Крылов Игорь Михаилович
Есть такая поговорка: рыба портится с головы. Видимо поэтому наиболее последовательные защитники науки не оставляют попыток отсечь философию от научного познания, поскольку являясь в традиционном понимании наукой наук, или наукой о всеобщих законах устройства Мира, она не выполнят своей функции и дабы не портить весь продукт, отсекают самую уязвимую часть. Такие действия представляются вполне оправданными еще и по той причине, что философия действительно осталась самой странной и запутанной дисциплиной, не способной решить свои проблемы и доказать свою пригодность в качестве таковой участвовать на равных с частными науками в познании окружающей нас действительности.
Современные философы уже не могут оправдывать ее претензии на особую роль в процессе познания и предпочитают вообще вывести ее из под огня критики лишив ее заявленного статуса. Не станем осуждать их за это желание, поскольку историческая ситуация не благоприятствует поддержанию ее стремительно падающего имиджа, хотя естественно самая большая доля ответственности лежит именно на философах, и объясняется их не способность решить проблемы ее самоопределения и становления, не смотря на ее многовековую историю.
Но ситуация не столь безнадежная как может показаться на первый взгляд. Понятное стремление философов отыскать себе нишу для продолжения той деятельности, которая, не смотря на весь скепсис и разочарование продолжает оставаться востребованной, дабы спокойно есть свой хлеб, не опасаясь подвергнуться критике со стороны научной номенклатуры и практических деятелей науки, не должно вводить в заблуждение и заставлять заранее признавать поражение. Не стоит рассматривать научность в философии и как пережиток тоталитарного устройства нашего государства. Надо попытаться подойти к решению этой проблемы непредвзято, без заранее готового ответа, что порою невозможно как в силу психологических причин, так и причин заложенных в традициях постановки и решения философских задач.
Попытаемся дать такую непредвзятую оценку в вопросе о научности философии.
Альтернативной точкой зрения будут выступать представления о философии как о мировоззрении, изложенные в статье А.Л. Никифорова «Философия как личный опыт». Основными стимулами к пересмотру статуса философии являются по его мнению искусственность онаучивания философии посредством введения в ее структуру методов частных наук, влияние идеологии, сложность существование философа в рамках действия научных критериев, что сдерживает его свободу творчества, а так же естественно трудности обнаружения научного содержания в ее результатах, то есть в продуктах деятельности самих философов.
Естественно автор понимает что самым сильными аргументами в подтверждение тезиса о не научности будут не указания на наличие субъективного дискомфорта возникающие при ее изучении, а опровержение именно претензий философии на научность. Найти же такие «подтверждения» этой точке зрения в той ситуации в которой она оказалась, из-за собственных проблемам ее формирования и самоопределения, не составляет большого труда. Но думается автор переоценил их очевидность, и не смог определить их действительную природу. А она как нам кажется, заключается именно в проблемах построения самой теории, нежели в неадекватном толковании философского метода отражения действительности.
Применимы ли к философии критерии научности?
Рассмотрим известные критерии демаркации и оценим их корректность применительно к философии.
Представим сначала точку зрения Никифорова.
1. «
Верификационный критерий (Венский кружок, неопозитивизм): наука стремится подтверждать свои гипотезы, законы, теории с помощью эмпирических данных. Например, когда ученый утверждает, что все вороны черные, то он постарается найти какого-нибудь ворона и указать: "Видите, вон сидит ворон и обратите внимание - черный, следовательно, мое утверждение подтверждено". Многие философы науки и сами ученые считают, что все утверждения науки в той или иной степени подтверждены или должны быть подтверждены фактами, наблюдениями, экспериментами.
Философия, на мой взгляд, равнодушна к подтверждениям. Правда, мы часто подчеркиваем, что марксистская философия находится в согласии с научными представлениями, и склонны рассматривать это как подтверждение наших философских воззрений. Но, во-первых, это вовсе не то эмпирическое подтверждение, к которому стремится наука. Здесь нет ни логического вывода (научных данных из философских положений), ни обращения к эмпирическим методам. Речь идет просто о совместимости философской системы с данными науки, но совместимость отнюдь, нельзя рассматривать как подтверждение, указывающее на возможную истинность системы. В одно и то же время я могу пить чай и читать газету, т.е. эти действия совместимы. Но из того, что я сейчас читаю газету, странно было бы заключать, что я сейчас непременно должен пить чай. Итак, наука стремится подтверждать свои положения фактами, философия же в этом не нуждается».
2.
«Фальсификационный критерий (К.Поппер): утверждения науки эмпирически проверяемы и в принципе могут быть опровергнуты опытом. Пусть проверка носит опосредованный характер, пусть опровержение достается с гораздо большим трудом, нежели полагал сам Поппер, однако опыт, факты, эмпирические данные все-таки ограничивают фантазии ученых-теоретиков, а порой даже опровергают их построения. Эмпирическая проверяемость - один из важнейших и почти общепризнанных критериев научности.
На мой взгляд, утверждения философии эмпирически непроверяемы и неопровержимы. В свое время некоторые философы-марксисты обиделись на Поппера за то, что с точки зрения его фальсификационизма марксистская философия не является наукой, и пытались вообразить ситуации, которые опровергли бы марксизм, т.е. доказали его "научность". Нет и не может быть таких ситуаций, таких фактов и экспериментов!
Ну как, в самом деле, проверить и опровергнуть утверждение о том, что материя первична, а сознание вторично; что в основе развития природы лежит саморазвитие абсолютного духа; что субстанция представляет собой единство Природы и Бога и т.п.?»
3.
«Парадигмальный критерий (Т.Кун): в каждой науке существует одна (иногда несколько) фундаментальная теория - парадигма, которой в определенный период придерживается большинство ученых. При всех оговорках, связанных с неопределенностью понятия парадигмы, нельзя отрицать тот факт, что в науке имеются достижения, признаваемые всем научным сообществом. По-видимому, до тех пор, пока такой фонд общепризнанных достижений в некоторой области не сложился, в ней еще нет науки.
Для нее (философии) (И.К.) характерен плюралиэм школ, течений, направлений (Кун именно в этом видит принципиальное отличие философии от науки). Фактически каждый более или менее самостоятельный мыслитель создает свою собственную философскую систему. Если принять во внимание то обстоятельство, что парадигма и научное сообщество являются в некотором смысле тождественными понятиями, т.е. парадигма может быть определена как то, во что верит научное сообщество, а научное сообщество - как совокупность сторонников парадигмы, то возникает вопрос: существует ли философское сообщество? Если у философов нет общей парадигмы, то что их объединяет и отличает?».
4. «
Методы. Наука широко пользуется наблюдением, измерением, экспериментом. Она часто обращается и индукции и опирается на индуктивные обобщения. Наука стремится вводить количественные понятия и использует математический аппарат. Наука широко пользуется гипотезой для получения нового знания. Всего этого в философии нет или почти нет: философ не проводит целенаправленных наблюдений, не ставит экспериментов, не собирает фактов - он сидит в библиотеке и читает книги.
Поэтому даже если конкретные науки опираются на диалектический метод, то они не могут обойтись только им одним: каждая конкретная наука к общенаучным методам обязательно добавляет свои специфические методы познания. Область же философского исследования настолько широка и неопределенна, что философия не может ограничивать себя никаким специальным методом. Еще раз: специфика методов конкретных наук детерминирована спецификой изучаемой ими области объектов; область философского исследования неопределенна; следовательно, у философии нет определенного метода исследования».
5.
Проблемы. В науке всегда существует круг открытых и общезначимых проблем. Всем биологам интересно знать, как устроена хромосома или есть ли жизнь на Марсе, любого физика заинтересует сообщение о новой элементарной частице и т. д. Ученые ищут решений своих проблем, и если ответ найден, то вряд ли кому-нибудь придет в голову еще и еще раз решать закрытую проблему. Вопрос выражает отсутствие информации, и, как только информация получена, вопрос снимается или становится риторическим.
Здесь, кажется, нет и открытых проблем. На любой вопрос всегда имеется ответ и даже не один, а несколько. Тем не менее философы продолжают искать все новые ответы на давно сформулированные и решенные проблемы».
6.
«Язык. Каждая конкретная наука вырабатывает специфический язык, стремится сделать свои понятия все более точными. Этот язык является общепринятым, он служит для коммуникации между учеными данной области и для выражения научных результатов. И важным элементом подготовки будущего ученого является как раз овладение этим специальным языком. Понятия конкретной научной дисциплины в систематическом и точном виде представлены в учебнике, аккумулирующем в себе все достижения этой дисциплины. Поэтому, осваивая учебник, будущий специалист усваивает точку зрения на мир своей науки, ее результаты и методы их получения.
Насколько сильно язык философии отличается от языка конкретных наук, особенно легко заметить, если сравнить философский словарь со словарем, скажем, физики. В физическом словаре каждому термину дано четкое определение, указаны законы, в которые он входит, способы измерения и единицы соответствующей величины. Лишь в редких случаях упоминается имя ученого, впервые употребившего данный термин. Совершенно иной характер носит философский словарь. Девяносто процентов его содержания составляют исторические справки, повествующие о том, кто и в каком смысле употреблял обсуждаемый термин. Иначе говоря, в философском словаре, как правило, представлена история понятий и принципов, в то время как словарь конкретной науки дает их теорию».
7.
«Развитие науки также довольно сильно отличается от развития философии. В философии нет того непрерывного поступательного движения ко все более полному, точному и глубокому знанию, которое так характерно для развития науки (по крайней мере, в течение длительных периодов). Здесь перед нами предстает многоцветный калейдоскоп разнообразных идей, концепций, точек зрения, дискуссий и споров, возвратов к старым проблемам и, казалось бы, давно умершим взглядам. В науке легко заметить развитие, в философии же на переднем плане мы замечаем прежде всего изменение».
8. Критерий истинности. «Все это свидетельствует о том, что к философским утверждениям понятие истины неприменимо. Истинностная оценка имеет смысл лишь для интерсубъективно проверяемых и общезначимых описаний. Философские утверждения таковыми не являются. Следовательно, они не могут оцениваться как истинные или ложные».
На основе данных рассуждений автор делает такой вывод:
«Растущее разнообразие философских систем и концепций - решающий аргумент в пользу тезиса о том, что понятие истины к философии неприменимо. Мы можем говорить о приемлемости, о полезности, об убедительности философских утверждений, но не об их истинности! Добавив это соображение к тем, которые были высказаны в _1, мы получаем достаточно серьезное основание для нашего главного вывода: философия принципиально отлична от науки».
Столь подробное цитирование потребовалось для того что бы у читателя была возможность сравнить обе точки зрения: одну, отрицающую и другую, защищающую научность философии.
Теперь перейдем собственно к рассмотрению аргументов противников научности философии. Но для начала изложим свою точку зрения на сущность философии, чтобы было понятно, на основании чего делаются противоположные утверждения.
Любая наука – это, прежде всего, описание специфических объектов возникающих в сознании в результате взаимодействия человека с миром. Их не следует путать с теми объектами, с которыми мы отождествляем наши представления о мире как о комплексе вещей. Объекты сознания – это особые состояния, которые возникают в структурах мозга при взаимодействии нашего организма с миром феноменов, и которые могут этим же сознанием выделяться как нечто самостоятельное. Сознание человека взаимодействует с миром не непосредственно, а посредством его сигнальной системы, повторяющиеся реакции которой на такие взаимодействия и фиксируются в виде структур, называемых объектами сознания. Понятно, что только этим функции сознания не ограничиваются, что вся его деятельность не сводится только к данной операции, а подразумевает множество стадий и видов активности. Но в данном контексте нас интересует только та часть этой деятельности, которая относится к теме разговора о природе научности.
С одной стороны мы можем выделять их в качестве объектов познания в процессе изучения познавательной деятельности (когнитивная наука), а с другой стороны мы сами, наше сознание есть одновременно и участник самого процесса взаимодействия с ними, то есть непосредственно как познающий субъект описывающий данные структуры, для ориентации в мире.
Мир на самом первоначальном уровне делится познающим субъектом на объекты, вещи, обозначающие отдельные группы феноменов, проявляющих схожие свойства, и обладающие определенными признаками, которые позволяют их безошибочно отличать от других объектов. Это деление на объекты не является еще само по себе началом научной систематизации. Такое деление необходимо более на бытовом уровне для практических нужд и ориентации в потоке образов получаемых сознанием.
Например когда мы произносим слово «стол», то в нашем сознании возникает тот самый объект-образ, который выражает именно то существенное, что однозначно воспринимается нами как этот предмет домашней утвари. После такого закрепления за его образом, объектом сознания собственного названия он безошибочно идентифицируется в качестве стола в любых ситуациях, где проявляются те же свойства, которые подразумеваются под понятием стола. Описанием признака «стола» будет описание именно такого ОС который сформировался в сознании в процессе нашего взаимодействия с миром, и даже описание реального феномена сначала подразумевает его идентификацию с этим образом прежде чем происходит описание качеств именно данного стола.
Но только в ходе выделения свойств, которые помимо характеристик обусловленных их вовлеченностью в процесс непосредственного человеческого обихода имеют и сущностные характеристики и начинает формироваться чисто научное, то есть систематизирующее и классифицирующее познание.
Научное познание с одной стороны есть процесс описания объектов сознания, несущих сущностную, повторяющуюся информацию взаимодействиях человеческого тела и его сигнальной системы с миром, и суммирование этой информации в виде знаний, а с другой стороны, есть одновременно и процесс классификации объектов по принадлежности их к определенному свойству, где свойство присущее многим объектам служит причиной объединения их в один класс.
Это не исключает образования и внутри этого класса определенных подклассов общностей. Именно этим и обусловлено деление на науки. Однако именно сами объекты сознания которые описываются в науке и оформляются в виде законов, присущих конкретным группам объектов, имеют одинаковую природу, представляют итог одной и той же по своей форме процедуры, и по сути между собой ни чем не отличаются. То есть любые свойства объектов сознания независимо от их общности для тех или иных групп объектов имеют равное право считаться проявлениями свойств того мира, который скрыт от нас за реакциями нашей сигнальной системы. Поэтому всеобщие свойства, как описания объектов сознания, по своей природе ни чем не отличаются от других менее общих свойств. В самой структуре сознания нет и не может быть иерархии образов, все они передают свою часть информации о внешнем мире, той непознаваемой вещи_в_себе, которая доступна нам посредством органов чувств, рецепторов и образов-объектов сознания. И в самой малости, и сам по себе в целом, мир имеет обоснование, потому что он есть все, он – един и единственен. Именно поэтому нашему познанию доступны все свойства включая и единичные и естественно, всеобщие, потому что все они без ограничения присущи миру и следовательно обнаружимы. Поэтому философию как процедуру описывающую данные всеобщие объекты-образы сознания с полным правом можно назвать научной, а философию – наукой.
Почему философия до сих пор не пришла к такому пониманию сущности процедуры философского познания можно объяснить пожалуй в основном тем, что телесный подход в когнитивной науке стал формироваться лишь недавно, и не все выводы из его положений сделаны.
С другой стороны сказался неадекватный методологический подход к построению системы философских законов, где понятия определялись друг через друга, то есть между ними устанавливалась иерархия близости к одному главному понятию по аналогии с частнонаучной теорией, так как не брался в расчет фактор всеобщности то есть равноправия всех свойств предельной общности, отсутствия среди них главных и подчиненных.
Дело в том, что принцип организации научного знания подразумевает формирование именно классификации объектов по общности свойств. Так если одно свойство является всеобщим для всей группы объектов, то это свойство будет как бы главным (на самом же деле более общим) по отношению к свойствам меньшей общности, принадлежащих меньшей группе объектов входящих в большую общность. Из этого соотношения были сделаны не верные выводы о якобы таком соотношении самих свойств, что подразумевало их иерархию. Но на самом деле ВСЕ свойства (описания объектов сознания) отражают свои конкретные особенности мира, и не находятся в отношении подчинения и субординации. То есть межу ними нет иерархии. И бытийственно, онтологически все они равны, именно как свойства одного мира.
Представление о иерархической связи категорий подкреплялось и еще одним заблуждением: требованием религиозной формы решения проблемы организованности, то есть решения проблемы наличия мира, объяснения возможности его существования. Здесь все попытки решения этого вопроса сводились не к поиску такого объекта сознания, который реально выражал сущностные характеристики данного свойства, а в выборе на эту роль особой (божественной или не божественной) сущности кандидатов из числа известных сущностей (свойств, объектов), выполняющих миссию «научного» ответа на религиозную постановку вопроса о наличие механизма объясняющего наличие мира. Именно сознательное или не всегда осознанное решение и этой задачи в такой формулировке, помимо выявления всеобщих свойств мира, привело к формированию иерархической системы категорий, законов философии, где имелось одно главное свойство (Абсолют, Бог, Субстанция, Природа, Материя, Дух), а все другие были ему подчинены и более того, выводились из него. Так сформировался основной метод формулирования философских законов, каковым он остается и по сей день, представляющий из себя выведение, определение содержания одних понятий через содержание других, в место описания именно характерных свойств каждого в отдельности. Описанием же свойства, то есть его определением на самом деле должно быть описание того самого объекта сознания, который и обозначается данным понятием, точнее парой противоположных понятий, и представляет собой образное изложение основных черт его действия приводящего к определенному практическому результату.
Стоит еще раз подчеркнуть, что между всеобщими свойствами как и между любыми свойствам этого мира нет никакой иной зависимости как только по принадлежности их одному миру. Между ними нет ни взаимодействий, ни отношений подчиненности или корреляции. Единственное отличие философских свойств заключается только в том, что их разнообразие не ведет к собственному классификационному делению объектов по принципу большей общности, так как свойств большей общности уже не существует. Поэтому свойства всеобщего характера равны и не состоят ни в какой зависимости между собой как в бытийственном плане, так и по отношению к собственным группам объектов, так как у них у всех одна группа объектов, объединяющая все существующие объекты.
Стоит упомянуть и еще один момент, который так же не верно истолковывается в современной философии. Дело в том, что объекты сознания отражают именно динамический процесс, то есть процесс как таковой, и потому его описание не может иметь статичной формы. По этой причине возникают не одно, а два понятия, отражающие начало и конец действия данного свойства. Именно они и обозначают действие данного свойства, и с именно с ними надо соотносить понятие философского закона. Два этих противоположных понятия образуют категорию, то есть характеризуют сам философский закон. Определением же этого закона будет описание характерный признаков действия данного свойства, закрепленных в соответствующем объекте сознания. Именно поиск адекватного объекта сознания, соответствующего сложившемуся в языковой практике понятию, описание его (ОС) характерных признаков – и составляет процедуру открытия философского закона.
Так же необходимо отметить специфику работы философа с объектами реального мира, то есть теми которые изучаются науками. Дело в том, что своих объектов у философии нет, точнее ей принадлежат в качестве материала для философского анализа любые объекты изучаемые одновременно другими науками и составляющими предмет их собственного исследования. Поэтому создается впечатление, что у философии нет своего эмпирического базиса, что она лишена способности проводить эксперименты и делать на основании их собственные выводы. Но это не так, поскольку в этой части ее эксперименты не требуют дублирования экспериментов проводимых в частных науках. Философии и не надо другого материала, кроме того который ей дан в виде результатов исследовательской деятельности в других областях познания. По этому главной работой философа как исследователя является изучение научных результатов и построенных на их основе теорий, для выявления таких понятий, которые помогали ученому построить верную научную теорию и тем самым возможно являются обозначениями новых еще не известных всеобщих свойств, а так же предлагать свое знание о сущности всеобщих законов и контролировании их правильного применения. При этом взаимодействие философа может осуществляться не с представителем только одной науки, а всех наук, что значительно повышает качество его труда.
Более того, философия обязана и может иметь собственный язык, собственные формульные предложения, набор слов в которых должен рассматриваться на равнее с законом любой другой науки, а сами слова должны быть использованы только в строго определенном контексте. То есть в этом смысле языку философии надо учиться, то есть надо приобретать философское знание как и любое другое. Использование же собственных значений используемых слов и понятий которое широко практикуется не сведущими людьми вне философского контекста не может считаться философски грамотным.
Если применить именно такой подход к описанию сущности как научного познания в целом, так и философской его разновидности, то все те аргументы, которые приводятся в статье Никифорова, лишаются той убедительности, которой они обладают для тех, кто придерживается традиционных взглядов на сущность и методы философского познания. Более того в них легко обнаруживаются ошибки, которые становятся очевидными при рассмотрении возникающих проблем с высоты предложенной здесь точки зрения на природу философии как науки, и вообще как познавательной деятельности.
Верификационный критерий.
Причина отсутствия аналогичной существующей в науке процедуры проверки полученного знания в философии объясняется именно тем, что по сути подтверждать то нечего. Нет научно сформулированных законов, так как нет представления о соответствующей процедуре их формулирования. А все что имеется не подходит для проведения над ними процедуры подтверждения эмпирическими фактами потому рассматривается как некая сумма необязательных суждений.
Если в науке невозможно отвлеченное от конкретики теоретизирование, поскольку суть науки есть как было сказано привязка объектов к определенному свойству некоторой степени общности, что подразумевает подтверждение уже до такой классификации, поскольку как иначе определить принадлежит данный объект к этой общности, распространяется ли на него действие данного свойства, то в философии в силу предельной общности свойств то есть принадлежности любым объектам, нет необходимости вырабатывать жесткие критерии отбора и формулирования. Поэтому данная необходимая методологическая сторона формирования философского закона была оставлена на усмотрение философа, как подчиненная его субъективному чувству истинности. Чем это обернулось мы можем наблюдать сегодня во всей красе по тому кризису в котором оказалась философия. Общий вопрос который можно сегодня слышать от всех кто связан с наукой – зачем нужна философия и как ей обучать, как науке или как культурному феномену. Включать данную дисциплину в обязательный курс или вынести ее для негуманитарных вузов в факультативный сектор. Но еще более странно, что не утихают споры о том, что такое философия на самом деле, наука или что-то иное.
В силу отсутствия прямой необходимости вырабатывать единые критерии философской дисциплины, отсутствием строгой привязки к конкретному опыту, в философии не сформировалось подобное научному критическое отношение к процедуре получения результата. В философии существует в основном такое отношение к результату, что все что сказано по поводу всеобщих свойств мира, автоматически становится философией и не требует какого бы то ни было подтверждения. Чего естественно не может быть ни в одной науке. Причины этого названы и теперь не составляют тайны и профессионального секрета. Скорее это вопиющее профессиональное невежество, обусловленное паразитической природой философского познания, то есть опорой его на чужие научные практики. Поэтому верификационный критерий пока не к чему применять, так как нет четкой процедуры формулирования философских законов. Как только появятся понимание таковой, так сразу заработает и этот принцип. Так сразу философ поймет, что невозможно философствовать не представляя, что должно получаться в итоге, что должно быть основой такого исследование, на основе чего делать собственные выводы и формулировать собственные законы.
Фальсификационный критерий.
Данный критерий почти полностью совпадает с предыдущим по объяснению причин его не применимости к философии. Если только в первом случае речь шла об отсутствии самой процедуры философского законотворчества, то в данном случае речь идет об отсутствии самих законов, то есть того, что проверяется. Так же естественно следует под этим понимать и отсутствие наличия философской теории. По этой причине нет эволюции теорий или их смены, а есть их нагромождение, размножение как грибов после дождя. Всем ясно, что долго так продолжаться не может. Или философия должна стать литературой или она будет раздавлена ворохом собственных теорий, претендующих на абсолютную истину, но не способных опровергать друг друга, а только дополнять или конкурировать. Естественно сказанное следует понимать, что ни одна философская теория существующая ныне в том числе и диалектический материализм не является подлинной философской теорией. То что ничего невозможно опровергнуть из того что мы имеем в качестве философских определений говорит именно за то, что мы не имеем действительно таких определений, но то что мы вообще можем говорить обо всем что входит в такие определения свидетельствует о существовании таких свойств, которые заставляют себя их отображать, даже и в тех несовершенных результатах поиска, которые мы имеем.
Парадигмальный критерий.
Заявим сразу философия действительно не наука, поскольку в ней на самом деле не сложился «фонд общепринятых достижений». Более того как было показано, такой фонд и не мог сложиться в силу естественных причин становления, скорее всего то, что мы имеем и наблюдаем есть только подготовка к его формированию. Именно поэтому нет ни единого или претендующего на главенство мнения о достижениях философии, ни хотя бы одного понятия, которое бы трактовалось одинаково в разных системах и разными философами. Отсюда и та болезнь плюрализма, которая поразила философию, лишив ее даже стремления к созданию такого фонда. Плюрализм в данной ситуации это вынужденная реакция на диктат идеологии и способ сохранения философами за собой права на собственную философии в ситуации отсутствия единой общепризнанной. Это своего рода процесс свободного гниения, который должен завершится прорывом выходом наружу всей скопившейся энергии разложения и безысходности. Но само по себе это состояние для философии и может быть определено как ее смерть.
Как только появится первая научная философская теория сразу же заработает и этот критерий. Сразу же сложиться научная парадигма, которая сконцентрирует в себе научное содержание философского знания, и станет основой для совершенствования его в рамках научного метода.
Методы.
Что касается методов, то для философии вполне бы хватило тех методов, которые используются наукой. Что касается конкретики экспериментов, набора инструкций и процедур, то философия не обременена такой необходимостью, так как уже было сказано, у нее нет своего четко ограниченного круга объектов, и потому она может только пользоваться результатами экспериментирования в любых других научных областях. Собственно философским экспериментом будет являться любой эксперимент, проводимый в то или иной науке, так как всеобщие свойства проявляются во всех случаях и со всем объектами. Поэтому философ более должен следить за новыми понятиями, посредством которых ученый описывает результаты своего труда. Именно в них может промелькнуть как в породе частички философской истины. Отбирая их и анализируя, применяя к описанию поведения других объектов философ обирает из них те, которые отражают именно такие всеобщие свойства. И любое приложение данной закономерности к описанию любого возможного эксперимента и будет чисто философским экспериментированием. Таков научный метод применительно к философии. Таков ее специфический метод, не считая всех иных, способствующих соблюдению правил процедур научного познания.
Проблемы.
Что касается проблем, то это уж действительно странно слышать, что у философии якобы нет своих проблем. Другое дело что в философии (а не в гносеологии и логике) нет сформулированных в корректной форме «открытых и общезначимых проблем». Потому и на любой вопрос мы имеем несколько ответов.
Все задаваемые философом и философу вопросы есть на данном этапе становления философии реальные и нерешенные проблемы. У философии все проблемно, потому что ее как подлинно научного знания все еще не существует, то есть нет философского знания полученного посредством научных методов, с учетом специфики именно философской формы познания действительности.
Язык.
О языке философии мы реально тоже вряд ли что сможем сказать, так как философии в ее научной форме не существует. Но о языке философии можно определенно сказать, что это будет не просто использование известных слов, а создание посредством понятий и придания им функции быть обозначениями философского содержания, смысловых формул, выполняющих роль своего рода философских уравнений, позволяющих восстановить в сознании картины изменений происходящих в объекте или с объектом под воздействием этих свойств в любых условиях и задачах. То есть чтение философского текста перестанет быть плаванием без парусов и руля в пучинах чужих и самим их покорителям до конца не ясных пучинах смыслов, а станет контролируемой операцией с четкой картой местности и приборами для такой навигации. Ну и естественно будет обеспечено наличием специальных плавсредств, которые пригодны именно для такого свободного перемещения и творческого поиска новых истин. Тогда не каждый употребляющий слова из философского лексикона и разглагольствующий на высокие темы будет автоматически считаться философом, а только тот кто владеет достаточным минимумом средств для такой деятельности. И только при таких обстоятельствах язык философии обретет свой научный статус. Но для начала надо чтобы такой язык стал выразителем настоящего, а не мнимого содержания. Тогда и не надо будет называть имя философа, который ввел данный закон в качестве части его определения, а достаточно будет дать формульную его часть, состоящую из двух противоположных понятий (категория) и описания его (свойства) сущностных черт (определения).
Развитие.
У науки потому есть поступательное движение, то есть развитие, что она есть наука. А философия таковой на данный момент не является. И все искусственные попытки сделать ее таковой потерпели крах. Поэтому надо ждать когда она станет наукой, только тогда может быть и развитие. А пока есть развитие пред-философии, состояния, характеризующее ее предметное самоопределение, а характеристикой этого состояния и является наличие множества самостоятельных философских концепций.
Критерий истинности.
Пожалуй это самый существенный критерий, который является «неопровержимым» доказательством не научности философии. Именно на него ссылаются современные философы, когда хотят обосновать свою собственную точку зрения на любой вопрос. Именно в этом утверждении черпают уверенность противники научности в философии. К нему прибегает и А.Г.Никифоров для обоснования своей позиции.
Им выделяются три момента характеризующие свойства истинного высказывания.
1. Начнем с общепризнанного: формальная логика говорит нам, что истинными или ложными могут быть только повествовательные предложения, но не вопросительные или побудительные.
Если же философские утверждения не могут быть проверены, не могут быть опровергнуты, не могут прийти в столкновение с реальностью, то все это означает, что они и не претендуют на ее описание. Может показаться, что это неверно, ибо в философских системах наряду с нормативными, оценочными и тому подобными утверждениями встречаются и описательные утверждения, например: "Бытие есть ничто" или "Изменение качества осуществляется посредством скачка". Однако если мы более внимательно посмотрим на такого рода утверждения, то убедимся, что это вовсе не описания, а скорее определения, соглашения об употреблении терминов и следствия этих соглашений.
2. По-видимому, предложение, претендующее на истинностную оценку, обладает еще одной важной особенностью: оно должно быть разрешимо - в том смысле, что должен существовать интерсубъективный способ пр
Однако исходные определения и принципы научной теории подвергаются эмпирической проверке, и в ходе этой проверки выясняется, что они представляют собой не просто лингвистические соглашения, а подлинные описания реального положения дел. Система же философских определений и соглашений не подвергается и не может быть подвергнута такой проверке, она всегда остается в плоскости языка, следовательно, не может рассматриваться как описание реальности.
3. Наконец, интерсубъективная проверяемость предложений, допускающих истинностную оценку, делает их общезначимыми. Это следует понимать в том смысле, что если некоторое предложение признано истинным или ложным, то с этой оценкой вынужден согласиться каждый человек, независимо от своего национального происхождения, классовой принадлежности, идеологических, политических и прочих ориентаций.
Именно благодаря тому, что философские утверждения не представляют собой интерсубъективно проверяемых описаний, они и не являются общезначимыми - в том смысле, что каждый, кому понятно их значение, должен соглашаться с ними. "...В результате работы философии, - замечает по этому поводу В.И.Вернадский, - нет общеобязятельных достижений - все может быть не только подвергнуто сомнению, но, что важнее всего, это сомнение может войти как равное в организацию философской мысли каждого времени. В отсутствии общеобязательных достижений заключается резкое отличие результатов философского творчества от построения Космоса научной мыслью..."
Все это свидетельствует о том, что к философским утверждениям понятие истины неприменимо.
Это была представлена аргументация автора статьи «Философия как личный опыт».
Посмеем выразить не согласие как с методом избранным им для анализа самого феномена истины, так и специфических особенностей ее как истины философской. Думается была проведена чисто поверхностная экспертиза различия критериев истинности в философии и истинности в науке. То есть не было учтено реальное историческое состояние философии, а так же не была взята в расчет сущностная специфика философии, что позволило бы ему обратить внимание на не соответствие обсуждаемой им дисциплины с той, какой она должна была бы быть при соблюдении соответствующих правил ее формирования.
Попробуем дать свое представление об истине и проблеме применения данного критерия к продуктам философского познания.
Истина не есть суждение само по себе, не есть только корректно исполненное действие по выражению некоторого содержания . Суждение есть правильно оформленная процедура использования знания, которое было сформулировано в качестве закона или считается известным фактом. Иными словами для высказывания суждения по которому можно будет судить о ложности или истинности некоего знания применение которого и демонстрирует данное суждение, необходимо иметь то, что называется законом.
Проверка на истинность – есть проверка этого закона. А что такое закон, а закон, как было уже сказано выше, есть описание посредством понятий и определенного языка соответствующего объекта сознания, который формируется в сознании же в процессе взаимодействия человека с тем, что его окружает, то есть с миром.
Поэтому для проверки знания, закона, факта надо иметь этот факт в том виде, в каком бы он представлял описание действия определенной закономерности. То есть прежде чем утверждать о правомерности проведения оценки чего либо на истинность, надо понять, а есть ли предмет проверки.
Далее можно и использовать иные характеристики истинного высказывания как его повествовательность, интерсубъективность и общезначимость. Но без наличия объекта такой проверки, и более того, не владея методами для формирования такого объекта, речь вести о рассмотрении высказываний философии как истинных или не истинных просто глупо.
То что философия имеет в качестве предмета исследования такие объекты сознания, которые отражают всеобщие свойства мира, что эти объекты можно описать, то есть дать им определение и понятийно, категориально обозначить уже было сказано. Требует ли такое предположение само проверки на истинность – конечно. Но кто бы усомнился хотя бы в том, что ни один вопрос не возникает если для этого нет оснований. Если возникает философское вопрошание, то для него есть основание, есть свой перечень вопросов. Но своеобразие ситуации заключается в том, что вопрос сам по себе уже есть признак рациональности. Это не эстетическое переживание. Это не нравственные страдания или муки. Это не проявление физиологической или духовной потребности. Философствование – акт интеллектуального поиска ответа на вопросы. Но если вопросы и поиск на них ответов – это прерогатива познания, то что должно нас заставить отрицать способность философии быть источником знания. А потому просто невозможно представить процесс получения знания в качестве некого индивидуального переживания субъекта относительно его положения в качестве участника мировых событий.
Почему набор собственных рациональных представлений отчасти научных, отчасти произведенных для личного пользования представлений образующих ядро мировоззрения, включая и нравственные и эстетические и художественные предпочтения, то есть весь комплекс индивидуальных средств ориентации в мире - по воле запутавшихся философов следует воспринимать как некий особый вид отношения к миру. Который видимо по такой логике должен обладать такими особенностями, которые не имеют отношения ни к каким известным человеческим реакциям на мир. Что это за особая деятельность человека как мировоззрение? Почему в угоду заблудшей философии превращать этот вполне понятный и объяснимый механизм самоориентации, в прибежище несостоявшейся науки?
Нет мировоззрение имеет четкое определение в качестве приоритетного комплекса поведенческих установок, которые являются результатом применения знаний о мире в целях формулирования своего собственного отношения к основным жизненным ситуациям. Мировоззрение – это своего рода модель действия и отношения к тем или иным обстоятельствам, которая может опираться как на науку, так и на собственные результаты познания действительности, но чаще опирается на оба уровня процедуры познания мира, коллективный и индивидуальный.
То, что философия не подходит под определение мировоззрения ясно видно по тому, что философия пытается объяснить устройство мира, а не выстроить линию поведения по уже известным правилам. Она сама ищет правила высшей оценки истинности того или иного выбора, или объяснения. Философия ищет ответы на свои собственные вопросы и именно в таком состоянии, в состоянии безуспешного поиска, и в таком аморфном виде и принимает участие в формировании мировоззрения. Именно так проблемы философии попадают в нашу жизнь, заставляя людей не ставящих своей целью решать проблемы философии задумываться над ними. А это и порождает иллюзию, что философия есть мировоззрение, поскольку более ни с одной наукой таких трудностей как с философией не существует, по крайней мере в контексте проблемы истинности их законов.
Поэтому и следует понять, что должна быть сначала сформулирована та основа, о которой можно будет повествовать, положения которой можно будет совместно проверять и использовать к общему благу, а уж потом и применять все критерии ее оценки на соответствие тому что определяется, что и составляет суть проверки на истинность. Прошедший же такую процедуру закон и будет называться истиной, истинным. По этой самой причине не существует реально ни каких относительных и абсолютной истин. Истина сама по себе это некая формула прошедшая проверку. По этой причине она не может быть относительной, а только абсолютной. Другое дело что наше описание может быть более адекватным или менее адекватным тому объекту сознания который может быть описан, отображен посредством понятий в виде закона. Эти категории относятся к результатам познания, которые могут быть более точными или менее точными. Но сама проверка не может быть только на половину, но лишь на все сто. Подразумевается что все проверяющие честны и не искажают и не приукрашивают результат. Поэтому все что подтверждено проверкой является истиной до тех пор, пока не доказано обратного. Если возникают обстоятельства исключающие в одном из случаев закономерный результат, то данная истина ограничивается пределами действия данного закона. То есть меняется закон, а не истина.
Именно потому, что в философии еще не сформировалась основа, система законов философии по типу научных, в силу названных причин и не может быть применена к философским суждения процедура стандартной проверки на истинность. Предложения философии «бессмысленны» не потому что в них нарушены семантические правила, а потому что в ее законах нет смысла. Но смысла нет не потому, что нет основы для его формулирования, а потому что нет представления и прецедентов как это сделать, как дать правильное определение философского закона. А раз нет законов, то не может быть и проверки. Поэтому и остается только восклицать: «Это приводит нас к уже упоминавшемуся различию между утверждениями философии и науки: первые - непроверяемы, их нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть опытом, фактами, они неразрешимы - в том смысле, что с помощью эмпирических методов нельзя установить их истинность или ложность. Это настолько общеизвестно, что неловко, право, об этом и говорить».
Хотя думается – философ должен испытывать неловкость иного рода, а именно за то, что в этом прямая его вина, а не пытаться спрятать голову в песок мировоззрения выставив на показ свою полнейшую некомпетентность и недееспособность. Неужели философы не понимают, что обрушивать на голову студента, ученого, обывателя пыльные мешки чужих и собсвенных заблуждений просто не гуманно, а по сути просто издевательство и не плохой левый приработок, так как весьма мало кому удастся доказать, что «мировоззрение» преподавателя слабее чем «мировоззрение» студента. А как следует из статьи именно такой критерий только и может быть использован для характеристики значимости философа и оценки уровня его знаний соответственно. Так что за все надо платить. Особенно за то, что бы не насиловать свое сознание бессмысленными вывертами запутавшегося в своих лабиринтах чьего то недюжинного ума.
В заключение этого раздела хотелось бы поддержать одно соображение: «Здесь совершенно верно замечено, что, как только некоторая область исследования начинает пользоваться научными методами и оказывается способной устанавливать истину, философским спекуляциям в этой области приходит конец», правда с одной поправкой, что такие философские спекуляции на данный момент составляют и суть современной философии как науки о всеобщих свойствах мира (исключая гносеологию и логику), и что не плохо бы было применить научные методы к самой философии, и тогда возможно и она наконец превратиться в науку.
Природа философского творчества.
Если приведенные аргументы в защиту научности философии не показались убедительными, то перейдем к рассмотрению природы философского творчества, и тогда возможно мы в нем должны обнаружить косвенные подтверждения данного тезиса, что философия – точно не наука. Ведь если это так, то и творческий метод философа должен быть ненаучным в принципе. Но надо однако хорошо представлять, что избрав для себя тот или иной вид философствования мы тем самым выбираем и соответствующий ему вид творчества.
Какой же вид творчества считает истинно философским А.Г.Никифоров.
По его мнению философская работа делится на настоящую, о которой он и предпочитает высказываться, и на вторичную, то есть не творческую, работу по необходимости. Возможно выбор между этими двумя формами существования в философии является актуальным для ее представителей, так как в отличие от научной деятельности где такой паразитизм и формализм труднее замаскировать под научную деятельность, поскольку в науке существует предел имитации научной активности и рано или поздно наступает время проверки достижений, в философии всегда можно сослаться на собственное видение проблемы. Не этим ли отчасти объясняется нынешняя популярность пресловутого плюрализма, когда без особого труда можно всегда найти оправдание своей глупости и косности.
Но допустим что большинство философов не прибегают к этой уловке, а наоборот честно озабочены решением своих мировоззренческих задач. Чем же может заняться философ. В отличие от ученого по мнению автора, философ имеет только одну возможность, возможность давать интерпретации тому, по поводу чего высказались другие философы, поскольку едва ли найдется хоть одна тема, которая бы в философии не обсуждалась. Тогда как в науке все темы четко определены и выбор обусловлен единым для всех ученых списком задач.
«Таким образом, исходный пункт философского исследования - не вопрос, не проблема, с которых, по мнению Поппера, начинает наука, а субъективная неудовлетворенность существующими решениями и желание устранить эту неудовлетворенность».
Нет по мнению Никифорова у философа и своих инструментов, он безоружен перед решением проблемы. Его инструментами являются взгляды других философов по тем проблемам которые он считает для себя приоритетными.
«Философ, как правило, не открывает новых фактов и законов, не выдвигает проверяемых гипотез, не строит теорий для объяснения фактов. Его задача - найти и в систематической форме выразить свое понимание мира и свое отношение к нему».
Перейдем к разработке решений выбранной задачи. Здесь автор останавливается особо. Но мы ограничимся несколькими предложениями, поскольку все аргументы носят описательный характер.
Суть решения по Никифорову всегда сводится к переосмыслению результатов чужого труда. Если новый смысл позволяет провести ревизию как можно большего количества смыслов, то это и есть признак значимости проделанной работы. При этом он использует хитрости. Например он может делать вид, что поставил перед собой научную задачу и ее решил, а на самом деле (и я с этим согласен) он только имитирует такую логику познавательного процесса, а на самом деле решение ему известно заранее, а вся суета производится исключительно для придания новому ответу ранга всеобщности, дабы продемонстрировать его значимость. Именно эта способность и может считаться положительным критерием оценки философского результата. То есть чем больше устоявшихся концепций переосмыслил философ, тем более он значителен.
Отметим сразу странная это значительность, если результаты труда не имеют ни какой познавательной ценности. Не есть лишь по пословице «перевешивание порток, на дугой гвоздок», ценность чего просто ставится под сомнение самой философской практикой, суть которой в чистом виде составляет именно стремление к такому перевешиванию. То есть эта деятельность философа не ведет к определению какого бы то ни было смысла вообще, поскольку число личных мнений как известно всегда равно количеству людей которые их высказывают, ведь опыт у всех различен, а единого опыта не существует.
Интересно и еще одно подмеченное свойство поведения философов когда они совершают такую революцию переосмысления.
«Со временем философ, по-видимому, совсем перестает читать философскую литературу. Зачем ему она? Он - гуру: он все знает, может дать ответ на любой философский вопрос, он только учит. С коллегами он почти не разговаривает на философские темы: что могут они сказать ему? Но охотно беседует с молодежью или с представителями других профессий. Пишет почти исключительно вторичные работы, повторяя, разъясняя, комментируя себя».
Еще одной характеристикой процесса творчества философа в статье выступает и ожидаемая им реакция на результат его труда. Подлинной реакцией по мнению автора и любого философа является признание его заслуг не коллегами по цеху, как этого бы следовало ожидать, а признание простых людей, не философов. Именно они реально создают имя философу, нежели та среда которой он принадлежит.
Постараемся после всего сказанного дать такое описание творчества философа, которое с одной стороны позволит по иному взглянуть на феномены описанные в статье, а с другой – покажет реальную основу этого творчества.
Исходя из описанных выше механизмов философского познания, как выявления и описания специфический объектов сознания отражающих всеобщие свойства мира творческая деятельность философа состоит из следующих этапов.
Ну, во-первых для философа при таком подходе нет необходимости разделять работу на истинную и не истинную, на творческую и имитирующую творчество. Дело в том, что какую бы работу ни выполнял философ, она все равно будет иметь смысл, так как будет выполнять задачу решения конкретных научных философских проблем.
Во-вторых, не будет проблем с выбором темы. То есть не нужно будет ждать вдохновения или особого чувства неудовлетворенности. А можно будет просто взять любую тему из списка нерешенных. Поскольку такой список будет сформирован автоматически.
В-третьих, философ не чувствует себя безоружным. Так как у него есть понимание сути процесса познания и ему понятны механизмы формирования законов философии, и он знает как связать полученный результат с конкретными фактами пусть и в связи с необходимостью интерпретации результатов полученных средствами других наук, - то он в любой момент может приступить к поиску решения без опасения в недостаточности средств и информации по этой проблеме. Ведь знания о сути проблемы будут основываться не на мнениях философов, а на фактах действительного их решения. Если таковых не будет, то это и будет критерием не тривиальности поставленной задачи.
В-четвертых, философу наконец-то не нужно будет обязательно создавать свою собственную философскую систему, так как для его вклада в развитие предмета будет достаточно именно решения только поставленной задачи, без необходимости переосмысления всех задач. Ведь надо признать, не всем выпадает удача найти такой существенный и ранее необнаружимый изъян в чужих концепциях, что делает такую глобальную операцию обоснованной. То есть труд философа перестает быть трудом одиночек и гениев. Любой получивший базовые представления философ может решить посильную философскую задачу, сделать свое открытие. Но надо признать, что в силу специфики философии как в основном теоретического системостроительства, возможностей для философского открытия гораздо меньше, чем например в любой другой частной науке. У философа нет возможности дифференцировать свой предмет поскольку он описывает именно всеобщие свойства. И любой выход за границы этого критерия, сразу превращает его деятельность в частнонаучную. Поэтому вся теория философии наука о всеобщих закономерностях объектов, ограничена небольшим числом собственных законов и их интерпретацией и описанием механизма их применения. В этом смысле более выигрышным представляется современное состояние развития философского метода, когда можно сколько угодно и о чем угодно высказывать бесконечное количество мнений и суждений. Однако и первый вариант не исключает открытия еще не выделенных всеобщих свойств, хотя это и усложняет жизнь философу в качестве первооткрывателя ввиду резко возрастающего в этой связи фактора конкуренции. Однако для философа всегда остается возможность неограниченного количества интерпретаций суждений тех философов, которые творили вне рамок научности в эпоху научного самоопределения философии. Хотя нельзя все же не отметить, что результаты таковых исследований будут предназначены для узкопрофессионального пользования или будут являться популярным изложением основных законов философской дисциплины.
В-пятых, результатом философского познания будет всегда философское открытие или попытка установления истины. Поэтому придется лишиться восторженных поклонников и естественно поклонниц, возможно аспиранток, и лишить свою деятельность ореола таинственности и загадочности. Но это не слишком большая плата за возвращение утраченного авторитета и возвращение в лоно академической науки.
Как видно из сказанного, все приведенные характеристики философии как не науки можно объяснить именно тем, что философия как наука еще не сформировалась, а отнюдь не тем, что она якобы таковой не является. Все эти описания могут с успехом быть интерпретированы в качестве особенностей именно этапа становления. Ведь если бы было обратное, то самого вопроса о сущности философии бы не возникало, и сама философия уже давно бы была изгнана из вузовских аудиторий в курилки или на улицы, где по логике Никифорова ей только и место. Но не смотря на научную оппозицию философии ни один думающий ученый не возьмет на себя смелость изгнать философию из храма науки, не станет в серьез утверждать о бессмысленности философских проблем, и о ее абсолютной ненужности и бессодержательности. Более того, сами же ученые всегда готовы предложить способы ее сохранения в составе научных дисциплин, оправдывая целесообразность ее наличия то необходимостью отражения в ней методологических принципов научного познания, то объяснения законов логики, то якобы культурной и познавательной ее значимостью как уникального познавательного феномена. Хотя как из этого явствует, ни кто не может объяснить и доказать реальных причин своего к ней снисходительного отношения и все-таки плохо скрываемого уважения.
Думается было бы не плохо дать представление о подлинно философском творчестве, которое строится по законам философского жанра. Примерно его можно изобразить в следующей последовательности.
Если исходить из признания единой природы всех объектов сознания, дающих нам информацию о мире, то и философские законы следует рассматривать как научные, то есть требующие выполнения всех шагов для получения научного определения. Так если существует философская проблема, которая естественно не может по данной логике возникнуть на пустом месте, то есть у нее есть причина в лице такого детерминирующего объекта сознания, который и вызывает постоянное обращение всех философов к этой теме.
Поэтому философ должен отбросив заранее существующие трактовки данного феномена, попытаться увидеть его внутренним зрением, то есть как такой специфический объект. Иными словами его опыт и знание объектов мира, пусть даже на бытовом уровне, должны актуализировать в сознании любого другого человека сущностные характеристики данного свойства, суммирующие особенности проявления его в различных ситуациях и с разными объектами. После сформирования в сознании такого образа, можно приступать к описанию его существенных черт, то есть посредством понятий дать образное описание сути тех процессов которые происходят с объектом под действием данного свойства. Данное описание не должно рассматриваться как описание чисто внешних черт действия свойства для различных классов объектов. Определение должно обладать именно образной формой передачи сущности, то есть концентрированной и декодируемой в реальность формулой, где все слова предложения имеют строгое взаимное расположение и являются частью самого словесного образа свойства. По той причине и можно сказать, что существует философский язык, которому надо учиться, то есть учится понимать обычные слова в философском контексте.
Далее остается только зафиксировать определение после чего можно сказать, что открытие закона состоялось на формальном уровне.
Так же как и в науке философский закон может быть проверен на практике. Это как мы видим при таком подходе к формированию оного не представляется проблематичным. Мы можем взять любой объект и предсказать соответствующие черты последующего его состояния, которые могут быть связаны с действием данного свойства. Например, бросив камень мы можем быть абсолютно уверены что следствием этого будет некоторое состояние которое будет обусловлено этим броском, то есть, если дать закону причины и следствия определение преемственности состояний, можно всегда быть уверенным, что такая преемственность будет проявляться всегда и везде со всеми объектами. И для каждой категории (закона) философии можно применить данную проверку. Только определения и последствия действия законов будут естественно различны.
Проведя такую проверку хоть над предметом быта, или над объектом научной практики, философ может рассчитывать и на интерсубъективность и на общезначимость его выводов, и на то, что можно последовательно применить данный закон, изложив его в повествовательном предложении.
Что же касается проблем в философии, то при таком подходе, число их сведется к минимуму, поскольку для определения большинства законов уже сегодня достаточно и теоретического и практического материала. После их переопределения предложенными способом, они перейдут из разряда проблем в разряд законов, то есть создадут философскую теорию, после чего будет проведена четкая граница между тем, что уже подтверждено, и тем, что еще только рассматривается в качестве кандидата на новое еще неизвестное философское свойство. Ведь в процессе познания как следует из истории философии были получены и все известные понятия, имеющие философский статус. Поэтому и с выбором проблемы трудностей возникнуть не должно. Единственным условием будет правда постоянное поддержание связи с наукой, где впервые и обнаруживают себя все свойства, в том числе и философские. То есть их на самом деле невозможно высосать из пальца, а опыт как источник новой информации в настоящее время и в изменившейся под воздействием самоопределения философии как науки, будет уже недостаточен для собственно научной исследовательской работы. Вот тогда то философ и вынужден будет спустится с облаков на реальную почву взаимодействия с представителями частных наук.
С этого момента главным образом чтение и анализ философских систем как признак философского творчества дополнится и общением с деятелями науки, с целью выявления и применения для построения научных теорий новых более совершенных формулировок философских законов, и открытия еще не известных ранее, но которые могут быть использованы при построении научных теорий в той части которая определяется знанием именно этих закономерностей. В некоторых случаях именно влияние философских идей приводило к появлению более жизнеспособных оригинальных научных теорий. Хотя надо отдать должное философским способностям их авторов, нежели конструктивной помощи со стороны тех, кто обладал статусом философа.
Что такое философия?
Думается настало время дать определение философии, которое бы раскрывало реальную суть данного феномена, как философское познание.
Но прежде изложим точку зрения автора обсуждаемой статьи. Долгими извилистыми путями, логически выстраивая цепочку своих доказательств он подводит нас к одному очень странному выводу. Так он спрашивает себя и читателей:
«пусть философия не наука, что из этого? Не лучше ли нам, философам, быть ближе к науке, подражать ей в решениях проблем, набираться у нее ума-разума, а не бежать от нее в безвоздушную сферу ненаучных спекуляций?».
И сам же отвечает.
«Может быть, и лучше. Но сейчас, когда нам нужно вывести марксистскую философию из летаргического сна, поднять ее на уровень современных требований, важно осознать специфику этой особой сферы духовной деятельности. Слишком долго нам под видом единственно верного и подлинно научного учения преподносили определенную концепцию марксистской философии, восходящую к Г.В.Плеханову и канонизированную в "Кратком курсе истории ВКП(б)". Объявив марксистскую философию научной, ее вырвали из живого, изменяющегося потока мировой философской мысли, оборвали ее связи с иными философскими течениями и с самой жизнью. Вместе с культом Сталина складывался и культ определенной, весьма упрощенной и прямолинейной системы марксистской философии».
«Философия - не наука, это - как все мы опять-таки признаем - мировоззрение, т.е. система взглядов на мир, на общество на свое место в этом мире и обществе. Характерной же чертой мировоззрения является то, что наряду с некоторым представлением о мире оно включает в себя еще и отношение к этому миру, его оценку с позиции некоторых идеалов. Причем это оценочное отношение пронизывает все мировоззренческие представления и даже в значительной мере детерминирует их. Именно поэтому утверждения философии, даже если они имеют вид описаний, носят двойственный - дескриптивно-оценочный - характер. В научном знании нет оценочного элемента, оно представляет собой чистое описание».
После этого идет страница доказательств этого тезиса. В частности философия сравнивается с литературой, а философ с литератором. Высказывается сожаление по отношению к задавленному рутиной роду человеческому, которому якобы трудно составить свое отношение к миру, и тут как раз без философа не обойтись. Что философия есть дело вкуса, что за философию бить не красиво, так как философ может быть толстым, худым, высоким или низким, любить поэзию или картошку, то есть его философия – его личное дело. И если кому не нравится философ его можно просто не читать. Иными словами надо придерживаться в отношении философии линии безответственности ее перед лицом фактов науки и тем самым дать философу возможность безнаказанно творить все, что ему заблагорассудится на благо всего отряда философов, который тоже хочет кушать. Все это автор убеждает не рассматривать как кризис и смерть философии, а наоборот как проявление подлинного профессионализма (в авторском естественно понимании), то есть заключающееся в непревзойденном умении вешать лапшу на уши всем с кем случится такое несчастье обратиться к ним с вопросами о сущности мира. Думается что та терпимость, о которой печется автор (Понимание того, что философские системы дают не разные описания действительности, из которых лишь одно может быть истинным, а все остальные - ложны, но выражают разные отношения к миру разных людей, служит основой терпимости - той терпимости, которую мы так привыкли презирать и поносить) объясняется эгоистическим желанием заставить научный мир терпеть таких вот философов, которым сейчас из-за такого отношения с нашей стороны, вызванного сомнительной ценностью результатов их познавательной деятельности, приходится подумывать о смене специальности. Не потому ли с таким упоением произносит он убийственные для философии слова: «Философия – это не наука…».
Позволим возразить такому горе-философу по сути его определения все тем же выше уже прозвучавшим аргументом, что мнений о мире может быть столько, и должно быть столько, сколько есть самих людей, так как опыт категория сугубо индивидуальная, потому и отношение к миру будет всегда индивидуальное. Поэтому на него невозможно опираться как на какой-то единый якобы существующий объективно базис общей для разных людей формы реагирования на мир. Каждый человек имеет только свою сугубо индивидуальную схему отношения к происходящему. Это необходимый этап формирования его личности. Но какое отношение личная схема имеет к познанию чего-либо, тем более что она сама для своего формирования нуждается в таком знании, включая и знание о всеобщих свойствах мира. Не по этой ли причине пусть и в неудобоваримой форме философия все же влияет на формирование мировоззрения. И не проблемами ли философии объясняются многие мировоззренческие трудности, которые пытаются списать на пострадавшего, то есть на само мировоззрение, поскольку каждая философская теория пропущенная через сознание отдельного человека оставляет свой неповторимый отпечаток. Похоже что этот вторичный эффект был принят многими заблудшими философами за проявление сути философского способа отношения к миру.
Из всего сказанного мною ранее о сути научности философского познания, можно дать и адекватное определение философии.
Философия – это наука о всеобщих свойствах мира. Кажется только, что это определение ни чем не отличается от тех, которые существовали ранее. Более того оно признаемся сразу и не может быть другим. Другим стало доказательство этого определения.
В место ложных принципов организации философской теории, мы можем представить наконец реальные механизмы формирования философии как научной дисциплины.
1. Существуют объективная основа для формулирования философских законов. Этой основой является понимание отражения свойств мира посредством наших органов чувств в форме объектов сознания, которые представляют собой стабильные образования, позволяющие быть описанными посредством понятий. То есть у философии есть свое объективное содержание, которое может быть представлено в виде научной теории.
2. Объектом философского познания является весь мир. Хотя все объекты его изучаются одновременно и другими науками, и именно по этой причине у философии нет необходимости дублировать их, она черпает материал для своих выводов из изучения научных результатов, выявляя в них свое собственное содержание.
3. Так как существуют собственно философские закономерности, то естественно существует и язык, при помощи которого описываются их действия и сущность этих действий, а так же даются их обозначения, то есть категории (особые понятия для обозначения характерных черт данных свойств обозначающих начало и конец действия данного свойства). Элементами такого языка будут являться обычные слова, входящие в разговорный и обиходный язык, но наделенные особым смыслом применительно к определенному контексту их употребления. То есть как элементы языковой формулы, имеющие особы смысл только в пределах данного сочетания. Само сочетание будет представлять образ действия всеобщего свойства.
4. Имея объективную основу, и сформулированные в адекватной форме, то есть раскрывающие именно сущность его проявления, данные философские законы могут быть подвержены проверке на истинность. Так же может быть проверена по всем критериям и философская теория и каждый ее элемент.
5. Отлична будет и структура философской теории. Так как все всеобщие свойства равны по значимости, то есть они принадлежат всем объектам, и среди них нет свойств меньшей общности, то философская теория должна строиться не по принципу иерархии подчинения всех свойств одному общему свойству, как в науке, где все объекты группируются относительно самого общего для всех свойства, а внутри этой группы делятся на подгруппы связанные с принадлежностью свойствам меньшей общности, - а по принципу равенства всех свойств, что полностью отрицает возможность какого бы то ни было подчинения одних другим, и выведения одних определений и даже свойств посредством главного, и из главного. Тем самым доказывается возможность наличия свойств объясняющих существование мира среди данных всеобщих свойств, то есть в качестве одного из них.
6. Благодаря формированию правильной методики построения философской научной теории возможно решение всех вечных вопросов которые не могли быть правильно сформулированы и решены до этого момента в любых философских системах.
7. После такой эволюции философской науки возможно ее преподавание по типу научной дисциплины, без необходимости реконструкции всей истории становления философской теории.
8. Самой актуальной задачей для современного философов станет переопределение собственно философских понятий в соответствии с подлинно научными критериями такой операции. Поэтому самым важным этапом становления и самоопределении философии должно стать формирование научной философской теории, как системы ее законов, то есть категорий.
Последним мы и предлагаем заняться всем тем, кто считает философию – делом своей жизни.