Экономика — наука парадоксальная
Анатолий Вассерман
Призывы к девальвации звучат с того самого дня, когда российское правительство впервые заявило о желании ограничить инфляцию. А при нынешнем финансовом кризисе они уже совершенно неумолчны.
Рубль, доллар, ларёк
Главное обоснование переоценённости рубля — российская и особенно московская дороговизна. Одни и те же французские сыры, вина или минеральные воды гораздо дороже в Москве, чем в Париже. О чём не устают напоминать все сторонники девальвации.
Но ведь иностранные колбасы и сигареты куплены на валюту. А её за переоценённый рубль дают больше. Будет доллар стоить пять рублей или двадцать пять — банка немецкого пива в московском ларьке стоит те же марку, две или шесть… В зависимости от сорта, а не от курса.
Более того, в большинстве стран налоги на экспортируемый товар ниже внутренних. То есть импорт мог бы в России стоить дешевле, чем на родине.
Но раз уж мы помянули налоги, причина дороговизны становится очевидна. Налоги в России заметно выше, чем во всех странах, с которыми сравнивают наши цены борцы за девальвацию. Поэтому и цены выше. С завода банка воды или головка сыра выходит по одной и той же цене. А накручивают на неё по дороге до московского прилавка больше, чем до нью-йоркского.
Правда, платят эти налоги у нас далеко не все. Но пока рынок не насыщен до упора, цены на нём определяются наибольшими издержками. То есть расходами, включающими в себя налоги. А те, кто не платят, подравниваются под эти цены и просто кладут налоговые суммы в свой карман вместо государственного. Так что большинство цен у нас высоки именно из-за налогов.
Вот на насыщенных рынках цены определяются свободной конкуренцией. Например, нефтяной рынок переполнен. Попытки ОПЕК ограничить добычу нефти пока не дают ощутимых результатов. И уровень российских налогов для многих российских нефтяных компаний оказывается уже непосилен.
Конечно, снижать налоги полезно и даже необходимо. Уж хотя бы потому, что у нас они определяются заведомо непосильными социальными обязательствами, унаследованными от советской власти. Их можно было бы выполнить, только конфискуя по её примеру практически всё произведенное. И заменяя нормальные стимулы к работе угрозами. Экономические реформы невозможны без рационализации обязательств государства — не зря коммунистическая Дума этому мешает — и соответственного сокращения налогов. Но инфляция — налог на всех, у кого есть рубли — эту задачу явно не решит.
Девальвация без инфляции
Правда, не все признают, что девальвация и инфляция — близнецы-братья.
Даже известный член команды Егора Гайдара, экономист Андрей Илларионов, доказывает, что рубль сегодня переоценён по отношению к доллару. Заверяет, что девальвацию можно провести безопасно для экономики. Приводит в пример многие страны, где местные валюты девальвировались в несколько раз, а инфляция ускорялась лишь на считанные проценты.
Но на свободном рынке курс валюты удерживается не искусственно. Ведь для этого Центральный банк вынужден выбрасывать на рынок свои запасы свободно конвертируемых валют. А они по мере надобности расходуются на закупки за рубежом. И тем самым снимают давление собственной валюты с внутреннего рынка. Так что переоценить рубль можно было только в советские времена самоизоляции. Но никак не сегодня.
А приведенные Илларионовым скромные цифры инфляции в других странах не так уж безобидны. Вся экономика строится на сложных процентах, дающих пугающе быстрый рост. Например, двукратной за год девальвации соответствует всего (или всё-таки целых?) 6 % ежемесячной инфляции.
И примеры других стран доказывают лишь одно. Девальвация ускоряет инфляцию в той же степени, в какой внутренний рынок страны зависит от внешнего. Илларионов поминает лишь развивающиеся страны, практически не связанные с зарубежьем. Даже в Мексике, казалось бы, тесно втянутой в североамериканскую зону свободной торговли, большинство жителей ведут почти натуральное хозяйство. Россия же критически зависела от импорта ещё в советские времена. Сегодня чуть ли не половина продовольствия у нас зарубежного происхождения. А товаров лёгкой промышленности — гораздо больше половины. Следовательно, каждый процент девальвации выльется в лучшем случае в полпроцента роста цен. А ради оставшегося мизерного выигрыша не стоит огород городить.
Разве что для сырьевиков с их масштабами даже ничтожный выигрыш на разнице между инфляцией и девальвацией достаточно ощутим, чтобы ставить под удар благополучие всех прочих. Так что их призывы к девальвации очевидно неправедны. Как и призывы из уст красных директоров. Директора ещё с советских времён привыкли: в дефиците должно быть всё, кроме денег.
Экспорт за наш счёт
Сырьевики — да и прочие экспортёры — постоянно жалуются, что при завышенном курсе отечественных денег экспорт невыгоден. И требуют девальвации. А ещё лучше — постоянной инфляции.
Но инфляция, как известно — это налог на всех держателей обесценивающихся денег. То есть на всех граждан. Кроме, разумеется, держателей иных валют — прежде всего экспортёров. Если экспортёр требует инфляции — значит, он хочет существовать благодаря не собственному труду, а этому невидимому налогу. То есть нашим кошелькам.
Советская экономика десятилетиями поддерживала тех, чей труд никому реально не требовался: от оружейников, наштамповавших горы танков, до автостроителей, чьи творения рассыпаются сразу за воротами магазина. В конце концов под бременем трат на такую помощь рассыпалась вся экономика. Стоит ли подкармливать новых любителей работать за наш счёт?
Деньгами ничто не покрыто
Но как быть с академиком Олегом Богомоловым? Правда, он, как и другой непримиримый критик правительства, академик Дмитрий Львов, получил высокое звание за труды по обоснованию путей развития экономики социализма. Но сегодня он опирается на достоверную банковскую статистику.
Денежное покрытие валового внутреннего продукта — отношение массы всех наличных и безналичных денег к суммарной стоимости всего произведенного в стране — сегодня в России 0.16–0.18. Различие в цифрах вызвано разнообразием оценок уровня теневой экономики и денежных суррогатов.
Кстати, в «Новой газете» Березовского 1998.08.03 назван уровень покрытия 0.12. Впрочем, пишет об этом Михаил Челноков, прославившийся ещё в 1992 м — тем, что бросил в лицо Чубайсу ваучер. Не понравилось народному депутату, что из всех вариантов приватизации, предусмотренных свежим верховносоветским законом, Госкомимущества выбрал тот, по которому наибольшая часть имущества доставалась не директорам предприятий, а простому народу, вроде учителей и пенсионеров. Правда, Чубайс спросил: откуда у Челнокова документ строгой отчётности, ещё не поступивший в обращение? Оказалось, что депутат в порыве праведного гнева назвал ваучером листок из собственного блокнота. Многочисленные цифры, характеризующие в статье Челнокова состояние отечественной экономики, столь же достоверны.
Но даже вполне надёжные сведения о покрытии явно низковаты. Особенно по сравнению с развитыми странами: там это отношение колеблется около 1. Из чего экономисты — от Челнокова до Богомолова — делают естественный вывод. Чтобы наша экономика развивалась тем же темпом, что и на Западе, нам необходимо увеличить денежную массу хотя бы впятеро.
Дефляционный паралич
И впрямь дефляция, нехватка денег, вроде бы очевидна.
Правительство несколько лет непрерывно печатало деньги для поддержания на плаву государственных предприятий и бюджетных организаций. Но слова «бюджетник» и «нищий» стали практически синонимами.
Денежная масса России выросла во многие тысячи раз. Но только по номиналу. При пересчёте в сопоставимые цены (по курсу доллара, по цене золота…) оказывается: денег и у каждого гражданина, и во всей стране гораздо меньше, чем в неудобозабываемые застойные времена. Собственно, нынешний рубль после тысячекратной деноминации примерно равноценен десяти копейкам середины 70 х годов. И каждый из нас может самостоятельно сопоставить свои нынешние доходы с прошлыми.
Так что денег не хватает. Дефляция налицо. И разрушительное её действие на экономику очевидно.
Нехватка оборотных средств разрывает налаженные хозяйственные связи. Хронический дефицит инвестиций исключает создание новых предприятий и модернизацию существующих. Отсутствие платёжеспособного спроса вообще лишает производство смысла.
Дефляция — это спад. Выход очевиден — инфляционное наращивание денежной массы. Естественный вывод из непреложной статистики.
Картина и причина
Статистика точно описывает происходящее. Но существует ещё и наука. Она должна раскрывать механизмы, порождающие именно эту статистику. Когда статистика говорит: «Выплесни ведро — и костёр погаснет», наука рекомендует: «Сначала проверь, вода в ведре или бензин».
В данном случае наука напоминает: столь же катастрофичен был дефицит денег во время предыдущих великих инфляций — в России и Германии после первой мировой войны, в Германии и Японии после второй мировой… Да и менее масштабные инфляции, каких на свете всегда хватает, сопровождаются дефляционным параличом экономики.
Парадокс очевиден. Денег в стране всё больше —
При инфляции денег больше, чем товаров. Значит, деньги дешевеют. И прежде всего — самая легкозаметная черта инфляции — растут цены.
В социалистической, изолированной от нормального мира, экономике запрет на повышение цен просто смывает товары с прилавка. Их приходится добывать по блату (т.е. доплачивать своим авторитетом), в очередях (доплата временем), у спекулянтов (плата просто деньгами). Так что реальную цену инфляция повышает и при социализме. Поэтому дальше мы можем забыть о «постсоветской специфике» и исследовать общие закономерности.
Когда товара не хватает, его ищут повсюду. Стремительно растёт спрос в первую очередь на всё пригодное для расплаты там, где инфляционные фантики к приёму не обязательны. Свободно конвертируемая валюта, золото, драгоценности… Всё это дорожает куда быстрее прочих товаров. И суммарная стоимость денежной массы, выраженная в любых твёрдых ценностях, непрерывно падает. Так инфляция порождает дефляцию.
От инфляционных денег все стараются избавиться чем поскорее: ведь завтра они станут дешевле, чем сегодня. В Германии в 1923 м зарплату выдавали дважды в день — чтобы люди успевали хоть что-то купить до очередного бюллетеня валютной биржи. А ведь эффективная масса денег равна произведению номинальной их массы на скорость обращения. И отношение денежной массы к товарной опять-таки падает: дефляция налицо.
Правительство, видя эту дефляцию, пытается преодолеть её выпуском дополнительных денег. Но они по-прежнему ничем не обеспечены. И вялая инфляция переходит в галопирующую, перерастает в гиперинфляцию…
Не зря говорят: «Статистика похожа на уличный фонарь — ничего не освещает, но на неё можно опираться». Решение наших проблем на основе (безупречных!) статистических аргументов академика Богомолова равносильно тушению пожара бензином.
Более того, даже нынешний уровень покрытия валового внутреннего продукта достигнут именно благодаря тому, что уже третий год правительство и Центробанк совместно сдерживают инфляцию. В разгар её, в 1993-м, этот уровень был куда ниже убийственного для любой экономики 0.1…
Мировой опыт
Вы спросите: «А как же Кейнс?» Действительно, самый впечатляющий выход из депрессии — «новый курс» Франклина Делано Рузвельта — строился на основе теории Джона Мейнарда Кейнса. И ключевым элементом курса было инфляционное стимулирование спроса.
Но Кейнс несколько объёмнее формулы «дефляция даёт спад, инфляция — подъём». Его теория рекомендует, подтолкнув маховик производства впрыском денег, изъять их ДО того, как они пройдут по всем экономическим цепочкам и подтолкнут вверх цены. И создавать дефляцию, как только экономика ускорится до размеров, угрожающих долгосрочной стабильности: ведь постоянно ускоряться невозможно, а резкое торможение означает кризис.
Рузвельт действовал строго по теории. Девальвировал доллар более чем вдвое — с US$16 до US$35 за тройскую унцию (31.1 грамма) золота. Но однократно — с таким запасом, что следующая девальвация состоялась через 38 лет, в 1971 м. И в дальнейшем политику вёл жёсткую: все государственные расходы финансировал из неинфляционных источников. Налоги, займы — всё, что только перераспределяет, но не увеличивает, общую денежную массу. Конечно, она всё равно росла. Но лишь в меру роста производительности труда. И лишь в войну, из-за дефицита рабочей силы, начался рост зарплаты — и с ним рост цен. Знаменитый кейнсианец Джон Кеннет Гэлбрейт руководил тогда управлением по контролю цен. И в соответствии с заветами своего учителя тормозил (!) инфляцию.
Позднейшие государственные мужи забыли тонкости теории, стали в погоне за непрерывным разгоном экономики нагнетать инфляцию. И добились: к концу 60 х она стала неуправляемой (в США — невероятные доселе 5–10 % в год). Экономика перешла в затяжной застой. Чтобы вырваться из него, Рейгану потребовалось множество героических мер — и не в последнюю очередь жёсткая дефляция.
Доверие
Героические усилия нужны для выхода из инфляции ещё и потому, что инфляционным деньгам не верят. А ускорение оборота денег равноценно дополнительному их выпуску. Поэтому общий призыв политиков в эпоху инфляции — «Восстановим доверие к нашей валюте!» Интересно, КАК восстановить доверие к деньгам, дешевеющим ежечасно? Для доверия к твёрдой валюте специальные усилия не нужны. Кто призывает: «Доверяйте доллару!»?
Доллару верил весь мир — пока всем нужны были американские товары. А к 60 м годам Европа наладила своё сельское хозяйство, да и промышленность США заметно отстала от европейской. И оказалось, что доллар уже не обеспечен товарами. А золота в форте Нокс на все бумажки не хватало. И доллар рухнул. Несмотря на титанические усилия госбанков всего мира: ведь доллар был тогда фактической основой всей мировой валютной системы, и всю её залихорадило. Ничто не помогало. Пока Рейган не прекратил накачку экономики деньгами. Пока промышленность не встала перед выбором: перестроиться или погибнуть. Пока не закрылись убыточные в новых условиях заводы. Пока оставшиеся не нашли новые товары, конкурентоспособные на насыщенном рынке Европы. Пока… Что перечислять! Любой грамотный экономист знает, как выходят из кризиса.
Инфляция — это спад
Президенты Никсон, Форд и Картер — в общей сложности двенадцать лет — пытались наладить работу американской экономики денежной эмиссией. В результате золотое содержание доллара упало чуть ли не в двадцать пять раз — с тридцати пяти до восьмисот с лишним долларов за тройскую унцию. Не зря ещё Никсону пришлось отменить официальное номинирование долларов в золоте: слишком уж удручающе выглядели результаты его деятельности.
И показатели американской экономики всё это время падали. Конечно, не пропорционально золотому содержанию доллара: тамошняя промышленность ориентирована в основном на внутренний рынок, а не на экспорт, как российская. Так что в целом падение было медленное, почти застой. Что породило новый термин: стагфляция = стагнация + инфляция.
Зато при Рейгане золотое содержание доллара за восемь лет выросло вдвое: примерно до четырёхсот долларов за унцию. И экономика, вопреки страхам вульгарных кейнсианцев, расцвела.
Впрочем, рьяные поборники любой теории одинаково плохо понимают своих учителей. Не зря Маркс постоянно повторял: «Я не марксист».
Буш и Клинтон продолжили политику поддержки отечественной валюты. Сегодня, через десять лет после Рейгана, за унцию золота дают менее трёхсот долларов. И даже периодические биржевые кризисы — эхо восточноазиатской финансовой катастрофы — не отменяют общей тенденции к росту биржевых курсов акций и денежного покрытия валового продукта. Хотя эти ключевые показатели выражены в дорожающих долларах. То есть реальная ценность американской экономики растёт ещё быстрее.
Золотая инфляция
Кстати, о золоте. Первую в новой истории инфляцию вызвал как раз поток золота, хлынувший в 16 м веке в Испанию из свежезахваченной Южной Америки. Уж на что твёрдая валюта! Но и она подчинена законам экономики. Золота стало много, а производство — старое, средневековое — быстро перестраиваться не умело. И цены поднялись на глазах одного поколения в 8 раз! Испания от этого удара так и не оправилась. К концу 16 го века она являла все признаки застоя, столь нам знакомые. И в застое этом пребывала — с редкими попытками хоть что-нибудь изменить — до конца 70 х годов нашего века. Да и тогда её сдвинули с места лишь усилия всей западной Европы.
А вот Англия отгородилась от золотой реки. На золото разрешено было покупать лишь импортные товары. За отечественные же рассчитывались серебром, всё ещё дефицитным (его рудники в Америке созданы позже). Отсюда пошла традиция цену на товары и услуги для высшего общества назначать в гинеях: золото в Англию везли в основном португальцы, традиционно торгующие с ней, из доставшейся им Африки — прежде всего из Гвинеи. Тогда и начался — и продолжался до конца 19 го века — подъём английской промышленности. Ибо экономика растёт лишь тогда, когда деньги можно только заработать — когда каждая монета, купюра, запись в банковских счетах обеспечена товаром, на который можно (и стоит!) её потратить.
Эмиссия или заём
Именно поэтому инфляции не вызывают кредиты. Занимая у кого-то деньги, Вы сразу же лишаете его возможности что-то купить и тем самым получаете такую возможность. Кредит не создаёт новых денег, а лишь перераспределяет их. Конечно, если его возвращать: многолетние безнадёжные кредиты колхозам — один из важнейших инструментов разрушения социалистической экономики. И если занимать у реальных собственников, а не у госбанка — тот всегда может напечатать ещё.
Правда, займы рано или поздно исчерпываются. Поэтому занимать можно лишь для того, чтобы под временным прикрытием чужих денег научиться зарабатывать самостоятельно. Ошибка правительства Черномырдина именно в том, что оно не проявило должной настойчивости в этом обучении. Но эту ошибку инфляционным потоком денег не исправить.
Доколе
Итак, академик Богомолов прав. Экономика наша действительно пребывает в жестоком дефляционном спаде. Но спад этот — неизбежное следствие инфляции. Его не преодолеть, пока не кончатся попытки лечить дефляцию инфляцией. Скоро ли?