Понятия добра и зла

Содержание

Введение

1. Понятия добра и зла

2. Категории добра и зла в истории этической мысли

3. Проблема борьбы добра и зла

4. Справедливость: победа добра и зла

Заключение

Словарь терминов

Список используемой литературы

Введение

В широком смысле слова добро и зло обозначают положительные и отрицательные ценности вообще. Мы употребляем эти слова для обозначения самых различных вещей: «добрый» значит просто хороший, «злой» – плохой. В словаре В. Даля, например, (напомним, названного им «Словарем живого русского языка») «добро» определяется сначала как вещественный достаток, имущество, стяжание, затем как нужное, подходящее и лишь «в духовном значении» – как честное и полезное, соответствующее долгу человека, гражданина, семьянина. Как свойство «добрый» также относится Далем прежде всего к вещи, скоту и потом только к человеку. Как характеристика человека «добрый» сначала отождествляется Далем с «дельным», «сведущим», «умеющим», а уж потом – с «любящим», «творящим добро», «мягкосердным». В большинстве современных европейских языков употребляется одно и то же слово для обозначения материальных благ и блага морального, что дает обширную пищу для морально-философских рассуждений по поводу хорошего вообще и того, что является добром самим по себе.

Понятия добра и зла

Добро и Зло относятся к наиболее общим понятиям морального сознания, разграничивающим нравственное и безнравственное. Тра­диционно Добро связывают с понятием Блага, к которому относят то, что полезно людям. Соответственно, не является благом то, что бесполезно, никому не нужно или вредно. Однако как благо есть не сама польза, а лишь то, что приносит пользу, так и зло – не сам вред, а то, что вызывает вред, приводит к нему.

Благо существует в виде самых различных вещей. Благом назы­вают книгу и пищу, дружбу и электричество, технический прогресс и справедливость. Что же объединяет эти разные вещи в один класс, в каком отношении они схожи? У них есть один общий признак: они имеют положительное значение в жизни людей, они полезны для удов­летворения их потребностей – жизненных, социальных, духовных. Благо относительно: нет ничего такого, что было бы только вредным, как и такого, что было бы только полезным. Поэтому благо в одном отношении может быть злом в другом. Благо для людей одного истори­ческого периода может не быть таковым для людей другого периода. Блага имеют неодинаковую ценность и в разные периоды жизни инди­вида (например, в молодости и старости). Не все то, что полезно одному человеку, бывает полезным другому.

Так, социальный прогресс, принося людям определенные и немалые блага (улучшение условий жизни, овладение силами природы, победу над неизлечимыми болезнями, демократизацию общественных отношений и др.), оборачивается зачастую столь же немалыми бедствиями (изоб­ретением средств массового уничтожения, войнами за обладание мате­риальными благами, Чернобылем) и сопровождается проявлением от­вратительных человеческих качеств (злобы, мстительности, зависти, жадности, подлости, предательства).

Этику интересуют не любые, а лишь духовные блага, к которым относятся и такие высшие нравственные ценности, как свобода, спра­ведливость, счастье, любовь. В этом ряду Добро – это особый вид блага в сфере человеческого поведения. Иными словами, смысл добра как качества поступков состоит в том, какое отношение эти поступ­ки имеют к благу.

Добро, как и зло, является этической характеристикой человечес­кой деятельности, поведения людей, их отношений. Поэтому все, что направлено на созидание, сохранение и укрепление блага, есть доб­ро. Зло же есть уничтожение, разрушение того, что является бла­гом. А поскольку высшее благо – это совершенствование отноше­ний в обществе и совершенствование самой личности, то есть развитие человека и человечества, то все, что в действиях индивида способ­ствует этому, – добро; все, что препятствует, – зло.

Исходя из того, что гуманистическая этика во главу угла ставит Человека, его уникальность и неповторимость, его счастье, потребно­сти и интересы, мы можем определить критерии добра. Это, прежде всего, то, что способствует проявлению подлинной человеческой сущности – самораскрытию, самовыявлению, самореализации лич­ности, разумеется при условии, что эта личность «имеет право на звание Человека» (А. Блок).

И тогда добро – это любовь, мудрость, талант, активность, гражданствен­ность, чувство сопричастности проблемам своего народа и человечества в целом. Это вера и надежда, истина и красота. Иными словами, все, что придает смысл человеческому существованию.

Но в этом случае еще одним критерием добра и – одновремен­но – условием, обеспечивающим самореализацию человека, высту­пает гуманизм как «абсолютная цель бытия» (Гегель).

И тогда добро – это все, что связано с гуманизацией человеческих отношений: это мир, любовь, уважение и внимание человека к человеку; это научно-технический, социальный, культурный прогресс – но только в тех их аспектах, которые направлены на утверждение гуманизма.

Таким образом, в категории Добра воплощаются представления людей о наиболее положительном в сфере морали, о том, что соот­ветствует нравственному идеалу; а в понятии Зла – представления о том, что противостоит нравственному идеалу, препятствует дости­жению счастья и гуманности в отношениях между людьми.

У добра есть свои «секреты», о которых следует помнить. Во-первых, как и все моральные феномены, добро есть единство побуждения (мотива) и результата (действия). Благие побуждения, намерения, не проявившиеся в действиях, еще не есть реальное добро: это добро, так сказать, потенци­альное. Не является в полной мере добром и хороший поступок, ставший случайным результатом злонамеренных мотивов. Однако эти утвержде­ния далеко не бесспорны, и поэтому мы предлагаем читателям обсудить их. Во-вторых, добрыми должны быть как цель, так и средства ее дости­жения. Даже самая благая, добрая цель не может оправдывать любые, особенно безнравственные, средства. Так, благая цель – обеспечение по­рядка и безопасности граждан не оправдывает, с моральной точки зрения, применения смертной казни в обществе.

Как качества личности добро и зло выступают в виде доброде­телей и пороков. Как свойства поведения – в виде доброты и злобы. В чем же заключается и как проявляется доброта? Добро­та – это, с одной стороны, линия поведения – приветливая улыбка или вовремя произнесенная любезность. С другой стороны, добро­та – это точка зрения, сознательно или невольно исповедуемая фи­лософия, а не природная склонность. Кроме того, доброта не исчер­пывается сказанным или сделанным. В ней – все существо человека.

Когда мы говорим о ком-то, что это добрый человек, мы имеем в виду, что это человек отзывчивый, сердечный, внимательный, способный разде­лить нашу радость, даже когда он озабочен собственными проблемами, горем или очень устал, когда у него есть оправдание для резкого слова или жеста. Обычно это человек общительный, он хороший собеседник. Когда в человеке есть доброта, он излучает тепло, щедрость и великоду­шие. Он естествен, доступен и отзывчив. При этом он не унижает нас своей добротой и не ставит никаких условий. Конечно, он не ангел, не герой из сказки и не маг с волшебной палочкой. Он не всегда может противостоять закоренелому негодяю, который творит зло ради самого зла – просто «из любви к искусству».

К сожалению, таких не просто злых, а именно злобных людей все еще немало. Своим злом они как бы мстят окружающим за невозможность удовлетворить свои неоправданные амбиции – в профессии, в обществен­ной жизни, в личной сфере. Некоторые из них прикрывают низменные чувства красивыми манерами и приятными словами. Другие же не стес­няются употреблять резкие слова, быть грубыми и высокомерными.

По своему содержанию Зло противоположно Добру. Соответ­ственно, оно выражает, во-первых, наиболее обобщенные представ­ления обо всем безнравственном, противоречащем требованиям мо­рали, во-вторых, общую абстрактную характеристику отрицательных моральных качеств, в-третьих, оценку отрицательных поступков людей.

К злу относятся такие качества, как зависть, гордыня, месть, высокомерие, злодеяние. Зависть – одна из лучших «подруг» зла. Чувство зависти уродует личность и взаимоотношения людей, оно возбуждает у человека желание, чтобы другой потерпел неудачу, несчастье, дискредитировал себя в глазах окружающих. Нередко зависть толкает людей на совершение аморальных поступков. Не случайно она считается одним из самых тяжких грехов, ибо все остальные грехи можно рассматривать как следствие или проявление зависти. Злом является и высокомерие, характеризующееся неуважительно-презрительным, надменным отноше­нием к людям. Противоположны высокомерию скромность и уважение к людям. Одно из самых страшных проявлений зла – месть. Иногда она может быть направлена не только против того, кто причинил изна­чальное зло, но и против его родных и близких, – кровная месть. Хри­стианская мораль осуждает месть, противопоставляя ей непротивление злу насилием.

2. Категории добра и зла в истории этической мысли

Представления о добре и зле менялись у разных народов из века ввек, оставаясь при этом краеугольным камнем любой этики. Уже древнегреческие философы пытались дать определение этих понятий. Сократ, например, утверждал, что только ясное осознание того, что есть добро и зло, способствует правильной (добродетельной) жизни и позна­нию самого себя. Различие между добром и злом он считал абсолют­ным и видел его в степени добродетели и осведомленности человека. Никто не делает зла специально, по своей воле, говорил он, а лишь по неведению. Зло есть результат незнания истины и, следовательно, добра. Даже знание о собственном незнании – уже Шаг на пути к добру. Поэтому самое большое зло – невежество, которое Сократ усматривал не в том, что мы чего-то не знаем, а в том, что не догадываемся об этом и не нуждаемся (или считаем, что не нуждаемся) в знании.

Другие философы древности усматривали добродетельность в социальных отношениях человека (Аристотель), в его связи с миром идей (Платон). Третьи считали, что добро заложено в самой природе человека и зависит только от него самого: «Быть хорошим челове­ком – значит не только не делать несправедливости, но и не желать этого» (Эпикур).

Религия идею высшего добра воплотила в Боге. Он – творец всего доброго, вечного, разумного. Всевышний не творил зла. Зло происходит от врожденной «греховности» людей, оно есть проис­ки дьявола. Зло – это не нечто самостоятельное, оно – отсут­ствие добра, подобно тому как мрак – отсутствие света. Начиная с первородного греха, выбор между добром и злом сопровождает человека. Именно христианство впервые утвердило право на этот добровольный и ответственный выбор, за который человек расплачивается вечным потусторонним бытием в Раю (абсолютное Доб­ро) или в Аду (абсолютное Зло). Христианство же, не оставляя человека беззащитным перед этим выбором, вооружило его нрав­ственным кодексом, следуя которому человек может идти по пути добра, избегая зла.

Этот кодекс составил содержание знаменитой Нагорной проповеди Иису­са Христа (Евангелие от Матфея, гл. 5). В ней Иисус не только учит народ десяти заповедям, сформулированным Моисеем еще в Ветхом Завете, таким как «Возлюби ближнего твоего, как самого себя», «Не убий», «Не укради», «Не произноси ложного свидетельства на ближнего твое­го», но и дает им свое толкование. Так, ветхозаветное «люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего» Иисус дополняет: «А я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас... Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете?» Конкре­тизируя, разрешая или запрещая те или иные формы поведения, христи­анские заповеди явились, по существу, выражением основных принци­пов нравственности, на которых должно строиться отношение человека к человеку.

Если религиозная этика рассматривает Добро и Зло прежде всего как основания нравственного поведения личности, то философский анализ этих категорий направлен скорее на выявление их сущности, истоков и диалектики. Стремление понять природу добра и зла, объе­диняя усилия разных мыслителей, породило богатое классическое философско-этическое наследие, в котором выделяется рассмотре­ние данных понятий Г.В.Ф. Гегелем. С его точки зрения, взаимосвя­занные и взаимополагающие понятия добра и зла неотделимы от понятия индивидуальной воли, самостоятельного индивидуального выбора, свободы и вменяемости. В «Феноменологии духа» Гегель писал: «Так как передо мною стоят добро и зло, то я могу сделать между ними выбор, могу решиться на то и на другое, могу принять в свою субъективность как то, так и другое. Природа зла, следователь­но, такова, что человек может его хотеть, но не необходимо должен его хотеть».

Добро реализуется у Гегеля также через индивидуальную волю: «... добро есть субстанциальное бытие для субъективной воли, – она должна его сделать своей целью и совершить... Добро без субъек­тивной воли есть только лишенная абстракции реальность, и эту ре­альность оно должно получить лишь через волю субъекта, который должен иметь понимание добра, сделать его своим намерением и осу­ществить в своей деятельности». Понятие воли Гегель распростра­няет не только на область внешней реализации, область поступков, но и на область внутреннюю, область мышления и намерений.

Поэтому важную роль он отводит самосознанию, которое выступает как исток самосозидания человеческой личности через свободный выбор между добром и злом. У Гегеля «самосознание есть возможность... ста­вить собственную особенность выше всеобщего и реализовать ее по­средством поступков – возможность быть злым. Таким образом, имен­но самосознанию принадлежит наиболее важная роль в формировании злой воли, равно как и доброй».

Моральное сознание всегда находится перед тяжелой и безна­дежной дилеммой: «Любым поступком, которому предшествует пре­красное намерение, оно неизбежно совершает зло, – считает Ге­гель, – отказываясь от поступков, пытаясь сохранить свою чистоту, не запятнав ее никаким действием, оно неизбежно впадает в пустоту и никчемность существования, что также является злом, но направ­ленным уже против себя».

Гегель рассматривает зло через феномен фанатичной толпы – «отрицательной свободы», или «свободы пустоты», которая, по его определению, «представляет собой как в области политики, так и в области рели­гии фанатизм разрушения всякого существующего общественного порядка и устранения индивидуумов, подозреваемых в приверженности к порядку... Лишь разрушая что-либо, эта отрицательная воля чувству­ет себя существующей. Ей, правда, кажется, что она стремится к какому-то положительному состоянию, но на самом деле она не хочет положи­тельного осуществления этого состояния...» Фанатичная толпа, описанная Гегелем, обращает все свое «бешенство разрушения» на ненавистную ей цивилизацию («всякий существующий общественный порядок»), в том числе и на памятники культуры (мы знаем об этом из печальной исто­рии человечества, в том числе и своей собственной). Ей есть кого нена­видеть – самостоятельных, цивилизованных, независимых от нее лю­дей, подозреваемых в приверженности к порядку (и об этом мы тоже знаем). Толпа хочет вернуться в первоначальное, доцивилизованное бытие, восстановить прошлое, которое кажется столь радужным и чуж­дым зла состоянием «всеобщего равенства», настоящим царством добра (и это нам знакомо, не правда ли?).

Еще один феномен зла, по Гегелю, – лицемерие, которое способ­ствует моральному оправданию многих неприглядных поступков, вплоть до преступления. Действительно, воровство, массовые убийства, терро­ризм, насилие, геноцид часто находят лицемерное оправдание при помо­щи моральной софистики, выдающей интересы ограниченной социаль­ной группы, отдельной нации или даже личности за всеобщие.

Возможен ли выход из этого царства всеобщего и многоликого зла? Злое сознание может однажды раскаяться, взглянуть на себя заново, как бы со стороны, ужаснуться себе, признаться себе в том, что оно – зло. Однако исповедь кающегося сердца, как подмечает Гегель, может встретить жестокосердную насмешку и презрение другого. Отвергнутое и обиженное, оно уйдет в себя, в свое одиноче­ство, свое привычное зло, усугубленное непризнанием другим само­сознанием.

Подлинный выход из взаимного зла возможен лишь при обоюд­ном раскаянии, при возможности слушать не только себя, но и дру­гого, понимать, а не осуждать его. Только тогда «зло отрешается от себя, признает бытие другого, начинает верить в его способность к моральному возрождению». Таким образом, возможность добра

Гегель напрямую связывал с диалогом самосознаний. Причем диа­лог несвободных, неуверенных в себе самосознаний должен через драматические коллизии взаимного отрицания, недоверия, ледяного одиночества, взаимного презрения и всеобщего зла возродить на­дежду на возможность нового диалога свободных и умеющих ува­жать чужую свободу людей.

Если внимание немецкого философа более привлекает анализ зла, то русский философ Вл. Соловьев основной акцент делает на проблеме добра. Анализируя в работе «Оправдание добра» его основные атрибуты, Соловьев отмечает, что это, во-первых, чисто­та или автономность добра. Чистое добро ничем не обусловлено, оно требует, чтобы его избирали только ради него самого, без вся­кой иной мотивации. Во-вторых, это полнота добра. И в-третьих, его сила. Вл. Соловьев считал, что идея добра присуща человеческой природе, а нравственный закон записан в человеческом серд­це. Разум только развивает на почве опыта изначально присущую человеку идею добра. Мысль Соловьева сводится к тому, чтобы совершенно сознательно и свободно подчинить нашу волю идее добра, заложенной в нас от природы, идее лично продуманной, «ра­зумной». Добро, по мнению Соловьева, коренится в трех свой­ствах человеческой натуры: чувстве стыда, жалости и благого­вения.

Чувство стыда должно напоминать человеку о его высоком достоин­стве. Оно выражает отношение человека к творению низшему в сравне­нии с ним. Это чувство – специфически человеческое, его полностью лишены самые высокоорганизованные животные. Второе нравственное начало человеческой природы – чувство жалости заключает в себе, по Соловьеву, источник отношений к себе подобным, то есть к людям. Зачатки этого чувства есть и у животных. Поэтому Соловьев говорит: «Если человек бесстыдный представляет собою возвращение к скотско­му состоянию, то человек безжалостный ниже животного уровня». И на­конец, третье – чувство благоговения – выражает отношение челове­ка к высшему началу. Это чувство преклонения перед высшим составляет основу любой религии.

Развивая положения своей нравственной философии, Соловьев указывает на три основных принципа, базирующихся на рассмот­ренных первичных элементах добра и нравственности: принцип аскетизма, принцип альтруизма и религиозный принцип.

Считая основой аскетизма чувство стыда «за излишнюю актив­ность низшей природы», Соловьев утверждал: «Аскетизм возводит в принцип все то, что способствует победе духовного над чувствен­ным. Основное требование аскетизма сводится к следующему: под­чиняй плоть духу, насколько это нужно для его достоинства и неза­висимости. Напротив, недостойно человека быть закабаленным слугой материи, рабом своей материальной природы». Однако аскетизм не может быть самоцелью. Ведь человек способен подчинить себе свою природу не только для добрых, но и для злых целей. Самодовлею­щий аскетизм ведет к гордыне и лицемерию.

Принцип аскетизма имеет нравственное значение лишь тогда, когда он соединен с принципом альтруизма. Его основа – чувство жа­лости, которое связывает человека со всем живым миром. Согласно Соловьеву, когда человек жалеет другого человека или животное, он не отождествляет себя с ним, а видит в нем существо, подобное себе, желающее жить, и признает за ним это право так же, как и за собой. Отсюда и вытекает требование, известное как золотое правило нрав­ственности: поступай с другими так, как ты хотел бы, чтобы посту­пали с тобой. Это общее правило альтруизма Соловьев расчленяет на два частных правила: 1) не делай другому ничего такого, чего не хочешь себе от других; 2) делай другому все то, что сам хотел бы от других. Первое правило Соловьев называет правилом справедли­вости, второе – милосердия, и они нераздельны.

Вместе с тем нравственные правила справедливости и милосер­дия, хотя и включают в себя всю область взаимоотношений живых существ, но не покрывают всего многообразия отношений даже между людьми. Поэтому необходим религиозный принцип, базирующийся на благоговении и вере: «Сознательно и разумно делать добро я могу только тогда, когда верю в добро, в его объективное, самостоя­тельное значение в мире, то есть, другими словами, верю в нрав­ственный порядок, в Провидение, в Бога. Эта вера... составляет то, что называется естественной религией». Соловьев считал, что «доб­родетельный человек есть человек, каким он должен быть. Другими словами, добродетель есть нормальное или должное отношение че­ловека ко всему».

Этическая система Соловьева и сегодня имеет непреходящее значение – это единственная в русской философии законченная концепция христианской нравственности, пронизанная верой в не­истребимость пребывающего в человеке добра

Сложности в определении и понимании добра и зла коренятся в их особенностях. Первая из них – всеобщий, универсальный характер Добра и Зла. Если, скажем, честь и достоинство – сугубо личностные оценки человеческих качеств, проявляющиеся в меж­личностных отношениях, то под «юрисдикцию» добра и зла подпа­дает все: и человеческие отношения, и отношение человека к приро­де и миру вещей.

Заметим, однако, что всеобщность и универсальность не мешают добру и злу отличаться второй особенностью – конкретностью и непосредственностью. Они – понятия исторические, зависящие от реальных общественных отношений.

Так, в первобытном обществе добром считалось все, что способствовало выживанию рода, то есть добродетелью были не только мужество и храбрость, но и коварство, хитрость и даже жестокость. С появлением частнособственнических отношений добро начало отождествляться пре­имущественно с материальным благополучием, богатством, а поскольку распределялось оно неравномерно, то достижение добра одними осуще­ствлялось зачастую за счет причинения зла другим.

Третья важнейшая особенность добра и зла – это то, что они феномены субъективные, то есть не принадлежащие объективному миру, а относящиеся к деятельности человеческого сознания. Дей­ствительно, в природе, например, нет явлений, которые безотноси­тельно к человеку были бы добром или злом. Это мы, в зависимости от своих нужд, интересов, условий жизни, относим одни вещи и яв­ления к разряду «добрых», другие – к разряду «злых». Дело в том, что добро и зло – понятия не только ценностные, но и оценочные. При их помощи мы положительно или отрицательно оцениваем то или иное природное, социальное явление, моральные качества и по­ступки людей. Но как всякие оценочные понятия они несут в себе элемент человеческой субъективности, личной пристрастности, эмо­циональности.

Проявляется субъективность, во-первых, в том, что разные субъекты в силу разницы в понимании, интересах, отношениях могут иметь различное представление о добре и зле. Так, для одного добро – «награда сердцу» – «счастье и покой», для другого – гражданское неравнодушие и борьба за справедливость, для третьего – духовное и интеллектуальное самосовершенствование, для четвертого – материальный достаток и т.д. и т.п. Представляете, как людям трудно понять друг друга, договориться, особенно если их оценки взаимо­исключающи, а нетерпимость не позволяет стать на точку зрения другого. И тогда «доброе» становится «злым». Вот как подметил эту особенность добра русский философ Л. Шестов: «Таково уж свойство добра. Кто не за него, тот против него. И всякий человек, признавший суверенность добра, принужден уже делить своих ближ­них на хороших и дурных, то есть на друзей и врагов своих». Этим, в частности, Л. Шестов объясняет максималистскую позицию Льва Толстого, для которого, с одной стороны, служить добру было «не только не бремя, а облегчение от бремени», но, с другой стороны, это как бы давало ему право «требовать от других людей, чтобы они делали то, что он делает, жили так, как он живет».

Кстати, этим недостатком «грешил» не только Л. Толстой, но многие другие люди, в том числе и мы с вами. Особенно развивается он у тех, кто имеет власть над другими. В этом случае им кажется, что они владе­ют монополией на истину и добро, а также правом обратить в «свою веру» всех сомневающихся и инакомыслящих – для их же блага. Так думают и действуют семейные тираны: ведь они точно знают, что имен­но нужно для счастья их близких, и поэтому требуют безоговорочного послушания; так думают и действуют политические диктаторы: они тоже знают, что есть добро для народа и действуют «от имени и в интересах» народа, даже если для этого надо творить насилие над народом – от ГУЛАГов до цензуры над печатью. Но насильственное добро уже не есть добро: нельзя насильно заставить людей быть счастливыми или добродетельными.

Во-вторых (и это вытекает из «во-первых»), в силу тех или иных причин то, что для одного человека объективно выступает в виде добра, для другого является (или ему кажется, что является) злом. Так, для больного предстоящая операция однозначно воспри­нимается как зло; для хирурга же, видящего картину болезни с про­фе

ссиональной точки зрения, она – единственная форма помощи, а значит – добро.

А и области человеческих отношений?.. Плохой-хороший, добрый-злой... Такое двухцветное деление мира начинается еще с детского сада и нередко проходит через всю жизнь. Со временем выясняется, что «пло­хой» с нашей точки зрения для других вовсе не так уж и плох, у него, как и у нас, есть друзья, которые его уважают и даже любят. После такого открытия уже нетрудно сообразить, что и мы сами – безусловно, по-своему хорошие – далеко не у всех пользуемся симпатией, а для кого-то просто невыносимы.

Субъективность, таким образом, предполагает отсутствие абсо­лютного Добра и Зла в реальном мире (они возможны лишь в абст­ракции или мире потустороннем). Поэтому из субъективности про­истекает четвертая особенность добра и зла – их относительность, также проявляющаяся в ряде моментов.

Во-первых, зло в одних условиях и отношениях может предста­вать в виде добра в других условиях и отношениях. Русский фило­соф И.О. Лосский, указывая на то, что зло всегда относительно, ут­верждал, что в любом зле, с философской точки зрения, есть какие-то элементы добра.

Лосский иллюстрировал этот тезис на примере смерти. Смерть есть несомненное зло; более того, она символизирует предельное зло мира. С этим согласится любой человек, познавший боль утраты или задумав­шийся о бренности своего существования. Но если абстрагироваться от личностных переживаний и посмотреть на смерть с точки зрения ее роли в процессе жизни, то становится очевидной ее необходимость – не только биологическая, но и этическая. Осознание человеком своей смер­тности побуждает его к нравственным исканиям. Без смерти нет жизни, но без смерти нет и смысла жизни. Благодаря смерти жизнь приобрета­ет качество непреходящей ценности. Только то ценно, что конечно. Осоз­нание человеком своей конечности побуждает его искать способы пре­одоления смерти, духовной или даже физической. Оно становится импульсом к творчеству.

Во-вторых, то, что было злом, в процессе развития может превра­щаться в добро и наоборот.

Так, вызывавшие когда-то ликование ирригационные работы в Беларуси, направленные на осушение болот, дали возможность расширения полезных площадей и, следовательно, способствовали добру – увеличе­нию сельскохозяйственной продукции. Но оказалось, что со временем это привело к уничтожению целой системы малых рек и озер, опреде­лявших климат, ландшафт и природные условия Беларуси в целом. Причиненное природе зло оказалось необратимым.

Возможно, именно относительность добра и зла, наблюдение, что «все хорошее – дурно» и наоборот, привели Ницше к выводу: «Ни за что так дорого человек не расплачивается, как за свои добродетели». В обыденном сознании эта мысль находит отражение в пословицах «Добро бывает наказуемо», «Хочешь уделать себе плохо – сделай другому хорошо» и др. Эта горькая житейская «мудрость» в какой-то мере объясняет и оправдывает парадокс нравственного поведения, под­меченный еще древнеримским поэтом Овидием: «Благое вижу, хвалю, но к дурному влекусь». И разве не то же свойство добра и зла сокры­то в знаменитой фразе «Благими намерениями вымощена дорога в ад»? Русский философ С.Л. Франк в работе «Крушение миров» писал, что «всё горе и зло, царящее на земле, все бедствия, унижения, страдания по меньшей мере на 99% суть результат воли к осуществлению добра, фанатичной веры в какие-либо священные принципы, которые надле­жит немедленно насадить на земле, и воли к беспощадному истребле­нию зла; тогда как едва ли одна сотая доля зла и бедствий обусловлена действием откровенно злой, преступной и своекорыстной воли».

Рассмотренные проявления относительности добра и зла высве­чивают и подтверждают их пятую особенность: единство и нераз­рывную связь друг с другом. Они бессмысленны в отдельности, как бессмыслен плюс без минуса; они не могут существовать друг без друга, как не существуют самостоятельно северный и южный полюс магнита. Не говоря уже о том, что изысканная мимикрия зла зачас­тую, к сожалению, привлекает людей сильнее, чем беспомощность, за­урядность добра.

По Ницше, зло нужно так же, как и добро, даже больше чем добро: и то, и другое является необходимым условием человеческого суще­ствования и развития. И разве не об этом говорил еще Шекспир в «Гамлете»: «Что делала бы благость без злодейства?»

Для современной цивилизации характерна ситуация, когда человек поме­щается в нечеловеческие условия «по ту сторону добра и зла», в которых ему ничего не остается, как творить зло (как, например, в фильмах Квентина Тарантино). Начало таким «экспериментам» положил Ф.М. Достоевский, который в результате пришел к выводу, что «нельзя человека так испытывать».

Не следует в то же время забывать, что единство добра и зла – это единство противоположностей. А это означает, что они не толь­ко взаимополагают, но и взаимоисключают друг друга. И это взаимоисключение обусловливает постоянную борьбу добра и зла, борь­бу, которая не просто выступает еще одной – шестой их отличи­тельной особенностью, но и определяет способ их существования. Иными словами, добро ведет со злом постоянную борьбу, которая не может завершиться окончательной победой одной из сторон.

Ведь если, скажем, победит добро, а зло будет уничтожено, то само добро «породит» зло – в условиях всеобщего добра «наи­меньшее» добро будет восприниматься как зло. И, наоборот, в усло­виях победившего зла «минимизированное» зло будет добром.

3. Проблема борьбы добра и зла

Однако взаимная непобедимость добра и зла вовсе не означает, что их борьба бессмысленна и не нужна. Если не бороться со злом, то оно будет доминировать над добром и причинять страдания лю­дям. Правда, парадокс в том, что в процессе этой борьбы можно «заразиться» злом и насадить еще большее зло; ибо «во время борьбы со злом и злыми добрые делаются злыми и не верят в другие спосо­бы борьбы с ним, кроме злых способов». Трудно не согласиться с этим высказыванием Н.А. Бердяева, да и опыт борьбы человече­ства со злом убеждает нас в этом. Поэтому смысл этой борьбы в том, чтобы всеми возможными средствами уменьшать «количество» зла и увеличивать «количество» добра в мире, а основной вопрос – какими способами и путями добиться этого. По сути, вся история культуры в той или иной форме содержит попытки дать ответы на этот вопрос. И сегодня существует значительный «разброс» в отве­тах: от знаменитого «Добро должно быть с кулаками» до этики ненасилия, базирующейся на идее непротивления злу насилием.

Идеал ненасилия, сформулированный на заре христианства в На­горной проповеди Иисуса Христа, всегда был в центре внимания европейской культуры. Заповеди непротивления злу насилием, любви к врагам одновременно и понятны, и парадоксальны: они, казалось бы, противоречат здравому смыслу, природным инстинктам и соци­альным мотивам человека, и поэтому воспринимались и восприни­маются, мягко говоря, скептически.

Люди всегда были склонны считать, что Нагорная проповедь предназна­чена для идеального мира, и нужно быть святым, не от мира сего, чтобы принять ее логику. Как бы возражая ветхозаветному «Око за око, зуб зазуб», Иисус Христос утверждает: «А я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую». Трудновыполнимый, но бесконечно мудрый завет. Причем этот способ поведения по заповеди не меняется из-за того, что приходится действовать в реальном мире, в той среде, где принято бить по щекам.

Во времена первых христиан это непротивление не рассматрива­лось еще в качестве пути преодоления зла, а являлось лишь свиде­тельством нравственного совершенства, индивидуальной победы над грехом. В XXвеке – веке насилия и жестокости, войн и преступности – концепция ненасилия, развитая такими выдающимися мысли­телями, как Г. Торо, Л. Толстой, М. Ганди, М.Л. Кинг, становится осо­бенно актуальной, ибо она рассматривает ненасилие как наиболее действенное и адекватное средство противостояния злу, как единственно возможный реальный путь к справедливости, ибо все дру­гие оказались не эффективными.

В качестве обоснования этики ненасилия приведем ряд аргумен­тов. Во-первых, отвечая на зло насилием, мы не побеждаем зло, так как не утверждаем добро, а напротив, увеличиваем количество зла в мире. Во-вторых, ненасилие разрывает «обратную логику» насилия, порождающего эффект «бумеранга зла» (Л. Толстой), согласно ко­торому содеянное тобой зло обязательно вернется к тебе. В-третьих, требование ненасилия ведет к торжеству добра, поскольку способствует совершенствованию человека. В-четвертых, не отвечая на зло насилием, мы, как ни странно, противопоставляем злу силу, ибо способ­ность «подставить щеку» требует гораздо большей силы духа, чем просто «дать сдачи». Таким образом, ненасилие – не поощрение зла и не трусость, но способность достойно противостоять злу и бороться с ним, не роняя себя и не опускаясь до уровня зла.

Наверное, поэтому у этики ненасилия так много сторонников – и идейных, и практически действующих в рамках различных движений (хип­пи, пацифисты, «зеленые» и др.). Ведь ненасилие способно изменить не только личность и межличностные отношения, но и общественные ин­ституты, взаимоотношения масс людей, классов, государств. Даже поли­тика, это организованное и узаконенное насилие, может быть преобразо­вана на принципиально ненасильственных основах. Таким образом, непасилие в том виде, который оно приобрело в теории и практике XX века, становится эффективным средством решения общественных конфликтов, ранее решавшихся с применением насилия.

Вместе с тем не следует сбрасывать со счетов и аргументы сторонников насильственной формы борьбы со злом. Конечно, те общественные движения и институты, которые практикуют насилие или призывают к нему, вряд ли считают его позитивным явлением. Они оценивают насилие скорее как вынужденную необходимость, чем как желаемое состояние. Концепцию же ненасилия они считают красивой, но утопичной мечтой. Главный аргумент противников не­насилия в защиту насилия – безнаказанность зла в условиях нена­силия.

Оперируют они конкретными примерами, но примеры эти весьма убеди­тельны. Действительно, разве насильственная борьба с оккупантом и агрессором не есть добро? Что было бы, если бы во время Великой Отечественной войны наш народ, в соответствии с принципом ненаси­лия, подставлял бы «другую щеку» фашизму? Кстати, такой же аргу­мент приводят сегодня и сторонники уничтожения бандформирований в Чечне как необходимой акции в борьбе с терроризмом. Или самообо­рона от напавшего на тебя преступника – что, тоже «подставлять ему щеку»?

Так что у сторонников «добра с кулаками» тоже есть своя, весомая точка зрения. Тем более что насилие может быть таким многоликим: от безобидного игрового насилия (игра котят, борьба на ринге) или необходимой реакции самозащиты до агрессивной враждебности, жажды мести и даже убийства. И осуждая одни, наиболее крайние и жестокие формы насилия, вполне можно прийти к оправданию других.

Еще один недостаток этой концепции противники этики ненаси­лия видят в ее слишком идеализированном, на их взгляд, представ­лении о человеке. Теория и практика ненасилия действительно ак­центирует внимание на присущем человеку стремлении к добру, рассматривая эту склонность в качестве своеобразного архимедова рычага, способного перевернуть мир.

Однако сторонники ненасилия в то же время признают, что человеческое поведение может быть и источником зла. Но считать человека пол­ностью злым существом – значит клеветать на него, так же как считать его только добрым – значит льстить ему. Именно такую ошибку до­пускают те, кто утверждает, что каждый человек – хищный «волк», склон­ный к разрушению и насилию, или покорная «овца», не способная по­стоять за себя (Э. Фромм).

Только признание моральной амбивалентности, двойственнос­ти природы человека выражает справедливое отношение к нему. Именно такая, сугубо трезвая, реалистическая концепция человека служит гарантией действенности и, более того, практической мето­дикой ненасильственной борьбы, которая предлагает путь, стра­тегию и тактику усиления и приумножения добра.

Приверженцы ненасилия считают, что для этого сторонам прежде всего необходимо: а) отказаться от монополии на истину, признавая, что мы сами тоже можем ошибаться; 6) осознать, что мы вполне могли бы быть на месте своих оппонентов, и под этим углом зрения критически проанали­зировать свое поведение – особенно то в нем, что могло бы провоциро­вать враждебную позицию оппонентов; в) исходя из убеждения, что чело­век всегда лучше того, что он делает, и что в нем всегда сохраняется возможность изменений, искать такой выход, который позволил бы оппоненту сохранить достоинство, ни в коем случае не унижая его; г) не настаивать на своем, не отвергать с ходу точку зрения оппонента, а искать приемлемые решения; д) пытаться превращать врагов в друзей, ненави­деть зло, но любить людей, стоящих за ним.

Таким образом, если насилие направлено на подавление или уничтожение противника и лишь временно заглушает конфликт, но не устраняет его причин, то ненасильственная акция направлена на устранение самой основы конфликта и предлагает перспективу развития взаимоотношений, особенно когда предшествующее зло не является препятствием для последующих добрых отношений. Сво­еобразие моральной позиции сторонников ненасилия состоит в том, что они принимают на себя ответственность за зло, против которого борются, и приобщают «врагов» к тому добру, во имя которого ве­дут свою борьбу.

Интересные идеи можно найти по этому поводу в «Агни-Йоге», которая советует: знайте врагов, берегитесь от них, но злобы не имейте. Злоба, ненависть приковывают нас к врагу, а борьба с ним ведет к непродуктивному расходу жизненной энергии. Врага надо преодоле­вать силой своей устремленности к положительной цели. Надо в них, врагах, черпать силы для возрастания творческой активности, памятуя о восточной мудрости: «Враги наши – учителя наши».

Ода врагу

О, сколько лучших свойств души Вражды сжигает пламя! Но виноватых не ищи — Врагов творим мы сами. Напрасно тратим жизни пыл На ненависти силу. Но не врага сотрем мы в пыль, — Себя сведем в могилу. Объяты черной ворожбой, Мы копим злость упрямо К тому, кто собственной враждой Невольно связан с нами.

И в этой связке двух начал Триумф есть и паденье: Взойдет лишь тот на пьедестал, Чье выше устремленье. Не надо тратить на врага Прямых ударов силу. Полезней видеть в нем всегда Преодоленья стимул. Тогда исчезнет мести зуд И мир придет в обитель. А люди с радостью поймут, Что враг для них — учитель.

Существует устойчивый стереотип, рассматривающий ненасилие как социальную пассивность и психологическую трусость, отсут­ствие мужества. Это обвинение нельзя считать справедливым. Преж­де всего, следует провести различие между понятиями силы и наси­лия. Сила является неотъемлемым и фундаментальным свойством бытия человека. Насилие – это разрушительная сила, точнее даже, саморазрушительная, ибо в своем последовательном осуществле­нии как абсолютное зло оно оборачивается против самого себя. Ненасилие же является позитивным, конструктивным выражени­ем силы: оно тоже сила, но при этом более сильная, чем насилие.

Ненасилие нельзя путать с пассивностью – капитуляцией пе­ред несправедливостью, вызванной отсутствием силы. Ненасилие же помимо огромной внутренней работы и духовной активности, на­правленной (не в последнюю очередь) на преодоление страха, пред­полагает также продуманную наступательную тактику, опреде­ленную технологию противостояния злу.

Как это ни парадоксально, но в действительности пассивность и смирение являются как раз условием и порождением насилия. Пассивность – это позиция человека, который не дорос до насилия. Ненасилие же пред­ставляет собой реакцию человека, который перерос насилие и поднялся на более высокую ступень преодоления страха. Причем помимо пре­одоления «животного страха» ненасилие требует еще и особой духов­ной стойкости. И мужество, которое требуется для ненасильственной борьбы и формируется ею, есть мужество ответственного существования в этом мире.

Поэтому ненасилие – это сила бесстрашия, любви и правды, сила в ее наиболее чистом, созидательном и полном проявлении, направленная на борьбу против зла и несправедливости.

В жизни каждого человека однажды или постоянно встают про­блемы борьбы со злом. И от того, какую линию поведения и форму борьбы – насильственную или ненасильственную – изберет каж­дый из нас, зависит утверждение или поражение Добра и проявле­ние нашей сущности. Так какую же позицию предпочесть? Выбор остается за нами.

4. Справедливость: победа добра над злом

В какой бы форме ни велась борьба добра со злом, но победа добра всегда и всеми расценивается как торжество справедливос­ти, ибо категория «справедливость» в наибольшей степени отвеча­ет критериям добра. С ней связано представление о совокупности нравственно приемлемых норм, которые выступают как правильная (адекватная) мера воздаяния личности за совершенные действия. Этим понятием оценивается соотношение между: а) «ролями» от­дельных людей или социальных групп: каждый должен обрести свое место в жизни, свою «нишу», соответствующую его способнос­тям и возможностям; б) деянием и воздаянием; в) преступлением и наказанием; г) правами и обязанностями; д) достоинством и чес­тью. Их соответствие, гармония, справедливое соотношение расце­нивается как добро.

Справедливость – это мерило естественных прав человека. В ос­нове понятия справедливости лежит принцип равноправия, уравни­вающий права каждого человека на единые стартовые возможности и дающий каждому одинаковые шансы реализовать себя. Однако равноправие отнюдь не то же самое, что равенство, хотя эти понятия часто (сознательно или случайно) путают и подменяют друг другом. Люди равны в своих правах, но не равны в своих возможностях, спо­собностях, интересах, потребностях, «ролях» и обязанностях. С одной стороны, это замечательно: ведь именно в нашем неравенстве, нетождественности, заложены истоки нашей индивидуальности, уникально­сти и неповторимости, и разве было бы справедливым мерить всех «на один аршин»? С другой стороны, это смешение понятий порож­дает массу недоразумений и заблуждений.

Так, ребенок не может быть равен своим родителям, но он должен быть равноправен с ними: он не собственность папы и мамы (кстати, так же, как и государства), они не вольны распоряжаться им по своему усмотрению, а его права должны соблюдаться и защищаться, как и права взрослых. Не случайно сегодня ширится мощное всемирное движение в защиту прав ребенка, а в учебных заведениях права ребенка изучаются в рамках прав человека. Женщина не равна мужчине – и это прекрасно, но она равно­правна ему в своем стремлении реализовать свои стартовые возможнос­ти. Студент не равен педагогу, но равноправен с ним в соблюдении граж­данских прав и свобод, в отношении к его чести и достоинству. И поэтому, скажем, требование их уважения и у преподавателя, и у студента должно быть взаимным: педагог не имеет права унижать студента, точно так же, как мы требуем этого от студента по отношению к педагогу.

Намеренное или случайное смешение понятий «равенство» и «равноправие» свидетельствует или о нашей языковой небрежнос­ти и уровне культуры, или – что гораздо серьезнее – изобличает социально-политические и моральные спекуляции и попытки мани­пулирования людьми с помощью стремления к справедливости, ко­торое всегда движет человеком.

Вот и сегодня различные политические партии левого направления, ис­пользуя складывающееся в условиях рынка имущественное неравен­ство, деление на богатых и бедных, взывают к чувству и сознанию спра­ведливости и зовут граждан на борьбу за нее и установление равенства. Эти лидеры или безграмотны и не понимают, что равенство в принципе невозможно, или в своем стремлении к власти целенаправленно исполь­зуют доверчивость граждан.

Сознание справедливости и отношение к ней во все времена были стимулом нравственной и социальной деятельности людей. Ничто значительное в истории человечества не совершалось без осознания и требования справедливости. Поэтому объективная мера справед­ливости исторически обусловлена и относительна: нет единой спра­ведливости «на все времена и для всех народов». Понятие и требо­вания справедливости меняются по мере развития общества. Абсолютным остается лишь критерий справедливости, которым вы­ступает степень соответствия человеческих действий и отноше­ний социальным и моральным требованиям, достигнутым на данном уровне развития общества.

Понятие справедливости – это всегда осуществление нравствен­ной сущности человеческих отношений, конкретизация должного, реализация представлений о добре и зле. И поэтому в понятии «справедливость» воплощаются те свойства добра и зла, о кото­рых мы говорили выше, в частности, относительность и субъек­тивность. Ведь то, что представляется справедливым одному, мо­жет быть воспринято другим как вопиющая несправедливость, что и проявляется в системе оценок, поощрений и наказаний (назначе­ние на должность одного из двух «равных» претендентов; раздача премий сотрудникам; мера наказания преступнику).

Особенно остро и болезненно воспринимается людьми пробле­ма справедливого возмездия за особо тяжкие преступления. Еще в Ветхом завете справедливость устанавливалась простым прин­ципом «око за око». И до сего дня мщение и мстительность вос­принимаются многими как единственное средство воздаяния за насилие и убийство. Отсюда и отношение большинства людей к проблеме смертной казни: около 80% населения Беларуси и Рос­сии считают ее единственным справедливым средством наказания преступников-убийц. Возможно, это действительно справедливо: человек, лишавший жизни других людей, должен быть и сам ли­шен жизни. Но оказывается, что с точки зрения нравственности абсолютизация принципа справедливости может вместо добра при­водить к злу. Именно так обстоит дело и со смертной казнью. Самый главный аргумент против смертной казни приводят сторон­ники этики ненасилия: смертная казнь, безусловно, есть зло, ибо она, уничтожая одно зло, порождает новое, причем в большем мас­штабе, превращая в убийц всех, кто голосовал за нее, присуждал к ней, приводил приговор в исполнение. Наличие смертной казни в обществе делает человека привычным и равнодушным к злу, убийству, смерти другого человека, жестокости. Справедливость заключается в том, что наказание должно быть неотвратимым, а не в том, что оно должно быть жестоким, тем более бессмысленно жестоким. Очевидно, что смертная казнь не имеет никакого смысла по следующим причинам:

- отмена или сохранение смертной казни не меняет уровня преступности в стране (это подтверждено многолетними социологическими ис­следованиями);

- смертная казнь не оказывает превентивного действия: не запуги­вает и не отпугивает преступника (что также подтверждено);

- она не предотвращает преступления: никого из потенциальных преступников не останавливает наличие или отсутствие в обществе смер­тной казни;

- она не может удовлетворить родственников жертв: ведь минутное торжество, вызванное тем, что «справедливость восторжествовала», не в состоянии вернуть им их близких;

- она не является в полной мере наказанием: мгновенная смерть во время казни – избавление преступника от страданий.

Таким образом, смысл смертной казни сводится к одному: удовлетворению наших низменных страстей в жестокости и мстительно­сти. Справедливость может осуществляться иным путем, не лишаю­щим жизни другого человека, пусть и преступника – например, через пожизненное заключение. И говорить здесь об экономической нецелесообразности такого наказания неуместно: гуманизм и нравствен­ность не должны измеряться в денежном эквиваленте.

Заключение

Проблемы Добра и Зла, справедливости и несправедливости, наси­лия и ненасилия были и остаются центральными и вечными пробле­мами этики. Мы представили здесь лишь некоторые подходы к их пониманию. Надеемся, что полученные знания и собственный жиз­ненный опыт помогут вам каждый раз правильно ориентироваться в жизни и делать верный моральный выбор. Но завершить этот раздел мы бы хотели словами А. Швейцера: «Доброта должна стать дей­ствительной силой истории и провозгласить начало века гуманности. Только победа гуманистического мировосприятия над антигуманиз­мом позволит нам с надеждой смотреть в будущее».

Словарь терминов

Добро
– это любовь, мудрость, талант, активность, гражданствен­ность, чувство сопричастности проблемам своего народа и человечества в целом.

Пассивность
– это позиция человека, который не дорос до насилия.

Список используемой литературы

1. Венедиктова В.И. О деловой этике и этикете, М., 1999.

2. Зеленкова И.Л., Беляева Е.В. Этика, Минск, 2000.

3. Золотухина-Аболина. Курс лекций по этике, Ростов-на-Дону,1998.

4. Кондратов В.А. Этика. Эстетика. Ростов-на-Дону, 1998.

5. Философский энциклопедический словарь. М., 2000.

6. Этика. Конспект лекций.- Ростов-на-Дону: Феникс, 2004

7. Этика: Уч. пос./ Под ред. Т. В. Мишаткиной.- Мн.: Новое знание, 2004