Русский Космизм

РУССКИЙ КОСМИЗМ

Под космизмом понимается целый поток русской культуры, включающий не только философов и ученых, но и поэтов, музыкантов, художников. В нем ока­зы­ваются и Ломоносов, и Тютчев, и Вячеслав Иванов, и Скрябин, и Рерих...Есть не­кое космическое веяние и дыхание в произведениях того или иного творца - и этого оказывается достаточным, чтобы произвести его в космисты. Но тогда то же можно было бы спокойно проделать со многими культурными деятелями не только России, но и всего мира, ведь ощущение глубинной причастности созна­тельного существа космическому бытию, мысль о человеке как микрокосме, вме­стившем в себя все природные, космические стихии и энергии, проходят через мировую культуру, как восточную, так и западную. В древнейших религиозных и мифологических представлениях человек уже прозревал соотношения и взаимо­связи между своим существованием и бытием Вселенной и эту свою интуицию претворял в различные, преимущественно образные, формы. Космические симво­лы и образы народного бытового искусства и поэзии, микро- и макрокосмиче­ские соответствия выражали эту объективную идею целостности мироздания, ор­ганичной включенности в него жизни и сознания. Но рядом всегда существовал и более активный подход, являлось стремление воздействовать на мир в желатель­ном направлении. Преображающая человека и мир мечта стремилась к преодо­лению ограниченности человека в пространстве и времени, она воплощалась в сказочные, фольклорные образы господства над стихиями - воздушные полеты, метаморфозы вещества, живую и мертвую воду...С древности до конца XIX в. эта космическая тема развивалась только в мифе, фольклоре, поэзии, а также в неко­торых философско-утопических, фантастических произведениях ( к примеру, у Сирано де Бержерака, Жюля Верна ).

Именно в России, ставшей родиной научного учения о биосфере и переходе ее в ноосферу и открывшей реальный путь в космос, уже начиная с середины про­шлого столетия вызревает уникальное космическое направление научно-фи­ло­софской мысли, широко развернувшееся в XX в. В его ряду стоят такие фило­со­фы и ученые, как В. И. Вернадский, К. Э. Циолковский, Н. Ф. Федоров, А. В. Су­хово-Кобылин и др. В философском наследии мыслителей русского религиоз­ного возрождения - В. С. Соловьева, П. А. Флоренского, С. Н. Булгакова, Н. А. Бер­дяева - также выделяется линия, близкая пафосу идей русского космизма. Имеет­ся в виду то склонение в русской православной философии, которое Н. А. Бер­дяев называл "космоцентрическим, узревающем божественные энергии в твар­ном мире, обращенным к преображению мира" и "антропоцентрическим, обра­щенным к активности человека в природе и обществе". Именно здесь ста­вятся "проблемы о космосе и человеке", разрабатывается активная, творческая эсхато­логия, смысл которой, по словам Бердяева, в том, что "конец этого мира, конец истории зависит и от творческого акта человека".

Избежать неправомерного и безмерного расширения этого философского тече­ния можно, если сразу же обозначить принципиально новое качество миро­отно­шения, которое является определяющей его генетической чертой. Это идея ак­тивной эволюции, т.е. необходимости нового сознательного этапа развития ми­ра, когда человество направляет его в ту сторону, в какую диктует ему разум и нравственное чуство. Поэтому возможно точнее будет определить это направ­ле­ние не столько как космическое, а как активно-эволюционное, находящееся в процессе роста, далеко не совершенное, но вместе сознательно-творческое, при­званное преобразить не только внешний мир, но и собственную природу. Речь по существу идет о расширении прав сознательно-духовных сил, об управлении ду­хом материи, об одухотворении мира и человека. Космисты сумели соединить заботу о большом целом - Земле, биосфере, космосе с глубочайшими запросами высшей ценности - конкретного человека. Недаром такое важное место здесь за­нимают проблемы, связанные с преодолением болезни и смерти и достижением бессмертия. Гуманизм - гуманизм не прекраснодушный и мечтательный - он ос­нован на глубоком знании, вытекает из целей и задач самой природной, косми­ческой эволюции.

ВОСХОДЯЩАЯ ЭВОЛЮЦИЯ

Огромен и конкретен вклад в активно-эволюционную мысль В.И.Вернадского. Его научно-фило­совские теории можно в определенном смысле уподобить прочному фундаменту, без которого идеи и проекты космистов могли бы обернуться прекрасными, но всего лишь воздушными замками.

В 1920 г., работая над созданием биогеохимии, призванной изучать влияние "живого вещест­ва" на историю земных химических элементов, Вернадский исследует огромную литературу по первой со­ставляющей этого нового синтеза - биологии. И тут его умный взгляд и интуиция великого натура­листа-мыслителя выхватывают среди теорий и догадок прошлого одно неоценен­ное открытие. Речь идет об открытии американского ученого Джеймса Дана. Этот современник Дарвина выдвинул по­нятие, которое назвал энцефалозом или цефализацией (от греч. kephale - "голова"). Излагая совре­менным языком эту идею, Вернадский писал: "В наших представлениях об эволюционном процессе живого вещества мы недостаточно учитываем реально сущевствующую направленность эволюци­онного процесса". С эпохи кембрия идет медленное, но неуклонное (без откатов назад) усложнение, усовершенствование нервной системы, в частности головного мозга. Это доказывают палеонтоло­гические данные, прослеживаемые за последние пятьсот миллионов лет, хотя сам процесс уходит намного дальше в глубь геологического времени. От моллюсков до "гомо сапиенс" это нарастаю­щее движение неотразимо обнаруживает себя.

"Принцип Дана", цефализация - это не теория, но и не гипотеза, которая может быть доказа­на, а может и нет. Тут мы имеем дело с эмпирическим обобщением, т.е. с большой суммой точных фактов, не имеющих случаев опровержения. Сам Вернадский четко формулирует характер и смысл такой "кривой прямой линии" развития живого. Это объективный природный процесс, закономерно длящийся в полярном векторе времени, устремляясь постоянно в одном, необратимом направлении.

В теории эволюции выдвигаются различные причины происхождения животных видов, их смены и развития, в основном сводимые к тому или иному сочетанию изменчивости и наследствен­ности, пластичного приспособления организмов к среде и сложных генетических, мутационных за­конов. Последовательное совершенствование нервной, мозговой ткани, приведшее к созданию человека, по меньшей мере, намекает на спонтанные импульсы самой эволюции, на ее внутренние закономер­ности, на некую ее "идеальную" программу, стремящуюся к своей реализации.

Но в философии Вернадский видит мысли, предчувствия, связанные с пониманием жизни, ее места и роли во Вселенной, которые могут быть соотнесены с современными научными выводами о живом веществе, об антропогенной геологической эре, о будущей роли человека.

Откроем основное философское произведение А.Н.Радищева "О человеке, его смертности и бессмертия". Для него человек - верхняя ступень лестницы постепенного совершенствования природных существ. В нем все стихи и возможности природы сошлись вместе, чтобы создать ее ве­нец. Человек отличается от всех прочих природных существ прежде всего творческим характером своей природы, тем, что он сам себя создает, начиная с первого акта своей самодеятельности - когда принимает вертикальное положение. Само несовершенство его физической организации становится мощнейшим побуждением к развитию. Мыслитель исторгает из себя вопрос, которому никогда не дает иссякнуть человеческое сердце: "Но неужели человек есть конец творению? Ужели сия удивления достойная постепенность, дошед до него, прерывается, останавливается, ничтожест­вует? Невозможно!..". И такие обретенные человеком уникальные, высшие свойства, как разум, духовности, сердечность, большей частью поглощаясь низменной борьбой за материальные условия жизни, не достигают ни настоящего развития, ни полного истинного применения. А ведь именно эти драгоценные способности определяют человека как особое существо в мире. Из всех обитателей Земли человек - далее всего от достижения цели своего предназначения. Неизбежность дальнейшего развития самого человека для обретения им высшей, "богоподобной гуманности" вытекает из того импульса к совершенствованию, который пронизывает становление мира жизненных форм. Субъективная необходимость диктуется ощущением смертного человека, что за время своего существования он только починает свои духовные возможности, для которых впереди мог еще расстилаться бесконечный путь.

Объективная направленность развития живого не может прекратить свое действие на челове­ке в ныне существующей, еще далеко не совершенной природе. "Процесс организмов шел непре­рывно и не может поэтому остановиться на человеке", - утверждал Циолковский. Вернадский убежден: за сознанием и жизнью в нынешней форме неизбежно должны следовать "сверхсознание" и "сверхжизнь".

Идеал обожения, развитый в религиозной ветви русского космизма, также предполагает пре­возмо­жение человеком и человечеством его наличной физической, душевной и духовной природы и стяжание высшего, бессмертного, преображенного Божественного бытия. Знаменитый афоризм вы­дающегося богослова и мыслителя Василия Великого выражает: "Бог стал человеком, чтобы чело­век стал богом".

Идеи Вернадского о живом веществе, о космической жизни, о биосфере и переходе ее в ноо­сферу уходят в новую философскую традицию осмысления явления Жизни и задач человека как вершин­ного ее порождения. "Все живые существа держатся друг за друга и все подчинены одному и тому же гигантскому порыву. Животное опирается на растения, человек живет благодаря живот­ному, а все человечество во времени и простаранстве есть одна огромная армия, движущаяся рядом с каждым из нас, впереди и позади нас, способная своей мощью победить всякое сопротивление и преодолеть многие препятствия, в том числе, может быть, и смерть." - А.Бергсон. Homo faber - человек-ремесленник, человек, созидающий искусственные вещи и орудия. А искусственное есть тот исключительно человеческий вклад в наличность мира, который расширяет способности и возмож­ности самого человека, как бы продолжает его органы. Творческие способности человека должны обернуться и на него самого, раздвинуть его еще ограниченное, преимущественно рациональное сознание. Пределы не поставлены.

В те же годы, когда появилась "Творческая эволюция" в России первый русский физик-тео­ретик Н.А.Умов по-своему развивает близкие идеи о "силе развития", направляющей живое ко все боль­шому совершенствованию сознания, об анти-энтропийной сущности жизни, о творческой природе человека. Предложенное им объяснение роста творческого потенциала эволюции просто и остро­умно. Чем создание элементарнее, тем оно комфортабельнее, "блаженнее" слито со средой. По мере развития для него во внешней природе обнаруживается все более "препятствий и недоче­тов", она все менее удовлетворяет нуждам усложнившегося в своих функциях и строении организма, и он вынужден все усиленнее приспосабливать среду к себе, начинать "работать" с веществом мира, формировать, строить его. В недрах человечества, считает Умов, вызревает новый эволюционный тип - homo sapiens explorans ( человек разумный, исследующий), стоящий на гребне эволюции, девиз которого - "Твори и созидай!".

Ссылаясь на ничтожнейший, почти нулевой процент живой материи во Вселенной, Умов счи­тал возникновение жизни совершенно маловероятным событием. Тем не менее она смогла осущест­виться на нашей планете только потому, что это произошло не в "ограниченной материальной системе", а "в системе беспредельной", каковой является весь космос. Тем самым ученый подразу­мевает: вся Вселенная каким-то образом "работала" на это великое рождение, создав невероятно сложное, уникальное сочетание факторов в одном месте.

Родоначальником всей активно-эволюционной, космической мысли в России был "искатель истины" Н.Ф.Федоров с его учением "общего дела". Признав внутреннюю направленность природ­ной эволюции ко все большему усложнению и к появлению сознания, Федоров приходит к следую­щей мысли: всеобщим познанием и трудом человечество призвано овладеть стихийными, слепыми силами вне и внутри себя, выйти в космос для его активного освоения и приображения, обрести но­вый, бессмертный космический статус бытия, причем в полном составе прежде живших поколений. Сознательное управление эволюцией, высший идеал одухотворения мира раскрывается у Федорова в последовательной цепочке задач: это регуляция "метеорических", космических явлений; превра­щение стихийно-разрушительного хода природных сил в сознательно направленный; создание ново­го типа организации общества - "психократии" на основе сыновнего, родственного сознания; работа над преодолением смерти, преобразованием физической природы человека; бесконечное творчество бессмертной жизни во Вселенной. Для исполнения этой грандиозной цели русский мыслитель призывает ко всеобщему познанию, опыту и труду в пределах реального мира, реальных средств и возможностей при уверенной предпосылке, что эти пределы будут постепенно расши­ряться, доходя до того, что пока кажется еще нереальным и чудесным.

Необычно важна для русского мыслителя идея истинного коллективизма ("Жить со всеми и для всех"), направленного на общего врага всех без исключения: смерть, разрушительные стихий­ные силы; тут кроется источник его безграничного оптимизма: все, одушевленные высшей целью, касающейся конкретно каждого, могут невероятно много, фактически все.

Новый грандиозный синтез наук, к которому призывал Федоров, должен быть осуществлен в космическом масштабе и быть прежде всего преобразовательно-деятельным: в нем практика, т.е. знание, доказанное "опытами в естественном размере", всеобщей регуляцией, сам достигнутый несомненный результат труда становится высшим критерием истины. Лаборатории ученых распахи­ваются на всю природу, весь мир, углубляются в самого человека, его "физику" и психику, в тайны смерти и зла. Во всеобщую космическую науку о жизни, науку о человеке в том числе, входят все науки, ибо жизнь - единая целостность, в которой все взаимосвязано. Жизнь человека затухает, по меньшей мере, по двум рядам причин: внешним (стихийность среды, ее разрушительный характер, чему не может противостоять недостаточная емкость человеческого организма, т.е. недостаток знания и умения, который, по мысли Федорова, может быть преодолен всеобщим познанием, трудом, регуляцией природы) и внутренним (сама материальная организация человека оказывается неспособной к бесконечному самообновлению, не есть совершенно открытая система, тут необхо­дима всеобъемлющая психофизиологическая регуляция).

До сих пор свое расширение в мире, господство над его стихийными силами человек осуще­ствлял прежде всего за счет искусственных орудий, продолжавших его органы, одним словом, при помощи технических средств и машин. На этом пути достигнуты колоссальные успехи, осуществи­лись сказочные мечтания о сапогах-скороходах, коврах-самолетах и т.д. Развивая технику, человек не покушается на собственную природу как таковую, он священно блюдет ее норму и границу, оставляя себя самого как есть, ограниченным и физически и умственно. Сила его увеличивается за счет внешних ему, его телу, его мозгу и сердцу орудий и машин. Разрыв между мощью техники и слабостью самого человека как такового растет и потому все более ошеломляет, даже начинает ужасать (отсюда современные мифы-фобии "восстания машин", порабощения людей будущими киборгами, могучими роботами и т.д.). Нельзя отрицать значение техники, нужно только поставить ее на место. Технизация, считает Федоров, может быть только временной и боковой, а не главной ветвью развития. Нужно, чтобы человек ту же силу ума, выдумки, расчета, озарения обратил не на искусственные приставки к своим органам, а на сами органы, их улучшение, развитие и радикаль­ное преображение (так, скажем, чтобы человек сам мог летать, видеть далеко и глубоко и т.д.). "Человеку будут доступны все небесные пространства, все небесные миры только тогда, когда он будет воссоздавать себя из самых первоначальных веществ, атомов, молекул, потому что тогда только он будет способен жить во всех средах, принимать всякие формы". Федоров часто говорит о необходимости глубокого исследования механизма питания растений, по типу которого возможны перестройки и у человека. Человек должен так чутко войти в протекающие в природе естественные процессы, чтобы можно было по их образцу - но на более высоком, сознательном уровне - обнов­лять свой организм, строить для себя новые органы, иными словами - овладевать направленным естественным тканетворением. Эту способность человека в будущем создавать себе всякого рода творческие органы, которые даже будут меняться в зависимости от среды обитания, действия, философ называет полноорганностью.

В соответствии с идеей Бергсона, жизнь пошла двумя путями развития: путь бессознательно­го инстинкта и путь интеллекта. Главное качество инстинкта "есть способность пользоваться и даже создавать орудия, принадлежащие организму" (пример - превращение куколки в бабочку). А чело­век, homo farber, созидает орудия, свои искуственные органы, для манипулирования с телами мира, что ведет к развитию интеллекта, а с ним, в определенном смысле, механического подхода к миру. "Интеллект, - подчеркивает философ, - характеризуется природным непониманием жизни". Ин­стинкт же, напротив, органичен, он изнутри, интимно чует мир. Если бы инстинкт мог озариться сознанием, то проник бы в самые недра жизни, ведь сам он "продолжает ту работу, посредством ко­торой жизнь организует материю". В человеке есть неразвитые зародыши такого "инстинкта". Это прежде всего интуиция. Через нее можно скорее и глубже если не осознать, то смутно почувствовать саму суть вещей, суть жизни. Так вот, если вернуться к идеям Федорова, то творчество самой жизни, "органический" процесс, к которому он призывает, это и есть расширение интеллекта за счет разбуженных и развитых ресурсов интуиции, сознательное овладение тем "органосозиданием", которое доступно "творящему стану" самой природы на уровнях инстинкта. Движет такой прогресс мечта о бессмертии, которая в трудах Федорова обрела достижимые очертания: впервые в истории был предложен реалистический путь опытного познания, преобразования законов природы, всеобщего труда, - путь, ведущий к победе над смертью.

Сейчас человечество находится в своей земной (теллурической) стадии развития. Ему пред­стоит пройти, завоевать собственным усилием еще две: солярную (солнечную), когда произойдет расселе­ние землян в околосолнечном пространстве, и сидеральную (звездную), предполагающую проник­новение в глубины космоса и их освоение. Это и будет Всемир, "всемирное человечество" - "вся то­тальность миров, человечеством обитаемых во всей бесконечности Вселенной". Такое звездное будущее возможно лишь при колоссальном эволюционном прогрессе человечества, творчестве им своей собственной природы. Изобретение таких средств передвижения, как велоси­пед, локомотив - первые шаги к этой будущей свободе и силе, "почин, зерно будущих органических крыльев, кото­рыми человек несомненно порвет связующие его кандалы этого теллурического мира". "Человека технического" сменит "человек летающий": "высший, т.е. солярный, человек просветит свое тело до удельного веса воздуха... и для этого выработает свое тело в трубчатое тело, т.е. воздушное, более того в эфирное, т.е. наилегчайшее тело". В результате преобразовательного действия, направлен­ного на собственную природу, человек как бы сбросит свою нынешнюю тяжелую телесную оболоч­ку и превратится в бессмертное духовное существо. Это и есть радикаль­ное преосмысление гегелевского "абсолютного духа", тут обернувшегося реальным человечеством в его грядущей космической судьбе.

Любая философская теория направляется в своих посылках и выводах тем или иным нравст­венно-ценностным импульсом. Федоров в своих футурологических построениях всегда опирается на сверхприродные, духовные задатки человека, предвосхищая будущее их развитие с полным вытес­нением всего живого, "дарового" в нем. Усматривая в первоначальном, так сказать, человеке сыновнее чувство, нравственное потрясение от осознания смерти, одаривая его сердцем, может быть, чище нашего, Федоров как бы выдвигает теоретическую философскую предпосылку его равноценности нам (как, впрочем, и всех живших на земле людей) и необходимости личного присутствия в будущем всемирном человечестве.

Раз идет все усложняющееся преемственное развитие форм жизни, то и человек получает оп­реде­ленный естественный шанс для своего совершенствования. Исходя из одного, общего желания превзойти, перерости нынешнюю противоречивую, промежуточную природу человека, проективная мысль начала работать в двух направлениях. В одном из них чувствовалось сильнейшее, направ­ляющее действие дарвиновских идей естественного отбора, борьбы за существование как двигате­лей прогресса (та или иная форма, часто скрытая и неосознанная, социал-дарвинизма). Даже лучшие идеи этой ориентации искривлены полем этого воздействия. Дальнейшее восхождение "гомо сапиенс" виднелось на природных путях борьбы и вытеснения слабых и неприспособленных форм. Но любая самая утонченная селекционная идея, перенесенная на человека, всякого рода природно-биологические идеалы усовершенствования высших рас и экземпляров рода человеческого приво­дят в конце концов лишь к новому виду антропофагии. И горло одиночного антропофага перво­бытных времен вырастает в громаднейшую глотку, пожирающее жерло, в котором должны бес­следно исчезнуть тысячи и миллионы неудачных, неполноценных и недостойных. И конечно, наиболее яркий и крайний пример тут - идея "сверхчеловека" Ницше, столь кроваво опошлившаяся в известных попытках ее исторической реализации.

Но в значительно более гуманных вариантах логическая и душевная установка на "селекцию" прослеживается в некоторых идеях Умова и Циолковского. При всем пафосе творче­ства, одухотво­рения мира и человека в их построениях временами звучат жесткие элитарные нотки: у Умова дается внутреннее согласие на неизбежность вымирания неких людей-автоматов, не сумевших подняться на гребень эволюции; у Циолковского встречается идея "искусственного подбора", приводящего к созданию "существ без страстей, но с высоким разумом", или задача "профилактического" уничтожения несовершенных, низших форм жизни.

Другая нравственно-философская тенденция, обосновывая самодостаточное значение чело­веческой личности, солидарно-родственно связанную цепь поколений, была одушевлена идеалом всеобщно­сти. Вернадский высказывался в этом смысле однозначно: "Нельзя безнаказанно идти против принципа единства всех людей как закона природы". Человеческая личность - высшая ценность и, следовательно, такая же ценность - ее бесконечная, преображенная жизнь, причем развитое нравственное чувство личности требует спасения буквально всех погибших, возвращения всех утраченных. Философ призывал не потерять ни единого из малых сил, чутко ценить даже слабые проявления человеческой индивидуальности, которая должна быть развита до своего совершенства у всех без изъятия всеобщим и личным творчеством и трудом. Одним из вариантов активно-эволю­ционного осмысления задач человека в мире стала теория ноосферы, которая является неотъемле­мой принадлежностью круга идей русского космизма.

НООСФЕРНЫЕ ЗАДАЧИ

По мнению авторов ноосферной теории, появление человека в ряду восходящих жизненных форм означает, что эволюция переходит к употреблению новых средств - психического, духовного порядка. Действительно, эволюция в своем первом мыслящем существе произвела небывалое орудие своего дальнейшего развития: разум, обладающий самосознанием, возможностью глубинно познавать и преобразовывать себя и мир. Человек - кульминация спонтанной, бессознательной эволюции, но вместе с тем и некое начало, вырабатывающее в себе предпосылки для нового, разумно направленного этапа самой эволюции. С первой мысли человека о мире и себе, с первого самого малого практического изобретения, идея и проект которого стали передаваться (устно, в предании, затем письменно, в документе и книге...), совершенствоваться далее, зачался тот опоя­савший ныне всю планету информационный поток сведений, знаний, концепций, теорий, который дает нам наиболее образно близкое представление о некоей новой специфической оболочке Земли (ноосфере), как бы наложенной на биосферу, но не слитой с ней и оказывающей на последнюю все большее преображающее воздействие. Она потому и называется сферой разума, что ведущую роль в ней играют разумные, идеальные реальности: творческие открытия, духовные, художественные, научные идеи, которые материально осуществляются в преобразованной природе, искусственных постройках, орудиях и машинах, научных комплексах, произведениях искусства и т.д. Но уже трактовка Федоровым регуляции как "правящего разума природы", как "внесения в природу воли и разума" содержит в себе ядро ноосферной теории. (Кстати, среди основных значений слова "ноос" мы находим кроме разума еще и волю.) Регуляция природы определяет себя как принципиально новая ступень эволюции, как сознательно-волевое преобразовательное действие, выполняемое "существами разумными и нравственными, трудящимися в совокупности для общего дела". В традиции христианского космизма аналогом идеи ноосферы и ноогенеза (становления ноосферы) стала концепция Богочеловечества, богочеловеческого процесса обожения, преобразование мира.

С одной стороны, ноосфера возникает с самого появления человека как процесс сугубо объ­ектив­ный, стихийный, с другой - только сейчас, в наше время, биосфера начинает переходить в ноосферу; собственно ноосфера где-то еще впереди, на совсем другом, далеко не достигнутом уровне плане­тарного сознания и действия человечества. Такое же двойственное определение ноосферы встреча­ется у Вернадского. Современные авторы различают предноосферу и будущую собственно ноосфе­ру, некоторые из них эту предноосферу дробят на более мелкие части: антропосферу, социосферу, выделяют техносферу.

Тем не менее на Земле создана новая искусственная оболочка - биосфера, радикально преоб­разо­ванная трудом и творчеством человека. Но это преобразование далеко не всегда было по-настоя­щему разумным, зачастую носило хищнический, неукратимо и жадно потребляющий природу, ее ресурсы характер. Еще Федоров предсказал нынешнее опасное направление во взаимо­отношениях человека и природы, называл его утилизацией и истощением последней, утверждая при этом, что цивилизация лишь "эксплуатирующая, но не восстановляющая не может иметь иного результата, кроме ускорения конца". Да и ноосферный информационный поток содержит в себе идеологии и концепции антигуманные и ложные, осуществление которых или уже приносило колосальные бедствия Земле, или грозит еще большими, вплоть до гибели самого человечества и биосферы.

Человек в своих антопологических, социальных, исторических гранях - существо еще далеко не совершенное, в определенном смысле "кризисное". Вместе с тем существует идеал и цель высшего, духовного Человека, тот идеал, который и движет им в стремлении превозмочь собствен­ную природу. Так и создание человека - ноосфера есть и еще достачно дисгармоничная, находя­щаяся в состоянии становления реальности, и вместе с тем высший идеал такого становления. И отношения между этой реальностью и этим идеалом весьма сложны. Породив разум как орудие своего даль­нейшего развития, но орудие, наделенное свободой, эволюция словно пошла на риск. Вернадский как ученый-натуралист больше других сделал для объективного изучения складываю­щейся в геоло­гическом и историческом времени реальности ноосферы; он провидел сущность "ноосферы как це­ли", как идеала, а также ее задачи и движущие силы. В ХХ веке, по чувству и мысли ученого, возникли значительные материальные факторы перехода к ноосфере, к осуществле­нию идеала сознательно-активной эволюции. Первый из этих факторов - вселенскость человечества, т.е. "полный захват человеком биосферы для жизни". Вся Земля не просто преобразованна и заселена до самых труднодоступных и неблагоприятных мест, но человек проник во все стихии: землю, воду, воздух, а сейчас способен жить и в околоземном, космическом пространстве. Второй, может быть, решающий для создания ноосферы - единство человечества. Многие привыкли отно­ситься к идеи единства, равноправия и братства всех людей как к благородной нравственной идеи, начавшей пробиваться в относительно недавней истории с мировых религий, великих философских систем, литературных произведений. Вернадский представляет эту идею как природный факт. "Биологически это выражается в выявлении в геологическом процессе всех людей как единого целого по отношению к остальному живому населению планеты". Единство человека, считает Вернадский, в наше время в многом стало "двигателем жизни и быта народных масс и задачей государственных образований". Будучи еще весьма "далеким от своего осуществления", это единст­во как стихийное, природное явление пробивает себе путь, несмотря на все объективные социальные и межнациональные противоречия и конфликты. Созидается общечеловеческая культура, сходные формы научной, технической, бытовой цивилизации; самые отдаленные уголки Земли объединяются быстрейшими средствами передвижения, эффективными линиями связи и обмена информацией. Третий фактор - омассовление общественной, исторической жизни, когда "народные массы получают все растущую возможность сознательного влияния на ход государственных и обществен­ных дел".

Научная мысль - такое же закономерно неизбежное, естественное явление, возникшее в ходе эволюции живого вещества, как и человеческий разум, и она не может, по глубочайшему убежде­нию Вернадского, ни повернуть вспять, ни остановиться, ибо таит в себе потенцию развития фактически безграничного. "Научное знание, проявляющееся как геологическая сила, создающая ноосферу, не может приводить к результатам, противоречащим тому процессу,

Вернадский был свидетелем, как уже первая мировая война явила "невиданное ранее приме­нение научных знаний" в целях "военного разрушения". Он предвидел, что найденные и использо­ванные наукой и техникой к этому времени смертоубийственные средства "едва начинают прояв­ляться в этой войне и сулят в будущем еще большие бедствия, если не будут ограничены силами человече­ского духа и более совершенной общественной организацией". Последние десятилетия развития науки целиком оправдывают это предсказание. В устрашающей тени рукотворных, светлых науч­ных чудес сейчас, как никогда, множаться и изощряются столь же фантастические средства убийст­ва и уничтожения. Образец "научно построенного человечества" начинает не столько притягивать, сколько вызывать опасения и даже отталкивать, ведь на счету главной его силы - уже и атомные, и нейтронные бомбы, и реальные угрозы корыстных генетических манипуля­ций. Вернадский считал необходимым создать "интернационал ученых", которых культивировал бы "сознание нравственной ответственности ученых за использование научных открытий и научной ра­боты для разрушитель­ной, противоречащей идее ноосферы, цели". А в статье "Война и прогресс науки" он выдвинул идею: обезвредить, так сказать, "негативную" науку, все ее кошмарные плоды, наукой же, но защититель­ного и охранительного свойства.

Кризис веры в человека, кризис гуманизма, остро обнаружившийся в нашем веке после тех страш­ных злодейств невиданного исторического масштаба, на которые оказался способен человек, по-новому остро поставил вопрос о его природе, о правомерности "обожествления" природной дан­ности человека, ее естественных границ. Можно ли в человеке (в его нынешней противоречивой, не­совершенной, подвластной губительным импульсам в природе), которого заносит в самый кромеш­ный ад вопреки самым благим намерениям, найти абсолют? Мыслители-космисты отвеча­ют: нет! За абсолют может быть принят только идеал, стоящий выше человека. Это - Бог или высший преображенный человек в составе богочеловеческого единства. Путь к такому высшему человеку должен идти через обретение им все более высокого онтологического статуса.

В русском космизме, начиная с Федорова, прочно утверждается убеждение: человечество, самодо­вольно погрязшее в низшей свободе, свободе метаться во все стороны, изведывать все искусы, все возможности своего природного круга существования, никогда не сможет обрести высшей свободы благого избрания идеала ноосферы (или Царствия Небесного), если оно не начнет направленно преобразовывать саму свою теперешнюю физическую природу, так чтобы она постепенно станови­лась способной осуществлять этот высший идеал, ноосферный. Прочное нравственное совершенст­вование человека можно только вместе с физическим его преображением, освобождением от тех природных качеств, которые заставляют его пожирать, вытеснять, убивать и самому умирать. Одним словом, утверждают космисты, необходима реальная, активная работа над преодолением своей нынешней "промежуточности" и несовершенства.

Дальнейшее развитие человечества, по Вернадскому, будет состоять "в изменении форм пи­тания и источников энергии, доступных человеку". Ученый имеет в виду овладение энергией Солнца, а также "непосредственный синтез пищи, без посредничества организованных веществ", умение поддерживать свой организм, как растения - из самых элементарных природных неоргани­ческих веществ. Уже в растении солнечная энергия "перешла в такую форму, которая создает организм, обладающий потенциальным бессмертием, не уменьшающим, а увеличивающим дейст­венную энергию исходного солнечного луча". У Федорова задача превратить питание в "сознательно-творческий процесс - обращения человеком элементарных, космических веществ в минеральные, потом растительные и, наконец, живые ткани" не только была поставлена, но и осмыслена как одно из направлений в деле реального овладения человеком бессмертной природой, как одно из условий обретения им "причины самого себя". Циолковский также писал о будущем человеке, "животном космоса", прямо ассимилирующем в своем питании солнечные лучи и элемен­тарные вещества среды и могущем быть бессмертным.

В эволюционные перспективы ноосферы включаются не только все большее планетарное единство и умножение коллективной творческой мощи человечества, но и самые интимные, глубинные запросы каждой личности. "В самом деле, в основе жизненных форм лежит протопласт - комочек вещества сложного, постоянно обновляющегося, способного к неограниченным измене­ниям своих свойств в процессе обмена материей и энергией с внешней средой. Способность протопласта к по­строению живого вещества определенного типа или вида безгранична". И сейчас в природе существуют практически бессмертные существа: многие одноклеточные, например инфузории. Живой организм принципиально отличается от неживого своей способностью к самообновлению. Смерть возникла в природе эволюционно как особое средство для более быстро­го совершенствова­ния рода, целого под действием естественного отбора. Как будто природа в про­цессе своей эволюции стремилась к созданию какого-то высшего существа и не жалела для этого мириады индивидуальных животных жизней, целые роды и семейства. Таким существом стал человек, в нем впервые оформилось то, что мы называем личностью - неподменимое и неразложи­мое телесно-ду­ховное единство, уникальное самосознание, включающее чувство, что возможности развития этой личности безграничны, если бы не роковые материально-природные границы существования. "Смерть противна самой природе человека. Вероятно, человек интуитивно понимал, что века, на протяжении которых шла эволюция, потрачены зря, если жить ему всего 50 - 70 лет". У человека высокодифференцированные нервные клетки, в отличие от прочих клеток его организма, не меняются от рождения до смерти. Появятся новые психотерапевтические методы, способные предохранить нервную систему от износа и регенерировать ее. Если есть запрограмированный "вирус смерти", как считают некоторые ученые, то он может быть заменен "вирусом бессмертия", который проникнет в каждую клетку организма, омолаживая ее или делая бессмертной. Т.е. для победы над смертью необходимо обнаружить "первопричину смерти", понять основные механизмы жизни, которые можно будет регулировать в нужном направлении. Наступит эра долгожителей, а затем и практически бессмертных людей. Пока трудно вообразить, какие блага принесет человече­ству победа над старостью и смертью. С развитием общества, расширением человечества в про­странстве, развитием его мощи человеку будет все теснее в рамках его видового жизненного предела. К тому же пока человек смертен, сохраняется самый глубокий исток зла и страдания, приводящий к вражде, разделению, соперничеству, вытеснению на всех уровнях. Даже постепенное увеличение видовой продолжительности жизни должно вести к нравственному подъему человече­ства. Если прогресс научный, технический идет неуклонно, то в нравственной области нет такого последовательного возрастания. Одна из глубоких причин этого - частая смена поколений, причем каждое поколение и каждый человек в нем начинают буквально с "нуля" и только в длительном процессе воспитания и образования они должны "по идее" овладеть духовной и нравственной культурой, достигнутой человечеством к их рождению, не говоря уж о том, чтобы продвинуть ее дальше. Исправлять горькие плоды неверной духовно-нравственной ориентации уже часто попросту не остается времени жизни. И умудренный опытом, знанием, просветленный осознанными заблуж­дениями человек уже уступает место детям, которые начинают повторять или даже усугублять старые ошибки. Так что продление жизни - это не только важное для общества продление наиболее активного, деятельного, богатого опытом и умением возраста человека, но и предоставление ему большой возможности обозреть исторический, культурный опыт человечества, испробовать различные установки отношения к людям и к жизни, найти наиболее гуманные и эффективные, развить свою уникальную личность, для которой тем более станет неприемлемым уничтожение, на­конец, возможно, и приступить, как призывал Федоров, к изучению прошлого, наших предков, подготовке возможностей их воскрешения и преображения.

Основное убеждение Федорова в том, что божественная воля действует через человека как разум­но-свободное существо, через единую соборную совокупность человека, и главная задача че­ловека при этом - сделаться активным орудием воли "Бога отцов не мертвых, а живых". Общий труд по овладению стихийными, разрушительными силами, восстановление уничтоженного природой "в пе­риод ее слепоты", самосозидание и творческое преображение мироздания - это, убе­ждает Федоров, высший эволюционный, нравственный долг всех: и верующих, и неверующих. Поэтому Федорову свойственно одновременное изложение одной и той же идеи и в системе естественнонаучной аргументации, обращенной к неверующим, и тут же на языке и в образах, внятных религиозному сознанию. Прогностическая мысль Федорова ищет и конкретные пути воскрешения. Можно условно говорить о том, что Федоров ставит задачу выявления наследствен­ного, генетического кода всего человечества в качестве предварительного условия восстановления прошедших поколе­ний. Но конечно, главная задача - вернуть восстановленному человеку его уникальное самосозна­ние, без этого мы получим лишь его физическую копию, нечто вроде "однояйцевого" близнеца. Что остается от человека после смерти, действительно ли его покидает некая бессмертная сущность, душа, "оптический образ" или некое "биопсиполе", где эта сущность сохраняется, в каком виде - вот один из тех бесчисленных вопросов, которые предстоит разрешить точному знанию, любовному чувству сынов человеческих. Ибо для провозвестника "общего дела" безусловно одно: сама смерть, ее причины, изменения, происходящие с человеческим организмом в процессе умирания, и особенно посмертное состояние должны войти в круг изучения и экспери­мента.

Так выясняются некоторые возможные пути, ведущие к постепенному преображению приро­ды человека: это и создание долгоживущего поколения, и обретение автотрофности, постепенного самосозидания, и регуляция природных, космических сил и стихий, и всеобщее исследование, гигантский опыт, направленный на достижение бессмертия.

МЕТАМОРФОЗА ЛЮБВИ

В деле преображения природы мира и человека, может быть, самым трудным станет отнятие у природы ее главного оружия, ее высшего оправдания, того механизма, каким она обеспечивает свой прогресс и который в силу этого окружила наибольшей привлекательностью: половой раскол, воспроизведение человеческих особей путем полового рождения. Тут и самая сласть для природ­ного существа, и корень его неизбежной погибели для очистки места плоду этой страсти. Как писал В.С.Соловьев: "Само собой ясно, что, пока человек размножается как животное, он и умирает как животное". И еще: "Пребывать в половой раздельности значит пребывать на пути смерти". Здесь Соловьев вслед за Федоровым ставит задачу творческой метаморфозы половой любви, задачу, может быть, наиболее диковинную, но и существенную в дальних горизонтах активно-эволюцион­ного, ноосферного идеала.

Соловьев развивал идеи христианского активизма, богочеловечества, тесного объединения божественной и человеческой энергий в деле избавления мира от законов "падшего" материального естества и ввода его в эволюционно высший, нетленный, соборно-любовный тип бытия, Царствие Божие. Развивал эти идеи во многом параллельно Федорову, но значительно более отвлеченно-метафизически, без конкретной проектики последнего.

Человек располагает специфической энергией огромной мощи, которая в настоящее время расхо­дуется прежде всего на воспроизведение его как природного существа. Стремление одухотво­рить, использовать для созидательных целей эротическую энергию, силу любви не раз возникало в мечте и мысли людей. "Любовь, так же как и мысль, в ноосфере будет пребывать в состоянии неизменного роста. Избыток увеличивающихся энергий любви перед все уменьшающимися потреб­ностями размножения людей будет каждый день становиться все очевиднее. Это означает, что эта любовь, в своей до конца очеловеченной форме, имеет своей целью выполнять функцию гораздо более широкую, чем простой призыв к размножению".

Рождение, половой раскол, эрос, смерть сцеплены нераздельно, и претензия на бессмертную жизнь требует своей последовательной логики. Задачу преодоления слепого полового рождения, транс­формации эротической энергии Федоров ввел в план преобразовательно-космической практики, план построения преображенного порядка бытия. Воскрешение - фундаментальный "антиприродный" акт, обратный рождению. Темная, бессознательная родотворная энергия должна быть претворена, сублимирована в светлую, сознательную творческую энергию, направленную на познание мира, его регуляцию, воссоздание утраченной жизни. Федоров неоднократно подчерки­вал, что он не просто отрицает плотскую любовь, что привело бы к аннигиляции силы эротической энергии. Он различает отрицательное и положительное целомудрие. Отрицательное целомудрие внутренне противоречиво; оно далеко не достаточно, это лишь "борьба оборонительная", которая не дает настоящих положительных результатов, а при своей абсолютизации приведет лишь к самоубийству человеческого рода. Отрицательному аскетизму Федоров противопоставляет "творческий процесс, воссоздание своего организма, заменяющее питание" (у Вернадского это автотрофность), отрицательному целомудрию - положительное, которое требует действительно пол­ной мудрости, в смысле полного обладания своими силами и энергиями мира, идущими на воссоз­дание умерших, преображение и их, и себя. В любви, подчеркивает Соловьев, происходит действи­тельное перенесение "центра личной жизни" в другого, оба любящих восполняют друг друга своими качествами, создавая вместе более богатое единство; истинная любовь предполагает обязательное равенство любящих; наконец, всем в любви известна идеализация предмета любви - живое и конкретное прозревание абсолютного содержания его личности и ее убеждение. Эти качества любви вовсе не нужны для простого размножения, увековечения чреды все таких же природно ограничен­ных, более-менее улучшенных и ухудшенных существ. "Если смотреть... на фактический исход любви, то должно признать ее за мечту, временно овладевающую нашим существом и исчезающую, не прейдя ни в какое дело (т.к. деторождение не есть собственное дело любви)". Существующие качества любви предстают как некие задатки для восстановления в человеке идеального образа Божия, созидания из двух существ какого-то высшего единства. "Осуществить это единство или создать истинного человека, как свободное единство мужского и женского начал, сохраняющих свою формальную обособленность, но преодолевших свою существенную рознь и распадение, это и есть собственная ближайшая задача любви".

Высшую задачу любви Соловьев, как и Федоров, выводит к "общему делу" борьбы со смер­тью, увековечивания и преображения высшей ценности - личности, наконец, к Делу возвращения всех сознательных и чувствующих жертв природного порядка за все время его господства, т.е. воскре­шение всех умерших. "Человек, достигший высшего совершенства, не может принять такого недос­тойного дара; если он не в состоянии вырвать у смерти всю ее добычу, он лучше откажется от бессмертия". У Федорова задача направления извращенного порядка природы в неприродный, бессмертный тип бытия ставится как конкретное дело: победа над временем осуществление принципа сосуществования вместо последовательности, обретается в воскрешении; победа над пространством - путем достижения "полноорганности", способности безграничного перемещения в пространстве, "последовательного вездесущия". Соловьев выражается намного более туманно: "Победить эту двойную непроницаемость тел и явлений, сделать внешнюю реальную среду сообраз­ную внутреннему всеединству идеи - вот задача мирового процесса".

"Действительно спастись, т.е. возродить и увековечить свою индивидуальную жизнь в истин­ной любви, единичный человек может только сообща или вместе со всеми", стремясь к идеалу совер­шенного всеединства, где торжествует та нераздельность всех и их личностная неслиянность, та равноценность частей и целого, общего и единичного, которая составляет, по Федорову, проектив­ный для человеческого общества идеал Троичного божественного бытия. Без знания конкретных федоровских проектов включения космической среды в любовно-преобразовательную деятельность человечесва (расселение человечества в космосе, регуляция космических явлений и т.д.) следующее заявление Соловьева также оборачивается довольно туманной фразой: "Но для полного их (различных форм разделения людей.) упразднения и для окончательного увековечивания всех индивидуальностей, не только настоящих, но и прошедших, нужно, чтобы процесс интеграции перешел за пределы жизни социальной, или собственно человеческой, и включил в себя сферу космическую, из которой он вышел". "Сила же этого духовно-телесного творчества в человеке есть только превращение или обращение внутрь той самой творческой силы, которая в природе, будучи обращена наружу, производит дурную бесконечность физического размножения организмов".

Искусство - модель творения жизни и, как всякая модель, есть лишь схематическое, искусст­венное предварение. Некое волнение, волну организма художник неудержимо стремится вынести вовне, за­печатлеть материальными средствами, закрепить во внешней среде. В творчестве выражается потребность расширения себя за пределы своей природно ограниченной формы; искус­ство - греза о новом теле, расширенном и вечном. Сюда же мы присоединим и взгляд Федорова на искусство как попытку мнимого воскрешения. Мыслитель выводил начало искусства из погребаль­ных обрядов, отпевания, попытки удержать облик умершего в живописном или скульптурном изображении, т.е. восстановить его хотя бы мнимо, искусственно, и эта потребность - в бесконечно усложнившемся виде, от эпического искусства, длинного предания о героических деяниях наших предков, до современных форм - проникаетвсе искусство: ту кристаллизацию текучих, преходящих жизненных форм в прекрасные и вечные, то воскрешение и запечатление бывшего и жившего, то творческое прощупывание новых форм жизни, которое происходит в нем. Искусство - прообраз воскреситель­ного акта, и даже самого его типа реализации: творческое созидание вместо рождения (сублимация эротической энергии в искусстве), наконец, восстановление жизни как бы "из себя", рождение из се­бя наших отцов и матерей (в искусстве из себя, из волнений организма конструиру­ется новая форма).

"Законы движения потока образов - вихрей воображения, заправляющих поэтическим твор­чеством, однородны с законами сновидения, сновидческого воображения". Внутрителесность пространства (сновидческого, а далее и художественного) выражает особый построительный принцип форм, являющихся во сне, - пейзажей, сочетаний живых образов и т.д., которые представ­ляют собой наложение (путем зеркального увеличения) телесной схемы спящего (извивов и конту­ров его тела). В творчестве же "поскольку круг свободного проявления изливаемых лирических волн начинает казаться неограниченным, постольку, естественно, исчезает, стирается та условная черта, которая отделяет изолированное "тело", крохотный кусочек "внутреннего" мира от чужой и давящей "внешней" среды. Зрение окончательно торжествует над осязанием".

ВЫХОД ЧЕЛОВЕКА ИЗ "ЕГО ЗАКЛЮЧЕНИЯ НА ЗЕМЛЕ"

Космос, космическое и в художественном и в философском сознании чаще всего представля­лись воплощением беспредельного, абсолютного, недоступного ограниченному человеческому понима­нию, являлись предметом глубинной медитации, высокого восхищения, смешанного с трепетом ужаса перед бездной бытия. Созерцание высекало из человека искры философского самосознания: как я мал, ничтожен, бренен, а он, космос, велик и вечен; или: я сам - микрокосм, частичка, родст­венная огромному Целому, как хорошо слиться с ним в невыразимом чувстве единения со стихиями мира, вплоть до хаотической его подосновы! Созерцательное отношение или экстатически-религи­озное переживание единства человека и космоса, уходящее в глубокую древность, преобладало тысячелетия и века. И только с Федорова и Циолковского и других мысли­телей-космистов в философию и науку входит требование преобразовательной активности со стороны человечества (так сказать, соборного микрокосма), направленной на макрокосм.

Разрабатывая свой проект регуляции, Федоров с самого начала подчеркивал неотделимость Земли от космоса, тонкую взаимосвязь происходящего на нашей планете с целым Вселенной. В ХХ веке исследование земно-космических взаимосвязей стало уже целым направлением в научном творче­стве. Обработка огромного статистического материала показала, что периоды стихийных бедствий, эпидемических и инфекционных заболеваний совпадают с циклами солнечной активности. В ходе же дальнейших исследований было обнаружено: биологические и психические стороны земной жизни связаны с физическими явлениями космоса: подобно чуткому нервному узлу, каждая живая клетка реагирует на ту "космическую информацию" (термин, введенный Вернадским), которой пронизывает ее "большой космос". Само явление жизни на Земле - продукт деятельности всего космоса, здесь, как в фокусе, сосредоточились и преломились его творящие лучи.

Один из учеников Вернадского - украинский академик Н.Г.Холодный ввел в обиход актив­но-эво­люционной, космической мысли новое мировоззренческое понятие, названное им антропо­космиз­мом. Антропокосмизм у Холодного противопоставляет себя антропоцентризму, этому "первородному греху" человеческой мысли, не только ставящему человека в центр мироздания, но и отрывающему его от природы, от своих "меньших братьев" по эволюции, от космоса. Антропокос­мическое понимание сводит человека с его трона исключительности, видя в нем "одну из органиче­ских составных частей" и этапов развития космического целого. Утверждая родство человека с другими жизненными формами и силами, даже своеобразный "долг" перед ними (выносившими его к бытию), антропокосмическая установка отвергает гордынное покорение этих сил. Да, человек не есть некое суверенное и автономное существо в мироздании, он неотделим от судеб космического развития, но возникает и обратная зависимость: человек "становится одним из мощных факторов дальнейшей эволюции природы в обитаемом им участке мироздания, и притом фактором, дейст­вующим сознательно. Это налагает на него громадную ответственность, так как делает его прямым участником процессов космического масштаба и значения". В сознательную эволюцию Холодный включает и "биологический (а следовательно, и психологический) прогресс человечества", который "в настоящее время более, чем когда-либо раньше, неотделим от прогресса социального". "На еще более высокую ступень эволюции" человека смогут поднять "его разум, свободная воля и нравст­венные идеалы".

В докладе "Изучение явлений жизни и новая физика" Вернадский поставил вопрос об остром противоречии, возникшем между "сознанием мира", лежащим в глубине человека, и "его научной картиной", господствовавшей ряд столетий, которая была основана на физико-химических явлениях и к ним же пыталась в конечном счете свести и жизнь, и сознание. Только религия и философия в разной степени и каждая по-своему если не разрешали, то как бы утоляли это противоречие, отвечая стремлениям человеческого сердца, внутреннему убеждению в особом значении жизни, уникального "я". Новый импульс своему развитию философская и религиозно-философская мысль получила от эволюционной теории, но последняя тем не менее так и не вошла в научную картину космоса, так как в последней "нет места жизни".

Сюда же надо отнести и "космическую философию" К.Э.Циолковского, развивавшуюся им в серии философских работ. Циолковский называл себя "чистейшим материалистом". Он действи­тельно признавал существующий во Вселенной одну субстанцию и одну силу - материю в ее бесконечном превращении: "Этими явлениями синтеза и анализа совершается вечный круговорот материи - то образующий солнца, то разлагающий их в эфир и очень разреженные, невидимые массы... Но кроме этого колебательного, или повторяющегося (периодического), движения воз­можно общее усложне­ние материи, так что периоды несколько отличаются друг от друга, именно все большею и большею сложностью вещества. Есть ли конец этому усложнению и не начнется ли снова упрощение - неизвестно". У космистов христианской ориентации, начиная с Федорова, за ос­нову бытия берется направленная линия развития (кстати, более отвечающая современным физиче­ским представлени­ям). При их онтологической предпосылке (вере) мир должен иметь начало, быть направленным или получить сознательное направление, стремиться к некоей совершенной точке, которая уже в свою очередь распустит концентрические лучи нового бытия (сверхжизнь и сверхсоз­нание, вечность). Это, безусловно, эволюционная, (в биологическом плане), историческая, архети­пически высказан­ная в христианской модели мира. Циолковский, принимая кругооборот, как самый общий тип развития, все же признает в нем огромные отрезки восходящего, усложняющегося развития, но с последующим "разложением", "упрощением", возвратом в более элементарную форму и опять - новым витком еще большего усложнения, и так до бесконечности. Циолковский представ­лял себе Вселенную единым материальным телом, по которому бесконечно путешествуют атомы, покинув­шие распавшиеся смертные тела, атомы, которые и есть неразрушимые "первобытные граждане", примитивные "я". Настоящая блаженная жизнь для них начинается в мозгу высших, бессмертных существ космоса, притом что огромнейшие промежутки "небытия", нахождения в низшем матери­альном виде, как будто и вовсе не существуют. Гарантией достижения бессмертного блаженства для мозговых атомов становится уничтожение в масштабах Земли и космоса несовер­шенных форм жизни, подверженных страданию, куда эти атомы могли бы попасть.

Но сильнее всего сближает Циолковского с Федоровым идея неизбежности выхода человека в космос. Именно Федоров еще с середины прошлого века первым стал разрабатывать эту идею, причем разрабатывать основательно, с самых различных сторон, от природных и социально-экономических до нравственных. Аргументы "за" у него разнообразны: невозможность достичь полной регуляции лишь в пределах Земли, зависящей от всего космоса, который также изнашива­ется, сгорает, "падает"; вместе с тем в бесконечных просторах Вселенной должны разместиться и мириады воскрешенных поколений, так что "отыскание новых землиц" становится приготовлением "небесных обителей" отцам.

Точны слова Циолковского: "Сначала неизбежно идут: мысль, фантазия, сказка. За ними ше­ствует научный расчет, и уже в конце концов исполнение венчает мысль". Сам он решительно приступает ко второму этапу этой последовательности, выводит ставшую теперь знаменитой формулу конечной скорости движения ракеты, посвящает свое научное творчество техническому обоснованию ракеты как пока единственно целесообразного снаряда для космических путешествий. Свою веру в реаль­ность полетов за пределы земной атмосферы Циолковский основывал на расчетах условий для жизни в невесомости, что ныне является обычной практикой космонавтики.

В заключение хотелось бы еще раз подчеркнуть общие родовые черты космического, актив­но-эволюционного направления философского и научного поиска, осуществленного в России за по­следнее столетие. Прежде всего это понимание восходящего характера эволюции, роста в ней ра­зума и признание необходимости нового, сознательно-активного ее этапа, получающего различные названия - от "регуляции природы" до ноосферы. У религиозных космистов высшая цель движения носит название Царствия Божьего, Царствия небесного. Утверждается и несовершенство, "промежуточность" нынешней, еще кризисной, требующей дальнейшего роста природы человека, но вместе - и высокое его достоинство, преобразовательная роль в мироздании. И в религиозной ветви русского космизма, в центральной его теме богочеловечества, торжествует идея творческого призвания человека. Возникает новый взгляд на человека как не только на исторического социаль­ного деятеля, биологический или экзистенциальный субъект, но и на существо эволюционирующее, творчески самопревосходящее, космическое.

Самой науке, точнее, грандиозному синтезу наук, объединенных во всеобщую космическую науку о жизни, дается новое направление развития. Ведь пока наука, основная созидательная сила совре­менного мира, работает с равным циничным успехом и на разрушение. За это во многом от­ветствен тот фундаментальный выбор, который господствует в современном мире с его фактиче­ским обожествлением нынешней природной данности человека, его естественных границ, выбор, не дерзающий их раздвигать, т.е. идеал человека, пробующего и утверждающего себя во все измерения и концы своей природы, в том числе темные и "демонические", признающиеся одинаково право­мочными, идеал, отказывающийся от императива эволюционного восхождения. Ноосферный, космический идеал должен быть раскрыт в такой конкретности, чтобы он мог увлечь действительно всех. Высшим благом нельзя признать просто исследование и бесконечное познание неизвестно для чего и лишь для созидания временного, материального комфорта живущим. Высшим благом может быть только жизнь, причем жизнь в ее духовном цвете, жизнь личностная, сохранение, продление, развитие ее.

Сила космистов в том, что обосновали и нравственную и объективную необходимость актив­ной эволюции, ноосферы. Ноосферное направление избрано самой эволюцией, глубинным законом раз­вития мира, выдвинувшим разум как свое орудие. Научными фактами, эмпирическими обобще­ниями Вернадский доказывает нам: работать против эволюции, против нового и объективно-неизбежного, сознательного, разумного ее этапа, преобразующего мир и природу самого человека, неразумно и бесполезно.