежней роли, не смотря на то, что ее никто не отменял. Граждане этой страны предпочитают приобретать необходимые вещи (средства производства) лишь на время непосредственного пользования. И такая возможность обеспечивается государством. В своем распоряжении оно имеет все средства производства, которыми обеспечивает всех трудящихся по их желанию. Каждый гражданин страны может получить землю, трактор, технологию, компьютер на любой срок на выгодных условиях. Таким образом, понятие собственности в ХХ столетии обрело весьма существенное уточнение. Стало ясно, что само по себе владение чем-либо, состоящее только в себе самом и ограниченное только этим, - не столь важно в плане общественного производства. Но! Важно владеть средствами производства для непосредственной деятельности. За пределами этой деятельности владение и собственность никакого значения не имеют. К этому уточнению человечество пришло эмпирическим путем.

Здесь уместно обратить внимание на следующее диалектическое противоречие и явление. Количество собственников на душу населения монотонно возрастает. Капитал, создаваемый ими, - это накапливаемый труд и в частности - это создаваемые средства производства. Таким образом, в конечном итоге они создают общедоступность средств производства (как в современной Германии), в чем и состоит изменение отношения собственности. Тогда фактор “иметь” теряет всякую значимость, а вместе с этим теряется роль и самого собственника. Он превращается в руководителя, менеджера, которому совсем не обязательно быть каким-либо собственником. То есть, здесь имеет место диалектическое отрицание: капиталист-собственник в результате своей социальной активности (а иным он принципиально быть не может) разрушает свой исторический статус.

Капиталисты и революционеры-большевики решают вопрос о собственности по разному. Первые предпочитают создавать альтернативные формы собственности (а значит и новые виды производства и деятельности), фактически ничего не уничтожая. Вторые – напротив – задаются целью только уничтожить частную собственность, совершенно не думая о каком-либо созидании. При этом о будущем они рассуждают весьма туманно. Капиталисты же более реалистичны, и в плане будущего они более предпочтительны.

Другим важным элементом капиталистической революции является общественный характер труда (о чем справедливо писали классики). И в связи с этим необходимо обратить внимание на следующее противоречие. Предприниматели, вкладывают свои усилия и капитал в “свое дело”, в свою частную собственность, а развивают производственный процесс, являющийся общественным. Таким образом, социальный прогресс связан с данной диалектикой.

Коммунисты-революционеры обычно подчеркивают, что средства производства принадлежат капиталистам, которые присваивают произведенный труд и прибыль, обращая их в свою частную собственность. Формально это действительно так. В действительности же в этом утверждении лжи больше, чем правды. Они не просто присваивают результат труда, а распределяют его в обществе с целью максимизации того капитала, которым владеют. У Маркса есть вполне научные определения и капиталиста, и капитала. Капиталист - это субъект, вкладывающий произведенную прибавочную стоимость в обращение капитала, т. е., в общественный производственный процесс. Если капитал будет “положен в карман”, то он превратится в “сокровище”, и капиталист как таковой прекратит свое существование.

Широко применяемое в марксизме выражение “принадлежит капиталисту” трактуется идеалистически, лживо. Для Маркса здесь нет вопросов. Правильная трактовка этого выражения конечно же у него есть. Понятие “принадлежит” имеет весьма ограниченное значение. Но совсем другое дело “принадлежит в качестве … ”. Маркс справедливо утверждает, что если капитал будет принадлежать в качестве сокровища, то он перестанет быть капиталом, а капиталист перестанет быть капиталистом. Поэтому капиталист не столько собственник, сколько распорядитель, управленец. Обо всем этом у Маркса обстоятельно и ясно написано, но революционеры и политики не были заинтересованы в том, чтобы эти положения были понятны для пролетариев. В связи с этим имел место обыкновеннейший обман.

“Быть капиталистом - пишет Маркс - значит занимать в производстве не только чисто личное, но и общественное положение. Капитал - это коллективный продукт и может быть приведен в движение лишь совместной деятельностью многих членов общества, а в конечном счете - только совместной деятельностью всех членов общества”[28]
[28].

Замечательно! И в этом плане формальная принадлежность, фактор собственности имеет ничтожное значение по сравнению с тем, что капитал - это общественное явление, и иным он быть не может. Выражение “частный капитал” - чистейшей воды условность. Капиталист в сущности - это управитель части капитала, распорядитель, контролер, организатор общественного процесса и общественного прогресса. Такая функция совершенно необходима.

“Кругленькую сумму капиталист положил себе в карман” - вот Марксова фраза, которую неоднократно повторял Ленин. Она простецки понятна для умов пролетариев. Она формально истинна, поскольку заработанную сумму всегда можно положить себе в карман. Но в сущности она ложна, поскольку бросает черную тень на происхождение этой суммы и ее назначение. В этой фразе больше нечестности, чем истины.

Критикуя капитализм, марксисты-ленинцы часто говорили об экономических кризисах, которые якобы наступают вследствие противоречия между классами. Чепуха все это. Кризисы в производстве являются результатом противоречивости самого производственного процесса. Капитализм здесь “виноват” только в том, что создает высокую производительность труда. Когда потребление отстает, а производство по инерции сохраняет высокий темп, тогда и наступает явление, называемое кризисом. В СССР оно не могло возникнуть, поскольку у нас не был развит труд, у нас всегда все было в дефиците, и это создавало видимость благополучия, якобы обеспеченную плановостью.

Мы не располагали научным представлением о труде. Утверждение Маркса “стоимость создается только живым трудом” было идеализировано. Этот догмат затмил наше сознание. Наш труд действительно был в основном “живым“, т. е. примитивным, и он не мог создавать условия перепроизводства. Мы этим только гордились.

Маркс и Ленин писали о том, что решающим условием победы социализма над капитализмом является высокая производительность общественного труда, более высокая, чем при капитализме. Марксисты-ленинцы несчетное множество раз цитировали это положение классиков, однако не реализовали его на практике. Дело в том, что научный подход к труду возможен только с учетом его диалектики. У Маркса есть прекрасно разработанная диалектика труда, но в качестве иллюстрации он использует примеры из области капиталистической экономики. В связи с этим марксисты-ленинцы считали, что Марксова диалектика труда является исключительно капиталистической, а значит и непригодной для социализма. В результате - мы были обречены трудиться “до седьмого пота”, получая жалкий (по сравнению с капиталистическим) результат.

“Самые верные последователи марксизма” никак не могли осознать, что диалектика труда, как и диалектика вообще, является инвариантом. Она - суть одно и то же для капитализма, социализма и коммунизма и вообще для любой общественно-экономической формации.

Вместо Марксовой теории большевики на протяжении всех 74-х лет советской власти пытались изобрести свою “диалектику социалистического труда”, лишенную противоречий. Но кроме политических лозунгов, репрессий, стахановского движения, социалистического соревнования так ничего и не смогли придумать.

Согласно Марксовой теории процесс общественного труда является диалектическим, противоречивым. Он реализуется в условиях рыночных отношений. Спрос и предложение, конкуренция, инициатива - вот главные атрибуты подлинно свободного труда. Запретив частную собственность, большевики тем самым запретили частную (личную) инициативу, свободу деятельности вообще, а вместе с ней и всю Марксову диалектику. Естественные связи и отношения были исключены. И если в естественных условиях общественный производственный процесс является самоорганизующимся, то в искусственных условиях советского общества он был саморазрушающимся.

Если Ленин говорил о необходимости “творческой инициативы широких народных масс”, то на деле все это было исключено, запрещено. Запрет частной собственности автоматически повлек за собой запрет частной инициативы, и ни о какой “творческой инициативе народных масс” не могло быть и речи. По этой причине наш общественный труд никак не мог быть более свободным, производительным и прогрессивным, чем капиталистический. Напротив, он был чахлый и жалкий.

Ввиду того, что мы игнорировали фактор общественного спроса (мы вообще исключили этот фактор из наших общественных отношений), наш труд часто был “напрасным”. У нас не было безработных, все трудились, но несмотря на все усилия мы не могли обеспечивать себя даже вещами первой необходимости. Народ был бедным, бедным было все государство. Партия была вынуждена разрабатывать “продовольственные программы” в условиях “развитого социализма”, и это говорит само за себя. При капитализме не разрабатываются “продовольственные программы”, поскольку нет проблемы спасения народа от голода.

В обществе, представленном альтернативной моделью, безусловно могут быть бедные и богатые в относительном измерении, но нет “продовольственной проблемы”. Есть социальный прогресс, обладающий множеством достоинств. Одна из них состоит в том, что количество богатых на душу населения неуклонно возрастает. Эта подтверждает статистика. Марксисты-ленинцы предпочитали об этом умалчивать. Они настойчиво муссировали тот факт, что небольшая “кучка богатеев” владеет большим процентом всего богатства страны. Это действительно так. Но что из этого следует? Абсолютно ничего. Если имела место кража, то должны быть основания для судебного разбирательства. Если исключить такие случаи, то это совсем не противоречит поступательному движению общества к социализму. Если человек может управлять большим капиталом с соблюдением существующих законов, то пусть владеет и управляет.

В первом томе “Капитала” Маркс приводит множество примеров невыносимо трудных условий труда и жизни пролетариев, работающих на капиталистических предприятиях. Все это совершенно верно. Но. Во-первых, по сравнению с феодальным обществом социальный прогресс явно имеет место. По среднестатистическим данным благосостояние народа при капитализме было существенно выше, чем при феодализме. Во-вторых, всегда есть условия труда, требующие предельного напряжения человеческих возможностей, и опасные для здоровья и жизни. В обществе всегда будет потребность в таком труде. Например, труд на шахтах является очень опасным. Он характеризуется высоким уровнем травматизма и смертности. Добывать каменный уголь или руду необходимо, и вопрос “быть или не быть” в данном случае (как и в других подобных случаях) решается на рынке труда. Пролетарская революция здесь абсолютно ничего изменить не может.

Но кроме всего перечисленного, есть еще и третье обстоятельство. Обращая внимание на трудные условия труда и жизни пролетариев, Маркс фактически ничего и не предлагает, поскольку предложить нечего. Он только призывает к революции. Но как можно с помощью революции (политической акции) решить проблему труда? Очевидно, никак. И пролетарское вооруженное восстание здесь абсолютно бесполезно. Оно абсолютно ничего не решает. Оно только разрушает все достижения, отбрасывая общество назад на многие годы.

Решающими условиями социального прогресса являются труд и эффективность движения капитала. При условии недооценки этих факторов никакая социальная теория на может быть состоятельной.

В первом томе “Капитала” читаем: “Политическая экономия принципиально смешивает два очень различных рода частной собственности, из которых один основывается на собственном труде производителя, другой - на эксплуатации чужого труда. Она забывает, что последний не только составляет прямую противоположность первого, но и вырастает на его могиле”[29]
[29].

Эксплуатация живого труда” как фактор обмена результатами труда составляет самое главное общественное отношение и имеет место во всех без исключения обществах от первобытного до коммунизма. Для объективной оценки этого явления необходим анализ. Однако Маркс заниматься этим не желает, поскольку в результате анализа стимул для революции может быть утрачен. Он это понимает и вместо добросовестного исследования демагогически разглагольствует о том, что при капитализме степень эксплуатации человека человеком неограниченно возрастает (вплоть до его полного уничтожения, до могилы). Но в работах Маркса найдется поистине бесчисленной множество аргументов в пользу того, что ни один эксплуататор не задается целью эксплуатировать живой труд. Целью является только получение прибыли, дохода, прибавочной стоимости. И в этом плане на много выгоднее эксплуатировать машину или какие-либо силы природы, которые “даны даром”. А поэтому все эти рассуждения об “эксплуатации чужого живого труда” изложены в работах Маркса исключительно для “пролетариев”.

Эксплуатация живого труда” как фактор обмена результатами труда составляет самое главное общественное отношение и имеет место во всех без исключения обществах от первобытного до коммунизма. Для объективной оценки этого явления необходим анализ. Однако Маркс заниматься этим не желает, поскольку в результате анализа стимул для революции может быть утрачен. Он это понимает и вместо добросовестного исследования демагогически разглагольствует о том, что при капитализме степень эксплуатации человека человеком неограниченно возрастает (вплоть до его полного уничтожения, до могилы). Но в работах Маркса найдется поистине бесчисленной множество аргументов в пользу того, что ни один эксплуататор не задается целью эксплуатировать живой труд. Целью является только получение прибыли, дохода, прибавочной стоимости. И в этом плане на много выгоднее эксплуатировать машину или какие-либо силы природы, которые “даны даром”. А поэтому все эти рассуждения об “эксплуатации чужого живого труда” изложены в работах Маркса исключительно для “пролетариев”.

Это сам Маркс “смешивает” собственность феодальную с собственностью капиталистической, отчаянно пытаясь скрыть важнейшее новое социальное явление, возникшее без всякой пролетарской революции. Первая является только частной, она - “сокровище”, и ничего больше. Вторая - только по форме, в первом отношении является частной. Фактически же капиталист, пользуясь своим неограниченным правом собственности, превращает ее в арендную. И таким образом, пролетарии, которых он нанимает на работу, получают средства производства на условиях аренды.

Капиталистическая частная собственность - это принципиально новое явление. Она порождена новым субъектом истории - предпринимателем, который превратил ее в арендную т. е. в сущности в общественную собственность. Он породил и новую собственность, и новое производственное отношение. Это в сущности и есть то самое отношение, которое устанавливается между пролетарием и капиталистом после их встречи на рынке труда. Во всем этом состоит самая важная в истории революция. И конечно же этот факт Маркс-революционер категорически не желает ни видеть, ни признавать.

Термин “эксплуатация”, многократно повторенный в “Манифесте”, Маркс в неизменном виде протащил через весь первый том “Капитала” (а также через все свои произведения) без малейшего упоминания о диалектике. Безусловно это очень важный термин, и Марксом он не раскрыт абсолютно.

Что такое эксплуатация? По общепринятому определению - это несправедливое присвоение чужого труда. На первый взгляд здесь все ясно. Конечно, всегда можно человека превратить в раба, создав для него экстремальные условия жизнедеятельности, в которых он погибнет. Маркс всюду предполагает только угнетение и несправедливость, т. е., только одну сторону. Но всякое явление, будучи диалектическим, не может состоять из одной стороны. С научной точки зрения “присвоение чужого труда” является необходимой составляющей общественного труда. Без этого “присвоения” труд не может состояться как общественный. В связи с этим все люди в обществе в неопределенной степени эксплуатируют друг друга, и это является самой главной составляющей всех общественных отношений.

Только производя не столько для себя, сколько для другого человека, человек “вышел из царства животных”. Об этом пишут классики. И это отношение Маркс-революционер предлагает уничтожить без всяких уточнений и оговорок. Это “уничтожение” равнозначно возврату в царство животных. Но автора “Манифеста” такая перспектива ничуть не смущает. С упорством, которое никому не может делать чести, он продолжает отстаивать лозунги, лишенные здравого смысла.

В условиях зрелого капитализма начинает давать о себе знать то обстоятельство, что отношение непосредственной принадлежности (собственности) теряет свою значимость. Частная собственность не просто уходит с исторической арены, но само отношение собственности становится все более условным. Важнее НЕ то, что определяется словами “иметь” или “собственность”, а то, что связано с понятием деятельности производственной, творческой, организационной или иной. А термин “общественная собственность”, который для большевиков был одним из главных в их “теории“, по существу бесполезен. Он имел значение только в рамках примитивного представления о коммунизме.

Первый том “Капитала” Маркс завершает следующими словами: “Нас интересует здесь только тайна, которую открыла в Новом свете ... политическая экономия Старого света: капиталистический способ производства и накопления, а следовательно, и капиталистическая частная собственность, предполагают уничтожение частной собственности, покоящейся на собственном труде, ... “[30]
[30].

В этой цитате все абсолютно верно, но есть ложный посторонний смысл. Всем своим повествованием Маркс выводит этот смысл на передний план. Капиталистический способ производства действительно “предполагает уничтожение частной собственности, покоящейся на собственном труде”. Это верно, поскольку труд, развиваясь, становится все более общественным. Но Маркс хочет сказать нечто совсем иное. Он хочет сказать, что при переходе к капитализму возрастает частная собственность, покоящаяся на “чужом труде”, и значит возрастает степень эксплуатации. Здесь фактически повтор предыдущей цитаты, здесь та же фальшь. “Тайна” состоит, повторимся, в “уничтожении частной собственности, покоящейся на собственном труде”. Но уже в рабовладельческом обществе труд был общественным, поскольку рабы составляли большую часть населения. Рабовладелец не владел собственностью, основанной на собственном труде. В последующие эпохи этот вид собственности составлял ничтожную долю, и ее роль в обществе была ничтожной. Тогда о чем идет речь ? Если “тайна” состоит только в этом, то грошь ей цена.

Подлинная тайна содержится в терминах “капиталистический способ производства” и “капиталистический способ накопления”. Эту тайну Маркс не раскрыл, но напротив, постарался ее “поглубже закопать”. Слово “накопление” имеет только один смысл. Оно означает линейное в пространстве и во времени суммирование, подобное тому, как возрастает сумма монет в копилке. Но речь идет о накоплении труда и капитала, которое создается капиталистическим способом производства. Данный процесс ни в коем случае не может быть линейным. Он является экспоненциальным. Сам же Маркс писал, что каждая эпоха отличается не тем, что производят, а тем, как производят и каким способом. Капиталистический способ производства - это способ производства с помощью машин, воплощающих рефлексию труда. Именно этим обеспечивается высокая производительность труда, бурное развитие производительных сил, экспоненциальный рост капитала.

Нет ни малейшего сомнения в том, что Маркс понимал все это. Но он провозгласил догмат: машины прибавочную стоимость не производят. И этим (и не только этим) погрузил сущность капиталистического способа производства в тайну.

Таким образом, пролетарии ничего не должны уничтожать, и частную собственность в том числе. Им совсем не нужно быть чьим-либо “могильщиком”. Во всем этом нет ни малейшей необходимости. Человечество и без того совершило свой шаг вперед по пути социального прогресса, породив новую форму собственности. И в связи с этим имеет место кардинальное расхождение во взглядах между Марксом-революционером и Марксом-ученым. Первый настаивал на слове “уничтожить”, а второй - подчеркивал созидательный аспект человеческой деятельности, важность факторов гуманизма.

Эта Марксова непоследовательность породила путаницу во всем мировом коммунистическом движении. Абсолютное большинство коммунистов являются политическими экстремистами. Они считали (и считают), что при социализме не должно быть ни капиталистов, ни капитала. С какой же это стати? Это в высшей степени наивное мнение. Марксисты-ленинцы трех поколений, не желания сил и времени, пытались создать свою “научную теорию социализма” без капитала (!). В этих усилиях не было ничего, кроме невежества и абсурда. Все годы советской власти - это годы напрасных усилий и потерянного времени.

В противоположность этому в развитых странах Запада развитие капитала, его преумножение всегда рассматривалось как одна из задач первостепенной важности. Машины и всевозможные технологии являются по определению Маркса составной частью капитала (постоянный капитал). Применение “мертвого труда” (тоже понятие Маркса) в общественном производстве в развитых странах развивается вместе с развитием капитала. Современные пролетарии не “проливают пот” в процессе труда и не “изнемогают от усталости”, а в благоприятных условиях лишь наблюдают за производственными процессами. Есть все основания утверждать, что для них социализм уже построен, несмотря на то, что никто не задавался такой целью.

Мы мечтали о “светлом будущем”, о социализме и коммунизме, но эти наши мечты так и не были конкретизированы с позиций рационалистического мышления. Последнее обрело социальную значимость только в условиях той свободы и демократии, которая утвердилась в странах Запада. В СССР же много говорили о социализме, но сколь-нибудь корректное представление о социализме так и не возникло. Соответствующее определение не было известно ни одному советскому человеку. Исключение, вероятно, составляет один только Ленин. Иные - не известны. То, что нам преподносили в качестве определения, в лучшем случае было позаимствовано у социалистов-утопистов. Научный подход был категорически отвергнут под предлогом недопустимости ревизии марксизма. А если не было определения, то нет ни малейшего основания говорить о реальном социализме. Никто не знает, что мы “строили”. У нас было все, что угодно, но только не социализм.

Почему же мы так и не смогли преодолеть догматы, которые сами же выдумали? Одна из причин состоит в том, что нас задавили политика и политики. Власть была сильной, и сильным было угнетение. Кроме этого сильная власть создала иллюзию стабильности и незыблемости. Вопреки указанию Ленина нас приучили (как животных) не заниматься политикой, а лишь только подчиняться ей. События во власти всегда были “не нашим делом”.

Есть еще и другая причина. В центре нашей истории советского периода находится Великая Отечественная война, в которой победа была такой желанной и необходимой. Здесь необходимы уточнения.

Она была победой народа, пережившего величайшую трагедию, принесшего миллионные жертвы, но ни в коем случае не победой тех идей, которые мы так настойчиво пропагандировали, не социализма. У нас его не было. Мы победили также, как в войне с Наполеоном, но только с худшими показателями. Мы победили немецких фашистов своими многочисленными и напрасными жертвами. Политики не щадили жизней наших людей, и сегодня стыдно об этом вспоминать. А о победе над Наполеоном мы вспоминаем с гордостью. Советские историки никогда не производили такого сопоставления. Такой анализ совсем не в пользу руководившей большевистской партии.

Победа укрепила и наш политический строй, как бы он ни назывался, и наши иллюзии. Сталин присвоил себе победу и провозгласил: “Наше дело правое”. Этим гениальным дьявольским изречением были списаны все прегрешения власти. Вся ближайшая история (и прошлая, и будущая) стала оцениваться с позиций этой победы как величайшего результата, обеспеченного, якобы, партией большевиков. Мы оказались в заблуждении еще большем, чем были прежде (с чем в значительной степени оказалось связанным состояние нашего духа), и наш фальшивый социализм продолжился до его последнего вздоха, до его естественного конца.

Иными словами, наш социализм в значительной степени “держался” на победе в Великой Отечественной войне и никакого иного основания или фундамента не имел.

А каким одним словом можно охарактеризовать все происходившее ? Пожалуй, можно сказать следующее. Все то, что было в нашей истории и в нашей общественной жизни в период советской власти, наиболее емко можно выразить философским термином “тотальный иррационализм”. И по всем законам природы, логики и здравого смысла оно не могло иметь продолжения. И если бы не было этой войны, то весьма вероятно процессы демократизации и оздоровления в нашем обществе, названные позже ”перестройка”, начались бы значительно раньше.

*
См.: Яцкевич В. В. Социализм: что это такое? Сб.: Научное наследие К. Маркса и современные социальные процессы. Материалы международной научной конференции (5-6 мая 2004 г., г. Киев). С. 131-133.

[1]
[1] Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии. Избранные произведения. В 3-х т. Т. 1. - М.: Политиздат, 1985. - IV, С. 96.

[2]
[2] Там же, С. 100.

[3]
[3] Там же, С. 101.

[4]
[4] Маркс К. Критика Готской программы. В кн.: Избранные произведения. В 3-х т. Т. 3. - М.: Политиздат, 1985. С. 17.

[5]
[5] Маркс К ., Энгельс Ф. Соч., изд. 2-е, т. 39, с. 550-553.

*
Буряник В. Соціялістичний Дурман. Видано накладом Автора. Саскатун, Саск. З друкарні Української Видавничої Спілки Канади. Лимитед, Winniped. Canada. 1939, 77 c.

[6]
[6] См.: Философский энциклопедический словарь. М.: “Советская энциклопедия”, 1989.

[7]
[7] См.: “Вопросы философии”, 1990, N 10, С. 19-50.

*
В том же году вышла брошюра члена-корреспондента АН СССР Шахназарова Г. Х. “В поисках утраченной идеи. К новому пониманию социализма”, М.: “Наука”. - 1990. - 46 c. В этой брошюре автор рассуждает о социализме весьма некомпетентно. Такого рода издание не является единственным.

[8]
[8] Зиновьев А. А. Коммунизм как реальность. Кризис коммунизма. - М.: Центрполиграф, 1994. - С. 9.

[9]
[9] Там же, С. 3.

[10]
[10] Там же.

[11]
[11] Там же, С. 298.

[12]
[12] Социализм по-прежнему остается “открытым вопросом” // Вопросы философии, 1991, N 2, С. 122.

[13]
[13] Зиновьев А. А. Коммунизм как реальность. Кризис коммунизма. - М.: Центрполиграф, 1994. - С. 12.

[14]
[14] Там же, С. 294.

[15]
[15] Там же, С. 335.

*
Шафаревич И. Р. Есть ли будущее у России?: Публицистика. - М.: Сов. писатель, 1991. - 560 с.

[16]
[16] Гегель Г. В. Ф. Лекции по философии истории. Санкт-Петербург. “Наука”, 1993, - С. 287.

[17]
[17] Винер Норберт. Кибернетика и общество. М.: Изд-во Иностранной литературы. 1958, С. 62.

[18]
[18] Ленин В. И. Философские тетради. - М., Политиздат, 1978. - XXIV, 322 с.

[19]
[19] Гегель Г. В. Ф. Наука логики. В 3-х томах. Т. 1. М., “Мысль”, 1970, С. 206-207.

[20]
[20] Гегель Г. В. Ф. Наука логики. В 3-х томах. Т. 3. М., “Мысль”, 1970, С. 308.

[21]
[21] Гегель Г. В. Ф. Соч., т. VIII, С. 19. Цит. по: Киссель М. А. Гегель и современный мир. Ленинград. Изд-во Ленинградского университета, 1982, C. 126.

[22]
[22] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 29. С. 317. См. также: В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 26. С. 55.

[23]
[23] В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 8. С. 400.

[24]
[24] Богомолов А. С. Гегель и диалектическая концепция развития. В кн.: Философия Гегеля: проблемы диалектики. М. : “Наука”, 1987, С. 60-78.

[25]
[25] Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 39, С. 13.

[26]
[26] Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Т. 1. Кн. 1. Процесс производства капитала. - М.: Политиздат. 1988.- С. 759.

[27]
[27] См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 47, С. 461; т. 49, С. 89.

[28]
[28] Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии. Избранные произведения. В 3-х т. Т. 1. - М.: Политиздат, 1985. - IV, С. 120.

[29]
[29] Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Т. 1. Кн. 1. Процесс производства капитала. - М.: Политиздат. 1988.- С. 774.

[30]
[30] Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Т. 1. Кн. 1. Процесс производства капитала. - М.: Политиздат. 1988.- С. 784.