Языковая политика

ЯЗЫКОВАЯ ПОЛИТИКА

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ
3

1. Язык и общество
5

2. ВОЗНИКНОВЕНИЕ НАЦИЙ И НАЦИОНАЛЬНЫХ ЯЗЫКОВ
7

2.1. Возникновение литературных языков
7

2.2. Языковые отношения при капитализме
13

2.3. Языковые проблемы в России
15

2.4. Заимствование как путь обогащения языка
17

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
25

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
28

ВВЕДЕНИЕ

Место языка среди явлений общественных. Общее у языка с другими общественными явлениями состо­ит в том, что язык – необходимое условие существования и развития человеческого общества и что, являясь элементом духовной культуры, язык, как и все другие общественные явления, немыслим в отрыве от материальности.

Но функции языка и закономерности его функционирования и исторического развития в корне отличаются от других об­щественных явлений.

Ошибкой языковедов было отождествление языка и культуры. Это отожествление неправильно, так как культура – это идеология, а язык не относится к идеологии.

Отожествление языка с культурой влекло за собой целый ряд неверных выводов, так как данные предпосылки неверны, т. е. культура и язык не одно и то же. Культура в отличие от языка может быть и буржуазной и социалистической; язык, будучи сред­ством общения, всегда общенароден, обслуживает и буржуазную и социалистическую культуру.

Каково же отношение между языком и культурой? Националь­ный язык есть форма национальной культуры. Он связан с культу­рой и немыслим вне культуры, как и культура немыслима без язы­ка. Но язык не идеология, которая является основой культуры. Были попытки уподо­бить язык орудиям производства. Да, язык – орудие, но «орудие» в особом смысле. Язык – это идеологичес­кое орудие. Если орудия производства обладают конструкцией и устройством, то язык обладает структурой и системной организацией.

Таким образом, язык нельзя причислить ни к базису, ни к над­стройке, ни к орудиям производства; язык нетожествен культуре, и язык не может быть классовым. Тем не менее язык – это общественное явление, занимающее свое, особое место среди других общественных явлений и обладающее своими специфическими чертами.

Язык – достояние коллектива, он осуществляет общение чле­нов коллектива между собой и позволяет сообщать и хранить нуж­ную информацию о любых явлениях материальной и духовной жизни человека. И язык как коллективное достояние складывает­ся и существует веками.

Мышление развивается и обновляется гораздо быстрее, чем язык, но без языка мышление – это только «вещь для себя», при­чем не выраженная языком мысль – это не та ясная, отчетливая мысль, которая помогает человеку постигать явления действитель­ности, развивать и совершенствовать науку, это, скорее, некото­рое предвидение, а не собственно видение, это не знание в точном смысле этого слова.

Человек всегда может использовать готовый материал языка (слова, предложения) как «формулы» или «матрицы» не только для известного, но и для нового.

Если мышление не может обойтись без языка, то и язык без мышления невозможен. Мы говорим и пишем думая и стараемся точнее и яснее изложить свои мысли в языке. Казалось бы, что в тех случаях, когда в речи слова не принадлежат говорящему, ког­да, например, декламатор читает чье-нибудь произведение или актер играет роль, то где же тут мышление? То же относится и к цитатам, употребле­нию пословиц и поговорок в обычной речи: они удобны, потому что удачны, лаконичны, но и выбор их, и вложенный в них смысл – след и следствие мысли говорящего. Обычная наша речь – это набор цитат из известного нам языка, словами и выражениями которого мы обычно пользуемся в нашей речи (не говоря уже о звуковой системе и грамматике, где «новое» никак нельзя изо­брести).

Когда мы думаем и желаем передать кому-то то, что осознали, мы облекаем мысли в форму языка.

Таким образом, мысли и рождаются на базе языка и закрепляются в нем. Однако это вовсе не означает, что язык и мышление представляют тожество.

Законы мышления изучает логика. Логика различает поня­тия с их признаками, суждения с их членами и умоза­ключения с их формами. В языке существуют иные значимые единицы: морфемы, слова, предложения, что не со­впадает с указанным логическим делением.

Многие грамматисты и логики XIX и XX вв. пытались устано­вить параллелизм между понятиями и словами, между суждения­ми и предложениями. Однако нетрудно убедиться, что вовсе не все слова выражают понятия и не все предложения выражают суждения. Кроме того, члены суждения не совпадают с члена­ми предложения.

Законы логики – законы общечеловеческие, так как мыслят люди все одинаково, но выражают эти мысли на разных языках по-разному. Национальные особенности языков никакого отно­шения к логическому содержанию высказывания не имеют.

Язык и мышление образуют единство, так как без мышления не может быть языка и мышление без языка невозможно.Язык и мышление возникли исторически одновременно в процессе трудового развития человека.

1. Язык и общество

Проблема «Язык и общество» сложна и многопланова. Для лингвистики наиболее значимыми являются: социальная природа человеческого языка; социальная обусловленность возникно­вения и развития языка; язык и формы исторической общности людей; социальная обусловленность формирования литератур­ных языков и языковой нормы; неравномерность развития отдельных участков языка – в зависимости от потребностей общества; социальная обусловленность дифференциации язы­ковой структуры; функциональные языковые стили и обще­ство; возможности сознательного целенаправленного воздей­ствия общества па язык; зависимость общества от языка; про­блемы речевой культуры как проблемы социального применения языка; язык и научно-техническая революция.

По своей сущности язык социален. Его сущность в его назначении, в его роли, в тех потребностях, которые им обслуживаются и удовлетворяются. Уже в работах В. Гумбольдта и Гегеля высказывалась мысль об удовлетворении языком потребности человека в общении.

Функция общения для языка – главная господствующая подчиняющая или определяющая все остальные. Подчиняя себе все остальные, функция общения вместе с тем оказывается иихосновной базой. Именно на базе функции общения существуют такие функции языка, как воздействие, сообщение, моделирова­ние, даже формирование и выражение мыслей и других состояний сознания. «Даже» потому, что эта функция необходима для обще­ния, без выражения мыслей – общение невозможно. Но и вы­ражения мыслей не было бы, если бы не было потребности в общении, поддерживаемой и обновляемой совместной деятельно­стью людей. Образуют единство язык и сознание, образуют един­ство и функции общения, и формирования, и выражения сознания.

Возможно, наука никогда не сможет восстановить реальные облики предъязыков и первых собственно-языков человека. Но какими бы они ни были по своей структуре и набору элементов, они могли быть построены только из того материала, который был в распоряжении предков человека, т. е. из еще не обработанных звуков, уже начавших дифференциацию в зависимости от условий их применения.

Языки разных народов оказываются в неодинаковых условиях развития. Это неизбежно приводит к различиям в темпе развития и в зависящих от этих темпов результатах. Были языки народов, которые не могли развивать многие пласты и «поля» своего словарного состава – и из-за отсутствия письменности, и из-за невозможности свободно развивать науку и культуру, и из-за препятствий в создании своей экономики. В таком именно состоянии оказались в свое время многие так называемые малые народы России, в таком состоянии находились и многие народы Африки. В языках этих народов в сущности не было своей научной терми­нологии, не было лексического и фразеологического слоя, отража­ющего развитие передовой индустрии, и т. д. Это ставило такие языки в неравное положение с развитыми языками стран Запада и Востока – такими, как английский, французский, немецкий, испанский, русский, японский.

Но обогащение словарного состава не может не затрагивать и такие стороны языка, как словообразование, синтаксис, лекси­ческая семантика. Быстрый рост отдельных участков словарного состава ведет к активизации тех или иных моделей и типов сло­вообразования, обогащает их новыми словарными единицами, укрепляет их положение в словообразовательной системе языка. Так, в истории русского языка обогащение терминологической лексики, в связи с развитием науки, техники, производства и управления, идущее уже в течение многих десятилетий XIX– XX вв., активизировало необходимые для такой лексики модели и способы словообразования, в частности те, которые создают имена отглагольные с суффиксами отвлеченности.

В языках, имеющих необходимые условия для своего разви­тия, неодинаково интенсивно обогащаются и изменяются отдельные слои и пласты лексики и фразеологии. Причем те из них, которые активно обогащаются в одну эпоху, могут затормозить развитие в другую.

Напомним слова В. Гум­больдта: «... в каждом языке оказывается заложенным свое миро­воззрение. Если звук стоит между предметом и человеком, то весь язык в целом находится между человеком и воздействующей на него внутренним и внешним образом природой. Человек окружает себя миром звуков, чтобы воспринять и усвоить мир предметов. Это положение ни в коем случае не выходит за пределы очевид­ной истины. Так как восприятие и деятельность человека зависят от его представлений, то его отношение к предметам целиком обусловлено языком. Тем же самым актом, посредством кото­рого он из себя создает язык, человек отдает себя в его власть; каждый язык описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, из пределов которого можно выйти только в том случае, если вступишь в другой круг. Изучение иностранного языка можно было бы поэтому уподобить приобретению повой точки зрения в прежнем миропонимании...».

2. ВОЗНИКНОВЕНИЕ НАЦИЙ И НАЦИОНАЛЬНЫХ ЯЗЫКОВ

2.1. Возникновение литературных языков

Новый этап в развитии народов и языков связан с возникно­вением наций и национальных литературных языков. В совет­ской науке принято считать, что нация – это исторически сло­жившаяся устойчивая общность людей. Признаками устойчивости этой общности являются: единство территории, экономики и языка. На этой почве вырабатывается то, что называют «единст­вом психического склада» или «национальным характером».

Нация как общественная и историческая категория возника­ет на определенном этапе развития человечества, а именно в эпоху подымающегося капитализма. Нация не просто продолже­ние и расширение родовой и племенной общности, а явление качественно новое в истории человечества.

Хотя нации и подготовлены всем предшествующим развити­ем феодализма, особенно его последним периодом, когда еще резче обозначается различие города и деревни, происходит бур­ный рост ремесленного, торгового населения, когда передвиже­ние населения нарушает территориально замкнутый характер феодальных государств, а главное, видоизменяются производст­венные отношения, и наряду с помещиками и крестьянами обозначаются новые классы общества – буржуазия и пролетари­ат, – все это закрепляется лишь при смене формации, с утверж­дением капитализма.

Если при феодализме главную роль играли поместья, замки и монастыри, то при капитализме на первый план выходят города со смешанным населением, объединяющим разные классы, рас­члененные разными профессиями.

Если при феодализме экономическая жизнь тяготела к нату­ральному хозяйству, то при капитализме широко развивается тор­говля, не только внутренняя, но и внешняя, а с приобретением колоний и освоением международных сообщений – и мировая.

В историко-культурном плане переход от феодализма к ка­питализму связан с так называемой эпохой Возрождения и по­рожденным этой эпохой национальным развитием.

Применительно к языку эпоха Возрождения выдвинула три основные проблемы: 1) создание и развитие национальных язы­ков, 2) изучение и освоение различных языков в международном масштабе, 3) пересмотр судьбы античного и средневекового лин­гвистического наследства.

Новая национальная культура, требующая единства и полно­го взаимопонимания всех членов нового общества, не может со­хранить языковую практику средневековья с его двуязычием, раздробленными поместными диалектами и мертвым литератур­ным языком. В противоположность языковой раздробленности феодального периода требуется единство языка всей нации, и этот общий язык не может быть мертвым, он должен быть спо­собным к гибкому и быстрому развитию.

У разных народов процесс складывания наций и националь­ных языков протекал в разные века, в разном темпе и с различ­ными результатами.

Это зависело прежде всего от интенсивности роста и распада феодальных отношений в данной стране, от состава населения и его географического распространения; немалую роль играли при этом и условия сообщения: так, государства морские (Италия, Голландия, Испания, позднее Франция и Англия) раньше всту­пают на путь капиталистического и национального развития, но в дальнейшем, например, в Италии, этот процесс надолго задер­живается, тогда как в Англии неуклонно развивается, вследствие чего Англия опережает Италию в развитии.

Первой капиталистической нацией была Италия. Конец феодального средневековья, начало современной капиталисти­ческой эры отмечены колоссальной фигурой. Это – итальянец Данте, последний поэт средневековья и вместе с тем первый поэт нового времени.

Данте (1265–1321) написал книгу стихов «Новая жизнь» («Vita nuova»), посвященных Беатриче (в 1290 г.), на итальянском, а не на латинском языке и в дальнейшем (1307–1308) выступил в защиту употребления нового национального литературного язы­ка в латинском трактате «О народном красноречии» («De vulgari eloquentia») и в итальянском «Пир» («II convivio»), где он писал:

«Из тысячи знающих латынь один разумен; прочие пользуются своими знаниями, чтобы добиться денег и почестей», поэтому он пишет не по-латински, а по-итальянски, так как «это язык не избранных, а огромного большинства». По мнению Данте, на­родный язык благороднее латыни, так как это язык «природ­ный», а латынь – язык «искусственный». «Божественная коме­дия» Данте, сонеты Петрарки и «Декамерон» Боккаччо были блес­тящим доказательством преимущества нового национального языка.

На народном языке были написаны отчеты о великих путе­шествиях Колумба, Веспуччи и других. Философ Джордано Бру­но и ученый Галилей также перешли с латыни на национальный язык. Галилей оправдывал это так: «К чему нам вещи, написан­ные по-латыни, если обыкновенный человек с хорошим природ­ным умом не может их читать».

Интересно отметить рассуждение Алессандро Читтолини в произведении под заглавием «В защиту народного языка» (1540), где говорится о том, что технические ремесленные термины нельзя выразить по-латыни, а этой терминологией «самый последний ремесленник и крестьянин располагает в гораздо больших раз­мерах, чем весь латинский словарь».

Таким образом, борьба за народный язык была основанана демократизации культуры.

Итальянский литературный язык сложился на почве тоскан­ских говоров в связи с преобладающими значениями тосканских городов и Флоренции на пути капиталистического развития.

Пути складывания национальных литературных языков мог­ли быть различными. Об этом писали Маркс и Энгельс в «Не­мецкой идеологии»: «В любом современном развитом языке ес­тественно возникшая речь возвысилась до национального языка отчасти благодаря историческому развитию языка из готового материала, как в романских и германских языках, отчасти благо­даря скрещиванию и смешению наций, как в английском языке, отчасти благодаря концентрации диалектов в единый националь­ный язык, обусловленной экономической и политической кон­центрацией».

Французский литературный язык может служить примером первого пути («из готового материала»). Скрещивание народной («вульгарной») латыни с разными кельтскими диалектами на тер­ритории Галлии происходило еще в донациональную эпоху, и эпоха Возрождения застает уже сложившиеся французские диа­лекты, «патуа», среди которых первенствующее значение благо­даря историческому развитию Франции получает диалект Иль-де-Франса с центром в Париже.

В 1539 г. ордонансом (приказом) Франциска I этот француз­ский национальный язык вводится как единственный государст­венный язык, что было направлено, с одной стороны, против средневековой латыни, а с другой – против местных диалектов. Группа французских писателей, объединенная в «Плеяду», горя­чо пропагандирует новый литературный язык и намечает пути его обогащения и развития. Поэт Ронсар видел свою задачу в том, что он «создавал новые слова, возрождал старые»; он гово­рит: «Чем больше будет слов в нашем языке, тем он будет луч­ше»; обогащать язык можно и за счет заимствований из мертвых литературных языков и живых диалектов, воскрешать архаизмы, изобретать неологизмы. Практически все это показал Рабле в своем знаменитом произведении «Гаргантюа и Пантагрюэль».

Главным теоретиком этого движения был Жоаким (Иоахим) Дю Белле (Joachim Du Bеllay) (1524–1560), который в своем трак­тате «Защита и прославление французского языка» обобщил принципы языковой политики «Плеяды», а также по-новому оценил идущее от Данте разделение языков на «природные» и «искусст­венные». Для Дю Белле это не два исконных типа языков, а два этапа развития языков; при нормализации новых национальных языков следует предпочитать доводы, идущие от разума, а не от обычая, так как в языке важнее искусство, чем обычай.

В следующую эпоху развития французского литературного языка в связи с усилением абсолютизма при Людовике XIV гос­подствуют уже другие тенденции.

Вожла (Vaugelas, 1585–1650), главный теоретик эпохи, ставит на первый план «добрый обычай» двора и высшего круга дворян­ства. Основной принцип языковой политики сводится к очище­нию и нормализации языка, к языковому пуризму, оберега­емому созданной в 1626 г. Французской академией, которая с 1694 г. периодически издавала нормативный «Словарь француз­ского языка», отражавший господствующие вкусы эпохи.

Новый этап демократизации литературного французского язы­ка связан уже с французской буржуазной революцией 1789 г.

Примером второго пути развития литературных языков («из скрещивания и смешения наций») может служить английский язык.

В истории английского языка различаются три периода: пер­вый – от древнейших времен до XI в. – это период англосак­сонских диалектов, когда англы, саксы и юты завоевали Брита­нию, оттеснив туземное кельтское население (предков нынеш­них шотландцев, ирландцев и уэйлзцев) в горы и к морю и брит­тов через море на полуостров Бретань. «Готический» период анг­лийской истории связан с англосаксонско-кельтскими войнами и борьбой с датчанами, которые покоряли англосаксов в IX– Х вв. и частично слились с ними.

Поворотным пунктом было нашествие норманнов (офранцу­зившихся скандинавских викингов), которые разбили войска англосаксонского короля Гарольда в битве при Гастингсе (1066) и, покорив Англию, образовали феодальную верхушку, королев­ский двор и высшее духовенство. Победители говорили по-фран­цузски, а побежденные англосаксы (средние и мелкие феодалы и крестьянство) имели язык германской группы. Борьба этих двух языков завершилась победой исконного и общенародного анг­лосаксонского языка, хотя словарный состав его сильно попол­нился за счет французского языка, и французский язык как су­перстрат довершил те процессы, которые намечались уже в эпо­ху воздействия датского суперстрата. Эта эпоха называется сред­неанглийским периодом (XI–XV вв.).

Новоанглийский период начинается с конца XVI в. и связан с деятельностью Шекспира и писателей-«елизаветинцев». Этот период относится к развитию национального английского язы­ка, так как средневековые процессы скрещивания уже заверши­лись и национальный язык сложился (на базе лондонского диа­лекта).

Лексика английского национального литературного языка прозрачно отражает «двуединую» природу словарного состава этого языка: слова, обозначающие явления бытовые, земледель­ческие термины, сырье, – германского происхождения; слова же. обозначающие «надстроечные» явления – государственное правление, право, военное дело, искусство, – французского про­исхождения. Особенно ярко это проявляется в названии живот­ных и кушаний из них.

Германские	Французские
sheep – «овца» (ср. немецкое Schaf)	mutton – «баранина» (ср. фран­цузское то ut оп}
ox – «бык» (ср. немецкоеOchs)
cow – «корова» (ср. немецкое Kiili)	beef– «говядина» (ср. француз­скоеbоеuf) и т. п.

В грамматике основа в английском языке также германская (сильные и слабые глаголы, именные слова, местоимения), но в среднеанглийском периоде спряжение сократилось, а склонение утратилось, и синтетический строй уступил аналитическому, как во французском языке.

В фонетике германская симметричная система гласных под­верглась «большому передвижению» (great vowel shift) и стала асимметричной.

Примером третьего пути образования национального языка («благодаря концентрации диалектов») служит русский литера­турный язык, сложившийся в XVI–XVII вв. в связи с образова­нием Московского государства и получивший нормализацию в XVIII в. В основе его лежит московский говор, представляющий пример переходного говора, где на северную основу наложены черты южных говоров.

Так, лексика в русском литературном языке доказывает боль­ше совпадений с северными диалектами, чем южными.

Северные диалекты	Южные диалекты	Литературный язык
петух	кочет	петух
волк	бирюк	волк
рига	клуня	рига
изба	хата	изба
ухват	рогач	ухват и т. п.

В грамматике, наоборот, в северных диалектах больше арха­измов (особые безличные обороты: Гостей было уйдено;
имени­тельный при инфинитиве переходного глагола: Вода пить),
а также больше глагольных времен в связи с предикативным употребле­нием деепричастий: Она ушодши. Она была ушодчи;
обычно со­впадение творительного падежа множественного числа с датель­ным: за грибам, с малым детям,
чего нет ни в южных говорах, ни в литературном языке. Но и с южными говорами у литературно­го русского языка есть много расхождений: во многих южнове­ликорусских говорах утрачен средний род (масло мой, новая
кино),
формы родительного и дательного падежей слов женского рода совпали в дательном (к куме
и у куме)
и др., чего нет в литератур­ном языке. В спряжении глаголов флексии 3-го лица в литера­турном языке совпадают с северными говорами (т
твердое: пьёт, пьют,
а не пъёть, пыоть).

В фонетике согласные литературного языка соответствуют северным говорам (в том числе и г
взрывное), гласные же в свя­зи с «аканьем» ближе к вокализму южных говоров (в северных говорах «оканье»), однако «аканье» а литературном языке иное, чем в южных говорах, – умеренное (слово город
в северных го­ворах звучит [горот], в южных [gорат], а в литературном [гор'т]); кроме того, для южных говоров типично «яканье», чего нет в рус­ском литературном языке; например, слово весна
произносится в южных говорах либо [в'асна], либо [в'исна], в северных – либо [в'осна], либо [в'эсна], а в литературном – [в'иэ
сна]; по судьбе бывшей в древнерусском языке особой гласной фонемы [Ъ] ли­тературный язык совпадает с южными говорами.

Однако в составе русского литературного языка, кроме мос­ковского говора, имеются и иные очень важные элементы. Это прежде всего старославянский язык, который был впитан и ус­воен русским литературным языком, благодаря чему получилось очень много слов-дублетов: свое и старославянское; эти пары могут различаться по вещественному значению или же представ­лять только стилистические различия, например:

Русское	Старославянское	В чем различие
норов (бытовое)	нрав (отвлеченное)	в вещественном значении
волочить »	влачить »	то же
передок »	предок »	» »
невежа »	невежда »	» »
нёбо »	небо »	» »
житьё, бытьё»	житие, бытие»	» »
голова »	глава »	» »
В одних случаях в вещественном значении (голова саха­ру – глава книги), в других – только сти­листическое (вымыл голову, но посыпал пеплом я главу).
одёжа (просторе­чие)	одежда (литератур­ное)	только стилисти­ческое
здоров (литератур­ное)	здрав (высокий стиль)	то же

Старославянские причастия на-щий (горящий)
вытеснили рус­ские причастия на -чий (горячий),
причем эти последние пере­шли в прилагательные.

Третьим элементом русского литературного языка являются иноязычные слова, обороты и морфемы. Благодаря своему гео­графическому положению и исторической судьбе русские могли использовать как языки Запада, так и Востока.

Совершенно ясно, что состав любого литературного языка сложнее и многообразнее, чем состав диалектов.

Специфическую сложность вносит в его состав использова­ние элементов средневекового литературного языка; это не от­разилось в западнославянских языках, где литературный старо­славянский язык был вытеснен в средние века латынью; это так­же мало отразилось, например, на языках болгарском и серб­ском благодаря исконной близости южнославянских и старосла­вянского (по происхождению южнославянского) языка, но сыг­рало решающую роль в отношении стилистического богатства русского языка, где старославянское – такое похожее, но иное – хорошо ассимилировалось народной основой русского языка; иное дело судьба латыни в западноевропейских языках; элементов ее много в немецком, но они не ассимилированы, а выглядят вар­варизмами, так как латинский язык очень далек от немецкого; более ассимилирована латынь в английском благодаря француз­скому посредничеству; французский литературный язык мог ус­ваивать латынь дважды: путем естественного перерождения на-роднолатинских слов во французском и путем позднейшего ли­тературного заимствования из классической латыни, поэтому получались часто дублеты типа:avoue
–
«преданный» иavocat –
«адвокат» (из того же латинского первоисточникаadvocatus –
«юрист» от глаголаadvoco –
«приглашаю»).

Так по-своему каждый литературный язык решал судьбу анти­чного и средневекового наследства.

2.2. Языковые отношения при капитализме

Развитие капиталистических отношений, усиление роли го­родов и других культурных центров и вовлечение в общегосудар­ственную жизнь окраин содействуют распространению литера­турного языка и оттеснению диалектов; литературный язык рас­пространяется по трактам и водным путям сообщения через чи­новников, через школы, больницу, театр, газеты и книги и, на­конец, через радио.

При капитализме различие между литературным языком и диалектами делается все более и более значительным. У город­ских низов и разных деклассированных групп населения созда­ются особые групповые «социальные диалекты», не связанные с какой-нибудь географической территорией, но связанные с раз­личными профессиями и бытом социальных прослоек, – это «арго» или «жаргоны» (арго бродячих торговцев, странствующих актеров, нищих, воровской жаргон и т. п.).

Элементы арго легко воспринимаются литературным языком, усваиваясь в виде особой идиоматики.

Внутригосударственные вопросы языка осложняются еще более в тех странах, где имеются национальные меньшинства, и в тех многонациональных государствах, где объединяется целый ряд наций.

В многонациональных государствах господствующая нация навязывает язык национальным меньшинствам через печать, школу и административные мероприятия, ограничивая сферу употребления других национальных языков лишь бытовым об­щением. Это явление называется великодержавным шовиниз­мом (например, господство немецкого языка, бывшее в «лоскутной» по национальному составу Австро-Венгрии; туркизация балканских народов; принудительная русификация малых народ­ностей в царской России и т. п.). Национально-освободитель­ные движения в эпоху капитализма всегда связаны с восстанов­лением прав и полномочий национальных языков восставших народностей (борьба за национальные языки против гегемонии немецкого языка в Италии, Чехии, Словении в XIX в.).

В колониях, как правило, колонизаторы вводили свой язык в качестве государственного, сводя туземные языки к разговорной речи (английский язык в Южной Африке, в Индии, не говоря уже о Канаде, Австралии, Новой Зеландии; французский язык в Западной и Северо-Западной Африке и Индокитае и т. п.).

Однако зачастую языковые отношения между колонизатора­ми и туземцами складываются иначе, что вызывается практичес­кими потребностями общения.

Уже первые великие путешествия XV–XVI вв. познакомили европейцев со множеством новых народов и языков Азии, Аф­рики, Америки и Австралии. Эти языки стали предметом изуче­ния и собирания в словари (таковы знаменитые «каталоги язы­ков» XVIII в.).

Для более продуктивной эксплуатации колоний и колони­ального населения надо было объясняться с туземцами, влиять на них через миссионеров и комиссионеров.

Поэтому наряду с изучением экзотических языков и состав­лением для них грамматик требуется найти какой-то общий для европейцев и туземцев язык.

Иногда таким языком служит наиболее развитой местный язык, особенно если к нему приспособлена какая-нибудь пись­менность. Таков, например, язык хауса в Экваториальной Афри­ке или таким когда-то был кумыкский в Дагестане.

Иногда это бывает смесь туземной и европейской лексики, как «пти-нэгр» (petit negre) во французских колониях в Африке или же «ломаный английский» (broken English) в Сьерра-Леоне (Гвинейский залив в Африке). В тихоокеанских портовых жарго­нах – «бич-ла-мар» (beach-la-mar) в Полинезии и «пиджин-ин-глиш» (pidgin English) в китайских портах. В «пиджин-инглиш» в основе английская лексика, но искаженная (например,pidgin –
«дело» изbusiness, nusi-papa –
«письмо», «книга» изnews-paper);
значения также могут меняться:mary –
«вообще женщина» (в анг­лийском – собственное имя «Мери»),pigeon –
«вообще птица» (в английском «голубь»), – и китайская грамматика.

К такому же типу «международных языков» принадлежит и «сабир», употребляющийся в средиземноморских портах, – это смесь французского, испанского, итальянского, греческого и араб­ского.

Однако в более высоких сферах международного общения такого типа смешанная речь не применяется.

В международной дипломатии в разные эпохи употребляют­ся разные языки – в средневековую эпоху: в Европе – латин­ский, в странах Востока – по преимуществу арабский; в новой истории большую роль сыграл французский язык. В последнее время этот вопрос уже не решается однозначно, так как офици­ально в ООН приняты пять языков: русский, английский, фран­цузский, испанский и китайский.

Предпочтение тех или иных языков в этих случаях связано с тем престижем языка, который возникает не по его лин­гвистическим качествам, а по его историко-культурной судьбе.

Жаргоны бывают и у определенных групп населения, как, например, существовал жаргон гвардейских офицеров царской армии и России, на жаргоне изъяснялись «петиметры» и «щего­лихи» XVIII в.. Эта смесь «французского с нижего­родским», как иронически выражался А. С. Грибоедов, представ­лена в сюсюкающей речи представителя старого дворянства XIX в. С. Т. Верховенского в «Бесах» Достоевского.

Следует различать салонные жаргоны социальной верхушки, которые возникают из ложной моды как стилистический нарост на нормальном языке; практической ценности в них нет; осо­бенно опасно их проникновение в литературу (Игорь Северянин и т. п.), и «практические жаргоны», исходящие из профессио­нальной речи и преследующие цели языкового обособления дан­ной группы и «тайноречия» для осуществления своего ремесла и засекречивания сведений о нем. В таких жаргонах (жаргон во­ров, нищих, торговцев-разносчиков и т. п.) может быть искусст­венно придуманная смесь элементов разных языков, например цыганские числительные и тюркские обозначения профессио­нально важных вещей и т. п. Конечно, и у этих жаргонов нет своей особой грамматики и своего основного словарного фонда. Такие жаргоны паразитируют на материале разных языков, но их практическая устремленность не подлежит сомнению.

Наконец, международные жаргоны вызваны еще более ре­альными потребностями общения разноязычных людей в по­граничных областях или в места

х скопления разнонационального населения, например в морских портах. Здесь, как мы ви­дели, чаще всего взаимодействуют элементы каких-либо двух языков (французский и негрские, английский и китайский, рус­ский и норвежский и т. п.), хотя бывает и более сложная смесь («сабир»).

2.3. Языковые проблемы в России

После победы Октябрьской революции 1917 г. и образования СССР (1922) среди внутриполитических задач одно из важных мест заняли задачи национально-языкового строительства.

Национальный вопрос был очень важной проблемой в пер­вом социалистическом государстве, так как СССР был страной многонациональной, включающей и развитые нации с древней культурой (Армения, Грузия), и молодые нации (Казахстан, Кир­гизия, Таджикистан), и народности, не переросшие в нации (на­роды Севера, Дальнего Востока и Дагестана), особое положение занимала Прибалтика, нации которой прошли этап буржуазного развития.

Различия территориальных и природных условий Кавказа, Средней Азии, Прибалтики, Сибири и разная историческая судьба населения этих территорий представляли большие трудности для выработки единого плана развития культуры этих наций и на­родностей.

Обоснование избранного правительством курса опиралось на высказывания В. И. Ленина по национальному вопросу, кото­рый писал:

«Пока существуют национальные и государственные разли­чия между народами и странами – а эти различия будут дер­жаться еще очень и очень долго даже после осуществления дик­татуры пролетариата во всемирном масштабе – единство интер­национальной тактики коммунистического рабочего движения всех стран требует не устранения разнообразия, не уничтожения национальных различий..., а такого применения основных
прин­ципов коммунизма (Советская власть и диктатура пролетариа­та), которое бы правильно видоизменяло
эти принципы в частнос­тях,
правильно приспособляло, применяло их к национальным и национально-государственным различиям».

Так как язык является важнейшим признаком нации, то, ес­тественно, национальная политика в первую очередь касается языков и их развития. Развитие же языка связано с установлени­ем литературного языка, что прежде всего связано с созданием письменности. За время существования СССР около 60 языков получили письменность, а тем самым возможность обучения в школе на родном языке.

На пути установления и нормирования языков народов СССР встречалось много трудностей, из которых главная – это выбор того диалекта, на базе которого должен быть закреплен литера­турный язык. Встречаются такие случаи, когда два диалекта, силь­но разошедшиеся, обладают равными правами и тогда возника­ют два параллельных литературных языка (например, эрзя-мор­довский и мокша-мордовский). Существенным затруднением является чересполосица населения, когда немногочисленная по числу говорящих народность разбросана по большой территории вперемежку с населением других национальностей (например, ханты в Западной Сибири или эвенкийцы в Восточной). Благо­приятные условия для стабилизации литературного языка пред­ставляет наличие какой-нибудь письменности в прошлом, хотя бы и не носившей общенародного характера (например, араб­ской письменности у татар, узбеков, таджиков).

Важную роль для народов бывшего СССР играл русский язык – язык международного общения наций и народностей.

Русский язык остается главным источником обогащения лек­сики большинства национальных языков, особенно в области по­литической, научной и технической терминологии.

Вместе с тем в языковой политике центральных партийно-государственных органов, начиная с 30-х гг., все более крепнет тенденция к русификации всего геополитического пространства СССР – в полном соответствии с усилением его экономической централизации. В свете этой тенденции положительные сдвиги в деле распространения письменности приобретали негативный оттенок ввиду почти насильственного введения алфавита на рус­ской основе; русскому языку повсеместно отдавалось явное пред­почтение.

Ориентация внутренней политики на формирование этни­чески обезличенного, мнимо единого «советского народа» имела два важных последствия для языковой жизни страны.

Во-первых, такая политика ускорила процесс деградации язы­ков многих малых народов (так называемых «миноритарных язы­ков»). Этот процесс носит глобальный характер и имеет объек­тивные причины, среди которых далеко не последнее место при­надлежит языковой политике государства. В социолингвистике существует понятие «больные языки» – это языки, теряющие свою значимость в качестве средства общения. Сохраняясь лишь у старших представителей данного народа, они постепенно пере­ходят в категорию исчезающих языков. Количество говорящих на таких языках исчисляется сотнями, а то и десятками человек, а, например, на керекском языке (Чукотский автономный округ) в 1991 г. говорили только три человека.

Во-вторых, централизаторская политика породила всё более крепнувшее культурно-национальное противостояние республик и центра, и в годы перестройки это вылилось в массовый и стремительный процесс пересмотра Конституций союзных рес­публик в части, касающейся государственного языка. Начавшись в 1988 г. в Литовской ССР, этот процесс в течение 1989 и первой половины 1990 гг. охватил весь СССР, а после его распада нача­лась новая волна уточнения Конституций уже национальных субъ­ектов Российской Федерации путем внесения статьи о государ­ственных языках, каковыми признавались национальные языки наряду с русским. К концу 1995 г. во всех национальных респуб­ликах в составе РФ закон о языках либо принят, либо представ­лен на обсуждение.

Языковая реформа, идущая в РФ, не заканчивается с приня­тием законов о языках. Необходимо предусмотреть весь комплекс мер по культурно-языковому строительству и обеспечить сохра­нение тех народов и языков, которые еще можно сохранить. А од­ной из первоочередных задач российских языковедов становится фиксация исчезающих языков для потомков в виде словарей, текс­тов, грамматических очерков, магнитофонных записей живой речи и фольклора, ибо каждый даже самый малый язык – это непо­вторимый феномен многонациональной культуры России.

2.4. Заимствование как путь обогащения словарного состава языка

Общей основой для всех процессов заимствования является взаимодействие между культурами, экономические, политические, культурные и бытовые контакты между народами, говорящими на разных языках. Контакты эти могут носить массовый и длительный ха­рактер в условиях совместной жизни на смежных и даже на одной и той же территории либо могут осуществляться лишь через определен­ные слои общества и даже через отдельных лиц. Они могут носить ха­рактер взаимовлияния или одностороннего влияния; иметь мирный характер или выступать в виде противоборства и даже военных столк­новений. Существенно, что ни одна культура не развивалась в изоля­ции, что любая национальная культура есть плод как внутреннего развития, так и сложного взаимодействия с культурами других наро­дов.

Говоря о заимствованиях, различают «материальное заимствова­ние» и «калькирование». При материальном заимство­вании (заимствовании в собственном смысле) перенимается не только значение (либо одно из значений) иноязычной лексической единицы (или морфемы), но и–с той или иной степенью приближения– ее материальный экспонент. Так, слово спорт
представляет собой в русском языке материальное заимствование из английского: русское слово воспроизводит не только значение английскогоsport,
но также его написание и (конечно, лишь приблизительно) звучание. В отличие от этого при калькировании перенимается лишь значение иноязычной единицы и ее структура (принцип ее организации), но не ее материальный экспонент: происходит как бы копирование иноязыч­ной единицы с помощью своего, незаимствованного материала. Так, русск. небоскреб
– словообразовательная калька, воспроизводящая значение и структуру англ.skyscraper
(ср.sky
'небо',scrape
'скрести, скоблить' и-er –
суффикс действующего лица или «действующего предмета»). В словенском языке глаголbrati
наряду с общеславянским значением 'брать, собирать плоды' имеет еще значение 'читать'. Это второе значение – семантическая калька под влиянием нем.lesen,
которое (как и лат.lego)
совмещает значения 'собирать' и 'читать'.

Иногда одна часть слова заимствуется материально, а другая калькируется. Пример такой полукальки–слово телевидение,
в котором первая часть – интернациональная, по происхождению гре­ческая, а вторая – русский перевод латинского словаvisio
'видение' (и 'видение') или его отражений в современных языках (ср. с тем же значением и укр. телебачення,
где второй компонент от бачити
'ви­деть').

Среди материальных заимствований нужно различать устные, происходящие «на слух», часто без учета письменного образа слова в языке-источнике, и заимствования из письменных текстов или, во всяком случае, с учетом письменного облика слова. Устные заимствования особенно характерны для более старых истори­ческих эпох – до широкого распространения письма. Более поздние заимствования обычно бывают связаны с более «квалифицированным» освоением чужеязычной культуры, идущим через книгу, газету, через сознательное изучение соответствующего языка. Примером устного заимствования может служить болг. пароход
/parax'ot/ 'пароход', пришедшее из русского языка еще в XIX в. В этом слове русская сое­динительная гласная передана соответственно ее живому звучанию, тогда как в других подобных словах, заимствованных болгарским язы­ком в наши дни (трудоден, самокритика
и др.), в согласии с русской орфографией пишется о, которое по-болгарски и читается как /о/.

Заимствование может быть прямым или опосредован­ным (второй, третьей и т. д. степени), т. е. заимствованием заимство­ванного слова. Так, в русском языке есть прямые заимствования из не­мецкого, например эрзац
'суррогат, заменитель (обычно плохой)' (нем. Ersatz
с
тем же значением), рейхстаг, бундестаг
и т. д., а есть заимство­вания через посредство польского языка, например бляха (ср.
польск. blacha
с тем же значением и нем.Blech
'жесть'), крахмал
(ср. польск. krochmal
и нем.Kraftmehl
с тем же значением), рынок
(ср. польск.rynek
'площадь, рынок' и нем.Ring
'кольцо, круг'). В языки народов Бал­канского полуострова за время турецкого ига вошло много «турцизмов», но значительная часть этих слов в самом турецком языке – заимствования из арабского или персидского. Есть заимствованные слова с очень долгой и сложной историей, так называемые «странствую­щие слова», например лак:
к нам оно пришло из немецкого или гол­ландского, в эти языки – из итальянского, итальянцы же заимство­вали его скорее всего у арабов, к которым оно попало через Иран из Индии (ср. в пали, литературном языке индийского средневековья, lakha
'лак из красной краски и какой-то смолы'). История такого «странствующего слова» воспроизводит историю соответствующей реалии.

Заимствование есть активный процесс: заимствую­щий язык не пассивно воспринимает чужое слово, а так или иначе пере­делывает и включает его в сеть своих внутренних системных отношений.

Ярче всего активность заимствующего языка выступает в процессах калькирования. Но и при материальном заимствовании она проявля­ется вполне отчетливо.

Во-первых, все фонемы в составе экспонента чужого слова заменя­ются своими фонемами, наиболее близкими по слуховому впечатлению;соответственно закономерностям заимствующего языка изменяются слоговая структура, тип и место ударения и т. д. Ср. русское слово со­вет
и заимствованные из русского фр.soviet
/sovjiet/, англ.soviet
/s'ouviet/ или /s'aviet/, нем.Sowjet
/zio:vjet/ или /zavj'et/: несвойствен­ное французскому и другим языкам русское палатализованное /v/ всю­ду заменено сочетанием /vj/ или /vi/; поскольку при заимствовании учитывалось написание русского слова, гласный первого слога везде передан буквой о, которая читается по правилам соответствующих языков либо как открытый, либо как закрытый гласный, либо как дифтонг; начальный согласный в немецком произносится как звонкий в соответствии с правилами чтения буквы s. Подобная субституция (подстановка) фонем происходит, разумеется, и при заимствовании на слух (только в этом случае не примешивается влияние письменного облика слова). Так, в русск. флигель,
заимствованном из немецкого (нем.Flugel
'крыло'), вместо немецкого /у:/ имеем /i/,
вместо /I/ и /g/ соответственно IV 1
и /g'/. Изменение слоговой структуры при заимство­вании ярко, обнаруживается, например, в японской форме нашего слова комсомол:
по-японски оно звучит как /komusomoru/ с превраще­нием всех слогов в открытые путем добавления /и/ (а также с заменой /l/ на /г/, поскольку японский язык не знает звука /l/).

Во-вторых, заимствуемое слово включается в морфологическую си­стему заимствующего языка, получая соответствующие грамматические категории. Так, система, панорама
в русском языке женского рода, как это нам представляется естественным для существительных (не обозначающих лиц), оканчивающихся на -а,
хотя в греческом их прото­типы среднего рода; при этом -а
превратилось в окончание им. п. ед. ч. и заменяется в других формах другими русскими окончаниями, тогда как в греческом оно принадлежало основе (неусеченная основа systemat- видна в косвенных падежах, ср. также систематический).
В иных случаях, напротив, окончание чужого слова воспринимается при за­имствовании как часть основы. Так, русск. рельс, кекс
заимствованы из английского (англ.rail
'рельс',cake
'пирожное, торт' и т. д.), причем заимствованы были формы множественного числа, осмысленные как формы единственного; поэтому английский аффикс множественного числа вошел в состав основы русского слова. То же наблюдаем в слове бутсы
(из англ.boot
'ботинок'), но здесь заимствованное слово было сразу оформлено как множественное число, а формы единственного числа (бутса
и т. д.) были образованы от множественного. Если заим­ствуемое существительное оканчивается нетипичным для русского языка образом, оно попадает в разряд неизменяемых по падежам и чис­лам, но синтаксически получает все полагающиеся существительному формы (что проявляется в согласовании: маршрутное такси, интерес­ного интервью, белому какаду)
и тот или иной грамматический род (чаще всего средний). Заимствованные прилагательные, независимо от того, как они оформлены в языке-источнике, получают в русском языке один из суффиксов прилагательного, обычно -н-, и полагающие­ся окончания; глаголы тоже получают все глагольные категории вплоть до специфически славянской категории вида (правда, иногда возникает «двувидовость», т. е. омонимия форм совершенного и несовершенного вида, разграничиваемая контекстом, например, у глаголов линчевать, стартовать,
у многих глаголов на -ировать).
Естественно, при заим­ствовании происходит и утрата (вернее, невосприятие) грамматических категорий, чуждых заимствующему языку.

В-третьих, заимствуемое слово включается в систему семантиче­ских связей и противопоставлений, наличных в заимствующем языке, входит в то или иное семантическое поле или, в случае многозначно­сти, в несколько полей. Обычно при этом происходит сужение объема значения (ср. англ.dog
'собака' и заимствованное русск. дог
'коротко­шерстная крупная собака с тупой мордой и сильными челюстями') или сокращение полисемии: многозначное слово чаще всего заимству­ется в одном из своих значений [ср. фр.depot
1) 'вклад, взнос', 2) 'по­дача, предъявление', 3) 'отдача на хранение', 4) 'вещь, отданная на хранение', 5) 'хранилище, склад, депо', 6) 'сборный пункт', 7) 'аре­стантская при полицейском участке', 8) 'осадок, отложение, нагар' и др. и заимствованное русск. депо,
сохраняющее, и то лишь частично, пятое значение французского слова]. Кроме того, при заимствовании слово часто утрачивает мотивировку (см. § 123).

После того как заимствованное слово вошло в язык, оно начинает «жить своей жизнью», независимой, как правило, от жизни его прототипа в языке-источнике. Его звуковой облик еще больше приближается к структурам, типичным для данного языка; так, в за­имствованных словах русского языка, по мере их более полного освое­ния («обрусения»), происходит замена твердых согласных перед орфо­графическими c соответствующими палатализованными (ср., с одной стороны, «необрусевшие» декольте, декорум, реквием, секанс, тембр, тент, термы,
с другой–«обрусевшие» декада, декрет, декан, рейс, сейф, театр, телефон;
особенно поучительны сопоставления слов, содержащих исторически одни и те же морфемы, но произносимых по-разному в зависимости от степени «обрусения»: демос
/d
'/ –
но де­мократия
/d/,
сервис
/s/
–
но сервиз
/s'/,
террарий
/t/ – но террито­рия
/t'/). Заимствованное слово может подвергаться новым граммати­ческим преобразованиям, устраняющим черты «чуждости» (ср. пере­ход несклоняемых в литературном языке пальто, жалюзи
и т. д. в про­сторечии в разряд склоняемых существительных); оно «обрастает» производными, претерпевает семантические изменения наравне с «исконными» словами и может получить совсем новое значение. Так, русск. стекло,
др.-русск. стькло
представляет собой старое, еще обще­славянское заимствование из готского, где соответствующее слово stikis
значило 'кубок'; на славянской почве название было перенесено с изделия на материал.

Многие заимствованные слова настолько осваиваются языком, что перестают ощущаться как чужие, а их иноязычное происхождение мо­жет быть вскрыто только этимологическим анализом. Так, в русском языке совершенно не ощущаются как заимствованные слова корабль, кровать, тетрадь, фонарь, грамота
(пришли из греческого); очаг, ка­бан, казна, кирпич, товар, утюг, карандаш
(из тюркских языков);лесть, князь, холм, хлеб, хижина, художник
(старые заимствования из германских языков, в двух последних прибавлены русские суф­фиксы).

Какие элементы языка заимствуются? Главным образом заимствуются, конечно, «номинативные», назывные единицы, и больше всего существительные. Заимствование служебных слов имеет место лишь изредка. В составе знаменательных слов заим­ствуются корни и могут заимствоваться аффиксы – словообразова­тельные и редко формообразовательные, причем при благоприятных условиях такие заимствованные аффиксы могут получить продуктив­ность. Так, многие греческие и латинские словообразовательные аф­фиксы стали очень продуктивными во многих языках. При контактах между близкородственными языками заимствуются порой и формооб­разовательные аффиксы. Так, например, русский литературный язык использует в системе причастий суффиксы церковнославянского про­исхождения.

Устойчивые словосочетания материально заимствуются реже; ср., впрочем, тет-а-тет
из фр.tete-a-tete
'с глазу на глаз' (букв. 'голова к голове') или сальто-мортале
из итал.salto mortale
'смертельный пры­жок' и некоторые другие. Однако устойчивые сочетания, пословицы и т. п. часто калькируются, буквально переводятся «своими словами». Ср.: др.-греч.typhlos ho
eros
=русск. любовь слепа; лат.
divide et impera=
русск. разделяй и властвуй;
фр.le jeu ne vaut pas la chandelle
= русск. игра не стоит свеч;
нем.aufs Haupt schlagen=
русск. разбить наголову
.

Среди заимствованной лексики выделяется особый класс так называемых интернационализме в, т.е. слов и строи­тельных элементов словаря, получивших (в соответствующих нацио­нальных вариантах) распространение во многих языках мира. Ср., например, русск. революция,
фр.revolution
, нем.Revolution
,
англ.reuolufion,
исп.revolucion,
итал. rivoluzione,
польск.rewolucja,
чешек,revoluce,
сербскохорватск. револуци
j
а,
литовск.reuoliucija,
эст.revolutsioon
и т. д.

Каковы источники интернационализмов?

Прежде всего это греко-латинский фонд корней, словообразовательных аффиксов и готовых слов, заимствуемых целиком. Так, из греческого в состав интерна­циональной лексики целиком вошли (русские варианты) атом, автономия, автомат, демократия, философия, софист, диалек­тика, эвристика, тезис, синтез, анализ
и многое другое, из латыни – нация, республика, материя, натура, принцип, федерация, индивид, прогресс, университет, факультет, субъект, объект, либеральный, радикальный, генеральный
и т. д. Далее назовем греческие строительные элементы интернациональной лексики: био-
'жизне-', гео-
'земле-', гидро-
'водо-', демо-
'народо-', антропо-
'человеко-', теле-
'далеко-', пиро-
'огне-', стомато-
'рто-', хроно-
'време-', психо-
'душе-', тетра-
'четверо-', микро-
'мелко-', макро-
'крупно-' ,нео-
'ново-', палео-
'древ­не-', поли-
'много-', моно-
'одно-', авто-
'само-', син-
'совместно с', диа-
'через, сквозь', пан-
'все-', а-
'без, не', псевдо-
'лже', -графия
'описание, наука о...', -логия
'-словие, наука о...', -метрия
'-мерие, измерение', -фил
'-люб', -фоб
'ненавистник', -оид
'подобный', -изм, -ист
и др. (ср. биология, биография, автобиография, геология, геогра­фия, геометрия, гидрография, демография
и др.). Приведем строитель­ные элементы латинского происхождения: социо-
'общество-', аква-
'водо-', ферро-
'железо-', интер-
'между', суб-
'под', супер-
'над', ультра-
'сверх, слишком', квази-
'как будто', -аль-, -ар-
(в русском всегда с наращением: -альн-, -арн-) –
суффиксы прилагательного. Нередко латинские и греческие элементы комбинируются между собой, например социология, социализм, телевизор
(в последнем слове вторая часть– из латинского). В принципе любой элемент древнегреческого и латинского словаря может быть использован при необходимости соз­дать новый термин. Сюда же относятся греческие и латинские «крыла­тые слова» и пословицы, калькируемые национальными языками.

Вторым источником интернационализмов являются националь­ные языки. В разные исторические эпохи наиболее существенный вклад в фонд интернациональной лексики был сделан разными народа­ми. Одной из первых стран, вступивших на путь капиталистического развития, была Италия, и она же была первым очагом, из которого стали распространяться в другие языки Европы интернационализмы. В частности, это были (привожу итальянскую и русскую формы) слова, относящиеся к области финансов: b
апса
(первоначально'скамей­ка менялы', старое заимствование из германских языков, ср. нем. Bank
'скамейка') ®банк, credito
® кредит, bilancia
(первоначально 'рав­новесие') ®баланс, saldo
® сальдо;
относящиеся к строительству, ар­хитектуре: facciata
® фасад, galleria
®галерея, balcone
®балкон, saloпе
®салон;
к живописи и музыке: fresca
('свежая') ®фреска, sonata
®соната, cantata
® кантата, solo
®соло,
названия нот и нотных зна­ков; некоторые военные термины: battaglione
® батальон
и др.

В XVII–XVIII вв. в центр культурной и политической жизни Европы выдвигается Франция, и теперь уже французский язык попол­няет состав интернационализмов многочисленными словами, относя­щимися к области моды, светской жизни, домашней обстановки, одеж­ды, кулинарии (привожу французскую и русскую формы):mode
® мода,
dame
® дама,
etiquette
®этикет,
compliment
®комплимент, теи
bl
е
® мебель,
boudoire
® будуар,
paletot
® пальто,
bouillon
®бульон,
omelette
® омлет;
такими прилагательными, какelegant
®элегантный,
galant
®галантный,
delicat
®деликатный,
frivol
®фри­вольный.
В конце XVIII в. к этим словам присоединяются общественно-политические термины, в значительной своей части греко-латинского происхождения, но наполнившиеся новым содержанием на почве фран­цузского языка в предреволюционную и революционную эпоху:re­volution
-»- революция,
constitution
-> конституция,
patriotisme
®патриотизм,
proletaire
® пролетарий,
reaction
® реакция,
terreur
® тер­рор,
ideologue
® идеолог.

С конца XVIII, в XIX и XX вв. в состав интернациональной лексики вливается поток английских слов, в частности (привожу анг­лийскую и русскую формы) термины, относящиеся к общественно-поли­тической жизни и к экономике:meeting
® митинг,
club
®клуб,
lea­der
® лидер,
interview
® интервью,
reporter
® репортер,
import
®импорт,
export
® экспорт,
dumping
®демпинг,
trust
®трест,
che­que
®чек;
спортивные термины:sport
®- спорт,
box
® бокс,
match
®матч,
trainer
® тренер,
record
® рекорд,
start
®старт,
finish
® финиш;
слова, относящиеся к быту:comfort
®комфорт,
service
® сервис,
toast
® тост,
flirt
® флирт,
jumper
®джемпер,
jeans
® джин­сы,
bar
®бар
и т. д.

Вклад других национальных языков в интернациональную лек­сику в силу ряда причин был количественно меньшим. Некоторые немецкие термины вошли в нее в форме калек. Это относится к таким философским терминам, какDing an sich
®вещь в себе,
Weltanschauung
® мировоззрение;
к лексике немецкого рабочего движения и науч­ного социализма Маркса и Энгельса, напримерMehrwert
® прибавоч­ная стоимость,
Klassenkampf
® классовая борьба,
Diktatur des Prole­tariats
®диктату
pa
пролетариата.

Из русского языка до Октябрьской революции в интернациональ­ную лексику вошло лишь немного слов, главным образом обозначаю­щих специфически русские реалии, элементы русского ландшафта и т, д.: степь
(® нем,Steppe,
англ.steppe
/step/, фр.steppe},
самовар, тройка,
но также и слова интеллигенция
(® англ.intelligentsia
/intelig'entsia/, шведск.intelligentia,
польск.inteligencja,
болг. интелигенция), нигилист
и нигилизм
(®англ.nihilism
/n'anlizm/, нем.Nihilismus),
хотя и построенные из латинских и отчасти греческих (суф. -изм, -ист}
элементов, но возникшие на почве русской культуры и русской ис­тории XIX в. После Октябрьской революции появляются новые интернационализмы – так называемые «советизмы». Как отмечал еще в 1919 г. В. И. Ленин, «мы достигли того, что слово „Совет" стало понятным на всех языках» 2
. Это же можно сказать о словах больше­вик, большевизм, ленинизм, спутник.
Кроме того, ряд русских слов и выражений советской эпохи калькируется другими языками. Ср.: са­мокритика
®нем.
Selbstkritik,
фр.autocritique,
англ.self criticism.
В некоторых языках калькируется также слово совет
в его новом зна­чении и слово советский:
ср. укр. рада, радянський,
польск.rada, radziecki,
эстон.noukogu, noukogude.

В числе интернационализмов есть слова, пришедшие из других языков, в частности из чешского (робот),
польского (мазурка),
финского (сауна),
арабского (алгебра, алгоритм, алкоголь, адмирал, га­рем, зенит, кофе, тариф, цифра),
из языков Индии (веранда, джунгли, пижама, пунш),
китайского (женьшень, чай)
1
,
японского (джиу-джитсу, соя),
персидского (жасмин, караван),
малайского (орангу­танг),
африканских (шимпанзе)
и т. д.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В практике дипломатии и политики с конца XVIII в. возобла­дал язык французский, который в первой половине XIX в. играл роль мирового языка, однако бур­ный рост английской колониальной экспансии и значение анг­лийской политики в мировом масштабе выдвинули во второй половине XIX в. на первый план английский язык. В XX в. на эту роль претендовал и немецкий язык через коммерческие и технические достижения Германии.

Однако этот путь определения международного языка явля­ется чисто империалистическим и может иметь успех только в колониях или полуколониях.

Наряду с этим давно в умах ученых и изобретателей созревал идеал международного языка. Первыми в пользу создания рационального искусственного языка, который был бы способен выразить положения любой современной научной или философской системы, высказались еще в XVII в. Декарт и Лейбниц.

Однако осуществление этих замыслов относится уже к концу XIX в., когда были изобретены искусственные языки: воляпюк, эсперанто, идо и т. п.

В 1880 г. немецкий католический патер Шлейер опубликовал проект языка «воляпюк» (vol-a –
«мир-а» иpuk –
«язык», т. с. «мировой язык»).

В 1887 г. в Варшаве появился проект языка «эсперанто», составленный врачом Л. Заменгофом. Эсперанто значит «на­деющийся» (причастие от глаголаesperi).

Очень быстро эсперанто получил успех во многих странах, во-первых, среди коллекционеров (особенно филателистов), спортсменов, даже коммерсантов, а также и среди некоторых филологов и философов, на эсперанто появились не только учебные пособия об эсперанто, но и разнообразная литерату­ра, в том числе и художественная, как переводная, так и ори­гинальная; это последнее вряд ли стоит поддерживать, так как при всем успехе эсперанто и ему подобные языки всегда оста­ются вторичными и «деловыми», т. е. существующими вне сти­листики. Эсперанто всегда употреблялся как подсобный, вто­ричный, экспериментальный «язык» в сравнительно узкой сре­де. Поэтому его сфера – чисто практическая; это именно «вспо­могательный язык», «язык-посредник», да и то в условиях за­падных языков, что чуждо языкам восточным. Иные вспомо­гательные международные языки (аджуванто, идо) вовсе успе­ха не имели.

Все подобные «лабораторные изобретения» могут иметь ус­пех только в определенной практической сфере, не претендуя быть языком в полном смысле этого слова. Подобные «подсобные средства общения» лишены основных качеств насто­ящего языка: общенародной основы и живого развития, чего не может заменить ориентировка на международную терми­нологию и на удобство словообразования и построения пред­ложений.

Подлинный международный язык может образоваться лишь исторически на базе реальных национальных языков.

Как было уже сказано, языки мира в настоящее время пере­живают различные этапы исторического развития в связи с разными общественными условиями, в которых находятся но­сители этих языков.

Наряду с родо-племенными языками мелких колониальных народностей (Африка, Полинезия) существуют языки народнос­тей, находящихся в положении национальных меньшинств (уэйлзский и шотландский в Англии, бретонский и провансальский во Франции); национальные языки Англии, Франции, Италии и т.д. представляют собой языки буржуазных наций.

Понятие «лексический интернационализм», конечно, относительно. Так, арабское словоkitab
'книга' не вошло в языки Европы, но оно вошло (вместе с большим числом других арабских слов) в языки практически всех народов, культура которых была свя­зана с исламом. Слово kitab
является, таким образом, зональным ин­тернационализмом, представленным на обширной территории. Многие из приведенных выше интернационализмов тоже остаются только зо­нальными, но принадлежат другому ареалу (европейско-американ-скому).

Есть языки, в силу тех или иных причин вобравшие вообще мало заимствованных слов, в том числе и мало интернационализмов. Ярким примером является китайский язык (который, однако, сам послужил источником ряда зональных интернационализмов дальневосточного ареала). Невысок удельный вес интернациональных элементов в лек­сике исландского, финского, венгерского языков. Некоторые интерна-ционализмы в них калькируются при помощи своих образований. Так, в современном исландском 'революция' –bylting
(букв. 'пере­ворот' или 'переворачивание' – отbylta
'переворачивать'), что пред­ставляет собой словообразовательную кальку интернационального термина (лат.revolutio
ведь буквально и значит 'обращение в противо­положную сторону, поворачивание').

Наконец, различия между национальными вариан­тами интернационализмов касаются не только их звукового и морфо­логического оформления (и написания), степени их употребительности в языке и т. д., но нередко также и их значения. Вот некоторые при­меры: фр.ambition,
англ.ambition
значат 'честолюбие' (без отрица­тельного оттенка), 'стремление к какой-то цели', а русск. амбиция
означает 'самомнение, спесивость, тщеславие' и употребляется с осужде­нием или иронией. Фр.partisan,
англ.partisan
и т. д.– это не только 'партизан', но, прежде всего, 'сторонник, приверженец'. Фр
. famille
,
англ.family,
нем.Familie
и т. д.– это 'семья, семейство', а для рус­ского слова фамилия
такое значение является сейчас устарелым. Фр. medecine,
нем.Medizin
кроме значения 'медицина' имеют еще значение 'лекарство', а англ.medicine
еще и 'колдовство', а также 'талисман, амулет'. Так интернациональные слова, становясь привычными и общеупотребительными, обрастают новыми, часто уже неинтернацио­нальными значениями, а иногда (как случилось со словом фамилия
в русском языке) утрачивают интернациональные значения. Обра­зуется слой «псевдоинтернационализмов» – «ложных друзей перевод­чика».

Вместе с тем интенсивное международное общение ведет и к проти­воположным результатам – к нивелировке частично разошедшихся значений в интернационализмах, к семантической конвергенции на­циональных вариантов интернациональной лексики. Так, за послед­ние годы русск. альтернатива,
кроме старого значения 'необходи­мость выбора одного из двух возможных решений', все чаще исполь­зуется в значении "(противоположный) вариант, иной выход', типич­ном для этого слова в ряде других языков.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Головин Б.Н. Общее языкознание. Уч. пособие. М.: Просвещение, 1979.

2. Березин Ф.М. , Головин Б.Н. Общее языкознание: Учеб. пособие для вузов. М.: Прсвещение, 1979.

3. Вайнрайх У. Языковые контак­ты, пер. с англ., Киев, 1979.

4. Головин Б.Н. Введение в языкознание: Уч. пособие для филол. спец. вузов. М.: Высшая школа, 1983.

5. Реформатский А.А. Введение в языковедение / Под ред. В.А. Виноградова. М.: Аспект Пресс, 1996.

6. Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. Л.: 1974..