В.М. Межуев
В диапазоне гуманитарного знания. Сборник к 80-летию профессора М.С. Кагана. Серия «Мыслители», выпуск 4. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2001.
В истории знания о культуре, которую следует отличать от истории самой культуры, философии культуры принадлежит особое место. Под ней принято понимать специфический вид знания о культуре, не совпадающий с научным знанием о ней, называемым культурологией (наукой о культуре). В более узком смысле философией культуры называют направление европейской философской мысли, сложившееся преимущественно в Германии в начале ХХ в. Термин “Kulturphilosophie” был введен в широкий оборот неокантианцами баденской школы (В. Виндельбанд, Г. Риккерт), обозначившими им линию критического (трансцендентального) идеализма, идущую от Канта.
Граница между культурфилософией и культурологией не всегда отчетливо формулируется, но она очевидна при сопоставлении, например, трудов немецких культурфилософов и американских культурных антропологов. Последние противопоставили философскому воззрению на культуру ее научное изучение, базирующееся на сборе и анализе эмпирических данных, получаемых в ходе «полевых исследований» и наблюдений над жизнью примитивных народов. По словам американского культурного антрополога Лесли Уайта, предпринявшего попытку обосновать право культурологии на самостоятельное существование в ряду социальных наук, «…важнее всего то, что культурология отвергает и упраздняет философию, которая веками оставалась дорога сердцам людей и которая по-прежнему вдохновляет и питает представителей общественных наук и дилетантов. Это древняя и почтенная философия антропоцентризма и Свободной Воли» [1
]. Подобная претензия на упразднение философии заставляет более внимательно отнестись к тому, что значит быть философом культуры, в чем состоит философское отношение к ней.
Проще всего, конечно, понимать под философией культуры то, что писали о культуре философы прошлого и настоящего. Такое знание однако, по справедливому замечанию Б.Г. Капустина, сделанному им относительно политической философии [2
], свидетельствует более об информированности в философии культуры, чем о ней самой. Оно необходимо любому культурному человеку, но само по себе не делает его философом культуры (равно как и начитанность в художественной литературе не делает его писателем). Философия культуры — не просто сумма высказываний о культуре отдельных философов, но часть философской системы, необходимо вытекающая из ее общего замысла. Что это за часть и как она связана с системой в целом?
На этот счет мнения расходятся. Согласно одному из них, о чем бы не говорил философ — о мире, природе, обществе, человеке, — он говорит о культуре. Природа философской рефлексии такова, что любой ее объект раскрывается как феномен культуры. По определению М.Б. Туровского, «рефлексия на культуру и есть философия» [3
]. Значит ли это, что любая философия есть философия культуры, что история последней совпадает со всей историей философии? Философ может не называть себя философом культуры, но его философия именно такова.
По другому мнению, философия культуры — одна из дисциплин в «энциклопедии философских наук». С какого времени эта дисциплина обретает право на существование? Выступая в 1939 г. с лекцией перед студентами Гетеборгского университета, Э. Кассирер начал ее следующими словами: «Из всех отдельных частных областей, которые мы обычно различаем в систематическом целом философии, философия культуры образует, вероятно, самую сомнительную и более всего оспариваемую часть. Границы самого понятия ее никоим образом четко не установлены и оно однозначно не определено… Эта характерная неопределенность связана с тем, что философия культуры — самая молодая среди философских дисциплин, и что она не может, подобно им, оглядываться ни на какую гарантированную традицию, ни на какое многовековое развитие» [4
].
Мнение о том, что философия культуры — не вся философия, а ее часть, разделяется и рядом наших отечественных авторов. Задачей этой части, как считает М.С. Каган, является теоретическое моделирование культуры в «ее реальной целостности и полноте конкретных форм ее существования, в ее строении, функционировании и развитии» [5
]. Сходное определение дает и П.С. Гуревич: «Философия культуры (культурфилософия) — философская дисциплина, ориентированная на философское постижение культуры как универсального и всеобъемлющего феномена» [6
].
Нельзя не отметить некоторую тавтологичность подобного определения. Ясно, что философия культуры может быть только философским ее постижением и никаким другим. Культурология определяется Я.С. Флиером как «наука, формирующаяся на стыке социального и гуманитарного знания о человеке и обществе и изучающая культуру как целостность, как специфическую функцию и модальность человеческого бытия» [7
]. Итак, философия и наука изучают культуру в ее целостности — в чем же тогда различие между ними? Данное различие и должно, видимо, лечь в основу определения специфики культурфилософского знания.
Зафиксируем для начала очевиднейший факт: философ, что-то утверждающий относительно культуры, до всякого суждения о ней сам принадлежит к определенной культуре, включен в ее контекст. Философия в любом случае есть часть культуры, причем не вообще культуры, а вполне конкретной — европейской, начало которой было положено греческой античностью. Философия, по словам итальянских историков западной философии Д. Реале и Д. Антисери, есть «создание эллинского гения». «Действительно, — пишут они, — если остальным компонентам греческой культуры можно найти аналоги у других народов Востока, достигших высокого уровня цивилизации раньше греков (верования и религиозные культы, ремесла различной природы, технические возможности разнообразного применения, политические институты, военные организации и т.п.), то, касаясь философии, мы не находим ничего подобного или даже просто похожего» [8
]. В равной мере это касается и науки, ибо последняя «не есть нечто, что возможно в любой культуре». Философия, родившаяся в античности, сделала возможным и появление науки, причем долгое время они существовали нераздельно друг от друга. Только когда наука «отпочковалась» от философии, стало ясно, что их разделяет в плане познания мира.
Будучи обязаны своим происхождением одной и той же культуре, философия и наука по-разному реагируют на свою связь с ней, на факт своей культурной обусловленности. Для философа он определяющий: он смотрит на мир глазами своей культуры, через ее призму. Мир для него — это мир культуры, в которой он живет и с которой связан самым непосредственным образом. Даже когда он пытается облечь свою мысль в научную форму, последняя оказывается для него всего лишь переводом свойственных его культуре смыслов и значений на язык науки.
Философская картина мира не выходит тем самым за пределы культурного горизонта своей эпохи, существенно преобразуясь по мере того, как одна эпоха сменяется другой. Античность, Средневековье, Новое и новейшее время — это вехи не только в истории европейской культуры, но и в процессе смены философских мировоззрений. Наука также существует в определенном культурном контексте, но последний воспринимается ученым, скорее, как помеха на пути к объективному знанию, что лучше вынести за скобки, исключить из состава теоретических выводов и положений. Если бы истины науки признавались таковыми только для определенной культуры, наука была бы невозможной. Культурный контекст, в котором существует наука, может учитываться при исследовании истории науки, но исчезает при ее логико-методологическом обосновании.
Философское познание в отличие от научного предельно контекстуально, имеет смысл в границах определенной культуры. А так как такой культурой, как уже говорилось, является европейская, мир в представлении философа — это мир европейского человека, как он дан его сознанию. Наука в своих содержательных построениях обладает свойством всеобщности и необходимости, сохраняющимся за рамками любой культуры, философия — свойством культурной уникальности и самобытности. Можно сказать, что ученый познает мир в его объективном существовании, т.е. вне связи с собственной субъективностью, философ же пытается постичь его в прямой и непосредственной связи со своей субъективностью, всегда культурно обусловленной. Нет одной философии для всех времен и народов, тогда как выводы науки не могут быть оспорены обстоятельствами места и времени.
Начиная с греков, философия становится для человека европейской культуры главным органом самосознания, присущего ему взгляда на мир и самого себя. По своим истокам европейская культура — прежде всего философская, в которой философия играет центральную роль. Именно этой культуре свойственно идентифицировать и отличать себя от других культур не только по типу религиозной веры, но и по идее, которая вырабатывается посредством философского сознания. В философии Э. Гуссерль усматривал «изначальный феномен духовной Европы» [9
], определяя ее «духовный облик» как «явленность философской идеи» [10
], берущей начало у греков.
Изначальная тождественность европейской культуры с философией объясняет, почему последняя становится здесь исторически первой формой знания о культуре. Европеец ранее других догадался, что живет в культуре, оформив свою догадку в философской идее культуры. Ее следует отличать от научного понятия культуры, посредством которого культура фиксируется как предмет научного знания. Культура как идея и как понятие — разные формы ее присутствия в сознании европейского человека.
Идея и понятие — не одно и то же. Идея также существует в форме понятия, но в отличие от него заключает в себе нечто большее, чем просто обобщение данного в опыте эмпирического многообразия. В идее предмет предстает не только в своей чувственно воспринимаемой, но и идеальной форме, т.е. как должный, соответствующий своему предназначению. По словам П.В. Копнина, «в идее предмет отражается в аспекте идеала, т. е. не только таким, как «он есть», но и каким он «должен быть»… Идея направляет практическую деятельность, образуя идеальную форму будущей вещи или процесса» [11
]. В идее представлено, следовательно, отношение объекта к субъекту; она есть рационально постигаемый субъективный смысл объективно существующей вещи, создаваемый не ее телесными, природными свойствами, а ее отношением к иному — внеприродному — миру, к миру человеческой субъективности.
В самой по себе вещи, взятой в соотнесенности с собой, нет никакого смысла. В своей самотождественности она есть природа, равнодушная ко всему, что выходит за ее пределы. Вещь наделяется смыслом, когда перестает быть равной себе, становится проявлением «другой природы», знаком, символом внеприродного (или сверхприродного) — божественного или человеческого — мира. Так, предметы религиозного культа обретают сакральный смысл в точке пересечения «естественного» и «божественного» миров, на их стыке. Смысл вещи, выраженный в идее, и есть ее значение, которое она получает в контексте своего не природного, а какого-то иного бытия.
Во все времена человеку был убежден в том, что вещи, с которыми он имеет дело в своей жизненной практике, заключают в себе нечто большее, чем ему только видится, слышится, осязается в них. В вещах ему постоянно чудился какой-то «тайный смысл», скрытый от внешнего наблюдения и имеющий для него более важное значение, чем просто эмпирическое знание о них. Подобное убеждение растет из особого положения человека в мире: будучи сам «родовым» существом, он и в вещах ищет их «общий вид», «эйдос» или «идею». Его интересует в них не их природная данность, а их человеческая значимость. Многообразие смыслов, которым человек наделял окружающий мир, было следствием его меняющегося положения в этом мире, того, как он чувствовал и осознавал себя в нем.
Способность вещи излучать из себя человеческий смысл (точнее, способность человека наделять ее таким
Философия, с этой точки зрения, действительно, есть «рефлексия на культуру», что однако еще недостаточно для появления философии культуры. Воспринимать мир под углом зрения своей культуры не значит еще иметь «идею культуры» (подобно тому, как мифологическое восприятие мира первобытным человеком не означало наличия у него идеи мифа). Выработка такой идеи и составляет задачу философии культуры. Культура здесь — не только предпосылка, но и особый предмет познания в ряду других предметов. Если научное понятие культуры фиксирует то общее, что есть в разных культурах, то ее философская идея выражает ее значение для европейского человека.
Данное различие (между понятием и идеей) можно пояснить на примере того, как слово «культура» используется в нашем языке. Когда мы говорим о ком-то, что он — культурный человек, мы тем самым даем ему положительную оценку, а называя кого-то некультурным — отрицательную. О культуре можно говорить однако и как о том, что свойственно каждому человеку — во все времена и при любых обстоятельствах. Данное слово содержит в себе двойной смысл — «оценочный» и «описательный» (нормативный и дескриптивный). С одной стороны, оно заключает в себе оценку предмета или явления с точки зрения некоторой идеальной нормы (о культуре говорят в этом случае как о качестве или свойстве, которое присуще или не присуще объекту; наряду с «культурой» возможно и «бескультурье»), с другой — оно обозначает определенный класс элементов, существующий безотносительно к его оценке. В описательном смысле это слово употребляется в науке (как научное понятие), в оценочном — в обыденной речи и… в философии, что свидетельствует о ее большей близости к повседневному сознанию людей
За различным словоупотреблением стоит, разумеется, более сложная проблема, суть которой можно пояснить следующим образом. Наука о культуре исходит из факта множественности культур, их индивидуального своеобразия и уникальной самобытности. Все они равны перед наукой и каждая достойна научного изучения. Наука ставит перед собой задачу понять, чем одна культура отличается от другой, где проходит граница между разными культурами. Этим однако не исчерпывается задача постижения культуры, В ситуации осознаваемого им культурного плюрализма перед ним встает вопрос о границе между культурой, которую он считает своей, и чужими для него культурами. Не так просто ответить на него, зная, что культур много. Ведь связь с собственной культурой никому не гарантирована автоматически, в силу, так сказать, текущей в нас крови или заложенных генов. Можно быть русским по крови и не быть им по культуре, равно как и наоборот. Что же лежит в основании этой связи?
Тот же вопрос можно сформулировать как вопрос о границе между культурой как объектом познания и той, к которой принадлежит познающий субъект. Если культур много, знание о них и существование в одной из них не совпадают друг с другом. Можно знать ислам и не быть мусульманином. Знание и бытие расходятся между собой. Знание делает человека ученым, но еще ничего не говорит о его культурной принадлежности. Оно нейтрально по отношению к черте, отделяющей его культуру от чужой. Из того, что я знаю о культуре в научном плане, нельзя заключить, кто я сам по культуре.
Обычно «своей культурой» называют ту, с которой человек связан своим происхождением, местом проживания, воспитанием, языком, на котором говорит и мыслит, традициями, сохраняющимися в его памяти. По словам Д.С. Лихачева, одна из величайших основ, на которых зиждется культура — это память. Определение культуры через память чрезвычайно распространено в наше время, страдающее беспамятством.
Но только ли традиция и память делают нас культурными людьми? Ведь в культуре мы связаны не только с прошлым, но с настоящим и будущим. Наши надежды, цели и идеалы имеют для нас не меньшее значение, чем традиции, не всегда прямо совпадают с последними. Живя в современности, трудно ограничиться одним прошлым. В нем многое приходиться переосмысливать, создавать заново или заимствовать у других народов. Без этого культура — всего лишь исторический реликт, место которому в музее, а не в жизни. Вопрос о «своей культуре» всегда поэтому новый вопрос, решаемый посредством не только памяти, но и воображения.
В культуре, которую мы считаем «своей», многое, конечно, зависит от нашего происхождения, окружения, воспитания, но ведь многое зависит и от нас самих, от того, что мы считаем для себя важным и нужным. В культуре, доставшейся нам от наших предшественников, нас может многое не устраивать, вызывать отторжение, тогда как в культуре других народов мы можем находить для себя нечто интересное и полезное. В своем культурном бытии мы детерминированы, следовательно, не только внешней необходимостью, предписывающей нам с непреложностью природного закона определенную культурную нишу (подобно тому, как природные организмы распределены природой по классам и видам), но и нашей свободой в выборе «своей культуры».
Граница между «своей» и «чужой» культурами устанавливается тем самым силой не внешнего принуждения, а нашего свободного выбора. Она не предзадана нам, а задана нами. Ее не всегда легко распознать, но именно она разделяет то, что подлежит в культуре научному изучению, с одной стороны, и философскому осмыслению — с другой. Наука фиксирует в культуре то, что не зависит от нас, философия — то, что предопределено нашей свободой. Традиция, положившая в основу культуры человеческую свободу, и сделала возможной возникновение философии культуры.
Теперь можно сформулировать в общем виде отличие философии культуры от культурологии (науки о культуре). Если культурология есть знание о разных культурах в их отличии друг от друга (безотносительно к вопросу о том, какая из них является моей), то философия культуры есть знание о своей культуре, или культурное самосознание человека. Оба знания взаимно предполагают друг друга. Осознавая свою культурную идентичность, мы не можем обойтись без знания о разных культурах, без научного знания, а последнее лишено смысла без «идеи культуры», т.е. ее значения для познающего субъекта. Вне научного изучения культура — отвлеченная идея, вне философского осмысления — механическая сумма разрозненных в пространстве и времени образований.
Изучаемое наукой культурное множество предстает, с одной стороны, как множество формообразований культуры, включающих миф, искусство, религию, философию и саму науку, с другой — как историческое множество, образуемое культурами разных народов и эпох. Философская идея культуры позволяет придать первому множеству систематическое единство, второму — типологическое. Она служит для культурной систематики и типологии необходимым основанием, позволяет представить разные культуры в их взаимной связи и последовательности.
Приступая к научному изучению культуры, нужно предварительно удостовериться в самом факте ее существования, ответить на вопрос, как оно возможно. Вопрос этот онтологический, касающийся бытия культуры. Нельзя ответить на него путем непосредственного наблюдения за внешним миром, подобно тому, как мы наблюдаем физические тела, процессы и явления. Во все времена люди наблюдали в окружающем мире примерно одно и то же, но почему-то не сразу усмотрели в нем культуру. Равно как и существование природы является достаточно поздним открытием.
Культура обретает свою фактичность в силу того значения, которое мы придаем ей. Она обладает бытием, поскольку что-то значит для нас. Значение в любом случае предшествует факту. Оно и фиксируется в философской идее культуры. Обосновывая существование культуры, философия культуры отвечает и на вопрос, как возможно ее познание, что придает ей статус не только онтологии, но и теории познания культуры, служащей необходимой пропедевтикой к любому виду конкретно-научного знания о ней.
Вместе с тем философию культуры нельзя рассматривать как всего лишь вспомогательную дисциплину по отношению к наукам о культуре. В общем составе знания о культуре она играет самостоятельную роль, не сводимую к функции ее научного познания. Культура во всех своих проявлениях может стать предметом науки, но никакая наука, в том числе и наука о культуре, не может подменить ее собой. Не было и нет культуры, в которой люди живут исключительно «по науке», исключающей все вненаучные и донаучные формы сознания. Делая своим предметом миф, религию, искусство, наука не отменяет их существования в качестве особых образований культуры, т.е. права последней быть чем-то большим, чем наука. Сколь бы не была высока степень научной изученности культуры, для европейского человека она остается тем, чем является по своей «идее», т.е. как мыслится им в границах философского сознания.
Как и любая другая идея, идея культуры трактуется философами в зависимости от условий и обстоятельств их жизни, того времени, в котором они существуют и мыслят. Поэтому нет одной философии культуры на все времена и равно признаваемой всеми: с каждым поворотом европейской истории она существенно трансформируется и преобразуется. Представленные в ней философские образы культуры фиксируют лишь основные вехи в исторической жизни европейского человечества.
Культура в ее философском истолковании всегда во времени, вместе с временем, а не над ним. В этом смысле она всегда современна, если понимать под современностью не эмпирически существующую реальность, имеющую точную историческую датировку, а постоянно решаемую проблему, как раз и требующую философского размышления. Пожалуй, главный вопрос, на который должен ответить философ культуры, — это вопрос о том, что считать современным в культуре, как понимать эту современность. Ученые расскажут нам о том, чем была культура для людей, живших до нас или живущих рядом с нами, но только философ поставит вопрос о том, чем она является для нас, точнее, для тех, кого мы считаем современными людьми. Размышляя о том, чем может и должна быть культура в современном мире, мы и становимся философами культуры.
Список литературы
[1]
Лесли Уайт. Наука о культуре // Антология исследований культуры. Т. 1. СПб., 1997. С. 154.
[2]
См. Б.Г. Капустин. Что такое политическая философия // Полис. 1996. №6. С. 83.
[3]
М.Б. Туровский. Философские основания культурологии. М., 1997. С. 33.
[4]
Э. Кассирер. Натуралистическое и гуманистическое обоснование философии культу-ры // Постижение культуры. Ежегодник. Вып. 7. М., 1988. С. 301.
[5]
М.С. Каган. Философия культуры. СПб., 1996. С. 21.
[6]
Культурология. ХХ век. Словарь. СПб., 1997. С. 497.
[7]
Там же. С. 248.
[8]
Джованни Реале и Дарио Антисери. Западная философия от истоков до наших дней. Античность. СПб., 1994. С. 3.
[9]
Э. Гуссерль. Кризис европейского человека и философия // Культурология. ХХ век. Антология. М. 1998. С. 304.
[10]
Там же. С. 159.
[11]
Философская энциклопедия. М., 1962. Т. 2. С. 236.