Министерство Образования и Науки Российской Федерации
Федеральное агентство по образованию
Оренбургский Государственный Университет
Архитектурно-строительный факультет
Кафедра философии
Доклад по теме
Гераклит и Эллиаты.
Атомисты: Демокрит и Левкипп
Руководитель:
_____________Мантров А.В.
«___»_______________2010 г.
Исполнитель:
Студентка группы 09 ЭУН
_____________Лагода А.В.
2010 год
Гераклит Эфесский
Великим диалектиком античного мира является Гераклит из Эфеса (ок. 530—470 до н.э.). Он принадлежал к царскому роду. Гордый, сумрачный, нелюдимый, он отказался от предложенного ему высшего сана в государстве в пользу своего брата (афинского царя Кодра), но ходил в пурпуре со знаками царской власти[1]
.
Все существующее, по Гераклиту, постоянно переходит из одного состояния в другое. Ему принадлежат знаменитые слова: “Все течет!” (можно ли переоценить эту гениальную максиму?!), “В одну и ту же реку нельзя войти дважды”, “В мире нет ничего неподвижного: холодное теплеет, теплое холодеет, влажное высыхает, сухое увлажняется”. Возникновение и исчезновение, жизнь и смерть, рождение и гибель — бытие и небытие — связаны между собой, обусловливая и переходя друг в друга.
Получается, что ничего нет, все лишь становится. Нельзя даже вообразить себе, чтобы в сущем что-то, вдруг оцепенев, застыло бы напрочь в абсолютной немоте. В ощущении остается лишь одна текучая волна, за которую трудно ухватиться щупальцами разума: она все время ускользает. Это ведет к крайнему скептицизму Кратила: ни о чем ничего нельзя утверждать, ибо все течет; скажешь о человеке что-то хорошее, а он уже утек в грязь дурного[2]
.
Согласно воззрениям Гераклита, переход явления из одного состояния в другое совершается через борьбу противоположностей, которую он называл вечным всеобщим Логосом, т.е. единым, общим для всего существования законом: не мне, но Логосу внимая, мудро признать, что все — едино. По Гераклиту, огонь и Логос “эквивалентны”: “огонь разумен и является причиной управления всем”, а то, что “всем управляет через все”, он считает разумом. Гераклит учит, что мир, единый из всего, не создан никем из богов и никем из людей, а был, есть и будет вечно живым огнем, закономерно воспламеняющимся и закономерно угасающим. Огонь — образ вечного движения. Огонь как видимая форма процесса горения является наиболее подходящим определением для стихии, понимаемой как субстанция, для которой характерно, что она есть вечный процесс, “пылающая” динамика сущего. Но это совсем не значит, что Гераклит на место воды и воздуха поставил огонь. Дело гораздо тоньше. Правда, у Гераклита Космос — это вечно полыхающий огонь, но это живой огонь. Он тождествен божеству. Гилозоистический пантеизм[3]
обретает у него наиболее совершенное выражение.
Огонь как душа Космоса предполагает разумность и божественность. А ведь разум обладает властной силой управления всем сущим: он все направляет и всему дает форму. Разум, т.е. Логос, правит всем через все. При этом объективная ценность человеческого разума определяется степенью его адекватности Логосу, т.е. общему миропорядку. Гераклита считают ярким представителем религиозного движения своего века. Он разделял идею бессмертия души, считая смерть рождением души для новой жизни.
Элейская школа: Ксенофан, Парменид, Зенон
Гераклит подчеркнул одну сторону противоречия бытия — изменение вещей, текучесть сущего. Подвергая критике гераклитовское учение, Ксенофан, а особенно Парменид и Зенон обратили внимание на другую сторону — на устойчивость, сохранение вещей. Принято считать, что греки вообще не были склонны к умеренности ни в своих теориях, ни в своей жизни. Если Гераклит утверждал, что все изменяется, то Парменид — прямо противоположное: ничто не изменяется. Замечательно по силе обобщения утверждение Парменида: “Ничто не может стать чем-нибудь и нечто не может превратиться в ничто”.
Рассмотрим воззрения Ксенофана именно в этом контексте потому, что Парменид — центральная фигура этой школы — ученик Ксенофана. Его учение и по времени, и по существу предшествует учению Гераклита, а учение последнего предшествует учению Парменида.
Ксенофан из Колофона (ок. 565—473 до н.э.) — столь же философ, сколь и поэт — изложил свое учение стихами[4]
. Всю жизнь (а прожил он почти сто лет) был очень бедным, скитался по различным городам Греции в качестве рапсода, чем и добывал пропитание. Он и не стремился к богатству, находя в самом себе неистощимые сокровища: его дух был постоянно и фанатично погружен в созерцание великих идей и в поиски их наилучшего поэтического выражения, окрыленный рвением к знанию и мудрости. Он был безжалостен к праздным, требовал от людей трезвой деятельности согласно разуму и на пользу себе и людям. Ксенофан не был равнодушен к поэтическим красотам гомеровских творений, но его возмущала их религиозная неправда (в этом с ним единодушен Платон). Ксенофан писал:
Всем Гесиод и Гомер бессмертных богов наделили,
Что у люден укор вызывает и порицание;
Кражей, блудом, взаимным обманом их наделили.
Он выступал против антропоморфических элементов в религии: он высмеивал богов в человеческом виде и жестоко бичевал поэтов, которые приписывают небожителям желания и грехи человека. Он считал, что бог ни телом, ни духом не походит на смертных. Высказывая свою мысль в одной из сатир, он ссылался на эфиопов, изображающих своих богов плосконосыми, и на фракиян, которые дают богам своим голубые глаза и грубые очертания[5]
.
Ксенофан высказал ряд оригинальных для своего времени мыслей, например о происхождении Земли, полагая, что она появилась из моря. В качестве аргументов он ссылался на то, что в отдалении от моря (в горах) находят раковины, а на камнях — отпечатки рыб и растений. (Это уже не мифология, а строгая логика научного порядка.)
Философские воззрения Ксенофана особо значимы для нас потому, что он стоял во главе монотеистов и во главе скептиков. Именно из его уст вырвался крик отчаяния: ничего нельзя знать достоверно! Секст Эмпирик приводит такие слова Ксенофана: “Ясно никто не постиг ничего и никто не постигнет!” Нерешительность его тонкого ума посеяла семена скептицизма, которые прорастают на ниве всей последующей истории философии. Состояние его ума метко описано неким Тимоном, который вкладывает в уста Ксенофана такие слова: “О, если бы я имел ум глубокий, осторожный и в обе стороны глядящий! Увы! Долго блуждал я, обольщенный, по дороге заблуждений! Теперь убелен я годами, но подвержен сомнению и разнообразному томительному колебанию, ибо, куда ни обращусь, я теряюсь в едином и всем”[6]
.
Впервые именно Ксенофан осуществил разделение видов знания, сформулировав проблему соотношения “знания по мнению” и “знания по истине”. Показания чувств дают не истинное знание, а лишь мнение, видимость: “над всем царит мнение”, “людям не истина, а лишь мнение доступно”, утверждает мыслитель.
Ксенофан, обуреваемый сомнениями, не был удовлетворен взглядами Фалеса и Пифагора на бытие. Состояние его души выражено фразой Аристотеля: “Вперив свой взор в беспредельное небо, он объявил, что единое Бог”. Солнце и месяц неслись по этому небу, звезды мерцали в его необъятном пространстве; Земля беспрестанно рвалась к нему в виде шара; души людей стремились к нему каким-то неясным влечением. Это — центр бытия, это само бытие, оно есть Единое, недвижимое, в лоне его движения Многое. (Трактовку Бога в виде небосвода и шара следует понимать как метафору, памятуя, что автор склонен к образному мышлению.) Под Единым Богом Ксенофан вовсе не разумел личного Бога, отдельного от мира: Бог неотделим от мира, который суть лишь его проявление. Ксенофан полагал, что есть лишь одно Бытие во многих видах и это одно — Бог. Ксенофана можно назвать монотеистом пантеистического толка.
Парменид (конец VII—VI в. до н.э.) — философ и политический деятель, центральная фигура Элейской школы[7]
. Он родился в знатной семье и провел молодость в забавах и роскоши, а когда пресыщение удовольствиями подсказало ему о ничтожестве наслаждений, он стал созерцать “ясный лик истины в тишине сладкого учения”. Он принимал активное участие в политических делах родного города. Парменид был признан своими согражданами одним из мудрых политических руководителей Элеи. По утверждению Плутарха, “Парменид же свое собственное отечество привел в порядок отличнейшими законами, так что власти ежегодно заставляли граждан давать клятву оставаться верными законам Парменида”[8]
.
Как было принято тогда, Парменид написал поэму “О природе”, где образно представлен путь познания в виде аллегорического описания путешествия юноши к богине, открывающей ему истину. В первых же стихах поэмы Парменид провозглашает главенствующую роль разума в познании и подсобную роль чувств. Он разграничивает (вслед за Ксенофаном) истину, основанную на рациональном познании, и мнение, основанное на чувственных восприятиях, которые знакомят нас лишь с видимостью вещей, но не дают знания их истинной сущности. Философию он разделил на философию истины и философию мнения, назвав критерием истины разум, в чувствах, говорил он, точности нет: недоверните чувственным восприятиям, не вращайте бесцельно глазами, не слушайте ушами, в которых раздается только шум, и не болтайте праздно языком, но разумом исследуйте высказанные доказательства.
Центральной идеей Парменида является бытие, соотношение мышления и бытия. Мышление всегда относится к чему-то, ибо без сущего, о котором оно высказывается, мы не найдем мысли. Попробуйте помыслить ни о чем! И вы убедитесь, что это невозможно. Ничего нет и ничего не будет, кроме сущего, да и нет сущего, где было бы пусто от сущего. Бытие не возникло: оно непреходяще. Гениальна идея Парменида о том, что нет и не может быть пустого пространства и времени вне изменяющегося бытия. Сущее Парменид считал лишенным изменчивости и многообразия. Парменид тем самым создал непроходимую пропасть между миром, как он дан нам в восприятии, полным движения, и миром единого и неподвижного бытия, открывающегося мышлению. Возникла драматическая ситуация в развитии познания: одни расплавляли мир в потоке воды и полыхании огня, а другие как бы кристаллизовали его в неподвижном камне. Ценна такая идея Парменида: только бытие есть, небытия нет. Лишь у “пустоголового племени” бытие и небытие признаются тождественными. Небытие невозможно ни познать, ни высказать: мыслимо только сущее. Нельзя отыскать мысль без бытия: мысль без бытия — ничто.
Нужно отметить глубокую мудрость этой идеи. И в самом деле: попробуйте помыслить то, чего нет, т.е. небытие. У вас ничего не получится. Ваша мысль будет метаться в поисках небытия, при этом каждый раз как бы “хватая” нечто сущее. Небытие недоступно ни чувствам, ни мыслям. Тут у Парменида выявляется исключительно глубокая идея о предметной отнесенности мысли; эта фундаментальная идея остается непоколебимой в веках. Любопытна мысль Парменида, считавшего, что Вселенная не имеет недостатков. Характеризуя сущее в его цельности, он говорит: сущее не может быть “ни чуточку больше, ни чуточку меньше”. Стало быть, нет и пустого пространства: все наполняется бытием. Эта мысль полностью верна — в духе А. Эйнштейна.
Особо подчеркнем, что Парменид увязывал духовный мир человека с такими детерминантами, как положение человека и уровень его телесной организации: высшая степень организации дает и высшую степень мышления. А телесность и духовность совпадают в мироздании в Боге.
Зенон Элейский (ок. 490—430 до н.э.) — философ и политический деятель, любимый ученик и последователь Парменида[9]
. “Акме” Зенона относят к 460 г. до н.э. Зенон пользовался славой как талантливый учитель и оратор. Молодость прожил в тихом уединенном учении, высоко ценил превосходство умственных наслаждений — единственных удовольствий, никогда не
пресыщающих. От Парменида научился презирать роскошь. Его наградой был голос собственного сердца, ровно бившегося в сознании своей правоты. Вся его жизнь — борьба за истину и справедливость. Она кончилась трагически, но велась не понапрасну[10]
. Заслуги Зенона как философа очень велики. Они вошли в века. Он развивал логику как диалектику. Обратимся к наиболее известному опровержению возможности движения — знаменитым апориям Зенона, которого Аристотель назвал изобретателем диалектики. Апории чрезвычайно глубоки и вызывают интерес по сей день. Мы не можем входить во все многочисленные стороны зеноновских апорий (им посвящены книги), и наше изложение по необходимости поверхностно.
Внутренние противоречия понятия о движении ярко выявляются в знаменитой апории “Ахиллес”, где анализируется положение, при котором быстроногий Ахиллес никогда не может догнать черепахи. Почему? Всякий раз, при всей скорости своего бега и при всей малости разделяющего их пространства, как только он ступит на место, которое перед тем занимала черепаха, она несколько продвинется вперед. Как бы ни уменьшалось пространство между ними, оно ведь бесконечно в своей делимости на промежутки и их надобно все пройти, а для этого необходимо бесконечное время. И Зенон, и мы прекрасно знаем, что не только Ахиллес быстроногий, но и любой хромоногий тут же догонит черепаху. Но для философа вопрос ставился не в плоскости эмпирического существования движения, а в плане мыслимости его противоречивости в системе понятий, в диалектике его соотношения с пространством и временем.
Аналогично, в апории “Стрела” Зенон доказывает, что, двигаясь, стрела в каждый данный момент времени занимает данное место пространства. Так как каждое мгновение неделимо (это что-то вроде точки во времени), то в его пределах стрела не может изменить своего положения. А если она неподвижна в каждую данную единицу времени, она неподвижна и в данный промежуток его. Движущееся тело не движется ни в том месте, которое оно занимает, ни в том, которое оно не занимает. Поскольку время состоит из отдельных моментов, постольку движение стрелы должно
Апории Зенона связаны с диалектикой дробного и непрерывного в движении (а также самом пространстве-времени). Анализируя гипотетическое соревнование Ахиллеса и черепахи, Зенон представляет перемещение каждого из них в виде совокупности отдельных конечных перемещений: первоначального отрезка, разделяющего черепаху , и Ахиллеса, того отрезка, который проползет черепаха, пока Ахиллес преодолевает исходный разрыв, и т.п. В этом “пока” и заключена замена непрерывного движения на отдельные “шажки” — в реальности ни Ахиллес, ни черепаха не ждут друг друга и движутся независимо от условного разбиения их пути на воображаемые отрезки. Тогда путь, который предстоит преодолеть Ахиллесу, равен сумме бесконечного числа слагаемых, откуда Зенон и заключает, что на него не хватит никакого (конечного) времени.
Если считать, что “время” измеряется количеством отрезков, то заключение справедливо. Обычно, однако, указывают, что Зенону просто не было знакомо понятие суммы бесконечного ряда, иначе он увидел бы, что бесконечное число слагаемых дает все же конечный путь, который Ахиллес, двигаясь с постоянной скоростью, без сомнения, преодолеет за надлежащее (конечное) время.
Таким образом, элеатам не удалось доказать, что движения нет. Они своими тонкими рассуждениями показали то, что едва ли кто из их современников осмысливал, — что такое движение? Сами они в своих размышлениях поднялись на высокий уровень философских поисков тайны движения. Однако они не смогли разорвать путы исторической ограниченности развития философских воззрений. Нужны были какие-то особые ходы мысли. Эти ходы нащупывали основоположники атомизма.
Апории Зенона “Ахиллес” и “Стрела” обнажают глубокую загадку того, как из неподвижности, видимого отсутствия измерений (“стрела покоится в каждый момент”) рождается движение.
Впоследствии Диоген-циник, для опровержения довода Зенона, направленного против существования движения, поднялся и стал ходить. А.С. Пушкин выразил это так:
Движенья нет!
Сказал мудрец брадатый,
Другой смолчал,
Но стал пред ним ходить.
Атомизм Левкиппа – Демокрита
Нобелевский лауреат, крупнейший физик середины XX в., Р. Фейнман писал:
“Если бы в результате какой-то мировой катастрофы все накопленные научные знания оказались бы уничтоженными и к грядущим поколениям живых существ перешла бы только одна фраза, то какое утверждение, составленное из наименьшего количества слов, принесло бы наибольшую информацию? Я считаю, что это — атомная гипотеза... все тела состоят из атомов — маленьких телец, которые находятся в беспрерывном движении, притягиваются на небольшом расстоянии, но отталкиваются, если одно из них плотнее прижать к другому. В одной этой фразе... содержится невероятное количество информации о мире, стоит лишь приложить к ней немного воображения и чуть соображения”[11]
.
Атомизм проявился как движение античной мысли к философской унификации первооснов бытия. Интересно, что эта гипотеза, развитая Левкиппом (V в. до н.э.) и особенно Демокритом (ок. 470 или 460 до н.э. — умер в глубокой старости), связана с Древним Востоком[12]
.
Таким образом, первоначала других античных мыслителей Демокрит и его последователи сводили к атомам. И вода, и воздух, и земля, и огонь состоят из большого количества атомов, различающихся по своей качественной специфике, но по отдельности чувственно не воспринимаемых. Атомисты рассматривали мир как единое целое, состоящее из бесчисленного множества мельчайших неделимых частичек — атомов, движущихся в пустоте. В самом понятии атома (неделимый) высвечивается его элеатское происхождение. Атомы, согласно Демокриту, неделимы вследствие своей абсолютной плотности, отсутствия в них пустых промежутков и исключительной малости. Атомы и пустота — единственная реальность. Атомы вечно носятся в беспредельной пустоте, не имеющей ни верха, ни низа, ни конца, ни края, сталкиваясь, сцепляясь и разъединяясь. Соединения атомов образуют все многообразие природы. Атомы обладают силой самодвижения: такова их извечная природа. Стоит отметить, что и душа, согласно древним атомистам, состояла из тончайших круглых и особо подвижных атомов, т.е. идеальное мыслилось наравне с материальным — с единой субстанцией. Атомы складываются в различные конфигурации, которые мы воспринимаем в качестве отдельных вещей, различность же структур этих конфигураций, т.е. качественное разнообразие мира, зависит от разных типов взаимодействий между атомами. Так была создана существующая более двух тысячелетий дискретная картина мира, в котором бытие мыслится состоящим из мельчайших и обособленных (дискретных) частичек вещества, а отношения между этими частичками (т.е. принцип взаимодействия) считается не самим бытием, а лишь свойством атомов.
Отмечая роль античного атомизма, Герцен писал: “В атомах они видели повсюдную средоточность вещества, бесконечную индивидуализацию его, для себя бытие, так сказать, каждой точки. Это один из самых верных, существенных моментов понимания природы: в ее понятии необходимо лежит эта рассыпчатость и целость каждой части так же, как непрерывность и единство”[13]
.
Следует, однако, подчеркнуть, что наше изложение есть реконструкция, исходящая из сравнительной ценности для современной науки тех или иных построений древних. Непосредственно в античности атомистическая концепция не сыграла существенной роли. Дело в том, что она входила в конфликт с принципом бесконечной делимости материи, а также с величайшими достижениями античной математики: открытием несоизмеримости диагонали квадрата с его стороной и т.п. Геометрические фигуры, составленные из “атомов” Демокрита, были бы угловатыми и неровными, подобно египетским пирамидам, если рассматривать их вблизи. Мы не можем здесь вдаваться в математические тонкости, укажем лишь, что Демокрит различал атомы (неделимые) и амеры (не имеющие размера). Преодоление трудностей древней атомистики было бы возможным только вместе с введением в античную науку элементов дифференциального и интегрального исчислений, что позволило бы решить еще, например, апорию Зенона об Ахиллесе и черепахе и т.п. Существует мнение, что Архимед, разработавший оригинальные методы, предвосхищавшие математический анализ Ньютона и Лейбница, опирался хотя бы эвристически на атомизм.
Демокрит разработал научный метод познания, основанный на опыте, наблюдении и теоретическом обобщении фактического материала. Ощущения, считал он, представляют хотя и недостаточный, но необходимый источник и основу познания. Свидетельства об окружающем нас мире, которые дают ощущения, дополняются и исправляются тонкой работой ума. Вселенная Демокрита строго подчинена принципу причинности: все возникает на каком-либо основании и в силу причинности. Именно в причинности Демокрит усматривал объяснительный принцип в осмыслении сути вещей и событий. Он с пафосом воскликнул: “Найти одно причинное объяснение для меня лучше, чем овладеть всем персидским царством!”
Согласно Демокриту, душа человека состоит из мельчайших, круглых, огнеподобных, постоянно мятущихся атомов; обладая внутренней энергийностью, она является причиной движения живых существ. Он первым высказал идею проэктивной объективации субъективного образа: от вещи отделяются тончайшие “пленки” (поверхности), втекающие в глаза, уши и т.д. Иначе говоря, от предметов истекают своего рода флюиды, которые, попадая в наше тело через органы чувств, порождают у нас ощущения, восприятия, т.е. образы, которые мы чувствуем не в нас, а там, где находится воспринимаемый предмет: иначе ведь мы тянулись бы ложкой не в тарелку, скажем, с супом, а в свои глаза. При этом визуальный образ формируется истечением, исходящим из глаз, и из того, что видимо. (Специально изучая этот вопрос (силу взгляда), должен сказать: это чрезвычайно тонкое прозрение гения.)
Демокрит колебался в вопросе о природе богов, но был тверд в признании бытия Бога. По Демокриту, боги состоят из атомов, а Бог есть космический разум. В сочетании атомов находится некая живая и духовная сила, а начала разума находятся в мирах, которые он наделяет божественностью: мир создан божественным разумом и боги помогают людям. Совокупность огненных атомов, разлитая во всем Космосе, оживляет все и дает всему и вся Разум[14]
.
И в заключение: атомизм Левкиппа — Демокрита не получил надлежащей оценки, между тем как он составляет одно из величайших учений, до которых дошло глубокомыслие человечества. В отличие от всех выдвигавшихся до сих пор идей первоначала, идея атома содержит в себе, кроме всего прочего, принцип предела делимости материи: атом мыслился как наименьшая частица, которая выступает как исходный в созидании и последний в разложении вещественный элемент сущего. А это — гениальный взлет мысли на принципиально новый уровень философского постижения сущего. И самое понятие неделимости было введено атомистами именно ради того, чтобы возможность бесконечного деления данного тела не превратила его в ничто и тем самым не превратила бы все бытие в мираж[15]
.
Список Литературы
1. Спиркин А.Г. Философия. – М.: Гардарики, 2000.
2. Асмус В.Ф. Античная философия. В 4 т. – М.: Мысль, 1969-1973
[1]
Однажды, играя с детьми близ храма Дианы, он ответил прохожим, дивившимся ребячеству его занятий: “Не лучше ли играть с детьми, чем обделывать с вами государственные дела!” Лучше всего характер Гераклита может объяснить презрительное письмо, в котором он отклонил вежливое приглашение Дария провести несколько времени при его дворе: “Гераклит Эфесский шлет привет царю Дарию, сыну Гистапса! Все люди уклоняются от путей истины и справедливости. У них нет привязанности ни к чему, кроме корысти. Они стремятся к одной суетной славе с упорством безумия. Что до меня касается, то я чужд лукавства и никому не враг. Я глубоко презираю суету дворов и никогда не стану ногой на персидской почве. Довольствуясь малым, я живу, как мне угодно” {Льюис Дж. История философии. СП б., 1865. С. 66).
[2]
Кратил, по преданию, — последователь Гераклита и учитель Платона. Согласно Платону и Аристотелю, Кратил признавал всеобщую изменчивость вещей и высказывался о природе имени. Но если, по Платону, он заявлял что всякое имя обладает правильностью, обусловленной природой именуемой им вещи, то, по Аристотелю, Кратил, ссылаясь на изменчивость (“В одну и ту же реку нельзя вступить не только дважды, но и единожды”, — говорил он, возражая Гераклиту), вообще отрицал какую-либо возможность правильно назвать вещь и предпочитал молча указывать на нее пальцем. Идея непрерывного потока при своем последовательном проведении переходит в абсолютный релятивизм (relativus — относительность). Гераклит, правда, понимал, что текущая река, “изменяясь, покоится”.
[3]
Пантеизм (от греч. pan — все и theos — бог) — философское учение, максимально сближающее понятия “бог” и “природа” с тенденцией к их отождествлению.
[4]
Ксенофан — также сатирик, юморист и карикатурист, автор многих элегий. А.С. Пушкин перевел его элегию “Чистый лоснится пол”.
[5]
Льюис Дж. Указ. соч. С. 39.
[6]
Там же. С. 41
[7]
“Акме”, т.е. высшая точка творческой активности (так считалось в то время), относится у Парменида к 500 г., значит, тогда ему было 45 лет.
[8]
Плутарх. Adversus Coloton. 32. 1126 А.
[9]
Нельзя смешивать этого Зенона с Зеноном-стоиком, о котором речь впереди.
[10]
Скромно живя в Элее, он навещал Афины, недолюбливая афинян за роскошь, суетность, болтливость, задорность, страстность и безнравственность. В Афинах он давал уроки Периклу. В последний раз возвращаясь в Элею, он нашел ее под гнетом тирана Неарха. Зенон, как и следовало ожидать, составил заговор против тирана, но не успел в своем предприятии и был арестован. Тогда-то, по замечанию Цицерона, Зенон доказал все превосходство учения своего наставника и показал, что подлинно мужественная душа боится только одного — низости, а страх и мучения существуют лишь для женщин, детей и мужчин с женственными сердцами. Когда Неарх стал допрашивать его о сообщниках, Зенон привел тирана в трепет, назвав ему всех его придворных; эта мастерская по своей смелости выходка была не лишена (по обстоятельствам того времени) некоторой вероятности. Испугав таким образом своего обвинителя, Зенон обратился к зрителям и сказал: “Если вы согласитесь остаться рабами из боязни мучений, которым, вы видите, что я подвергаюсь, то я могу только удивляться вашей трусости”. При этих словах Зенон откусил себе язык и выплюнул его в лицо тирану. Народ был так возбужден этой сценой, что кинулся на Неарха и убил его. Вот таков был Зенон как личность.
[11]
Фейнман Р., Лейтон Р., Сэндс М. Фейнмановские лекции по физике. М., 1977. Вып. 1,2. С. 23—24.
[12]
По ряду свидетельств, Демокрит обучался у халдеев и магов, вначале у присланных в дом его отца для воспитания детей, а затем в Мидии. Демокрит не приписывал себе авторства атомизма, упоминая, что атомизм заимствован им у мидян, в частности у магов, жреческой касты, господствовавшая идея которых — внутреннее величие и могущество, сила знания и мудрости.
[13]
Герцен А.И. Указ. соч. С. 39—40.
[14]
Констатируя феномен веры люден в богов, Демокрит укоризненно говорит: “Люди дают клятвы богам только тогда, когда они находятся в безвыходном положении, когда же они от него избавились, все равно их не соблюдают”. И еще одна мудрая мысль Демокрита: “В молитвах люди требуют от богов здоровья, а не знают того , что они сами могут получить его: совершая же в своей невоздержанности обратное тому, что следует, они, следуя страстям, становятся предателями своего здоровья”. (Лурье С.Я Демокрит. Тексты. Перевод. Исследования. М., 1970. С. 791.)
[15]
См.: Маковельский А.О. Древнегреческие атомисты. Баку, 1946.