Архетип изменения: его место и роль в архаическом мифомышлении
Н. А. Пятков
В представленной статье анализируются классическая теория архетипов архаического мифологического мировосприятия. На основании анализа автор статьи склонен рассматривать миф как текст. Миф является определенным кодом. Формой кодирования выступают архетипические образы. Механизмом реализации архетипа изменения является ритм, реализующийся в непрекращающемся маятникообразном движении между членами бинарной оппозиции или триады — архетипическими образами. Автор приходит к выводу о том, что не существует бесконечного множества архетипов, он всего один. Он выступает одновременно и как субстанциональная основа, и как закон развития. Универсальную основу архаического мифологического мышления составляет архетип изменения.
Каждый раз, когда исследователь анализирует природу архаических мифологических форм мышления и мировосприятия, он неминуемо сталкивается с внушительной по многообразию совокупностью архетипических образов, которые являются лишь различными примерами выражения древнейших структур человеческого мышления. Развивая и конкретизируя данный разговор, мы опираемся на ряд научных концепций, посвященных не только изучению проблематики архаического мифа, но и архаического мифологического мышления (К. Г. Юнг, М. Элиаде, Я. Э. Голосовкер). Все перечисленные авторы в той или иной степени обращались в своих исследованиях к анализу архетипов, тем самым дополняя классическую научную теорию, одним из первых основоположников которой был К. Г. Юнг. Попытаемся самым кратким образом набросать те положения вышеупомянутой теории, которые наиболее интересны для этой статьи.
На сегодняшний день основными положениями теории архетипов являются следующие. Архетип есть нечто, что человек не в силах воспринять в чистом виде. В мифах архетипы детально и поэтапно осмысляются человеком через ассоциативно-образные ряды. При этом сущность архетипа не может проявиться абсолютно, полностью стать понятной и осознаваемой человеком 1 . В архаике постижение архетипа осуществляется через создание целокупного смыслового образа на уровне всей мифологической системы. Речь идет о том, что поколения людей нередко на протяжении длительного времени создавали целые вереницы образов, последовательно и разносторонне познавая суть того или иного явления. Основным принципом подобного мироотношения становится сопоставление постоянно трансформирующихся парных образов. Речь идет о бинарных оппозициях выражающих идею биполярности архетипа 2 . Сопоставляя взаимодополняющие противоположные стороны архетипической сущности, выраженные в форме образов, мифомышление древнего человека улавливало суть образа-символа, определяющей чертой которого было единство и борьба противоположностей. Именно из природы архетипа берет свое начало один из основных законов функционирования и взаимодействия процессов и состояний архаической мифологической реальности — закон о неисключенном третьем 3 .
К. Г. Юнг выделяет ряд основных пар архетипов и показывает, что они соотносятся друг с другом как члены бинарной оппозиции, например, Аниму, Анимус. Согласно концепции К. Г. Юнга мужчина и женщина состоят из двух родственных начал — женского и мужского, Анимы и Анимуса. Соотношение этих двух начал всегда таково, что одно является человеческой самостью, а другое — теневой стороной личности. Ученый приводит примеры того, когда в мужчине женское начало выходит на передний план, а у женщин начинает доминировать мужское начало. Но явления подобного рода носят отнюдь не только патологический характер. Именно столкновение этих противоборствующих начал определяет сущностные характеристики личности. К. Г. Юнг утверждал, что восприятие двойственности природы человека естественно для языческого миропонимания. Человечество, по мнению К. Г. Юнга, совершило ужасную ошибку, разделив божество на всеблагого Всевышнего и дьявола как воплощение всего греховного. Как реальный человек не может быть только хорошим или только плохим, так человеческая душа не может не сочетать в себе и мужское, и женское начала. Исследуя сны своих пациентов, К. Г. Юнг склонился к мысли о том, что Анима из-за своего бессознательного компонента не может выражаться полностью только в антропоморфных образах. Анима может одновременно представать, например, как спасительная богиня и дикий, хищный зверь. Анима и Анимус на подсознательном уровне всегда стремятся к установлению баланса между собой.
По К. Г. Юнгу, бинарен сам архетип. Архетип Великой Матери распадается на образы древнегреческих богинь Деметры и Коры. Для своей матери Кора является не просто дочерью, но младшим двойником, т. е. ее собственной ипостасью. В контексте понимания мифологического сознания очень важно, что связь между богинями не прекращается после того, как Кора попадает в царство мертвых. Причем связь эта пульсирующая, ритмическая. Кора — богиня мертвых — рождает весну, т. е. жизнь. Деметра же, сама суть источник жизни для всего живого, провоцирует осенне-зимнее умирание мира. И дочь, и мать, являясь частями одного целого, отчасти воплощают в себе друг друга. Именно факт биполярности является залогом развития всего сущего в мире.
К. Г. Юнг утверждает, что фигура женщины в мифологии сверхчеловечна — это обусловлено содержанием архетипа матери. Ученый называет ее не иначе, как «любящей и страшной матерью». Мать — главенствующая фигура там, где происходит магическое превращение и воскрешение, а также в подземном мире с его обитателями. Светлая сторона архетипа «мать» связывается с заботливостью, поддержкой и сочувствием. Она дарительница жизни, наделенная магической силой. Теневая сторона этого архетипа представлена связью с миром мертвых. Она воплощает в себе все темное, загадочное, все поглощающее и соблазняющее. Наиболее красочно и явно архетип матери проявлен в образе индийской богини Дэви, жены бога Шивы. Культ непосредственно самой Дэви восходит к древнему культу богини-матери. Дэви попеременно (ритмично) выступает то в милостивом и кротком обличии, то в жестоком и смертоносном, — это черное от гнева лицо светлой богини. В таком своем аспекте жена Шивы известна как Кали — безжалостная богиня–жница конца времен.
По нашему мнению, примеры К. Г. Юнга не просто демонстрируют, что существуют архетипические пары, но и то, что каждый элемент этой пары обнаруживает в себе свое зеркальное отражение: богиня загробного мира приносит весну, а богиня плодородия и процветания провоцирует увядание и зимнюю смерть.
Затрудняет понимание отношения архетипа и мифа у К. Г. Юнга тот факт, что он не дает определения самого мифа, а просто рассматривает архетипические образы как естественный язык мифа.
Мы полагаем, что универсальную основу архаического мифологического мышления составляет архетип изменения. Более того, не существует бесконечного множества архетипов, он всего один. Механизмом реализации архетипа изменения является ритм, реализующийся в непрекращающемся маятникообразном движении между членами бинарной оппозиции или триады — архетипическими образами.
На наш взгляд, миф как текст является определенным кодом. Формой кодирования выступают архетипические образы. Психическая структура архаического человека и нашего современника идентичны — id, ego и superego, но соотношение этих трех компонентов у них различно. В психике современного человека доминируют, как правило, личностное начало и контроль общества, которые воспринимаются как само собой разумеющиеся общепринятые правила человеческого общежития и поведения. Подсознательное начало дано нам от рождения природой или Богом, и от него невозможно избавиться. Отцами психоанализа оно трактовалось как источник непредсказуемого поведения и многочисленных комплексов. Поэтому общество всегда стремилось его подавить, поставить в жесткие рамки под неусыпный контроль. В традиционной культуре слова языка выражали смысловой контекст. Первоначально текст мифа вообще мог выражаться единственным словом и вызывать у воспринимающего ассоциативный ряд. Современный человек в обыденной жизни пользуется словами как побудительными сигналами. В этом плане он мало чем отличается от дрессированных животных, которые просто запоминают, что на определенный звуковой раздражитель должна последовать определенная реакция. Это следствие развития рационального мышления, которое сводит слова к обобщенному и усредненному пониманию. У архаического человека ego было не развито, скорее он отождествлял себя с коллективной личностью — родом, племенем, общиной. В его психике активно проявляли себя контроль общества (superego) и стихийное подсознательное (id). В ряде случаев механизмы контроля еще не способны были эффективно контролировать id, а в некоторых ситуациях, наоборот, superego активно использовало возможности подсознательного, например, для достижения эффекта сопереживания, и тем самым сплачивало первобытный коллектив. В психике архаического человека id занимало значительное место и раскрывало себя через язык мифа.
Подсознательное реализует себя через художественные образы, ассоциации, имагинацию — особый язык, выражающий смысловую реальность. Художественные ассоциативные имагинативные образы по сути своей являются образами архетипическими. Архетип, так же как и символ, способен к бесконечному продуцированию смыслов из себя. Впоследствии смыслы, порожденные архетипом, облекаются в формы архетипических образов — составных элементов архаического мифологического бытия.
Трактовка мифологии как аморфной массы бессистемных мифологических сюжетов является явным заблуждением, присущим аналитическому мышлению. Формально в некоторых научных исследованиях мифология признается явлением синкретичным, но изучают ее аналитическими методами. Однако мифология живет по другим законам, не плоскостной, синхронной культуры, а по законам динамического культурного потока.
А. Ф. Лосев в своей книге «Знак, символ, миф» приводит многочисленные примеры того, что архаический человек на ранних стадиях развития мифологического мышления воспринимал мир в первую очередь как феномены, существующие через действия. Принимая во внимание сказанное выше, мы можем попытаться рассмотреть с иного ракурса один из основополагающих законов реальности архаического мифа — закон универсального оборотничества. Итак, превращение субъекта определяется тем, насколько точно он смог перенять и реализовать функции выбранного объекта, насколько точно ему удается, проявляясь, копировать объект. Фактически человек фиксировал явления только через их действия, функции. Именно факт самого действия становился для него значимым.
На наш взгляд, первоначально человеческое мышление, способное фиксировать прежде всего действия, могло породить только архетип изменения, следовательно, древнейшим архетипом был архетип движения, метаморфозы.
Наряду с восприятием мира как непрерывного изменения у архаического человека формировалось представление о состоянии. Язык архаического человека первоначально не знал разделения на подлежащее и сказуемое. Само состояние воспринималось как функция действия или ее отсутствие, т. е. наличие изменений у объекта или бездействие объекта. Переход от одного состояния к другому воспринималось как смена функций, т. е. действий. Язык фиксировал ситуацию через конкретное действие — «волкомоленяубивание» или «оленемягеляпоедание». Сумма идентичных событий (подчас разделенных во времени) начинала восприниматься как состояние. Так, первобытный охотник в своей охотничьей деятельности, воспринимая мир в разных местах на протяжении долгого пути, начинает его воспринимать так, как будто находится во всех местах сразу.
Архетип рассматривается нами как основополагающий принцип бытия. При этом механизмом реализации архетипа изменения выступает ритм, который усматривается архаическим человеком в качестве сути любого изменения. Ритм реализуется в непрекращающемся маятникообразном движении между членами бинарной оппозиции. Именно попеременное движение 4 от одного члена оппозиции к другому объединяет в систему изменение и состояние. Метаморфозы мифологического мира следует понимать не как хаотическое и всеобщее слияние, а как пульсирующую текучесть, т. е. изменения качественно-количественного характера. Сбой, нарушение заданного ритма приводило к формированию нового ритма.
Архетип — это смысловая символическая основа архаической мифологической реальности. По нашему мнению, архетип выступает одновременно и как субстанциональная основа, и как закон развития. Поэтому главным законом мифологического мышления скорее следовало бы назвать закон Вечного возвращения 5 .
Уточнив сущность и структуру архетипа, мы рассмотрим механизм его функционирования как основу формирования и реализации архаического мифологического мышления и мировосприятия (картины мира).
Картина мира в восприятии человека всегда раскрывается как хронотоп. Первобытный мифологический хронотоп являлся единым, развивающимся посредством лиминальности, культурным потоком. При этом не следует разводить индивидуальный и коллективный культурные хронотопы, как это происходит на современном этапе развития, так как присутствовал универсальный единый коллективный хронотоп. В связи с этим лиминальность выступала основной технологией развития культуры и социума. Культурное пространство — смысловой лабиринт, где барьер-лимин — основной несущий элемент его организации, барьер-в-себе.
Архаический мифологический хронотоп в периоды относительной стабильности может рассматриваться как пространственно временной континуум, где возможно лишь движение по траектории круга, точнее спирали, каждый следующий виток которой практически идентичен предшествующему. Этой формой движения управляет сам человек, а протекает оно в форме ритуала. Ритуал — это всегда копирование естественных процессов, происходивших когда-либо в реальности. Через ритуал человек актуализирует для себя ситуацию, делает ее смысл вновь наглядным для себя. Ритуал в архаике, будучи насквозь условным — символичным, в то же время безусловен в прагматическом отношении. Ритуал — это способ упорядочивания окружающего пространства, установления и поддержания границы, лимина. Мифы не только объясняют человеку устройство мира и способ его существования в нем. Важнее то, что человек, вспоминая и воспроизводя в ритуале мифы, оказывается способным повторить то, что Боги или герои совершили «вначале». Тем самым человек может влиять на мир и его составляющие. Посредством мифа о сотворении мира человек в ритуале обновляет мир, на смысловом уровне проживает его рождение, существование, гибель и снова рождение. В архаическом мифологическом сознании ритуал представлялся отнюдь не игрой, он также не являлся подражанием реальности, а воспринимался людьми как подлинная реальность.
Подобное обновление мира становится возможным, так как, согласно архаическим представлениям, бытие бинарно, т. е. распадается на мир профанный (мир человеческой повседневности) и мир сакральный (соответствующий эпохе первотворения). Результатом ритуала вовсе не является буквальное возвращение мира в предначальную точку развития. Ритуал не является механизмом перематывания человеческой истории вспять. Целью ритуала является временная трансформация пространственно-временного контину-ума профанной реальности в реальность сакральную. Время первотворения — это эпоха, когда сила, энергия творения была разлита в мире, мир был пропитан ею. Ритуал делает архаический коллектив сопричастным этой мощнейшей энергии первотворения и тем самым способствует его обновлению.
«…Одна из основных функций ритуала состоит в том, что с его помощью абсолютные, безусловные, биологические процессы (такие, например, как смерть и рождение) преобразуются в условные категории...» 6 Человек в рамках традиционной культуры с помощью ритуала получал возможность растягивать или сжимать во времени жизненно важные процессы, тем самым реализуя иллюзию управления ими. Подобные игры со временем человек совершал в своих интересах, он восстанавливал гармонию своего жизненного пространства.
Архаический человек не только восстанавливает в своей памяти историю своего племени, но и с помощью мифов, облаченных в форму ритуала, время от времени актуализирует значительную ее часть. Для человека с мифологической формой мышления необратимых событий не бывает. Поэтому то, что произошло вначале, может повториться в силу ритуального произведения, для которого необходимо знать мифы.
В совершении сакральных обрядов, при пересказывании мифологических сюжетов основное внимание уделялось неизменности ритуального процесса. М. Элиаде в ряде своих книг («Время Оно», «Миф о вечном возвращении») доказывает: то, что совершается в настоящем, должно точно воспроизводить то, что происходило в прошлом. Именно в прошлом, во времени «Оно», раз и навсегда были заложены все основы человеческого существования. Прошлое — это священное время, которое не ушло навсегда, так как стало сакральным. Все настоящее всегда проистекает из прошлого. Жившие на земле в тот период существа-первотворцы совершали определенные действия по организации мира. Последствия этих актов творения, их составные действия и последовательность этих действий могут быть использованы потомками для восстановления гармонии и порядка (своеобразного ремонта мира). Так, абсолютно у всех архаических народов семейные, социальные, национальные и религиозные обычаи и церемонии следует рассматривать в соответствии с установленными обычаями и неписаными законами, унаследованными от предков.
Чтобы обеспечить «реальность и долговечность» строению, участники ритуала повторяют образцовый акт созидания мира и человека. Необходимо понимать, что место мирское и место сакральное — качественно отличные вещи. Переход от обыденной реальности к сакральной отражается в обряде инициации, в котором происходит смещение акцентов с мирского на священное, т. е. подлинно реальное и действительное существование в высшем смысле этого слова. «Реальность» места обеспечивается с помощью освящения соответствующего участка земли, т. е. путем превращения его в центр. Благодаря ритуалу любое освященное пространство совпадает с Центром Мира точно так же, как и время ритуала совпадает с мифическим «временем начала».
Идея центра была в первобытности главным пространственным ориентиром. Появление уже в памятниках верхнего палеолита изображений креста, окружности и креста в круге могло быть связано, кроме представлений о Солнце, также и с осознанием себя и своего коллектива в центре всего сущего. Любое повторение космогонии связывается с символикой центра. Центр есть основа мира; это область в высшей степени священного, место абсолютной реальности. Все прочие символы Абсолютной Реальности (Древо Жизни и Бессмертия, Источник юности и т. д.) также являются олицетворением центра.
На наш взгляд, механизм функционирования архаической культуры позволял ей двигаться как неразрывному потоку, но лишь по кругу. Скорее даже это движение не по кругу, а пульсация в рамках круга, наподобие приливов и отливов, где изначальные структуры впитывают как губка нечто новое и перерабатывают в соответствии с «законами предков». Движение рассматривалось архаическим человеком не как движение откуда-то и куда-то, а к
Альтернативными уже описанному процессу являются состояние дестабилизации хронотопа и, как следствие, преодоление лиминального барьера. Такое возможно, когда происходит сбой установленного привычного ритма, что приводит к разрушению хронотопа и соответствующей культуры. Сбой ритма может произойти либо вследствие природного фактора (природная катастрофа), либо в результате столкновения двух различных ритмов (культурный контакт различных культур). Обратим внимание на тот факт, что архаические структуры сохраняются в неизменности в тех районах земного шара, где внешние проявления природного ритма практически не существуют, сведены к минимуму (экваториальная зона и зоны, близкие к полюсам). После нанесения удара по установленному порядку, эффект от которого можно сравнить, пожалуй, с апокалипсисом, либо архаическая культура переймет некоторую часть достижений столкнувшейся с ней культуры, «переварит» их, либо архаический хронотоп будет сломан.
Когда происходит сбой привычного ритма, то попытка его восстановления («ремонт»), возможно, требует первоначального разделения этого механизма на составляющие. Такую операцию ни один представитель архаических сообществ общества осуществить не мог. Для мифологического мышления, пережившего гибель всего своего микро- и макрокосма, легче всего пойти по пути синтеза нового хронотопа. Чем более активными становятся контакты с иными социокультурными ритмами, тем чаще происходит сбой и тем интенсивнее идет продуцирование, синтезирование новых хронотопов. Если в первобытном коллективе все участники живут в коллективном хронотопе, то в последующих цивилизациях наряду с коллективным хронотопом начинают функционировать хронотопы персональные.
В данном случае мы бы хотели обратить внимание на тот факт, что жизнь архетипа, проявляющегося и раскрывающегося в бинарных оппозициях, реализуется на том же самом принципе, что и первобытный хронотоп. Стагнационное постоянное пребывание в сфере только одного из полюсов здесь исключается в силу внутренней двойственности самого архетипа. Собственно говоря, два типа процессов, в которых попеременно пребывает архаическое общество, вполне можно рассматривать как бинарные оппозиции архетипа движения. Движение-ритм в данном случае направлено на раскрытие сути общественных процессов, а движение—преодоление границы есть трансформация на иной уровень, тоже требующий своего детального анализа. Таким образом, одно является условием существования другого.
Так или иначе в основе всех ритуалов архаического общества лежат механизмы перехода. В их основе — бинарная оппозиция состояния и движения: «смерть—жизнь—смерть» (состояние) и «умирания—воскресания—умирания» (движение). Воскрешение, как и умирание, это переход, а жизнь и смерть — это состояние, поэтому уточним, что бинарная оппозиция «смерть—рождение» некорректна. Эти триады понимаются нами как составляющие единой универсальной основы архаического мышления — архетипа изменения. Именно она делает человека способным к адекватному изменению картины бытия и рассматривается как архетипическая матрица, которая реализуется через закон «Вечного возвращения».
Рассмотрим подробнее механизм архетипа изменения. В классических мифологических сюжетах именно женщина поглощает, вбирает в себя мужскую особь, ведь половой акт всегда расценивался как умирание, погибание, отдача энергии мужчиной женщине. Сам брачный союз воспринимался в древности как обряд умирания неженатого юноши. Слово «невеста» расшифровывается как «невесть что», т. е. смерть или «несущая смерть», а юноша-жених, т. е. «суженый—ряженый», — это «осужденный, обряженный на смерть». В пользу этого говорят и цвета одежды свадебного наряда девушек. Красный и оранжевый — это колористическая символика смерти. Многие архаические обряды плодородия заканчивались принесением жертвы. В роли последней должен был выступать ритуальный жених «Великой матери» — главы племени. Именно женщина собственноручно должна была убить мужчину; зачастую это происходило во время полового акта. Любой обряд плодородия предполагал получение жизненной силы в том или ином виде: благословения, пищи, здоровья, защиты и т. п. В обрядовом акте происходил обмен: жизнь жертвы обменивалась на будущее благосостояние всего коллектива.
Умирание в архаике — это не просто акт прекращения своего биологического существования.
Во-первых, умирание (как процесс) человека — это всего лишь переход к иной форме существования.
Во-вторых, смерть — это пространство иномирья, которое в большинстве известных случаев носит то же самое имя, что и имя богини смерти. Ранее мы уже акцентировали внимание на том, что древние люди отождествляли различные явления, выявляя аналогичность выполняемых ими функций. Царство смерти и сама смерть, таким образом, на определенном моменте сливаются, образуя целое: смерть — это и богиня, и пространство, вбирающее в себя умерших.
В-третьих, умирание любой вещи или явления в мифологической реальности — это способ перевоплощения. Смерть как пространство, поглощая вещь и переваривая ее внутри себя, предоставляет ей возможность родиться, но перерождение всегда откладывает свой след. Переродившаяся вещь — это вещь измененная, приобретшая уже иные качества и, как следствие, иную форму. Древний славянин, засыпая крупу в священный котел-печь, умерщвлял ее. Погибая, крупа перерождалась в кашу — священное блюдо, полученное священным способом. «Мать сыра земля» — выражение не случайное: пахарь-сеятель хоронит в ней зерна, которые должны будут переродиться в посевы.
Рассмотрим функционирование механизма архетипа изменения на примере тотема. Традиционно в мифологии под тотемом принято понимать существо мужского пола. Можно привести огромное количество мифов, посвященных происхождению различных народов, в которых некий мистический предок-прародитель вступает в брак с женщиной. Именно от этого брака и рождается впоследствии первый человек, причем первым человеком всегда становится мужчина. Супружеская пара первопредков людьми при этом не являются. Мужское начало представляется в виде зверя или птицы, реже в образе растения или даже части ландшафта, как это демонстрирует один из китайских мифов: согласно мифологическому сюжету в брачный союз с женщиной вступил «гористый холм». Женщина же изначально рассматривается в мифологических системах любых народов как существо если не всегда сверхъестественное, потустороннее, то по крайней мере как существо пограничное миру яви и миру нави. Такое положение женщины в мифологической картине мира архаики обусловлено рядом причин, но нам наиболее важна ее детородная функция. У северного кочевого народа — ненцев — для обозначения женского полового органа и пространственно-временных проходов в мир духов применяется одно и то же слово. У древних славян роженица изолировалась на последнем месяце беременности от родных и близких именно из-за того, что становилась проводником между миром живых и мертвых, иначе говоря, ее природа становилась максимально отличной от природы человеческой и потому могла быть опасной для людей.
Мы пришли к выводу о том, что природа тотема — архетипического образа, вбирающего в себя не только знание о происхождении рода человеческого, но и идею перехода как перевоплощения 7 , — двойственна и представляет собой бинарную оппозицию, одним полюсом которой является мужское начало, а другим — женское. Об этом свидетельствуют и некоторые археологические раскопки.
Идеи, высказанные А. Леруа-Гураном на основе исследования большого количества палеотических росписей в ряде пещер 8 , позволяют нам предположить, что символическое пространство архаического мира (внутреннего пространства пещеры, охотничьей стоянки с системой троп) формируется по принципу триады.
Французский исследователь все найденные им рисунки подразделяет на две группы: мужскую и женскую. Если между этими противоположными группами изображений существовала тесная взаимосвязь, а доказательством тому является не только то, что они объединены единым пространством пещеры (Леруа-Гуран приводит пример изображений с явно выраженными смешанными половыми признаками), тогда мы считаем, что все эти символы образовывали некое единство противоположностей, а иначе говоря, являлись бинарной оппозицией с медиаторным рядом. Группа женских символов всегда занимала центральную часть пещеры, а мужские — периферийную.
Вырисовывалась следующая картина: Мужчина (1) — Женщина — Мужчина (2). Культурный быт охотника заключался в том, что периодически наступала потребность в переходе с одной стоянки на другую. Охотник в последний раз выходил из старой пещеры, фактически эта пещера послед-ний раз его «рожала», ведь вхождение в пещеру осмыслялось как поглощение человека, его смерть, а выход из пещеры — как его новое рождение. Племя охотников кочевало до тех пор, пока им не встречалась новая подходящая пещера. Мы можем предположить, что сутью, душой пещерного пространства все-таки являлась женщина, так как ее изображения занимают центральную часть. Первое вхождение в новую пещеру могло восприниматься, во-первых, как поглощение человека, а во-вторых, как половой акт мужчины с женщиной. Точно так же через брак с женщиной зверь-праотец становился человеком, мужчиной — и сыном, и мужем своей матери одновременно.
Открытие, сделанное профессором Дмитрием Глебовичем Савиновым во время археологических раскопок карасукской эпохи на Торгажаке, в значительной степени расширяет представления о религиозно-мифологическом аспекте культуры населения Среднего Енисея XI—IX вв. до н. э.
Сам Д. Г. Савинов отмечает, что найденные гравированные гальки, несомненно, были связаны с культурно-ритуальной практикой их создателей и имели сакральное значение. Проанализировав ассортимент найденных галек, профессор Д. Г. Савинов убедительно доказывает связь образов женщины, дерева и креста, являющихся основоположными символами схематической структуры архаического мифологического мироздания.
В связи с тем что ромб являлся в архаике не только символом обжитого пространства Вселенной, но и лежал в основе структуры ритуального пространства погребальных сооружений, Д. Г. Савинов также делает заключение о том, что женщина являлась посредником между миром живых и миром мертвых 9 .
На основании материала, полученного профессором Д. Г. Савиновым, мы можем сделать ряд дополнительных выводов. Ритуальные каменные окатыши были разделены исследователем на две группы: а) женщина в ее небесном воплощении, б) женщина в ее земном воплощении в образе младенца без явно выраженных антропоморфных признаков (однако изображение содержит символы, указывающие на женское начало: символ чаши, так называемые деревья). Основываясь на опубликованных материалах Д. Г. Савинова (в том числе и на эскизах найденных окатышей), мы считаем, что и тот и другой тип ритуальных галек сочетают в себе как символы мужского, так и символы женского начала. Во-первых, мы усматриваем в ромбе не только символ женщины (это не ставится нами под сомнение), но и совмещение двух символов: чаши (символ женского начала) и фаллического символа — пирамиды (перевернутой чаши). Получается, что именно единство двух начал образует пространство ойкумены в древней мифологии.
Во-вторых, на самих гальках также присутствует символ, который, по мнению профессора Савинова, должен был обозначать небо — область, бесспорно относящуюся к мужскому началу. Разрисованная поверхность галек в таком случае показывает нам целый космогонический сюжет слияния двух начал и через это — рождения мира. Дело в том, что косые штрихи-линии, которые также присутствуют на гальках, символизируют небесную влагу, изливаемую на землю. Издревле дождь понимался древними народами как семя отца-неба, изливаемое в лоно матери-земли. Наша гипотеза находит свое подтверждение в таких символах, как заштрихованные косыми линиями ромбы или чаши — символ оплодотворенной женщины, будущей матери-родительницы.
В-третьих, мы обращаем внимание на группу галек, вообще лишенных какого-нибудь антропоморфного вида. Некоторые из них своими контурами очень сильно напоминают сосуды — горшки. Горшок — это прежде всего вместилище, но вместе с тем — и рождающее черево. Как женщина вбирает в себя мужское семя, чтобы переродить его в дитя, так и горшок вбирает в себя крупу, дабы переродить ее в кашу. Женщина выступает вместилищем, которое и отнимает жизнь, и дарует ее, порождая что-то новое. Именно здесь усматривается выведенный ранее принцип триады. С одной стороны, частичка божественного мира во времена Оно была принесена в жертву для создания мира людей. С другой — состарившийся мир приносится в жертву и служит материалом для создания обновленного мира. Таким образом, получается, что мир — это самодостаточное единство, способное к репродуцированию себя самого из себя же самого благодаря объединению в своей сущности двух противоположных начал. В результате мы приходим к архетипу круга как к реализации принципа всевбираемости. Мир реализует себя через механизм возвращения к своим истокам и реализации своего исходного архетипа на всех уровнях своего существования в форме различных архетипических образов. В этом и состоит принцип фрактальности архаического мифологического мира.
Мифы и обряды показывают нам, что архетип изменения лежит в основе всех смысложизненных феноменов архаики, т. е. он является универсальным. Рассмотрим способы освоения окружающего пространства, которые применяют представители таких форм мифологического мышления и мировосприятия, как охотник и земледелец.
Средством освоения мира охотником в традиционном обществе является его охотничья тропа. Назовем такой способ освоения пространства векторным. Охотничья стоянка являлась центром мироздания, а освоенное пространство ограничивалось количеством и протяженностью маршрутов для добывания пищи. Структура круга в передвижениях охотника также присутствует. Охотник занимал позицию центра по отношению к линии горизонта. Кочующий охотник постоянно сталкивался с потребностью исследования незнакомой местности, а для этого ему прежде всего необходимо было оглядеться, т. е. описать круг. Траектория замкнутого движения (а именно такую траекторию нужно описать, чтобы получить окружность) имела охотничья тропа. Совершая подобный маршрут, а именно уходя и возвращаясь в исходную точку, человек описывал траекторию круга, создавал замкнутую территорию. Подобных троп от каждой стоянки всегда было несколько, и вели они в разных направлениях, что схематически напоминает цветочный бутон или спицы, отходящие от оси колеса.
Способ освоения пространства, характерный для мифологического сознания земледельца, мы рассматриваем как радиальный. Структура пространства выглядит следующим образом: центром является родовой дом, а границами освоенного пространства — изгородь. Когда происходит очередной этап освоения потустороннего пространства, то процесс напоминает пульсирование сферы. Пространство земледельческого осваиваемого мира расширяется радиально, т. е. вкруговую. Земледелец вообще способен жить и выживать, только ограничивая что-либо. Вспахивая поле, землепашец проводит межу, отделяющую его поле от природы дикой, невозделанной или от поля соседа. Хороня своих покойных, земледельческие народы разграничивали территорию некрополя и территорию деревни живых людей. При этом кладбище, как обособленное пространство, отделялось и от окультуренного пространства, и от дикого.
У охотника и земледельца весь мир поделен на пространство сакральное и профанное. В мифологии, как некой совокупности устных преданий, и у охотников, и у земледельцев достаточно однозначно увязывается наступление ночи, как времени суток, с сакральным пространством, миром духов, потусторонним пространством. Граница окультуренного охотником пространства уменьшается до круга, создаваемого отсветом костра. Ночь — это и время, и место — территория потусторонней реальности, находящейся за границей. Таким образом, получается, что в центре окультуренного пространства охотник всегда пытался поместить источник света как источник последней символической границы междумирья. Позже этим источником мог быть не только костер, но и тотемный столб, как, например, у северо-американских индейцев.
Ту же самую ситуацию мы можем наблюдать и в культуре земледельческого типа. В трипольской культуре очаг в доме располагался в центре. Позднее печь была перенесена в угол или к выходу из постройки, однако некоторое время сам дом находился в центре двора землепашца. Очень часто архетипы центра и круга проявляются в общем пространстве деревни, а не отдельных дворов. Это может проявляться через большой общинный костер, располагающийся в центре деревни, или языческое капище, как это было у древних славян. Позднее на Руси центральное место в поселениях стали занимать храм или церковь — источник религиозного света.
Жизненные процессы охотника и земледельца в равной степени подчинены природным ритмам, точнее говоря, замкнутому циклу природных ритмов, суть которых заключается в ритмично затухающей и воскресающей природе. От этих природных ритмов зависят поведение животных, смена погоды, продолжительность суток, самочувствие самого человека, вне зависимости от того, принадлежит ли он к культурной традиции охотников или земледельцев.
Окружность, лежащая в основе мирового пространства как охотника, так и земледельца, символически отождествлена с замкнутым природным циклом. Начало этого природного цикла и его завершение находятся в одной точке, поэтому цикл, заканчиваясь, тут же начинает повторяться снова. Угасание одного цикла служит началом другого. Вся суть природного цикла сводится к тому, что жизнь то разгорается, то временно затухает.
Единый универсальный архетип изменения, являющийся основой архаического мифологического мироотношения, есть отражение природных процессов, подчиненных ритму. Ритм, созданный природой или общественной деятельностью, является механизмом архетипа изменения. Используя принцип ритма и язык архетипических образов архаический человек создал мифологический хронотоп, основополагающие черты которого всеобщи для различных форм мифологического мироотношения.
Список литературы
1 См.: Юнг К. Г. Душа и миф, шесть архетипов. М., 1997.
2 См.: Голосовкер Я. Е. Логика мифа. М., 1987; Леви-Строс К. Первобытное мышление. М., 1994.
3 См.: Элиаде М. Миф о вечном возвращении. М., 2000.
4 Движение понимается нами как переход от одного смыслового состояния к другому.
5 См.: Элиаде М. Указ. соч. М., 2000.
6 Байбурин А. К. Ритуал в традиционной культуре. СПб., 1993. С. 39.
7 Мы опять наблюдаем, что очередной архетипический образ, напрямую участвующий в формировании мифологической картины мира древних, в своей смысловой нагрузке сводится к выражению архетипов состояния (новая форма существования — человек) и движения (перерождение зверя в человека).
8 См.: Бледнова Н. С., Шер Я. А. Символический характер палеолитического искусства // Евразия сквозь века. СПб., 2001. С. 39–47.
9 См.: Леонтьев С. Н. Гравированные гальки Торгажака (к семантике некоторых изображений) // Евразия сквозь века. СПб., 2001.