Российский средний класс: год после августа

Социально-экономическая трансформация, болезненно протекающая в России, затрагивает основные сферы развитии общества. Одна из важнейших составляющих этого процесса - изменение социальной структуры. В ходе реформ население вынуждено адаптироваться к коренным образом изменившимся условиям жизни. Причем адаптационные стратегии оказались тесно связаны с изменением профессионального статуса, объема и структуры доходов и сбережений - значимых признаков социальной страты. Все эти годы теплилась надежда, что изменения в стратификации приведут к рождению среднего класса, т.е. экономически самостоятельного социального субъекта, способного выполнять традиционные для этого субъекта функции - быть основным налоговым донором и внутренним инвестором экономики, стабилизатором политической жизни. Тем самым, формирование среднего класса можно рассматривать в качестве важного критерия эффективности реформ, характеризующего прочность всей системы экономических, социальных и политических институтов. Ответственные, ориентированные на перспективу реформы не должны допускать ухудшения социально-экономического положения и социально-психологического самоощущения формирующегося среднего класса.

Исследователи российского среднего класса все еще не выработали единую или хотя бы преобладающую концепцию его идентификации. В качестве исходных теоретико-методологических положений нами приняты следующие. Средний класс как сложное социально-экономическое образование не может быть выделен на основании одного или нескольких критериев. Скорее, он может быть определен и описан в виде структурно-функциональной модели, включающей ряд взаимосвязанных признаков и функций. Такой подход имеет традицию в отечественной литературе [1-3]. Речь идет об идентификационной цепи признаков и функций: профессия, образование, профессиональный статус, доход, сбережения, инвестиционное поведение, социальное воспроизводство, социально-политическая стабилизация. Понятно, что незрелость социальной структуры общества переходного типа соответствует разрывам и деформациям связей между звеньями этой цепи. Именно поэтому в. настоящее время целесообразно говорить не о российском среднем классе в классическом смысле, а о социальном слое, обладающем несколькими существенными из перечисленных признаков и потому имеющем потенциал для перерастания в полноценный средний класс.

Анализ основных социально-экономических показателей за 1997 год давал основания думать, что формирование среднего класса в России идет достаточно успешно; несмотря на такие негативные тенденции, как рост напряженности на рынке труда, длительные задержки выплат заработной платы и пенсий, достаточно отчетливо проявили себя и позитивные тенденции - рост объема сбережений, снижение доли питания в структуре доходов, оживление на потребительском рынке. Относительно высокая, по данным наших обследований, субъективная оценка уровня адаптированности к сложившимся социально-экономическим условиям также давала основания для оптимизма.

Наши исследования (социологические опросы 1996-1998 годов) свидетельствуют, что в России сложилась основа среднего класса, т.е. появился статистически значимый социальный слой, представители которого сумели использовать различные стратегии адаптации для достижения устойчивого и достаточно высокого уровня жизни. По нашим оценкам, совпадающим с оценками других специалистов [4], этот слой до кризиса августа 1998 года насчитывал до 25% трудоспособного населения. В то же время, около 50% населения, обладающего определенным уровнем адаптационного потенциала (в первую очередь уровнем образования и квалификации), по уровню доходов и сбережений могут быть отнесены лишь к "группе выживания".

Финансовый кризис существенно осложнил экономическое положение тех слоен населения, которые могут быть отнесены к среднему классу. Есть серьезные опасения, что он изменил соотношение численности "группы адаптации" и "группы выживания", разрушив адаптационные усилия части средних слоев. До сих пор масштабы перемен достаточно сложно оценить. Эти трудности связаны в первую очередь со спецификой адаптационных стратегий, реализуемых в большой мере в иллегальной экономической среде, закрытой для статистического анализа.

Предпринятое нами пилотное социологическое исследование имело целью прояснить ситуацию. Мы ставили задачу выяснить: был ли кризис августа 1998 года неожиданным; какая тактика применялась с целью минимизировать финансовые потери; каково соотношение доходов и сбережений до и после кризиса; как изменились социально-экономические и социально-политические ориентации среднего слоя после кризиса.

В качестве основной гипотезы рассматривалась следующая: наиболее остро финансовый кризис воздействовал именно на средний слой, часть доходов и сбережений которого была размещена в девальвированных банковских вкладах. Именно поэтому респондентами выступили у нас люди, заведомо попадающие в соответствующий слой по признаку индивидуального месячного дохода. В качестве нижнего ограничителя был выбран показатель индивидуального дохода в б тыс. руб (или 1 тыс. долл.) до августа 1998 года, а верхнее ограничение не вводилось. Таким образом, внутренняя сегментация среднего слоя п данной работе не обсуждается. В соответствии с названным требованием было отобрано 100 респондентов в пяти регионах России: 25 респондентов в Москве, по 20 - в Санкт-Петербурге, Иркутске и Ростове-на-Дону и 15 в Уфе. Методика исследования предполагала проведение формализованного интервью -свободной беседы, в ходе которой интервьюер так направлял разговор, чтобы респондент смог выразить снос мнение по определенным заранее позициям. В конце беседы интервьюер просил респондента дать точный ответ на вопросы о границах (диапазоне) объема сбережений, а также об их структуре и после кризиса. 31% респондентов был занят в торговле (оптовой, розничной и в "челночном" бизнесе), 22% - в промышленности и строительстве, 15% - в сфере услуг, включая посредничество и рекламу, 14% - в области банков и финансов, 13% - в производственном, экономическом и политическом консультировании, 5% опрошенных были заняты в сферах науки, образования и здравоохранения.

Таким образом, в выборку попали представители всех основных профессиональных сегментов среднего слоя в априорно нерепрезентативном соотношении. 72% опрошенных составили мужчины и 28% - женщины. Высшее образование имели подавляющее большинство респондентов - 77%, еще 14% - ученую степень. Среднее образование получили 9%. Среди респондентов оказались примерно равно представлены люди самых разных возрастов, за исключением послепенсионного: 21%-до 30 лет, 26%-от

Таблица I
Степень неожиданности кризиса для завитых в различных секторах экономики (п %)

31 до 40 лет, 29% - от 41 До 50 лет, 11% - от 51 до 60 лет и 3% старше 60 лет. По преимуществу в выборку попали "первые лица" (50%) - руководители и главные специалисты. 30% составили заместители руководителей и главных специалистов и еще 20% - наемные работники.

Сегодня, анализируя причины кризиса, специалисты приходят к выводу, что в течение 1997 года накапливались причины, образовавшие "долговую ловушку", которая захлопнулась в августе 1998 года. Среди этих причин называют неравномерность и незавершенность реформ, отставание структурных преобразований и формирования институциональных рамок рыночной экономики. Негативную роль сыграло также ухудшение мировой конъюнктуры - существенное падение доходов от экспорта, удорожание цены капитала, осторожность и отток иностранных инвесторов, рискованная политика заимствований. В то же время политическая нестабильность, смена кабинета министров не способствовали ясному'анализу угроз и масштаба потенциальных потерь.

Ощущение надвигающегося кризиса складывалось из информации об азиатских финансовых кризисах, падении цен на нефть, наконец, из разрушенных надежд на начало экономического роста и обсуждавшихся в прессе вопросов о переходе к плавающему курсу рубля и необходимости его девальвации. В апреле-июне 1998 года отмечались падение курса акций, повышение ставки рефинансирования, нарастание заимствований за рубежом по растущим ценам, рост ставок по депозитам до 40-50% -явный признак кризиса банковской ликвидности. Исходя из всего этого, птягнпание страны в кризис можно было с достаточной долей уверенности предсказать. Тем не менее для трети наших респондентов кризис оказался полной неожиданностью. В то же время чуть меньше половины опрошенных (43%) ожидали его, но не в таких масштабах, а 27% было ясно, что масштабный кризис неизбежен. Степень неожиданности неодинаково ощущалась у занятых в различных секторах экономики (см. табл. 1).

Из таблицы 1 видно, что занятые в реальном секторе экономики наиболее адекватно воспринимали как сложившуюся в преддверии кризиса финансово-экономическую ситуацию, так и способности правительства предотвратить или минимиэи ровать кризис. Занятые в финансовом секторе проявили одновременно и наибольшую осведомленность, и оптимизм, рассчитывая, что кризис их мало затронет. Значительно меньшую осведомленность о перспективах кризиса проявили респонденты, занимаю щиеся консалтингом, казалось бы, обязанные делать профессиональные прогнозы развития экономической ситуации. Большинство же работников науки, образования и здравоохранения были застигнуты врасплох. Данные опроса показывают также, что руководящему составу удалось лучше отслеживать ситуацию, чем наемным работ-• никам: лишь 5% последних понимали, что масштабный кризис неизбежен, в то время как среди "первых лиц" таковых 50%, а среди их заместителей - 45%.

Понимание "грозящей катастрофы" требовало принятия каких-то мер. В этой связи 38% наших респондентов успели перевести большинство своих активов и наличную

Распределение респондентов по ответам на вопрос "В какой степени вас затронул кризис?" (в %)

валюту; 10% перевели активы фирмы и сбережения за рубеж (70% из них - руководители фирм и предприятий); 25% вложили деньги в недвижимость и другие ценные приобретения. В то же время 32% респондентов ничего не удалось предпринять.

Разразившийся кризис в разной степени затронул респондентов: лишь 9% ответили, что кризис их
не коснулся; 57% он затронул в сильной степени и 28% - незначительно. Масштабы кризиса по-разному сказались на секторах экономики (см. табл. 2).

Из приведенных данных видно, что около половины респондентов, занятых в каждом из выделенных секторов экономики, относятся к сильно или значительно пострадавшим от кризиса. Потери главным образом выразились в сокращении доходов — так ответили 67% респондентов. Еще 16% сказали, что существенно пострадал их бизнес. Потерю работы отметили 4% респондентов, а потерю сбережений - 13%.

Из тех, кто в качестве главного негативного последствия кризиса отметил сокращение доходов, большинство заняты а торговле (30%) и реальном секторе экономики (22,4%), а меньшинство (7,5%) в науке, образовании и здравоохранении, т.е. те, чей высокий доход определяется, главным образом, заработками в теневом секторе, благодаря которым они и попали в данную выборку. Теневые заработки, получаемые в образовании и здравоохранении, как можно заключить из данных обследования, уменьшились незначительно.

Наибольшие потери понесла торговля. Это было вызвано целым рядом обстоятельств, главное среди которых - снижение потребительской активности населения1
. Данные государственной статистики свидетельствуют о том, что с конца августа по конец сентября потребительские цены выросли на 38%, 'В результате чего реальные доходы населения сократились на 19% по сравнению с августом и на 27% по сравнению с сентябрем 1997 года и достигли уровня самого тяжелого 1992 года. В результате в четвертом квартале 1998 года потребительские расходы были на 15% ниже, чем за год до этого, причем реализация непродовольственных товаров сократилась на 20%. К этому нужно добавить вынужденное сокращение импорта, падение доходности импортных операций и слабое замещение импорта товарами отечественных производителей на потребительском рынке.

Наши данные не показывают существенных изменений на рынке труда вследствие финансового кризиса - лишь 4 респондента лишились работы, но менее чем через год (на момент опроса) уже имели другую работу. С одной стороны, это не согласуется с информацией о массовом высвобождении работников финансового сектора, с другой-

Таблица 3
Динамика рублевых и валютных доходов респондентов
(в %)

данные официальной статистики не фиксируют заметного роста официальной безработицы. Можно предположить, что рынок труда отразил удар кризиса, хотя несколько сжался (об этом свидетельствует резкое снижение предложений рабочих мест в доходных отраслях). Произошло также снижение официальных и неофициальных доходов. Часто звучавшие предположения о том, что следствием кризиса станут массовые увольнения в банковско-финансовом секторе, в инвестиционной и страховой областях, в рекламе, похоже, не оправдались, рместе с тем, сжатие рынка труда более остро ставит проблему вовлечения новых социальных групп, прежде всего получившей соответствующее образование молодежи, в те сферы экономики, которые до кризиса считались наиболее перспективными. Таким образом, можно говорить о том, что потенциал расширения социального слоя, способного образовать устойчивый средний класс, сжался.

Говоря о сокращении доходов как о главном негативном следствии финансового кризиса, следует учитывать их деление на рублевую и валютную составляющие. Наше исследование показало, что доходы двух третей респондентов находятся в валютной зоне. Это в большой степени предполагает иллегальный (скрытый от уплаты налогов) характер деятельности. Кроме того, данные таблицы 3 демонстрируют, что сократились и рублевая, и валютная составляющие доходов, но валютные доходы сократились в большей степени. При этом те респонденты, чьи валютные поступления не изменились или сократились незначительно, получили выигрыш в виде расширения рублевой составляющей из-за понижения рублевого курса по отношению к доллару. Наконец, небольшая доля респондентов, чьи доходы не изменились, отмечали высокую степень нестабильности социально-экономических условий, вынуждающую их, т.е. представителей потенциального среднего класса, отказываться от долгосрочных адаптационных стратегий, демонстрировать ситуативно-рациональный тип поведения ч применять эффективные при данных условиях краткосрочные неинвестиционные бизнес-стратегии. Определенным подтверждением этому могут служить ответы на вопрос: "Что вы предприняли для преодоления последствий кризиса августа 1998 года?" У предпринимавших какие-то меры наиболее частыми были перевод сбережений в наличную валюту (-22%) и переориентация своего бизнеса (21%). 12% вложили сбережения в недвижимость в России, 4% - в недвижимость за рубежом, а 8% перевели сбережения за границу. Лишь 3% вынуждены были закрыть свой бизнес, а 4% поменяли работу. Наконец, 29% заявили, что не было необходимости что-то предпринять, а 8% ничего предпринять не удалось.

Таким образом, можно предположить, что последствия кризиса оказались катастрофическими лишь для самого незначительного числа респондентов. Пятой их части удалось достаточно оперативно переориентировать бизнес. С такой необходимостью столкнулись прежде всего предприниматели, занятые в торговле (38,1% от всех, вынужденных перепрофилировать свой бизнес) и в реальном секторе (28,6%). Далее следуют сферы услуг (14,3%), финансов (11,5%) и, наконец, консалтинга (7,5%).

То, что в наибольшей степени оказались затронуты торговля и реальный сектор, имеет ряд причин. Что касается торговли, то данные официальной статистики свидетельствуют о сокращении торгового оборота (так, торговый оборот в августе 1998 годасоставлял 94% от уровня декабря 1996 года, а^в мае 1999 года этот показатель составил только 74,8% от того же периода) и сокращении импорта почти в два раза (от 6,5 млрд долл. США в марте 1998 года до 3,5 млрд долл. США в марте 1999 года). Это определило необходимость либо переориентации бизнеса в сторону импортоза-мещения товарами российских производителей, либо радикальной смены деятельности. Сокращение импорта стало одной из причин, вынуждающих переориентировать промышленную и строительную деятельность. Другая причина - послекризисное снижение платежеспособного спроса, ставящее производителей перед необходимостью поиска новых ниш на рынке.

Основной стратегией наших респондентов стала попытка укрыть сбережения с помощью перевода их и наличную валюту или пыноза за рубеж. Наши предшествующие исследования [5, 6] показывают, что сбережения населения носят в основном неорганизованный характер, в них чрезвычайно велика доля наличной валюты и с ростом объема сбережений эта доля увеличивается. Главные причины того, что неорганизованные сбережения не становятся источником внутренних инвестиций, по утверждению респондентов, - нестабильность политической ситуации, непредсказуемость экономический политики, постоянные нарушения "правил игры" со стороны государства.

Совершенно очевидно, что кризис 1998 года усугубил недоверие сберегателей -потенциальных инвесторов к государству и его финансовым институтам. Это в свою очередь создает препятствия для превращения среднего слоя в подлинный средний класс и обрекает этот слой на продолжение функционирования в иллегальной экономической среде, что делает его еще более уязвимым. Данными обстоятельствами, в частности, можно объяснить пессимизм в оценках респондентами перспектив формирования российского среднего класса: 55% считают, что после кризиса перспективы формирования среднего класса резко сократились, а 19% вообще полагают, что в России не было и нет условий для этого. В то же время 14% придерживаются мнения, что только после августовского кризиса возникли условия для формирования среднего класса, а 12% полагают, что данный кризис вообще не связан с этим кризисом. В целом же можно заключить, что респонденты, имеющие определенные ресурсы (уровень образования, дохода, характер экономической деятельности) для превращения в представителей среднего класса, весьма скептически относятся к такой возможности, во всяком случае в обозримом будущем. Больше половины респондентов полагают, что в докрнзисный период такие условия были, но сократились после 17 августа.

Кризис, таким образом, нанес ощутимый удар по надеждам представителей среднего слоя, стремящихся обрести устойчивость и респектабельность, черты среднего класса в западном воплощении. Представления же о том, что кризис создал условия для рождения среднего класса, связаны, думается, с надеждой на то. что разрушение олигархической системы будет способствовать формированию более честных правил игры. способствующих выстраиванию системы экономического взаимодействия в рамках легальной экономики. Данные таблицы 4 дают представление о различиях в оценках перспектив формирования среднего класса в зависимости от сферы деятельности.

Из данных таблицы 4 хорошо видно следующее. Во-первых, занятые в торговле в меньшей степени, чем другие, рассматривают социально-экономические условия, созданные в ходе трансформации, пригодными для становления российского среднего класса. Во-вторых, сокращение перспектив ощущают более половины опрошенных представителей всех сфер занятости примерно в равной степени. В-третьих, представления о том. что после кризиса будут созданы лучшие условия для формирования среднего класса, присущи, главным образом, занятым в сфере реальной экономики, в большей степени, как можно предположить, угнетенной мафиозно-олигархическими порядками. Важно, что наибольший пессимизм в оценке перспектив формирования среднего класса высказывают представители самой молодой возрастной группы: 23,8% респондентов в возрасте до 30 лет считают, что в России не было и нет условий для становления среднего класса (в других возрастных группах этот показатель меньше),

Таблица 4
Оценка перспектив формирования среднего класса в зависимости от сферы занятости (в %)

Таблица 5
Оценка перспектив роста личного благосостояния в зависимости от сферы деятельности

а 66,7% уверены, что после кризиса перспективы сократились (это также самый высокии показатель).

Интересно сравнить оценки перспектив формирования среднего класса и роста благосостояния. 56% опрошенных нами все же надеются, что со временем их благосостояние возрастет, а 12% уверены в этом. Лишь 8% полагают, что нет перспектив для роста благосостояния и 6% связывают это только с отъездом за рубеж. Наконец. 18% затруднились ответить. Таким образом, пессимизму в оценках перспектив формирования среднего класса противостоит оптимизм в оценке перспектив роста личного благосостояния. В целом можно выделить три группы респондентов. Первую составляет абсолютное большинство оптимистов. Вторую (всего 14% респондентов) составляют те, кого оставила надежда на рост своего благосостояния и России. Третья фуппа - те, кто в быстро меняющейся социально-экономической ситуации и при высокой политической нестабильности не в силах трезво оценить перспективы.

Перспективы роста личного благосостояния по-разному видятся представителям различных сфер занятости (см. табл. 5). Здесь обращает на себя внимание следующее. Во-первых, относительно высокая доля пессимистов, занятых в сфере консалтинга. что связано с представлениями о падении спроса на их услуги вследствие кризиса. Во-вторых, выделение относительно высокой доли пессимистов среди занятых в ранее наиболее благополучном банковско-финансовом секторе. В-третьих, в целом оптимистические прогнозы роста благосостояния занятых в реальном секторе.

Здесь, однако, важно то, что хорошие перспективы роста личного благосостояния респонденты не связывают (или связывают слабо) с возможностями формирования среднего класса. Речь, таким образом, идет о том, что высокий доход не является ключевым признаком отнесения к среднему классу. Более того, респонденты испытывают значительные трудности социальной самоидентификации. Только половина отнесла себя к ядру среднего класса. Мнения же другой половины разделились: 32% причисляют себя к нижней границе среднего класса, 14% - к верхней, а 3% самоопределяются как элита. Если вспомнить, что по нашим условиям в выборку попадали лишь те, чей месячный доход превышал 1 тыс. долл., то самоидеитификация трети опрошенных как нижней границы среднего класса может свидетельствовать о том, что образование социально-экономических групп по признаку дохода совершенно не тождественно сегментации среднего класса.

Уровень дохода влияет на социальное самочувствие респондентов, но не определяет его. Видимо, это происходит потому, что доход, частично полученный и частично реализованный за рамками легальной экономики, не только не позволяет средним слоям осуществлять традиционные для среднего класса социальные функции, но и лишает представителей этих слоев как самоуважения, так и уважения других страт общества. Не будучи добросовестными налогоплательщиками, они лишаются возможности требовать большей прозрачности экономической деятельности, контролировать расходы государственного бюджета. В результате их собственная деятельность не обретает престижа, необходимого для повышения социальной самооценки.

Из сказанного следует, что социально-экономические условия, сложившиеся в ходе российских реформ, мало способствуют формированию среднего класса. Прежде всего это связано с масштабами "параллельной" экономики, в которой реализуется значительная часть экономической деятельности среднего слоя российского общества. Слон, способного при болей благоприятных обстоятельствах стать общественным классом, который уберег бы Россию от атак реваншизма и экстремизма. В этой связи насущной задачей становится поиск социальных технологий, направленных на сужение масштабов теневой деятельности, на втягивание средних слоев в рамки легальной экономики.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Заславская Т.
Стратификация современного российского общества // Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения. 1996. № 1.

2. Черныш М.
Социальная мобильность в 1986-1993 годах // Социологический журнал. 1994. № 2.

3. Авраамова Е.
К проблеме формирования среднего класса в России // Вопросы экономики. 1998. № 7.

4. Гордон Л., Терехин А., Будилова Е.
Опыт многомерного описания материально-экономической дифференциации населения // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 1998. №1,2.

5. Аираамова Е., Овчарова Л.
Сбережения населения России в период экономических реформ // Куда идет Россия?.. Трансформация социальной сферы и социальная политика. М., 1998.

6. Авраамова Е.
Сберегательные установки россиян // Общественные науки и современность. 1998.№ I.

* Авторы выражают благодарность программе "Социальная политика накануне XXI века" Московского общественного научного фонда за поддержку в работе над проектом (грант NSP-99-3-17). Программа финансируется за счет средств Фонда Форда.