О. С. Мантуров
С момента зарождения социальных наук наиболее острой проблемой для них становится проблема структурирования социальности. Что есть социальность; каковы структуры, ее определяющие; по каким законам происходит социальное взаимодействие; чем обеспечивается воспроизводство социальных структур — вот лишь некоторые из основных вопросов, ответы на которые становятся камнем преткновения для большинства исследователей. Цель данной статьи — не дать однозначный ответ на эти (и подобные им) вопросы, но показать, где пролегают корни исследуемой проблемы и каковы возможные пути и перспективы ее решения.
На метафизической (донаучной) стадии проблема структурирования социальности решалась путем обращения к внешним архетипам. Именно эти архетипы и лежали в основе конструктов, подменяющих собой подлинную сущность социальности. «В рамках метафизической традиции социальность всегда была редуцирована, всегда определялась исходя из некоего внешнего архетипа порядка (Космос, Бог, Природа), который организует, стабилизирует, гарантирует тотальность социального, сам в то же время оставаясь вне структурируемого и организуемого социального пространства. Совокупность сущего представляется как мироустройство и миропорядок, как целесообразно структурированный космос, а не просто сплошная изменчивость или сплошное постоянство. Структурирование не могло быть делом случая или стечения обстоятельств, необходимо некое внешнее архетипическое начало»[15, 17]. В большинстве метафизических моделей социальности лежит представление о некоем тотальном общественном бытии. Согласно концепциям тотальной социальности общественное бытие как сознание предзадано любой деятельности человека, поэтому человек вынужден подчиняться некоему социальному бытию, которое накладывает ограничения на мыслимые им схемы деятельности. Общественное бытие является априорным условием любых практик.
Именно из метафизической стадии вытекает (как это ни парадоксально) научная стадия в описании социальности. В отличие от метафизической стадии, на научной появляются четкие цели и задачи исследования, ставится проблема методологии, появляются конкурирующие теории. Но сам процесс исследования протекает в том же русле: ищутся некие архетипы и начала, вокруг которых и можно выстроить подлинную картину социальности. Каковы же эти начала, обусловливающие саму возможность структурирования социальности? Если говорить о классической стадии, то в качестве таковых выступали «социальный факт» у Э. Дюркгейма[14, 20], «социальные формы» у Г. Зиммеля, «действие» у М. Вебера [10, 507], Т. Парсонса [19, 303] и т. д.
На данной стадии изучения социальности появляются две основные методологические установки, существующие (в отношении некоторых исследований) и по сей день. Они представляют собой альтернативные воззрения на взаимодействие человека (личности) и «общественных начал» (неких оснований социального бытия людей, которые отображают в данных исследованиях социальность).
Макро- и микроредукционизм как универсальные методологические установки в исследовании социальности
В основе каждой из данных установок лежит один из принципов: а) изучать социальность как нечто существующее «над людьми», как то, что навязывает им определенные правила деятельности, или б) рассматривать социальность как нечто существующее «в людях» и посредством людей. Так, используя терминологию Бергера и Лукмана, в результате первой установки появляются представления об «объективной реальности», в результате второй — соответственно представления о реальности «субъективной» [4]. Сходным образом мыслит и П. Блау: «Концепция социальной структуры может основываться на субъективной или объективной онтологии» [5, 24].
Р. Бхаскар раскрыл методологический пласт данной проблемы [9]. Первую методологическую установку он именовал «реификацией» (связывая ее с Дюркгеймом). Согласно этой установке социальные объекты наделяются собственной жизнью, принудительной и тотальной по отношению к индивиду. Из природы коллективных явлений могут быть выведены все устойчивые отношения социальности. Вторую методологическую установку Бхаскар именует «волюнтаризмом» и связывает в первую очередь с М. Вебером (методология — социологический редукционизм). Социальные явления предлагалось объяснять исключительно на базе фактов об индивидах. Социальные институты и общественное бытие, согласно этой доктрине, некие абстрактные модели, предназначенные истолковывать факты индивидуального опыта. Все социальные факты объясняются исходя из поведения индивидов, структуры их установок, способностей, принципов их взаимоотношений с другими людьми.
Так мы получаем две традиции в исследовании социальности, в основании которых лежат отношения единичного и общего. Например, Г. Риккерт рассматривал всю философию (как и ход мысли), исходя из противоборства двух абсолютных начал — объективизма и субъективизма: «Можно сделать попытку понять мировое целое, исходя из объекта, т. е. достигнуть единства посредством вовлечения субъекта в мир объектов, или, наоборот, можно, основываясь на субъекте, искать объекты во всеобъемлющем мировом субъекте. Так возникают два противоположных мировоззрения, которые можно обозначить бесцветными, но в данной связи достаточно определенными терминами объективирующей и субъективирующей философии, и большинство философских споров и проблем, постоянно возникающих вновь, можно было бы до известной степени свести к понятому таким образом противоречию объективизма и субъективизма как к последнему основанию спора» [20, 448]. На этом противоречии основываются, по мнению исследователя, и такие антитезы, как интеллектуализм — волюнтаризм, пассивизм — активизм, детерминизм — теории свободы воли, пантеизм — теизм, а также догматизм — критицизм, эмпиризм — рационализм, психологизм — априоризм, номинализм — реализм, натурализм — идеализм. Эта мысль была подхвачена В. Виндельбандом: «Единая тенденция, которая господствует в нашем мышлении, может быть сформулирована таким образом: мы стремимся понять, в чем состоит зависимость единичного от общего. Поэтому отношение между единичным и общим — абсолютная основа научного мышления» [11, 211].
На уровне методологии каждую из этих традиций можно соизмерять с двумя группами методов — макроредукционизмом и микроредукционизмом.
Для макроредукционизма характерно сведение индивидуального, уникального, неповторимого к некоему социальному целому, которое и обеспечивает существование социального порядка. Результат такого исследования — создание картины «общества вообще», которое и подменяет собой в итоге социальность. Макроредукционизм характерен для таких направлений социальных исследований, как позитивизм (О. Конт, Г. Спенсер), структурный функционализм (Э. Дюркгейм, Т. Парсонс, Р. Мертон), структурализм (К. Леви-Строс), марксизм, и разного рода системных теорий.
«Социальное целое» в теориях макроредукционизма приобретает тотальный, принудительный характер по отношению к индивиду и его деятельности. Несмотря на то что социальность воспроизводится благодаря деятельности людей, ее проявления противостоят действиям индивидов и приобретают характер объективирующих схем и структур. Это четко прослеживается, к примеру, у Дюркгейма, который определяет «социальный факт» (данное понятие составляет ядро его теории) как «всякий способ действий, устоявшийся или нет, способный оказывать на индивида внешнее принуждение; или иначе: распространенный на всем протяжении данного общества, имеющий в то же время свое собственное существование, независимое от его индивидуальных проявлений» [14, 39]. Социальный факт представляет собой результат соединения действий нескольких индивидов, имеющий, однако, иную (новую) природу, чем каждое из вызвавших его отдельных действий. Становление социальных фактов происходит вовне сознания отдельных людей; синтез множества индивидуальных сознаний «имеет следствием закрепление, установление вне нас определенных способов действий и суждений, которые не зависят от каждой отдельно взятой воли» [Там же, 20].
Деятельность индивидов не в состоянии изменить структуры социальности. Сама социальность диктует им рамки и направления действий. Так что же такое социальная структура? Дюркгейм отвечает на этот вопрос так: «Структура — это утвердившаяся функция, это действие, которое выкристаллизовалось и стало привычкой. Следовательно, если мы хотим постигнуть их корни, то нам необходимо обратиться главным образом к изучению функций» [13, 193]. Позже данные взгляды будут развиты Р. Мертоном: «…функциональный анализ рассматривает социальную структуру как активно продуцирующую новую мотивацию, которую невозможно предсказать на основе знания о врожденных человеческих побуждениях. Если социальная структура и ограничивает некоторые предрасположенности к действию, то она создает и другие» [18, 231]. Таким образом, теория Дюркгейма может дать нам представление об основных чертах макроредукционизма — редукции (сведению) социальных структур к их функциям; тотальном характере социальных институтов по отношению к индивидуальным действиям; принижении значения отдельно взятого индивида и его морально-волевых качеств в развитии общества.
Но наиболее полное представление о макроредукционизме дает структурный функционализм Т. Парсонса. Взаимодействие индивидов также обретает в его теории системный характер: «Социальная система — это способ организации элементов действия с точки зрения устойчивости упорядоченного изменения моделей взаимодействия множества индивидуальных акторов» [19, 96]. На смену «социальному факту» Дюркгейма у Парсонса приходит «акт», включающий в себя актора, цель, ситуацию (условия и инструменты) и «нормативную ориентацию» деятельности (способ взаимоотношения всего перечисленного). Мы можем фиксировать социальную систему, по мнению Парсонса, двумя способами: а) отмечая позиции актора в социальной системе относительно других акторов (позиционный аспект, социальная система представляется структурируемой статусно) и б) отмечая действия актора по отношению к другим, его функциональное значение для социальной системы (процессуальный аспект). Так мы получаем две категории, на которых нередко строят свои концепции социологи по сей день, — «социальный статус» и «социальная роль».
Парсонс заменяет место личности в социальной системе главенствующей ролью позиции в ней актора. «Как точка отсчета, как тот, кто обладает статусом или выполняет роль, отдельный актор — всегда значимая единица, однако в целях анализа социальной системы его следует рассматривать как единицу более высокого порядка, чем статус-роль. Актор в таком смысле — тот сложный узел статусов и ролей. Но и этот социальный актор должен рассматриваться как отличный от личности, которая, взятая сама по себе, есть система действия…» [19, 98]. Таким образом, социальная система, по Парсонсу, структурируется следующими элементами (по возрастанию сложности): социальный акт; статус-роль (субсистема актов актора или акторов); сам актор как социальная единица, организованная система всех статусов и ролей; коллектив как актор и как объект; норма; ценность. Упоминая роль индивидов в социальном процессе, Парсонс видит в них лишь производную функцию, систему статусов и ролей, направленную на поддержание социального порядка.
Именно это упущение (редукцию индивидов к социальному целому) пытались преодолеть сторонники микроредукционизма. Однако, постепенно удаляясь от одной крайности, они встают на сторону другой: общество и социальные целостности у них редуцируются к индивидам, индивидуальной воле и индивидуальным действиям. У М. Вебера читаем: «Такие понятия, как “государство”, “сообщество”, “феодализм” и т. п., в социологическом понимании означают — если выразить это в общей форме — категории определенных видов совместной деятельности людей, и задача социологии заключается в том, чтобы свести их к “понятному” поведению, а такое сведение всегда означает только одно — сведение к поведению участвующих в этой деятельности отдельных людей» [10, 507]. Микроредукционизм характерен для таких теорий, как «понимающая социология» (М. Вебер, Р. Макайвер), неомарксизм Франкфуртской школы (Т. Адорно, Г. Маркузе, Э. Фромм), герменевтическая социология (В. Дильтей, Г. Гадамер, П. Рикер), феноменологическая социология (А. Шюц), бихевиоризм (Б. Скиннер), символический интеракционизм (Дж. Мид, Ч. Кули), этнометодология (Г. Гарфинкель), социальный конструктивизм (П. Бергер, Т. Лукман), концепции социального обмена (Дж. Хоманс) и т. д.
Рассмотрим микроредукционизм на примере социальной феноменологии. Один из основателей этого направления социального знания, А. Шюц, выразил основные его принципы следующим образом: «Феноменологическая философия претендует на то, чтобы быть философией человека, живущего в своем жизненном мире, и на способность объяснить смысл этого жизненного мира строго научным способом. Ее лейтмотив связан с демонстрацией и объяснением активности сознания трансцендентального субъекта, внутри которых конституируется этот жизненный мир» [23, 9]. Шюц исходит из принципа, что все наши знания о мире представляют собой конструкты, абстракции, обобщения, вычленяемые нашим сознанием. Вся действительность, представленная нам наукой, является лишь набором гипотез, отражающих определенные аспекты. Однако, замечает Шюц, социальный мир «имеет собственное значение и структуру релевантности для человеческих существ, в нем живущих, думающих и действующих. Они уже осуществили выборку и проинтерпретировали этот мир в конструктах обыденного мышления повседневной жизни, и именно эти объекты мышления воздействуют на их поведение, определяют цели их действий и доступные средства их достижения» [24, 182].
Таким образом, социальный мир может быть дан только сквозь призму индивидуального сознания, конструкты, порождаемые последним, и становятся объектами для изучения наук (существуя тем самым лишь в теориях ученых; исходя из этого, можно заметить, что объективность, желанная для макроредукционизма, здесь лишь отображение объектов, но не их подлинная суть/сущность). В основе социальных взаимодействий лежат представления индивидов об образцах действий и необходимость понимания Другого. Шюц объявляет основополагающим методологическим принципом социальных наук «постулат субъективной интерпретации» (интерпретация действия и его рамок в терминах самого действующего). Социальность предстает перед ученым «научной моделью социального мира», структуры которого через систему релевантностей замещаются конструктами. Некий образ данной модели приведен Шюцем в работе «Феноменология и социальные науки».
Таким образом, некогда единая картина мира в теориях микроредукционизма предстает своеобразным «лоскутным одеялом». Социальность имеет значение только для субъектов, воспроизводящих ее в своих действиях или помышлениях. Социальная структура сближается с игрой, она также обретает свой подлинный смысл лишь в процессуальности и может быть воспроизведена повторно. Теоретики герменевтики накладывали рамки этой игры на мир знаков и значений, в символическом интеракционизме эта игра связывалась с процессом воображения (концепция «Зеркального Я» Ч. Кули). Важны не столько правила, по которым происходит игра, сколько их восприятие и оправдание участниками. Социальная структура теперь не представляется чем-то единым и объективным. Читаем у Р. Макайвера: «Социальная структура существует лишь как порождение ментальности» [17, 89]. Исходя из этого, и изучаться она должна при помощи иных областей знания: Дильтей предлагал обращаться к поэзии и произведениям искусства, Риккерт — к истории; предлагалось также изучать ее, обращаясь к психологии и психоанализу, лингвистике и др.
Мезоредукционизм как интегративный подход
Ни макроредукционизм, ни микроредукционизм так и не смогли выдвинуть универсальную методологию для изучения социальности и ее структур. Они представили лишь альтернативные модели структурирования социальности, не столько дополняющие, сколько противоречащие друг другу. В них очень плохо представлен процесс смены структур. Как правило, упор делается на факторах, способствующих смене структур, но не на сущности самих структур. Не объясняется, благодаря каким факторам происходит трансформация структур, приводящая подчас к их разрушению. Упор делался либо на теоретическом, либо на практическом анализе. В первом случае стремятся вычленить некие структуры. Но неясно, как они представлены в социальной жизни, являются ли они ее производными или сами формируют социальную действительность. Во втором случае не ясно, в чем состоит коренное отличие одной структуры от другой, нельзя дать прогнозы дальнейшего социального процесса. Не способны данные теории и связать воедино три временных измерения: прошлое, настоящее и будущее. Но социальность — это не только настоящее. Не до конца учитывалась и роль «случайных факторов», но именно случай порой приобретает решающее значение в процессе смены социальных структур.
Эти и другие упущения требовали коренной смены как методологии социальных исследований, так и самого типа мышления. Требовалось некое интегративное понимание социальной реальности, вбирающее в себя как макро-, так и микроуровни. Для того чтобы нивелировать противостояние двух уровней социальных структур, необходимо было актуализировать некий «срединный» уровень, к которому и сводились бы все проявления социальности. Методологическая установка, опирающаяся на данные основания, носит название мезоредукционизм. Термины «макро-», «микро-», «мезоредукционизм» используют в своей работе М. ДеЛанда [25, 4–5], а также такие исследователи, как К. Контопоулос [26] и Н. Моузелис [27]. Тенденция интегративного подхода и соответственно мезоредукционизма наиболее четко проявилась в 80-х гг. в «многомерной социологии» Дж. Александера, в «теории коммуникативного действия» Ю. Хабермаса, в «теории структурации» Э. Гидденса, в «генетическом структурализме» П. Бурдье и т. д.
Иная терминология применялась в исследованиях М. Арчер [3]. Вместо понятия «редукционизм» она использует термин «конфляционизм» (conflation; конфляция в лингвистике — образование нового слова из корней двух других, ранее известных, «сращение»). Согласно Арчер нельзя говорить об однозначном совмещении социальных структур и социальных агентов, принимая во внимание их независимость друг от друга. Уровень макроредукционизма у Арчер соответствует конфляции «сверху вниз» (социальное действие подчиняется структуре), уровень микроредукционизма — конфляции «снизу вверх». Необходимо некое «сращение в центре» (и структура, и социальная деятельность лишаются своей автономии). В поисках такового Арчер анализирует в первую очередь «трансформационную модель социального действия» Р. Бхаскара и теорию структурации Э. Гидденса, сама же предлагает «морфогенетический подход». Можно заметить, что и теории, использующие методологию мезоредукционизма, также дают нам лишь альтернативные модели структурирования социальности. Согласно мезоуровням, на которых акцентировано внимание исследователей, можно классифицировать и сами теории.
Структура и эмерджентность. В основе данной интегративной модели лежит понимание социальности как структурности, т. е. упор делается не на социальность как результат социальных процессов, а на условия, при которых этот результат достижим. Согласно П. Блау интерес должен быть направлен не столько на структуру, сколько на изучение структурных параметров. Параметры бывают двух типов: «номинальные» (горизонтальные) — распределяют население по половозрастным, расовым и другим подобным признакам; «ранговые» (вертикальные) — классифицируют индивидов по их месту в каких-либо иерархиях. Параметры могут использоваться для объяснения уровней социальной дифференциации. Блау замечает, что в определении социальной структуры существует ряд заметных альтернатив. Одни авторы сопоставляют социальную структуру и культуры, другие рассматривают культурные символы и идеи как глубинную сущность самой структуры; одни подразумевают под ней теоретическую модель, призванную объяснить взаимодействия людей на практике, другие же считают, что социальная структура как раз-таки находится «вне» людей и поэтому ее саму надо описывать с помощью теорий.
Блау определяет некий общий знаменатель во всех этих различных взглядах. Данный знаменатель — эмерджентные свойства структуры, позволяющие считать ее за таковую: «Социальная структура тождественна эмерджентным свойствам комплекса составляющих ее элементов, т. е. свойствам, не характеризующим отдельные элементы этого комплекса. В любой структуре можно выделить элементы, составляющие собственно структуру, и комплекс элементов, из которых структура строится. <...> Комплекс элементов структуры представляет собой лишь механическую совокупность элементов, в то время как собственно структура определяется взаимосвязями этих элементов, включая как взаиморасположение и косвенное влияние этих элементов, так и прямые связи между ними» [5, 16].
Блау рассматривает четыре основных вида эмерджентных свойств: 1) численность элементов социальной совокупности (данное свойство может служить основанием для исследования всех остальных структурных свойств); 2) социальные отношения между людьми (прямые связи между элементами структуры социальной группы); 3) состав социальной совокупности (различия между ее элементами); 4) глобальные характеристики инфраструктуры общества и абстракции, выведенные из моделей социальных отношений между элементами или комбинаций элементов. Также эмерджентными свойствами могут выступать, к примеру, групповая сплоченность, конфигурация иерархии власти, разделение труда и т. п.
Большой интерес представляет и «трансформационная модель социальной деятельности» Р. Бхаскара. Бхаскар исходит из того, что «по отношению к индивидам общество выступает как нечто такое, чего они никогда не делали, но что существует только благодаря их деятельности» [9, 227]. Бхаскар предлагает различать деятельность людей по воспроизводству и по преобразованию социальных структур. Общество как совокупность структур является как результатом, так и необходимым условием человеческой деятельности. Один из основных тезисов Бхаскара гласит, что поскольку «отношения, в которые вступают люди, существуют до вступающих в отношения людей, чья деятельность воспроизводит и трансформирует отношения, то сами эти отношения суть структуры» [3, 164].
Бхаскар ищет точку соприкосновения социальной структуры и деятельности людей: «Такая точка, связующая действие со структурой, должна быть и “бессмертной”, как общество, и непосредственно поддерживаемой индивидами. Необходимая нам посредствующая система — это система позиций (положений, мест, функций, правил, задач, обязанностей, прав и т. д.), занимаемых (заполняемых, возложенных кем-то, принимаемых на себя и т. д.) индивидами, и практик (видов деятельности и т. д.), в которые они вовлечены в силу того, что занимают эти позиции (и наоборот). Я буду называть эту посредствующую систему позиционно-практической системой» [9, 233]. Структурные свойства социальности выражены, таким образом, через межличностные взаимодействия, взаимоотношения между людьми и природой и людьми и социальными продуктами.
Не менее интересна и теория, разрабатываемая Р. Будоном. Он предлагал анализировать макроскопические изменения при помощи «индивидуалистических» методов. Будон замечает, что подавляющее большинство исследователей социальности стоят на стороне одной из двух позиций: а) объясняют отсутствие детерминизма субъективными причинами, ограниченностью информации, невозможностью исследовать все переменные; б) считают, что для социального исследования интерес могут представлять лишь детерминированные процессы. Это вполне согласуется с выдвинутым нами ранее тезисом о примате двух типов редукционизма в социальных исследованиях. В ходе анализа Будон отвергает первую позицию (субъективизм), поскольку она не берет в расчет возможность открытых ситуаций. Вторая же позиция, по его мнению, лишена реального основания, открытый характер ситуации не меньше должен интересовать исследователя, чем закрытый. Нежелателен и примат ценностей, характерный для теорий, построенных на идее изменения как продукта механизмов социализации.
Будон делает вывод, что никакие общие теории социального изменения существовать не могут. В зависимости от структуры конкретного процесса идеи и ценности могут играть решающую роль, а могут не играть никакой; какие-либо переменные могут иметь
Структура и коммуникация. Коммуникативная концепция структурирования социальности является, пожалуй, одной из самых распространенных и популярных среди концепций, опирающихся на мезоредукционистский тип методологии. В качестве мезоуровня здесь выступает «коммуникация», превращающая социальность в своеобразный «метадискурс». Дискурс — событие, в котором встречаются субъект и объект речи лицом к лицу, это особый тип реальности, главное в котором — процессуальность. К понятию дискурса обращались М. Фуко, Ю. Хабермас, Э. Лакло, Э. Гоулднер, Т. Дюрберг, Ж. Деррида и др.
Коммуникативная концепция зародилась еще в лоне постструктурализма (Р. Барт, М. Фуко, Ж. Лакан). М. Фуко неоднократно использовал понятие дискурса. Исследуя две эпистемы — классическую и современную, Фуко определял ведущее значение в каждой из них дискурсивных практик. Однако если для первой эпистемы была характерна дискурсия исключительно в языковом плане, то для второй дискурс подразумевает не только речь, но и мысль: «В той точке, где представление встречается с бытием, где пересекаются природа вообще и человеческая природа, в том месте, где, как нам теперь кажется, мы узнаем первоначальное, неопровержимое и загадочное существование человека, — там классическая мысль порождает не что иное, как мощь дискурсии. Дискурсии — то есть языка в его способности выражать представления, языка, который именует, расчленяет, сочетает, связывает и развязывает вещи, позволяя увидеть их в прозрачности слов» [21, 332].
Субъект предстает у Фуко точкой пересечения различных типов дискурсов, лишаясь тем самым автономии и подчиняясь языковым практикам господства. Дискурсивные практики (если говорить точнее, «система формирования») нивелируют как макроструктуры, так и субъекта как носителя этих практик. Говоря об исследованиях Фуко, Н. С. Автономова замечала: «Язык у Фуко — это скорее метафора для обозначения самой возможности соизмерения и взаимопреобразования разнородных продуктов и образований человеческой духовной культуры, общего механизма духовного производства. <...> Язык — это уровень первоначального структурирования, на основе которого далее вступают в силу социально-культурные механизмы более высоких уровней, например рационально-логического. Язык мира (Ренессанс), язык мысли (классический рационализм), язык как самозамкнутое бытие (современная эпистема) — все это здесь лишь условное обозначение для различных способов такого структурирования в различные исторические периоды» [1, 24].
Пожалуй, самым ярким примером мезоредукционизма данного типа может послужить «теория коммуникативного действия» Ю. Хабермаса. Вопрос, как возможен социальный порядок, Хабермас переформулирует в вопрос о том, как участники интеракции могут координировать планы своих действий таким образом, чтобы Другой, не порождая конфликта и не ставя под угрозу саму интеракцию, мог «соединить» свои действия с действиями Я. Механизмом координации действий выступает взаимопонимание. Если действие есть процесс овладения некой ситуацией, то коммуникативное действие выражено в совместном истолковании ситуации, в достижении консенсуса. Жизненный мир, по Хабермасу, есть контекст ситуации действия. Но если каждый из участников хочет претворить в жизнь свои планы, то им приходится договариваться о чем-то происходящем в мире. Так, «мир» (совокупность существующих положений вещей) становится для них системой отсчета, опирающейся на разделяемое несколькими субъектами пропозициональное знание, на согласие в нормативном плане и на взаимное доверие.
Таким образом, коммуникация между участниками интеракции выступает тем самым мезоуровнем, соединяющим макро- и микроуровни социальности, «жизненный мир» и субъекта. Именно коммуникация служит ядром, вокруг которого «собираются воедино» объективный, социальный и субъективный миры: «Когда говорящий высказывается о чем-либо в рамках повседневного контекста, он вступает в отношение не только к чему-то наличествующему в объективном мире (как совокупности того, что имеет или могло бы иметь место), но еще и к чему-то в социальном мире (как совокупности законодательно урегулированных межличностных отношений) и к чему-то в своем собственном, субъективном мире (как совокупности манифестируемых переживаний, к которым он имеет привилегированный доступ)» [22, 40]. Только при переходе к конвенциальной ступени интеракции возникает полноценная система перспектив говорящего, вбирающая в себя каждый из этих миров.
Н. Луман считал коммуникацию единственной подлинно социальной операцией: «Коммуникация — это самая малая из возможных единиц социальной системы, а именно — такая единица, на которую сама коммуникация еще может реагировать при помощи коммуникации же» [16, 86]. Коммуникация — базовая операция для образования социальных систем. Коммуникация, как единица, конституирующая структуры социальности, обладает и внутренней структурой, связанной с отношением между сообщением, информацией и пониманием. Процесс коммуникации связан с пониманием, но даже если понимание не будет достигнуто, это будет означать лишь появление новой коммуникации; таким образом, коммуникативные процессы представляют собой сеть, в воспроизводстве которой они постоянно задействованы. Цель (и одновременно результат) этого процесса — (вос)производство смыслов. Именно с понятием смысла связано определение Луманом общества: «Общество — это система, конституирующая смысл» [Там же, 50].
Коммуникативная концепция структурирования социальности по сей день не теряет своей актуальности. Дискурсивное начало в социальности отмечал Липовац: «Структурное начало стало бы здесь тождественным с признанием существования различных типов дискурса в обществе, которые необходимым образом артикулируют отношение субъекта к делу, к самому себе и к сигнификантам как таковым из соответствующего референтного способа. Здесь речь ни в коем случае не идет о так называемой над-надстройке иерархии, но, вероятно, об артикуляции дискурсов, которые устанавливаются комплексностью предметов» [28, 165]. У. Штэхели пытался сопоставить два типа структур: социальную и семантическую. Говоря о действии, Штэхели предлагает всегда говорить и о коммуникативном событии, которое осуществляется лишь посредством отношения к семантическим структурам: «Семантика уже наделяет конституцию и структурирование тем элементом, который должен упорядочить социальную структуру. Это опять же означает, что продукт ряда событий действия возможен только на основании семантических структур, которые делают действиями в первую очередь коммуникации» [29].
Структура и структурация. Подход к структурированию социальности, обозначенный нами как «структурация», предполагает структурирование социального во времени и пространстве. Сам термин был введен в этом значении Э. Гидденсом. Имеет смысл объединить в этом подходе взгляды самого Гидденса и П. Бурдье, поскольку два этих подхода имеют множество точек соприкосновения.
В исследованиях Бурдье снимается оппозиция субъективности и объективности, «…оппозиция, совершенно абсурдная с научной точки зрения, между индивидом и обществом, которую стремится преодолеть понятие габитуса, понимаемого как инкорпорированная и, следовательно, индивидуализированная социальность» [7, 53]. Сам Бурдье рассматривал свою «философию габитуса» как лежащую между «структурализмом без субъекта» и «философией субъекта», что вполне позволяет нам считать используемую в его исследованиях методологию мезоредукционистской. Для Бурдье мезоуровнем, к которому сводились все социальные практики, выступал «габитус», определяемый им как «системы устойчивых и переносимых диспозиций, структурированные структуры, предрасположенные функционировать как структурирующие структуры, т. е. как принципы, порождающие и организующие практики и представления, которые могут быть объективно адаптированными к их цели, однако не предполагают осознанную направленность на нее и непременное овладение необходимыми операциями по ее достижению» [8, 122].
Габитус рационален, но в его основании лежит не разум, а некое предвосхищение, основанное на неоднократном моделировании подобной ситуации в прошлом. Это умозрительная структура, которая имеет способы и средства существования в самой себе. Через габитус мы можем выразить повседневную деятельность людей. Поняв габитус, можно понять мотивы действий индивидов, их интересы, склонности, методы деятельности: «Понять, что есть габитус, можно только при условии соотнесения социальных условий, в которых он формировался (производя при этом условия своего формирования), с социальными условиями, в которых он был “приведен в действие”, т. е. необходимо провести научную работу по установлению связи между двумя состояниями социального мира, которые реализуются габитусом, устанавливающим эту связь посредством практики и в практике» [Там же, 109]. Этим обусловливается основополагающая роль габитуса в структурах социальности.
Бурдье представлял свою теорию как некий «генетический структурализм»: «Анализ объективных структур — структур различных полей — неотделим от анализа генезиса ментальных структур внутри биологических индивидов, которые являются в некоторой степени продуктом инкорпорации социальных структур и анализа генезиса самих этих социальных структур: социальное пространство и группы, которые в нем распределяются, являются продуктом исторической борьбы (в которую агенты вовлекаются в зависимости от их позиции в социальном пространстве и от ментальных структур, через которые они воспринимают это пространство)» [7, 28]. Таким образом, габитус выступает мезоуровнем, к которому сводятся как макроструктуры (системы интериоризованных структур, общие для групп людей схемы восприятия), так и микроструктуры (индивидуальные системы диспозиций). Бурдье исходит из следующего теоретического принципа: нельзя свести социальное существование к моделям, схемам, которые создаются «на его основе». Понятие поля как структуры направлено на установление связи между субъективными ожиданиями человека и объективными возможностями. Основополагающим звеном в существовании полей является борьба людей за признание. Бурдье дополняет веберовский концепт воли как структурирующего фактора такими понятиями, как «честь», «репутация», «престиж», «стратегия» и т. д.
У Э. Гидденса пропасть между макро- и микроуровнями преодолевается через разработанную им концепцию дуальности структуры. Субъектов и структуру нельзя рассматривать как независимые друг от друга категории. Нельзя говорить о дуализме субъекта и структуры. Правильнее вести речь о дуальности (двуединстве): «В соответствии с представлениями о дуальности структуры структуральные свойства социальной системы выступают и как средства производства социальной жизни в качестве продолжающейся деятельности, и одновременно как результаты, производимые и воспроизводимые этой деятельностью. Структура не является чем-то “внешним” по отношению к индивидам: будучи своего рода “отпечатками” в их памяти и проявляясь в социальной практике, она представляется скорее “внутренней”, нежели внешней (как это считал Дюркгейм) по отношению к их деятельности. Структуру нельзя отождествлять с принуждением, она всегда как ограничивает, так и создает возможности для действия» [12, 70].
Гидденс различает понятия «структура» (некий общий термин), «структуры» (во множественном числе), «структуральные свойства социальных систем», «структуральные принципы». Традиционно структура рассматривалась как некий каркас, набор констант, наиболее устойчивых аспектов социальных систем. Гидденс не отходит от этого принципа, но к социальным правилам (действующим в рамках структуры) добавляет и ресурсы, способствующие производству/воспроизводству социальных институтов (как наиболее стабильных черт социальной жизни). Данные ряды правил и ресурсов и представляют собой структуры (во множественном числе). Под структуральными свойствами Гидденс подразумевает институционализированные характеристики социальных систем, фиксируемые во времени и пространстве. Социальные системы, в отличие от структуры, существуют в виде воспроизводимых во времени и пространстве ситуативных действий акторов. Структура же существует вне времени и пространства, проявляется в памяти индивидов в качестве отпечатков социальной практики.
Одна из характеристик структуры — отсутствие субъекта. Вместо понятия субъекта Гидденс прибегает к определению самости (в этом он наследует традиции американского интеракционизма): «Под “субъектом деятельности” (agent или actor) мы понимаем личность, соотнесенную с телом, которое имеет пространственно-временные характеристики. Вместе с тем “самость” не есть самостоятельный мини-субъект действия, “функционирующий” внутри индивида. “Самость” представляет собой сумму тех форм вспоминания, посредством которых человек осознает, “что” стоит у истоков его деятельности. Таким образом, субъект сам наделяет свою “самость” свойствами деятельности. Именно поэтому “самость”, тело и память тесно взаимосвязаны» [Там же, 100].
Как и у Бурдье, важное место в концепции Гидденса отводится исследованию повседневности. Повседневность переплетается с пространственно-временными перемещениями актора. Рутина является доминирующей формой повседневной социальной активности. Она тесно связана с чувством тревожности, ответ на которое зачастую и представляет собой действие. Рутина является и важной составляющей социальных институтов, которые являются подлинно социальными лишь при условии своего непрерывного воспроизводства. Через обращение к повседневности можно проанализировать и социальные позиции, занимаемые акторами.
Акторы расположены («зонированы») во времени и пространстве, постоянно передвигаются по этим осям. Кроме того, они «зонированы» и относительно друг друга. Пространственно-временное измерение предполагает понятие социальной позиции: «…социальные позиции представляют собой специфические пересечения сигнификации, господства и легитимации, имеющие отношения к типизации субъектов деятельности. Социальная позиция подразумевает определение “идентичности” в рамках системы социальных связей и взаимоотношений; идентичности как “категории”, к которой относится ряд специфических нормативных санкций» [12, 141]. Позицию Гидденс истолковывает как «позиционирование». Здесь важна роль контекста или обстоятельств взаимодействия. Под контекстом Гидденсом подразумеваются: а) пространственно-временные границы, б) соприсутствие акторов, в) их осведомленность и использование имеющихся знаний для воздействия или контроля над взаимодействием. Актор обладает достаточным количеством знаний о контексте, в котором ему приходится действовать, и о последствиях, к которым может привести его деятельность. Действия акторов цикличны, они постоянно воспроизводятся акторами.
Традиции теорий структурации во многом продолжает социально-топологический подход. Если для Бурдье и Гидденса мезоуровнем структурирования социальности выступали соответственно «габитус», «рутина», то в социальной топологии взгляд исследователя обращается на телесные техники. В основе социальной топологии лежит тезис о том, что большинство окружающих нас форм социальности являются порождением человеческого тела: «социальные отношения, взятые в действительном приближении, суть не что иное, как телесные взаимодействия индивидов в определенных местах социальности» [2, 46]. Социальность оказывается обусловленной множественностью различных мест, в которых происходят взаимодействия индивидов, определяемые через телесные и коммуникативные техники. Однако данные техники не есть структуры социальности: «телесные и коммуникативные техники существуют не в качестве структур, а в качестве рекурсивных процессов» [Там же, 130]. Именно через обращение к этим техникам и происходит структурирование социальности как совместности, «воплощенного сознания».
Альтернативные модели структурирования социальности
Итак, настал момент для подведения итогов нашего исследования. Кратко их можно обозначить следующими тезисами:
1. Не существует однозначной трактовки сущности социальности, способов ее структурирования, характера движущих сил и механизмов социальных процессов. Уместно говорить не столько об универсальном понимании социальности, сколько об альтернативных моделях ее структурирования. Разнообразие концепций порождает разнообразие и разноплановость результатов исследований процессов, происходящих в обществе. Объективность полученных в ходе исследования результатов обеспечивается не столько реальным положением дел, сколько используемой в ходе исследования методологией.
2. На метафизической стадии социальность рассматривалась сквозь призму обращения к внешним архетипам, обеспечивающим ее неизменность и стабильность. На классической научной стадии на замену архетипам приходят образцы, обладающие предельным уровнем абстрагирования. Социальные структуры приобретают характер схем деятельности, концепция человека формируется на основе обобщенных представлений о его качествах и силах. В исследованиях социальности господствуют субъект-объектные и объект-субъектные схемы, зачастую не столько дополняющие друг друга, сколько конфликтующие. Каждая из этих схем может быть выражена определенным типом методологии — макроредукционизмом (сведение индивидуального к универсальным схемам, примат социальной структуры над деятельностью человека) или микроредукционизмом (социальное целое редуцируется к силам и качествам индивидов, действие человека производит и направляет социальные структуры). Данные методологические установки можно назвать универсальными, так как каждая из них претендовала на описание любых процессов, происходящих в обществе.
3. На неклассической стадии осознается односторонность существующих ранее подходов к проблеме структурирования социальности. Усложняющийся характер общества, все более возрастающая динамичность социальных процессов приводят к необходимости отказа от образцов как от универсальной методологической и мировоззренческой нормы. Социальность предстает разделенной между различными субъектами, обладающими разными образами социальной реальности, поэтому на смену старым парадигмам приходит субъект-субъектная схема, на методологическом уровне связанная с мезоредукционизмом. Мезоредукционизм — интегративная методология, предполагающая редукцию к некоему «срединному уровню» структурирования социальности. В зависимости от того, что принималось в качестве такого мезоуровня (эмерджентные свойства социальных систем, коммуникации, рутина, габитусы, социальные практики и др.), можно выделить очередную группу альтернативных моделей структурирования социальности. В отличие от классического этапа альтернативные модели структурирования социальности скорее дополняют друг друга, чем друг другу противоречат. Социальность предстает полем, разделенным между множеством субъектов сетью взаимозависимых социальных процессов. Структуры социальности как предмет исследования претерпевают онтологизацию, интерес с субъективности индивидов (психологический, гносеологический ракурс) смещается в сторону субъектности (как силы и формы развития социальности).
Главным остается вопрос, способна ли методология мезоредукционизма быть столь же актуальной на постклассической стадии научного знания? Можно ли будет говорить о некой «единой картине социальности» или мы вынуждены будем удовлетворяться разнообразием альтернативных моделей структурирования социальности? Проблема разнообразия обществ, культур, типов социальных взаимодействий ведет как к проблемам «сосуществования множественностей», так и к необходимости выработки неких новых типов образцов, которые смогли бы обеспечить сосуществование социальных систем.
Так появляется тема единичного множественного. Субъект-субъектная схема неклассической науки, таким образом, должна будет уступить свои позиции полисубъектной. Идеи распада объективности и «уничтожения субъекта» приводят нас к идее многомерности социальной реальности, приобретающей характер виртуальности. Эти и многие другие темы, выдвигаемые на первый план современной философией, заставляют нас в очередной раз осмыслить методы, вооружившись которыми мы подходим к изучению социального мира. Редукционизм (как на макро- и микроуровнях, так и «срединный») в настоящее время себя не оправдывает. Новая методология должна неизбежно быть антиредукционистской, уходящей от рассмотрения социальности на «срезах» и «уровнях», не сводящей ее к каким-либо проявлениям социального бытия. Неизбежное ускользание социальности позволяет говорить о ней не как о чем-то целом, едином, а как о сети взаимообусловленных существованием друг друга гетерогенных сообществ. Именно на основе данных тезисов и должен быть построен дальнейший научный поиск, результатом которого могла бы стать новая, постклассическая концепция структурирования социальности.
Список литературы
1. Автономова Н. С. Мишель Фуко и его книга «Слова и вещи» // Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. СПб., 1994.
2. Азаренко С. А. Сообщество тела. М., 2007.
3. Арчер М. Реализм и морфогенез // Теория общества. М., 1999.
4. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности: Трактат по социологии знания. М., 1995.
5. Блау П. М. Различные точки зрения на социальную структуру и их общий знаменатель // Американская социологическая мысль : тексты. М., 1996.
6. Будон Р. Место беспорядка. Критика теорий социального изменения. М., 1998.
7. Бурдье П. Начала. М., 1994.
8. Бурдье П. Практический смысл. СПб., 2001.
9. Бхаскар Р. Общества // Социо-Логос: Социология, антропология, метафизика. Вып. 1. Общество и сферы смысла. М., 1991.
10. Вебер М. О некоторых категориях понимающей социологии // Вебер М. Избр. произведения. М., 1990.
11. Виндельбанд В. Критический или генетический метод? // Виндельбанд В. Избранное: Дух и история. М., 1995.
12. Гидденс Э. Устроение общества: Очерк теории структурации. М., 2005.
13. Дюркгейм Э. Курс социальной науки // Дюркгейм Э. Социология. Ее предмет, метод, предназначение. М., 1995.
14. Дюркгейм Э. Метод социологии // Там же.
15. Керимов Т. Х. Неразрешимости. М., 2007.
16. Луман Н. Общество как социальная система. М., 2004.
17. Макайвер Р. Реальность социальной эволюции // Американская социологическая мысль : тексты. М., 1994.
18. Мертон Р. Социальная теория и социальная структура. М., 2006.
19. Парсонс Т. Социальная система // Парсонс Т. О социальных системах. М., 2002.
20. Риккерт Г. О понятии философии // Риккерт Г. Философия жизни. Киев, 1998.
21. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. СПб., 1994.
22. Хабермас Ю. Реконструирование и понимающие науки об обществе // Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб., 2000.
23. Шюц А. Обыденная и научная интерпретация человеческого действия // Шюц А. Избранное: Мир, светящийся смыслом. М., 2004.
24. Шюц А . Феноменология и социальные науки // Там же.
25. DeLanda M. A new philosophy of Society. L., 2006.
26. Kontopoulos K. M. The logics of social structure. Cambridge; N. Y., 1993.
27. Mouzelis N. P. Modern and Postmodern Social Theriizing. N. Y., 2008.
28. Thanos Lipowatz. Das reine Politische oder Eine (post) moderne Form der politischen Mystik // Das Undarstellbare der Politik. Zur Hegemonietheorie Ernesto Laclaus. Wien, 1998.
29. Urs St ä heli. Zum Verhältnis von Sozialstruktur und Semantik // Soziale Systeme. 4. 1998. H. 2 [Электронный ресурс]. URL: http://www.soziale-systeme.ch/leseproben/staeheli.htm