Философские школы античности и средневековья

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

ВОЛГОГРАДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ТЕХНИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

КАФЕДРА ИСТОРИИ, КУЛЬТУРЫ И СОЦИОЛОГИИ

Д О К Л А Д

на тему:

“ФИЛОСОФСКИЕ ШКОЛЫ АНТИЧНОСТИ И СРЕДНЕВЕКОВЬЯ ”

Выполнил:

Студент 1-го курса

группы Э-155

Душкин А.Л.

Проверил:

к.и.н., доцент Самчук М.М.

Волгоград 2003год

АНТИЧНАЯ ФИЛОСОФИЯ

От мифа к Логосу

На заре истории человечества, когда были еще в силе родовые принципы в хозяйственной и культурной жизни, господствующей формой мировоззрения была мифология. Мифология есть резуль­тат настоятельной духовной потребности объяснить мир и разо­браться в явлениях природы. Еще не вооруженная наукой и фило­софией пытливая мысль родового человека рвалась к постижению регулятивных сил бытия природы и людей. Этот процесс шел через персонифицирование, олицетворение в образах богов, перед кото­рыми человек испытывал чувства удивления, бессилия и преклоне­ния. Вместе с тем реальная жизнь людей тесно переплеталась с обитающими на Олимпе образами богов. Им приписывались даже человеческие пороки. Боги мыслились не только могущественны­ми, но и капризными, зловредными, преисполненными мститель­ности. Люди переносили на богов самые причудливые сексуальные ориентации, приписывая им неуемное любвеобилие, нескончаемые измены, любовные распри и т.п. Суть мифологического феномена выявлена метко Г. Гегелем: «Все содержание, приписываемое богам, должно оказаться вместе с тем собственной внутренней сущностью индивидов, так что, с одной стороны, господствующие силы представляются индивидуализированными сами по себе, а с другой стороны, это внешнее для человека начало оказывается им­манентным его духу и характеру». Мифология являла собой об­разно-художественный способ объяснения или, говоря стро­же, попытку объяснения явлений природы и жизни людей, взаимоотношение земного и космического начал. Эта попытка объяснения осуществлялась через олицетворение сил природы, т.е. уподобление их живым существам. Мифология ориентирована на осмысление фундаментальных антиномий человеческого бытия, на гармонизацию человека, общества и природы, В мифологии происходило метафорическое сопоставление природных и социокультурных явлений, очеловечивание окружающей природы, одушевление фрагментов Космоса. Попытки объяснения сводились к рассказам о происхождении и творении. Как начальная форма мировоззрения мифология выражала не только наивные формы объяснения при­родных и социальных явлений, но и нравственное и эстетическое отношение к миру. Мифологическое мышление оперирует кон­кретным и персональным. Антропоморфизируя природу, первобыт­ный человек пришел к олицетворению явлений внешнего мира. Мифология в своем возникновении была наивной философией и наукой или, говоря строже, вненаучной формой познания. Содер­жание мифа представлялось рядовому человеку вполне реальным и даже в высшем смысле реальным и являлось не формой реаль­ного знания, а предметом веры.

Мифы утверждали лично и социально принятую в данном обществе значимую систему ценностей, которая поддерживала и санкционировала соответствующие нормы поведения, взаимоотношения людей и их отношение к миру. Мифологическое мировоззрение выражалось не только в повествованиях, но и в действиях: обрядах, танцах и т.п. Мифология входит существенной частью в состав религиозных верований, что уже со­ставляет языческую форму религиозного сознания. В качестве нерасчлененного, синкретического, единого целого мифология вклю­чала в себя зачатки не только религии, но и философии, политических воззрений, различных форм искусства и всевозможных форм словесного искусства: сказки, героического эпоса, легенды, исторического предания. Мифологическая культура, вытесненная в более поздний период философией, конкретными науками и творениями искусства, сохраняет свою значимость на всем протяже­нии всемирной истории до настоящего времени. Никакая философия и никакая наука и жизнь вообще не властны разрушить мифы: они неуязвимы и бессмертны. Их нельзя и оспорить, потому что они не могут быть обоснованы и восприняты сухой силой рациональной мысли. И все-таки надо их знать — они составляют зна­чимый факт культуры.

Бессмертным памятником античной культуры являются творе­ния Гомера «Илиада» и «Одиссея». О философских воззрениях Гомера можно сказать, что он всецело находился на почве мифо­логии. Ему принадлежит изречение: «Мы все — вода и земля». Он не задавался философским вопросом о происхождении мира. Тако­го рода вопросы первым выдвинул Гесиод (7 в. до н.э.) — крес­тьянский поэт, автор знаменитых «Трудов и дней» и «Теогонии». Он изложил мифы как единое целое, описав родословную и пери­петии в сонме олимпийских богов. «Родословная богов» начинает­ся так: вначале был Хаос. Из него родилась Земля (Гея). Вместе с Землей рождаются Эрос и Эреб — начало мрака вообще и Ночь как самоопределившийся мрак. От брака Эреба и Ночи рождается Эфир как свет вообще и День как определенный свет. Гея рождает Небо — видимый небесный свод, а также горы и морскую пучину. Такова предварительная «Теогония», т.е. происхождение мира. После этого начинается родословная богов: от брака Геи и Урана, т.е. Земли и Неба, рождаются Океан и Тефида, а также циклопы и титаны — гиганты, олицетворяющие различные космические силы. От одного из титанов — Кроноса— берет начало новое по­коление богов: сын Кроноса — Зевс в борьбе за власть отсекает у отца «мужское достоинство», которое с огромной небесной выси падает в море, поднимая сильную волну, и из морской пены появ­ляется во всей своей божественной красоте богиня любви — Афродита. Богиня справедливости Дике и Необходимость есть начало всякого земного рождения и слиянности — та, которая посылает женщину сопрягаться с мужчиной и, наоборот, мужчину с женщи­ной; она взяла себе в помощники Амура и родила его первым из всех богов.

Начинается уже «историческая» полоса мифологии. Гесиод приводит нас к последнему поколению богов, потомков Зевса — «олимпийцев», а отсюда — романтическая полоса вступления богов в интимную близость с земными женщинами, рождающими героев, о которых повествуют гомеровские поэмы; это упоительно-фантастическая череда любовных приключений богов.

На ранней стадии истории мифологический образ мышления начал наполняться рациональным содержанием и соответствующими формами мышления: возрастала сила обобщающего и аналити­ческого мышления, зарождались наука и философия, возникали понятия и категории собственно философского разума, происходил процесс перехода от мифа к Логосу. (Логос — корневая основа ло­гики.) Однако Логос не вытесняет мифологии: она бессмертна, ею преисполнена поэзия, она завораживает детское воображение, восхищает ум и чувства людей всех возрастов, способствуя разви­тию воображения, что благотворно влияет на развитие творческих возможностей человека во всех сферах его деятельности.

Милетская школа:

Фалес, Анаксимандр и Анаксимен

Фалес из Милета (ок. 625—547 до н.э.) — родоначальник евро­пейской науки и философии; кроме того, он математик, астроном и политический деятель, пользовавшийся большим уважением со­граждан. Фалес происходил из знатного финикийского рода. Он много путешествовал, а свои знания старался применять на прак­тике. Он — автор многих технических усовершенствований, осу­ществил измерения памятников, пирамид и храмов в Египте.

Фалес произвел буквально переворот в мировоззрении, выдви­нув идею субстанции — первоосновы всего, обобщив все много­образие в единосущее и усмотрев начало всего во влаге: ведь она пронизывает собой все. Аристотель сказал, что Фалес впервые по­пытался найти физическое начало без посредства мифов. Влага и в самом деле вездесущая стихия: все происходит из воды и в воду же обращается. Вода как естественное начало оказывается носи­телем всех изменений и превращений. Это же и в самом деле ге­ниальная идея сохранения. Хотя идея Фалеса о «первосущности» представляется нам сейчас наивной, но с исторической точки зре­ния она чрезвычайно важна: в положении «все из воды» была дана «отставка» олимпийским, т.е. языческим, богам, в конечном счете мифологическому мышлению, и продолжен путь к естественному объяснению природы. В чем же еще состоит гениальность отца ев­ропейской философии? Ему впервые пришла мысль о единстве ми­роздания. Эта идея, однажды родившись, никогда уже не умирала: она сообщалась его ученикам и ученикам его учеников... Фалес, как и его преемники, стоял на точке зрения гилозоизма — воззрения, по которому жизнь — имманентное свойство материи, сущее — само по себе движущееся, а вместе с тем и одушевленное. Фалес полагал, что душа разлита во всем сущем. По сообщению Аристо­теля, Фалес рассматривал душу как нечто спонтанно-активное. Со­гласно Плутарху, Фалес называл бога универсальным интеллек­том: бог есть разум мира.

Преемник Фалеса Анаксимандр (ок. 610—540 до н.э.) первым возвысился до оригинальной идеи бесконечности миров. За перво­основу сущего он принял апейрон — неопределенную и беспре­дельную субстанцию: ее части изменяются, целое же остается не­изменным. Это бесконечное начало характеризуется как божест­венное, созидательно-движущее начало: оно недоступно чувствен­ному восприятию, но постижимо разумом. Поскольку это начало бесконечно, оно неистощимо в своих возможностях образования конкретных реальностей. Это вечно живой источник новообразо­ваний: в нем все находится в неопределенном состоянии, как ре­альная возможность. Все существующее как бы рассыпано в виде крохотных долек. Так малые крупицы золота образуют целые слит­ой, а частички земли — ее конкретные массивы.

Третий представитель Милетской школы — Анаксимен (ок. 585—525 до н.э.). Он полагал, что первоначалом всего явля­ется воздух, мысля его как бесконечное и видя в нем легкость изменяемости и превращаемое вещей. Согласно Анаксимену, все вещи возникли из воздуха и представляют собой его модификации, образующиеся путем его сгущения и разряжения. Чтобы адекватно оценить эти, как кажется сейчас, «наивные» идеи милетцев, напо­мним, что великий И. Кант в совсем иной период истории науки (после И. Ньютона!) утверждал, что планеты и все космические тела берут свое начало из бесконечной газообразной массы.

Итак, милетцы осуществили прорыв своими воззрениями, в ко­торых однозначно был поставлен вопрос: «Из чего все?» Ответы у них разные, но именно они положили начало собственно философ­скому подходу к вопросу происхождения сущего: к идее субстанции, т.е. к первооснове, к сущности всех вещей и явлений мироздания.

Пифагор и его школа

Пифагор (VI в. до н.э.), теорему которого о соотношении длин ка­тетов и длины гипотенузы прямоугольного треугольника мы учим в школе, был тоже озабочен проблемой: «Из чего все?», но решал ее иначе, чем милетцы. «Все есть число» — вот его исходная по­зиция. Он, первый назвавший философию этим именем, трудился не в одиночку, а в организованной им школе, куда, кстати, входили и женщины. Именно в числах пифагорейцы усматривали свойства и отношения, присущие различным гармоническим сочетаниям су­щего. Пифагорейцы видели в числе и математических отношениях объяснения скрытого смысла явлений, законов природы. Они изу­чали зависимость характера звучания музыкальных инструментов от длины струн; искали простые числовые отношения в геометрии и астрономии. Пифагор успешно разрабатывал различного рода математические доказательства, что способствовало развитию принципов точного рационального типа мышления. Культура тако­го типа мышления развивается до сей поры. Пифагорейцы одними из первых тонко осмыслили значимость числа не только в конкрет­но-научном, но и в философском мышлении. Важно подчеркнуть, что пифагорейцы хоть и абсолютизировали числа, достигли нема­лых успехов в своих поисках гармонии, удивительно красивой ко­личественной согласованности, которая пронизывает все сущее, прежде всего явления Космоса. Гармония Вселенной обусловлена мерой и числом, математической пропорциональностью.

Пифагор учил, что душа бессмертна. Ему принадлежит идея перевоплощения душ. Он считал, что все происходящее в мире снова и снова повторяется через определенные периоды времени, а души умерших через какое-то время вселяются в других, животворяя их телесность.

Гераклит Эфесский

Великим диалектиком античного мира является Гераклит из Эфеса (ок. 530—470 до н.э.). Он принадлежал к царскому роду. Гордый, сумрачный, нелюдимый, он отказался от предложенного ему высшего сана в государстве в пользу своего брата (афинского царя Кодра), но ходил в пурпуре со знаками царской власти.

Все существующее, по Гераклиту, постоянно переходит из одно­го состояния в другое. Ему принадлежат знаменитые слова: «Все течет!» (можно ли переоценить эту гениальную максиму?!), «В одну и ту же реку нельзя войти дважды», «В мире нет ничего не­подвижного: холодное теплеет, теплое холодеет, влажное высыха­ет, сухое увлажняется». Возникновение и исчезновение, жизнь и смерть, рождение и гибель — бытие и небытиё — связаны между собой, обусловливая и переходя друг в друга.

Получается, что ничего нет, все лишь становится. Нельзя даже вообразить себе, чтобы в сущем что-то, вдруг оцепенев, за­стыло бы напрочь в абсолютной немоте. В ощущении остается лишь одна текучая волна, за которую трудно ухватиться щупальцами разума: она все время ускользает. Это ведет к крайнему скептицизму Кратила: ни о чем ничего нельзя утверждать, ибо, все течет; скажешь о человеке что-то хорошее, а он уже утек в грязь дурного.

Согласно воззрениям Гераклита, переход явления из одного со­стояния в другое совершается через борьбу противоположностей, которую он называл вечным всеобщим Логосом, т.е. единым, общим для всего существования законом: не мне, но Логосу вни­мая, мудро признать, что все — едино. По Гераклиту, огонь и Логос «эквивалентны»: «огонь разумен и является причиной уп­равления всем», а то, что «всем управляет через все», он считает разумом. Гераклит учит, что мир, единый из всего, не создан никем из богов и никем из людей, а был, есть и будет вечно живым огнем, закономерно воспламеняющимся и закономерно угасающим. Огонь — образ вечного движения. Огонь как видимая форма про­цесса горения является наиболее подходящим определением для стихии, понимаемой как субстанция, для которой характерно, что она есть вечный процесс, «пылающая» динамика сущего. Но это совсем не значит, что Гераклит на место воды и воздуха поставил огонь. Дело гораздо тоньше. Правда, у Гераклита Космос —это вечно полыхающий огонь, но это живой огонь. Он тождествен бо­жеству. Гилозоистический пантеизм обретает у него наиболее со­вершенное выражение.

Огонь как душа Космоса предполагает разумность и божест­венность. А ведь разум обладает властной силой управления всем сущим: он все направляет и всему дает форму. Разум, т.е. Логос, правит всем через все. При этом объективная ценность человечес­кого разума определяется степенью его адекватности Логосу, т.е. общему миропорядку. Гераклита считают ярким представителем религиозного движения своего века. Он разделял идею бессмертия души, считая смерть рождением души для новой жизни.

Элейская школа:

Ксенофан, Парменид, Зенон

Гераклит подчеркнул одну сторону противоречия бытия — измене­ние вещей, текучесть сущего. Подвергая критике гераклитовское учение, Ксенофан, а особенно Парменид и Зенон обратили внима­ние на другую сторону — на устойчивость, сохранение вещей. Принято считать, что греки вообще не были склонны к умереннос­ти ни в своих теориях, ни в своей жизни. Если Гераклит утверждал, что все изменяется, то Парменид — прямо противоположное: ничто не изменяется. Замечательно по силе обобщения утвержде­ние Парменида: «Ничто не может стать чем-нибудь и нечто не может превратиться в ничто».

Рассмотрим воззрения Ксенофана именно в этом контексте пото­му, что Парменид — центральная фигура этой школы — ученик Ксе­нофана. Его учение и по времени, и по существу предшествует учению Гераклита, а учение последнего предшествует учению Парменида.

Ксенофан из Колофона (ок. 565—473 до н.э.) — столь же фи­лософ, сколь и поэт— изложил свое учение стихами. Всю жизнь (а прожил он почти сто лет) был очень бедным, скитался по раз­личным городам Греции в качестве рапсода, чем и добывал пропи­тание. Он и не стремился к богатству, находя в самом себе неисто­щимые сокровища: его дух был постоянно и фанатично погружен в созерцание великих идей и в поиски их наилучшего поэтического выражения, окрыленный рвением к знанию и мудрости. Он был безжалостен к праздным, требовал от людей трезвой деятельности согласно разуму и на пользу себе и людям. Ксенофан не был рав­нодушен к поэтическим красотам гомеровских творений, но его возмущала их религиозная неправда (в этом с ним единодушен Платон). Ксенофан писал: «Всем Ресиод и Гомер бессмертных богов наделили, что у людей укор вызывает и порицание; кражей, блудом, взаимным обманом их наделили». Он выступал против антропоморфических элементов в религии: он высмеивал богов в человеческом виде и жестоко бичевал поэтов, которые приписывают небожителям желания и грехи человека. Он считал, что бог ни телом, ни духом не походит на смертных. Выска­зывая свою мысль в одной из сатир, он ссылался на эфиопов, изо­бражающих своих богов плосконосыми, и на фракиян, которые дают богам своим голубые глаза и грубые очертания.

Ксенофан высказал ряд оригинальных для своего времени мыслей, например о происхождении Земли, полагая, что она появилась из моря. В качестве аргументов он ссылался на то, что в отдалении от моря (в горах) находят раковины, а на камнях — отпечатки рыб и растений. (Это уже не мифология, а строгая логика научного порядка.)

Философские воззрения Ксенофана особо значимы для нас по­тому, что он стоял во главе монотеистов и во главе скептиков. Именно из его уст вырвался крик отчаяния: ничего нельзя знать достоверно! Секст Эмпирик приводит такие слова Ксенофана: «Ясно никто не постиг ничего и никто не постигнет!» Нерешитель­ность его тонкого ума посеяла семена скептицизма, которые про­растают на ниве всей последующей истории философии. Состояние его ума метко описано неким Тимоном, который вкладывает в уста Ксенофана такие слова: «О, если бы я имел ум глубокий, осторож­ный и в обе стороны глядящий! Увы! Долго блуждал я, обольщен­ный, по дороге заблуждений! Теперь убелен я годами, но подвер­жен сомнению и разнообразному томительному колебанию, ибо, куда ни обращусь, я теряюсь в едином и всем».

Впервые именно Ксенофан осуществил разделение видов знания, сформулировав проблему соотношения «знания по мнению» и «знания по истине». Показания чувств дают не истинное знание, а лишь мнение, видимость: «над всем царит мнение», «людям не истина, а лишь мнение доступно», утверждает мыслитель.

Ксенофан, обуреваемый сомнениями, не был удовлетворен взглядами Фалеса и Пифагора на бытие. Состояние его души выражено фразой Аристотеля: «Вперив свой взор в беспредельное небо, он объявил, что единое Бог». Солнце и месяц неслись по этому небу, звезды мерцали в его необъятном пространстве; Земля беспрестанно рвалась к нему в виде шара; души людей стремились к нему каким-то неясным влечением. Это — центр бытия, это само бытие, оно есть Единое, недвижимое, в лоне его движения Многое. (Трактовку Бога в виде небосвода и шара следует понимать как ме­тафору, памятуя, что автор склонен к образному мышлению.) Под Единым Богом Ксенофан вовсе не разумел личного Бога, отдель­ного от мира: Бог неотделим от мира, который суть лишь его про­явление. Ксенофан полагал, что есть лишь одно Бытие во многих видах и это одно — Бог. Ксенофана можно назвать монотеистом пантеистического толка.

Парменид (конец 7-6в. до н.э.) — философ и политичес­кий деятель, центральная фигура Элейской школы. Он родился в знатной семье и провел молодость в забавах и роскоши, а когда пресыщение удовольствиями подсказало ему о ничтожестве на­слаждений, он стал созерцать «ясный лик истины в тишине слад­кого учения». Он принимал активное участие в политических делах родного города. Парменид был признан своими согражданами одним из мудрых политических руководителей Элеи. По утвержде­нию Плутарха, «Парменид же свое собственное отечество привел в порядок отличнейшими законами, так что власти ежегодно за­ставляли граждан давать клятву оставаться верными законам Парменида».

Как было принято тогда, Парменид написал поэму «О природе», где образно представлен путь познания в виде аллегорического описания путешествия юноши к богине, открывающей ему истину. В первых же стихах поэмы Парменид провозглашает главенствую­щую роль разума в познании и подсобную роль чувств. Он разгра­ничивает (вслед за Ксенофаном) истину, основанную на рациональ­ном познании, и мнение, основанное на чувственных восприятиях, которые знакомят нас лишь с видимостью вещей, но не дают знания их истинной сущности. Философию он разделил на философию ис­тины и философию мнения, назвав критерием истины разум, в чувствах же, говорил он, точности нет: не доверяйте чувственным восприятиям, не вращайте бесцельно глазами, не слушайте ушами, в которых раздается только шум, и не болтайте праздно языком, но разумом исследуйте высказанные доказательства.

Центральной идеей Парменида является бытие, соотношение мышления и бытия. Мышление всегда относится к чему-то, ибо без сущего, о котором оно высказывается, мы не найдем мысли. По­пробуйте помыслить ни о чем! И вы убедитесь, что это невозможно. Ничего нет и ничего не будет, кроме сущего, да и нет сущего, где было бы пусто от сущего. Бытие не возникло: оно непреходяще. Гениальна идея Парменида о том, что нет и не может быть пустого пространства и времени вне изменяющегося бытия. Сущее Парме-нид считал лишенным изменчивости и многообразия. Парменид тем самым создал непроходимую пропасть между миром, как он дан нам в восприятии, полным движения, и миром единого и неподвижного бытия, открывающегося мышлению. Возникла драматическая си­туация в развитии познания: одни расплавляли мир в потоке воды и полыхании огня, а другие как бы кристаллизовали его в непо­движном камне. Ценна такая идея Парменида: только бытие есть, небытия 'нет. Лишь у «пустоголового племени» бытие и небытие признаются тождественными. Небытие невозможно ни познать, ни высказать: мыслимо только сущее. Нельзя отыскать мысль без бытия: мысль без бытия — ничто. Нужно отметить глубокую мудрость этой идеи. И в самом деле: попробуйте помыслить то, чего нет, т.е. небытие. У вас ничего не получится. Ваша мысль будет метаться в поисках небытия, при этом каждый раз как бы «хватая» нечто сущее. Небытие недоступ­но ни чувствам, ни мыслям. Тут у Парменида выявляется исключи­тельно глубокая идея о предметной отнесенности мысли; эта фун­даментальная идея остается непоколебимой в веках. Любопытна мысль Парменида, считавшего, что Вселенная не имеет недостат­ков, Характеризуя сущее в его цельности, он говорит: сущее не может быть «ни чуточку больше, ни чуточку меньше». Стало быть, нет и пустого пространства: все наполняется бытием. Эта мысль полностью верна — в духе А. Эйнштейна. Особо подчеркнем, что Парменид увязывал духовный мир чело­века с такими детерминантами, как положение человека и уровень его телесной организации: высшая степень организации дает и высшую степень мышления. А телесность и духовность совпадают в мироздании в Боге.

Зенон Элейский (ок. 490—430 до н.э.) — философ и полити­ческий деятель, любимый ученик и последователь Парменида. «Акме» Зенона относят к 460 г. до н.э. Зенон пользовался славой как талантливый учитель и оратор. Молодость прожил в тихом уединенном учении, высоко ценил превосходство умственных на­слаждений — единственных удовольствий, никогда не пресыщаю­щих. От Парменида научился презирать роскошь. Его наградой был голос собственного сердца, ровно бившегося в сознании своей правоты. Вся его жизнь — борьба за истину и справедливость. Она кончилась трагически, но велась не понапрасну. Заслуги Зенона как философа очень велики. Они вошли в века. Он развивал логику как диалектику. Обратимся к наиболее известному опровержению возможности движения — знаменитым апориям Зенона, которого Аристотель назвал изобретателем диалектики. Апории чрезвычай­но глубоки и вызывают интерес по сей день. Мы не можем входить во все многочисленные стороны зеноновских апорий (им посвяще­ны книги), и наше изложение по необходимости поверхностно. Внутренние противоречия понятия о движении ярко выявляют­ся в знаменитой апории «Ахиллес», где анализируется положение, при котором быстроногий Ахиллес никогда не может догнать чере­пахи. Почему? Всякий раз, при всей скорости своего бега и при всей малости разделяющего их пространства, как только он ступит на место, которое перед тем занимала черепаха, она несколько про­двинется вперед. Как бы ни уменьшалось пространство между ними, оно ведь бесконечно в своей делимости на промежутки и их надобно все пройти, а для этого необходимо бесконечное время. И Зенон, и мы прекрасно знаем, что не только Ахиллес быстроногий, но и любой хромоногий тут же догонит черепаху. Но для философа вопрос ставился не в плоскости эмпирического существования дви­жения, а в плане мыслимости его противоречивости в системе по­нятий, в диалектике его соотношения с пространством и временем.

Аналогично, в апории «Стрела» Зенон доказывает, что, двига­ясь, стрела в каждый данный момент времени занимает данное место пространства. Так как каждое мгновение неделимо (это что-то вроде точки во времени), то в его пределах стрела не может из­менить своего положения. А если она неподвижна в каждую данную единицу времени, она неподвижна и в данный промежуток его. Движущееся тело не движется ни в том месте, которое оно зани­мает, ни в том, которое оно не занимает. Поскольку время состоит из отдельных моментов, постольку движение стрелы должно скла­дываться из суммы состояний покоя. Это также делает невозмож­ным движение. Поскольку стрела в каждом пункте своего пути за­нимает вполне определенное место, равное своему объему, а дви­жение невозможно, если тело занимает равное себе место (для дви­жения предмет нуждается в пространстве, большем себя), то в каждом месте тело покоится. Словом, из того соображения, что стрела постоянно находится в определенных, но неразличимых «здесь» и «теперь», вытекает, что положения стрелы также нераз­личимы: она покоится.

Апории Зенона связаны с диалектикой дробного и непрерывного в движении (а также самом пространстве-времени). Анализируя гипо­тетическое соревнование Ахиллеса и черепахи, Зенон представляет перемещение каждого из них в виде совокупности отдельных конеч­ных перемещений: первоначального отрезка, разделяющего черепаху и Ахиллеса, того отрезка, который проползет черепаха, пока Ахиллес преодолевает исходный разрыв, и т.п. В этом «пока» и заключена замена непрерывного движения на отдельные «шажки» — в ре­альности ни Ахиллес, ни черепаха не ждут друг друга и движутся независимо от условного разбиения их пути на воображаемые от­резки. Тогда путь, который предстоит преодолеть Ахиллесу, равен сумме бесконечного числа слагаемых, откуда Зенон и заключает, что на него не хватит никакого (конечного) времени.

Если считать, что «время» измеряется количеством отрезков, то заключение справедливо. Обычно, однако, указывают, что Зенону просто не было знакомо понятие суммы бесконечного ряда, иначе он увидел бы, что бесконечное число слагаемых дает все же конеч­ный путь, который Ахиллес, двигаясь с постоянной скоростью, без сомнения, преодолеет за надлежащее (конечное) время.

Таким образом, элеатам не удалось доказать, что движения нет. Они своими тонкими рассуждениями показали то, что едва ли кто из их современников осмысливал, — что такое движение? Сами они в своих размышлениях поднялись на высокий уровень фило­софских поисков тайны движения. Однако они не смогли разорвать путы исторической ограниченности развития философских воззре­ний. Нужны были какие-то особые ходы мысли. Эти ходы нащупы­вали основоположники атомизма.

Апории Зенона «Ахиллес» и «Стрела» обнажают глубокую за­гадку того, как из неподвижности, видимого отсутствия измерений («стрела покоится в каждый момент») рождается движение.

Эмпедокл

Эмпедокл (ок. 490 — ок. 430 до н.э.) принадлежал к знатному роду. В политической борьбе, кипевшей в его время в Агригенте, где он родился, Эмпедокл поддерживал сторону демократии, достиг высокого положения и твердой рукой стремился оградить молодой в Агригенте демократический уклад от попыток реставрации арис­тократической власти. Для него характерно сочетание глубины умозрения, широкой и точной наблюдательности с практическими интересами — со стремлением использовать знание в жизни. В эту эпоху постоянных конфликтов между демократией и тиранией вожди партий, терпевших поражение, подвергались казни или из­гнанию. Эмпедокл тоже был изгнан из родного города. Эмпедокл оказал воздействие на всю направленность научного и философского мышления. Нельзя переоценить его вклад в раз­витие естественных наук. Он трактовал воздух как особую субстан­цию. Опираясь на наблюдение, он доказал, что, если сосуд погру­жать кверху дном в воду, она в него не проникает. Ему принадлежит тонкое наблюдение факта центробежной силы: если вращать чашу с водой, привязанную на конце веревки, вода не выльется. Он знал, что растения имеют пол. Проявляя острый интерес к царству жи­вого, Эмпедокл выдвинул гипотезу эволюции растений и живот­ных, а также принцип выживания наиболее приспособленных (биологи от него ведут идею адаптации). Он говорил, что Луна све­тит отраженным светом, что для распространения света требуется определенное время, но оно так мало, что мы его не замечаем. Ему было ведомо (как и другим), что солнечное затмение вызывается прохождением Луны между Солнцем и Землей. Существенны его заслуги в медицине: с него в европейской культуре начинается ее история. Как и многие другие, он писал стихами.

В своей трактовке бытия Эмпедокл берет исходным пунктом тезис Парменида, состоящий в том, что в собственном смысле не может быть ни возникновения, ни гибели. Вместе с тем стремясь объяснить факт кажущегося возникновения и исчезновения, Эмпе­докл находит это объяснение в смешении первоначальных элемен­тов — «корней» всего сущего — и распадении этой смеси. Исход­ным элементом свойственны предикаты невозникших, непреходя­щих и неизменных: они — вечное бытие, а из пространственного движения, вследствие которого они смешиваются в различных от­ношениях, должны быть объяснены и многообразие, и смена от­дельных объектов. Таким образом, Эмпедокл дошел до понимания того, что все сущее как-то, из чего-то и во что-то организовалось, произошло, а не от века пребывает в раз и навсегда данном состо­янии. Чтобы парменидовское понятие бытия стало более приемле­мым для объяснения природы, Эмпедокл развил идею элемента (хотя сам термин, видимо, им не употреблялся) как вещества, ко­торое, будучи в себе однородно, испускает качественно неизменен­ные и только меняющиеся состояния движения и механические де­ления, а это — уже путь к атомистике. В качестве первоначал су­щего Эмпедокл исходил из признания четырех стихий: земли, огня, воздуха и воды (само число элементов произвольно, и взяты они у предшествующих натурфилософов).

Процесс смешения Эмпедокл мыслил как проникновение час­тиц одного в поры другого, а распадение — как выхождение из этих пор. Относительно качественных различий вещей он рассуждал лишь в общих чертах: они происходят от различной меры, в какой имеется в вещах смешение всех или лишь нескольких элементов. Но в качестве чисто неизменного бытия элементы не могут двигаться и нуждаются в том, чтобы приводиться в движение. Естест­венно возникает потребность найти причину движения, т.е. движу­щую силу. На этом пути Эмпедокл отступает от гилозоизма милетских философов. У него впервые сила и вещество обособляются и мыслятся как самостоятельные мировые потенции. Будучи поэтом и философом, Эмпедокл ввел в виде этих сил не собственно науч­ные понятия, а логически-поэтические силы-образы — Любовь и Вражду. Они мыслились как самостоятельные сущностные силы, перемежающиеся в своем преобладании: некогда был Золотой век — царила Любовь, люди поклонялись Афродите. И всюду, где царствуют согласие и гармония, там властвует Любовь. Значит, по Эмпедоклу, все изменения в мире подчинены не какой-либо цели, а Случайности и Необходимости. Развитие происходит циклами — по кругу сменяются четыре состояния мира: беспредельное господ­ство Любви и полное объединение всех элементов (Эмпедокл на­звал это состояние шаром и характеризовал его как единое, или Бог); процесс постепенного разложения смеси усиливающимся преобладанием Вражды; абсолютное разобщение всех четырех элементов вследствие господства Вражды; процесс постепенного образования новой смеси вследствие все повышающегося преоб­ладания Любви. В состоянии Вражды в пространстве носятся го­ловы без шеи, руки без плеч, глаза без лбов, волосы, внутренние органы движутся сами по себе. Но вот вторгается сила Любви и все стремится к слиянности. Так из смешения стихий бесконечные сонмы созданий В образах многоразличных и дивных на вид происходят.

В процессе смешения в порыве Любви получались и уродливые существа: с лицом и грудью, обращенными в разные стороны, с ту­ловищем быка и лицом мужчины и т.п., образовывались гермафро­диты и прочие несообразности. По Эмпедоклу, все уродливые формы, как ошибки природы, не могли приспособиться и гибли; выживали лишь целесообразно организованные существа.

В воззрениях на познание Эмпедокл во многом примыкает к элеатам: как и они, он жалуется на несовершенство чувств и в вопросах истины доверяет только разуму — частью человеческому, а частью — божественному. Но разум заменяется чувственными впечатлениями. По Эмпедоклу, разум растет у людей в соответст­вии с познанием мира, и человек может созерцать Бога только силой разума. Говоря о мнении, он допускает в нем лишь долю правды. Эмпедокл выдвинул такой, ставший знаменитым, принцип истинного познания: «Подобное познается подобным». В своих ре­лигиозных исканиях и трактовке души Эмпедокл опирался на идею Пифагора о бессмертии и переселении душ.

Анаксагор

Историки науки считают Анаксагора (ок. 500—428 до н.э.) пер­вым ученым-профессионалом, целиком посвятившим себя науке. В Греции середины 5 в. до н.э. это был новый, дотоле небывалый тип творческой личности. Анаксагор, как и все досократики, испытывал сильное влияние принципа всеобщей текучести сущего. Но этому принципу противостояло убеждение, что сущее вечно и неуничто­жимо. При этом оба эти принципа совмещаются. Анаксагор так из­лагал свои воззрения: греки ошибаются, думая, будто что-нибудь имеет начало или конец; ничто не зарождается и не разрушается, ибо все есть скопление и выделение прежде существовавших вещей. Поэтому все, что образуется, можно назвать смешением— разделением. Значит, не было акта творения, а было и есть только устроение. Таким образом, если ничто не может произойти из ни­чего, то все предметы могут быть только сочетаниями уже сущест­вующих начал. То, что при этом вступает в соединение или претер­певает отделение, именуется семенами или (что одно и то же) гомеомериями. (Это нечто, подобное современному пониманию хи­мичесих элементов.) В противоположность Пармениду и Фалесу, учившим, что «все есть едино», Анаксагор утверждал: «Все есть многое»; но масса стихий сама по себе хаотическая. Что сочетает элементы? Какая сила из неисчислимого множества стихий-зародышей устраивает всеобъемлющую гармоническую систему? Эта сила, говорил Анак­сагор, есть Разум (Нус) — сила, движущая Вселенной. Он был последователем Анаксимена и впервые к материи присоединил разум, начав свое сочинение (а оно написано исполненным величия слогом) так: «Все вещи были вперемешку, затем пришел Разум и их упорядочил». Поэтому Анаксагора прозвали Разумом. Он отверг и судьбу как нечто темное, а также случай, считая его причиной, неведомой человеческому разуму.

Разум, как понимал его Анаксагор, не есть нравственный Разум, а всеведущая и движущая сила, приводящая стихии в опре­деленное устройство.

По словам Аристотеля, Анаксагор — «первый трезвый мысли­тель»: если он не прямо высказал, что Вселенная есть Ум, «одействотворяющийся» вечным процессом, то он тонко понял, что это самодвижущаяся душа. Цель движения — «исполнять все благое, заключенное в душе». Заметим: такая цель не есть что-то посто­роннее мысли. Мы привыкли обыкновенно ставить цель с одной стороны, а достигающего — с другой. Но ведь взятая во всеобщем ее понимании, сама цель заключена в достигающем, им одействотворяется. Осуществление предмета находится под влиянием его целесообразности: исполнилось то, что было, или развивается то, что содержится. В целесообразном движении результат пребывает в начале, т.е. он есть исполнение предшествующего. Таким нача­лом Анаксагор принял Разум как Закон и положил его в основу бытия. Его Нус, заключающий в возможности все благое, Ум, самосохраняющийся в своем развитии, имеющий в себе меру, — торжественно воцаряется над бытием и управляет движением. Ставя началом всеобщее, Ум внутри самого сущего, Анаксагор по­лагает миродержавную цель как скрытую мысль всемирного про­цесса.

Анаксагор впервые отделил невещественное начало мысли, или Ума, от материи. В этом заключается новое слово этого мыслителя. Он понял, что материя как таковая не объясняет явлений движе­

ния, мышления и целесообразности во вселенском миропорядке: эти феномены невыводимы из непроницаемости, косности, протя­женности, т.е. чисто материальных свойств вещества. Анаксагор различал материальное и нематериальное начала сущего и определял последнее по аналогии с разумным духом человека. Таким об­разом, впервые введено понятие универсального начала. Однако Анаксагор не называл это начало Логосом. В его системе философ­ских воззрений оно играет роль исключительно причинно-силового начала — мирового двигателя. Он пришел к этому взгляду из ос­мысления явлений природы, а не на основе анализа логических процессов.

Софисты и софистика:

Протагор, Горгий и Продик

В Древней Греции мыслители посвящали жизнь исканию истины ради нее самой, замыкаясь в тесном кругу друзей, которых объеди­няли духовные интересы. В спорах они делились своими идеями, отстаивали свои позиции, не искали публичного признания, не со­здавали аудитории слушателей. В 5 в. до н.э. ситуация изменилась. Во многих городах Греции на смену политической власти старинной аристократии и тирании пришла власть рабовладельческой демо­кратии. Возникали новые выборные учреждения — народные со­брания и суды, что породило потребность в подготовке людей, вла­деющих искусством политического и судебного красноречия, силой убедительного устного слова и логической доказательностью своих суждений. В этих новых условиях на смену философам и поэтам стали выдвигаться оплачиваемые профессиональные учителя — сначала просто грамоты, музыки и гимнастики, затем уже словес­ности, риторики, философии, красноречия и дипломатии.

Софистом сначала именовали человека, который посвящал себя умственной деятельности, или искусного в какой-либо премудрости, в том числе учености. Таким почитали Солона и Пифагора, а также знаменитых «семь мудрецов». Впоследствии смысл этого понятия сузился, хотя и не заключал еще негативного смысла.

Софистов было немало, но мы остановимся на трех наиболее характерных для сути этого направления — Протагор (ок. 480 — ок. 410 до н.э.), Горгий (ок. 483—375 до н.э.), Продик (род. между 470—460 до н.э.). Каждый из них обладал неповторимой индиви­дуальностью, но в целом они разделяли схожие воззрения.

Софисты — эти «учителя мудрости» — учили не только тех­нике политической и юридической деятельности, а заодно обучали и вопросам философии. Важно подчеркнуть, что софисты сосредо­точили свое внимание на социальных вопросах, на человеке и на проблемах коммуникации, обучая ораторскому искусству и полити­ческой деятельности, а также конкретно-научным и философским знаниям. Некоторые софисты обучали приемам и формам убежде­ния и доказательства независимо от вопроса об истинности дока­зываемых положений и даже прибегали к нелепым ходам мысли, например: «То, что ты не потерял, ты имеешь; ты не потерял рога, следовательно, ты их имеешь». В своем стремлении к убедитель­ности, софисты доходили до идеи, что можно, а нередко и нужно, доказать все, что угодно, и также что угодно опровергнуть, в зави­симости от интереса и обстоятельств, что приводило к безразлич­ному отношению к истинности в доказательствах и опровержениях. Так складывались приемы мышления, которые стали именоваться софистикой. Софисты как образованные люди прекрасно понима­ли, что чисто формально можно доказать все. По этому вопросу Платон в своем трактате «Горгии» утверждал, что искусство со­фистов является более великим благом, чем все другие искусства; оно есть «мастер убеждения: в этом вся его суть и вся забота... Оно обладает способностью убеждать словом и судей в суде... и во вся­ком ином собрании граждан... а что до нашего дельца, окажется, что не для себя наживает деньги, а для другого и для тебя, владе­ющего словом и умением убеждать толпу». Отсюда, кстати, и на­звание сродного с софистическим демагогического типа мышления, ориентированного на угождение публи­ке, а в дурном смысле—толпе.

Наиболее полно суть воззрений софистов выразил Протагор. Ему принадлежит знаменитое положение: «Человек есть мера всех вещей: существующих, что они существуют, и несуществующих, что они не существуют». Он говорил об относительности всякого знания, доказывая, что каждому утверждению может быть с рав­ным основанием противопоставлено противоречащее ему утверж­дение. Заметим, что Протагор написал законы, определявшие демократический образ правления и обосновал равенство свободных людей.

Диалектика как определенный вид философского мышления впервые в яркой форме является у Гераклита, затем у элеатов, у Горгия она имеет скорее характер отрицательный, только как сред­ство доказательства или опровержения и притом лишена система­тичности. Так, Горгий, выводя из общих понятий их конкретные оп­ределения и указывая на противоречия этих определений, приходит к доказательству несостоятельности самого общего понятия. В своем труде «О природе» Горгий доказывает три положения: что ничего не существует, а если что-нибудь и существует, то оно не­познаваемо, а если существует и познаваемо, то оно невыразимо и неизъяснимо. В результате он пришел к выводу, что ни о чем нель­зя сказать достоверно. Мы считали, к примеру, человека хорошим, но когда мы говорим о нем, то он, возможно, уже сделал нечто плохое или даже очень плохое: ведь все быстро меняется! Если тебя спрашивают о чем-либо, вернее будет молчать и лишь указывать пальцем на то, о чем спрашивают: тут не ошибешься. Аристотель писал: «Горгий правильно говорит, что серьезность противников следует убивать шуткой, шутку же — серьезностью».

Продик проявлял исключительный интерес к языку, к назывной (номинативной) функции слов, проблемам семантики и синонимии, т.е. идентификации совпадающих по смыслу слов, правильному употреблению слов. Он составлял этимологические гроздья родст­венных по значению слов, а также анализировал проблему омони­мии, т.е. различения смысла графически совпадающих словесных конструкций с помощью соответствующих контекстов, и очень большое внимание уделял правилам спора, приближаясь к анализу проблемы приемов опровержения, что имело огромное значение в дискуссиях.

Посещая занятия софистов, Сократ вступал в дискуссии с мно­гими из них, но больше всего уделял внимание Продику, считая его своим учителем и особенно внемля тонкости его лингвистических воззрений. Следует отметить, что софисты были первыми препода­вателями и исследователями искусства слова. Пожалуй, можно сказать, что именно с них начинается философская лингвистика. Им принадлежит заслуга в изучении греческой словесности. Раз объективной истины нет и субъект является мерой всех вещей, тогда есть лишь видимость истины, которую может порождать че­ловеческое слово и по произволу менять его смысл, делая сильное слабым и, наоборот, черное белым, а белое черным. В связи с этим софисты посчитали словесность чрезвычайно важным объектом осмысления, и слово явилось самостоятельным предметом изуче­ния. Хотя иные софисты были крупными мыслителями, релятивизм их зачастую вел к субъективизму и скептицизму. Вместе с тем нель­зя отрицать их несомненной роли в развитии диалектики. Так, ана­лизируя взгляды Горгия, Г. Гегель пишет: «Софисты, следователь­но, также и диалектику, всеобщую философию делали предметом своего рассмотрения; они были глубокими мыслителями».

ФИЛОСОФИЯ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

Средневековье занимает длительный отрезок истории от распада Римской империи до эпохи Возрождения —почти целое тысячелетие. Ран­нее средневековье в Европе характеризуется становлением христианства в условиях формирования европейских государств в результате падения Римской империи (5 в.), а зрелое средневековье (начиная с 11 в.) связано со становлением и утверждением феодализма, который в качестве своей мировоззренческой основы использовал развитое христианство. Длитель­ное время в истории философии господствовало представление, согласно которому между античностью и Новым временем лежит полоса полного за­стоя философской мысли и вообще какого-то мрака. Этим в значительной степени объясняется тот факт, что не только философская мысль средне­вековья, но и эпохи Возрождения долго оставалась вне серьезного и объ­ективного внимания исследователей. А между тем это богатейший период истории духовной культуры, исполненный глубоких поисков и находок в об­ласти философии.

Религиозная ориентация философских систем средневековья диктовалась основными догматами христианства, среди которых наибольшее значение имели такие, как догмат о личностной форме единого Бога. Разработка этого догмата связана в первую очередь с именем Августина.

Блаженный Августин

Августин (354—430) — выдающийся, можно даже сказать, гени­альный мыслитель, вписавший заключительные страницы в исто­рию духовной культуры Рима и всей античности своими многочис­ленными трудами и заложивший мощный фундамент религиозно-философской мысли средневековья. Он был вдохновителем много­численных и разнообразных идей и течений в области не только богословия и общей философии, но и научной методологии, эти­ческих, эстетических и историософских воззрений.

Учение обытии Августина близко к неоплатонизму. По Авгус­тину, все сущее, поскольку оно существует и именно потому, что оно существует, есть благо. Зло — не субстанция, а недостаток, порча субстанции, порок и повреждение формы, небытие. Напро­тив, благо есть субстанция, «форма» со всеми ее элементами: видом, мерой, числом, порядком. Бог есть источник бытия, чистая форма, наивысшая красота, источник блага. Поддержание бытия мира есть постоянное творение его Богом вновь. Если бы творчес­кая сила Бога прекратилась, мир тотчас же вернулся бы в небытие. Мир один. Признание многих последовательных миров — пустая игра воображения. В мировом порядке всякая вещь имеет свое место. Материя также имеет свое место в строе целого.

Августин считал достойным познания такие объекты, как Бог и душа: бытие Бога возможно вывести из самосознания человека, т.е. путем умопостижения, а бытие вещей — из обобщения опыта. Он анализировал идею Бога в соотношении с человеком, а челове­ка — в отношении к Богу. Он осуществил тончайший анализ жиз­ненного пути человека — разработал философскую антропологию. Душа, согласно Августину, — нематериальная субстанция, отлич­ная от тела, а не простое свойство тела. Она бессмертна. В учении о происхождении человеческих душ Августин колебался между идеей передачи душ родителями вместе с телом и идеей креацио-низма — творения душ новорожденных Богом.

Бог, мир и человек. Мировоззрение Августина глубоко теоцентрично: в центре духовных устремлений — Бог как исходный и конечный пункт размышлений. Проблема Бога и его отношения к миру выступает у Августина как центральная. Креационизм (творе­ние), сформулированный в Священном Писании, осмысливается и комментируется крупнейшими мыслителями. Как и Плотин, Августин рассматривает Бога как внематериальный Абсолют, соотнесен­ный с миром и человеком как своим творением. Августин настоя­тельно противопоставляет свои воззрения всем разновидностям пантеизма, т.е. единства Бога и мира. Бог, по Августину, сверхприроден. Мир, природа и человек, будучи результатом творения Бога, зависят от своего Творца. Если неоплатонизм рассматривал Бога (Абсолют) как безличное существо, как единство всего сущего, то Августин истолковывал Бога как личность, сотворившую все сущее. Августин специально подчеркивал отличие так понимаемого Бога от Судьбы, фортуны, занимавших и занимающих столь боль­шое место не только в древности, но и по сию пору. Августин все­мерно подчеркивает абсолютное всемогущество Бога. По Августину, христианский Бог всецело овладел судь­бой, подчинив ее своей всемогущей воле: она становится промыс­лом, предопределением его. Утверждая принцип бестелесности Бога, Августин выводит отсюда принцип бесконечности божест­венного начала. Если Бог, говорит Августин, «отнимет от вещей свою, так сказать, производящую силу, то их так же не будет, как не было прежде, чем они были созданы». Августин писал: «Не мать моя, не кормилицы мои питали меня сосцами своими, но Ты через них подавал мне, младенцу, пишу дет­скую, по закону природы. Тобою ей предначертанному, и по богат­ству щедрот Твоих, которыми Ты облагодетельствовал все твари по мере их потребностей».

О свободе и божественном предопределении. Большое влия­ние на последующую христианскую философию оказало учение Ав­густина о божественной благодати в ее отношении к воле человека и о божественном предопределении. Суть этого учения в следую­щем. Первые люди до грехопадения обладали свободной волей: могли не грешить. Но Адам и Ева дурно использовали эту свободу и после грехопадения потеряли ее. Теперь они уже не могли не гре­шить. После искупительной жертвы Иисуса Христа избранные Богом уже не могут грешить. Божество от века предопределило одних людей к добру, спасению и блаженству, а других — к злу, погибели и мучениям. Без предопределенной божественной благо­дати человек не может иметь доброй воли. Эту позицию Августин отстаивал в ожесточенной полемике с одним из церковных писате­лей — Пелагием, который утверждал, что спасение человека за­висит от его собственных нравственных усилий. Учение Августина о предопределении можно назвать религиозным фатализмом. Идеи Августина по этому вопросу породили широкую и острую дискус­сию, длившуюся многие века (даже сейчас).

Августин, критикуя скептицизм, выдвинул против него следую­щее возражение: без знания истины невозможно и «вероятное» знание, так как вероятное есть нечто правдоподобное, т.е. похожее на истину, а чтобы узнать, что похоже на истину, надо знать саму истину. Где же ее найти? По мысли Августина, наиболее достовер­ное знание — это знание человека о своем собственном бытии и сознании. «Знаешь ли ты, что ты существуешь? Знаю... Знаешь ли ты, что ты мыслишь? Знаю... Итак, ты знаешь, что существуешь; знаешь, что живешь; знаешь, что познаешь». Эта же мысль изложена им и другими словами: «Всякий, кто сознает, что он сомневается, сознает это как некоторую истину...» «Кто сомневается в том, что он живет, помнит, сознает, желает, мыслит, знает, судит? И даже, если он сомневается, то все же... он помнит, почему сомневается, сознает, что сомневается, хочет уверенности, мыслит, знает, что не знает, думает, что не следует опрометчиво соглашаться». Познание, по Августину, основано на внутреннем чувстве, ощущении и разу­ме. Человек, говорит Августин, имеет о доступных пониманию и разуму предметах познание, хотя и малое, однако совершенно до­стоверное, и жалким образом обманывается тот, кто думает, что чувствам не надо верить. Нормой же познания является истина. Неизменная, вечная истина, согласно Августину, есть источник всех истин, есть Бог. Новым в теории познания было утверждение Августина об участии воли во всех актах познания, т.е. понимание познания как энергийноволевого процесса. Характеризуя роль волевого начала в чувствах, Августин подарил в века афоризм: «Человек испыты­вает страдания ровно настолько, насколько поддается им».

Учение о душе, воле и познании. Разум и вера. Августин го­ворил о скептиках: «Им показалось вероятным, что истину найти нельзя, а мне кажется вероятным, что найти можно». Разум, по Августину, есть взор души, которым она сама собой, без посредства тела, созерцает истинное. Истина же содержится в нашей душе, а душа наша бессмертна, и человек не вправе забывать о внеземной цели своей жизни. Человек должен подчинять свои знания мудрос­ти, ибо в спасении души — его высшее назначение. «Все, что мы созерцаем, мы схватываем мыслью или чувством и разумением Душа угаснуть не может, если не будет отделена от разума. Отделиться же она никак не может». Августин рассматривает разум ка1 очень важную функцию души: «Я полагаю, что душа питается не иным чем, как разумением вещей и знанием, умозрениями и размышлениями, если может через них познать что-нибудь. К изучению наук ведет нас двоякий путь — авторитет и разум; по отношению ко времени первенствует авторитет, а по отношению к существу

дела—разум. Вера в авторитет весьма сокращает дело и не требует никакого труда. Если она тебе нравится, ты можешь прочитать много такого, что об этих пред­метах написали, как бы из снисхождения, великие и божественные мужи, на­ходя это необходимым для пользы простейших, и в чем они требовали веры к себе со стороны тех, для чьих душ, более тупоумных или более занятых жи­тейскими делами, другого средства к спасению быть не могло. Такие люди, которых всегда громаднейшее большинство, если желают постигать истину разумом, весьма легко одурачиваются подобием разумных выводов и впадают в такой смутный и вредный образ мыслей, что отрезвиться и освободиться от него не могут никогда или могут только самым бедственным для них путем.

Таким полезнее всего верить превосходнейшему авторитету и соответственно ему вести жизнь».

Арабская, среднеазиатская и еврейская философия

Расцвету схоластики в Западной Европе в 13в. предшествовало прогрессивное развитие арабской философии, философии Средней Азии и еврейской философии. Поворотным пунктом в развитии фи­лософии этих стран было усвоение учения Аристотеля в соответствии с новыми историческими задачами и достижениями науки, в особенности математики, астрономии и медицины. Были разрабо­таны многие самобытные философские идеи. В этих регионах было немало талантливых, крупных и разносторонних мыслителей. Мы рассмотрим наиболее крупных из них.

Авиценна. Под этим именем был известен в Европе Ибн Сина (ок. 980—1037) — необычайно разносторонний мыслитель, фи­лософ и политик, астроном и алхимик, врач, поэт и музыкант. Им написано более 100 книг. Особой славой пользовался «Медицин­ский канон», остававшийся в течение веков одной из руководящих книг по теории и практике врачевания. Основным его философ­ским трудом была энциклопедическая «Книга исцеления», разде­лявшаяся на логику, физику, математику и метафизику. Авиценну называли «князем философов» и «князем врачей». В своих собст­венно философских воззрениях он развивал идеи восточного аристотелизма в области метафизики, гносеологии, логики и отчасти онтологические концепции неоплатонизма. Авиценна отрицал тво­рение мира во времени. Он рассматривал сущее как вневременную эманацию Бога; миру как вечной длительности во времени соответ­ствует вечный Бог, а душа человека есть нечто бессмертное — она есть духовная форма тела (в аристотелевском смысле). В трактовке универсалий он исходит из того, что общие идеи существуют троя­ко: до вещи в божественном разуме, в вещи как сущность единич­ного и после вещи в человеческом разуме, который абстрагирует общее из вещей. Труды Авиценны были переведены в Европе, они изучались и изучаются поныне; особенно ценны его медицинские идеи и удивительно утонченная практика врачевания. Некоторые фундаментальные учения, прославившие крупных западноевропей­ских философов XIII в., были заимствованы у Авиценны и других арабоязычных мыслителей. Таково, например, введенное Авицен­ной различение сущности и существования.

Аверроэс — арабский философ Ибн Рушд (1126—1198), представитель восточного аристотелизма, автор и медицинских трудов. В трактате «Опровержение опровержения» он отвергал нападки теологов на философию, отстаивая права разума в позна­нии. Им проведено разграничение рациональной религии, доступ­ной немногим образованным, и образно-аллегорической религии, доступной всем, что явилось одним из источников теории двойственной истины. Аверроэс исходил из признания вечности мира и безначальности первоматерии. Он трактовал сотворенность мира Богом в том смысле, что Бог, «совечный миру», превращает в дей­ствительность потенциальные формы первоматерии. Абстрактный мировой Ум (Нус), в аристотелевском его понимании, рассматри­вается как единая безличная субстанция, общая для всех людей и воздействующая извне на души всех людей. Он отрицал идею бес­смертия индивидуальной души. Эти идеи Аверроэса оказали боль­шое влияние на развитие европейской средневековой философии.

Ибн Рушд твердо стоял на точке зрения, что первоматерия несотворима и она не может исчезнуть. Признавая бытие Бога, он считал, что Бог не предшествует бытию материи (она «совечна» ему) и что функция Божества — превратить потенциальные, внут­ренне присущие первоматерии формы в действительные. Движе­ние столь же вечно, как и материя. Движение — возникновение, изменение и разрушение — содержится как возможность в самой материи.

Еврейская философия, будучи близкой к арабской, не раство­ряется в ней и имеет самостоятельное значение. Она выдвинула несколько значительных фигур, оказавших большое влияние на ев­ропейскую философскую мысль. Одним из крупнейших еврейских мыслителей средневековья был Маймонид.

Маймонид (Моисей бен-Маймун, 1135—1204) стремился рационализировать иудейскую теологию на основе учения «царя философов» Аристотеля, что, по его мнению, дает единственно правильное руководство для «заблудших и колеблющихся». По Маймониду, нужно верить в то, что не противоречит разуму, но это не значит, что все может быть им доказано. Текст Священ­ного Писания нельзя толковать буквально, нужно «одухотворен­ное» объяснение «буквы закона». Согласно Маймониду, фило­софия ведет к интеллектуальному, нравственному и телесному совершенству. Он был сторонником идеи о сотворении мира Богом и критиковал Аристотеля за признание им вечности и несотворимости мира. Учение Маймонида о независимости знания от веры и подчинении знанию буквального смысла библейских выражений показалось раввинам непозволительным ограничением библейско­го авторитета, «продажей Священного Писания грекам». Споры за и против Маймонида временами достигали крайнего ожесточения. Труды Маймонида приобрели большую известность в Западной Ев­ропе и оказали значительное влияние на развитие средневековой мысли.

Фома Аквинский

Фома Аквинский (1225 или 1226—1274) — центральная фигура средневековой философии позднего периода, выдающийся фило­соф и богослов, систематизатор ортодоксальной схоластики, основатель одного из двух господствующих ее направлений — томизма. Наследие этого мыслителя весьма обширно. Особое место за­нимают два монументальных его труда — «Сумма теологии» и «Сумма против язычников» (иногда именуется «Сумма филосо­фии»). Он комментировал тексты Библии и труды Аристотеля, пос­ледователем которого был. В его работах кроме богословия и фи­лософии рассматриваются вопросы права, морали, государствен­ного устройства и экономики.

Исходным принципом в учении Аквината является божествен­ное откровение: человеку необходимо для своего спасения знать нечто такое, что ускользает от его разума, через божественное от­кровение. Аквинат разграничивает области философии и теологии: предметом первой являются «истины разума», а второй — «исти­ны откровения». В силу того что, по Аквинату, конечным объектом той и другой и источником всякой истины является Бог, не может быть принципиального противоречия между откровением и пра­вильно действующим разумом, между теологией и философией. Однако не все «истины откровения» доступны рациональному до­казательству. Философия находится в услужении у богословия и настолько же ниже его, насколько ограниченный человеческий разум ниже божественной премудрости. Религиозная истина, по словам Аквината, не может быть уязвима со стороны философии, в чисто жизненном, практически-нравственном отношении любовь к Богу важнее познания Бога.

О бытии. Исходя во многом из учения Аристотеля, Аквинат рас­сматривал Бога как первопричину и конечную цель сущего, как «чистую форму», «чистую актуальность». Сущность всего телесно­го заключается в единстве формы и материи. Именно они суть ре­альные сверхчувственные внутренние принципы, образующие всякую реальную вещь, все телесное вообще. Согласно Аквинату, ма­терия — только восприемница сменяющих друг друга форм, «чис­тая потенциальность», ибо лишь благодаря форме вещь является вещью определенного рода и вида. Кроме того, форма выступает в роли целевой причины образования вещи. А причиной индивиду­ального своеобразия вещей (принципом индивидуации) является «получившая напечатление» материя того или иного индивида. Опираясь на позднего Аристотеля, Аквинат канонизировал христи­анское понимание соотношения идеального и материального как соотношение изначального принципа формы («принципа поряд­ка») с колеблющимся и неустановившимся принципом материи («слабейшим видом бытия»). Слияние первопринципа формы и материи рождает, по Аквинату, мир индивидуальных явлений. Это последнее положение поставило точки над 1 в одном из самых ост­рых дискуссионных вопросов христианской схоластики. Формирую­щееся христианство, а значит, и схоластика не могли не быть оза­бочены истолкованием своего отношения к материи, так как третья ипостась верховного абсолютного божества — Иисус Христос — был, по Библии, явлен в образе человека, т.е. объединил в себе и божественную (идеальную), и человеческую (материально-телес­ную) природу. Сам факт этого объединения не давал возможнос­ти полностью игнорировать материю как «ничто» (чего требовал догмат о творении из ничего), поэтому квалификация материи Аквинатом с помощью целой системы утонченных рассуждений в качестве «слабейшего вида бытия» была воспринята церковью как выход из логического тупика. Материя, таким образом, по­лучила в схоластике частичное «оправдание». Вслед за Аристо­телем сущее Аквинат делил на субстанции и акциденции. Акци­денции, т.е. атрибуты, свойства субстанции (качество, количест­во, отношение, место, время и пр.), являются определениями субстанции.

О человеке и его душе. В трактовке Аквината индивидуаль­ность человека — это личностное единство души и тела, именно душа обладает животворящей силой человеческого организма. Душа нематериальна и самосуща: она — субстанция, обретающая свою полноту лишь в единстве с телом. Но телесность имеет сущностную значимость: именно через нее душа только и может обра­зовывать то, что есть человек. Душа всегда носит уникально-личностный характер. Согласно Аквинату, телесное начало человека органически соучаствует в духовно-душевной деятельности лич­ности. Выходит, что думает, переживает, целеполагает не тело и не душа сами по себе, а они в своем слиянном единстве. Он вы­сказал тонкую и глубоко верную мысль: поскольку некоторые люди имеют особенно тонко устроенные тела, души их имеют большую силу разумения. Личность, по Аквинату, есть «самое благородное» во всей разумной природе. Фома придерживался идеи бессмертия души.

О познании. Основополагающий принцип познания, по Акви­нату, — реальное существование всеобщего. В споре об универ­салиях Аквинат отстаивал позиции умеренного реализма, т.е. все­общее существует трояко: «до вещей» (в разуме Бога как идеи бу­дущих вещей, как вечные идеальные прообразы сущего), «в вещах», получив конкретное осуществление, и «после вещей» — в мышлении человека в результате операций абстрагирования и обобщения. Человеку присущи две способности познания — чув­ство и интеллект. Познание начинается с чувственного опыта под действием внешних объектов. Но воспринимается не все бытие объекта, а лишь то в нем, что уподобляется субъекту. При вхож­дении в душу познающего познаваемое теряет свою материаль­ность и может войти в нее лишь в качестве «вида». «Вид» предмета является его познаваемым образом. Вещь существует одновремен­но вне нас во всем своем бытии и внутри нас в качестве образа. Благодаря образу, представляющему элемент бытия вещи, кото­рый в то же время подобен душе, предмет входит в душу, в духовное царство мыслей. При этом вначале возникают чувственные обра­зы, а из них интеллект абстрагирует «умопостигаемые образы». Истину Аквинат определяет как «соответствие интеллекта и вещи». При этом понятия, образуемые человеческим интеллектом, истинны в той мере, в какой они соответствуют своим понятиям, предшествующим в интеллекте Бога. Отрицая врожденное знание, Аквинат вместе с тем признавал, что в нас предсуществуют неко­торые зародыши знаний, а именно: первые понятия, тотчас же по­знаваемые активным интеллектом посредством образов, абстраги­рованных от чувственного. Он выдвинул принцип: нельзя одновременно нечто утверждать и отрицать; на этом принципе основыва­ются все другие нормы логического мышления.

Об этике. В своих этических воззрениях Аквинат опирался на принцип свободы воли человека, на учение о сущем как благе и о Боге как абсолютном благе и о зле как лишенности блага. По Аквинату, зло являет собой лишь менее совершенное благо; оно до­пускается Богом ради того, чтобы во Вселенной осуществлялись все ступени совершенства. Важнейшей идеей в этике Аквината яв­ляется концепция, согласно которой блаженство составляет конеч­ную цель человеческих устремлений. Оно заключается в самой превосходной человеческой деятельности — в деятельности теоре­тического разума, в познании истины ради самой истины и, значит, прежде всего в познании абсолютной истины, т.е. Бога. Основу добродетельного поведения людей составляет коренящийся в их сердце естественный закон, требующий осуществления блага, из­бежания зла. По Аквинату, без божественной благодати вечное блаженство недостижимо.

Об обществе и государстве. В трактате «О правлении князей» Аквинатом даны синтез аристотелевских этических идей и анализ христианского учения о божественном управлении Вселенной, а также теоретических принципов римской церкви. Вслед за Аристо­телем он исходит из того, что человек по своей природе — суще­ство общественное. Главная же цель государственной власти — содействовать общему благу, сохранять в обществе мир и справед­ливость, способствовать тому, чтобы подданные вели добродетель­ный образ жизни и имели необходимые для этого блага. Он отдавал предпочтение монархической форме правления, однако считал, что, если монарх окажется тираном, народ имеет право выступить про­тив тирана и тирании как принципа правления. Фома Аквинский завершил построение здания католической теологии. Начиная с IV в. и поныне его учение признается като­лической церковью как ведущее направление философского миро­воззрения (в 1323 г. Фома Аквинский был причислен к лику свя­тых).

Р. Бэкон

Необходимо, хотя бы совсем кратко, рассказать о существенном вкладе Роджера Бэкона (1214—1292) в развитие естествознания и философии позднего средневековья. Исходные принципы его фи­лософии состоят в том, чтобы прежде всего преодолеть преграды в сознании людей. По Р. Бэкону, существуют четыре величайших препятствия к постижению истины, которые мешают всем и каж­дому и не позволяют достичь подлинной мудрости: пример жалкого и недостойного авторитета, постоянство привычки, мнение несве­дущей толпы и прикрытие собственного невежества показной муд­ростью. Ими опутан всякий человек и охвачено всякое состояние, ибо в жизни, науках и всяком занятии для одного и того же вывода пользуются тремя наихудшими доводами: это передано нам от пред­ков; это привычно; это общепринято, следовательно, этого должно придерживаться. От этой «смертоносной чумы» происходят все бедствия человеческого рода, ибо остаются непознанными полез­нейшие, величайшие и прекраснейшие свидетельства мудрости и тайны всех наук и искусств. Но еще хуже то, что люди, слепые от мрака этих четырех препятствий, не ощущают собственного неве­жества, а со всем тщанием обороняют и защищают его, поскольку не находят от него лекарства. А самое худшее то, что, погрузившись в глубочайший мрак заблуждений, они полагают, что находятся в полном свете истины. Отвергнув догмы, основанные на преклоне­нии перед авторитетами и схоластическими умозрениями, он при­зывал к опытному исследованию природы — к разработке оптики, механики и астрономии. Целью всех наук он считал увеличение власти человека над природой. Схоластическим дедукциям он про­тивопоставил метод познания, основанный на эксперименте и ма­тематике. В своем учении об опыте как основе познания Р. Бэкон различал два вида опыта: внутренний — мистическое «озарение», объект которого — Бог, и внешний — чувственное знание, откры­вающее тайны природы. Многогранная и увлеченная конкретными исследованиями личность, Р. Бэкон высказал немало смелых, опережающих свою эпоху научных и технических догадок, например о телескопе и даже летательных аппаратах. Но его учение было осуждено, а его самого отстранили от преподавания в Оксфордском университете, а затем заточили в монастырскую тюрьму, где он провел 14 лет, но и там умудрялся заниматься экспериментами. Он явился в какой-то мере предвестником своего однофамильца — Фрэнсиса Бэкона.

Д. Скот

Выдающийся мыслитель средневековья Иоанн Дунс Скот (ок. 1265—1308, родился в Шотландии, преподавал в Оксфордском и Парижском университетах) развивал оригинальное учение, в котором подверг критике воззрения Аквината, Р. Бэкона, сторон­ников Аверроэса и других средневековых мыслителей. Для него главным был вопрос об отношении богословия к философии, веры к знанию. Он считал, что предмет богословия — Бог, а предмет философии (или метафизики) — бытие. Философия может пости­гать Бога не в качестве Бога, а лишь в качестве бытия. Однако и в этом смысле философское познание Бога ограничено: человечес­кий ум постигает в бытии лишь то, что он может отвлечь от чувст­венных данных, поэтому у человека не может быть понятия о не­материальных субстанциях, таких, как Бог или ангелы. Эти идеи были направлены против рационального знания о Боге. В бытии наличное существование может принадлежать лишь единичному бытию. В категории бытия последнее мыслится как нечто запредельное и неопределенное — общее, но не в смысле особого вида реальности и не в логическом смысле понятия. Вслед за Ибн Синой он учил, что любая «природа» ни всеобща, ни еди­нична; так, «лошадность» есть только «лошадность» и ничего более.

В телесных вещах материя характеризуется изначальной неопре­деленностью. Лишь благодаря соединению с различными формами она способна принимать конкретные способы бытия, или модусы.

Душа, как считал мыслитель, едина, и ее отдельные способнос­ти различны не сами по себе, а по различию предметов, на которые они направлены: способности, направленные на чувственные пред­меты, называются чувственными, направленные на умозрительные предметы, — мыслительными. Связь души с телом осуществляет­ся посредством особой формы — формы телесности, которая от­личается от самой души.

В учении о познании Д. Скот подчеркивал активность познава­тельной деятельности: знание не есть ни чистая восприимчивость, ни чистая активность — оно всегда складывается и из того, что идет от нас, и из того, что идет от познаваемого предмета. Особен­но велика зависимость от предмета при познании Бога, которое осуществляется в откровении.

Об универсалиях

Одна из особенностей средневековой философии проявилась в зна­менитом споре между реалистами и номиналистами. Спор шел о природе универсалий (от лат. — общий), т.е. о природе общих понятий. Реалисты (Иоанн Скот Эриугена (ок. 810 — ок. 877) и главным образом Фома Аквинский), основываясь на положении Аристотеля о том, что общее су­ществует в неразрывной связи с единичным, являясь его формой, сформулировали концепцию о трех видах существования универса­лий. Универсалии существуют трояким образом: «до вещей» в бо­жественном разуме, «в самих вещах» как их сущность, или форма и «после вещей», т.е. в человеческом разуме как результат аб­стракции и обобщения. Такое решение вопроса носит в истории философии название «умеренного реализма» в отличие от «край­него реализма», согласно которому общее существует только вне вещей. Крайний реализм платоновского толка при всей своей, ка­залось бы, изначальной приспособленности к идеалистической схо­ластике не мог быть принят ортодоксальной церковью именно вследствие того, что материя была частично оправдана христиан­ством как одна из двух природ Иисуса Христа.

Номиналисты, в первую очередь французский философ и теолог Росцелин (ок. 1050 — ок. 1120), довели идею отрицания объек­тивного существования общего до логического конца, считая, что универсалии существуют лишь в человеческом разуме, в мышле­нии, т.е. они отрицали не только наличие общего в конкретной еди­ничной вещи, но и его существование «до вещи». Универсалии, го­ворил Росцелин, суть только имена вещей, и существование их сво­дится лишь к колебаниям голоса. Существует только индивидуаль­ное, и только оно может быть предметом познания. Как и следовало ожидать, церковь приняла умеренный реализм Фомы Аквинского, а номинализм Росцелина был осужден еще на Суассонском соборе в 1092 г.

Следует подчеркнуть, что средневековая философия внесла существенный вклад в дальнейшее развитие гносеологии, разработав и уточнив все логически возможные варианты со отношения рационального, эмпирического и априорного, соотношения, которое станет впоследствии уже не только предметом схоластических споров, но фундаментом для формирования основ ее естественнонаучного и философского знания. Философия эпохи зре­лого средневековья, начиная с 11-12вв., пребывая под влиянием христианства, дала удивительно яркие плоды в своем развитии, подготовив весьма благоприятную почву для дальнейшего своего движения. Творчество Августина, Фомы Аквинского, Авиценны, Аверроэса, Маймонида, Дунса Скота, Роджэра Бэкона, Уильяма Оккама и др. по уровню своей интеллектуальной культуры и зна­чимости не уступает выдающимся учениям мыслителей последую­щих времен.

Список литературы:

Спиркин А.Г. Философия: Учебник. – М.: Гардарики, 2001.

Культорология – М.: Высш. Шк., 2001.

Искусство – М.: Просвещение, 1969.