Язык и понятийно-категориальный аппарат философии политики
Политические феномены невозможно понять вне системы общения и механизмов политической коммуникации, которые в одинаковой степени связаны как со сферой общественного сознания, так и с социокультурной и политико-культурной сферами, с миром политического в целом в собственном смысле этого слова. В качестве важнейших средств коммуникации выступают, естественно, политический язык, политическая символика, понятийно-категориальный аппарат.
Язык, по справедливому замечанию канадского исследователя Ф. Дюмона, можно рассматривать одновременно и как средство, и как среду общения. Когда человек выступает в качестве субъекта речи, он намеревается утвердить свои собственные цели. В данном случае язык является средством реализации намерений. При этом он используется и для того, чтобы с помощью слов понять окружающий мир. В данном случае язык превращается в некую среду, в которой действует человек, выступает в качестве культурной среды обитания человека. В этом смысле политические феномены невозможно представить себе без политического языка и политико-культурной среды обитания их субъектов, составляющих основополагающую инфраструктуру политической коммуникации. Политическая коммуникация
– это взаимодействие разнообразных информационно-коммуникативных систем, то есть совокупность связей и отношений, которые формируются вокруг того или иного устойчивого потока сообщений, связанных с решением определенного круга задач.
Люди издавна ощущали магическую силу слова. У шумеров бог Энки творил мир нарицанием вещей и существ. «Как язык поименовал, так да будет право» – гласит один из основополагающих принципов римского права. Со времен безоговорочной веры в созидательную силу слова утекло много воды. Возникли представления, что слова даны людям для сокрытия своих мыслей, что «мысль изреченная есть ложь». Для таких суждений имелось немало резонов. Изреченная мысль облекается в слово и творит свою собственную реальность, отчужденную от породившего ее человека.
В политике парадоксальное соединение веры в творящую силу слова с убеждением в полном нашем господстве над ними проявляется остро, порой трагически. Политическое действие начинается словом и держится им. От того, как употребляются те или иные политические понятия, каким смыслом они облекаются, зависит то, во что выльются политические действия. Если разные политические субъекты приписывают слову любое значение, то получается общение двух глухих. Два понятия о демократии и законности нигде не встретятся, не соединятся, не породят ничего кроме иллюзий и химер. Если же оба политических субъекта уважительно относятся к употребляемому слову, понимают, что это слово созидало в политике на протяжении веков, тогда их устремления пересекутся в одном понятии, обогатят его и утвердятся в новых политических свершениях.
Встреча политических стремлений и воль осуществляется в понятиях или концептах. Понятие –
мысль, отражающая в обобщенной форме предметы и явления действительности и связи между ними посредством фиксации общих и специфических признаков, в качестве которых выступают свойства предметов и явлений, отношения между ними. Этот момент подчеркивает и сама внутренняя форма слов. Понять и понять обозначает освоение, превращение в свое. Так же и концепт (con – ceptio, от con – cipio – брать, принимать) связан с идеей соединения, зачатия. Понятия становятся местом соединения смыслов и порождения новых. Это сложные, живущие своей жизнью явления культуры.
Понятия о чем-либо, о каком-либо явлении не возникает раньше, чем появится само это явление. Для политики и других сфер сознательного человеческого творчества верно и противоположное: никакое политическое, то есть целенаправленно созданное и институционно закрепленное образование, не возникает прежде появления хотя бы смутного представления о нем. Отсюда вывод: каково понятие о политическом феномене, таков и сам этот феномен, каков феномен, таково и понятие о нем. Понятие нередко определяют как «синоним “понимания сути дела”, то есть имманентного данному типу явлений закона их существования». Будучи пониманием сути, концепт представляет собой способы перехода от явления к сущности и обратно. Как пишет российский ученый М.В. Ильин, в «состав знаково оформленного и только таким образом действительно существующего понятия входят интенсионал как “правильное определение понятия, связанное с категорией “сущности” … предмета или явления и компрегенсия как “класс всех непротиворечиво мыслимых предметов, к которым данное слово может быть правильно приложимо (независимо от того, существуют эти предметы в действительности или нет”, между которыми и эмпирически осваиваемой реальностью находятся сигнификат как «совокупность тех (очевидных и общеизвестных общающимся) признаков предмета или явления, которые существенны для его правильного именования» и денотат как охватываемый понятием «класс всех реальных (эмпирически освоенных или доступных общающимся) предметов».
А. Тойнби не без оснований отмечал, что «история языка – это конспект истории общества». Политический словарь развивается в связи с историческими реальностями и самым тесным образом связан с общенаучным словарем эпохи. Более того, именно используемая терминология и понятия могут помочь определить период, или, по крайней мере, нижние хронологические границы, возникновения той или иной политической доктрины. Если, например, понятия «полис», «политика», «демократия» возникли в эпоху античности, то такие понятия, как «суверенитет», «радикализм», вошли в обход в Новое время. Многие биологические метафоры, характерные для политической науки XIX – начала ХХ века, ассоциировались с идеей органического государства. А популярные ныне термины «системный анализ», «политический процесс», «модель» связаны с механистической концепцией государства, которая, в свою очередь, связана с физикой и технологией. Такие термины, как «установки», «перекрестное давление», «взаимодействие», «правила игры», заимствованы из прикладной социологии, основанной на позитивизме.
Понятия «правые», «левые», «консерватизм», «либерализм» и «радикализм» получили хождение в XIX веке. С тех пор их содержание существенно, а в некоторых отношениях радикально изменилось. Ряд важнейших их функций претерпел инверсию: некогда консервативные идеи приобрели либеральное значение и, наоборот, отдельные либеральные идеи – консервативное значение. Поэтому ясно, что без изучения политического языка, истории формирования понятий нет и не может быть политико-философских исследований. Именно изучение языка призвано выявить содержание мифов, иллюзий, стереотипов и в более широком смысле всего комплекса пропорций, играющих определяющую роль в политическом дискурсе.
Номенклатура политических понятий стала в науке предметом критического анализа и тщательного исторического изучения. Прежде всего, следует упомянуть об исследованиях научных школ «истории понятий», «истории идей», «концептных перемен», о проектах «Лексикометрия и политические тексты», «Политические понятия Востока/Запада». Сложилась традиция, рассматривающая анализ понятий в качестве методологии, с помощью которой ученый упорядочивает и, если это возможно, совершенствует понятийно-категориальный аппарат своих исследований.
Показательно, что уже для Н. Макиавелли и Т. Гоббса отправной точкой служило положение о том, что представления о социальных и политических изменениях не только находят отражение в сознании, а затем и в языке, но и создаются сознанием с помощью языка. В «Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия» Н. Макиавелли, в частности, провозгласил, что все люди в своих оценках событий «старого времени» и «нынешнего времени» по тем или иным причинам обладают заведомыми представлениями, определяющими их дальнейшие действия и мировосприятие. Эти представления постоянно меняются в течение всей человеческой жизни. У Т. Гоббса в «Левиафане» мы также встречаем схожие положения о необходимости предваряющих знаний о мире при его познании. Это, согласно Т. Гоббсу, значит, что «мысленная речь, если она направляется какой-нибудь целью, есть лишь искание или способность к открытиям».
Проблемой для многих дисциплин является неоднозначность и полисемичность многих слов, понятий и терминов. «Один человек, – писал Т. Гоббс, – называет мудростью то, что другой называет страхом, один называет жестокостью то, что другой называет справедливостью, один мотовством то, что другой – великодушием, один серьезностью то, что другой – тупостью». Сложность состоит не только в множестве значений каждого отдельно взятого слова, но и в возможности смешения этих значений, неясности, какое значение в данный момент подразумевается.
В основе ра
Выявлены несколько моделей развития понятий. Вот какие стадии выделяет российский философ М.В. Ильин.
Для зарождающегося концепта типична латентная фаза, когда семантическое поле осваивается самыми разнообразными словами, связанными с сущностно близкими понятию фундаментальными метафорами или когнитивными схемами. Понимание, но еще не понятие какого-то явления остается слишком конкретным. Оно дробится на множество имеющих свое лицо непосредственно очевидных протопонятий. Так, на ранних стадиях возникновения политической власти она воспринималось людьми крайне непосредственно и конкретно. В результате концептуализированы были отдельные, наиболее конкретно и непосредственно ощутимые «явления» власти. Это – начало (греческое arche, русское – под началом), главенство, порождение, держава, владычество-обладание, мощь, управление) и т.п. Такие когнитивные схемы воспроизводятся с завидным постоянством. Так же возникают и другие фундаментальные понятия. Идея свободы как принадлежности к роду концептуализируется через серию метафорических когнитивных схем – роста, детскости, связи с рядом поколений.
К модели рассеянных протопонятий непосредственно примыкает другая – соединение ономасиологической (от смысла к наименованию) фокусировки дисперсных протоконцептов с последующей семасиологической (от именования к смыслу) дифференциацией различных смысловых пластов и аспектов понятия. Говоря метафорически, рой неясных, но тяготеющих друг к другу идей относительно какого-то аспекта политики постепенно сбивается все плотнее, находя в конце концов одно слово. Подобное развитие понятия характерно, например, для понятия «суверенитет», а также культура-цивилизация. Античность и средневековье осваивали различные и относительно независимые протопонятия воспитанности, вежливости, искусности, светскости, цивильности, галантности, совершенства и т.п. В эпоху Ренессанса проявляется их все более ощутимое «стягивание» и во второй половине XVIII века происходит вербализация понятия: А. Фергюсон в Британии и В. Мирабо во Франции создают слово цивилизация, а И.Г. Гердер в Германии окончательно закрепляет за культурой базовое значение функции, результата и сущности развития человечества. Последующее развитие идет как бы в зеркальном отражении внутри концепта. Дифференцируются различные специфические значения культуры/цивилизации. Вскрывается внутренняя многозначность понятия.
Третья модель представляет собой зеркальное обращение понятия по одному или нескольким семантическим параметрам, что связано с историческими периодами смены парадигм мышления. Школа истории идей выявила множество примеров подобного обращения в XVIII веке. Так происходит превращение специфических прав (свобод, привилегий) членов отдельных корпораций в универсальные права человека. Точно так же и общество как малая группа непосредственно общающихся индивидов («хорошее общество») становится названием общенациональной общности. Не менее характерный пример – превращение «старинной либеральности», основанной на принадлежности к числу свободных, щедрых, просвещенных в «новый либерализм», который самоопределяется через атомизацию индивида и противопоставление его обществу.
Проблемой является то, как усваивает отечественная культурная традиция политические понятия. В русской версии зачастую происходит утрата «памяти» об изначальных слоях смыслов понятий, а тем более об их сходных генотипах, когнитивно-метафорических схемах. М.В. Ильин пишет, что рыхлость и содержательная ненаполненность многих русских версий заимствованных политических понятий открывает две противоположные, но в то же время парадоксальным образом соединенные перспективы.
Первая возможность связана с тем, что смысловая «целина» заимствованного понятия создает предпосылки для его дерационализации, мифологизации, редукции до самоочевидности. В нашей истории многие политические понятия заимствовались на фоне веры в то, что с ними заимствуются простые средства решить если не все, то уж самые жгучие проблемы. Тут можно вспомнить, пишет Ильин, политику, империю, администрацию, полицию, конституцию, прогресс, революцию, пролетариат
. Каждое из этих понятий казалось заимствовавшим их нашим соотечественникам кристально чистым и в известной мере чудодейственным. Их противоречивость, многозначность и содержательное богатство исчезали перед верой в их точность и простоту. В результате иллюзорные ясность и самоочевидность породили мифы, которые сами не нуждаются в объяснении, но зато объясняют все, что угодно.
Вторая перспектива заимствования состоит в том, чтобы насытить это понятие богатым содержанием, критически используя и «просеивая» как достижения исходных культур, так и содержательные моменты политической прагматики. Это требует труда по «расшифровке» или даже по «воссозданию» понятий, усилий по их содержательному наполнению неочевидностью смысла. Такая работа как раз и позволяет демифологизировать и рационализировать заимствуемые понятия, связать их как с политической прагматикой, так и с отечественными духовными традициями.
Рассматриваемые проблемы несколько усложняются в том случае, когда заимствованные концепты наслаиваются на фактически имеющийся автохтонный русский эквивалент. Так было, например, с империей,
наслоившейся на царство
и впоследствии размежевавшейся с ним. В результате каждое из понятий несколько упростилось, стало беднее, хотя их комплекс, несомненно, приобрел возможности для более гибкого освоения и концептуализирования государственности имперского типа.
Еще более сложная и проблематичная ситуация возникает при сопоставлении некоторых автохтонных русских понятий, например, свобода, власть, справедливость, государство
с европейскими версиями этих понятий, имеющими несколько отличные когнитивно-метафорические истоки, семантическую наполненность и историю. Возникает отнюдь не академическая проблема эквивалентности понятий.
Наконец, и с практической, и с научной точек зрения крайне актуальна проблема адекватности концептов реальности. Весьма актуален, например, вопрос о том, насколько оправдана концептуализация с помощью ставшего интернациональным концепта демократии
(или серии его расходящихся национальных версий?) качественно различных феноменов: рационального использования процедур делегирования и распределения власти, ее функциональной специализации в западной Европе или прямо противоположного по духу и сути упрощения этих процедур, их редукции до простого плебисцитарного волеизъявления, узурпации прав и меньшинства, и большинства «всенародно избранными» в России.
Немаловажная проблема, стоящая перед политическим философом, состоит в том, чтобы разобраться и сориентироваться в разнобое, разночтении определений различных категорий политологического исследования. Типичный пример тому – концепт политическая культура.
По подсчетам специалистов, в настоящее время существует несколько десятков ее определений. Или же возьмем понятие политика.
В Оксфордском словаре приводятся четыре его значения, два из которых связаны с политикой как с определенным видом деятельности, а два – как с объектом изучения и анализа. Здесь политика выступает, по сути дела, одновременно как теория, наука и вид практической деятельности.
Суммируя сказанное, отметим, что для адекватного профессионального изучения мира политического, политических феноменов необходимо определить, вычленить и уточнить языковые формы, категории и понятия философии политики. Очевидно, что вопросы, связанные с языком и разработкой понятийно-категориального аппарата, занимают одно из центральных мест в политической философии.
Литература
1. Философия власти / Под. ред. В.В. Ильина. М., 1993.
2. Штраус Л. Введение в политическую философию. М., 2000.
3. Философия политики / Под ред. В.В. Ильина, А.С. Панарина. М., 1994.
4. Ильин М.И. Политический дискурс: слова и смыслы // Полис. 1994. №1.
5. Капустин Б.Г. Критика политического морализма.// Вопросы философии, 2001, №2.
6. Материалы круглого стола по предмету политической философии // Вопросы философии. 2002, № 4.