Геософия в трудах евразийцев

Министерство Образования Российской Федерации

Российский Университет Дружбы Народов

Физико-математический факультет

02.00.01. неорганическая химия
Реферат

По философии для сдачи кандидатского экзамена по философии

«Геософия в трудах евразийцев»

Выполнила:

аспирантка

кафедра общей химии

Жук Марина Николаевна

Научный руководитель:

Москва

2005год.

Содержание.

Введение

Глава 1. Исторические предпосылки развития геософии в концепциях

географического детерминизма

1.1. Западноевропейской школы геософии

1.2. Русской школы геософии10

Глава 2. Геософия в теориях Л.И. Мечникова

2.1. Мировоззрение Л.И. Мечникова

2.2. Теория исторического процесса

2.3. Теория социального прогресса

Глава 3. Геософия в теориях евразийцах

3.1. Геософия кн. Н.С. Трубецкого

3.2. Геософия П.Н. Савицкого

3.3. Геософия Г.В. Вернадского

3.4. Теория этногенеза и пассионарности Л.Н. Гумилева

Заключение

Библиография

Введение.

«Люди только по той причине

считают себя свободными,

что свои действия они осознают,

а причины, которыми они

определяются, не знают»…

Бенедикт Спиноза
.

Мысль о написании подобной работы возникла довольно давно, еще в 90-х, в связи с возросшим интересом нашего общества к осмыслению своего исторического прошлого.

Актуальность же в данной работе возникла только сейчас, когда подобное осмысление необходимо, а геософия незаслуженно забыта. Рассматривая географический детерминизм русских мыслителей, хотелось бы обратить внимание на то, что историко-философский аспект данной проблемы перестал быть чем-то необычным.

Перед историей философии встает задача действительно глубокого анализа, понимания этой философской традиции не как чего-то экстраординарного, для современной российской культуры, но феномена, вписанного в мировую духовную культуру, связанного с общемировым философским процессом, хотя и выдвигающего специфические способы решения основных философско-теоретических проблем.

Цель данной работы – реализовать идеи союза философии и конкретных научных исследований. В этом плане геософия представляет несомненный интерес в силу охвата последней широкого спектра различных объектов – природы, этносов, хозяйства, как способа производства.

«Я считаю, что наука география, которой я решил теперь заняться, также как всякая другая наука, входит в круг занятий философии» - писал на заре нашей эры Страбон. Можно сказать и так: географические знания являются одними из первых форм отражения человеком окружающей среды и при этом географические объекты – горы, ландшафт, реки и т.п. – легко воспринимаемы человеческим сознанием, а географическая информация необходима всем – охотникам, скотоводам, военным, купцам, государственным служащим, политикам. Именно поэтому география в абстрактно-целостных построениях древних натурфилософов играла роль содержательного компонента. В средние века география развивалась в лоне космографии, как познавательной единой системы, охватывающей знания о Земле, космосе и физических явлениях. Вплоть до XIX века географическая область философско-исторических, политических и социальных размышлений русских ученых не имела специального, самоценного воплощения, хотя идеи «Географической школы», особенно у Ш. Монтескье и Г. Бокля находили в русской научной мысли своих последователей и критиков.

Географический детерминизм занимал умы таких ученых как К.М. Бэр, С.М. Соловьев, В.О. Ключевский, Л.И. Мечников, А.П. Щапов, Г.В. Плеханов и многих других, что позволяет говорить о значимости проблемы, о постоянном, неослабевающем интересе социологов, философов, политиков и представителей ряда других наук.

События, которым мы являемся свидетелями, имеют глубокий историко-философский смысл. Русская общественная мысль находится в новой фазе своего развития, т.к. совсем недавно началась новая эпоха. Нет больше Российской Империи, нет СССР, но есть Россия-Евразия и существуют на ее территории народы. Как они жили, как сосуществовали в ходе своего развития, своей истории, как решали проблемы, стоящие сегодня перед нами, какую играл роль в этом ландшафт России-Евразии? Вот вопросы, ответ на которые нам может дать наше наследие, и с которыми мы постараемся разобраться несколько ниже.

Евразийство возникло в 20-е г.г. ХХ века в Софии, откуда распространилось по территории всей Европы и, оставив множество ярких работ, затихло к 40-му году. Началом послужило издание книги профессора кн. Н.С. Трубецкого (1890-1938) «Европа и человечество».

В движении принимали участие гениальные и образованные люди: В.Н. Ильин, Г.В. Вернадский, Г.В. Флоровский и другие. Они, как и многие евразийцы – философы, географы, экономисты, историки, богословы, экономисты, - занимали лучшие кафедры в Берлине, Лондоне, Праге и других городах Европы. Общий перечень их сочинений исчислялся сотнями наименований.

Известно, что евразийство, как массовое течение, возникло на заседании религиозно-философского кружка в Софии 3 июня 1921 г., где с докладами выступили кн. Трубецкой и Флоровский – молодой философ, в будущем выдающийся историк церкви и богослов. Месяцем позже вышел сборник «Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждения евразийцев» Сувчинского, Савицкого, Трубецкого.

Вдохновителем этого труда был кн. А.А. Ливин – русский аристократ, обладавший даром нетривиального видения традиционных тем. Центром объединения стала Прага.

Общие настроения, пронизывающие всю литературу евразийцев можно назвать антизападничеством и почвенничеством. Они подчеркивали факт глубокого культурного переворота ХХ века, связанного с кризисом западноевропейской культуры и цивилизации. I мировая война и Русская революция рассматривались евразийцами как знаки провиденья, возвещающие наступление новой исторической эпохи, где центральное и руководящее место будет принадлежать России, а не Европе. На смену западной придет новый тип культуры, поэтому русской эмиграции следует искать духовную опору в первую очередь в русских корнях, русской традиции.[2, с.57]

Основной категорией мышления было определение России как особого географического и исторического мира. Россия не принадлежит ни Востоку, ни Западу. В силу исключительного географического положения, европейско-азиатской протяженности, а также природно-климатических условий «Востоко-Запад» (как называл Россию Савицкий) образует особый, новый субконтинент – Евразию. Он состоит из «отломанной» от Европы европейской части России и «исключенной» из Азии России азиатской. На всем пространстве Евразии, примерно совпадающем с границами России 1914 г., разворачивается вся русская история. Она служит «месторазвитием» евразийского культурно-исторического типа. Надо сказать, что географически евразийцы воспринимали Россию – Евразию (совокупность трех российско-евразийских низменностей – равнин и горных стран, к ним примыкающих) как определенный географический ландшафт, влияющий на историческое развитие.

Мозаичному и дробному ландшафту Европы противопоставляется периодическая система географических зон в Евразии. Параллельным и горизонтальным географическим зонам Евразии – пустыне, степи, лесу и тундре – соответствует особый, волновой ритм исторического развития – череда подъемов и депрессий. Евразийский мир сравнивается с пульсирующим сердцем. Такая поэтическая метафора получила свое развитие в особом виде движения при построении кривой этногенеза в теории пассионарности Гумилева.

Собственно философско-историческая концепция разрабатывалась Вернадским. История Евразии интерпретировалась как история борьбы между «лесом» (оседлыми славянами лесной зоны) и «степью» (урало-азиатскими степными кочевниками). В монгольский период евразийско-русской истории степь победила лес. В середине XV века лес (Московия) взял реванш. Наука русской истории увлеклась изучением роли православия и византийского наследства и прошла мимо очевидного факта обрусения и опрославления татарщины. Она не обнаружила татарский источник русской государственности. Государство московское образовалось на развалинах Золотой Орды и является наследником не Киевской Руси, но империи Чингисхана. Духовным источником Москвы является Византия, историческим – монголо-татары.

Радикальная и пафосная концепция евразийцев бросала вызов катастрофическому мироощущению, господствовавшему в среде эмигрантов, и привлекало на свою сторону ученых, которые жаждали дать свой ответ на извечные вопросы о судьбе России.

Итак, основным направлением евразийцев было рассмотрение взаимодействий окружающей среды, ландшафтов и народов, проживающих на них. Рассмотрим концепции теорий самых ярких представителей евразийства.

Глава 1. Исторические предпосылки развития геософии в концепциях географического детерминизма.

1.1. Западноевропейской школы геософии.

Вопрос о роли географии в развитии общества восходит еще к Античности. Аристотель, описывая Ойкумену, указывает на зависимость различий у народов от различий географии стран, где они проживают, что и отражено в трактате «Политика»:

«Народности, обитающие в странах с холодным климатом на севере Европы, преисполнены мужественного характера, но интеллектуальная жизнь и художественные интересы у них менее развиты. Поэтому они сохраняют свою свободу, но неспособны к государственной жизни и не могут господствовать над соседями. Наоборот, народности населяющие Азию, очень интеллигентны и обладают художественным вкусом, но зато им не хватает мужества, поэтому они живут в подчиненном и рабском состоянии. Эллинская народность, занимающая в географическом отношении как бы серединное положение между жителями севера Европы и Азии, объединяет в себе природные свойства и тех и других, она обладает и мужественным характером и развитым интеллектом» [1,с.314].

Страбон, Гиппократ также указывают на различие физического склада и характера людей в зависимости от стран их проживания, а также дают много интересных указаний о роли географического положения и географических условий отдельных стран в конкретном историческом развитии этих народов.

Так, в «Географии» Страбон стремился описать Ойкумену, основываясь на сопоставлении к обобщению всех известных для его времени данных, где говорилось о необходимости учета географических условий при управлении страной, в политике и военном деле. «География» должна была служить практическим руководством для римских государственных деятелей.

Основоположник научной медицины Гиппократ в своем труде «О воздухе, воде и суше» говорит о влиянии географической среды (климата и отчасти почвы) на организм человека и его психику. Жаркий климат, утверждает Гиппократ, делает человека ленивым, напротив, изменчивый климат способствует возбуждению энергии. Указывая, что климат Малой Азии отличается мягкостью по сравнению с климатом Европы, Гиппократ объясняет этим большую мягкость характера жителей Малой Азии по сравнению с населением Европы [2,с.9].

Т.о., мыслители Античности стоят у истоков географических идей. В их трудах нет рассуждений о взаимодействии и взаимовлиянии географической среды и народов. Их основная цель – описание окружающих народов и констатация их различий, в зависимости от места их географического местожительства. Из сочинений Страбона, Аристотеля и многих других мыслителей явствует, что в период Античности шло зарождение географических взглядов, которые в последующем положили начало географическому детерминизму и геософии.

В средние века общий упадок культуры в Европе исключал дальнейшую разработку проблемы влияния географической среды на развитие общества. Лишь в восточной литературе крупный арабский ученый XIV века Ибн-Хальдун в обширном предисловии к своему труду «Книга примеров по истории арабов, персов, берберов и народов, живших с ними на земле» попытался создать цельную теорию географической обусловленности развития народов. Здесь он развивает представления античных мыслителей, но в отличие от Аристотеля, Страбона и Гиппократа анализирует влияние ландшафтов на развитие арабской цивилизации.

В XVI веке в европейской страноведческой литературе можно найти немало конкретных указаний на роль географической среды в жизни отдельных стран и народов. Наиболее полную характеристику обусловленности социальной жизни народов, их нравов и психологии географической средой дал общественный деятель XVI века Жан Боден. Развивая мысли античных и арабских мыслителей о влиянии географии на развитие общества, он кроме характеристики географического расселения народов ввел понятие климата и почвы стран. Свою теорию географического детерминизма он изложил в книге «Метод легкого изучения истории».

Излагая свою теорию, Боден отмечает, что делает это иначе, чем предшественники, которые поверхностно писали о различных законах, религии и учреждениях народов. Он стремится исследовать устойчивые качества народов, зависящие не от человеческих установлений, а от географии занимаемой местности. Такого рода исследования, по мнению французского ученого нельзя искать в сочинениях древних, т. к. они не знали теперешнего состояния стран и местностей. Подобной проблематикой занимались его последователи Дюбо, Шарден и Монтескье. Более подробно стоит остановиться на последнем.

Свои взгляды Монтескье изложил в труде – «О духе законов». Они получили название теории климата, хотя данное название не является точным. Монтескье, действительно, начинает изложение своих взглядов о роли географических условий для развития общества с рассуждений о роли климата и уделяет климату главное внимание, но он также уделяет внимание и влиянию ландшафта и почв, которым уделяет целую главу своего сочинения.

В этой теории он отмечает о различии характера людей, живущих в разных климатических поясах. Он утверждает, что благоприятный теплый климат расслабляет тело и душу человека, а холодный климат, напротив, делает человека крепким и энергичным. Вследствие этого народы жарких стран робки, как старики, а народы холодных стран отважны, как молодые люди. В холодном климате восприимчивость человека к удовольствиям очень мала, она более значительна в умеренном климате и очень сильна в жарком. Аналогичным образом южане сильнее ощущают боль, а северяне отличаются малой чувствительностью.

В Европе умеренный климат господствует на значительном пространстве, в ней каждая страна по климату похожа на соседнюю страну. В Азии, где народы воинственные соприкасаются непосредственно с народами изнеженными, ленивыми и робкими. Естественно, что одни сделались завоевателями, а другие завоеванными. В Европе народы, живущие по соседству, отличаются почти одинаковым мужеством. Вот где великая причина слабости Азии и силы Европы. История, по его мнению, подтверждает данный вывод: «Азия покорена тринадцать раз: одиннадцать раз народами севера и два раза народами юга.… В Европе, напротив, было только четыре великих перемены: завоевания римлян, нашествие варваров, уничтоживших самих римлян; победы Карла Великого и набеги норманов» [24,с.200,228]. При этом римлянам было трудно покорить Европу и легко производить завоевания в Азии.

Вторым географическим фактором, оказывающим влияние на человечество, Монтескье считает почву. Плодородная почва способствует изобилию продуктов. Население страны с богатой почвой живет в довольстве и боится рисковать своим благосостоянием, оно не склонно к упорной защите своих интересов. Поэтому в плодородных странах, естественно, устанавливается дух зависимости и в них часто встречается монархическое правление.

«Бесплодие почвы делает людей искусными в мастерстве, трезвыми, закаленными в труде, мужественными, способными к войне, им надо добывать себе то, в чем им отказывает земля. Плодородие страны вместе с зажиточностью дает жителям изнеженность и некоторую любовь к сохранению жизни» [24,с.232,234].

Ш. Монтескье как философ и социолог, пытается связать географические факторы с возникновением, становлением, развитием государственной, политической, нравственной системы общества. Он расширяет понятие географической среды – вводит понятие рельефа, ландшафта, делает попытки исторически анализировать обусловленность развития народов географическими факторами.

Взгляды его на роль географической среды несколько схематичнее, чем у Ж. Бодена. По существу, в основе всего построения Монтескье лежит антитеза между ленивой, неспособной к творчеству и борьбе за свободу Азией, являющейся продуктом жаркого климата, и энергичной, творческой, свободолюбивой Европой, расположенной в умеренном климате. На одной стороне все преимущества, на другой – почти одни недостатки.

Продолжателем идей Ж. Бодена и Ш. Монтескье, связавший их с историей, стал И. Г. Гердер - философ, литературовед и поэт, его основной труд – «Идеи о философии истории человечества» оказал значительное влияние на развитие европейской к русской социологической мысли.

За исходное в оценке народов Гердер берет ту же идею о влиянии климата на характер людей, но максимально расширяет понятие климата, включая в него как географические факторы, так и культуру, и философию природы. Основным исходным положением его является мысль о наличии законов, управляющих историей человечества, и о принципиальном единстве этих законов с законами, управляющими развитием природы.

В лице Гердера, фактически, обозначилось направление, получившее название «геософии». Его идеи уходят своими корнями в Античность, к теориям Ж. Бодена и Ш. Монтескье, но разворачиваются уже в иной – историософской плоскости, что, безусловно, было важным шагом в осознании проблем географического детерминизма.

В середине XIX века с защитой данного направления выступил крупный английский исследователь Генри Томас Бокль. В своем труде «История цивилизации в Англии», он доказывает зависимость развития общества от географической среды, в которой выделил 4 элемента: климат, почву, пищу, общий вид природы. По его мнению, производство и распределение полностью зависят от этих условий.

«Энергия и правильность в самом труде совершенно зависят от влияния климата», - пишет Бокль, - считая, что «распределение богатств и его производство подчиняется географическим законам природы, сила которых непреодолима». [6, с. 20-21].

Бокль полагает, что в силу географических особенностей жарких стран их жители нуждаются в меньшем количестве пищи, чем жители холодных стран, поэтому при равенстве других условий рост народонаселения в жарких странах идет быстрее, чем в холодных. Исходя из вышесказанного, он делает вывод о том, что законы климата через пищу связываются с законами народонаселения, а значит, и с законами распределения богатств.

Также как и предшественники, Боден полагает, что у жителей севера характер более смелый и предприимчивый, чем у южан. С климатом также он связывает возникновение неравенства и угнетения народов. Так как, по его мнению, неравномерное распределение богатства Индии произошло от особенностей климата и пищи,… и нет ничего удивительного в том, что в стране этой огромное количество населения угнетено жесточайшей бедностью и остается в состоянии бессмысленного унижения, изнемогая под бременем беспрерывных несчастий. [6, с. 23].

Ибо климат Индии обрекает свои народы на состояние, не допускающее неповиновение, любому кто хочет и может приказывать: «Сила этих законов так непреодолима, что везде, где только появилось их действие, они держали народы в постоянном подчинении. Нет примера в истории, чтобы в какой-нибудь тропической стране при значительном накоплении богатства, народ избегнул такой судьбы, нет примера, чтобы вследствие жаркого климата не оказалось избытка пищи, а вследствие избытка пищи неравномерного распределения сначала богатства, а за ним – и политического, и общественного влияния» [6,с.31].

В отличие от Бодена, Монтескье и других мыслителей, Бокль переводит исследование географического детерминизма в новую плоскость, приведшую в итоге к геополитике, что вполне отвечало насущным требованиям Британской империи в ее политике по удержанию власти в колониях.

К середине XIXвека в Европе сформировалась школа геософии, в основе которой лежали идеи античных авторов расширенные введением новых понятий – климата, ландшафта, почв и вытекающего из них географически детерминированного развития общества.

Возникновение школы было связано с великими географическими открытиями, с открытиями новых стран мира и колонизацией их европейцами. Стоит ли говорить о том, что новоявленная школа однозначно поставила знак неравенства между Европой и всем остальным миром, указывая либо на избыток жары, либо на суровость климата. И в конечном итоге она распалась на два направления: историософию (О. Шпенглер) и геополитику экспансии европейцев в отношении своих метрополий и остального мира.

В период с конца XIX по середину XXвека сущность западноевропейской школы геософии мало изменилась, найдя своих продолжателей в лице североамериканских геополитиков и немецких теоретиков «жизненного пространства», обосновавших имперские притязания фашистов.

Данное направление особенно широко было представлено в Германии. Основными представителями немецкого течения были Ратцель и Хаусхоффер.

Ф. Ратцель в своем труде «Человечество как жизненное явление на земле» развил мысль о том, что судьба народов обусловливается почвой, а также растительном и животном царствами. «Почва, ландшафт не только дает поле деятельности народам и снабжает их пищей, но и принуждает их кооперироваться, климат определяет долю влаги и тепла, достающихся этим народам, а растительный и животный мир снабжает их средствами пропитания, одеждой и украшениями … принадлежность страны к известному полушарию, к известной части света, к полуострову, к архипелагу, близость морей, рек, пустынь – все это определяет ход истории» [30,с.103].

Все суждения Ратцеля ни в коем случае не подлежат сомнению, но выводы, которые он делает, являются чистой политикой, и к осознанию роли теософии в рамках детерминизма никакого отношения не имеют. Коротко можно свести к следующему: «Если какой-либо народ в течение своего исторического развития был не богато одарен землей, то его высшее призвание … в улучшении своего географического положения – путем захвата лучших земель» [30,с.104].

Продолжатель идей Ратцеля стал Хаусхоффер, крупный военный, в отличие от своего предшественника, говорил не столько об экспансии, сколько о союзе географически обусловленных стран, подчеркивая, что «географическое положение страны предопределено, как естественный закон» [26,с.17]. Он писал о государстве, как о живом «сверхсуществе», о живом организме, где все теснейшим образом взаимосвязано – ландшафт, климат, характер народа на нем проживающего..

Стоит отметить его взгляды на геополитику: «Политическая география рассматривает государство с точки зрения географического пространства, а геополитика – пространство с точки зрения государства» [30,с.9].

Во второй половине XX века идеи геополитики не исчезли, а приняли обличие как глобального противостояния Восток – Запад, так и мелких региональных конфликтов.

1.2. русской школы геософии.

В России дело обстояло иначе. Немногочисленные памятники древнерусской письменности, такие как «Повесть временных лет» Нестора, «Поучения Владимира Мономаха» и некоторые другие дают право утверждать, что славяне высказывали идеи о влиянии географии на развитие и существование различных племен, и в первую очередь самих славян: «И жили между собою в мире поляне, древляне, северяне, радимичи, вятичи и хорваты». Сами названия уже несут информацию о различном географическом положении племен и специфике их уклада.

В «Повести» автор делает акцент на привязку славян к речному торговому пути, который пролегал на Волге и Дону, что отражает привязанность и влияние на славянские племена ландшафтов: «Экономико-географическое единство региона, в котором сочетались зональные и азональные ландшафты, (речные долины) определяло необходимость создания целостной хозяйственной системы, где части не противостоят друг другу, а дополняют одна другую», - писал Л.Н. Гумилев.

Геософские идеи русских летописцев проявляются в осознании ими различия лесного и степного ландшафтов и различия между оседлыми, земледельческими племенами, привязанным к тем или иным речным системам, и кочевыми, степными племенами, жизнь которых также обусловлена ландшафтами их расселения. Здесь важно отметить, что бытующее мнение о постоянном противостоянии «леса» и «степи» является не совсем точным. Так, по Л.Н. Гумилеву, вмещающие ландшафты древних русичей были не столько леса, сколько лесостепи, ополья и речные долины. При этом русские не хотели жить в степи, вдали от леса, а половцам было не удобно пасти в лесах скот. Но первые нуждались в дешевом мясе и твороге, когда как вторым необходимы были телеги, топорища, посуда. Обменная торговля, не дававшая наживы, связывала степняков и славян лесостепей в единую экономико-географическую систему.

Общим мотивом древнерусской мысли является идея объединения народов. Идея, которая отражает осознание особенностей географической среды, вмещающей славянские племена. Именно эту идею в дальнейшем отразил Савицкий в понятии «Россия как отдельный географический мир», мир, характеризующийся отсутствием выхода к теплым, незамерзающем морям и резким континентальным климатом. Природа материка изначально подсказывало племенам, на нем проживающим, что единственным путем их процветания и выживания является обращение внутрь материка и кооперация усилий по освоению данной географической среды.

Вторая основная идея древних – идея государственности, получившая сильнейшую поддержку в православии и еще более укрепившаяся в период монголо-татарского нашествия. Ее очень хорошо отразил Бердяев в своем труде «Русская идея»: «Русская мысль свидетельствует о существовании русской идеи, которая соответствует характеру и призванию русского народа. Русский народ – религиозный по своему типу и по своей душевной структуре, русские люди любовь ставят выше справедливости. Русская религиозность носит соборный характер. Христиане Запада не знают такой коммюнатарности, которая свойственна русским. Все это – черты, находящие свое выражение не только в религиозных течениях, но и в течениях социальных. Если брать православие не в его официальной форме, то в нем больше свободы, больше чувства братства людей,… меньше властолюбия, чем в христианстве западном. У русского народа нет той любви к величию историческому, которым так пленены народы Запада. Народ, обладающий величайшим в мире государством, не любит государства и власти. Верно, что германская и русская идеи противоположны друг другу. Германская идея есть идея господства, преобладания, могущества, русская же идея есть идея коммюнатарности и братства людей и народов. Русские менее семейственны, чем западные народы, но безмерно более коммюнатарны. У русских иное чувство земли, и сама земля иная, чем у Запада. Русским чужда мистика расы и крови, но очень близка мистика души» [3,с.23].

Качества, которые Бердяев называет коммюнатарностью, Мечников – кооперацией, а Гумилев – комплиментарностю, - суть отражение потребности в освоении огромных, необъятных просторов Евразии – России, дабы они стали родным ландшафтом для всех племен на ней проживающих.

После оформления русской государственности, идеи географической предопределенности переросли в политику объединения и кооперации всех племен и народов, живущих в данном географическом мире. Но в отличие от европейской геополитики русская доктрина строилась на изначальном равенстве народов.

В начале XIX века в России вместе с проникновением западных учений и в первую очередь позитивизма, происходит формирование собственно идей геософии, параллельно со становлением географии как науки. И в этом важную роль сыграла немецкая географическая школа.

Основоположником русской школы был Карл Максимович Бэр. В своей работе «О влиянии внешней природы на социальные отношения отдельных народов и историю человечества» он утверждал, что судьба народов определяется наперед и как бы неизбежно природою занимаемой местности[5,с.43]. Он считал, что в физических свойствах местности заранее определена судьба народов и целого человечества, и что «ход всемирной истории, конечно, более определяется внешними физическими условиями» [4,с56].

Впервые в отечественной литературе именно К. Бэр провел мысль об определяющей роли рек в распространении цивилизации, которую впоследствии развивали С. М. Соловьев и Л. И. Мечников.

В научном творчестве крупнейшего естествоиспытателя XIX века, академика Бэра, немаловажное место занимает проблема детерминизма. Это отражается в его многочисленных трудах по истории и географии. В своем произведении «Карманная книжка для любителей землеведения» Бэр развил мысль об отношении истории и географии. Здесь он говорит о том, что состояние земли, деление ее на твердую почву и водные пространства, горные массивы и пустыни, и обусловленные этим делением климатические условия, оказывают влияния на историю народов. Он считал, что история человечества становится понятной лишь благодаря изучению физических отношений, а значит, география является основой для изучения мировой истории.

Вслед за Бэром, необходимо отметить немецкого графа К. Риттера, сыгравшего немаловажную роль в формировании идей отечественного географического детерминизма.

«Не следует ли попытаться, - писал он, - взглянуть на историю человека и народов, с менее известной до сих пор стороны, со стороны сцены их всеобщей деятельности – земли в ее существенном отношении к человеку, а именно – внешней поверхности земли» определить картину и жизнь природы во всей ее взаимной зависимости, установить частные и общие законы природы этой поверхности, как в неподвижных формах, так и в оживленных, органических образованиях. Только после систематического изучения всей системы природных явлений земной поверхности как единого целого появятся условия для научного определения сути отношений между человеком и географией[30,с.54]. Проблему отношений между человеком и географической средой многие современники считали основной в трудах Риттера.

Он считал, что земля создана Богом для человека как его жилище, арена деятельности и воспитательный дом, поскольку природа оказывает через географию большое нравственное влияние.

Человек самым тесным образом связан с географическими условиями местности, в которой он живет. Еще теснее, чем отдельный человек, с местностью – своей родиной – связан отдельный народ. Мир человека в своем физическом и духовном развитии многообразно обусловлен земною корою [30,с.18].

Риттер рассматривал влияние на жизнь народов формы материков, особенности рельефа земной коры, климат, обращая внимание на Россию: «Удобная форма берегов (гавани) полезна для мореходства, а значит, для развития сношений с другими странами и материками и торговли, горные страны служат препятствием для сношений, но и охраняют народы; равнины удобны для создания сухопутных способов сообщения, как в России. Климатические условия влияют на жизнь людей в той степени, в какой содействуют или мешают существованию человека»

Есть у Риттера и историософские взгляды: «Только соответствие между народом и его родиной и положением государства в ландшафте и человеческой жизни, содействует и обуславливает процветание народов в мировой истории». Он полагает, что «существует решительная зависимость человека от географии страны»[30,с.55].

С 1829 г. труды и многие статьи Риттера начали издаваться России. К началу 1940-х г.г. в русской литературе имя Риттера встречалось повсеместно, причем сопровождалось эпитетами «знаменитый», «гениальный» и т. д. его лекции в Берлине слушали такие великие ученые как С.М. Соловьев, И.В. Кириевский и другие. Все без исключения русские геософы того времени, бывавшие в Европе, называют его своим учителем.

В России последователями географического направления были такие видные ученые как С.М. Соловьев, В.О. Ключевский, Л.И. Мечников. В своих трудах они стремились найти реальную основу общественного развития, и в качестве методологического принципа использовали географический детерминизм.

Выдающийся русский ученый С.М. Соловьев в своей «Истории России с древнейших времен» так приступает к обоснованию особенностей отечественной истории::«Перед нами обширная равнина: на огромном расстоянии от Черного до Белого и от Балтийского до Каспийского моря путешественник не встретит никаких сколько-нибудь значительных возвышенностей, не заметит ни в чем резких переходов. Однообразие природных форм исключает областные привязанности, ведет народонаселение к однообразным занятиям, однообразие занятий ведет к однообразию в обычаях, нравах, верованиях, одинаковость нравов, обычаев и верований исключает враждебные столкновения, одинаковые потребности указывают одинаковые средства их удовлетворения, и равнина, как бы ни была обширна, как бы ни было в начале разноплеменно ее население, рано или поздно станет областью одного государства: отсюда понятна обширность Русской государственной области, однообразие частей и крепкая связь между ними»[27,с.78]. Это рассуждение Соловьева проникнуто духом европейской, и в частности немецкой идеи о влиянии ландшафта на формирование государства.

Продолжением идей Бодена и Монтескье является мысль о том, что однообразие природных форм ведет к однообразию занятий и т.д. в этой тенденции прослеживается связь между естественными условиями географической среды и характером быта и уклада восточных славян. Внося новое звучание Соловьев, пытается объяснить этим признаком и духовную жизнь народа.

В общей социологической структуре связей русской и мировой истории с природой он выдвигает на первый план географический фактор. Он довольно в резкой форме выделяет преимущества географических условий существования государств Западной Европы перед условиями Восточной. При этом он делает упор именно на предмет разного влияния географии на общественное развитие.

«При первом взгляде на Европу нас поражает различие между двумя ее неравными половинами – западною и восточною… первая мысль при этом, что две, столько разнящиеся между собою, половины Европы должны были иметь очень различную историю. Мы знаем, как выгодны для быстрого развития общественной жизни соседство моря, длинная береговая линия… удобства естественных внутренних сообщений, разнообразие форм, отсутствие громадных, подавляющих размеров во всем, благосостояние воздуха, без африканского зноя и азиатского мороза; эти выгоды отличают Европу перед другими частями света; на эти выгоды указывают как на причину блестящего развития европейских народов, их господства над другими народами других частей света. Но, указывая на эти выгоды, должно разуметь только Западную Европу, ибо Восточная их не имеет; природа для Западной Европы, для ее народов была мать; для Восточной, для народов, которым суждено было здесь действовать,- мачеха» [27,с.8].

В «Истории России» Соловьева рассыпаны многочисленные взлеты теоретической мысли, доказывающие неудовлетворительность общего метода европейской школы, которым он пользуется, и преимущества добытого им рационального ядра. Так, из идей о непосредственном влиянии естественных условий на деятельность человека укажем на следующие соображения историка о взаимной связи природы и человека: «Природа роскошная, с лихвой вознаграждающая и слабый труд человека, усыпляет деятельность последнего, как телесную, так и умственную… природа более скупая на свои дары, требующая постоянного и нелегкого труда со стороны человека, держит всегда последнего в постоянном возбужденном состоянии: его деятельность не порывиста, но постоянна, постоянно работает он умом, неустанно стремиться к своей цели» [27,с.7].

Из главнейших факторов исторического развития Соловьев выделяет три: географический (природа страны), этнографический (характер «племени», к которому принадлежит народ) и внешний (соприкосновение с другими народами).

Соловьев последовательно обнаруживает объективную связь ровного ландшафта с отечественной историей славянских народов.

Рассматривая отношения России и Европы, уже в IV томе «Истории России» Соловьев обращает внимание на различные оценки в западноевропейской историософии Европы: как устойчивого образования и России как колонизирующейся страны. На Западе камень, горы разделили территорию и с самого начала обеспечили устойчивость государственных образований с прочными замками и городскими укреплениями. У нас – дерево, лес, непрочные деревянные строения и городские частоколы, где ничего не привязывает к месту, не создает прочной оседлости [27,с.12,14]. Соловьев выступает здесь как ученый, использующий наработанный европейской школой инструментарий, в виде всеобщих законов географического детерминизма, для объяснения русской истории. При этом он избежал шовинистских и расистских настроений, присущих европейской школе теософии и попытался научно объяснить объективную взаимосвязь России с мировой историей. Положительные результаты в поисках своей теории о взаимосвязи географии и общества есть и у других представителей географического направления в русской теософии. По сходной линии преемственности и традиции с Соловьевым следует указать на «Курс русской истории» В.О. Ключевского. В общеисторическом значении представляет интерес, прежде всего сравнительная характеристика в нем географических условий Европы и Азии. В некотором отношении Ключевский повторяет Соловьева, но дает эту характеристику в еще более яркой форме, объемно, рисуя географический объект с точки зрения потенциальных возможностей человеческой деятельности. Он пишет о том, что две географические особенности отличают Европу от других частей света и от Азии преимущественно: это, во-первых, разнообразие форм поверхности и, во-вторых, чрезвычайно извилистое очертание морских берегов. Известно, какое сильное и разностороннее действие на жизнь страны и ее обитателей оказывают обе эти особенности. Европе принадлежит первенство в силе, с какой действуют в ней эти условия. Нигде горные хребты, плоскогорья и равнины не сменяют друг друга так часто и на таких сравнительно малых пространствах, как в Европе. С другой стороны, глубокие заливы, далеко выдающееся полуострова, мысы образуют как бы береговое кружево западной и южной Европы. Здесь на 30 миль2
материкового пространства приходится одна миля морского берега, тогда как в Азии одна миля морского берега приходится на 100 миль2
материкового пространства. Типичной страной Европы обоих этих отношениях является южная часть Балканского полуострова, - древняя Эллада[22,т.1,с.71]. Правота Ключевского особенно убедительна, если смотреть на предмет конкретно исторически: удобное географическое положение Европы, несомненно, играло положительную роль в развитии общественных отношений в странах этой части света, особенно в прошлом, когда зависимость человека от природы была довольно велика.

Что касается русской географической среды, то высказывания Ключевского о влиянии ее на развитие народа, отличается оригинальностью, реализмом исторической перспективы, не утратившим своего научного и практического значения и в условиях современности. В отличие от Соловьева, линию которого он развивает в целом, автор «Курса русской истории» поэтизирует русскую географию, художественно, монументально раскрывает ее красоту, с большим лирическим чувством и не дает особых перед ней преимуществ географии Западной Европы с точки зрения потребностей практических действий человека. Методологически проблему отношения человека к природе на основе историософских материалов России Ключевский решает комплексно. Наиболее важные его положения сводятся к следующим выводам:

1.) Несомненно, что человек в своей деятельности то приспосабливается к географической среде, к ее особенностям, то приспосабливает их к себе самому, к своим потребностям, от которых не хочет или не может отказаться. На этой двухсторонней борьбе с самим собой, с географической средой вырабатывает свою сообразительность и свой характер, энергию, понятия, чувства и стремления, а частью и отношения к другим людям. И чем больше дает географическая среда возбуждения и пищи этим способностям человека, тем шире раскрывает она его внутренние силы, тем ее влияние на развитие окружаемого средой населения должно быть признано более сильным, хотя бы это влияние географической среды сказывалось на деятельности человека, средой возбужденной и обращенной на нее же самое.

2.) Законами жизни географической среде отведена своя сфера влияния в исторической судьбе человечества и все стороны ее деятельности в одинаковой мере подчинены среде. Рассуждая теоретически, «не на точном основании исторического опыта», географическая среда с особой силой действует на те стороны человеческой жизни, которыми сам человек непосредственно входит в ее область как физическое существо…

Здесь выражаются две группы отношений: человек и географическая среда во взаимодействии; взаимодействие и обусловленность материальных и духовных процессов.

Влияние географической среды на общество Ключевский пытается рассмотреть через действие человека на природу, отмечая положительные и вероятные отрицательные стороны этого действия. В этой связи важны его мнения не только о благотворных, но и об угрожающих явлениях человеческого влияния на географическую среду. Заслуга Ключевского состоит в том, что он одним из первых в русской науке XIX века поставил серьезную задачу о необходимости обществу обеспечить гармоническое взаимодействие законов природы с производственными усилиями современного человека. Нарушение этой гармонии противопоставляет объективно окружающую среду человеку, естественные внешние условия материальным потребностям. Ключевский пишет: «Культурная обработка окружающей среды человеком для удовлетворения его потребностей имеет свои пределы и требует известной осмотрительности: увеличивая и регулируя энергию физических сил, нельзя истощать их и выводить из равновесия, нарушая их естественное соотношение. Иначе окружающая среда станет в противоречие сама с собой, и будет противодействовать видам человека, одной рукой разрушая то что, создала другой, и географические условия, сами по себе благоприятные для культуры, при неосмотрительном с ними обращении могут превратиться в помехи народному благосостоянию»[22,т.1,с.66-67].

Под таким тезисом можно подписаться и сегодня, особенно под его предупреждением потомкам о том, что географию нашей страны сравнительно легко можно вывести из равновесия и умелыми действиями, разрушающими взаимодействие ее естественных сил. Он обращает внимание на необходимость оберегать верховья рек, бороться с оврагами и летучими песками, беречь почвенные богатства России. Географический детерминизм в теории Ключевского в большей мере проявляет себя, когда он пытается непосредственно из географии вывести историю русского народа, его хозяйственный и политический строй, его психологию и нравственные принципы. Ключевский делает шаг навстречу историзму в поисках «тайны» общественного развития. Можно сказать, что в общих чертах Ключевский продолжает линию, как европейской, так и отечественной школы, но модернизируя ее, пытаясь сильнее адаптировать европейский рационализм на русской почве. Он уже менее схематичен, в отличие от Соловьева, при этом четко держится основного тезиса – географического детерминизма.

В конце прошлого столетия сторонником направления географического детерминизма в геософии и одним из оригинальных мыслителей русской школы был видный русский ученый и публицист Л.И. Мечников. Оригинальность его взглядов состоит в том, что он придал им характер историзма и теоретически более четко развил их. «Я стремлюсь изучить скрытую внутреннюю связь между различными историческими фазами и течениями общими всем цивилизованным народам, и той географической средой, в которой жили и развивались эти народы»[23,с.26]. Рациональным моментом его теории является и то, что он создал ее в противовес западным расистским теориям.

Его высоко ценил видный русский философ, марксист Г.В. Плеханов, отметивший в системе своей концепции истории мировой, общественной мысли значение географического детерминизма. Будучи убежденным марксистом, пропагандистом материалистического понимания истории он подверг тщательному анализу теории русских геософов. Плеханов сближал точку зрения геософии с взглядами Маркса с одной стороны, а с другой – сам рассматривал географический фактор как равноценный элемент в условиях общественного развития человечества. Он отмечал роль географического детерминизма в развитии общества, стоял на позициях географического направления в философии. Отдавая предпочтение географическому детерминизму, он противопоставляет его всем консервативным системам религиозно-идеалистического толка, субъективизму в широком смысле слова. С этих позиций Плеханов анализировал географический детерминизм Соловьева, Ключевского, Мечникова и др.

В «Истории русской общественной мысли», рассматривая суждения Соловьева, он пишет: «за точку исхода всего рассуждения берутся известные материальные условия существования – в данном случае (у Соловьева) свойства поверхности восточной половины Европы»[25,т.8,с.34]. Плеханов, как марксист, обнаруживает у автора «Истории России» также элементы исторического материализма в объяснении того, как влияла географическая среда на общественное развитие России. «Это очень ценные мысли, до сих пор слишком мало принимаемые в соображение теми писателями, которые задумывались о причинах относительной самобытности русского исторического процесса»[25,т.8,с.35].

При этом у Соловьева Плеханов подчеркивает мысль о том, что особенности окружающей географической среды определяют характер произвольной деятельности человека. «Из теории историка вытекает, что однообразие естественных условий, характеризующие Восточно-Европейскую равнину (удаленность от моря и гор), было неблагоприятно, прежде всего, для успехов ее населения в области экономического развития» [25,т.8,с.36]. Плеханов подтверждает реалистический момент во взглядах Соловьева, справедливость его умозаключений относительно характера влияния однообразных естественных средств на экономическую и духовную жизнь славян. И так как экономическое развитие (в данных или других географических условиях) в конечном счете, определяет собою развитие общественно-политическое и духовное, то философия истории, претендующая на научность, не может исключить из экономического фактора и активную совокупную роль внешней природы: «Поэтому с указанием Соловьева на «географические условия», вызывающие однообразные занятия, непременно должен считаться всякий, кто желает выяснить себе ход русского общественного развития»[25,т.8,с.36].

С точки зрения географического материализма Плеханов, также разбирает теорию Ключевского, выделяя момент, когда Ключевский приходит к выводу, что «экономический момент» предшествует политическому»[25,т.8,с.16]. При этом он критикует его за то, что профессор Ключевский не может преодолеть географическую аргументацию «Наказа» Екатерины II, составленного на основе «Духа законов» Монтескье. Поскольку вторая посылка «Наказа», призванная обосновать принцип самодержавной власти звучит так: «Россия по-своему, естественному, т.е. географическому протяжению должна иметь самодержавный образ правления» - не устраняется критической переработкой Ключевским принципа географического детерминизма»[25,т.8,с.19-20].

С большим вниманием отнесся Плеханов к теории Мечникова. Последующие марксисты даже обвиняли Плеханова в попытке сближения взглядов Мечникова с взглядами Маркса и Энгельса. В рецензии на книгу Мечникова «Цивилизации и великие исторические реки» Плеханов действительно дает очень высокую оценку этого труда, несмотря на критику отдельных положений. Он пишет, что Мечников пытался «выяснить влияние географических особенностей различных, преимущественно древних, культурных стран на ход развития их общественных учреждений. Научное значение такой темы оценят все те, которые знают, как мало до сих пор выяснен этот чрезвычайный важный вопрос в философско-исторической литературе».

Именно поэтому Плеханов « сближает» взгляды мечника с взглядами Маркса и Энгельса, и обнаруживает тенденцию их совпадения: «В конце концов, и говоря вообще, его « Мечникова» работа приводит к тем же заключениями, каким пришли марксисты», и далее – «Соображения Мечникова во много превосходны по идее».

Плеханов, делая вывод, пишет; «Соловьев, Ключевский, Мечников во многом в лучшую сторону развивают геософию Монтескье», то есть европейскую школу. И далее: «ими сделан шаг вперед в принципах разработки идей исторической закономерности, найдены новые аргументы в пользу материализованных материалов истории»[25,т.8,с.24, 28].

«В первом типе указанной геософии, - пишет Плеханов, в качестве нового начала, первоисточника развития, определен реальный тип природы, материальная среда (без тенденции геополитики), в известном отношении и экономика с отличительными чертами объективного решающего фактора во внутренней причинности самодвижения общественных отношений. Затем ведутся поиски объективных исторических закономерностей, обнажаются не редко верно действительные связи природы с производительными силами в обществе, в результате отвергается сверхъестественное надматериальное начало в делах истории»[25,т.8,с.25]. Данное умозаключение Плеханова позволяет причислить его к сторонникам географического детерминизма в России.

К этому движению относились и сторонники «Евразийства» - Трубецкой, Савицкий, Флоровский,- продолжатели идей геософии.

Таким образом, исторические предпосылки возникновения и развития географических идей возникли почти одновременно с появлением общественных организаций. В Европе эти идеи античных классиков Аристотеля, Гиппократа, Страбона. В России это наличие своеобразного умонастроения, направленного на доказательство исторического, этнического, культурного единства славянских народов, как особого геоприродного и социо-культурного мира.

Географический детерминизм, понимаемый первоначально лишь как различие племен, живущих в разных странах, в дальнейшем был развит и дополнен новыми понятиями – климата, ландшафта, почвы.

Приведенные выше примеры, позволяют говорить об историчности и преемственности географических идей в социологии и развитии их в наше время.

Глава 2. Геософия в теориях Л.И. Мечникова.

2.1. Мировоззрение Л.И. Мечникова.

В основе философских взглядов Мечникова лежит материалистическое понимание мира. Он подчеркивал, что в природе управляют не боги, а только естественные силы, законы и существа. Он признает существование материи вне и независимо от нашего сознания. Самой сильной стороной его мировоззрения являются социологические взгляды, изложенные в работах «Цивилизация и великие исторические реки», «Географическая теория исторических народов» и др. анализируя современную ему общественную науку, привел его к мысли о том, что социология, а вместе с ней и геософия находится в стадии детства, то есть наука не накопила достаточно эмпирического материала, чтобы формулировать важнейшие законы общественного развития. Однако, Мечников, уже тогда придавал геософии большое значение, считая ее важнейшим научным знанием в обществе, роль которого все больше возрастает. Он называл геософию той руководящей, строго научной теорией общественности, потребность в которой, все настойчивее сказывается всюду с каждым годом. Но вместе с тем он считал ее и специфической наукой, так как она интересуется только явлениями общественного и солидарного порядка. Методом ее должен быть строгий, свободный от пережитков метафизики метод естественных наук. Надо сказать, что на Мечникова сильное влияние оказал позитивизм. Он определил основную задачу геософии как науки, которая должна привести к крайне желательному и поучительному для нас уяснению тех законов, которыми управляется развитие общественности меж людей.

По отношению к биологии геософия должна занимать такое же место, какое занимает биология по отношению к наукам о неживой природе. Биология черпает материал из физики, химии, а геософия берет данные биологии. Но нельзя сводить биологию к физике и химии, а геософию биологизировать.

Мечников сильно критиковал теории Спенсера и Конта, как устаревшие. На его взгляды большое влияние оказала теория Дарвина. Он считал, что в природе действует закон солидарности и сосуществования. Под солидарностью он понимал главный фактор эволюции не только органического мира, но и двигатель прогрессивного общественного развития. Концепция солидарности Мечникова подчеркивает коллективное начало в человеке. Он понимал, что способы солидарности у человека и животных различны, но отмечал некоторое сходство. Понятие солидарности отражает объективные тенденции общественного развития. Но в своей теории мечников не был последователен, он пытался понять ход истории по аналогии с эволюцией и пришел к выводу о том, что «природа внушает населению одно из двух: смерть или солидарность».

Анализируя и обобщая взгляды Мечникова можно сделать вывод о том, что такие обобщения есть результат некоторой непоследовательности и противоречивости.

Также мечников разделял взгляды французского социалиста-утописта Сен-Симона о том, что золотой век человечества впереди, но признавал иной способ его достижения: мы не можем довольствоваться спокойным сознанием, что это будущее наступит своим роковым чередом. Размышляя о дальнейшем развитии России, он приходит к заключению, что страна не минует капиталистического пути развития. В своей работе «Итоги нашей промышленности» он представил серьезный анализ экономического состояния Российского государства, где отметил, что в России уже развивается капитализм, так как уже имеются конкуренция, монополизация производств и т.п.

Таким образом, давая общую оценку мировоззрения Мечникова необходимо сделать вывод о том, что его утверждения на позициях географического детерминизма происходило не изолированно от убеждений, сопровождалось настойчивым стремлением к активной общественной деятельности, к защите и пропаганде идей. Также стоит отметить, что философская позиция Мечникова сформировалась в борьбе против позитивистской философии. Но его нельзя считать материалистом, так как в его взглядах присутствуют моменты идеализма. Также стоит отметить, что, выступая против агностицизма, защищая естествознание от влияния религиозно-идеалистической философии, отстаивая позиции философского материализма, Мечников внес огромный вклад в развитие отечественной философской мысли.

2.2. Теория исторического процесса.

В теории сторонников геософской школы наиболее важной является формула: географическая среда определяет психический склад людей, который выступает как двигатель истории.

Заслуга Мечникова заключена в том, что он, сохранив основные идеи геософии, сумел иначе рассмотреть проблему взаимосвязи природы и общества, раскрыть механизм их взаимодействия друг с другом. Считая человеческое общество частью материального мира, постоянно взаимодействующего с природой, мечников полагал, что общественная наука должна исследовать это взаимодействие. Также он изучал влияние общества на природу, изучал взаимодействие среды и общества, изменчивый характер последнего во времени. Данная проблема была актуальной и ценной в конкретной исторической обстановке, что отразил Плеханов в своих трудах.

Мечников материалистически истолковал роль среды для появления и развития человечества. Физико-географическая обстановка, флора и фауна, климат и атмосфера сопутствует течению жизни. Он отмечает, что существуют многочисленные примеры образования общественных агрегатов исключительно благодаря существованию каких-либо полезных растений или животных. Будучи сторонником теории Дарвина, Мечников считал, что человек не сотворен Богом и не существует как нечто готовое, данное природою, а представляет собою продукт трудного и исполненного драматических эпизодов процесса преемственного совершенствования. Вступая в отношения со средой, человек по причине низкого уровня развития сознания, малого количества опыта состоит по отношению к природе в жалком положении раба. Но отношение человека к миру тогда изменяется, когда он понемногу научается управлять, по крайней мере, некоторыми из наиболее знакомых ему явлений природы.

Решающее значение в появлении цивилизаций Мечников уделял гидросфере. Он считал, что водные пути – реки, моря, океаны в большей степени, чем другие элементы географической среды содействуют развитию общества и распространению цивилизации. Исключительная роль рек заключается в том, что именно река в любой стране является выражением живого синтеза совокупности физико-географических условий, климата, почвы, рельефа земной коры и геологического строения данной области.[31, с.68]

Цивилизации изначально образуются на берегах великих «исторических» рек, а затем, постепенно распространяются, концентрируются вокруг средиземноморья и захватывают океаническое побережье. Четыре древних великих культуры расцвели и развились в среде великих речных стран: на берегах Хуанхэ – китайская, в бассейне Инда и Ганга – индийская, в междуречье Тигра и Евфрата – ассиро-вавилонская и, наконец, дар Нила – египетская культуры. Исторические реки сыграли в жизни цивилизаций особую роль, поскольку они обладают отличительными особенностями. Главным секретом их является природное принуждение людей прибегать к солидарному труду, чтобы избежать гибели. Необходимы совместные усилия прибрежного населения, такого разного по расовой принадлежности, обычаям, языку. Для успешного земледелия необходимы сложные ирригационные сооружения, необходима совместная деятельность многих тысяч людей. Именно так, по мнению Мечникова, возникают первые государства, наука и культура, так как для жизни необходимо подчинить реку, научиться предугадывать ее разливы и управлять ими, для этого, в свою очередь, необходимы разносторонние знания и строгая (деспотическая) организация труда.[31, с. 69]

Рассматривая влияние природных условий на общественную жизнь, он отмечает, что элементы, влияющие на развитие общества, являются изменчивыми, а значит, исторические судьбы народов должны постоянно меняться. Но он отказался от фатализма, указав, что причину первобытных учреждений и их изменений следует искать в соотношениях, возникающих между средой и природными способностями ее обитателей к участию в кооперации и солидарном общественном труде. Он пытается найти связь между средой и социальной эволюцией. И находит эту связь.

Географическая среда оказывает влияние на темпы исторического развития человечества. Известно, что благоприятные условия природной среды способствуют развитию производства, а неблагоприятные – тормозят его. Мечников заметил переменное значение природных условий в развитии человечества и разделил географические условия Земли на три зоны: околополярную, жаркую и умеренную. Эти зоны имеют естественную различную ценность для трудовой деятельности, а также для возникновения и развития цивилизаций.

Единственно пригодной для развития цивилизации является умеренная зона, так как основным условием для зарождения исторической жизни и прогресса является потребность к постоянному и напряженному труду, чего нет в жарком климате, где природа вела человека, как ребенка на помочах; суровый северный климат требовал от человека слишком больших усилий для сохранения собственной жизни, чем оказал отрицательное влияние на ранних стадиях развития общества. Закономерно, что именно в зоне с умеренным климатом возникли древнейшие цивилизации. Федоров в своих исследованиях отметил, что мечников применил метод историзма в двух случаях: при разграничении географических областей в определении их переменного внешнего влияния ни историю деятельности человека и рассмотрении цивилизаций как результат экономических отношений, развившихся в соответствующих географических условиях. Такое мнение является осмыслением нового аспекта теории Мечникова.

В развитии проблемы взаимосвязи общества и природы Мечников пошел дальше Бокля и Монтескье, так как указал в концепциях, что географическая среда не является абсолютной доминантой в жизни общества. Этим он близок к взглядам Соловьева, считавшем, что однообразие природных форм ведет к однообразным занятиям населения и, следовательно, к однообразным обычаям, верованиям, нравам, а значит, такая территория рано или поздно станет одним государством.

То есть и Мечников, и Соловьев пришли к одному выводу о том, что производственная деятельность зависит от географиче6ской среды. Значит, природа воздействует на историю опосредованно через производственную деятельность людей.[38, т.7, с.38]

Мечников объясняет историю как поступательный процесс к свободе и равенству, отметая теории исторического круговорота.

Но ему не чужда и диалектика, которая хорошо заметна в работе: «в истории, точно также как и в природе, развитие никогда не идет по прямой линии». Исторические события, как и проявления природы, не составляют хаотического нагромождения событий, как это может показаться на первый взгляд. Наоборот, все эпизоды истории подчинены необходимым законам и взаимосвязаны между собой. Социологические законы мечников считал особыми, несводимыми к законам природы. Историю человечества он разделил на три периода в соответствии с идеей преобладания гидросферы в возникновении и развитии цивилизации.

1. Речной период (древность). Сюда относится история древнейших цивилизаций: Египта, Индии, Месопотамии и Китая.

2. Среднеземноморский или морской период (средние века). Начинается основанием Карфагена и заканчивается началом правления Карла Великого.

3. Океанский период (новое время). Характеризуется выходом цивилизации на побережья океанов, особенно Атлантического.

Позитивным моментом является вера в прогрессивное развитие. В данной периодизации Мечников отражает направленность исторического развития. Такая схема показывает, что исторический процесс представляет собой последовательную смену этапов. Дальнейшее осмысление истории как постоянно изменяющегося процесса привело Мечникова к мысли о единстве исторического процесса, причем не только как связь между отдельными этапами, но и участие разных народов в общем, историческом творчестве. Все народы, несмотря на разный уровень, их развития есть звенья единого исторического движения, смысл которого заключается в свободе, прогрессе. Необходимо отметить, что здесь Мечников выступает в качестве противника изолирования наций и отводит в истории всем народам одинаковую роль. Он истолковывает прогресс в истории как изменения в общественном самосознании, которые…. Заменяют угнетение – свободой и солидарность по принуждению – добровольной и сознательной солидарностью.[31, с.107]

Исследователи советского периода приписывают Мечникову попытку создания анархического идеала. Однако, более поздние социологи, доказывают, что это далеко не так. Они рассматривают в данной концепции не заметный вначале нюанс – способ труда, который лежит в основе выделения форм социальной жизни. Например, древние речные цивилизации характеризуются преобладанием деспотического строя, где способом труда выступает рабство; морские цивилизации – олигархическое правление с крепостным способом труда; океанические цивилизации – воплощаются великие принципы Свободы, Равенства и Братства, провозглашенные великой французской революцией, используется система наемного труда. Способы труда зависят от географической среды, а значит, необходимость истории идет не из духа, но из природы, - считает Мечников.

2.3. Теория социального прогресса.

Является ключевым пунктом в геософии Мечникова. Она активно разрабатывалась народниками 70-х годов, теоретиками марксизма и позитивизма.

В философско-исторических концепциях народников идея изменения общественных форм является одной из центральных и рассматривает формы как результат деятельности людей. Сама же деятельность развивается благодаря изменениям человеческих представлений. В основе философии народников и теории прогресса лежит одна формула: «Идеи двигают мир». Но такая субъективно-идеалистическая трактовка не устраивала Мечникова, также как толкование Контом и Спенсером толкование прогресса. Общественный прогресс, по идее Спенсера, должен происходить в рамках буржуазного строя и развитие любого общества должно завершится формированием буржуазных отношений. По содержанию эта концепция была идеалистически-метафизической.

В теории народников Мечников отвергал субъективизм, а в концепции Спенсера – эволюционный характер прогресса, который не допускал ускорения социальных изменений. Если человеческую историю лишить идеи прогресса, то она станет бессмысленной сменой событий, набором случайных явлений, которые нельзя будет объяснить исходя из единого мировоззрения. История, излагающая факты и деяния народов в хронологическом порядке может доставлять необходимый материал для обоснования теории прогресса, но сама теория прогресса относится к компетенции более абстрактной науки – философии истории или социологии. Последняя служит для того, чтобы указать нить Ариадны, посредством которой возможно отыскать путь в лабиринте исторических фактов и событий. Мечников считает, что главной задачей является определить, в чем состоит прогресс, и по какому признаку можно констатировать его участие в истории, не употребляя в дело ни предвзятого мнения, ни субъективного произвола.

В отличие от народников, видевших зависимость прогресса от личного взгляда исследователя, и историка-либерала Соловьева, считавшего прогресс стремлением человека к идеалу, выставленному христианством, Мечников считал прогресс объективным и совсем не связанным с религией процессом. «Вообще прогресс влачил бы в истории слишком ненадежное и проблематическое существование, если бы его единственным фактором… являлось бы добрая воля немногих избранников». Такое понимание прогресса свободно от субъективных релятивистских идей.[31, с.30]

Важнейшей проблемой данной теории является вопрос об определяющем источнике развития. Он решает эту проблему, не выходя из рамок географического детерминизма – основной причиной зарождения и развития цивилизаций являются реки. Но условия природные изменяются медленнее общественных. Быстрые темпы изменения общественных условий существуют потому, что в истории незаметный труд миллионов людей изменяет облик общества и природы. В социальной жизни показателем прогресса выступает солидарность, кооперация – специфическая форма связи членов общества, под которой понимается добровольное или вынужденное объединение людей в сообщества для достижения общей цели.

Люди не свободные существа, а связанные с теми географическими условиями, в которых им приходится действовать. Географическая среда может содействовать прогрессу общества, а может и тормозить его. Условия среды и те средства, что находятся в распоряжении общества для организации солидарно-кооперативного труда, определяет характер воздействия среды на общество.

Мечников выделяет три типа солидарности-кооперации:

1. «чисто механическая», принудительная при деспотизме;

2. объединение людей в группы с наименьшей степенью принуждения – феодализм;

3. свободные объединения, безвластье, анархия, которые осуществимы в будущем.

Критерием прогресса является степень свободы. При рассмотрении общественного прогресса на протяжении истории человечества Мечников выводит еще одно доказательство прогресса – «технические усовершенствования». Он акцентирует внимание на огромном значении в жизни общества успехов в технике. Сравнивая современную технику и промышленность с техникой промышленностью предыдущих исторических периодов, необходимо признать гигантский рост власти человека над слепыми силами прир

оды, над пространством и временем.

Мечников разделил единый исторический процесс на периоды и рассмотрел их с точки зрения прогресса. Изначально человечество было свободно (как у Руссо), значит и прогрессивно, так как мерилом прогресса является степень свободы. Говоря о первобытных племенах, Мечников утверждает, что они пользуются полной свободой, что им не известны двусмысленные благодеяния общественных дифференциаций. Также он отвергает концепцию войны, которой пытаются многие исследователи объяснить появление деспотии. Как и декабристы, Мечников считает деспотизм одной из форм рабства.

Делая вывод, можно сказать, что Мечников вышел за рамки теории Спенсера, и пошел дальше, взяв за основу кооперацию и детерминизм.

Плеханов, оценивая теорию прогресса, отметил сущность позиции Мечникова. Она заключается в том, что он ищет источник прогресса, но решает проблему, оставаясь в плену детерминизма. Также Плеханов указывает, что метафизичность теории Мечникова состоит в абсолютизации роли географической среды в развитии общества. Именно эти недостатки позволили считать Мечникова предшественником геософии в России.

Глава 3. Геософия в теориях евразийцев.

3.1. Геософия Н.С. Трубецкого.

В своем труде «Наследие Чингисхана. Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока», говорит главным образом о том, что киевская Русь не та основа, на которой выросло государство Российское – Россия – Евразия. Киевская Русь рассматривается как сумма княжеств, управляемая князьями варяжских династий. Она расположена в бассейнах трех рек, соединяющих почти сплошной линией Балтику и Черное моря. (географическая сущность – «Путь из Варяг в Греки»).

В то же время на территории нынешней России (Российская Империя и СССР) существовали два государства: Хазарское – в низовьях Волги и Дона, Болгарское – в среднем течении Волги и по Каме. Они существовали вместе с Киевской Русью, но политически и экономически были сильнее ее. При этом господства на евразийской территории никто не мог достичь, так как на пути оседлых государств лежала полоса степи, где хозяйничали воинственные кочевники.

Именно по этим причинам из киевской Руси не могло развиться мощного государства. Поэтому точка зрения о Руси как преемнице киевской Руси становится проблематичной. «Россия есть лишь часть империи Чингисхана», - пишет Трубецкой. Она определяется особыми условиями, отделяющими ее от остальных частей империи. Касаясь народонаселения можно отметить, что население России – Евразии не однородно и принадлежит к разным расам, что почти не влияет на их единство. Между русскими и бурятами различия очень высоки. Но характерно, что между этими крайними точками существует множество промежуточных, переходных форм. В отношении антропологического типа лица и строения тела нет никакой разницы между великорусом и мордвином, но от мордвина нет резкого перехода к вятичу или черемису. По типу Волжско-Камские финны (вятичи, мордва) близко сходны с Волжскими тюрками (татарами, чувашами). Татарский тип постепенно переходит к типу башкир и киргизов, от которых тем же путем можно перейти к типу монголов, калмыков и бурят.

Таким образом, Евразия – географическое, антропологическое и культурное целое. Причем, объединение России – Евразии было неизбежно, и сама природа создала все условия для этого.

Передвижения были возможны или по рекам, или по степи. Народ, живущий вдоль той или иной реки, контролирует лишь часть территории, тогда как народ, обитающий в степи, будет контролировать всю территорию, что и осуществил своими походами Чингисхан. Несомненно, вторжение войск Чингисхана было для Руси тяжелейшим потрясением, но позитивный момент тоже был: столкнувшись с мощной государственной системой кочевников, русичи в дальнейшим именно его положили в основу Московского Царства, которое, в свою очередь, легло в основу Российской Империи. Также монгольская система положительно сказалась на политическом и культурном развитии России: прекратились междоусобицы, начался национальный и духовный подъем, появилось осознание русскими себя как единой целостности. Также происходит передел прошлой истории, появляются сказания о богатырях, мелкие удельные князья становятся героями, укрепляется и расширяется православие. Все это символы духовного подъема русского самосознания.

Достоверно известно, что Киевская Русь была втянута в общую финансовую систему монгольской империи. Дань может рассматриваться не как плата побежденного победителю, но как участие в единой системе. Подтверждением этого может служить активное политическое взаимодействие Орды и Московии. В стане Чингисхана постоянно находились русские послы, причем совсем не пленниками или рабами.

Вместе с тем государственная система монголов в целом была неприемлема для Руси в силу ее насильственного введения и тогда была заимствована Византийская государственная система для обрусения и опрославления монгольской идеи государственности. Так свершилось чудо, переродившее монгольскую идею в православно-русскую. А Россия стала «Московским улусом» - одной из провинций монгольской империи. Но благодаря горению русского национально-религиозного чувства произошла переплавка улуса в Царство Московское, где монгольский хан сменился русским царем.

Азиатский уклон сближает Трубецкого с натуралистической морфологией Данилевского, считавшего, что своеобразие России следует искать в ее восточных чертах. Также одинакова у них теория самобытных культурно-исторических типов, чьи специфические черты придают особую социо-культурную динамику развития относящихся к ним стран. Так же как и Данилевский, Трубецкой считает русский кукльтурно-исторический тип более богатым в этническом и духовном отношении, чем европейский или германо-романский. Они верили, что в будущем Россия способна явить миру новую синтетическую культуру, в которой благополучно разрешатся основные социальные конфликты.

Таким образом, представления первого из евразийцев о кровном и духовном родстве России и Азии были связаны с мыслью о том, что евразийская культура именно в Азии «у себя дома». Эта мысль нашла отражение в последующих концепциях, некоторые из которых будут рассмотрены ниже.

3.2. Геософия П. Н. Савицкого
.

Несомненно, что истинным евразийцем из всех представителей этого движения был П.Н. Савицкий, геософскую концепцию которого мы попытаемся рассмотреть ниже.

В своей статье «Поворот к Востоку» он сравнивает процессы, происходящие в революционной России и во Франции 1793 г. предвоенная Россия была современным цивилизованным государством западного типа, правда, самым недисциплинированным и беспорядочным из всех существующих государств. Но в ходе войны и революции маска пала и перед нами предстала Россия истинная, Россия двуликая. Одно лицо обращено в Европу, и несет ей новое слово (пролетарскую революцию), другое же обращено на Восток. Если Франция есть часть Европы, то Россия является континентом в себе, в определенном смысле равноправным Европе. Это значит, что на арене мировой истории выступил новый мир, не игравшей доселе руководящей роли культурно-геогррафический мир. В этой статье Савицкий высказал свои предчувствия, которые были развиты им в последующих работах.

Дальнейшее свое исследование он начинает статьей «Миграции культуры», где рассматривает перемещения культур. Он считает, что эволюцию культуры можно рассмотреть с точки зрения географического перемещения ее центров. Например, европейская культура (в измененном за тысячелетия виде) получила свое начало в цивилизациях Месопотамии и Египта. Далее он переводит этот факт на климатогеографический язык и получает, что в этот период культурные сосредоточия оставались в пределах областей со средней годовой температурой от +20 ºС и выше. Далее культурные важнейшие средоточия стали перемещаться на север, вплоть до областей со средней годовой температурой ниже +5 ºС. Здесь Савицкий усматривает, некоторый параллелизм в процессе эволюции органического мира. Он отмечает, что холод является определяющим фактором эволюции. И далее делает вывод, что в будущем, культурные центры будут продвигаться в Россию – Евразию и северную Америку.

В этом состоит уникальность и новизна концепции Савицкого, ее уникальность. Ведь все предыдущие исследователи – Боден, Монтескье, Гердер и даже Мечников, немало уделяли внимания климату, но с негативной стороны. Савицкий же первым рассмотрел этот фактор с позитивной стороны, определив его конструктивное начало – влияние на миграцию культур.

В статье «Россия и мировой рынок» он обращает внимание на значение в процессе обмена вопроса – «По океану или по континенту»?

В качестве господствующих принципов сферы международного и междуобластного обмена – «океаническому» принципу независящего от расстояний сочитания хозяйственно взаимодополняющих стран, противостоит принцип использования континентальных соседств. На основе этой закономерности выявляется огромная роль расстояния от океана и роль географического пейзажа и климатических условий и возможностей. Наиболее характерными являются «карты равных расстояний» - расстояния от морского берега. В Европе нет расстояний больше 600 км, зато в Азии (Кульджа и Русское Семиречье) с расстояниями до 2400 км, да еще от громадных побережий почти никогда не освобождающихся ото льда. Следует понимать, что замерзаемость моря является в общем, строе мировых хозяйственно-географических отношений феноменом в каком-то роде исключительным, знакомым только России, северо-восточной части Швеции и Канаде.

Савицкий не скрывает такую обездоленность России и ее областей, но делает гигантские усилия, чтобы показать пути выхода из этих особенностей. Один из самых интересных Временников носит название «На путях», где действительно указываются пути выхода (морально и умственно) из обездоленности и провинциализма.

Итак, Савицкий приходит к выводу, что из всех европейских стран Россия является страной с наиболее худшими континентальными условиями. К числу признаков такой обездоленности он относит крайне неблагоприятные климатические условия, в которых находится большая часть Евразии – страны с наиболее низкой годовой температурой. Но не открывается ли перед «континентальными» областями возможность – избегая изолированности примитивного натурального хозяйства устранить, хот отчасти, невыгодные последствия континентальности? Путь такого устранения – в расторжении полноты господства принципа «океанического» мирового хозяйства (в пределах континентального мира, конечно), в создании хозяйственного взаимодополнения отдельных, пространственно соприкасающихся друг с другом областей континентального мира, в их развитии, обусловленном взаимной связью. Полное и сознательное понимание сугубой континентальности евразийского мира приводит к необходимости его хозяйственного использования, не прибегая к морской системе хозяйствования.

Таким образом, все вышеперечисленное позволяет перейти к анализу понятия «месторазвитие» и определения «геософия», которые Савицкий сделал в своей работе «Географический обзор России – Евразии».

Итак, Россия – Евразия есть обособленное и целостное «месторазвитие». Что же это такое? Савицкий подходит к этому понятию от ряда ему подобных: месторожденье полезных ископаемых, местоформирование почв, местопроизрастание растительных сообществ, местообитание животных сообществ, месторазвитие человеческих сообществ. Данный ряд указывает на сходные моменты в весьма разных явлениях неорганического и органического мира; тем самым, установление данного ряда служит задаче связи наук.

Как одна из концепций, обращенных к социально-историческому миру, допустимо и необходимо восприятие отдельных его частей, как общежитий широкого порядка, созданных на основе генетических связей между растительными, животными и минеральными царствами с одной стороны, человеком, его бытом, духовным миром – с другой. В общежитиях эти элементы взаимно приспособлены друг к другу и находятся под влиянием внешней среды, под властью земли и неба, и в свою очередь влияют на внешнюю среду.

Взаимное приспособление живых существ друг к другу в тесной связи с внешними географическими условиями создает свой порядок, свою гармонию, свою устойчивость. Такое широкое общежитие живых существ, взаимно приспособленных друг к другу и к окружающей среде, которую приспособили к себе, понимается под выдвигаемой категорией «месторазвитие». То есть, социально-историческая среда и ее территория должны слиться в единое целое, в географический индивидуум или ландшафт.

В силу закономерностей, присущих лику земли, Савицкий устанавливает типы географической обстановки, к которым приурочено это развитие и так как оно связано с географической обстановкой – устанавливает типы месторазвитий.

Наименьшими месторазвитиями являются двор, деревня, город. Они сливаются в большие месторазвитиями, из которых складывается целая цепь месторазвитий. Например, евразийская степь есть месторазвитие, большее месторазвитие в отношении к составляющем ее месторазвитиям – естественным областям, меньшее месторазвитие в отношении всей России – Евразии. В свою очередь, Россия – Евразия, как большее месторазвитие, не ограничивается степью, но сочетает степь с зоной лесной, пустынной, тундровой, подразумевает взаимодействие их всех с обрамляющими Евразию странами, отмечена определенными общими признаками. Следующий этап: земной шар как месторазвитие человеческого рода.

Но процесс, связывающий социально-историческую среду со средой географической является двусторонним. Категория месторазвития нейтральна в отношении к возможным метафизически-научным разногласиям о том, что логически и причинно-следственно обладает первенством: социально-историческая среда или среда географическая.

Савицкий выводит точные формулы, определяющие Россию – Евразию как обособленного и целостного месторазвития. Он использует принцип широтно-полосовых зон. Три евразийские низменности-равнины (беломорско-кавказская, западно-сибирская и туркестанская) образуют, в совокупности, наибольшую на земном шаре область, не возмущаемого резкостями рельефа развертывания ботанических и почвенных зон под влиянием основных «юго-северных» и «центро-периферических» правильностей.

Заканчивая раскрытие категории «месторазвитие» Савицкий выводит новое понятие – геософия. Соединение географии с историей философии подразумевает наложение на сетку географических признаков сеток признаков исторических, которыми характеризуется Россия – Евразия, как особый исторический мир.

черты духовно-психического склада, отличия государственного строя, особенности хозяйственного быта – не образуют ли «параллелизмов» сетке географических различений? Установление и анализ таких «параллелизмов» и является главным предметом геософии, в ее применении к России – Евразии. Причем, эта задача также приложима и к другим странам. Постановке проблемы можно придать общий смысл, общую форму. Не может ли всякий процесс рассматриваться с точки зрения месторазвития? Причем, месторазвитие следует понимать как категорию синтетическую, как понятие, обнимающее одновременно и социально-историческую среду, и занятую ею территорию.

Не присущи ли отдельным месторазвитиям определенные формы культуры независимо от генетической близости и расового смешения народов, населявших и населяющих каждое из них? Нужно заметить, что заимствование и подражание, независимое от генетической близости и расового смешения, также должно быть относимо к началам месторазвития. Если культура есть принадлежность месторазвития, то каждая социальная среда, появляющаяся в пределах данного месторазвития может испытать на себе влияние этого месторазвития и со своей стороны приспособить его к себе и слиться с ним двумя путями: путем непосредственного взаимодействия между названной социальной средой и внешней обстановкой; путем того же взаимодействия, осложненного присутствием культуры, ранее создавшейся в данном месторазвитии.

Следовательно, культурные традиции оказываются как бы вросшими в географический ландшафт, отдельные месторазвития становятся «культурно-устойчивыми», приобретают особый, специально им свойственный культурный тип.

Также возможен еще один стык географии и историософией. Понятие «месторазвитие» необходимо сомкнуть с понятием культурно-исторического типа Н.Я. Данилевского: «формы исторической жизни человечества, как формы растительного и животного мира, как формы человеческого искусства разнообразится по типам». Различают 10 культурно-исторических типов или самобытных цивилизаций: египетский, китайский, халдейский, индийский, иранский, еврейский, греческий, римский, аравийский и европейский (германо-романский). Каждому из них соответствует месторазвитие. Данный ряд продолжим типом евразийским.

В заключение концепции Савицкий отмечает, что понятие «месторазвитие» не равнозначно утверждению «географического материализма». Так как в последнее имя подходило бы к системе «географического монизма», которая все явления истории человечества и его жизни свела бы к географическим началам. Концепция месторазвития сочетаема с признанием множественности форм человеческой истории и жизни, с выделением, наряду с географическим, самобытного духовного начала жизни. Но такая концепция является лишь одной из возможных концепций сущего. Живым ощущением материального не ослабляется, но усиливается живое чувствование духовных принципов жизни…

Только в свете этих принципов разрозненные факты, устанавливаемые наукой, слагаются в единство. Только в свете этих принципов установима подлинная «связь наук» и достижимо цельное понимание мира.

Течение евразийства было рождено острым чувством потери дома, здесь слились боль утраты родины, беспокойство за будущее России и сознание причастности к ее историческому предназначению. Савицкий же ищет корни жизненности не только в социальной истории Отечества, но и в том географическом мире, ландшафте, в котором данный народ нашел себе приют и который своей разнообразной деятельностью приспособил к собственным нуждам, обустроил по своему образу, складу своей души. Именно поэтому пространственное видение жизни любого народа и государства не устраняет значимости социального начала, духовного богатства. Оно дополняет геософское видение новой координатой, сообщает ему измерение глубины и объемности.

3.3. Геософская концепция Г.В. Вернадского.

Опираясь на учение своего отца, выдающегося философа и естествоиспытателя, Г.В. Вернадский впервые предложил целостную картину влияния биосферы на историю развития русского народа.

Прослеживая историю расселения славян по европейской территории, он отмечает особенность движения русской народности, связывая с восточным положением русских поселений на их первоначальной территории. Откуда делает вывод о том, что колонизация, имеющая направление на Восток, является одним из основных направлений русской колонизации.

Важная особенность России заключается в том, что колонизации новых земель проходила том же континенте, в отличие от стран Запада, имеющих колонии за океаном. Данная специфика имеет принципиальное значение. Возможность освоения колоссального жизненного пространства Сибири давала весьма долговременную перспективу для экстенсивного развития народного хозяйства России и сохранения устойчивости сложившихся к тому времени экономических, политических и социальных институтов.

Кроме того, своеобразие географического распространения русских натолкнуло Вернадского на исследование синхронического аспекта этого процесса. Этапы освоения русскими евразийского материка он сравнивает с кругами на воде, расходящимися от брошенного камня.

Обобщая результаты сравнитнльно-исторического анализа европейской России и Сибири, Вернадский вывел закон соотношения исторического времени и пространства: «Социальные явления для данной местности изменяются во времени и, удаляясь в пространство, мы можем догнать эти убегающие круги… 1000 верст на север или восток от социального центра могут иметь для исследователя такое же значение, как 100 лет вглубь времен».

Вернадский не придает своему закону статуса всеобщего, наоборот, указывает на ограниченность его применения и, тем не менее, видит в его действии одну из главнейших причин своеобразия истории России. Действие закона соотношения времени, и пространства можно наблюдать только при больших размерах последнего. Русская история есть история общества, занимающего огромное пространство. Философия значения этого пространства в историческом процессе есть философия всей русской истории. Применение философских идей к решению конкретно-исторических проблем особенно отчетливо видно на примере типологии путей русской колонизации. Вернадский выделяет три таких типа:

Первый тип слагается на Севере, в лесной зоне, преимущественно в новгородских владениях. Движущей силой является промысел «мягкой рухляди» (мехом). Торговцы идут за мехом, открывая дорогу земледельцам. Начинается и ширится торговля Новгорода с Уралом, а затем и с Сибирью. Это северный, лесной, охотничье-промысловый тип русского движения на восток. Наиболее успешный путь колонизации.

Второй тип – на юге - явился попыткой подчинения степей русской земледельческой культуре. Основным каналом проникновения русского влияния в степь был торговый путь «из варяг в греки». Главной трудностью этого пути была нестабильность сосуществования русских с кочевниками. Таким образом, этот южнорусский, земледельческо-государственный тип колонизации был обречен на исчезновение.

Оживление данного пути Вернадский связывает с результатами монголо-татарского нашествия. Не опровергая традиционного тезиса о негативных последствиях ига, он дает свое видение этой проблемы: он представил Русь не как восточную окраину Европы, но как западную окраину Азии. Русь по культурно-расовым отношениям принадлежала, несомненно, Европе, а по политическим – Азии. Следовательно, отсюда вытекают два позитивных результата монгольской экспансии:

1. Расширились географические сведения русских о юго-востоке и усилились личные связи с этим югом.

2. Создалась крепкая государственная организация, способная воспользоваться новыми условиями. Она и подняла идею планомерной колонизации степи. Торжеством этой идеи стало завоевание Казанского и Астраханского ханств, укрепившее господство русских на Волге и Каме.

Образование и усиление Московского государства положило начало формированию третьего, среднего пути, который явился синтезом первых двух. Именно этот путь колонизации составил базу для русской колонизации Сибири: Москва – Н.Новгород – Котельнич – Вятка – Соликамск.

Дальнейшая восточная колонизация складывается из всех типов движения: северорусского, промышленного и степного, южного. Государство Московское соединяет в себе эти силы и налагает на них свою печать.

Надо отметить, что изучая значение колонизацию русскими пространств Сибири и Дальнего Востока в более поздний период творчества, Вернадский отмечает, что русский народ занял свое место в истории благодаря тому, что оказываемое им давление было способно освоить это место.

Величайшая заслуга Вернадского заключается в том, что он рассматривал общество не только с экономической или политической точки зрения, но установил взаимное воздействие данного общества и природной среды, в которой оно развивалось.

Окончательное формирование его концепции произошло тогда, когда в основу исследования легло осознание взаимного влияния биосферы и общества. Весь ход предыдущей истории, отмечает Вернадский, фатально обусловил необходимость занятия территории материка Евразия русскими. При рассмотрении территориального влияния Евразии на русских стоит отметить, что границ между востоком и западом России нет. Это значит, что есть только одна Россия евразийская. Она и есть та наделенная естественными границами географическая область, которую в стихийном историческом процессе суждено было освоить русскому народу.

Говоря о почвенно-климатических условиях и их влиянии и на историю, Вернадский также говорит о «месторазвитии». Но, в отличие от Савицкого, под этой категорией понимает не только определенные человеческие общества, но и определенную среду, которая налегает печать своих особенностей на человеческие общежития, развивающиеся в данной среде.

Географическая среда как важный фактор влияния на исторический процесс подробно рассматривается Вернадским.

Разделив территорию Евразии на четыре почвенно-климатические зоны: тундру, лес, степь и пустыню, Вернадский отмечает, что размещение этих зон по параллелям в большей мере обусловило направление движения кочевых племени Евразии, особенно область пустынь. Взаимодействие коренных русских племен, ведущих оседлый образ жизни на территории лесной зоны, с кочевыми племенами степной и пустынной зон позволяет оценить историю России как соотношение леса и степи.

Далее Вернадский развивает и продолжает мысль Ключевского о взаимообразном влиянии окружающей среды и людского общежития на развитие общества.

Внешняя среда наблюдается в общественной жизни, как география страны, где живет известное общество людей, и наблюдается как сила, так как она влияет на быт и духовный склад людей. Личность человека, его общество и география страны – вот те три основные действующие силы, которые строят людское общежитие.

Каждая народность – писал Вернадский – оказывает психическое и физическое давление на окружающую этническую и географическую среду.

Достижение русским народом психического и физического единства с окружающей этнической и географической средой явилось логическим завершением многочисленных попыток создания единой государственности на территории Евразии. Он предложил оригинальную концепцию истории России, основываясь на исходном тезисе о взаимодействии ландшафтов и общества как главном содержании всемирно-исторического процесса. Поэтому своеобразие национального развития русского народа было вызвано двумя группами причин: внешнего влияния на общество географических факторов и внутренним саморазвитием социального организма, создающего своеобразие окружающей его ноосферы.

3.4. Географический детерминизм в теории этногенеза

Л.Н. Гумилева.

Теория Гумилева родилась на основе анализа и синтеза прошлого этносов и окружающей их среды. Последние работы Льва Николаевича вскрывают линию евразийства, то есть исследует своеобразный исторический путь России, исходя из особенностей ее географического положения, взаимодействия европейского и азиатского начал. Вот как воспринимает задачу свою как историка Гумилев: «История – это постоянные изменения, вечная перестройка кажущейся стабильности. Взглянув в каждый отдельный момент на определенную территорию, мы видим относительно устойчивую систему из взаимосвязанных объектов: географических (ландшафтов), социально-политических (государств) и этнических (народов)».

И далее задается вопросом: «А можно ли объяснить человеческую историю как историю этносов?» И отвечает: «Да, можно». Он исходит из того, что в пределах Земли пространство отнюдь не однородно. И именно пространство – первый параметр, который у Гумилева определяет исторические события. «Еще первобытный человек знал, где начинается и где кончается район его обитания, так называемый «кормящий и вмещающий ландшафт», в котором жил он сам, его семья и племя».

Второй параметр – время. Каждое историческое событие происходит не только где-то, но и когда-то. Те же первобытные люди вполне сознавали не только «свое место», но и то, что у них есть отцы и деды, будут дети и внуки, то есть временные координаты существуют наряду с пространственными в истории.

Но, кроме этих двух, в истории есть еще один, не менее важный параметр. «С географической точки зрения, все человечество логично рассматривать как антропосферу – одну из оболочек, связанную с бытием вида homosapiens». Антропосфера – человечество, мозаична, то есть состоит из представителей разных народов (этносов). Этнос – коллектив людей, который противопоставляет себя всем другим таким же, исходя не из сознательного расчета, а из чувства подсознательного ощущения близости на основе простого противопоставления «мы - они». Каждый такой коллектив, чтобы жить на Земле, должен адаптироваться к условиям ландшафта, за пределами которого ему трудно жить. Связи этноса с окружающей природой и рождают пространственные взаимоотношения этноса. Но, естественно, что, «живя в своем ландшафте, члены этноса могут приспособиться к нему, только изменяя свое поведение, усваивая какие-то специфические правила поведения – «стереотипы». «Усвоенные стереотипы и есть этносы».

Как видно, основание, на которое опирается Гумилев, позволяет назвать его взгляды родственными географическому детерминизму. Он объединяет географический фактор с историей народов или этносов, и на основе этого строит свою теорию этногенеза. Он стоит на тех же позициях, что и евразиец Вернадский, в своем написании истории России-Евразии.

«В истории этносов мы сталкиваемся с тем,- пишет Гумилев, - что время от времени на определенных участках Земли возникают моменты абсолютной ломки, когда старые этносы исчезают и появляются новые. «Но откуда же и почему возникают эти новые общности?», - задается вопросом Гумилев. «Понятно,- отвечает он, - что любой этнос имеет предка, даже не одного, а нескольких (например, для русских предками были и древние русичи, и выходцы из Литвы и Орды, и местные финно-угорские племена). Однако установление предка проблемы не решает. Возможные предки есть всегда, а этносы возникают достаточно редко и во времени, и в пространстве».

Вот, например, как Гумилев в начале своей деятельности, в 1960-е г.г., в статье «Истоки ритма кочевой культуры срединной Азии» объясняет ритмы развития евразийских народов.

Кочевые народы Евразии жили и развивались на полосе степи, между двух ландшафтных зон: тайги и пустыни. Обе они враждебны скотоводству. Поэтому сибирские народы жили по берегам Оби, Енисея, Лены. Зеленая же степь, пересеченная лесистыми горными хребтами кормит огромные стада животных. Именно в ней развились могучие кочевые народы: хунны, тюрки, монголы.

Сила кочевников была прямо пропорциональна количеству их скота, которое определялось пастбищной площадью, а последняя зависела от дождей, выпадавших в степях. Уменьшение осадков вело к наступлению пустыни на север, увеличение – влекло тайгу на юг.

Успешные внешние войны кочевников, как правило, совпадали с улучшением климата в степи. Такой подход основан на синтезе нескольких наук: географии, климатологии, истории, археологии, этнографии. Гумилев устанавливает эластичность ландшафтных зон в зависимости от климатических колебаний и рассматривает общественное развитие как показатель, чутко реагирующий на изменение внешней среды. Благодаря такому подходу Гумилеву удалось установить, что «пространство степей, служивших основой для кочевых народов, то сокращалось, то снова увеличивалось и причина этого лежит в атмосферных явлениях, зависящих от степени активности солнечной радиации». Взаимодействие народности с ландшафтом наблюдается всюду, но наиболее отчетливо оно проступает на стыке зон. Усыхание или увлажнение влияло на потенцию кочевых народов. Историческая судьба народности связана с динамическим состоянием вмещающего ландшафта.

Свой анализ среднеазиатской кочевой культуры ученый заключает следующим:

«Раскрытие исторических и физико-географических закономерностей, производимые не раздельно, а в их взаимосвязи и анализ их дает возможность изучения истории в новом ракурсе, позволяет установить влияние на эти события географической среды»[8,с.16].

В этой статье Гумилев выступает как несомненный сторонник географического детерминизма, последователь Бокля, Бодена, Монтескье, Мечникова.

Человечество, существовавшее на Земле каких-нибудь 30-50 тысяч лет, тем не менее, произвело на ее поверхности перевороты, которые Вернадский приравнивал к геологическим переворотам малого масштаба. А этот немало. Вид homosapiens распространился по всей суше Земли и всю ее превратил в Ойкумену – место, где он живет, везде адаптируясь в ландшафте. И надо признать, что у человека есть особая природно-социальная способность, которая позволяет ему эту приспособленность. Эту способность мы можем характеризовать как повышенную лабильность, пластичность, даже способность к реадаптации, повторному приспособлению. А это, в свою очередь, обеспечивается мозаичностью антропосферы. Антропосфера делится на сообщества, которые называют народами или нациями, Гумилев же предпочитает называть этносами. Как же различаются этносы? Ученый предлагает различать их по стереотипам поведения: «Именно стереотипы поведения у различных этносов всегда более или менее различны…при этом, этническая характеристика лучше воспринимается и улавливается в больших массах, нежели в единичных случаях»[20,с.11].

Этнос не является ни биологическим, ни социальным явлением. Вот поэтому Гумилев предлагает считать его «явлением географическим, всегда связанным с вмещающим ландшафтом, который кормит адаптированный этнос»[20,с.19]. А так как разнообразны ландшафты, то разнообразны и этносы. Этнос Гумилева – не абстрактное понятие, он выступает выразителем исторического процесса с одной и двигателем, движущей силой истории с другой стороны. Вскрывая, генетические корни этногенеза, автор рассматривает этнос как географическое, ландшафтно-биологическое явление.

Второй особенностью этноса является структура, она всегда в той или иной степени сложна, но именно сложность обеспечивает этносу устойчивость. Принцип этнической структуры Гумилев называет «иерархической соподчиненностью субэтнических групп», понимая под последним таксономические единицы, находящиеся внутри этноса, как зримого целого, не нарушая его единства. Таксономические единицы делятся на два разряда: «консорции и конвиксии».

Консорции – группы людей, объединенных одной исторической судьбой. К ним относятся кружки, артели, банды, секты и др. нестойкие объединения. Чаще всего они распадаются, но иногда сохраняются на протяжении жизни нескольких поколений.

Тогда они становятся конвиксиями – группами людей с однохарактерным бытом и семейными связями. Конвиксии мало резистентны. Их разъединяет экзогамия и перетасовывает сукцессия, т.е. резкое изменение исторического окружения.

Уцелевшие конвиксии вырастают в субэтносы. Таковы землепроходцы – консорции отчаянных путешественников, породивших поколение стойких сибиряков; старообрядцы – консорции ревнителей религиозно-эстетического канона, в числе которых была боярыня Морозова, попы, казаки, купцы, крестьяне.

Далее Гумилев обращает внимание на три вида энергии, питающих биосферу земли и человека, как часть ее. Это энергия Солнца, энергия распада внутри Земли радиоактивных элементов и пучки энергии, приходящие из Солнечной системы и Космоса. Приходят они более или менее редко, время от времени, но не учитывать их, тоже невозможно. «Мы живем не оторванными от всего мира, а внутри огромной галактики, которая тоже воздействует на нас, как и все другие факторы, определяющие развитие биосферы»[20,с.24], - пишет Гумилев.

Следующий элемент теории этногенеза Гумилева, его методика – системный подход. Автор его, Лео фон Берталанфи – американец немецкого происхождения, биолог чикагского университета дал определение вида как открытой системы. А системный анализ – это такой метод анализа, когда внимание обращается не на персоны, особи, которые оставляют вид, а на отношения между особями. Это и использует Гумилев, выделяя при этом четыре типа таких системных связей: делит системы на открытые и закрытые, жесткие и дискретные.

Открытые системы – планета Земля, которая все время получает солнечные лучи, благодаря им происходит фотосинтез, а излишек энергии выбрасывает в космос; это то или иное живое существо, которое получает запас энергии в виде пищи. Иначе говоря, открытая система получает энергию извне, обновляется.

Примером закрытой системы может служить печка. Это система с разовым получением энергии.

Пример жесткой системы – хорошо сработанная, слаженная машина, где нет ни одной лишней детали, она работает только тогда, когда все винтики на месте. В чистом виде жесткой системы никогда быть не может.

Корпускулярная или дискретная система – система взаимодействия между отдельными частицами, не связанными между собою жестко, но, тем не менее, нуждающимися друг в друге. Биологический вид такой системы – семья.

Из всего этого Гумилев делает вывод, что «этнос – замкнутая система дискретного вида – корпускулярная система. Она получает единый заряд энергии и, растратив его, переходит либо к равновесному состоянию со средой, либо распадается на части»[20,с.25-26].

И далее пишет – «Именно как системы такого типа существуют в биосфере природные коллективы людей с общим стереотипом поведения и противопоставляющие себя всем другим. Это явления противопоставления связывает социальные формы со всеми природными факторами – ландшафтами, климатом, почвой. Это механизм, при помощи которого человек влияет на окружающую среду обитания, воспринимает ее составляющие и кристаллизует их в свою культуру»[2,с.27].

Следующий немаловажный элемент теории Гумилева – явление комплиментарности.

Комплиментарность – неосознанная симпатия к одним и антипатия к другим людям, говоря иначе, положительная или отрицательная комплиментарность.

Когда создается первоначальный этнос, то инициаторы этого возникающего движения подбирают себе активных людей именно по этому комплиментарному признаку – выбирают тех, кто им просто симпатичен.

Данный принцип не относится к числу социальных явлений, он наблюдается у диких животных, и у домашних (например, привязанность собаки к хозяину), пишет Гумилев. На этом принципе основано приручение животных, на нем же основаны семейные связи. Но когда мы берем этот феномен в исторических, больших масштабах, то эти связи вырастают в очень могучий фактор. На явлении комплиментарности строятся отношения в этнической системе.

Из всего сказанного, очевидно, что этносы являются биофизическими реальностями, всегда облеченными в ту или иную географическую оболочку. Этногенез – процесс, проявляющийся в работе, а для совершения работы нужна энергия. В.И. Вернадский, в труде «Химическое строение биосферы Земли и ее окружение», назвал ее биогеохимической энергией живого вещества биосферы. Это та самая энергия, которая получена растением путем фотосинтеза и затем усвоена животным через пищу. Она заставляет все живое расширяться путем размножения до возможного предела.

Земля не переполнена животными только потому, что эта энергия разнонаправленная, и одна система живет за счет другой, одна погашает другую. Очевидно, сама живая личность, свидетельствует Гумилев, создает вокруг себя какое-то напряжение, обладает каким-то реальным энергетическим полем или их сочетанием, подобно электромагнитному полю, состоящему из каких-то силовых линий, которые находятся в разночастотном ритмическом колебании.

Вспомним, что в основе этнического деления лежит разница поведения особей, составляющих этнос. А так как особи нового настроения взаимодействуют друг с другом, то немедленно возникает целостность – однонастройная эмоционально, психологически и поведенчески, что, очевидно, имеет физический смысл. Скорее всего, считает Гумилев, здесь мы видим одинаковую вибрацию биотоков этих особей, единый ритм (частоту колебаний). Именно он воспринимается наблюдателем как нечто новое, непривычное, не свое. Но как только пассионарное поле возникло, оно тут же оформляется в социальный институт, организующий коллектив пассионариев: общину, философскую школу, дружину, полис и т. п. при этом охватываются особи не пассионарные, но получившие тот же настрой путем пассионарной индукции. Консорция преображается в этнос, который при расширении покоряет (политически или морально) другие этносы и навязывает свой ритм им.

Неравномерность распределения биохимической энергии живого вещества биосферы за длительное историческое время должна была отразиться на поведении этнических коллективов в разные эпохи и в разных регионах.

Таким образом, эффект, производимый вариациями этой энергии, как особое свойство характера людей, и назван «пассионарностью» (от лат. Passio - страсть).

При всем различии эпох и стран, модель пассионарности в этногенезе одна и та же.

Пассионарность – «это характерологическая доминанта, непреоборимое внутреннее стремление (осознанное или, чаще, неосознанное) к деятельности, направленной на осуществление какой-либо цели, часто иллюзорной. Цель эта представляется пассионарной особи иногда ценнее даже собственной жизни»[20,с.33].

Древние люди приписывали возникновение этносов полубогам или героям. Племенами эллинов были: доряне (потомки Геракла), ионяне (наследники Тезея), эоляне (потомки Кадама, пришельца из Финикии). Японцев породила богиня Аматерасу, монголов – серый волк и пятнистая лань.… Но за всеми этими образами мифологии просвечивают образы предков, искаженные манерой передачи, хотя в древности люди, видимо, понимали мифы точнее, примерно так, как мы читаем исторические тексты. Нас не удивляет и не шокирует, что в середине VIII века в Италии вокруг Ромула собрались 500 бродяг, положивших начало римлянам, так же собрались «верные» вокруг царя Давида в XI веке до н.э., а люди «длинной воли» - вокруг Чингисхана, бароны – вокруг Карла Великого.

Из этих и подобных консорций постепенно вырастали сначала этносы, потом субэтносы, и, наконец, суперэтносы – своего рода этнические галактики, объединяющие группы этносов в целостности высшего порядка. Так, римские граждане объединили Средиземноморье в Римский мир, франки стали ядром «Христианского мира» (католического), реформированного в «цивилизацию» с заокеанскими продолжениями, евреи распространились по всей Ойкумене, выделив несколько этносов: сефардов, Ашкинази, фаллашей; монголы создали оригинальный «Кочевой мир». Эти целостности столь же реальны, как и этносы, наблюдаемые непосредственно.

Большая система может создаваться и существовать только за счет энергетического импульса, производящего работу (в физическом смысле), благодаря которой система имеет внутреннее развитие и способность сопротивляться окружению. Гумилев называет этот эффект энергии – пассионарным толчком и рассматривает географические условия, облегчающие его активизацию.

Согласно наблюдениям, новые этносы возникают не в монотонных ландшафтах, а на границах ландшафтных регионов и в зонах этнических контактов, где неизбежна интенсивная метисация. Пусковым моментам этногенеза одинаково благоприятствуют сочетания разных культурных уровней, типов хозяйства, несходных традиций; общим моментом является принцип разнообразия.

Предположительно, механизм этих процессов выглядит так: взрыв или флуктуация пассионарности создает в значительном числе особей, обитающих на охваченной этим взрывом территории, особый нервно-психический настрой, что является поведенческим признаком. Возникший признак связан с повышенной активностью, но характер этой активности определяется местными условиями: в первую очередь – ландшафтами, а также этнокультурным окружением и уровнем социального развития. Вот почему, пишет Гумилев, все этносы оригинальны и неповторимы, хотя процессы этногенеза сходны.

История социальная отражает прошлое человечества односторонне, и рядом с прямой дорогой эволюции существует множество зигзагов, дискретных процессов, создавших ту мозаику, которая просматривается на исторических картах мира. Поскольку у этих процессов есть «начала» и «концы», считает Гумилев, то они не имеют отношения к прогрессу, а всецело связаны с биосферой, где процессы тоже дискретны.

Таким образом, «социальная и этническая истории не подменяют друг друга, а дополняют наше представление о процессах, происходящих на поверхности Земли, где сочетаются «истории природы и людей»[20,с.112].

Во всех исторических процессах - от микрокосма (жизни одной особи) до макрокосма (развития человечества в целом) общественная и природная формы движения соприсутствуют и взаимодействуют, подчас столь причудливо, что иногда трудно уловить характер связи. Это особенно относится к мезокосму, где лежит феномен развивающегося этноса, то есть этногенез.

Несмотря на то, что этногенезы происходят в совершенно разных условиях, в разное время и в разных точках земной поверхности, тем не менее, путем эмпирических обобщений, Гумилеву удалось построить кривую этногенеза. Наиболее правильно объяснить ее как инерционную, возникающую время от времени вследствие «толчков», которыми могут быть только мутации, вернее микромутации, отражающиеся на стереотипе поведения, но не влияющие на фенотип.

Как правило, мутация почти никогда не затрагивает всей популяции своего ареала. Мутируют только отдельные, относительно немногочисленные особи, пишет Гумилев, но этого может оказаться достаточно для того, чтобы возникла новая Консорция, которая при благоприятном стечении обстоятельств вырастает в этнос. Пассионарность членов консорции – обязательное условие этого перерастания. В этом механизме – биологический смысл этногенеза.

На процесс создания этноса или суперэтноса влияет пространство, ландшафт и время. Пространство – окружение: ландшафтное и этническое. Первое влияет на формы хозяйства, уклад данного этноса определяет его возможности, перспективы. Этническое окружение, связи с соседями, дружеские или враждебные, влияют на характер создаваемой культуры.

Время – это фаза этногенеза и этнического окружения, определяющая варианты этнических контактов с ними. Кроме того, уровень научно-технического прогресса, свойственной данной эпохе, тоже оказывает свое влияние в рамках временного фактора, позволяя заимствовать уже имеющиеся технические достижения при создании новой культурной традиции.

Также существует еще энергия. «В энергетическом аспекте этногенез является источником культуры»[20,с.121]. Этногенез идет за счет пассионарности. Именно эта энергия – Пассионарность и растрачивается в процессе этногенеза. Она уходит на создание культурных ценностей и политическую деятельность.

В фазе подъема складывается, а в акматической фазе кристаллизуется оригинальный для каждого случая стереотип не только поведения, но и мировосприятия и мироосмысления, или то, что мы называем культурным типом.

«Итак, пишет Гумилев, этническая история имеет следующие два параметра: соотношение каждого этноса с его вмещающем кормящим ландшафтом, причем утрата этого соотношения непоправима и пассионарность – диссипация биохимической энергии живого вещества биосферы»[20,с.121].

Этногенезы – процессы, возникающие вследствие природных явлений, а, как известно, природа не ведает ни добра, ни зла. Ураганы, ледники, землетрясения приносят людям бедствия, но сами являются частями географической оболочки планеты Земля, в состав которой наряду с литосферой, гидросферой, атмосферой входит биосфера, частью которой является антропосфера, состоящая из этносов, возникающих и исчезающих в историческом времени.

Человек не только член общества, но и этноса. Вместе со своим этническим коллективом он сопричастен окружающей среде. Вечно меняясь, умирая и возрождаясь, как все живое на нашей планете, он оставляет свой след путем совершения событий, которые составляют «скелет» этнической истории – функции этногенеза. В этом аспекте история – наука естественная, географическая и геософская.

Пассионарность – это и энергия, и характер поведения человека, обладающего этой силой. Пассионарность как энергия – это избыток биохимической энергии живого вещества, обратный вектору инстинкта и определяющий способность к сверхнапряжениям. Пассионарность же как характеристика поведения – эффект этого избытка, порождающий жертвенность ради эфемерных целей.

Примером возрастания и ослабления пассионарности в этносе может служить этническая история России. Первоначально, в работе «Этногенез и биосфера Земли» (Л., 1989), Гумилев возводил древних русичей к германскому племени готов, считая их фазой социокультурной целостности, затем деструкции и реликта этногенеза, древних готов. Позднее, в сочинении «Древняя Русь и Великая Степь» (М., 1989), он пересмотрел свои позиции. Здесь Русь возводится к древним славянам и кельтам. Причем, древнерусский этнос просуществовал, по его мнению, до XIII века, когда в инерционную фазу своего этногенеза столкнулся с монголами Батыя. После этого этнос перешел в фазу обскурации. Надо отметить, что с монголами столкнулся слабопассионарный этнос, а монголы в то время переживали фазу подъема. Вследствие изменения климата степи – увеличения осадков и как следствие, увеличение пастбищ, скота, лошадей и т.п. все это способствовало росту военного и политического потенциала моноголо-татар.

Образовавшийся, условно, в XIV веке великорусский этнос имел своим «месторазвитием» Волго-Окское междуречье – ландшафт лесной плюс ландшафт луговой. Исходным компонентом он имел потомков древних русичей, угро-финские племена и отчасти пришельцев монголов. Конец XIV – начало XVI в.в., согласно Гумилеву, фаза подъема в этногенезе великорусского этноса. О подъеме пассионарного напряжения говорят такие факты, как успешное противостояние Литве, объединение России вокруг Москвы и конец золотоордынского ига.

«В те века, когда начиналась история нашей страны и ее народов, человечество населяло землю неравномерно. Одни народы жили в горах, другие в степях или глухих лесах, третьи на берегах морей. И все создавали совершенно особые культуры, непохожие друг на друга, но связанные с теми ландшафтами, которые их кормили»[14,с.24-25]. И далее – «в VI – VIII в.в. славяне, народ сильный и энергичный, заняли Волынь (волыняне) и южные степи вплоть до Черного моря (тиверцы и угличи). Заняли славяне также, и бассейн Припяти, где поселились древляне, и южную Белоруссию, где осели дреговичи (стар. русск. «дрегва» - болото). Северную часть Белоруссии заняли западные славяне – венеды. И, кроме того, уже в VI – VIII веке два западнославянских племени – радимичи и вятичи – проникли до реки Сожа, притока Днепра, и до Оки, притока Волги, расселившись среди местных племен»[14,с.41].

Как видно из приведенного выше отрывка, Гумилев твердо стоит на позициях географического детерминизма, как принципа в построении теории этногенеза. Он обращает внимание на территорию (ландшафт), климат и почву, как объект обработки.

Например, говоря об отношении Киева к Византии в X веке, он отмечает: «в X веке изменились ландшафтно-климатические условия жизни народов Евразии, и в частности обитателей Северного Причерноморья. Наступила очередная вековая засуха, вследствие которой часть печенегов откочевала из Средней Азии в Низовья Днепра. Печенеги в поисках союзников вступили в контакт с Византией и стали ее союзниками, а враги печенегов и Византии мадьяры выступили союзниками славян и как могли, поддерживали их»[14,с.43]. Вновь мы видим у Гумилева на первом месте климат и его влияние на историю народов.

Таким образом, несмотря на теорию этногенеза, как фактор биологического детерминизма, Гумилев остается на твердых позициях детерминизма географического, как методологического принципа.

Гумилев, в вопросе образования Российского этноса, высоко оценивал евразийскую концепцию и, был ее продолжателем. Будучи лично знаком, с Петром Савицким и переписываясь с Георгием Вернадским. Евразийцы, разрабатывая теорию, положили в ее основание географический детерминизм как принцип, они нашли ей подтверждение в этническом, лингвистическом, философском аспектах. При этом, часто оперируя понятиями «национальный подъем, горение духа, порыв» и т. д. Гумилев дает свое объяснение этим понятиям, переводя их на научный язык своей теории этногенеза. Евразийцы не указывают причин появления этносов (помимо ландшафтных), они говорят об их развитии. Гумилев вводит понятия этногенеза, пассионарности, комплиментарности и т. д. евразийцы достаточно туманно объясняют сближение тех или иных наций и народностей, хотя приводят тому массу примеров. Гумилев перерабатывает их материал и дает научное объяснение, хотя нигде не ссылается на евразийцев, что объясняется довольно просто: «Что касается упреков мне, что я нигде не ссылаюсь в своих книгах на П. Савицкого или на ранних предшественников евразийцев – Монтескье, Бодена и др. представителей географической школы геософии, то я просто не мог этого сделать по понятным причинам - ведь существовала цензура»[17,с.15]….

Таким образом, завершая данную главу, необходимо сказать, что теория этногенеза Гумилева, о глубочайшей связи характера, обычаев и культуры народа с ландшафтами, о психологии народа с биосферой, делает его продолжателем идеи географического детерминизма как принципа в философии. Продолжателем идей как западноевропейской школы геософии в прошлом, так и идей русских геософов и в наше время.

Заключение.

В современном миропонимании существуют две разные взаимодействующие тенденции. В первом случае философы, занимаясь проблемами человечества, неизбежно «спускаются» к проблемам естествознания; во втором – естественники, обсуждая проблемы глобального характера, «поднимаются» до уровня проблем гуманитарных. Где-то посередине этих потоков и находится область геософского знания. Геософия фиксирует существование глубочайшей взаимосвязи – природы и человека. Влияние географических факторов и их роль в формировании человека постоянно меняются также как и восприятие, человеком окружающей его среды. Значит и взаимоотношения окружающей среды и человека, которые были вчера, совсем не будут походить на те, которые возникнут завтра. Примеры этого можно увидеть в мировидении геософии. Геософия поражает необычными представлениями и идеями. Поворачивая знания иной гранью, она учит нас видеть мир иначе.

Во-первых, становиться ясно, что таким сложноорганизованным системам, к которым относятся этносы, нельзя навязывать пути их развития. Скорее необходимо понять, как способствовать их собственным путям развития, как выводить системы на эти пути.

В общем, плане необходимо понять законы совместной жизни кормящего ландшафта и человечества.

Во-вторых, геософия показывает нам, как, каким образом и почему ландшафт выступает в качестве созидающего начала, конструктивного механизма эволюции, как из хаоса племен и народов может развиться новая более сложная организация. Через хаос осуществляется связь разных уровней организации. В определенные моменты неустойчивости малые возмущения могут разрастись в макроструктуры. Отсюда следует, что усилия, действия одного человека не бесплодны относительно общего движения социума. В особых состояниях неустойчивости действия одного человека могут влиять на общие процессы в социуме (роль пассионариев у Гумилева).

В-третьих, геософия открывает новые принципы суперпозиции, сборки сложного эволюционного целого из частей, что проявляется в процессах эволюции, этногенеза. Целое не равно сумме частей, оно качественно иное. Общих принципов организации понимание эволюционного целого имеет огромное значение для выработки правильных подходов к построению сложных социальных геополитических целостностей, к объединению стран, находящихся на разных стадиях развития, в мировое сообщество.

В-четвертых, геософия дает познания о том, как оперировать со сложными системами и как наиболее эффективно ими управлять. Главное – не сила, а правильная топологическая конфигурация, архитектура воздействия на сложную среду или систему. Резонансные воздействия на сложные системы очень эффективны, примером тому является геософия. Невероятно, что это свойство сложной организации было угадано еще тысячи лет назад родоначальником даосизма Лао-Цзы: слабое побеждает сильное, мягкое побеждает твердое, тихое побеждает громкое и т.п.

В-пятых, геософия раскрывает закономерности и условия протекания быстрых, лавинообразных процессов и процессов нелинейного роста; т.е. геософия рассматривает среду как носитель будущих форм организации. В довольно простых моделях возникает идея фундаментальной общности: сплошная среда потенциально содержит в себе разные виды локализации процессов. Среда является неким единым началом, которое выступает как носитель различных форм будущей организации. Внутренний механизм формирования структур и эволюции сложных структур составляет игра двух противоположных начал. Одно из начал – рассеивающий фактор самой различной природы, другое – активная среда, создающая неоднородности в сплошной среде. Поэтому сверхсложная, бесконечномерная, хаотическая на уровне элементов, среда, может описываться, как и любая открытая нелинейная среда, небольшим числом фундаментальных идей и образов, определяющих общие тенденции развертывания процессов в ней. Отсюда возникает представление о структурах – аттракторах эволюции. Если система попадает в поле притяжения определенного аттрактора, то она неизбежно эволюционирует к этому относительно устойчивому состоянию. С определенного класса начальных возмущений системы имеет место выход на эту структуру. Парадоксально, но будущее состояние системы как бы притягивает, изменяет наличное ее состояние. Будущее «временит» настоящее. В терминах геософии это звучит как «географическое задание» того или иного этноса. В одной и той же среде без изменения ее параметров могут возникать разные структуры, выступающие в качестве аттракторов, разные пути эволюции. Более того, рассматривая разные стадии развития процессов в открытой нелинейной среде, можно ожидать качественное изменение картины процессов, в том числе усложнение и деградацию организации среды. Нелинейность порождает своего рода квантовый эффект – дискретность путей эволюции нелинейных систем. То есть на данной среде возможен лишь определенный спектр путей эволюции. Если же среда становиться другой, то это приводит к качественному изменению картины процессов ее эволюции.

Геософия, основываясь на принципах синергетики, устанавливает мостики между живой и неживой природой, между целеподобностью поведения природных систем и разумностью человека. В неживом ведется поиск живого, его аналогов, чего-то подобного интуиции и т.п. в живом же – поиск неживого, того, что общее ему с неживым, что уже реформированного в неживом, в законах Вселенной.

Кроме того, исследование эволюционных процессов в мире с точки зрения инвариантно-групповых свойств дает основания предложить модель мира как иерархию различных темпомиров, зависимых, проникающих друг в друга или же независимых, параллельных. Тогда сверхразум предстает как некая стадия развития процессов в мире. Это будущее для нашего темпомира, но, вполне вероятно, существующее сегодня в другом, продвинутом к моменту обострения темпомире, с которым мы не можем наладить связь.

Последний тезис, как считает Банных, является основополагающим для синергетики. Пригожин, автор и создатель синергетики, ставит перед собой задачу не столько дать новое объяснение старой картине мира, сколько построить новую.

В этом плане первую картину мира создал И. Ньютон, открывший законы гравитации. Его модель мира – «часы». Если проводить параллели, то на этом основаны теории европейской школы геософии: Ж. Бодена, Ш. Монтескье, и русской – Л.И. Мечникова.

Далее был Эйнштейн, создавший новую картину мира – теорию относительности, являющуюся основой науки XX века. Эту картину мира, безусловно, отразили евразийцы. Они поставили под сомнение историю России – может быть Киевская Русь, а может быть империя Чингисхана, факты одни, а способов интерпретации множество… эту позицию отразил Ницше словами: «Бог умер». Все в мире науки относительно.

Третьим, кто пытался построить новую картину мира (темпомира) является Пригожин и его синергетика. Этой позиции соответствует теория пассионарности и этногенеза Л.Н. Гумилева.

Таким образом, прослеживается эволюция и связь людей, казалось бы, из разных областей знания. Но всех их объединяет одно – исследование и поиск путей человечества, поиск его места на Земле и во Вселенной.

Рассматривая географический детерминизм, как методологический принцип в контексте традиционных методологий философского познания мы обобщаем основные положения:

1.Принцип географического детерминизма – есть основа научных теорий Мечникова, Савицкого, Вернадского, Гумилева как методология философско-исторического раскрытия общественного развития.

2.Принцип геософии, как синтеза географии и философии, определяет смысловой и системный характер раскрытия общественных процессов в теориях сторонников географической школы геософии: в онтологии – принцип всеединства (Соловьев) человечества на Земле; в гносеологии – теория этногенеза и пассионарности Гумилева, и осознание своего единства с «месторазвитием» Савицкого и Вернадского; в историософии и социальной философии – учение о социальном прогрессе Мечникова, понятие России как особого географического мира евразийцев (их геософия всеединства), теория этногенеза Гумилева. Особое значение геософия приобретает в социологии.

3. Географический детерминизм – как основополагающий принцип геософии, вписанный в религиозно-философский контекст российской мысли, является средством преодоления парадигмальных устоев классического рационализма европейской культуры. Универсальность географического детерминизма на русской почве фактически снимает противопоставление субъекта и объекта, полагая в качестве их высшего единства слияние в единое целое, в «географический индивидуум», в котором моменты антиномической множественности есть конструктивное начало.

4.В геософии происходит переход от первичных, весьма абстрактных, недостаточно внутри себя расчлененных и развитых представлений о целостном мире к их дифференциации и конкретизации. Складываются различные образы этого мира. В историческом аспекте одни из них могут быть представлены в качестве отдельных его слагаемых (целостность мира в географическом измерении, экономическом, духовно-культурном и пр.), другие же имеют скорее исторически преходящее значение и выступают в качестве ступеней его формирования, прорастая в наш мир, во многом еще традиционный, по многим параметрам расколотый, постепенно замещая и вытесняя его.

5.Каждая конкретная концепция в системе географического детерминизма, как методологического принципа, есть завершенная целостность, дающая единство методологических, смысловых и культурно-исторических оснований, общих для всего течения геософии.

В настоящее время, в науке возникла и развивается традиция соотносить становление целостного мира с наличием общемировых, глобальных проблем, оказывающих влияние на всю мировую общественную жизнь. По-видимому, возникновение таких проблем модно рассматривать как точку отсчета на шкале становления целостного мира и как предпосылку формирования других (вторичных и т.д.) его обликов, типов, форм. Иначе говоря, глобальные проблемы как бы стягивают наш противоречивый и очень многообразный мир в целостность.

Все это способствует формированию всепланетного сознания, в центре которого обостренное мироощущение и понимание того, что разделенный всевозможными границами экономическими, политическими, идеологическими, национальными перегородками противоречий мир, тем не менее, в самом своем фундаменте имеет некую общность, связующее единство, которое и придает ему целостность.

Изучение формирования сложных живых систем позволяет сделать вывод о том, что стабильность и жизнеспособность подобных систем зависит во многом от внутренней дифференцированности (разделение функций) составляющих их элементов, своеобразия и богатства заключенного в них потенциала жизнеобеспечения. Чем выше уровень дифференцированности и чем богаче уникальное содержание элементов системы, чем мощнее их потенциал жизнеобеспечения, тем больше и потенциал системы в целом, возможности ее эволюции и совершенствования.

Из вышесказанного следует, что социально неоднородный, ассиметричный, противоречивый мир – нормальный жизнеспособный мир. Минувшие тысячелетия, на протяжении которых возникали и исчезали в небытие страны, государства, народы, цивилизации, не предыстория человечества, а самая подлинная история. Внутренняя разнородность нынешнего мира (формационная, цивилизационная, культурная, этническая), обретающего признаки целостной системы – это не проклятие на голову современного человека, а великое сокровище, которое просто надо уметь использовать. При условии налаживания адекватных связей между элементами этой системы, между цивилизациями, культурами, этносами ее внутренняя разнородность будет выступать как конструктивный фактор.

Эмпирия нашего мира свидетельствует о четко выраженной тенденции к его интеграции, необходимости единения человечества перед лицом обрушившихся на него глобальных проблем. Но единый мир, о котором так мечтали пророки, мудрецы и святые, становление, которого идет у нас на глазах, - это совсем не монолит. Именно многообразие составляющих данный мир цивилизаций и культур обеспечивает соединение воедино составляющих мир элементов, придает ему устойчивость, делает его внутренне единым, целым, человеческим миром.

Библиография.

1. Аристотель «Политика» М., 1967г.

2. Банных С.Г. «Географический детерминизм: от Л. Мечникова до Л. Гумилева» (исторические очерки) г. Екатеринбург, 1997 г.

3. Бердяев Н.А. «Русская идея» М., 1994 г.

4. Бердяев Н.А. «О русской философии» С., 1991 г.

5. Бэкр К.М. «Автобиография» М., 1950 г.

6. Бэкр К.М. «Переписка» Л., 1970 г.

7. Вернадский Г.В.«О движении русского племени на Восток» (науч.-истор. журнал т.1.)

8. Вернадский Г.В. «Россия как особый географический мир» Прага, 1937 г.

9. Вернадский Г.В. «Начертание русской истории» Прага, 1927 г.

10. Вернадский Г.В. «Биосфера» в двух томах. М., 1960 г.

11. Вернадский В.И. «Философские мысли натуралиста» М., 1988 г.

12. Вергазова Е.Г. «Философские взгляды С.М. Соловьева» СПб., 1993 г.

13. Гердер И.Г. «Избранные произведения» М., 1955 г, в двух томах.

14. Гумилев Л.Н. «Хунны» М., 1960 г.

15. Гумилев Л.Н. «Истоки ритма климатических колебаний в истории народов степной зоны Евразии» (История СССР, 1967 г., № 1)

16. Гумилев Л.Н. «Изменение климата и миграция кочевников» (природа, 1962 г., № 4)

17. Гумилев Л.Н. «Древние тюрки» М., 1960 г.

18. Гумилев Л.Н. «Этногенез и биосфера Земли» М., 1993 г.

19. Гумилев Л.Н. «Заметки последнего евразийца» (Новый мир, 1991 г., № 1)

20. Гумилев Л.Н. «Открытие Хазарии» СПб-М., 2002 г.

21. Гумилев Л.Н. «От Руси к России» М., 2002 г.

22. Гумилев Л.Н. «Древняя Русь и Великая Степь» М., 2000 г.

23. Гумилев Л.Н. «Этногенез: история природы и история человека» М., 2002 г.

24. Гумилев Л.Н. «Интервью с Л.Гумилевым: Если Россия будет спасена, то только через евразийство» (Начало, М., 1992 г., № 4)

25. Гумилев Л.Н. «Тысячелетие вокруг Каспия» М., 2000 г.

26. Гумилев Л.Н. «Поиски вымышленного царства» М., 1970 г.

27. Гумилев Л.Н. «География этноса в исторический период» Л., 1990 г.

28. Гумилев Л.Н. «Истоки ритма кочевой культуры Срединной Азии» (Народы Азии и Африки, 1966 г., № 4)

29. Ключевский В.О. «Сочинения» М., 1956 г., в девяти томах.

30. Мамонова М.А. «Запад и Восток: традиции и новации рациональности мышления» М., 1991 г.

31. Мечников Л.И. «Цивилизации и великие исторические реки» г. Харьков, 1899 г.

32. Монтескье Ш. «О духе законов» СПб, 1968 г.

33. Нусхаев А.Л. «Россия – Русь. Россия – Евразия духа: национальная идеология» Элиста, 1997 г.

34. Плеханов Г.В. «Собрание сочинений» М.-Л., 1935 г.

35. повесть временных лет преподобного Нестора. М., 1986 г.

36. Пригожин И., Стенгерс И. «Порядок из хаоса» М. 1986 г.

37. Савицкий П.Н. «Миграции культуры. Исход к востоку» г. София, 1921 г.

38. Соловьев С.М. «История России с древнейших времен» М., 1965 г.

39. Сухов Н.Г. «Карл Риттер и географическая наука в России» Л., 1990 г.

40. Трубецкой Н.С. «Наследие Чингисхана. Взгляд на историю не с Запада, а с Востока» Прага, 1937 г.

41. Хоружий С.С. «Полюса Евразийства» (новый мир, 1991 г., № 1)

42. Эльзон Д.Н. «Н.С. Гумилев. Библиография. Посвящается Л.Н. Гумилеву» М., 1998 г.

43. Яцунский В.К. «Историческая география» М., 1995 г.