1. Понятие социологии П.Л.Лаврова. Ее задачи и методы.
Ключ к пониманию социологических взглядов Петра Лавровича кроется в его определении социологии, как науки. Здесь “альфа и омега”, “начало и конец” всей его социологической теории. Чуть не все его работы были ничем иным, как развитием, развертыванием этого определения, а его практическая работа – осуществлением соответственных теоретических положений, вытекавших из последнего. Спрашивается, как же он определял социологию? Какую область явлений он считал предметом изучения последней? Какие задачи он ей ставил? Как решал вопрос относительно методов изучения социологических явлений? Как рисовал архитектонику всей социологической науки? Какие отделы последней он разрабатывал и, наконец, насколько последовательно в частных вопросах проводил свое рещение данного основного вопроса? Из одной этой постановки вопросов мы видим, что характеристика взглядов Петра Лавровича на этот счет должна сразу ввести нас в самый центр его социологии, в ту доминирующую обсервационную точку, откуда открываются перспективы на все теоретическое поле работ Лаврова. Понятие социологии Лаврова определенно. Оно стереотипно повторяется им в множестве работ. Вот оно вкратце.
- “Социология изучает и группирует повторяющиеся факты солидарности между особями человеческого общества и стремится открыть ее законы”. “Она ставит себе теоретическую задачу понять формы солидарности и процессов, совершающихся при количественном изменении этих форм”[1]
[1] “Социология есть учение о формах солидарности созидательных особей, об условиях скрепления и ослабления этой солидарности при различной степени развития этих особей и форм общежития”. Сообразно с этим определением, и само понятие общества для П. Л. дано только там, где дана солидарность. “Люди образуют общество, когда они оказываются солидарными в своих привычках, аффектах, убеждениях, интересах…Вне этой солидарности в сознательных актах для нас нет общества, а есть скопление особей”.[2]
[2]
Таков объект социологии. Спрашивается теперь, что же нужно понимать под явлением солидарности. Вопрос этот приходится ставить потому, что термин “солидарность” принадлежит к числу самых избитых и неопределенных[3]
[3]. Лавров дает ответ и на этот вопрос: “Общественная солидарность есть сознание того, что личный интерес совпадает с интересом общественным, что личное достоинство поддерживается лишь путем поддержки достоинства всех солидарных с нами людей”[4]
[4] Иначе это “общность привычек, интересов, аффектов или убеждений”[5]
[5].
Таким образом, согласно Лаврову, социология есть наука о солидарности сознательных особей, или о солидарных формах их взаимодействия[6]
[6].
Условие солидарного взаимодействия отличает общество от простого скопления особей, не составляющего тем самым непосредственно социологического явления, а условие сознательности особей исключает из области социологии формы солидарности или солидарного общения несознательных организмов, иными словами, указывает пограничную линию социальных и биологических явлений, или социологии и биологии[7]
[7].
Таков в основных чертах предмет изучения социологии по Лаврову.
Спрашивается теперь, с каких же точек зрения явления солидарности изучаются этой дисциплиной? Какие задания в этом отношении она ставит? Какими методами она их изучает?
Ответ на эти вопросы приводит прежде всего к делению социологии на теоретическую и практическую, иными словами, к определению ее теоретических и практических задач.
К любому явлению мыслитель может подходить с двух точек зрения: во-первых, с точки зрения сущего (теоретической), во-вторых, с точки зрения должного (практической). В первом случае он изучает интересующие его явления такими, каковы они есть. Он ничего не порицает и ничего не восхваляет – он наблюдает, изучает, исследует явления, оставляя в стороне всякие оценки. Такова основная задача всякой науки. Во втором случае он подходит к явлениям совершенно иначе, имея определенный идеал должного или определенную цель. Здесь он выступает как субъект оценивающий. Он рассматривает, какие явления и процессы согласуются с этим идеалом, какие ему противоречат, каковы те средства, которые легче и успешнее всего ведут к реализации идеала в жизни, какие условия препятствуют этой реализации. Все согласное с идеалом или целью, все ведущее к их осуществлению – будет фактом положительным, “,благом”; все несогласное с ними или мешающее их осуществлению будет явлением отрицательным, “злом”.
Лавров ставил социологии обе эти задачи. Больше того: он сливал их воедино и считал неразрывными. Правда – Истина, с его точки зрения, неотделима от Правды – Справедливости. “Именно здесь (в социологии) приходится констатировать характеристическую особенность учения о солидарности, или социологии, от всех других наук. Она не только ставит себе теоретическую задачу понять формы солидарности или процессов, совершающихся при количественном и качественном изменении этих форм, но столь же неизбежно и практическую задачу осуществить эти понятия формы, во-первых, в той мере, в какой их объективное понимание делает это осуществление возможным, во-вторых, и в той, в какой они составляют субъективный элемент убеждений данной личности, усвоившей социологическое понимание. Пред развитым человеком убеждение, им усвоенное, ставит непобедимую дилемму: или ты не понял и не стремишься понять истины социологии, или общей целью твоей жизни и деятельности должно быть осуществление или подготовление тех форм солидарности, для которых ты принял объективно, что их осуществление или подготовление возможно. Понимание задач социологии не только теоретически уясняющими, но и практически обязательными обусловливает возможность суда над собственными действиями”. Раз дело обстоит так, то неизбежным выводом отсюда является так называемый “субьективный метод”, как метод дополнительный к объективному, столь же неизбежный, как первый, столь же законный и столь же плодотворный. “Объективность”, обязательная для научности исторического (и социологического) труда в одной его части, сменяется столь же неизбежною, а потому столь же научною субъективностью в другой его части. Было бы недостойно ученого исказить текст Маркса или варварства “кровавой недели”, или даже намеренно умолчать о них в виду извращения фактов; но никакие усилия быть беспристрастным не могут устранить эту неизбежность для историка оценить субъективно сравнительную важность того или другого из этих фактов, хотя бы тем приемом, что историк уделяет одному из них более места, чем другому, упоминая о них”. Эта субъективность неизбежна, по меньшей мере, в трех областях;
1) “в оценке сравнительной важности того или иного явления или элемента культуры”,
2) “в признании того или другого элемента культуры здоровым или патологическим для определенной эпохи”
3) общая возможность иметь место в данную эпоху” (хотя они и не имели места в силу случайных причин)
Чисто субъективные процессы (например, психические) можно изучать объективно; и обратно, “явления вполне объективные (например, исторические и социологические) для научного их понимания требуют от исследователя определенной ступени общего личного развития, след., чисто субъективных условий, без которых это понимание невозможно”[8]
[8].
Итак, резюмируем сказанное. Согласно концепции П. Л. Лаврова:
1) социология есть наука о солидарности сознательных особей, ее формах, фазисах ее развития и условиях, укрепляющих, ослабляющих и изменяющих солидарность;
2) социология ставит себе как чисто теоретические задачи, сводящиеся к познанию очерченных явлений, так и задачи практические, состоящие в выработке идеальных форм общежития, в указании средств, наиболее успешно осуществляющих их в жизни, и в самом осуществлении этих идеалов. Правда – Истина и Правда – Справедливость неразрывны. Поскольку в области первой неизбежен и законен чисто объективный метод познания, постольку в области второй столь же неизбежен и законен субъективный метод оценки -явлений в ряде случаев, указанных выше.
Таковы вкратце взгляды Лаврова на предмет, задачи и методы социологии. Пойдем дальше и посмотрим, как развернул Лавров это определение в целую систему социологической науки.
2. Проблемы, изучаемые социологией с точки зрения П. Л. Лаврова
Указанным определением предрешались характер и система социологии П. Л. Лаврова с одной стороны, с другой – те основные проблемы, которые должны были концентрировать на себе его внимание. Раз задачей социологии является изучение солидарности, то развертывание социологической теории,- конкретное построение здания социологической науки – должно было сводиться к разрешению следующих проблем:
1) где, когда и при каких условиях возникают явления солидарности:
2) каковы основные ”морфологические формы” последней и морфологические формы соответственных обществ, каков генетически-исторический порядок смены выделенных форм солидарности:
3) какая форма из этих форм является наиболее важной для мира людей, и каково основание этой важности:
4) каковы динамические агенты (“факторы, силы”), вызывающие появление солидарности, с одной стороны, и смену ее форм, - с другой;
5) каков механизм этой смены, данный в историческом процессе, и каков предел, к которому стремится развитие форм солидарности.
Такова программа построения социологической науки, и таковы же основные проблемы, которые логически вытекали из вышеочерченного понимания социологии. И, действительно, именно эти проблемы являются главными пунктами социологии Лаврова, именно они всего усерднее разрабатывались последним, именно они составляют “становой хребет” его системы. Это не значит, что в своих социологических работах Лавров ограничился изучением только этих проблем. Напротив, сама широта и сложность их неизбежно заставляли его затрагивать десятки и сотни других вопросов, требующихся для решения первых. Но эти десятки и сотни проблем, иногда чрезвычайно интересно решавшихся П. Л. Лавровым, носят характер вопросов “вспомогательных”. Они играют роль “лесов”, хотя и ценных сами по себе, но нужных прежде всего для построения здания социологии. Последнее же образуют именно указанные вопросы, взятые в своей совокупности.
Очертим бегло постановку и решение их Лавровым.
2.1 Начало солидарности.
Под солидарностью, как указано было выше, Лавров понимал “общность привычек, интересов, аффектов или убеждений”, иначе, “зависимость между особями”, выражающуюся в однообразном и сходном поведении солидарных особей.[9]
[9]. Спрашивается, где и когда она зародилась.
В своей родовой форме начало солидарности, согласно Лаврову, надо искать в отдаленном прошлом, не только в мире людей, но и в мире животных. Потенциально начало общества, как совокупности солидарных особей, дано чуть не с началом жизни. Рельефно она проявляется в явлениях животных обществ, начиная с колоний животных и кончая ясно выраженными животными агрегатами пчел, муравьев и т.д. Таким образом, солидарность появилась задолго до человека[10]
[10]
Давая такой суммарный ответ, Лавров не довольствуется общими положениями, а детально изучает все те условия, которые были необходимы для появления солидарности и ее высших форм. Почти весь I-ый том “Опыта истории мысли” и этюд “Важнейших моментов в истории мысли” (1-147 стр.) являются такими исследованиями. Здесь Петр Лаврович шаг за шагом анализирует роль космических и биологических условий (почвы, климата, геологических процессов, географических условий, свойств протоплазмы, анатомических и физиологических свойств и т.д.), которые были необходимы для появления солидарности и подготовили царство человека и мир человеческой солидарности. Итог этого анализа гласит: “человек оказывается для критической мысли не исключением и не чудом; бессознательные процессы мертвого вещества подготовили жизненные свойства человека вместе со всякой другой жизнью, подготовили и весь материал внешнего для него мира. Процессы органической эволюции, вырабатывая формы растений и животных, выработали и форму человеческого тела; обусловливая этими формами функции жизни, сознания и общественности; они подготовили и его жизненные, психические и общественные отправления[11]
[11]”. Лавров весьма рано оценил значение и роль космических и биологических условий в деле возникновения и течения общественных процессов. В этом смысле здесь мы находим все основные тезисы “географической” и “биологической” школ в социологии, но без односторонности и преувеличения последних.
2.2 Основные формы солидарности в мире людей и их генетический порядок.
Дойдя до человека, Лавров не ограничился простым фактом констатирования родовой формы человеческой солидарности. Он пошел дальше и попытался дать, так сказать, “морфологию” человеческой солидарности. Солидарные формы общежития людей, созданные в периоде “подготовки человека”, не представляют чего-то однородного, а распадаются на ряд форм или видов: “Периоды истории отличаются один от другого тем, что солидарность опирается в разное время то на один, то на другой элемент общежития и подрывается то тем, то другим требованием, возникающим в обществе”[12]
[12]. Отсюда вытекают разнообразные формы солидарности. Лавров различал прежде всего три основных вида солидарности:
1) олидарность бесознательную, вытекающую из факта “более или менее продолжительного общения между особями”. “В этом случае особи фатально солидарны между собою, потому что не могут уклониться от этой солидарности и ее следствий”,
2) солидарность общего аффективного настроения, чуждого какому бы то ни было критическому обдумыванию,
3) солидарность историческую, вполне осознанную или как прочное чувство близости между особями одной и той же группы, или как понятие, обусловливающее определенные задачи личной и коллективной жизни.
Иначе выраженные, эти три формы солидарности означают: первая – “солидарность, основанную на привычке”, вторая – “солидарность, основанную на сходстве аффектов и интересов ”, третья – “солидарность, покоющуюся на единстве убеждений”. Каждая из последующих форм солидарности развивается на почве предыдущей и генетически представляет позднейший этап развития. Самой важной для социолога является последняя форма солидарности. Такова фундаментальная классификация форм солидарности, основанная на генетическом принципе последовательности их появления. Установив ее, Лавров, во-первых, детализирует эти формы дальше (напр., солидарность первого вида распадается на фазисы до-родового, родового и после-родового периодов, отдельно выделяется солидарность семейной группы, расы, нации, государства, церкви, солидарность универсального типа и.т. д.), во-вторых, фактически показывает, какая солидарность царила в ту или иную эпоху в определенной группе (напр., солидарность обычая или привычки или сознательная царила в монархиях Востока, в Греции и т. д.), как комбинируются и вступают в симбиоз различные формы солидарности, как они вытесняют друг друга, и т. д.
2.3 Сознательная солидарность. Исторические и неисторические народы. Понятие и роль интеллигенции.
Выделяя различные формы солидарности, характеризуя их природу и генезис, Лавров далеко не с одинаковой любовью и с неодинаковым усердием разрабатывал все эти формы. Формой солидарности, всего тщательнее изучавшейся им, была солидарность сознательная. “Лишь эта солидарность является могучим орудием в борьбе за свое существование и становится прогрессивным двигателем истории,,, Она – единственно важная в периоде жизни исторической – оказывается обусловленной ростом сознания в личностях”[13]
[13].
Только с момента появления сознательной солидарности Лавров признавал начало исторической жизни человечества. Только те группы и народы могут быть признаны историческими, в среде которых сознательная солидарность в своей типической и главной форме появилась. Такой формой является солидарность, основанная на критической мысли, единство, вызываемое осознанными убеждениями, диктуемыми потребностью развития. Внешним признаком существования такой формы солидарности в среде того или иного народа служит появление в его рядах интеллигенции, как носительницы солидарности, вызванной единством убеждений, как совокупности “критически мыслящих личностей”, “способных наслаждаться развитием и вырабатывающих условия развития”. Таким образом, вся система социологии Лаврова как науки о солидарности, развертывается в стройную целостность: из понятия солидарности вытекает необходимость классификации ее форм, из
“Усвоение личностью потребности развития составляет характеристический признак вступления этой личности в историческую жизнь; выработка в обществе интеллигенции в таком размере, в котором она способна оказывать влияние на общество, есть условие вступления в эту жизнь данного общества. До выработки этой исторической силы большинство людей оставалось и остается вне истории”. Таковы:
1) все неисторические племена и народы, где нет еще солидарности, основанной на критическом убеждении, где нет интеллигенции как носительницы потребности развития;
2) вне истории же, даже в обществах, живущих исторической жизнью, остаются “пасынки истории“; это все те униженные и обделенные группы (рабы, низшие касты и т. д.) и лица, которых общество лишает возможности участвовать в исторической жизни, т.е. наслаждаться и ощущать потребность развития;
3) вне истории, наконец, остаются “культурные дикари”, как совокупность лиц и групп, которые пользуются всеми выгодами цивилизации и наслаждаются внешними формами интеллектуальных, эстетических и социальных завоеваний, но не чувсвуют потребности развития и наслаждения им. Таковы, например, все “вылощенные”, прекрасно одетые, воспитанные люди с пустой душой, без внутренних запросов, таков “мещанин-буржуа” и т. д.
2.4 Теория факторов П. Л. Лаврова.
В силу каких же причин или факторов происходило как само установление солидарности в мире людей, так и их смена? Что служит “двигателем” исторических процессов?
Сущность взглядов Лаврова на эти вопросы сводится к следующему. “Где искать двигателей этих разнообразных изменений? – спрашивает он; и отвечает: “этих двигателей надо искать, во-первых, в потребностях отдельной личности, во-вторых, во влиянии на личности социальной среды, т.е. существующих в данную эпоху форм общежития”, создаваемых, опять-таки, потребностями личности. Следовательно, “двигатели” сводятся к потребностям”.
Установив это положение, Лавров переходит к классификации этих потребностей-сил. Прежде всего, он различает потребности основные, унаследованные человеком от животных, во-вторых, потребности временные, являющиеся “историческими категориями”, возникающие и атрофирующиеся во все периоды.
Главнейшими видами основных потребностей являются: питания, полового совокупления, ухода за детьми, безопасности, возбуждения нервов, частным видом которой является потребность общежития. Важнейшей формой временных потребностей служит потребность развития. Каждая из этих основных потребностей имела далеко не одинаковое влияние на сближение людей и установление солидарности между ними. Наибольшее влияние в этом отношении имели потребности: питания, безопасности и возбуждения нервов. Меньшее значение имели: потребность общежития, половая и родительская привязанность.
Потребность в пище лежит в основе всей экономической деятельности и эволюции экономической жизни человечества. Потребность безопасности вызвала политическую организацию людей и эволюцию последней.
Потребность в нервном возбуждении является основой украшения жизни, эстетических явлений, она же вызвала в дальнейшем наслаждение процессами сознательной критики, познавания и развития мысли.
Какая же их этих трех потребностей является главной? Соответственно с этим, какая из теорий: теория ли исторического материализма, выдвигающая в качестве основного фактора экономику, или теории, усматривающие главный фактор в политике или идеях – является правильной? С точки зрения Лаврова, доминирующее значение приходится признать за потребностью в пище, а, соответственно с этим – за экономическим фактором. Если по времени появления каждая из трех потребностей находится в одинаковом положении, то в отношении повторяемости “потребность в пище безусловно преобладает над двумя другими”. В силу этого “экономические мотивы во все эпохи борьбы осознанных интересов должны были безусловно преобладать над политическими”.
Тем не менее, Лавров вводит по этому вопросу целый ряд оговорок, не позволяющих отнести его к сторонникам экономического или исторического материализма, и даже противоречит себе самому (с одной стороны, экономический фактор является главным, обусловливающим остальные, с другой – это не всегда бывает, в иные эпохи может быть и наоборот).
Такова в основных чертах теория факторов-сил (потребностей) Петра Лавровича. Из нее мы видим, что:
1) Лавров – плюралист, а не монист:
2) Что в качестве моторов истории он берет потребности индивида:
3) Что наиболее важными из них он считает потребности питания, нервного возбуждения и безопасности:
4) С момента появления потребности развития большое значение приобретает эта последняя. Она служит верстовым столбом, отделяющим доисторический период от исторического, исторические народы и группы от не исторических, высшие формы сознательной солидарности от других. Обладание ею является характерной чертой интеллигенции. Она служит главной силой, изменяющей застывшие, установившиеся формы общежития.
Вся история сводится ни к чему иному, как к “процессу переработки культуры мыслью”.
2.5 Механизм смены форм солидарности в историческом процессе и предел их развития.
Решение данного вопроса вводит нас в механику исторического процесса. Здесь дедуктивно даны три возможных ответа, к которым и сводятся все существующие на этот счет теории. Первый ответ будет гласить: механизм смены форм солидарности или исторических событий остается одним и тем же на протяжении всего исторического потока времени. Все события располагаются в определенный цикл. Когда цикл исчерпан, его этапы пройдены, начинается снова повторение того же цикла. Исторический процесс с этой точки зрения представляет “шаг на месте”. Историко-социальные события сводятся к повторяющимся явлениям. Ни о какой эволюции, как не повторяющемся во времени процессе, ни о каких законах или исторических тенденциях, при такой крнцепции, говорить не приходится. Познание закрномерности социальных явлений здесь сводится к простому познанию этапов одного итого же цикла. Раз он познан,- проблема решена: вся история сводится к монотонному и вечному повторению того же круга. Такова, напр. концепция Экклесиаста, отчасти Вико, Лебона, Ницше и др.
Противоположной теорией исторического процесса служит та, которая рассматривает его , как сплошной неповторяющийся во времени процесс, где каждый новый элемент не повторяет другой, где каждое звено процесса самобытно, где есть непрерывное творчество новых и новых явлений, где элемент повторения совершенно отсутствует. При такой концепции, очевидно, нельзя искать в общественных событиях законов повторяющихся явлений: раз нет повторения, не может быть и закономерности повторяющихся явлений. Единственная закономерность, которую можно искать при такой концепции, это закономерность исторического развития, состоящая в открытии тех постоянных тенденций развития и тех последовательных во времени этапов эволюции, через которые проходит ряд исторических явлений. Такова точка зрения чуть ли не большинства “философов истории” и “теоретиков исторического процесса”.
Наконец, возможна и третья точка зрения, синтезирующая обе предыдущие. Она заключается в утверждении, что в каждый данный момент в историческом процессе даны два различных элемента: элемент повторяющихся во времени явлений и элемент явлений не повторяющихся. Пестрое море общественных явлений не представляет беганья белки в колесе или монотонного повторения одного и того же цикла, а скорее – спираль, где циклы есть, и как циклы, они во многом сходны друг с другом, но эти циклы не сливаются в один круг, а образуют спираль, где каждое звено ново по сравнению с предыдущим. Исторический процесс ритмичен, но эти ритмы – не копия один другого, а каждый их них нов. Лавров является теоретиком именно этой последней концепции. “Один и тот же термин “закон” имеет различный смысл для области повторяющихся явлений и для области эволюции. Для первой найти законе явлений значит – установить условия их повторяемости и отличить этот существенный элемент от случайных видоизменений. Для второй понятие о законе обозначает нормальный порядок последовательности фазисов эволюции, причем приходится строго отличать этот нормальный порядок от отклонений, требующих каждый раз специального объяснения”.
В качестве конкретных социологических явлений, постоянно повторяющихся, он указывает на существование в каждом обществе нескольких последовательных поколений: детских, зрелых и старческих, на способность толпы увлекаться аффектом энтузиазма или жестокости под влиянием подражания или внушения и т. д.
Самой ценной теоремой в этой области является закон ритмического развития исторического процесса, указываемый Лавровым. Он заключается в чередовании периодов:
1) установления и укрепления определенных форм культуры;
2) периода разрушения и изменения этих форм.
В первый период доминирующей чертой является консерватизм, стремящийся глубже, прочнее закрепить существующие формы общежития; во второй период такой доминирующей чертой служит стремление разрушить, резко изменить эти формы и заменить из новыми, более лучшими. Во имя последних, существующее резко критикуется, обесценивается, и делаются резкие попытки поставления на его место новых форм солидарности и культуры.
Из потребности солидарности вытекает постоянное стремление к господству неизменного обычая, и вообще к подчинению индивидуальной мысли и деятельности устанавливающимся формам общежития, иначе говоря – к формам культуры, в которых господствует склонность к застою. Этот период, благодаря работе критической мысли, сменяется другим, противоположным – протестом против существующего обычая, стремлением переделать культуру сообразно более-менее ясно осознанным требованиям работы мысли.
Как следствие, отсюда выводится еще одно теорема – о колебании кривой индивидуализма и его созидательной и разрушительной роли вообще. “Индивидуализм проявляется с особенной определенностью в своей роли созидательной в эпохи переходные (“критические”) и в своей роли разрушительной – при попытках установить новую обычную культуру, так как подавляющее влияние среды на личность ослабевает в первом случае и усиливается во втором”.
Лавров также подчеркивает, что с поступательным ходом истории контраст этих фазисов все более и более смягчается, все более и более они стремятся органически слиться. В начале истории солидарность и развитие, установившийся обычай и критическая мысль, порядок и прогресс, общественность и индивидуализм – являются непримиримыми антагонистами. Их гармоничное сосуществование здесь не дано и невозможно. Либо царствует один обычай “культура”, установившийся порядок, не допускающий никакой личной инициативы; либо этот период под влиянием “крота истории” – работы мысли, потребности развития – сменяется периодом критики, протеста и борьбы, низвергающим порядок и заменяющим его новыми формами культуры и быта. Эти последние со временем тоже стремятся застыть и т. д. Но чем дальше, тем амплитуда колебания таких ритмов становится меньше и меньше, их непримиримость мягче и мягче, их столкновения менее и менее резкими. Пределом такой тенденции является общественное состояние, где солидарность гармонически сочетается с развитием, порядок с прогрессом, общественность с индивидуальностью, “сущее” с “должным” критически установленного идеала. История перестанет быть похожей на пьяного, шатающегося от крайности солидарности в крайность новаторства, а станет подвижным равновесием, где не прервывное движение вперед (развитие) будет совершаться без нарушения солидарности, и солидарность будет существовать без задержки и подавления развития. Индивидуализм на этой ступени становится осуществдением общего блага с помощью личных стремлений, общественность становится реализированием личных целей в общественной жизни.
Констатирование этой исторической тенденции приводит Лаврова к его формуле прогресса: “то общество прогрессирует, в котором формы, обусловливающие солидарность, позволяют расти и развиваться общественному сознанию, а сознание, развиваясь, усиливает солидарность общества. Как только эти два элемента находятся в противоречии, или один из них ослабляется, общество находится в ненормальном состоянии”.
3. Заключение
П.Л. Лавров, как видно из предыдущего, составляет примечательное явление среди сотен и тысяч социологов. Можно спорить с его пониманием социологии, можно находить ег не вполне удачным, можно не соглашаться с рядом его теорем, но одно следует признать: это стройность и целостность ег социологической концепции. Совокупность его социологических теорий действительно образует систему, где одно проблема связана с остальными, одно положение – с другими; все в своей сумме образуют единую дисциплину, а не хрестоматию разрозненных и непонятно чем связанных проблем, объединенных этикеткой “социологии”.
Список литературы
1) П. Сорокин “Основные проблемы социологии П.Л. Лаврова”, П, 1922 г.
2) А.П.Казаков “Теория прогресса в русской социологии конца XIX века”, Изд-во Лен. Ун-та, 1969 г.
3) П.Л.Лавров “Философия и социология, Избранные произведения”, в 2-х т.
[1]
[1]А. Доленга (Лавров). Важнейшие моменты в истории мысли. М. 1903, 978-80, 990.
[2]
[2]Лавров. Опыт истории мысли, т.I. ч.1;-75-76, 82, 265-266. “Сущность общества заключается в его солидарности,ею лишь отличается действительное общество от скопления особей”. Лавров. Собрание сочинений. II. 1918, вып. VII, 75. “только солидарность сознания, как общность привычек, интересов, аффектов или убеждений, есть солидарность общественная, дающая почву для развития социологии как науки общественных явлений, которая изучает условия этой солидарности, генезис ее форм и пытается установить законы, обусловливающие ее проявление”. Собр. соч.,вып.
II
, 90.
“Сущность понятия об обществе… есть его солидарность. Социологию дозволительно понимать исключительно, как науку солидарности сознательных особей
, в установлении, усилении, ослаблении и разрушении этой
солидарности”.С.С. Арнольди (Лавров). Задачи понимания истории. СПб. 1903, 119. См. также: Собрание сочинений Лаврова, вып. VIII, 133. С.С Арнольди. Кому принадлежит будущее. М. 1905, 121 и сх. Исторические письма.
П, 1917, 45
[3]
[3]См. об этом: Сорокин, Система социологии, т.I, § о солидарном взаимодействии.
[4]
[4]Историч. письма. 45.
[5]
[5]Собр. соч. II, 90.
[6]
[6]Собр. соч., VIII, 133.
[7]
[7]“Скопления существ, в которых самые явления сознания еще не определились, не уяснились и недостаточно дифференцировались, точно так же, как скопления или сближения более развитых особей, не проявляющие следов общественной солидарности и не позволяющие ей развиться, можно в наше время отнести к зоологии или антропологии, но не к социологии. Общество началось лишь там, где особь, способная уже
сказать себе “я” и все с большей ясностью представляющая себе это “я”, сказала также
“мы”, во имя привычки, во имя интереса, во имя аффекта или во имя убеждения. Поэтому приходится распространять термины и законы социологии на мир животных лишь с тою же осторожностью, какая требуется при распространении на них законов психологии. Общение подлежало также закону эволюции, и зародышное общежитие
приходится признать на весьма низкой ступени организмов, но это зародышное общежитие настолдько же не походит на общество
сознательных особей, насколько оплодотворенное яйцо животного не походит на зрелого животного”. Собр. соч., вып. II, 90-91.
[8]
[8]Задачи понимания истории, 79-84. См. всю VIгл. См. Собр. сочинений, вып. VIII. “О методе в социологии”. Исторические письма, 25 и сл., 38-9,246 и сл.., 117 и сл. Важнейшиие моменты, 978-91. Указанные страницы “Кому принадлежит будущее?” и др.
[9]
[9]Собр. соч., вып. II, 90. Задачи понимания истории, 30
[10]
[10] См. Собр. соч., вып. II, статьи: “Что такое жизнь?”, “Где начало общества?”, и след., 29-151.
[11]
[11]Важнейшие моменты, 144. Опыт истории мысли, т.I. Passim.
[12]
[12]Собр. соч., вып. VII, 76
[13]
[13]Задачи понимания истории, 31