Философия как любовь к мудрости
Философия внутренне связана с неспециализированным, обыденным знанием. Проявляется эта связь, прежде всего, в языке философии. Он богат словами, фиксирующими жизненный опыт индивидов; их назначение – обеспечивать повседневную практику людей, непосредственные контакты с окружающей действительностью, в том числе с социумом. Анализ языка философии в его сопоставлении с обыденным языком показывает, что «язык философии в целом ближе к живому естественному языку, чем язык специальных наук… Философские категории формируются в развитии культуры и воплощаются в структурах обыденного языка. Философия эксплицирует, систематизирует, углубляет смысл своих понятий, но не устраняет их общий, обыденный смысл»[1]
.
Содержание философского знания включает в себя установку здравого смысла с его ориентацией на познание ближайших причин явлений, их познание и использование в повседневной практике.
Именно в обыденном знании, в его глубинах происходит кристаллизация того драгоценного феномена соборной человеческой жизни, проявляющегося не столько уж редко, который называется «мудрость». Специализированному знанию о природе этот феномен не свойственен: говоря «знающий специалист», мы никогда не скажем «мудрый человек». Если к тем или иным ученым все же применяют данное понятие, то оно касается не предмета их изучения и результатов его познания, но их общего отношения к жизни. В.И. Вернадский говорил: «Можно быть философом, и хорошим философом, без всякой ученой подготовки, надо только глубоко и самостоятельно размышлять обо всем окружающем, сознательно жить в своих собственных рамках. В истории философии мы видим постоянно людей, образно говоря, «от сохи», которые без всякой другой подготовки оказываются философами. В самом деле, в размышлении над своим Я, в углублении в себя – даже вне событий внешнего [для] личности мира – человек может совершать глубочайшую философскую работу, подходить к огромным философским достижениям»[2]
. Философские размышления, свойственные индивидам, не являющимся профессионалами-философами, и формируют то, что принято называть мудростью. С другой стороны, специалисты-философы, размышляя над проблемами своей области знания, способны достигать такого уровня отношения к бытию, который соотносится с понятием «мудрость».
О содержании понятия «мудрость» в «Словаре русского языка» С.И. Ожегова говорится: «Мудрость… Глубокий ум, опирающийся на жизненный опыт». В «Толковом словаре живого великорусского языка» Вл. Даля поясняется: Мудрость – это «соединение истины и блага, высшая правда, слияние любви и истины, высшего состояния умственного и нравственного совершенства».
«Философия» (от греч.phileo – люблю и sophia – мудрость) – буквально означает «любовь к мудрости». Слово «философ» впервые употребил греческий математик и мыслитель Пифагор (ок.580-500 годы до н.э.) по отношению к людям, стремящимся к высокой мудрости и правильному образу жизни. Истолкование же и закрепление в европейской культуре термина «философия» связано с именем Платона.
В отличие от мифологического и религиозного миросозерцания философская мысль представляла собой принципиально иной тип миропонимания, прочным фундаментом для которого стали позиции разума, интеллекта. Реальные наблюдения, логический анализ, обобщения, выводы, доказательства начали вытеснять фантастический вымысел, сюжеты, образы и самый дух мифологического мышления, предоставляя их сфере художественного творчества. С другой стороны, бытующие в народе мифы, подвергаются пересмотру с позиции разума, им придается новое смысловое, рациональное истолкование. Само понятие мудрости несло в себе возвышенный, не будничный смысл: мудрость противопоставлялась более обыденным разумению и рассудительности как стремление к совершенно особому интеллектуальному постижению мира, основанному на бескорыстном служении истине. Развитие философской мысли означало, таким образом, не только прогрессирующее отмежевание от мифологии, но и разрыв узких рамок обыденного сознания, преодоление его ограниченности.
Итак, любовь к истине и мудрости, впитывающая в себя наиболее ценные, насыщенные смыслом достижения духовной культуры, постепенно становится самостоятельной духовной областью и высшей ценностью. Рождение философии было одной из составных частей великого культурного переворота в Древней Греции VIII-V веков до н.э., в контексте которого возникла наука (прежде всего греческая математика VI-IV в. до н.э.). Слово «философия» было синонимом зарождающейся теоретической мысли. Философское мышление воплотило в себе интеллектуальное стремление не просто накопить массу сведений, а понять мир как целостный и единый в своей основе. Мудрость обязательно предполагала особого рода знание – знание «единого во всем», отличное от знания отдельных вещей. Ценившие именно такое знание древнегреческие философы полагали, что разум «управляет всем при помощи всего» (Гераклит)[3]
.
Кроме познания мира, «любовь к мудрости» предполагала также раздумья о природе человека, его судьбе, о разумном устройстве и целях человеческой жизни. Ценность мудрости усматривалась и в том, что она позволяет выносить прекрасные решения, указывает правильный путь, служит руководством человеческого поведения и образа жизни. Мудрость была призвана уравновесить сложные взаимоотношения человека с миром, привести в согласие знания и действия. Важность этого жизненно-практического аспекта мудрости глубоко понимали крупнейшие мыслители более позднего времени.
Почему люди не обладают абсолютной мудростью? Очевидно, потому, что они не имеют и никогда не смогут иметь абсолютного знания. Утверждение «люди наконец обретут полное знание» неверно, ибо такое «всеведение» означало бы прекращение познания, а следовательно, и жизни. Каждое новое поколение добывает новые знания, открывает новые законы развития природы, общества, мышления, углубляет свои представления о мире, истории, человеке.
В этом смысле мы говорим, что люди никогда не обретут всеобъемлющей мудрости. Однако возможен и такой вопрос: а не накапливают ли люди со временем больше заблуждений, чем истин? Да, вместе с истинами в процессе познания множатся не только истины, но и заблуждения. Однако теоретические выводы и положения проверяются практикой. Если бы наши естественно-научные представления были неверны, то не летали бы самолеты, не поднимались бы ввысь ракеты, не появлялись бы новые разновидности сельскохозяйственных культур, не добывались бы новые источники знаний. То же самое относится и к философскому знанию. Нельзя сказать, что современные философы по своим умственным способностям выше древнегреческого философа Платона. Но можно полагать, что от века к веку наш духовный опыт обогащается, и наше мировоззрение становится глубже и разностороннее.
В сказанных когда-то Сократом словах «я знаю, что я ничего не зною» подразумевается готовность открывать новые горизонты уже добытых истин, а вовсе не имеется в виду абсолютное невежество. Сократ подчеркивал, что все время обогащаются наши знания, усложняется картина мира, которую мы себе рисуем. Но одновременно возникают новые вопросы, они-то и порождают эффект незнания. Видь в философии любое утверждение может быть подвергнуто критике. Добывание истины нередко начинается как бы с нуля.
С точки зрения Платона, первая особенность философской мудрости состоит в том, что она допускает критическое обсуждение. Этот критерий сразу же отвергает почти все те разновидности мудрости, которые обычно выделяют. Не государственный деятель, ни ремесленник, ни поэт не могут объяснить, почему они занимаются тем, чем занимаются. Ни один из них не в состоянии сформулировать ясною, четкую систему идей и принципов, которая могла бы стать предметом обсуждения.
Иногда обыкновенный человек поступает мудро или правильно. Означает ли это, что он обладает философской мудростью? Платон отвечал: вовсе не обязательно. Рядовой человек, поступая по-житейски мудро, не всегда может обосновать, почему он поступил именно так. А тем более ему трудно выдержать критическое обсуждение своих действий.
Между тем философ способен объяснить и отстоять свое поведение.
Вторая особенность философской мудрости заключаемся в том, что философия, согласно Платону, пользуется специфическим методом познания действительности, который он называл диалектом. Точная природа платоновской диалектики не ясна, но одно важное ее положение очевидно: «философия развивается посредством критики выдвигаемых мнений». Даже математика, которую древние мыслители ценили чрезвычайно высоко, оказывается у них объектом философской критики. По Платону, математика основывается на не выраженных явно допущениях. Задача же философа состоит в том, чтобы вскрыть и критически исследовать любые основания. Философу трудно укрепиться в какой-нибудь мысли, считая ее абсолютно точной, безупречной[4]
.
Таким образом, возникновение философии означало появление особой духовной установки – поиска гармонии знаний о мире с жизненным опытом людей, с их верованиями, идеалами, надеждами. В древнегреческой философии было схвачено и передано последующим векам ценное прозрение того, что познание само по себе недостаточно, неполноценно, что оно – лишь одна из функций культуры, приобретающая смысл только в сочетании с ценностями человеческой жизни. Гениальной догадкой возникшей у самих истоков философской мысли, было и понимание того, что мудрость – это не что-то готовое, что можно открыть, выучить, затвердить и использовать. Это стремление, поиск, требующий напряжения ума и всех духовных сил человека, это путь, который каждый человек, даже приобщаясь к мудрости великих, и к мудрости прошлых веков и наших дней, все же должен пройти и сам.
Сущность человека как основа философских проблем
Главная проблема философии – постижение человека. Такая точка зрения стала утверждаться в XX столетии. Многие приходят к убеждению, что философа должно интересовать человеческое существование во всем богатстве его проявлений. Надо размышлять о счастье и горе человека, о его жизни и смерти, величии и ничтожности. «Основной, изначальной проблемой является проблема человека, - писал Бердяев, - проблема человеческого познания, человеческой свободы, человеческого творчества».
Бердяев считал началом мира, первоосновой всего не дух, не атомы, не Волю, не иллюзию. И даже не Бога, а свободу. Для философа именно свобода есть первичная реальность. Таково еще одно мнение о том, что же составляет основной вопрос философии и каким может быть его решение. Бердяев как философ очень последователен. Для него свобода – это сущность мира и сущность человека. Поэтому, вопрошая о человеке, мы постигаем мир. Причем более точно, чем тогда, когда, вопрошая о мире, постигаем человека[5]
.
Мыслители разных времен с самого начала четко заявляют о своем приоритете в философии. Одни разгадывают секреты природы, полагая, что таким образом постигнут тайны мироздания (натурфилософия). Другие мучительно пытаются определить природу знания (теория познания). Третьи изучают теорию общества, они, как правило, занимаются социальной философией.
Но о чет бы они не размышляли, они не могут устранить проблему человека. Например, они говорят о природе знания. Но кто познает? – человек. Рассуждают о культуре или обществе, - так ведь это творения человеческих рук и разума. Толкуют о природе. Но человек – ее частица. И как бы то ни было, любой философский вопрос имеет своим первоисточником проблему человека.
Выходит, антропоцентрическая установка – одна из главных в философии. Антропоцентризм - философский мировоззренческий принцип, содержанием которого является понимание мира в связи с включенностью в него человека как сознательно-деятельностного фактора[6]
. Содержание принципа антропоцентризма исторически менялось, исходя из понимания сущности человека в рамках гуманитарных представлений различных философских школ и учений, а также в связи с различным уровнем развития конкретно-научных знаний о человеке, результатами его самопознания и самосознания.
Многие проблемы антропоцентризма были поставлены уже в философии Древнего общества, найдя свое логическое обоснование в сочинениях древнегреческих философов. Уже тогда Протагором (V в. до н.э.) было провозглашено положение, сохранившее свое значение и до наших дней, о том, что «человек есть мера всех вещей». Он было уточнено Сократом (V в. до н.э.) в плане того, что только «человек мыслящий есть мера всех вещей». Большое значение в развитии антропоцентризма имели естественно-материалистическое учение Демокрита (V-IV вв. до н.э.) о человеке как микрокосме, определение Аристотелем (IV в. до н.э.) человека как самой глубокой сущности бытия и др. В рамках философии Древнего общества антропоцентризм имел в основном онтологическое содержание, рассматривая человека как необходимую составную часть необъятного Космоса, как его высшее состояние. Но уже тогда были заложены установки в истолковании мира в связи с его соизмеримостью с человеком.
Особое значение в развитии антропоцентризма имела эпоха Возрождения, когда были преодолены религиозные представления о дематериализованном человеке, и новые взгляды о его сущности и предназначении формировались на осмысленно-гуманистической основе. Это стало возможным в процессе дальнейшей индивидуализации человека, выделения им самим себя не только из остального мира, но и из общества себе подобных, использования диалога и общения как средства самопознания и самоутверждения. Произошло как бы возвращение к античному человеку, но в индивидуальном, личностном его понимании. Эпоха Возрождения заложила основы современного понимания антропоцентризма, которые затем разрабатывались и дополнялись в различных аспектах.
В период Нового времени осознание человеком себя в окружающем мире осуществлялось на основе научно-гуманистического подхода и свое дальнейшее развитие антропоцентризм получает, прежде всего, в сфере гносеологии и психологии. Новоевропейский рационализм разделил мир на познающего его свободного и активного субъекта и все остальное, что противостоит субъекту. В этот период путем абсолютизации активной роли человека утверждается представление о его возможности безграничного господства в мире, что в эпоху индустриальной цивилизации имело негативные практические последствия, определившие к XX в. возникновение экологического и других форм социального кризиса.
С возникновением марксистской философии в середине XIX в. принцип антропоцентризма впервые получает свое социологическое обоснование. Маркс и Энгельс показали, что человек не есть абстрактная сущность. Он является, с одной стороны, закономерным результатом эволюции природы, а с другой, как личность обладает субъективностью, сознательно-деятельностным свойством, активно воздействует на окружающий мир и изменяет его в соответствии со своими взглядами. При этом определяющую роль в человеке играют его социальные личностные качества. Тезис Маркса о том, что философия должна не только отражать мир, но и преобразовывать его, распространяется на всю сферу общественного сознания и деятельностно-творческую сущность человека.
В настоящее время антропоцентризм получил свое дальнейшее развитие как в связи с новыми открытиями в области естественных и технических наук, так и с позиции современных философско-социалогических подходов.
Итак, философское знание всегда тесно связано с человеком, с теми вопросами, которые им порождаются. В этом – одно из отличий философии от естественных наук. Наука формирует так называемую «картину мира», философия же есть теоретически выраженное мировоззрение, в котором «картина мира» является лишь моментам. Для «картины мира» характерен объектный подход. Он является холодной сводкой данных о мире, взятом сам по себе, без человека как человека. В нем нет места свободе, спонтанности, творчеству. Они – в слепом пятне современной науки. Философия же как стержень мировоззрения выражает отношение человека к миру. Это не просто знание, но знание, облаченное в ценностные формы. Они исследуют не мир как таковой, а смысл бытия человека в мире. Человек для нее не просто вещь среди вещей, но субъект, способный к изменению мира и самого себя. Рассматривая научное знание как момент отношения человека к миру, она позволяет взять его в более широком контексте, выйти за пределы внутринаучной рефлексии, более того, рассмотреть уникальные особенность, которые присущи только человеку и некому более[7]
.
Крайне трудно вычленить в комплексе философского знания те сюжеты, которые относятся именно к человеку. Этот спектр оказывается практически неисчерпаемым. Какую бы проблему мы ни взяли, она, в конечном счете, неизбежно приводит нас к теме человека. Можно, конечно, собрать воедино все высказывания философов о человеке, но тут возникает понятная трудность: как это сделать? Можно рассуждать о том, чего больше в человеке – жадности или щедрости, эгоизма или альтруизма, ума или неразумия. Однако желание ограничить сферу философского осмысления человека только проблемой специфически человеческого наталкивается на другие трудности. В этом случае человек не ухватывается в его целостности. Можно рассуждать о телесности, духовности, разумности человека. Но все это будут отдельные, разрозненные темы, которые сложить не так-то легко.
Сократ дал детальный и скрупулезный анализ индивидуальных человеческих качеств. Таковыми он считал стремление к благу, справедливость, умеренность, добродетель. Философ пытался выявить их природу и определить их, но не отважился дать полное определение самого человека, т.е. выразить сущность человека. Можно сколько угодно перечислить его качества, но вряд ли при этом окажется ясным «специфически человеческое» обозначение самого необычного существа на Земле[8]
.
Итак, при определении «специфически человеческого» философы пользуются двумя понятиями – «человеческая природа» и «сущность человека». Уже в античности стало складываться убеждение, что это разные понятия. Человеческая природа – это совокупность разных человеческих свойств, а сущность человека – определяющее, основное его качество. Чаще всего говорят о том, что природа человека – биологическая, а сущность – социалная.
Когда говорят о человеческой природе, то предполагают, что человек такое же живое существо, как все другие живые существа – он ощущает боль, ест, спит, переживает страх, в нем действует инстинкт самосохранения. Но у человека все эти природные отправления формируются обществом, опосредованы обществом. Человек не рвет на куски сырое, еще трепетное тело животного. Он соблюдает принятые в культуре способы поглощения пищи. Он хранит традиции, следует общезначимым правилам. Кроме того, общество может «исправить» биологическую природу: хилому помочь стать сильным, слепому – зрячим. Общество способно и ухудшить биологическую природу человека. Например, при задатках какого-то человека стать рослым и сильным он окажется рахитичным и тщедушным, если не будет иметь необходимых социальных условий для своего развития. Аристотель (384-322 до н.э.), размышляя о сущности и назначении человека, писал: «Что человек есть существо общественное в большей степени, нежели пчелы и всякого рода стадные животные, ясно из следующего: природа, согласно нашему утверждению, ничего не делает напрасно; между тем один только человек из всех живых существ одарен речью. Голос выражает печаль и радость, поэтому он свойствен и остальным живым существам (поскольку их природные свойства развиты до такой степени, чтобы ощущать радость и печаль и передавать эти ощущения друг другу). Но речь способна выражать и то, что полезно и что вредно, равно как и то, что справедливо и что несправедливо. Это свойство людей отличает их от остальных живых существ: только человек способен к восприятию таких понятий, как добро и зло, справедливость и несправедливость и т.п.»[9]
.
Представляется, что человек не заключает в себе никакой тайны. Каждый из нас уверенно выделяет человека из остального мира. Его отличие от всех других существ считается совершенно очевидным. Но, как говорил испанский философ Х. Ортега-и-Гассет, философия оправдана тем, что выходит за пределы очевидности. Выходит она за эти пределы и в исследовании человека. И в этом своем мнении испанский мыслитель не одинок. Еще И.Кант пришел в свое время к выводу, что в философии существует всего три вопроса, на которые она призвана ответить: что я могу знать? На что я могу надеяться? Что я должен делать? И покрываются все три вопроса, как он писал незадолго до смерти в своей «Логике», одним вопросом: что такое человек?[10]
Фактически любая сфера деятельность человека есть источник проблем философии, в то время как естествознание ограничено познанием неживой и живой природы и природного в человеческом существе. Эти проблемы не случайны, а необходимы, причем не в меньшей мере, чем проблемы физики, политэкономии или медицины. Философские проблемы возникали в прошлом, рождаются они и сейчас, особенно в социальной сфере. Переход человечества на качественно новый виток развития в социальном, духовном, культурном отношениях – на сегодняшний день лишь реальная возможность выхода его из глобального кризиса, но далеко еще не реализованное состояние. Трудность и опасность в осуществлении этой задачи проистекают в основном от самого человека: невысокого уровня ее осознания, непонимания обществом причин и механизмов функционирования природных, антропологических и социальных явлений в их взаимодействии как специфически особых элементов единого мирового бытия. Человечество должно овладеть в полном объеме достижениями духовной культуры, наукой разумного управления и регулирования мировыми процессами. Эта задача не может быть решена вне современного философского знания о мире.
Специфика философского знания
Научное знание безразлично к смыслам, целям, ценностям и интересам человека. Напротив, философское знание – это и есть знание о месте и роли человека в мире. Такое з
Английский философ Б.Рассел определил место философии в духовной жизни человека как «ничейную землю» между наукой и религией – двумя основными формами освоения им мира. Подобно науке, философия полагается на разум, но в то же время философские проблемы таковы, что однозначного ответа на них получить невозможно. Иначе говоря, вопросы философии, вопросы мировоззрения нельзя разрешить исчерпывающе, раз и навсегда именно потому, что с каждым шагом истории, прежде всего с каждым новым, более высоким уровнем общественных отношений, в общественном мире человека складываются иные ситуации, созревают иные противоречия. И чтобы понять, осмыслить, оценить их, требуется напряженная и безостановочная работа философской мысли, которая находится в несколько иной плоскости, нежели мысль ученого. Если теория (в самом широком смысле, включающем и античную и собственно научную формы) движется внутри эпистемы, снимая вопрос о началах бытия и мысли как запрещенный, чисто метафизический вопрос, или как строго конвенциальную проблему, то философия начинается там, где самодовольство дедукции или логики определения, или схематизм «эманации» кончаются, где насущно внимание именно к запрещенным вопросам, вне которых и дедукция, и логика определения, и лествица эманации неосновательны, взяты «на веру». В философской мысли возможность, предположительность полностью перемещается в сферу определений самого бытия, навсегда покидая сферу мастерства, домен субъективной мысли. Философская мысль существует (впервые становится) в предположениях вечного, бесконечного, только возможного, изначального бытия[11]
.
Философские вопросы – это есть вопросы не об объектах, природных или созданных людьми, а об отношении к ним человека. Не мир сам по себе, а мир как обитель человеческой жизни – вот исходная точка зрения философского сознания. Что я могу знать? Что должен знать? На что могу надеяться? – именно в этих вопросах заключены, по Канту, высшие и вечные интересы человеческого разума. Это вопросы о судьбе, предназначении человечества, о высших идеалах и ценностях человека: во имя чего и как жить, как сделать жизнь действительно мудрой и счастливой и как с достоинством завершить ее? Они не могут быть решены окончательно, так как каждая эпоха такие вопросы пред человеком ставит заново.
Не философы придумывают эти вопросы. Их «придумывает» жизнь. Философы – в меру своих сил и способностей – ищут ответы на них. Сам характер философских проблем, однако, таков, что простое, однозначное, окончательное их разрешение невозможно. Философские решения всегда гипотетичны. Но каждый шаг человеческой истории, каждый новый рубеж обретенного социального опыта, каждая заметная веха в истории науки открывает перед философским разумам неведомые ранее грани действительности, дают возможность найти все более и более весомые аргументы в философских спорах, в отстаивании своих жизненных позиций и убеждений. Философии, как и философских споров, нет только там, где нет политики, - т.е. общество, в котором правят тираны, не допускающие социальных и культурных изменений. Там, где нет политики, философы могут быть лишь жрецами, обслуживающими государственную религию. В свободных обществах всегда будет потребность в их деятельности, ибо эти общества никогда не перестанут изменяться, а значит, всегда нужно будет заменять устаревшую лексику новой[12]
.
Философские вопросы – это прежде всего мировоззренческие вопросы, ответ на которые цивилизованный, культурный человек ищет не в преданиях предков (миф), не в вере в авторитет (религия), а в доводах и умозаключениях разума. И даже когда философ критикует разум, делает это он с помощью разума! Всякая философия (иррационалистическая в том числе) есть рациональное построение человеческого духа, так как иначе философские вопросы не могли бы стать предметом споров и критики.
Философское знание всегда хранит свою память о себе, свою историю, свои традиции. В тоже время по природе, по сущности своей оно антидогматично. Дух философии – критика: критика наличного знания, суд над ним. Такой суд есть – опосредованно – и критика бытия, т.е. существующего строя и образа жизни, ибо именно они породили «свое» сознание. Высшие проявления философского гения – это те высшие отметки, которые достигнуты культурным, мировым развитием[13]
.
Философия глубоко, органично связана с историческим временим (философия есть «эпоха, схваченная в мысли», как говорил Гегель). Но и на свою современность философ глядит глазами вечности. Философское освоение действительности – это освоение ее глобальных, а теперь уже и в космических масштабах философское знание есть знание о всеобщем.
Но возможно ли такое знание? И возможно ли оно не как догадка, а как знание объективное, т.е. необходимое и достоверное, поддающееся проверке, апробации на свою истинность? Такой вопрос всерьез беспокоил, волновал самих философов не только в силу своей теоретической значимость, но и потому, что его положительное разрешение должно было оправдать философию в глазах общества: убедить людей в доверии к философским учениям, бравшим на себя очень большую роль и ответственность быть учителем и наставником человечества.
Смысл проблемы заключался в следующем: все наше знание – из опыта. Но сам по себе опыт может свидетельствовать только о единичном и случайном. Эмпирики заранее обрекали себя на неудачу, тщетно пытаясь получить суждения и умозаключения всеобщего на пути простого количественного прибавления и расширения фиксированных в опыте, подтвержденных фактов, т.е. на пути логической индукции. Тщетно потому, что опыт всегда ограничен и конечен, а основанная на нем индукция неполна. Эти неудачи являлись одним из источников агностицизма (гносеологического пессимизма) – выводе о невозможности познать внутреннюю суть вещей, которая решительно отделялась при таком ее понимании от своей внешней стороны – явлений.
Мистики и иррационалисты путь к всеобщему видели в признании сверхопытного и сверхфизического знания, в конечном счете – в мистическом экстазе или откровении.
Основоположник классической немецкой философии Кант попытался избежать обеих крайностей. Он предложил в «Критике чистого разума» (1781) свой оригинальный путь решения проблемы: резко отделил содержание знаний от его формы, содержание познанного он выводил из опыта, но это содержание – так считал философ – только тогда может быть признано всеобщим и достоверным, когда оно обретает для себя доопытную (априорную) форму, без которой невозможен сам мысленно организованный опыт[14]
.
Решение, предложенное Кантом, - идеалистическое. Современная наука и практика не подтверждают кантовского предложения о доопытном происхождении чувственных и мыслительных форм. Но в таких предположениях и догадках есть глубокое рациональное зерно. Оно состоит в том, что опыт, к которому как к источнику и критерию знания обращалась за поиском оснований всеобщего прежняя философия, должен значительно расширить свои границы: это уже не только опыт индивида, а всечеловеческий опыт истории.
Человеческая история (история мысли, история духа в особенности) есть самый высший, самый развитый и самый сложный уровень реальности. Мир человека – самый богатый диалектикой. Для философии же, как говорил еще древний философ Протагор (VI век до н.э.), человек всегда был «мерой всех вещей». Познавая этот мир, т.е. глубинные процессы, происходящие в человеческой истории, осмысливая радикальные перевороты в духовной жизни, в сознании, философия познавала тем самым всеобщее, поскольку в высших проявлениях мирового развития объективирована, осуществлена действительно всеобщая потенция, всеобщая мощь Универсума.
Только этим можно объяснить ту огромную эвристическую и прогностическую силу, которая заключена в философском знании. Философские прозрения нередко и намного опережали открытия и выводы науки. Так, идеи атомистики были высказаны еще древними философами за несколько веков до нашей эры, тогда как в естествознании (физике, химии) дискуссии о реальности атомов продолжались даже в XIX веке. То же можно сказать и о других фундаментальных идеях (законах сохранения, принципах отражения), которые были выдвинуты в философии значительно раньше, чем получили признание и подтверждение в естествознании, в науке.
Самый яркий и убедительный тому пример – философские открытия Гегеля, разработка им системы диалектики, как логики и теории познания. Гегелевская диалектика уже ближайшими его последователями – Марксом и Герценом – была глубоко и точно понята и охарактеризована как теория революции. Именно революция – и не только и не столько даже политическая, сколько духовная, т.е. радикальная перестройка в общественном сознании, - дала философу ни с чем не сравнимый и не сопоставимый, богатейший и ценнейший материал для раздумий, выводов и обобщений. Из этих обобщений был выведен категориальный каркас диалектической теории, однако в идеалистическом варианте.
В гениальных произведениях Гегеля – «Феноменологии духа» (1807) и «Науке логики» (1812-1816) – можно проследить лабораторию высокого философского творчества. В первом из них вся история европейской культуры (от античности до Французской революции) прочитывается как история изменяющихся ликов сознания; во втором категории и фигуры логики осмысливаются как вехи всемирного исторического опыта, развития, усложнения всесторонней трудовой и общественной деятельности человека.
Джон Дьюин – философ, который, подобна Марксу, одинаково восхищался Гегелем – серьезно отнесся к знаменательному замечанию Гегеля, что философия рисует серое на сером только тогда, когда формы жизни себя исчерпали. Для Дьюина это означает что философия всегда паразитирует на результатах развития культуры и общества, - всегда являемся реакцией на эти результаты. Он истолковал гегелевскую идею историчности как призыв к тому, что философы не должны пытаться быть авангардом общества и культуры, но должны удовлетвориться ролью посредников между прошлым и будущим. Их задача – соединить старые и новые верования, гармонизировать их, а не противопоставлять друг другу. Подобно инженеру и юристу, философ полезен в решении определенных проблем возникающих в определенных ситуациях – когда язык прошлого пришел в конфликт с потребностями будущего[15]
.
Из чего и как «рождается» философия? Из каких душевных сил и сил человеческого ума возникают философские идеи и образы?
Уже древние греки указали на два таких источника. Они отнюдь не исключают, а дополняют друг друга. Один из них назвал Аристотель, другой – Сократ. Все наше знание, считал Стагирит, а философское знание в особенности, обязано своим происхождением такой счастливой способности человека, как способность удивляться. Чем богаче, сложнее духовный мир Личности, тем сильнее развита у нее эта способность: искренне, естественно переживать радостное волнение от встречи с еще не познанным, не разгаданным. Словами Аристотеля выражен оптимистический, рационалистический «дух Афин» - убежденность, глубокая вера человека в собственные силы, в разумность мира и в возможность его познания.
Способность удивляться (любознательность) – драгоценное свойство человека, наполняющее его жизнь ожиданием все больших и больших радостей от свободной игры ума, сближающей мыслящего человека с богом. Аристотель говорил, что «Именно благодаря удивлению люди достигают теперь, как и впервые, господствующего истока философствования» (того, откуда исходит философствование и что определяет весь ход философствования)[16]
.
Так же, как здоровому, физически развитому человеку приятна игра мускулов, так и человеку умственно, нравственно развитому приятна и даже необходима постоянная, непрерывная работа мысли. «Мыслю, следовательно существую», - говорит великий философ и ученый Р.Декарт (XVII в.). Об интеллектуальном наслаждении как высшем благе, не сравнимом ни с каким другими благами мира, говорил по-своему Б.Спиноза и Г.Гегель, К.Маркс и А.Эйнштейн. В удивлении мы удерживаем себя. Мы словно отступаем перед сущим – перед тем, что оно существует и существует так, а не иначе. И удивление не исчерпывает себя в этом отступлении перед Бытием сущего – как отступление и самообладание, оно в то же время пленено и словно сковано тем, перед чем отступает. Таким образом, удивление есть dis-position (расположенность), в которой и для которой раскрывает себя Бытие сущего. Удивление является тем, настроением, в каком греческим философам было дано соответствие Бытию сущего[17]
.
Но человек не только познает мир. Он живет в нем. Человеческое отношение к миру (и к себе самому) есть переживание, и самым глубоким и сильным в нем является переживание времени, т.е. конечности собственного бытия, переживание неизбежности смерти. Именно смерть называет Сократ (V век до н.э.) вдохновляющим гением философии. Только человек (даже когда он молод и здоров) знает о неизбежности собственной смерти, и это знание заставляет его думать о смысле жизни, а это и есть философствование.
Все это придает философскому сознанию трагическую, но и возвышенную тональность. Трагизм философского сознания, особенно ярко выраженный в восточной философии, не следует относить только к откровенно пессимистическим этическим и антропологическим учениям (А. Шопенгауэр, Э. Гартман). Трагичен и философский оптимизм, ибо он тоже открывает перед человеком суровую истину без прикрас: жизнь есть борьба, а в борьбе неизбежны жертвы. Реализм философии рассчитан на мужественное принятие любого обоснованного разумом вывода, на полный отказ от иллюзий.
Вот почему чисто рационалистический, просветительный взгляд на философию как на удовлетворение частной человеческой любознательности явно недостаточен. Он должен быть доволен: философия – это «ответ» человека на вызов судьбе, поставивший его – смертное, но единственное в мире мыслящее существо – в положение «один на один» с бесконечной, безразличной по отношению к нему Вселенной.
Чисто интеллектуальный источник философской мудрости – аристотелевское «удивление» - составил, развившись, первую, научно-теоретическую компоненту философского знания. Второй источник роднит философию с религией и искусством, т.е. уже не с теоретическим, а с принципиально иным – духовно-практическим – способом, видом освоения человеком действительности. Специфика, уникальность философии в том, что в ней (и только в ней) оба эти способа человеческой жизнедеятельности – научно-теоретической и ценностный, духовно-практический – объединены. Но каждый из них хранит в этом единстве свою относительную самостоятельность: теоретический вектор философии устремлен, по законам диалектической логики, ко всему более полному и всестороннему знанию, вектор эмоционально-ценностный сосредоточивает в себе нравственный, социальный опыт народа, нации.
Говоря о специфике и характере философского знания, нельзя обойти понятие социального и духовного опыта, потому что все наше знание имеет, в конечном счете, один универсальный источник – человеческий опыт. Опыт, на который опирается философия, - особого рода. Он отнюдь не есть ни непосредственная достоверность, которая составляет материал для повседневной работы наших чувств, ни наблюдение, не эксперимент ученого. Никакая эмпирия, никакой эксперимент не могут сами по себе служить основой для всеохватывающих, предельно широких обобщений, что нередко истолковывается как аргумент против самой возможности объективного, достоверного философского знания, которое низводится тем самым на уровень только субъективных, не общезначимых мнений и предположений.
Не спасает положение и другой взгляд на философское знание как на простое «обобщение» опытной науки. Во-первых, такой взгляд неверен по чисто историчиским соображениям, так как философия намного старше науки. Во-вторых, если бы философия могла только что-то обобщать, она бы не несла в себе нового знания, ценность ее в культуре, т.е. в сотворенном мире человека, была бы тогда минимальной. В действительность же философия, напротив, не отстает, а опережает науку[18]
.
Теоретическая составляющая философского знания, т.е. его внутренняя логика, наследуется горазда более сложным образом, чем знание специально-научное. Сложнее потому, что философская идея многозначна, она может быть развита, продолжена в разные, даже противоположные направления. Так, из философии Локка (английский философ XVII века) его последователи Беркли, Дидро, Гольбах сделали прямо исключающие выводы (Беркли – субъективно-идеалистические, Дидро, Гольбах - материалистические). Из философских идей Канта, Гегеля, Маркса выросла почти вся современная мысль. Но у каждого кантианца, гегельянца, марксиста – «свой» Кант, «свой» Гегель, «свой» Маркс, своя интерпретация предшественников. К тому же ни один крупный философ не «выводим» из одного, единственного источника. Кант опирался на Лейбница и Юма, Маркс – на Гегеля и Фейербаха. Все это рисует многомерную, отнюдь не линейную картину рождения и судьбы нового философского знания.
Особого объяснения и внимания требует сам факт существования и развития – в относительной самостоятельности по отношению к мировой философии – философии национальной. Это – еще одно отличие философии от науки. Нет и не может быть немецкой (русской, итальянской) математики (химии, биологии). Не может быть национальной таблицы умножения или таблицы тригонометрических функций. Однако русская, немецкая, французская философия – понятия не только допустимые, но и совершенно необходимые для того, чтобы вести речь о реальном процессе рождения и жизни философских идей в мире культуры и цивилизации. Идеи философии глубочайшим образом выражают «душу» народа, его внутренний духовный опыт, его сокровенные мечты и чаяния, осмысливая этот опыт и заключающиеся в нем тенденции как грань, момент общечеловеческого.
Отличной чертой философского творчества является еще и то, что оно глубоко личностно. Личность, образ жизни философа не отделимы от его мысли. Так же, как поэзия и искусство, философия не терпит стандарта и унылого однообразия. Подлинный философ, как и подлинный поэт, музыкант, художник, - уникален. Творимый им мир никто иной сотворить не может. «Феноменологию духа» за Гегеля и вместо него написать бы никто не смог, как никто бы не смог за или вместо Бетховена сочинить «Лунную сонату». Многообразие, неповторимость, неожиданность и даже парадоксальность философских идей, концепций, учений – сила философского творчества. Это многообразие (плюрализм) для каждого мыслящего человека есть «приглашение» к сотворчеству, «собеседованию» с великими умами, есть реальное условие сделать собственный выбор своей жизненной позиции, соразмерив его с опытом предшественников.
Самая высшая в мире реальность – это человек и мир человека: социальный и духовный. В нем диалектика жизни достигла самого глубокого и полного выражения. законы этого мира – ключ ко всей диалектике действительности. Это и дает философии как человекопознанию право быть категориальным, методологическим орудием познания, освоения, постижения всей бесконечной Вселенной, всех ее возможных форм и перевоплощений. Категории философии – это «узелки на память», оставленные в наследство новым поколениям их предшественниками. В них сжат и сконцентрирован весь исторический опыт человечества, зашифрован социогенетический код культуры. Только на этой основе возникает, работает человеческая мысль, в том числе и мысль философская.
Примечания
[1]
П.В.Алексеев, А.В.Панин. Философия. Учебник. Изданье третье, переработанное и дополненное – М.: ПБОЮЛ М.А.Захаров, 2001. С.70
[2]
П.В.Алексеев, А.В.Панин. Философия. Учебник. Изданье третье, переработанное и дополненное – М.: ПБОЮЛ М.А.Захаров, 2001. С.70
[3]
И.Т.Фролов. Введение в философию: Учебник для вузов. В 2 ч. – М.: Политиздат, 1990. С.35
[4]
Основы философии: Учеб. пособие – М.: Гардарики, 2000. С.42
[5]
Основы философии: Учеб. пособие – М.: Гардарики, 2000. С.83
[6]
Основы современной философии. Издание 2-е дополненное. Серия «Мир культуры, истории и философии» СПБ.: Издательство «Лань», 1999. С.10
[7]
В.П.Кохановский. Философия: Учебное пособие для высших учебных заведений – Изд.9-е – Ростов н/Д: Феникс, 2005. С.191
[8]
Основы философии: Учеб. пособие – М.: Гардарики, 2000. С.228
[9]
П.С.Гуревич, В.И.Столяров. Мир философии: Книга для чтения. Ч.2. Человек. Общество. Культура. – М.: Политиздат, 1991. С.8
[10]
В.П.Кохановский. Философия: Учебное пособие для высших учебных заведений – Изд.9-е – Ростов н/Д: Феникс, 2005. С.191 – 192
[11]
В.С.Библер. Что есть философия?//Вопросы философии. 1995. № 1. С.164
[12]
Р.Рорти. Философия и будущее//Вопросы философии. 1994. № 6. С.30
[13]
В.П.Кохановский. Философия: Учебное пособие для высших учебных заведений – Изд.9-е – Ростов н/Д: Феникс, 2005. С.11 – 12
[14]
В.П.Кохановский. Философия: Учебное пособие для высших учебных заведений – Изд.9-е – Ростов н/Д: Феникс, 2005. С.13
[15]
Р.Рорти. Философия и будущее//Вопросы философии. 1994. № 6. С.30
[16]
М.Хайдеггер. Что такое - философия?//Вопросы философии. 1993. № 8. С.121
[17]
М.Хайдеггер. Что такое - философия?//Вопросы философии. 1993. № 8. С.121
[18]
В.П.Кохановский. Философия: Учебное пособие для высших учебных заведений – Изд.9-е – Ростов н/Д: Феникс, 2005. С.17