Статья французского философа Ж.-Ж. Вюнанбурже "Принципы мифопоэтического воображения" является попыткой самоопределения философии к мифу - одному из возможных источников ее возникновения и жизненного осуществления. Автор затрагивает практически все ключевые темы современных поисков сущности мифического отношения к бытию. В последнее время на Западе наблюдается ренессанс изучения мифа как такового в его связи с основаниями философии, о чем мы можем судить по множеству опубликованных переводов наших западно-европейских коллег. Данная статья отражает сегодняшнее состояние реабилитации мифа и, как следствие, ремифологизации гуманитарного познания, пришедшей на смену демифологизации науки рационалистическо-позитивистской традицией. Периоды ремифологизации и демифологизации сменяют друг друга на протяжении всей истории почти с закономерностью природных циклов, свидетельствуя о неуничтожаемой живучести мифа, более того, о жизненной значимости мифа для культуры, без которого последняя превращается в обездушенную цивилизацию.
Интересно и важно сопоставить результаты и уровень исследований мифа в отечественной и зарубежной традициях, в надежде найти некоторую точку сопонимания этой принципиальной проблемы. Статья Ж.-Ж. Вюнанбурже, представляющая собой обзор и обобщение имеющихся методологических подходов к изучению мифа и содержащая собственную разработку достаточно оригинальной гипотезы, способной вырасти в целостную теорию, позволяет провести сравнительный анализ российской и западной трактовок. Прежде всего следует заметить, что сравнение будет вестись в свете онтологии, т.е. в направлении прояснения онтологического статуса мифа. Если, сверх ожидания, обнаруживается, что миф бытиен, а не эпифеноменально привходящ, то это открывает обратную перспективу рассмотрения самой онтологии в свете мифа, вернее, в его отсвете, поскольку источником света может быть только бытие, а миф есть некий экран, принимающий исходящие из первоначала лучи и возвращающий их обратно. Насколько "правильным" является это "зеркало"? Этот вопрос исстари интересовал человека.
Ж.-Ж. Вюнанбурже начинает с проблемы идентификации: что такое миф сам по себе и что может быть названо этим именем? Задачу имманентного определения мифа из него самого решал в свое время А.Ф.Лосев в начале книги "Диалектика мифа": проведя апофатический перебор того, чем миф не является, он пришел к законченной катафатической формуле - миф есть магическое имя, творящее чудеса. Методом исследования сущности мифа Лосев избрал диалектику и феноменологию, будучи опытно убежденным в его бытийной укорененности. Ж.-Ж. Вюнанбурже, очевидно, также исходит из онтологической значимости мифа, стремясь найти адекватные методологические средства для полного его осмысления и выражения. В методологический арсенал включаются диалектика, феноменология и герменевтика, каждая из которых по-своему раскрывает тот или иной аспект мифа с философской точки зрения. Однако проблема здесь усложняется еще и тем, что миф не находится всецело вне философии и поэтому не может быть окончательно взят как отстраненный объект ее изучения. Миф какой-то своей частью входит в существо философии и, явно или скрытно, влияет на создание и выражение ее истин. Поэтому решение данной проблемы раздваивается: необходимо не только найти рациональное определение мифа, но и обнаружить мифическую составляющую в содержании самого мышления.
Ж.-Ж. Вюнанбурже глубоко понимает суть этой проблемы, заключающейся в культурном двуединстве Логоса и Мифоса. Поэтому он, в дополнении к традиционной задаче выявления логической структуры мифа, произведя методологическую инверсию, ставит задачу для мифо-поэтики - реконституировать мифическую интенциональность рациональной мысли. В случае успешного решения обеих задач может возникнуть теоретическая кольцевая конструкция, как идеальная форма взаимного обоснования философией и мифом друг друга.
В пределах так поставленных задач автор выдвигает собственную гипотезу. Миф для начала определяется в рабочем порядке как повествовательный объект, эксплицитно облеченный в форму текста и имплицитно трансформируемый в визуальную репрезентацию, что исходно задает двойную перспективу его истолкования - как слова и как образа. Это единство двух противоположных способов восприятия мифического сообщения - слухового и зрительного - всегда создавало трудности для целостного понимания. Беря в изоляции слово и образ, изначально слитые в мифе, рациональная мысль препарирует по отдельности каждый из его моментов, теряя их сущностную связь. Основанная на субъект-объектном дуализме наука с разных сторон отрывает от мифа тот или иной его момент, исследуя языковую структуру текста в семиотическом направлении или особенности образного восприятия средствами психологии.
В результате аналитического расчленения теряется тождественность субъективного и объективного в мифе. Такой абстрактный подход привел к редуцированию мифа к низшей, архаической форме мышления, преодоленной рациональностью по ее собственному заверению. Ж.-Ж. Вюнанбурже подвергает сомнению этот приговор и, стремясь сохранить творческие возможности мифа, не сводимые только внешним ассоциациям образов, выдвигает предположение, что в мифе есть собственное неразрушаемое смысловое ядро. Если мифу присуща субстанциальность, то с гносеологической точки зрения миф является самостоятельным способом познания и оформления истины, параллельным логическому способу. Возможно ли мифопоэтическое познание, мыслящее воображаемыми сказаниями, равносильное логическому познанию, мыслящему в формах понятий, суждений и умозаключений?
Если на последний вопрос дается утвердительный ответ, значит способность к мифотворчеству необходимо искать в недрах самого разума. Не об этой ли возможности говорил уже Аристотель в своем учении об Уме, Nous poetikos: "мыслящее мыслит формы в образах (phantasmata)"? В трансцендентальном воображении образы имеют творческую порождающую силу, являясь образами самого бытия. Следовательно, для познания мира существует два равномощных способа постижения - Логос и Мифос, и, в случае устранения одного из них, функцию познания берет на себя другой.
Идя дальше необходимо поставить вопрос о возможных контактах между Логосом и Мифосом, выдвигая еще одну гипотезу- о их взаимодополнительности. Предпосылки к позитивному решению этой проблемы имелись в учении стоиков о "phantasia kataleptike" (схватывающем воображении), в дильтеевской диалектике объяснения и понимания, в неокантианской трактовке символического мышления, в бергсонианской концепции интуиции и т.д.
Таким образом, допускается, что мифогенез есть особый ноэтический процесс, имеющий не только психологическое значение, но прежде всего теоретико-познавательное, будучи включенным в архитектонику разума. Ж.-Ж. Вюнанбурже ссылается на учение В. Отто, предшественника М. Хайдеггера, о мифе как поэтической восприимчивости изначальной тайны. Миф выводит мышление из тайны и возвращает его обратно в стихийной игре символических образов, выражающих невыразимое. Миф высказывает абсолютное целостным образом, сохраняя его трансцендентность.
В мифическом творческом воображении обнаруживается удивительное явление - образы имеют независимое от субъективной мысли существование, взаимоотражаясь и взаимодействуя друг с другом по своим собственным законам. Этот мир "действующих" образов и составляет стихию и сферу мифотворчества. Ж.-Ж. Вюнанбурже обращает внимание, что, по всей видимости, только неоплатоникам удалось адекватно и последовательно осмыслить эту спонтанную автономную активность образов. Именно в философских концепциях неоплатонизма удалось выразить истину на пересечении логического и мифического измерений. Это отразилось в структурировании метафизической системы, в центре которой находится онтологическое учение о трансцендентном Едином, из которого творится разум, возвращающийся к своему источнику в окружении эманирующих сверхчувственных образов. После Декарта и Канта эта традиция была предана забвению и только в последнее время наблюдается осознание ее ценности. Миф немыслимым образом актуализирует абсолютное, восполняя безобразное мышление.
Все эти предположения, оправданные историко-философским материалом, позволяют провести пересмотр онтологического и гносеологического статуса мифа и в первую очередь снять с него рационалистические обвинения в фиктивности его метода и нереальности его содержания. Миф не есть только деятельность мышления, воображающего невообразимое, но одновременно он я
В свое время Кант очистил разум от мифа и в результате этого пришел к выводу о закате метафизики. "Чистый" разум, действительно, разрывается в противоречиях, стремясь построить научную систему метафизики. Быть может, для того, чтобы восстановить права метафизики, необходимо вернуть в разум нечто "нечистое" - миф как "излишний" реагент или катализатор, для ускорения и завершения реакции? Сложнее всего узнать, правда, какая необходима дозировка этого фермента.
Критикуя предшествовавшие метафизические системы за догматизм, Кант указал на заданность метафизики, а не данность ее человеческому разуму. Ставя вопрос о том, как возможна метафизика как наука, Кант определил круг ее ориентиров. Так, метафизика есть "система чистого разума", "все философское знание", "завершение культуры человеческого разума", "оплот религии", "природная склонность человека", "чистая философия в целом", "познание разума на основе одних лишь понятий" и т.д. Дифференцируя содержание возможной метафизики, Кант делит ее на "метафизику телесной природы" (т.е. "физику", деляющуюся в свою очередь на эмпирическую и рациональную и входящую в сферу философии природы), а также на "метафизику мыслящей природы" (т.е. "психологию", понимаемую как "физиология внутреннего чувства" и разделяющуюся на эмпирическую, рациональную, диалектическую и трансцендентальную).
Такая рациональная дисциплинарная раскладка метафизики имеет свое значение, сохраняющееся поныне. Может ли придать дополнительную динамику и энергетику этой структуре миф? Кант такой вопрос не ставил. Этот пробел сохраняется по настоящее время - в рецензируемой работе обращается на него внимание и предлагается определенные идеи для его заполнения. Вслед за кантовской постановкой вопроса об условиях возможности метафизики как науки, конструируемой в виде системы понятий чистого разума, нужно ставить вопрос о возможности метафизики как поэтики мысле-образов. В какой-то идеальной точке оба вопроса сливаются воедино.
В статье Ж.-Ж. Вюнанбурже, оценивающей онтологический потенциал мифа, в большей степени затрагивается воображение как его существенная сторона, при меньшем уделении внимания проблеме имени. Традиция онтологической трактовки воображения в философии ХХ века была положена М. Хайдеггером в его известной работе "Кант и проблема метафизики". Хайдеггер онтологизировал воображение, истолковывая кантовское учение о схематизме чистых рассудочных понятий в том смысле, что признал воображение коренной способностью человеческого разума. Такая оценка вызвала возражения и дискуссию между М. Хайдеггером и Э. Кассирером, которая не завершилась компромиссом, оставив эту проблему актуальной по сей день.
Во Франции сложилось самобытное направление исследований воображения. Ж.-Ж. Вюнанбурже является продолжателем этой традиции, будучи руководителем Центра по изучению воображения и рациональности имени Гастона Башляра - одного из ярких и оригинальных мыслителей ХХ века. У нас известна его масштабная пенталогия стихий - философско-поэтическое описание опыта воображения материальных стихий, воссоздающее опыт досократического способа мышления. Вместе с этим Г. Башляр был одним из зачинателей движения неорационализма. В его творчестве переплелись оба компонента целостного разума - Логос и Мифос. Эта тема является ведущей и в статье Ж.-Ж. Вюнанбурже, профессора философии в университете г. Дижона, где в свое время творил Г. Башляр. Можно позавидовать французским философам - у них сложилось несколько крупных центров исследования воображения, в которых проводится активная работа по организации постоянных международных конференций, публикации периодических изданий и т.п. Эта традиция, действительно, имеет свое лицо, не похожее на стиль германского, американского или российского философствования. Каждая традиция представляет собой отдельную интеллектуальную лабораторию, в которой проводится воображаемый эксперимент. Всегда полезен обмен опытом и сравнение результатов экспериментирования: если итоги деятельности в разных лабораторных условиях совпадают - это увеличивает степень их достоверности.
По теме мифа в России имеется множество работ, философских, филологических, культурологических, с разной степенью оригинальности и компилятивности. К числу крупных достижений следует отнести сочинения А.А. Потебни, П.А. Флоренского, А.Ф. Лосева, С.С. Аверинцева, В.Н. Топорова, В.В. Бибихина и многих других авторов, усилиями которых мифологическая тема сохранилась в период рационалистической цензуры и идеологической конъюнктуры. У нас накоплен достаточно ценный материал, возможности которого мы еще в полной мере не осознаем и не может пока востребовать. Ценность своего узнается в сравнении с чужим. Не ставя задачу дать полную характеристику, остановимся на сквозной проблеме - двуединстве Логоса и Мифоса.
Без сомнения, ключевой фигурой апологетики мифа является Алексей Федорович Лосев. По всем тематическим вопросам, перечисленным в настоящей рецензии, у него есть принципиальные наработки, которые можно кратко представить. Начнем с того, что укажем на последовательное проведение А. Лосевым в своих произведениях принципа единства исторического и теоретического. Его историко-философские труды и теоретические трактаты дополнительны и перекликаются друг с другом. Понятие "теоретического" включает в себя не только "логическое", но и внелогические компоненты - эйдетику и поэтику, т.е. собственно миф как устойчивую форму продуктивного воображения.
Как возможна онтология мифа - бытийное его понимание и оправдание, так теоретически возможен и исторически действителен миф самой онтологии. А.Лосев, как никто другой, пожалуй, заметил эту мифическую составляющую историко-философского процесса, выразил ее, и, более того, сумел интегрировать миф в философский дискурс без утери смыслового характера последнего. Миф не вне онтологии, а в ней самой, нужно только дойти до того уровня развития онтологии, когда миф имманентно проявляется в ней, одновременно проявляя ее саму. А. Лосев кардинально онтологизирует миф, параллельно мифизируя онтологию, и только этим совместным решением ему удается выполнить невыполнимое: увидеть в имманентном образе, как творится бытие, вызванное из небытия по имени, которое услышано в дарящем откровении трансцендентного Абсолюта. Миф есть предельное развитие образа, выражающего именно бытие.
Достаточно порекомендовать читателю обратиться к лосевской работе "Самое само", в которой продемонстрировано как из недр самой онтологии возникает миф, имеющий особое отношение к триаде "бытие - ничто - творение". А. Лосев начинает онтологический дискурс с категории бытия и показывает, что логическая его экспликация завершается выведением мифа, являющегося выразительной формой бытия, или его творческой энергией. При реализации проекта онтологии мифа необходимо решить две дополняющих противоположных друг другу задачи: обосновать бытие мифа и продемонстрировать миф бытия. Можно сказать, что первая задача решается у А. Лосева в трактате "Самое само", вторая - в "Диалектике мифа", впрочем, в обоих сочинениях решения этих задач переплетаются.
Выведенная А. Лосевым на основе феноменологического изучения конкретных мифов диалектическая формула мифа, представленная выше, побудила автора выдвинуть гипотезу "абсолютной мифологии", которая вбирает в себя все существовавшие в истории "относительные мифологии", и является "нормой, образцом, пределом и целью стремления для всякой иной мифологии". Абсолютная мифология панорамно (т.е. всеобозримо) выражает творение бытия. Взаимосоотносимость взятых в абсолютном смысле диалектики и мифологии означает личную очную встречу Логоса и Мифоса, в которой чудесно творится, воплощается бытие и преображается естество, в которой диалектические категории представлены как магические имена. Не вдаваясь в детали, можно убедиться, что в рассмотренных подходах существует много сближений и совпадений в понимании сущности мифа и его философских импликаций. Это вселяет надежду, что разные культуры не утратили способность взаимно отражаться и обогащать друг друга.