Введение
Без трех важнейших понятий — отечество, язык и культура — трудно представить себе единство народа, живущего в цивилизованной стране. Само слово культура (от лат. cultura), обозначая определенный уровень достижений в общественной, духовной и производственной жизни человеческого общества.
Термины культура языка и культура речи стали широко употребляться в русистике в двадцатые годы, особенно в годы основания и деятельности Научно-исследовательского института речевой культуры (1925—1933 гг.).
Различия между понятиями культура языка и культура речи коренятся в сложившихся научных представлениях о необходимости разграничивать понятия язык и речь.
Язык как система знаков (орфографических, грамматических, лексических и др.) принадлежит определенному общественному коллективу и составляет важнейшую часть речевой деятельности, но не совпадает с ней. "Язык не деятельность говорящего", — писал Соссюр. Тогда как для понятия речи существенным является представление о речевой деятельности, в процессе которой происходит функционирование языковых структур.
Речь как "индивидуальный акт воли и разума" говорящих предполагает, с одной стороны, "комбинации, в которых говорящий использует код (code) языка с целью выражения своей мысли" и, с другой стороны, "психофизический механизм, позволяющий ему объективировать эти комбинации" (Фердинанд де Соссюр. Соответственно реально существующим различиям между языком и речью необходимо разграничивать и понятия культура языка — культура речи. Мы можем исследовать культуру древнерусского или древнегреческого языка, не предполагая изучение речевой деятельности на этих языках. В то же время при анализе культуры современной русской речи на определенном ее синхронном срезе у нас нет прямой необходимости обращаться к культуре древнерусского языка времен Владимиро-Суздальской Руси (XII—XIII вв.). И в том, и в другом случае рознятся объекты исследования.
Несмотря на то что до XX в. в русистике не использовались термины культура языка и культура речи, учение о стиле и содержании эффективной и образцовой речи, ее основных качествах и свойствах существовало с давних времен. Этим занималась древнейшая наука — риторика.
1. Краткие сведения из истории
Риторическое знание и риторика как форма обобщения действительности словом для России начинались на основе усвоения опыта античной и западноевропейской традиции. Общность европейского культурного фонда восходила к древнейшему периоду истории: "Богослужебная, проповедническая, церковно-назидательная, агиографическая, отчасти всемирно-историческая (хронографическая), отчасти повествовательная литература была единой для всего православного юга и востока Европы" (Д. С. Лихачев. Поэтика древнерусской литературы).
Риторика значилась одной из семи "свободных художеств" ("искусств"), составлявших основной цикл гуманитарных знаний. Выполняя культурно-просветительные задачи, она на протяжении 2500 лет оказывала влияние не только на формирование духовного облика учащихся, но и на их речевое поведение в обществе. Каковы же отличительные черты риторики?
Риторика (греч. rhetorike — ораторское искусство) — филологическая дисциплина, объектом которой являются теория красноречия, ораторское искусство, способы построения выразительной речи во всех областях речевой деятельности (т. е. в разных жанрах письменной и устной речи) Она близко соприкасается прежде всего с культурой речи. Риторика как интегральная область, охватывающая проблематику эффективности речи, помогала и помогает преодолеть недостатки углубляющейся специализации современных филологических дисциплин. На протяжении всей истории существования риторики видоизменялись ее определения, причем в разное время на первый план выдвигались разные стороны этой науки. Во времена греческой античности (V—I вв. до н. э.) одной из ведущих была формула "риторика — искусство убеждать" (в трудах Аристотеля, Аполлодора и др.). В теории римского красноречия была наиболее популярна формула Квинтилиана: arsbenedicendi — "искусство говорить хорошо" (см. его труды, относящиеся к 35—96 гг. н. э.). Конкретные задачи обучения красноречию лучше других сформулировал Цицерон: videat, quiddicat, quolocoetquomodo — оратор должен изобрести, расположить, украсить (предложить известным слогом) Во времена средневековья и раннего Возрождения актуализировалась трактовка риторики как "arsornandi" (искусство украшения речи). Наибольшей популярностью у последующих поколений пользовались "Риторика" Аристотеля, риторические труды Цицерона ("Deoratore", "Orator", "Deinventione", "Brutus") и Квинтилиана ("Institutiooratore"), а в русской традиции — "Двенадцать книг риторических наставлений" Квинтилиана в переводе А. С. Никольского (СПб., 1834).
На раннем этапе развития риторика (древнегреческая и древнеримская) сложилась как нормативная дисциплина и входила, как уже было сказано, в число семи "избранных наук". Согласно пяти ведущим канонам искусства речи классическая риторика содержала пять важнейших составных частей: 1) инвенция (изобретение речи), 2) диспозиция (расположение речевого материала), 3) элокуция (стилистическое оформление речи, ее выражение); 4) память; 5) произнесение.
В средневековье риторика развивалась во Франции, Германии, Италии. В Европе происходило переосмысление античного культурного наследия. Как пишет автор "Очерков по истории и теории риторики" (М., 1991) Н. А. Безменова, "доминантой всех европейских национальных элементов развития риторики, начиная с эпохи Возрождения, является ее "литературизация". Несомненна связь риторики в это время с господством отдельных художественных направлений и эстетических систем (барокко, классицизм). Особое развитие получили духовное красноречие и жанр так называемой схоластической риторики. Происходило постепенное формирование логического и собственно художественного, стилистического направления в риторике, что определяло ее тяготение, с одной стороны, к грамматике, а с другой — к поэтике.
В средние века европейские риторические идеи через Польшу и Украину проникли и в Россию. Развитие русской риторики приобрело особое значение в истории нормализации русского литературного языка, в становлении реальных социально-коммуникативных форм общения между россиянами.
Русская риторика. В историческом аспекте развитие отечественной риторики прошло определенные этапы.
1. Начальный этап русского красноречия. Первым памятником, который является предшественником риторик XVII в., исследователи считают трактат "О образцах", входящий в "Изборник Святославов 1073 года" и приписанный Георгию Хуровскому. Это славянский перевод трактата византийского ученого и библиотекаря высшей школы в Константинополе Георгия Херобоска. Первые ставшие известными истории занятия риторикой в России были сосредоточены в монастырях — центрах древнерусской книжности В. П Вомперский в книге "Риторики в России XVII—XVIII вв." (М., 1988) констатирует формирование четырех локальных ареалов, в которых создавались самые ранние риторики. Первый ареал — это северо-восточная и центральная Россия, где находились Древние центры русской книжности и образования: Вологда с Кирилло-Белозерским монастырем, Ростов Великий, позднее Москва.
Именно в границах этого ареала дошла до нас самая ранняя из риторик Древней Руси — "Риторика" Макария (1617—1619 гг.). О происхождении риторики, приписываемой Макарию, до сих пор ведутся споры. Однако сейчас известны 34 списка этой риторики с 1620 г. и до петровского времени. Второй ареал — северо-западный: Новгород и монастыри, расположенные вокруг него. К этому ареалу относится создание в 1699 г. "Риторики" М. И. Усачева. Третий ареал (северный) сформировался позднее — к началу XVIII в. Он был создан старообрядцами в Выгорецком общежительстве. Четвертый ареал располагался на юго-западе: это Киев с Киево-Могилянской академией и Чернигов. Риторические сочинения данного ареала, относящиеся к 30-м гг. XVII в., написаны в основном на латинском, иногда на польском языках. Таковы Слуцкий "Компендиум по риторике" (1629—1631 гг.), первое печатное руководство по гомилетике ректора Киево-Могилянской академии Иоанникия Галятовского (1659 г.) под названием "Наука короткая альбо способ зложеня казаня" и ряд других киевских риторик XVII—начала XVIII в. Судьба риторики в последней трети XVII — начала XVIII в. была связана с именами А. X. Белобоцкого, Николая Спафария, Софрония Лихуда, Лаврентия Крщоновича, Стефана Яворского. Однако подлинных вершин в теории поэтики и риторики в доломоносовский период достиг Феофан Прокопович в двух сочинениях "Deartepoetica" (1705 г.) и "Dearterhetorica" (1706 г.). Хотя это риторическое сочинение было задумано как руководство к созданию церковных проповедей, по существу оно представляло собой теоретическое обобщение и свод практических рекомендаций по искусству красноречия. Феофан Прокопович расширил круг традиционных жанров — "видов красноречия", включил в риторику раздел о "способе писания истории", использовал в обобщениях свой собственный писательский опыт.
2. Особый этап в развитии отечественной риторики составил ломоносовский и после ломоносовский период (середина и последняя треть XVIII в.). Именно в это время сложился канонический тип русской риторики, в которой отражалась и обобщалась практика двуязычия (имеются в виду русский и церковно-славянский языки), которая характеризовалась особым сплавом языковых стилистических элементов — лексико-фразеологических, грамматических и синтаксических — в рамках трихотомии (теории трех "штилей" М. В. Ломоносова). Систему взглядов на красноречие М. В. Ломоносов изложил в двух Риториках — краткой (1743 г.) и "пространной" (1748 г.). Риторика 1748 г. называлась "Краткое руководство к красноречию. Книга первая, в которой содержится риторика, показывающая общие правила обоего красноречия, то есть оратории и поэзии". Обе Риторики представляли собой первые русские и общедоступные руководства по красноречию. "Пространная" Риторика выдержала 9 изданий (последнее — в 1810 г.). М. В. Ломоносов не раз подчеркивал благотворную силу воздействия античной и европейской культур. Само определение красноречия традиционно: "Красноречие есть искусство о всякой данной материи красно говорить и тем приклонять других к своему об оной мнению". Однако в своих эстетических и научных идеях ученый стремился к утверждению прежде всего национально-исторической темы в русской культуре. Ориентация на строй национального языка пронизывает все главы книги. Взять, к примеру, рассуждения о звуковой эвфонии: "В Российском языке, как кажется, частое повторение письменности. А способствовать может к изображению великолепия великого пространства, глубины и вышины, также и внезапного; учащение письменности Е, И, К, Ю к изображению нежности, ласкательства, плачевных или малых вещей. Чрез Я показать можно приятность, увеселение, нежность и склонность; чрез О, У, Ы страшныя и сильныя вещи, гнев, зависть, боязнь и печаль".Современно звучат все замечания о стилистике живой речи, скажем, примеры неудачных стечений согласных (ств-вз: всех чувств взор есть благороднее), гласных (плакать жалостно о отшествии искреннего своего друга); повторений одних и тех же звуков речи (тот путь тогда топтать трудно) и т. д. В Риторике выделены три основных традиционных раздела: о изобретении, о украшении, о расположении. Однако в рамках традиционных схем М. В. Ломоносов изложил немало новаторских идей — о взаимоотношениях русского и церковно-славянского языка, о классификации стилей, об установлении закономерностей употребления языковых единиц, наконец, о проблеме языкового мастерства оратора, писателя, поэта. Именно в Риторике были высказаны мысли, которые в дальнейшем составили программу всей филологической деятельности М. В. Ломоносова. Оценивая Риторику, академик В. В. Виноградов писал: "Можно без преувеличения утверждать, что Ломоносовым были не только заложены основы стилистики русского языка, но и предначертан проект ее будущего величественного здания. Это здание до сих пор еще не возведено, хотя материалы для него собирались многими русистами" (Проблемы стилистики русского языка в трудах М. В. Ломоносова // Виноградов В. В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика. М., 1963. . В последующий период так и не появилось труда, по научным достоинствам равного ломоносовскому. Тем не менее продолжал свое существование и развивался тип теоретических руководств по риторике. Так, весьма самобытны представления о хорошей и правильной речи у Н. Г. Курганова, отраженные в его знаменитом "Письмовнике" (1769 г.). В последней трети XVIII в. выделение общих основ красноречия для прозы, поэзии и ораторской речи, утвержденное в риторике Ломоносова, а затем принятое в трудах его исследователей, сохранялось и поддерживалось в большинстве риторических сочинений конца XVIII в. Грамматика, риторика и "пиитика" — три кита, на которых, как на прочном фундаменте, держались гносеологические основы теории словесности этого времени. Одним из таких известных трудов был "Сокращенный курс российского слога" В. С. Подшивалова (М., 1796). Хороший стиль, писал в этой книге автор, должен быть: "1) ясен, 2) не груб, 3) без всякого принуждения, 4) натурален, 5) благороден, 6) обилен, 7) хорошо связан". Учение о стилистически обусловленном употреблении языка постепенно отделилось от "науки витийства", которая в дальнейшем составила основное содержание руководств, занимающихся правилами сочинения собственно ораторской речи.
3. В конце XVIII — начале XIX в. сложилась риторическая школа российских академиков, а затем и университетская школа красноречия. Наиболее значительные риторики этого времени связаны с именами академиков М. М. Сперанского, А. С. Никольского, И. С. Рижского. Риторика М. М. Сперанского была написана в 1792 г., опубликована же лишь в 1844 г. под названием "Правила высшего красноречия". Это произведение не представляет собой исчерпывающего и планомерного курса теоретической риторики. Книга посвящена искусству церковной проповеди. В отличие от авторов других академических риторик М. М. Сперанский придавал особое значение эмоциональной стороне речи: "Красноречие есть дар потрясать души, переливать в них свои страсти и сообщать им образ своих понятий". Вслед за де Аламбером М.М. Сперанский подчеркивал: "Ораторская кафедра есть театр великих движений духа". В наибольшей степени автора интересовала стилистика индивидуальной речи, представления о которой он раскрыл, излагая теорию слога. В книге М. М. Сперанский поставил вопрос о стилеобразующих различиях слога, о самых характерных чертах языка личности. Совершенно иной была риторика А. С. Никольского. Первая краткая риторика- опубликована в 1790 г. (Краткая логика и риторика для учащихся в Российских духовных училищах). Третье издание вышло в составе книги "Основание Российской словесности" (СПб., 1807). Отличительные черты этой риторики — ее "грамматикализованность", усиленное внимание к проблемам жанрово-ситуативных форм речи, синкретические характеристики прозаической, ораторской и стихотворной речи. В части риторики "О сходстве слога с родом сочинений" автор классифицировал слог в зависимости от жанровых разновидностей речи (разговорный, письменный, учебный, философский, исторический, баснословный, романический, ораторский и даже театральный). Выдающейся для своего времени следует признать риторику академика И. С. Рижского. Его "Опыт риторики" вышел в свет в 1796 г. (3-е изд. — в 1809 г). Вопросы чистоты и правильности русской речи занимали в этой книге особое место. Культура национальной речи была в то время одной из центральных проблем эпохи. В своей основной части риторика И. С. Рижского приближалась к практической стилистике. В ней присутствовали параграфы о пристойности слов и выражений, о точности слов, о ясности сочинений, о благозвучии речи. При этом подчеркивалось значение такого эстетического понятия, как вкус ("вкус времени или века, вкус народа"). Учение о красноречии в труде И. С. Рижского, как писал академик В. В. Виноградов, обобщалось "до значения нормативной системы литературной речи" (Виноградов В. В. Поэтика и риторика).
4. В истории развития русской риторики период первой половины XIX в. оказался наиболее продуктивным. Под влиянием реформы Н. М. Карамзина, ориентированной на сближение с европейской традицией, происходило становление новой стилистической концепции литературного языка, что не могло не отразиться во взглядах на новую риторику — в трудах Н.Ф. Кошанского, А.Ф. Мерзлякова, А.И. Галича, К. Зеленецкого и др. Именно на этот период приходится не менее шестнадцати риторик широкой теоретической и практической ориентации, основной пафос которых был направлен на определение принципов организации прозаических текстов, всей сложившейся художественно-речевой практики. Структура риторических сочинений в то время претерпела определенные изменения. Учебная риторика, излагающая основы красноречия, существовала в двух формах: общей и частной риторики. Общая риторика обобщала законы изобретения, расположения и выражения мыслей, частная же разрабатывала принципы строения текстов по жанрам красноречия. Наиболее показательны в этом отношении риторики Н.Ф. Кошанского и К. Зеленецкого. "Общая риторика" Кошанского (1-е изд. — 1818 г., 7-е — 1849 г.) состояла из трех традиционных разделов: "Изобретение", "Расположение" и "Выражение мыслей", насыщенных, однако, новым содержанием. В центре внимания — категория стиля, именуемая слогом. Н.Ф. Кошанский определил слог как "способ выражать мысли, как искусство писать". Принципиальная позиция Кошанского в понимании стиля — требование соответствия слога изображенным мыслям, предмету изложения и закрепленность каждого вида "слога" за определенными жанрами. "Частная риторика" (СПб., 1832) понималась как "руководство к познанию всех родов и видов прозы". "Частная риторика" Кошанского давала рекомендации по пяти видам красноречия: "письма", "разговоры", "повествование", "ораторство" и "ученость". Тот же принцип разграничения использован в "Общей" и "Частной" риторике К. Зеленецкого. В "Общей риторике" (Одесса, 1849) излагалось общее учение о красноречии, а "Частная риторика" (Одесса, 1849) посвящалась другому аспекту красноречия — теории отдельных родов прозы. Нововведения К. Зеленецкого в общей риторике касались пересмотра традиции и детальной разработки раздела "О чистоте письменной речи русской в лексическом отношении". Риторика все в большей степени продвигалась в сторону практической стилистики и культуры индивидуальной речи.
Особого внимания заслуживает труд А.И. Галича "Теория красноречия для всех родов прозаических сочинений" (СПб., 1830). Раскрытие А.И. Галичем признаков "совершенного" языка — это, по существу, теоретическое обращение к основным категориям и принципам, определяющим и характеризующим образцовый язык с точки зрения лучших качеств речи. Автор трактует понятие чистоты речи, ее правильности, ясности, точности и благозвучия. Пересматривая орнаментальную часть риторики, А.И. Галич отказался от традиционного разделения фигур на "фигуры слов" и "фигуры мыслей" и выделил три типа фигур по их функции и характеру образования — грамматические, ораторские и поэтические. Употребление фигур ставилось в прямую зависимость от содержательного плана текста, его функционально-стилистического своеобразия. Правила общей риторики, по мнению А.И. Галича, распространяются на такие прозаические произведения, которые как бы имплицитно обращены к адресату или слушателю. Это — "1) монологи, 2) разговоры, 3) письма, 4) деловые бумаги, 5) исторические сочинения, 6) сочинения поучительные, 7) ораторские речи". В риторике давались основные характеристики этим видам прозы и предлагались определенные рекомендации к их созданию и организации.
Уже в конце XVIII в. в Европе угасал интерес к риторике. В России пик расцвета риторики пришелся на первую половину XIX в. Но этот же период стал тем рубежом, который положил начало критическому отношению к общей риторике. Однако и в конце XIX — начале XX в. появлялись отдельные работы, в которых словесники обращались к идеям риторики типа изложенных в книге А.Г.Тимофеева "Очерки по истории красноречия" (СПб., 1899), И.П. Триодина "Принципы красноречия и проповедничества" (Екатеринослав, 1915) и др. Последние наиболее яркие публикации по риторике связаны с деятельностью Института Живого Слова (1918— 1924 гг.). В "Записках Института Живого Слова" (1919) были опубликованы детально разработанные программы Н.А. Энгельгардта — "Программа курса лекций по теории красноречия (риторика)", Ф.Ф. Зелинского — "Психологические основания античной риторики" и А.Ф. Кони — "Живое слово и приемы обращения с ним в различных областях".
В 20-е годы XX в. риторика была исключена из школьного и вузовского курсов.
5. Особые импульсы развитию риторических идей в России были даны в 60-е гг. XIX в., когда происходило становление и формирование русского судебного красноречия, достигшего значительных вершин во второй половине XIX в. Его рождение и бурныйрасцвет обусловлены судебной реформой 60-х гг. О теории русского судебного красноречия писали К. Арсеньев, А.Ф. Кони, Б. Глинский, П. Сергеич (П.С. Пороховщиков). Труд последнего автора "Искусство речи на суде" (СПб., 1910) наиболее значителен. Отдельные главы этой книги ("О слоге", "Цветы красноречия", "О психологии речи", "О пафосе") свидетельствуют о прямой связи с общей античной, европейской и русской риторической традицией. Вместе с тем книга отражала практику и теорию русского судебного красноречия XIX в.: в ней были отражены и сформулированы принципиальные позиции, ставшие исходными в организации судебной речевой деятельности (допрос, разбор свидетельских показаний, искусство спора и т. д.), так же как и те многообразные приемы, которым надлежало определять создание судебных речей.
6. В наши дни происходит возрождение интереса к риторике; это естественно и гармонично согласуется с возрождением бесценных сокровищ отечественной культуры. Ренессанс риторики, наблюдающийся в отечественной лингвистике (см. труды С.С. Аверинцева, Ю.М. Лотмана, Ю.В. Рождественского, В.П. Вомперского и др.), поддерживается и достижениями неориторики в США и Европе. В современной риторике от прежних риторических учений в основном сохранились два аспекта научного поиска: 1) организация языкового материала, ориентированная на современные проблемы аргументации. Это направление в зарубежной лингвистике успешно развивается в трудах X. Перельмана, X. П. Грайса, Дж. Л. Кинневи, Ю. Коппершмидта и др.; 2) второй аспект связан с развитием орнаментального раздела риторики (искусством украшения речи), близкого к проблемам художественной стилистики и поэтики. Таковы работы Р. Якобсона, Р. Лахмана, Т. Тодорова, Ж. Дюбуа и др. В современных исследованиях широко используются также достижения риторики в метаязыковом аспекте, чему способствует ее полифункциональность. Иллюстрацией этому служит французская "Общая риторика", написанная группой авторов (Ж. Дюбуа, Ф. Эделин, Ж.-М. Клинкенберг, Ф. Мэнгэ, Ф. Пир, А. Гринон. Общая редакция и вступительная статья А.К. Авеличева. М., 1986).
В 70—90-е гг. в отечественной учебной и научной литературе "прорастали" идеи новой риторики в недрах лингвистики текста, теории типов речи, речевой деятельности и психолингвистики. Казалось, что октябрь 1917 г. окончательно и навсегда похоронил многое из того, что было в русской словесности XIX в. Противникам риторики представлялось, что ее оживление "подобно прикладыванию пластыря к деревянной ноге" (Гофман В. Слово оратора (Риторика и политика). Л., 1932). Однако знаменателен тот факт, что появившиеся после 1985 г. идеологические послабления сразу же были восприняты лингвистами, и впервые после длительного перерыва стали выходить в свет современные отечественные книги по риторике. Это: учебник С.С. Гурвича, В.Ф. Погорелко, М.А. Германа "Основы риторики" (Киев, 1988); "Общая риторика (современная интерпретация)" Е.А. Юниной и Г.М. Сагач (Пермь, 1992).
В системе координат сложившихся к нашему времени риторических предпочтений размещается следующая шкала ценностей: 1. Пласт ортологических структур на всех уровнях языка, расположенных в рамках оппозиции "правильно — неправильно". 2. Пласт структур, относящихся к нормам речевого этикета и размещающихся в рамках оппозиции "принято — не принято". 3. Пласт нормативно-этических структур — в рамках оппозиции "прилично — неприлично", "пристойно — непристойно". 4. Пласт экспрессивных структур, относящихся к орнаментальному разделу риторики (в рамках оппозиции "выразительно — невыразительно"). Функция этих структур связана с областью эстетического восприятия речи.
7. Культура речи как научная дисциплина в 20—70-е гг. XX в. развивалась преимущественно в пределах ортологического направления. Однако было бы неправильно с узких позиций рассматривать достижения выдающихся лингвистов этого времени, которые занимались и проблемами стилистики речи в широком понимании, и закономерностями общественно-речевого общения, и практическими задачами культуры речи. Характерно было стремление отойти "от мертвых схем к живому слову как орудию социального общения и воздействия" (Винокур Г.О. Культура языка). Внимание таких замечательных ученых, как Л.В. Щерба, В. В. Виноградов, Б.В. Тома-шевский, Б.А. Ларин, Г. О. Винокур, Л.П. Якубинский, Е.Д. Поливанов, В.И. Чернышев, Д.Н. Ушаков, А.М. Селищев и др., было привлечено к культурологическим проблемам, к неотложным для того времени задачам речевого воспитания общества, к идее создания нормативных трудов XX в. — прежде всего толкового словаря и академической грамматики, отражавших языковые реалии новой жизни страны.
Наиболее интересна научная дискуссия по проблемам культуры речи, которая проводилась в 20-е гг. и в которой приняли участие все виднейшие языковеды. Они оценивали сложившуюся социолингвистическую ситуацию по-разному, но, как справедливо подчеркивал академик Н. И. Толстой, в последующий полувековой период "рассудил всех суд истории русского литературного языка" (Толстой Н. И. Вопросы культуры речи в трудах русских лингвистов 20-х годов).
Важнейшая эпоха в становлении культуры речи как особой дисциплины в российском языкознании связана с именем профессора С. И. Ожегова. Он был не только талантливым исследователем Академия наук в лице ее головного института и сектора культуры русской речи, как считал С. И. Ожегов, должна активно следить за современным состоянием живого и развивающегося литературного языка с тем, чтобы наиболее адекватно отражать эти знания в трудах Института. Центральные проблемы, выдвинутые С. И. Ожеговым, группировались вокруг следующих основных разделов: теория нормализации, теория нормы, теория ортологии (или, как тогда чаще всего говорили, правильности речи и ее практической кодификации).
С.И. Ожегов был инициатором и ответственным редактором широко известной научно-популярной серии "Вопросы культуры речи" (1955—1967 гг.), в восьми выпусках которой освещались наиболее острые и актуальные научные проблемы.
Теоретическое осмысление опыта работы коллектива соратников С. И. Ожегова уже после его смерти (в 1964 г.) было предпринято в обобщающем труде "Актуальные проблемы культуры речи" (под ред. В. Г. Костомарова и Л. И. Скворцова. М., 1970). В книге рассматривались теоретические, практические и историографические вопросы культуры речи как научной дисциплины: понятие языковой нормы и ее аспекты; литературный язык и его взаимоотношение с диалектами, профессиональным языком и терминологическими структурами; методы и приемы исследования и пр.
На протяжении 70—80-х гг. основное внимание как в работах отечественных языковедов, так и в трудах ученых, причисляющих себя к Пражскому лингвистическому кружку (ПЛК), уделялось интерпретации динамической нормы.
Однако культура речи, конечно же, не сводится только к теории нормы. Продуманная лингвистическая программа работ в культуроведческом просвещении должна предусматривать многостороннее совершенствование культуры речи каждого человека. "Личностный" аспект выдвигается на первый план не только в работе школы, но и в деятельности всех обучающих структур общества. Справедлива мысль Ю. Н. Караулова: "Норма, учитывающая как системный, так и эволюционный аспекты языка, невозможна без третьей координаты — личностной, т. е. языкового сознания". Обратная связь, однако, неизбежна:
Важно подчеркнуть, что в этом отношении первостепенна лексикографическая деятельность лингвистов. Именно она дает наиболее ощутимые результаты в деле укрепления литературных норм русской речи на практике. В повседневной деятельности студенты и преподаватели, работники радио и телевидения, лекторы и журналисты неизменно обращаются к нормативным словарям. Поэтому, если говорить о наследии сектора культуры русской речи Института русского языка РАН как о совокупности его общепризнанных культурных ценностей, то это в первую очередь созданные в стенах Института ортологические словари .
В 1996 году вышла в свет монография "Культура русской речи и эффективность общения" (под ред. Л. К. Граудиной и Е. Н. Ширяева), посвященная основам теории и современной интерпретации культуры речи. В книге подчеркнута необходимость изучения не только нормативного, но и коммуникативно-прагматического аспекта культуры речи. Теоретические идеи, которые развиваются в этой книге, легли в основу предлагаемого вниманию читателей учебного пособия.
2. Современная теоретическая концепция культуры речи
Культура речи — понятие многозначное. Одна из основных задач культуры речи — это охрана литературного языка, его норм. Следует подчеркнуть, что такая охрана является делом национальной важности, поскольку литературный язык — это именно то, что в языковом плане объединяет нацию. Создание литературного языка — дело не простое. Он не может появиться сам по себе. На определенном историческом этапе развития страны играет обычно наиболее передовая, культурная часть общества. Становление норм современного русского литературного языка неразрывно связано с именем А. С. Пушкина. Язык русской нации к моменту появления литературного языка был весьма неоднороден. Он состоял из диалектов, просторечия и некоторых других обособленных образований. Диалекты — это местные народные говоры, весьма различные с точки зрения произношения (на Севере окают, на Юге якают), лексики, грамматики. Просторечие более едино, но все же недостаточно упорядочено по своим нормам. Пушкин сумел на основе разных проявлений народного языка создать в своих произведениях такой язык, который был принят обществом в качестве литературного.
Литературный язык — это, разумеется, далеко не одно и то же, что язык художественной литературы. В основе языка художественной литературы лежит литературный язык. И, более того, литературный язык как бы вырастает из языка художественной литературы. И все же язык художественной литературы — это особое явление. Его главная отличительная черта состоит в том, что он несет в себе большую эстетическую нагрузку. Для достижения эстетических целей в язык художественной литературы могут привлекаться диалекты и другие нелитературные элементы. Без знания основ культуры речи в наше время трудно себе представить подлинного интеллигента. Как писал А. П. Чехов, "для интеллигентного человека дурно говорить так же неприлично, как не уметь читать и писать".
Одна из главнейших функций литературного языка — быть языком всей нации, встать над отдельными локальными или социальными ограниченными языковыми образованиями. Литературный язык — это то, посредством чего создается, естественно, наряду с экономическими, политическими и другими факторами, единство нации. Без развитого литературного языка трудно представить себе полноценную нацию Известный современный лингвист М.В. Панов среди основных признаков литературного языка называет такие, как язык культуры, язык образованной части народа, сознательно кодифицированный язык. Последнее — сознательная кодификация языка — прямая задача культуры речи, с появлением литературного языка появляется и "культура речи".
Кодифицированные нормы литературного языка — это такие нормы, которым должны следовать все носители литературного языка. Любая грамматика современного русского литературного языка, любой его словарь есть не что иное, как его кодифицирование. Утверждение о том, что существительное женского рода с окончанием -а в именительном падеже в предложном падеже имеет окончание -е (а не какое-то другое), — это утверждение о норме. Однако такие нормы для носителей русского языка естественны, их кодификация предельно проста, с такой кодификацией справляется любой грамматист, и специалисту по культуре речи здесь делать нечего. Культура речи начинается там, где язык как бы предлагает выбор для кодификации, и выбор этот далеко не однозначен. Часто можно услышать километр, но норма — только километр, не менее часто звучит договор, но норма — договор, хотя сейчас уже не запрещается категорически и договор, тогда как тридцать лет назад такое ударение запрещалось. Это свидетельствует, кроме всего прочего, еще и о том, что современный русский литературный язык, хотя и может рассматриваться как язык от Пушкина до наших дней, не остается неизменным. Он постоянно нуждается в нормировании. Если же следовать раз и навсегда установленным нормам, то есть опасность, что общество просто перестанет с ними считаться и будет стихийно устанавливать свои нормы. Стихийность же в таком деле — далеко не благо, поскольку то, что кажется приемлемым для одних, окажется неприемлемым для других. Поэтому постоянное наблюдение за развитием и изменением норм — одна из основных задач лингвистической науки о культуре речи.
Это хорошо понимали русские языковеды дореволюционного периода, свидетельством чему является анализ норм русского языка в вышедшей в 1913 г. книге В. И. Чернышева "Чистота и правильность русской речи", как бы подводящей некоторый итог развитию произносительных, морфологических и синтаксических норм со времен Пушкина. Приведем несколько характерных примеров из этой книги. В XIX в. еще были возможны колебания в употреблении или неупотреблении беглых гласных о или е: ветр — ветер, вихрь — вихорь, пепел —.пепел, промысл — промысел, умысел — умысел. Возможны были и формы матерь и дочерь. Гораздо шире, чем теперь, в то время употреблялись безличные предложения: Для одного этого потребовалось бы целой и притом большой статьи (В. Белинский); Было половина восьмого. (Ф. Достоевский); Дивно им грезилось весной, весной и летом золотым (Ф. Тютчев).
Особой заботы потребовали общелитературные нормы после 1917 г., что, разумеется, не случайно. В активную общественную жизнь включались широчайшие народные массы, которые недостаточно хорошо владели литературным языком. Естественно, возникла угроза расшатывания литературной нормы. Это прекрасно понимали филологи, проводившие большую работу по пропаганде культуры речи, такие, как известнейшие лингвисты В.В. Виноградов, Г.О. Винокур, Б.А. Ларин, Л.В. Щерба, Л.П. Якубинский и многие другие.
Как уже было сказано, новым этапом в развитии культуры речи как научной дисциплины стали послевоенные годы. Крупнейшей фигурой этого периода был С. И. Ожегов получивший широчайшую известность как автор самого популярного однотомного "Словаря русского языка", ставшего настольной книгой не одного поколения людей. После смерти С.И. Ожегова в 1964 г. активную работу по обновлению словаря ведет академик РАН Н. Ю. Шведова, в 1992 г. вышел "Толковый словарь русского языка", авторами которого названы С.И. Ожегов и Н.Ю. Шведова. Прав оказался К. И. Чуковский, писавший в статье "Памяти С.И. Ожегова": "Его подвиг никогда не забудется нами, и я верю, что созданный чудесный словарь сослужит великую службу многим поколениям советских словарей".
Нормативный аспект культуры речи — один из важнейших, но не единственный. Чешский лингвист К. Гаузенблас пишет:"Нет ничего парадоксального в том, что один способен говорить на ту же самую тему нелитературным языком и выглядеть более культурно, чем иной говорящий на литературном языке". И это абсолютно верно. Можно привести большое количество самых разнообразных по содержанию текстов, безупречных с точки зрения соблюдения общелитературных норм, но не слишком вразумительных. Вот, например, такой текст из "Руководства по эксплуатации телевизионного приемника": "Для повышения качества воспроизведения мелких деталей при приеме черно-белого изображения в схему телевизора введено автоматическое отключение резектор-ных фильтров в яркостном канале. Уменьшение влияния помех достигается применением схемы автоматической подстройки частоты и фазы строчной развертки". Большинству неспециалистов этот текст просто непонятен или понятен лишь в общих чертах, поскольку мы не знаем, что такое резекторные фильтры в яркостном канале, фазы строчной развертки. А специалист, например, мастер по ремонту телевизоров, знает об устройстве аппарата, конечно, не по руководству к нему. Значит, такой текст неэффективен, поскольку не имеет своего адресата. Следовательно, мало добиться нормативности текста, надо еще сделать этот текст хорошим.
Язык располагает большим арсеналом средств. Главнейшее требование к хорошему тексту таково: из всех языковых средств для создания определенного текста должны быть выбраны такие, которые с максимальной полнотой и эффективностью выполняют поставленные задачи общения, или коммуникативные задачи. Изучение текста с точки зрения соответствия его языковой структуры задачам общения в теории культуры речи получило название коммуникативного аспекта культуры владения языком.
То, что теперь называют коммуникативным аспектом культуры речи, было известно уже в античности, подарившей миру учение о риторике.
Еще один аспект культуры речи — этический. В каждом обществе существуют свои этические нормы поведения. Они касаются и многих моментов общения. Поясним это на таком примере. Если вы утром садитесь за стол с членами своей семьи, чтобы просто позавтракать, то вполне этичным будет попросить: Передай-ка мне хлеб (1). Но если вы сидите за большим праздничным столом с незнакомыми или не очень близкими вам людьми, то по отношению к ним уместно будет ту же просьбу выразить так: Не можете ли вы (или: вас не затруднит) передать мне хлеб? (2). Чем отличается (1) от (2)? Ясно, что не нормативностью. С точки зрения эффективности коммуникации (1) прямым образом и, следовательно, более ясно выражает мысль, чем (2), в котором мысль выражена косвенно, но в ситуации праздничного стола все же уместна вторая форма. Различие между (1) и (2) именно в следовании этическим нормам. Этические нормы, или иначе — речевой этикет, касаются в первую очередь обращения на "ты" и "вы", выбора полного или сокращенного имени (Ваня или Иван Петрович), выбора обращений типа гражданин, господин и др., выбора способов того, как здороваются и прощаются (здравствуйте, привет, салют, до свидания, всего доброго, всего, до встречи, пока и т. п.). Этические нормы во многих случаях национальны: например, сфера общения на "вы" в английском и немецком языках уже, чем в русском; эти же языки в большем числе случаев, чем русский язык, допускают сокращенные имена. Иностранец, попадая в русскую среду, часто, не желая того, выглядит бестактным, привнося в эту среду свой языковой этикет. Поэтому обязательным условием хорошего владения русским языком является знание русского языкового этикета".
Этический аспект культуры речи не всегда выступает в явном виде. Р. О. Якобсон , лингвист с мировым именем, выделяет шесть основных функций общения: обозначение внеязыковой действительности (Это был красивый особняк), отношение к действительности (Какой красивый особняк!), магическая функция (Да будет свет!), поэтическая, металингвистическая (суждения о самом языке: Так не говорят; Здесь нужно иное слово) и фактическая, или контакто-устанавливающая. Если при выполнении пяти первых названных здесь функций этический аспект проявляет себя, скажем, обычно, то при выполнении контактоустанавливающей функции он проявляется особым образом. Контактоустанавливающая функция — это сам факт общения, тема при этом не имеет большого значения; не имеет значения и то, хорошо или плохо раскрывается эта тема. Этический аспект общения выступает на первый план. Вам, например, неудобно идти молча со своим знакомым, с которым вас, однако, связывает не слишком многое, и вы начинаете разговор о погоде, хотя вам и вашему собеседнику она в этот момент безразлична. Цель такого разговора одна — установление контакта.
Роль этических норм в общении можно прояснить и на другом ярком примере. Сквернословие — это тоже "общение", в котором, однако, грубейшим образом нарушены именно этические нормы.
Итак, культура речи представляет собой такой выбор и такую организацию языковых средств, которые в определенной ситуации общения при соблюдении современных языковых норм и этики общения позволяют обеспечить наибольший эффект в достижении поставленных коммуникативных задач.
Коммуникативный аспект культуры речи. На протяжении всей истории развития учения о культуре речи гораздо больше внимания, особенно в советское время, уделялось нормативному аспекту культуры владения языком. Это во многом объясняется той социальной ситуацией, которая сложилась в стране после 1917 г. Как уже говорилось выше, к общественной деятельности были привлечены огромные массы людей. Ясно, что эта общественная жизнь требовала и активной речевой деятельности с использованием литературного языка, нормами которого владели далеко не все. Именно поэтому нормативный аспект культуры речи был главной заботой лингвистов и всего общества. Дальнейшая история страны — эпоха сталинизма — также не способствовала развитию культуры речи в коммуникативном аспекте. Основа основ коммуникативного аспекта культуры речи — выбор нужных для данной цели общения языковых средств — процесс творческий. Между тем творчество и диктатура "сильной личности" — вещи несовместимые. Во всем, в том числе и в речевой деятельности, предписывалось следовать готовым рецептам. Даже в прославлении любимого вождя нельзя было "выйти за рамки": отец народов, корифей науки.
Лингвисты всегда хорошо понимали важность для культуры речи того, что здесь названо коммуникативным аспектом. Еще в 20-е гг. известный советский филолог Г. О. Винокур, автор многочисленных, в том числе и популярных, работ по культуре речи, подчеркивал: "Для каждой цели свои средства, таков должен быть лозунг лингвистически культурного общества" . Об этом же много позднее писал и С. И. Ожегов: "Высокая культура речи — это умение правильно, точно и выразительно передать свои мысли средствами языка. Правильной речью называется та, в которой соблюдаются нормы современного литературного языка... Но культура речи заключается не только в следовании нормам языка. Она заключается еще и в умении найти не только точное средство для выражения своей мысли, но и наиболее доходчивое (т. е. наиболее выразительное) и наиболее уместное (т. е. самое подходящее для данного случая) и, следовательно, стилистически оправданное".
Нельзя сказать, что дальше этих общих заявлений дело в исследовании коммуникативного аспекта не пошло. Достаточно широко в современной русистике ведутся исследования по стилистике, особенно по лексической стилистике, что находит прямое отражение в словарях в виде стилистических помет, таких, как книжн. и др. Эти пометы ясно указывают, в каких текстах уместны данные слова. Есть и прямые попытки построить теорию культуры речи, включив в нее коммуникативный аспект. В работах Б. Н. Головина, в том числе и в его учебном пособии для вузов "Основы культуры речи", утверждается, что для культуры речи вообще значим только один — коммуникативный — аспект, в плане которого следует рассматривать и нормативность. Культура речи определяется как набор коммуникативных качеств хорошей речи. Этикачества выявляются на основе соотношения речи с отдельными, как выражается Б.Н. Головин, неречевыми структурами. К неречевым структурам отнесены: язык как некоторая основа, производящая речь; мышление, сознание; действительность; человек — адресат речи; условия общения. Данный комплекс неречевых структур требует от речи следующих хороших, то есть соответствующих этим структурам, качеств: правильность речи (иначе говоря, нормативность), ее чистота (отсутствие диалектизмов, жаргонизмов и т п., что также относится к введению нормативного аспекта), точность, логичность, выразительность, образность, доступность, действенность и уместность. Нет сомнения в том, что все эти качества действительно важны для оценки многих конкретных текстов в коммуникативном аспекте. И задачу определения текста по шкале "плохой — хороший" в коммуникативном аспекте можно было бы считать решенной, если для этого было бы достаточно приложить к любому тексту названные девять признаков.
Язык выполняет разные коммуникативные задачи, обслуживает разные сферы общения: одно дело — язык науки и совсем другое — обыденная разговорная речь. Каждая сфера общения в соответствии с теми коммуникативными задачами, которые ставятся в ней, предъявляет к языку свои требования. Поэтому невозможно говорить в коммуникативном плане о культуре владения языком вообще. Речь должна идти о культуре владения разными функциональными разновидностями языка. То, что хорошо в одной функциональной разновидности языка, оказывается совершенно неприемлемо в другой. М. В. Панов пишет: "Не раз в печати появлялись жалобы, что лексикографы обижают слова: ставят около них пометы "разговорное", "просторечное" и т. д. Несправедливы эти жалобы. Такие пометы не дискриминируют слова. Посмотрим в словаре, у каких слов стоит помета "разговорное": ворочать (делами), ворчун, восвояси, вперебой, впихнуть, впросонках, впрямь, впустую, временами (иногда), всласть, всплакнуть, вспомянуть, встряска, всухомятку, выволочка, газировка, гибель (много), глазастый, глядь, гм, гнильца, говорун, голубчик, гора (много), грохнуться, грошовый, грузнеть, ни гу-гу, гуртом, давай (он давай кричать), давненько Прекрасные слова. Помета разг. их не порочит. Помета предупреждает лицо, с которым вы в строго официальных отношениях, не называйте голубчиком, не предлагайте ему куда-нибудь его впихнуть, не сообщайте ему, что он долговязый и временами ворчун... В официальных бумагах не употребляйте слова глядь, всласть, восвояси, грошовый... Ведь разумные советы?".
Если с этих позиций подойти к некоторым из перечисленных качеств хорошей речи, то оказывается, как это ни странно на первый взгляд, что в отдельных ее разновидностях хорошими или как минимум неплохими следует признать качества, противоположные тем, которые названы в списке. Так, если для научной речи действительно необходима точность, в том числе и точность в обозначении конкретных реалий, то в разговорной речи вполне нормативнытакие, например, неточные обозначения, как "чем писать" (карандаш, ручка). Б. Н. Ельцин в книге "Исповедь на заданную тему" приводит такую полученную им записку: "Скажите, наши партийные руководители знают, что в стране нет элементарного: что поесть, во что одеться, чем умыться? Они что, живут по другим законам?"
Какие же существуют функциональные разновидности языка и какие требования с точки зрения культуры речи к ним следует предъявлять? Учение о функциональных разновидностях языка имеет свою историю. Долгое время разные сферы общения понимались как стили языка и стили речи. Стилями языка считались, например, язык науки, язык художественной литературы, разговорная речь. Стилями речи признавались частные реализации стилей, такие, как учебная лекция и научный доклад, в основе которых лежит научный стиль. В последнее время лингвисты пришли к выводу, что языковые различия между некоторыми сферами общения столь значительны, что использовать по отношению к ним одно общее понятие "стиль" едва ли целесообразно. Поэтому вводится понятие "функциональная разновидность языка". Широкое признание получила типология функциональных разновидностей языка, сравнительно недавно предложенная академиком Д.Н. Шмелевым . Эта типология такова:
Стилями Д.Н. Шмелев называет только функциональные стили, которые (все вместе) по своей языковой организации имеют существеннейшие отличия как от языка художественной литературы, так и от разговорной речи.
Как уже говорилось, главной отличительной особенностью языка художественной литературы является его особая по сравнению со всеми другими разновидностями предназначенность. Вся организация языковых средств в художественной литературе подчинена не просто передаче содержания, а передаче художественными средствами. Главная функция языка художественной литературы — эстетическая (или поэтическая). С этой целью в языке художественной литературы могут использоваться не только функциональные разновидности литературного языка, но и нелитературные формы национального языка, диалекты, просторечие, жаргонизмы и др. Интересный пример обыгрывания элементов официально-делового стиля в художественных целях В. Шукшиным в рассказе "Чудик" приводит в одной из своих работ Д.Н.Шмелев:"В аэропорту Чудик написал телеграмму жене:
"Приземлился. Ветка сирени упала на грудь, милая Груша, меня не забудь. Васятка".
Телеграфистка, строгая сухая женщина, прочитав телеграмму, предложила:
— Составьте иначе. Вы — взрослый человек, не в детсаде.
— Почему? — спросил Чудик. — Я ей всегда так пишу в письмах. Это же моя жена!. Вы, наверное, подумали...
— В письмах можете писать что угодно, а телеграмма — это вид связи. Это открытый текст.
Чудик переписал:
"Приземлились. Все в порядке. Васятка".
Телеграфистка сама исправила два слова: "Приземлились" и "Васятка". Стало: "Долетели. Василий".
Можно привести еще ряд примеров такого рода: хорошо известно умелое обыгрывание просторечия в рассказах М. Зощенко; охотно использует диалектные слова В. Астафьев; немало слов лагерного жаргона в произведениях на соответствующую тему у А. Солженицына и т. п.
Особое положение языка художественной литературы в системе функциональных разновидностей языка состоит еще и в том, что он оказывает огромное влияние на литературный язык в целом. Не случайно в название нормированного национального языка включено определение "литературный". Именно писатели формируют в своих произведениях нормы литературного языка. А. Солженицын предложил "Русский словарь языкового расширения". "Лучший способ обогащения языка, — пишет автор в предисловии к этому словарю, — это восстановление прежде накопленных, а потом утерянных богатств". В словаре приводятся такие, например, слова: авосничатъ — пускаться на авось, беззаботно; бадъистое ведро — просторное, большое; бадяжничатъ — шутить, дурачиться; убарахтался — умаялся; бедитъ — причинять беду; безвидный — неказистый, невзрачный; беспоръе — безвременье, худая пора и т. п. Трудно сейчас сказать, какова будет судьба этих и других слов в литературном языке, но сам факт создания такого словаря заслуживает внимания. Когда размышляешь о языке художественной литературы, то, по-видимому, уместнее говорить не о культуре речи, а о таланте, мастерстве писателя в использовании всех богатств и возможностей национального языка. Дальнейшее развитие темы о языке художественной литературы увело бы нас далеко в сторону от проблематики культуры речи, поэтому обратимся к другим функциональным разновидностям языка.
Но прежде чем говорить конкретно о каждой из них, необходимо подчеркнуть одно существенное обстоятельство. Важным требованием культуры владения языком является требование различать его функциональные разновидности, свободно пользоваться любой из них, четко представляя, какая из разновидностей языка должна выбираться в соответствии с задачами общения. Одно из основополагающих отличий такой нелитературной формы языка, как просторечие, от литературного языка состоит в том, что носители первого из них не различают или плохо различают разновидности языка. Попадая, например, в официально-деловую обстановку, носитель просторечия будет стремиться говорить не так, как он привык говорить дома, но как именно говорить в данной ситуации, он точно не знает.
Культура владения разными функциональными разновидностями языка — это, прежде всего такой выбор и такая организация языковых средств, которые отличают данную разновидность от других, определяют ее лицо.
Среди функциональных разновидностей особое место, как следует из приведенной на с. 19 схемы, занимает разговорная речь (далее — РР). Еще не так давно РР рассматривалась в ряду функциональных стилей.
Дело в том, что разговорная речь по сравнению с другими функциональными разновидностями имеет весьма существенные особенности. Если язык художественной литературы и функциональные стили языка строятся на основе зафиксированных в словарях и грамматиках правил языка, то особенности разговорной речи нигде не фиксируются. Нигде не говорится, например, что в определенных условиях общения можно встретиться с употреблением именительного падежа существительного в высказываниях типа: Не скажете Третьяковка как пройти? Поэтому разговорная речь противопоставляется как некодифицированная всем другим кодифицированным функциональным разновидностям языка и будет рассмотрена в специальной главе.
Для официально-делового стиля характерной чертой является штамп. Невозможно представить себе вольную форму в заявлении о командировке или об отпуске, существуют установленные образцы дипломов, паспорта и т. п. Но, конечно, культура владения официально-деловым стилем не ограничивается только знанием штампов. Разные его жанры требуют разных речевых навыков. Исследователь этого стиля П. В. Веселов рассматривает, например, культуру ведения деловой беседы по телефону. Отмечается, в частности, что для эффективности беседы необходимо сразу же отрекомендоваться (следует говорить: "Иванов у телефона", "Петров слушает", а не "Я у телефона", "Слушаю"), при ведении разговора не должно быть никаких стилевых излишеств. "Служебный диалог по телефону, — пишет П. В. Веселов, — не подробный обмен мнениями, а обмен информацией оперативного значения с целью достижения определенных действий". И продолжает: "Подобно тому, как унифицирована письменная деловая речь, можно унифицировать и устную. Зачем? — Чтобы меньше говорить и больше делать".
Особый жанр официально-делового стиля — это юридические документы: конституция, своды законов и др. Главное для этих Документов — четкие, полные, не оставляющие места для двусмысленности формулировки, ничто не должно оставаться в подтексте; неявно выраженный смысл для официально-делового стиля не характерен. Некоторая тяжеловесность многих юридических текстов неизбежна. При их написании действует своего рода принцип: хорошо бы сказать проще, но проще не скажешь, например: "Защитагражданских прав осуществляется в установленном порядке судом, арбитражем или третейским судом путем: признания этих прав; восстановления положения, существовавшего до нарушения права, и пресечения действий, нарушающих право; присуждения к исполнению обязанности в натуре; прекращения или изменения правоотношения; взыскания с лица, нарушившего право, причиненных убытков, а в случаях, предусмотренных законом или договором, — неустойки (штрафа, пени), а также иными способами, предусмотренными законом".
Такие юридические тексты не предназначены для быстрого усвоения неспециалистами: они требуют неоднократного прочтения.
Эффективный набор языковых средств для построения добротных в плане культуры речи научных текстов подчиняется таким требованиям, как логичность изложения, точное обозначение понятий и реалий. Научный текст немыслим без терминологии, поскольку именно она обеспечивает точность обозначения. Последовательное развитие научной мысли (логика мысли) не позволяет, с одной стороны, использовать, как и в официально-деловом стиле, неявно выраженный смысл, а с другой — требует того, чтобы новое предложение постоянно вбирало в себя смысл предшествующих. Это можно осуществить, просто повторив предшествующее предложение в форме придаточного, ср.: В предложении слова объединяются в словосочетание. То, что в предложении слова объединяются в словосочетание, определяет особые синтаксические свойства слов. Такой способ крайне неэкономен. Поэтому чаще используются другие способы: свертывание предшествующего предложения в отглагольное существительное, замена его местоимением и т. п., ср.: Такое объединение определяет особые синтаксические свойства слова. Подобные способы не чужды и другим функциональным разновидностям языка, в языке научных текстов они особенно активны, например: "В этой главе теория обобщенных функций применяется к построению фундаментальных решений и к решению задачи Коши для волнового уравнения и для уравнения теплопроводности. При этом задача Коши рассматривается в обобщенной постановке, что позволяет включить начальные условия в мгновенно действующие источники (типа простого и двойного слоя на поверхности t = 0). Таким путем задача Коши сводится к задаче о нахождении такого (обобщенного) решения данного уравнения (с неизменной правой частью), которое обращается в нуль при t < 0. Последняя задача решается стандартным методом — методом суммирования возмущений, порождаемых каждой точкой источника, так что решение ее представляется в виде свертки фундаментального решения с правой частью". В результате этого научные тексты оказываются информативно насыщенными в гораздо большей степени, чем, например, разговорные или публицистические. В тексты многих научных специальностей (математика, физика, химия, логика и др.) органически входят формулы. Поэтому научные тексты объективно трудны для восприятия. К ним нельзя предъявлять требование все доступности. Следует, однако, заметить, что объективные трудности восприятия научных текстов не имеют ничего общего с суб
Следует отметить еще одно немаловажное обстоятельство. Есть существенные различия между письменной и устной формами научного стиля. Например, вполне оправданна глубокая информационная насыщенность письменных научных текстов, поскольку письменный текст, если он не сразу понят, может быть вновь прочитан. Устный научный текст, например лекция, такого повторного восприятия, естественно, не допускает. Поэтому опытный лектор подает информацию как бы порциями, часто возвращаясь к уже сказанному, вновь активизируя его в сознании слушающих. В результате семантико синтаксическая структура устного научного текста оказывается весьма своеобразной. Специально исследовавшая устные научные тексты О.А. Лаптева главной чертой их считает дискретность (прерывистость) . Вот небольшой приводимый ею пример (в несколько упрощенной передаче): "Нужно формулировать наши теоретические выводы таким образом. Чтобы они были четко, так сказать, уже с самого начала, при формулировке, они включали в себя возможность их проверки фактами. Причем не только данным ученым, но специалистами в области эмпирии. То есть можно. Организовать, так сказать, разделение труда между теоретиками и людьми, работающими в области эмпирии, в области статистики, которые, опираясь на правильно сформулированные теоретические положения, когда правильно сформулированные теоретические положения, когда правильно сформулированные требования проверки того или иного теоретического положения, могли сказать: "Да, вот это положение подтверждается фактами. Вот это положение не подтверждается фактами". Ясно, что писать так нельзя, но говорить вполне можно, текст отвечает требованиям к культуре владения устным научным стилем. Нетрудно видеть, что официально-деловой и научный стили имеют немало общего. Это прежде всего точность обозначений (термины), отказ от смысла в неявном выражении. Эти стили относятся к разряду строгих. Они заметно отличаются от нестрогой разговорной речи. Особое промежуточное положение между строгими и не строгими функциональными разновидностями языка занимает публицистический стиль. Известный языковед В. Г. Костомаров, анализируя один из основных жанров публицистики, язык газет, показал, что в нем соединяются две противонаправленные тенденции: тенденция к стандартизации, свойственная строгим стилям, и тенденция к экспрессивности, характерная для разговорной речи и для языка художественной литературы. В. Г. Костомаров пишет: "К максимуму информативности стремятся научный и деловой стили... К максимуму эмоциональности приближаются некоторые бытовые и поэтические тексты... Газетное изложение не терпит ни той, ни другой крайности: в первом случае не было бы эмоционально воздействующего эффекта (скучно, неинтересно), во втором — необходимой фактографичности (на одних чувствах)" . Вот пример соединения этих тенденций: статьям на серьезнейшие темы может предшествовать экспрессивный "легкомысленный" заголовок. Вообще современная пресса — это своеобразное соревнование заголовков (кто ярче и необычнее назовет): "О чем промолчит глас народа"; "В экологическом концлагере"; "Второй эшелон номенклатуры"; "Бермудский треугольник в Лаврушинском переулке"; "Вопросы истории" под вопросом"; "Лес рубят — машины стоят"; и даже элементарный прогноз погоды озаглавлен в одной из газет так: "У природы нет плохой погоды". Итак, была сделана попытка в общих чертах определить основные языковые особенности функциональных разновидностей языка и дать рекомендации по культуре владения ими. Следует подчеркнуть, что в данном случае речь может идти именно о рекомендациях, а не о тех достаточно жестких требованиях, которые предъявляет нормативный аспект культуры речи. Создание текста определенной функциональной направленности — это творческий процесс, исключение составляют только некоторые канонические жанры официально-делового стиля. Творчество же предполагает проявление языковой индивидуальности. Каждая функциональная разновидность языка располагает таким богатым арсеналом языковых средств и способов их организации, что всегда есть возможность строить соответствующие тексты разнообразно, но во всех случаях эффективно. Чем выше культура владения функциональными разновидностями языка, тем в большей степени проявляется языковая индивидуальность. Едва ли в пособиях по культуре речи можно научить языковой индивидуальности — это, как говорят, от Бога, но вот научить не создавать неэффективных в коммуникативном плане текстов, вероятно, можно.
3. Основные признаки культуры речи как языковедческой дисциплины
В спонтанной речи мы пользуемся языком, как писал Г. О. Винокур, "импульсивно, следуя заданной, внушенной социальной норме". Однако даже в том случае, если говорящий образован и хорошо знает своей литературный язык — его лексику, грамматику, правописание и произношение, со временем его речь "по инерции" (при условии работы над языком) становится более осознанной, продуманной, целесообразной с точки зрения условий, ситуации и, конечно, избранного стиля общения. Никто не будет спорить с высказыванием о том, что речь культурного человека должна быть выше простого умения объясняться в быту. Коммуникативные аспекты речи в процессе овладения литературным языком являются едва ли не решающими. Однако, если думать о том, что именно составляет специфику культуры речи как особой языковедческой Дисциплины, то нельзя не заметить, что для нее особенно важными являются: 1) проблема литературной нормы, ее теоретическая и культурологическая интерпретация; 2) регулятивный аспект, предусматривающий поддержку, защиту и охрану русского языка от неблагоприятных и разрушительных влияний.
25 октября 1991 г. был принят закон о языках народов РСФСР, в котором русский язык объявлен государственным. В настоящее время разработана Федеральная программа поддержки русского языка. При создании сетки Федеральной программы язык рассматривался в трех главных аспектах: русский язык как государственный, как национальный и как мировой. В последнем случае предусматривалась функция русского языка как международного. Специально оговаривалась выработка государственной политики по отношению к русскому языку, что относится, бесспорно, и к культуре его использования. В докладе "Основные направления деятельности Совета по русскому языку при Президенте Российской Федерации" академик Е. П. Челышев сказал: "Русский язык является основой духовной культуры русского народа. Он формирует и объединяет нацию, связывает поколения, обеспечивает преемственность и постоянное обновление национальной культуры. Престиж русской нации, восприятие русского народа в других культурах во многом зависит от состояния русского языка. Опираясь на народную языковую традицию, многие замечательные русские писатели, ученые, общественные деятели внесли значительный вклад в становление русского национального языка, в совершенствование его литературной формы. Русский язык ... занимает достаточное место в ряду мировых языков, отличаясь развитой лексикой, богатством фразеологии, гибкостью и способностью выражать новые явления культуры, науки и общественной жизни".
С государственной политикой связано общее направление деятельности государства в области языка. В компетенцию государства входит прежде всего защита широкой сферы функционирования языка. Можно привести один исторический пример. На протяжении всей первой половины XVIII в. и ранее в России преподавание в Академии велось не на русском, а на греческом и латинском языках. Лишь в 1747 г., то есть в середине XVIII в., по распоряжению, подписанному императрицей Елизаветой, в утвержденном регламенте Академии наук официальными языками для Академии были установлены два — латинский и русский. На полях устава рукой Ломоносова было приписано: "Ораторские речи должны быть все российские". По существу, только в. последней трети XVIII в. — с 1767 г. (подумайте, как поздно!) — началось регулярное чтение лекций на русском языке, хотя часть лекций все же читалась на латыни. Только покровительство власти помогло русским ученым в конце XVIII в. утвердить родной язык и в сфере науки, и в сфере преподавания.
Велика роль государства в деле развития русистики, филологического образования и преподавания русского языка, учреждения гуманитарных учреждений, их устройства и финансирования, что также составляет важнейшую часть поддержки русской культуры, науки и языка.
Имеются и негативные стороны попыток воздействия власти на язык. И тут важно помнить: следует изучать современный язык, но и его история нас многому учит. Если у реки можно изменить направление, забрать ее в коллекторы, то язык, который часто сравнивают с водной стихией, в коллекторные трубы не заберешь. Регулирование, связанное с языком, должно предполагать и долю свободы, возможность стилистического выбора. Мы обязаны учитывать, что иногда употребление слов носит стихийный характер. В этом отношении поучительны примеры прямого вмешательства власти и попытки ее воздействия на язык.
Так, Павел I запретил употребление слов общество, отечество, стража, граждане. Следовало говорить не граждане, а жители,не отечество, а государство, не стража, а караул, не клуб, а собрание. Наказание за нарушение предписаний было строгим. Известен факт, что за выражение "представители лесов" при виде некоторых деревьев сопровождавший Павла I дворянин был изгнан из экипажа государя. За неосторожные речи о персоне государя жестоко пытали.
В XX веке иллюстрации еще более разительны. Нельзя было говорить и думать, а тем более писать обо всем том, что не устраивало правящий режим. В советский период государством был создан специфический словарь идеологом и разработаны семантические сферы новой русской идеологии. В проспекте энциклопедического словаря-справочника "Культура русской речи" подчеркивается значение сознательного воздействия государственной власти на язык: "Формирование и поддержание особого идеологизированного языка является эффективным средством пропаганды, позволяющим создать определенную картину социальной действительности. Наличие или отсутствие термина как бы подтверждает наличие и отсутствие обозначаемого им явления (например, развитой социализм, новый класс)".
В соответствии с государственными идеологическими установлениями, которые в той или иной мере приходилось отражать в толковых словарях советской эпохи, были расставлены знаки оценки слов, относящихся к семантическому полю идеолотем. Так, еще совсем недавно (до 90-х гг.) только с отрицательной коннотацией использовались все термины и номинации, относящиеся к правящим классам в XIX в.: аристократ, дворянин, буржуа, предприниматель, помещик, барин, крепостник, господин, вельможа и т. п. В наши дни активно развивается процесс энантиосемии и знаки оценок у многих из этих слов меняются на противоположные — из отрицательных на положительные, и наоборот.
Второй пример Значительные полномочия были даны государственной цензуре и лицам, осуществляющим надзор за печатью. Так, министр иностранных дел А. Козырев вспоминал, что старый МИД (работавший при А. Громыко) старательно вычеркивал из всех мидовских документов словосочетание мировое сообщество: "Что это такое? С кем общаться? С капиталистическими странами? Увольте" (из телепрограммы НТВ "Герой дня" от 26 января 1996 г.).
Деятельность цензуры особенно памятна словарникам и лексикографам. Сохранились ставшие теперь историческими устные воспоминания. Членам редколлегии "Толкового словаря" под ред. Д Н. Ушакова запомнилась, например, работа над буквой "Л". В одном из первых списков словника после слова ленинец шло слово лентяй. Редактор в издательстве спрашивал: "Чего вы хотите, чего Добиваетесь?". Между этими словами тогда пришлось вставить слово ленинградец, хотя патронимическая лексика (типа москвич, архангелогородец и др.) в толковые словари не вводилась. В окончательном тексте словаря этой неловкости удалось избежать.С. И. Ожегов рассказывал что во время дружбы с Германией в его "Словарь русского языка" было включено слово фюрер, а после разрыва с Германией оно было заменено междометием фъютъ. Однако политики приходят и уходят, а словари остаются. Если в первых изданиях словаря 40—50-х гг. слова фюрер нет, то в "Толковом словаре русского языка" С. И. Ожегова и Н. Ю. Шведовой 1992 г. слово фюрер и междометие фъютъ расположены неподалеку друг от друга. Ясно, что подобное вмешательство власти в конце концов кончается ничем. Еще об одном эпизоде словарной работы рассказывал С. И. Ожегов. В первых изданиях его словаря было помещено слово хрущ с таким толкованием: "Название некоторых жуков, напр., майского" С иллюстрацией, "хрущ — вредитель сельского хозяйства". С 1958 по 1964 г., когда генсеком был Н. С. Хрущев, предпринявший ряд неудачных и просто даже разрушительных реформ в сельском хозяйстве, издательская цензура усмотрела ядовитый намек в иллюстрации к слову хрущ. Пример пришлось снять. В "Толковом словаре русского языка" С. И. Ожегова и Н. Ю. Шведовой 1992 г. слов хрущ определяется так. "Жук с пластинчатыми усиками (часто вредитель растений)". Вслед за этим словом все же помещены лексические памятники деятельности Н. С. Хрущева: хрущевка (разг.) и хрущобы (прост, шутл.). Последнее воспринимается не столько как шутливая, сколько как ироническая номинация, по аналогии со словом трущобы.
После того как была провозглашена политика гласности (с 1985 г.) и официально отменена цензура, в обществе воцарилась свобода слова: пиши, как думаешь, говори, что хочешь. Ни запрета, ни контроля. Но, что очень плохо, нередко нет и необходимого самоконтроля, и тем более — даже попыток самоограничения. В этих условиях, конечно же, лица, облеченные государственной властью, не могут оставаться равнодушными к фактам откровенного бескультурья. Так, в одной из радиопередач 1996 г., которая называлась "Гражданин — общество — закон", состоялся диалог радиокомментатора и юриста.
Радиокомментатор. — Мой сосед в гараже ремонтировал машину вместе с пятнадцатилетним сыном, и его разговор был пересыпан нецензурными выражениями. Прямо сказать, из гаража раздавался мат перемат.
Юрист: — Это мелкое хулиганство, и за это положен даже штраф.
Радиокомментатор. — Да, надо повышать культуру общения, должна утверждаться нетерпимость по отношению к этим явлениям.
Юрист: — Нецензурная брань в общественном месте недопустима.
По этому же поводу весьма характерно высказывание бывшего председателя российской телерадиокомпании О. Попцова в программе "Вести" 15 ноября 1995 г., когда проходила предвыборная кампания, связанная с избранием депутатов в шестую Государственную Думу. С экрана телевизора звучала ненормативная лексика, которую депутаты использовали в борьбе с конкурентами. О. Попцов, запретивший появление на экране некоторых фрагментов из теледебатов, прокомментировал свои запреты следующим образом: "Мат — это, безусловно, элементы лексики, но не элементы предвыборной агитации. У нас отменена политическая цензура, но цензура нравственная все же, бесспорно, будет. Цензура будет касаться элементов насилия, хамства, хулиганства и откровенной глупости". В связи с этим необходимо упомянуть и о действующем Уголовном кодексе Российской Федерации, в котором есть специальные статьи, предусматривающие наказание за оскорбления, то есть унижение чести и достоинства другого лица, выраженное в неприличной форме, так же как и за клевету, подрывающую репутацию человека (ст. 129 и 130).
В отличие от государственной политики (по отношению к языку) вектор лингвистической политики обращен в другую сторону, хотя вопросы защиты, охраны и поддержки литературного языка — общие для всех сфер. Перед лингвистами, филологами, преподавателями русского языка стоит задача воспитания и обогащения индивидуального культурного языкового опыта каждого человека. "Чем меньше культурный опыт человека, — замечал академик Д. С. Лихачев, — тем беднее не только его язык, но и "концептосфера" его словарного запаса, как активного, так и пассивного".
Наиболее точно значение и роль языковой политики определил проф. Г. О. Винокур в книге "Культура языка": "Целью языковой политики может быть только сам язык. В противном случае язык превращается лишь в средство, объект достижения целей собственно политических, а не культурнолингвистических. Языковая политика есть не что иное, как основанное на точном, научном понимании дела руководство социальными лингвистическими нуждами".
Роль лингвистов в языковом строительстве чрезвычайно велика. С одной стороны, они создают учебники по русскому языку, грамматики, стилистики, риторики и словари разного типа, которые аккумулируют сложившиеся к нашему времени культурные, преподавательские и научные знания. С другой стороны, не менее важна деятельность лингвистов в области защиты, поддержки и развития литературного языка как высшей формы существования языка в его обработанной полифункциональной стилистически дифференцированной системе. Являясь общенародным средством коммуникации, литературный язык вступает во взаимодействие с различными стратами национального языка — с региональными (в Двуязычной или многоязычной среде), с диалектами (в деревнях Разных областей страны), с городским просторечием, с жаргонами и
профессиональными языковыми реализациями. Для литературного языка имеют значение не только отмеченные связи и взаимодействия по горизонтали, но и виртуальные (возможные при определенных условиях) характеристики по вертикали. Русский литературный язык при всей своей гибкости и разносторонней развитости на протяжении истории, в том числе и новейшей, никогда не оставался неизменным. В этих условиях неизбежно со всей остротой вставали и встают вопросы нормализации литературного языка, выработки единых кодификационных норм. Языковые нормы, как лексические, так и грамматические, регистрируются словарями, грамматиками, стилистиками, риториками. Такую регистрацию, фиксацию языковой нормы теперь принято называть ее кодификацией (термин, предложенный чешским лингвистом профессором Б. Гавранком ). В случаях достаточно частотных и регулярных кодификация не представляет трудностей и адекватна объективно существующей норме. Сложнее обстоит дело тогда, когда в речи встречаются варианты, потому что именно в этой ситуации возникает проблема выбора и проблема сопоставления, оценки вариантов с точки зрения их "литературности", соответствия нормам современного языка. Ведь наряду с очевидными случаями большего или меньшего "равенства" вариантов и такими же очевидными случаями явной неприемлемости одного из вариантов для литературного употребления располагается широкая зона сомнительных явлений, допустимых, по мнению одних, и недопустимых, с точки зрения других (ср. отношение пуристов всех времен к новообразованиям). Встречаясь с подобными явлениями, давая им оценку, лингвист уже не просто регистрирует общепризнанное, единое, не вызывающее возражений употребление — он активно вмешивается в литературный язык, предписывая говорящим и пишущим, какую форму они должны употреблять, то есть занимается нормализацией языка. Термином нормализация, таким образом, обозначается сложный комплекс видов деятельности лингвистов, предполагающий:
1) изучение проблемы определения и установления нормы литературного языка;
2) исследование в нормативных целях языковой практики в ее отношении к теории;
3) приведение в систему, дальнейшее совершенствование и упорядочение правил употребления в случаях расхождения теории и практики, когда появляется необходимость укрепления норм литературного языка.
Идея нормативности, активного упорядочения словоупотребления, произношения, грамматических норм должна быть противопоставлена пассивной позиции объективистов, ставящих задачи констатации и добросовестного описания всех фактов языка и не берущих на себя смелость выносить решения и рекомендации. Поза стороннего наблюдателя была в особенности не по душе лингвистам-русистам в 20—30-е гг. XX в., когда царила языковая смута и многие вопросы языкового строительства требовали незамедлительного практического разрешения. Вот одно из высказываний тех лет: "Некоторые думают, что нужно предоставить дело своей судьбе: перемелется — мука будет; незачем вмешиваться в естественный процесс развития языка; все образуется со временем само собой. Это — противники языковой политики".
Не следует забывать, что языковая политика всегда считалась не только общим филологическим делом, она являлась и являетсясредоточием многих интересов, а главное, всегда была проникнута оценочными суждениями. Проблема истинности таких суждений постоянно занимала С.И. Ожегова, основателя сектора культуры русской речи, и в теоретическом, и в практическом плане. В связи с этим важно обратиться к историческим основам нормализации русского литературного языка. В эпоху формирования русского национального языка вопросы его нормализации занимали значительное место в работе ученых. С.И. Ожегов подчеркивал, что именно тогда наметились два взаимно связанных критерия нормализации.
Глава первой русской филологической школы М.В. Ломоносов выдвинул критерий исторической целесообразности в упорядочении норм литературного языка. М.В. Ломоносов разграничил стили литературного языка в зависимости от стилистической характеристики языковых единиц, тем самым впервые определив нормы стилей. Позиция осознанной, активной нормализации была самой характерной чертой взглядов ученого: "Ежели в народе слово испорчено, то старайся оное исправить", — писал он в своей Риторике. Этот принцип развивался в трудах его последователей вплоть до 30-х гг. XIX в. Второй критерий — социально-эстетическая оценка — преобладал в трудах В.К. Тредиаковского, а затем и в работах филологов карамзинской школы, определявших новое развитие принципов нормализации литературной, и прежде всего художественной, речи. Во второй половине XIX в. вопросы научной нормализации языка получили дальнейшее развитие в работах Я.К. Грота (1812—1893). Он впервые систематизировал и теоретически осмыслил свод орфографических законов литературного языка [9]. Нормативное направление исследований Я.К. Грота выразилось и в том, что он разрабатывал принципы составления областных, толковых и переводных словарей. Для нормативного "Словаря русского языка", издаваемого под руководством Я.К. Грота с 1891 г. (буквы А—Д) была разработана система грамматических и стилистических помет.
После смерти Я.К. Грота в Академии царила отвлеченная мысль, опиравшаяся на авторитеты и не вступавшая в заметное противоречие с главенствующей концепцией языка, в основе которой лежали исследования описательно-систематизаторского характера. Так, по мнению академика А.А. Шахматова, вопросы нормализации литературной речи стоят за пределами научного языкознания. Лишь начиная с 30-х гг. XX в. основные усилия молодых ученых нового направления — к их числу относились В.В. Виноградов, Г.О. Винокур, С.И. Ожегов, Л.В. Щерба и др. — были направлены на разработку идей активной нормализации литературного языка нового времени.
Основу нормализации языка составляет анализ современного состояния языка и его литературной нормы в свете закономерностей исторического развития. Языковая норма, хотя бы и неосознанная, свойственна разным формам существования языка — диалектомязыку народностей, общенародному языку. Но о языковой норме в полном смысле этого слова, то есть как о категории осознанной и фиксированной в общеобязательных правилах, можно говорить только применительно к эпохе формирования языка с сопутствующим этому процессу преобразованием его литературно-письменной формы.
Понятие нормы в разных областях деятельности оказывается существенным, но строится на основе различных конструктивных признаков. Средняя норма выпадения осадков (среднее количество осадков в то или иное время года) и норма права (свод общеобязательных правил поведения), норма прибавочной стоимости (отношение массы прибавочной стоимости к переменному капиталу, выраженное в процентах) и норма медицинских показателей здоровья (совокупность мер этих показателей в некоторых допустимых пределах) и т. Д. К конструктивным признакам языковой нормы относятся план кодификации и план функционирования речевой деятельности, в процессе которой происходит реализация кодифицированных норм. В работах исследователей Пражского лингвистического кружка Б. Гавранка, М. Докулила, А. Едлички подчеркивалась необходимость различать действительность нормы, ее реальную материализацию в нормативной литературе — в грамматиках, справочниках, стилистиках, риториках и словарях. Кодификация как осознанная норма, закрепленная в сводах правил, предназначенных для всех обучающихся языку, свойственна лишь литературному языку. Кодификация как свод языковых правил может существовать отдельно от говорящих. Тогда как функционирующие нормы, то есть нормы в действии, не могут существовать вне коллектива, вне личностей.
Идеал кодификации заключается в незыблемости, стабильности языковых установлений. Функциональные же и стилистические потребности языка создают условия для возможных его изменений, прежде всего в норме употребления языковых единиц. Академик И. В. Ягич отмечал. "Против... отклонений от закономерных образований теория может некоторое время обороняться, но в конце концов она обычно уступает, потому что именно употребление — последняя инстанция, которой нельзя не покоряться". Значение фактора употребления подчеркнуто и в том определении нормы, которое предложил С.И. Ожегов: "Норма — это совокупность наиболее пригодных ("правильных", "предпочитаемых") для обслуживания общества средств языка, складывающихся как результат отбора языковых элементов (лексических, произносительных, морфологических, синтаксических) из числа сосуществующих, наличествующих, образуемых вновь или извлекаемых из пассивного запаса прошлого в процессе социальной, в широком смысле, оценки этих элементов".
Дальнейшая разработка понятия нормы привела к появлению иных определений, например: "норма — реализация системы" [13] или: "Понятие нормы имплицитно предусматривает присутствиевероятностных оценок... Чтобы получить достаточно богатое описание норм речи, необходимо использовать весь интервал вероятностной меры от нуля до единицы". Но ни одно из этих определний не было столь емким и разносторонним, как определение Ожегова. В первом явно отсутствует исторический подход, не учтены и элементы социолингвистического характера. Во втором определении дается основа для объективной оценки количественной природы нормы, но нет ни системно-типологического подхода (как у Ожегова и у Косериу), ни тем более существенных компонентов исторической или социолингвистической оценки нормы. С диахронической точки зрения норму можно рассматривать как итог познания и отражения некоей стержневой, исторически отшлифованной сущности литературного языка, то конкретное прагматически рациональное начало, отталкиваясь от которого можно оценивать появляющиеся неологизмы, воспринимающиеся многими как хаотические, беспорядочные, портящие литературный язык или даже вредящие ему. Резкие и немотивированные отступления от литературной нормы — имеются в виду неправильные, неверные написания слов; погрешности в произношении; образования, противоречащие грамматическим и лексическим законам языка, — квалифицируются как ошибки. Типология ошибок, вызванных отклонениями от литературной нормы, охватывает все синтагматические и парадигматические ряды языковых единиц. Обычно ошибки изживаются в школе, на протяжении многолетнего обучения русскому языку. Тем не менее многие из них проскальзывают в повседневную речь даже образованных людей; иногда появляются в речи дикторов на радио и телевидении, в деловой речи и выступлениях депутатов и государственных деятелей. Поэтому уместно кратко напомнить об основных типах наиболее распространенных ошибок.
Ошибки квалифицируются по уровням языка. Прежде всего выделяются орфографические и пунктуационные ошибки, появляющиеся в результате нарушения правил правописания. Рекомендации правильного написания даются орфографическими словарями . В устной речи различаются орфоэпические ошибки, связанные с отступлением от нормы в произносительной системе языка. Ошибки, наблюдающиеся в произношении и ударении слов, можно выправить в соответствии с рекомендациями орфоэпического словаря . Грамматические ошибки, обусловленные нарушением грамматических законов языка, наблюдаются в образовании форм слов, в построении словосочетаний и предложений. В соответствии с тремя основными Разделами грамматики различаются ошибки в словоизменении, словообразовании и синтаксисе. Эти ошибки преодолеваются, с одной стороны, с помощью грамматики , с другой — с помощью грамматических словарей . Последний пласт ошибок (по месту в типологии, но не по значению!) — лексические и фразеологическиенеправильности или неточности в употреблении отдельных слов, появляющиеся в результате смешения паронимов, незнания точного значения слов, неуместного использования макаронизмов и т. п. Лексико-фразеологические ошибки в речи обусловлены неправильным употреблением слов в фразеологии: ср. глас вопящего в пустыне вместо глас вопиющего в пустыне; жить как Христос за пазухой вместо — жить как у Христа за пазухой; брать быков за рога вместо брать быка за рога, власть предержащие вместо власти предержащие (вариант в ед. ч. — власть предержащая] ошибочное употребление появилось под влиянием фразеологизма власть имущие).
В связи с отклонением от современной стилистической нормы на всех уровнях языка различаются и стилистические ошибки. Эти ошибки заключаются в употреблении языковых единиц (слов, словосочетаний, предложений), обладающих стилистической окраской, не соответствующей стилистической окраске всего текста. Среди них должны быть отмечены лексико-стилистические и грамматико-стилистические ошибки. Такого рода отступления от нормы фиксируются прежде всего в словарях лексических трудностей русского языка , словарях паронимов и фразеологических словарях .
В литературном языке существует пласт языковых единиц, стоящих на грани нормы и не нормы. Этими единицами отмечены, как правило, "точки роста" в языке — те участки языковой системы, которые подвержены колебаниям нормы, возникающим в результате проявления неустойчивости, нестабильности языковых единиц плана выражения.
С этой точки зрения наиболее показательны пласты существующих вариантов в языке, составляющих один из важнейших объектов внимания нормализаторов.
Вариантность обозначает она особое качество, связанное с существованием разновидности, видоизменения второстепенных элементов языковых сущностей, их частностей (вариантов) при сохранении того, что является основой (инварианта). С помощью этого термина характеризуются способы существования и функционирования дублетных элементов языковой системы на фонетическом, лексическом и грамматическом уровнях. Принципиальным представляется соображение о том, что языковые варианты, относящиеся к разным языковым уровням, существенно различаются.
I. Варианты, различающиеся произношением звуков, составом фонем, местом ударения или комбинацией этих признаков, относятся к фонетическим с уточнением характера варьирующегося признака. Так, вариации произношения составляют круг орфоэпических вариантов: т[е]рапйя — т[э]рапйя, дож[д']й — до[ж'ж']и, дое[ж'ж']ать — дое[жж]ать и т. д. Вариации слов по месту ударения относятся к акцентным вариантам: звонит —звонит, алфавит — алфавит, лемех — лемех, маркетинг — маркетинг и т. п. Варианты, различающиеся по поставу фонем, являются фонематическими: галоша — калоша, шкаф — шкап, валериана — валерьяна, ойраты — ойроты, тоннель — туннель и др.
Существование этих групп вариантов определяется состоянием звуковой системы русского языка. Поэтому различия между ними подчиняются определенным закономерностям этой системы: существуют варианты по произношению сочетаний согласных, безударных гласных, по произношению долгих согласных в заимствованных словах и т. д. "Орфоэпический словарь русского языка" (М., 1983) насчитывает 63 500 слов — величина, свидетельствующая о размахе колебаний норм на орфоэпическом уровне.
П. Грамматические варианты характеризуются прежде всего тождеством грамматической функции. Ведущим признаком грамматических вариаций оказывается критерий грамматической системности, предполагающий регулярное колебание грамматической формы. Так, строение цепи вариантов грамматической модели предполагает три необходимых элемента:
1) грамматический тип вариантов, то есть ряд варьирующихся форм-моделей. Например, словоизменительный тип инфинитива на -нуть и на -чь у ряда глаголов;
2) варианты формы-модели внутри каждого типа: все формы на -нуть (один грамматический вариант этой модели) и все формы на -чь (второй вариант модели);
3) варианты словоформ, это лексемы, которые принимают один из варьирующихся формантов. В приведенном примере могут быть следующие варианты словоформ: достигнуть — достичь, застигнуть — застичь, настигнуть — настичь, постигнуть — постичь.
Варианты словоформ выступают в качестве параллели к вариантам слов. Однако у вариантов слов грамматическое значение не реализуется в ряду вариативной грамматической модели (ср.. качественное различие между лексическими вариантами типа брег — берег и вариантами форм род п. ед.ч. у сущ. муж р. на твердый согласный типа сыра — сыру, творога — творогу, сахара — сахару и т. д.).
В соответствии со структурой грамматики различаются три состава грамматических вариантов:
1) словоизменительные, представляющие собой варианты словоизменительных форм (форм рода типа спазм — спазма, падежных форм типа длиною — длиной, верховий — верховьев; причастных форм типа промерзший — промерзнувший и т. п.);
2) словообразовательные варианты, у которых вариативны словообразовательные аффиксы (типа накатка — на-). В подзаголовке словаря имеется уточнение "Произношение, ударение, грамматические формы" Варианты грамматических форм, хотя и не в полной мере, все же представлены в словарях накат— накатывание, экранизация — экранизирование, туристский — туристический, двусторонний — двухсторонний, межсоюзнический —- междусоюзнический и т. п.);
3) синтаксические варианты, к которым относятся варианты управления, согласования и примыкания (типа большинство стремилось — большинство стремились, две основные задачи — две основных задачи, нельзя купить спичек — нельзя купить спички, просьба предоставить убежище — просьба о предоставлении убежища и т. п.).
В отличие от других типов языковых вариантов грамматические варианты отвечают четырем критериям, грамматической системности, регулярной взаимозаменяемости (эта черта присуща всем типам вариантов), функциональной эквивалентности грамматического значения в пределах взаимозаменяемых контекстов, однородности сравниваемых грамматических структур.
III. Лексические варианты, представляющие собой разновидности одного и того же слова, которые характеризуются тождественной лексико-семантической функцией и частичным различием звукового состава неформальной части слова (типа средина — середина, ветр — ветер, огнь — огонь, посеребренный — посеребренный, позлатить — позолотить и др.). Группировки лексических вариантов определяются представлениями о системности лексики и обусловливаются характером парадигматических и синтагматических отношений в ней. В отличие от грамматических ряд лексических вариантов одномерен он располагается только по горизонтали, и при этом варианты слов характеризуются тождеством не означающего, а означаемого.
Различие в качестве вариантов определяет их историю, время сосуществования, то есть характер и продолжительность фазы вариантности, что особенно важно в нормативно-историческом аспекте. Орфоэпические и акцентные варианты существуют только в устных формах речи (однако проявляются и в стихотворных произведениях). Вековая история грамматических вариантов, с одной стороны, иногда однолетнее существование фонематических вариантов, на письме закрепленных в вариантах написания (типа фломастер и фламастер, постижерский и пастижерский) — с другой, должны осмысляться как неизбежная закономерность, осуществляющаяся для контрастных явлений языка по-разному. Бернард Шоу выразил эту мысль в остроумной форме:"Есть пятьдесят способов сказать да, пятьсот способов сказать нет и только единственный способ написать эти слова".
"Живой как жизнь" (по словам Гоголя) язык постоянно развивается. Меняется и литературная норма. "Крепость" литературной нормы, стабильность ее частей неоднородна. Так, устойчив и неизменен основной словарный фонд языка и стержневой каркас его грамматической системы. На протяжении многих веков остаются неизменными прямые значения слов — существительных типа стол, стул, дом, человек, мать, отец и др., глаголов — есть, питъ, смеяться, любить, плакать и др.; прилагательных — холодный, теплый, хороший, плохой, сладкий и др.
Части, связанные с пограничными зонами литературного языка, и прежде всего его стилистическими сферами, бывают подвержены изменениям, сдвигам и смещениям даже на протяжении одного столетия. В научных исследованиях литературного языка XX в. эти изменения детально охарактеризованы . Обычно хронологический "шаг", в течение которого накапливаются существенные сдвиги, улавливаемые исследователями и характеризующиеся некоторыми объективными показателями, составляет от 10—20 до 30— 40 и более лет. Выявлены три типа эволюции: 1. Высокодинамический, или ускоренный, тип (10—20 лет); 2. Умеренны и, или, точнее, умеренно-динамический, тип эволюции, который характеризуется более плавными сдвигами во времени (30—40 лет); 3. Низкодинамический, или замедленный, тип эволюции, который характеризуется незначительным изменением состояния нормы, — изменением, близким к стагнирующему, замедленно-уравновешенному типу (50 и более лет).
Примером ускоренного типа эволюции служит вторжение иноязычной (преимущественно американской) лексики, наблюдающееся за последнее десятилетие — с 1985 по 1995 г. Бизнес-тур, бодибилдинг, дайджест, дилер, киллер, менеджмент, рэкет, эксклюзив, эксклюзивный и многие другие слова уже вошли в употребление, но еще не зарегистрированы ни в одном из толковых словарей.
Примером умеренного типа эволюции могут быть произошедшие изменения в норме употребления многих грамматических вариантов, у которых на протяжении 30—40 лет так перевернулись соотношения вариативных форм, что нормативными стали не традиционные (характерные для языка XIX или начала XX в.), а конкурирующие варианты. Так, изменилось согласование сказуемого в форме прошедшего времени с подлежащим — существительным мужского рода в применении к лицам женского пола: варианты типа руководитель женской секции заявила, выступила заместитель председателя женсовета, гроссмейстер делала ничью за ничьей и т. п. Еще в 20-е гг. А М. Пешковский писал "В разговорном языке нам... приходилось уже слышать товарищ войта, управдел сказала и т. д. На этих случаях как раз легче всего наблюдать и самостоятельную сторону значения рода глагола и его согласовательную сторону. Обычно мы в таких случаях чувствуем затруднение: сказать вышел про женщину невозможно, но и сочетать слово "товарищ со словом вышла тоже неловко" .
В 30—40-е гг. происходило постепенное укоренение разговорных форм, а к концу 60-х—началу 70-х гг. новая норма уже упрочилась в литературном языке.
Замедленный (низкодинамический) тип эволюции можно проиллюстрировать историей форм инфинитива некоторых глаголов на -нуть. Среди глаголов с формантом -стигнуть на протяжении уже двух веков (XIX и XX) употребляются два варианта достигнуть — достичь, застигнуть — застичь, настигнуть — настичь, постигнуть — постичь Несмотря на то что в наше время в разговорном языке явно предпочитается более короткий безсуфиксальный вариант (достичь, постичь, застичь, настичь), в письменном литературном языке встречаются оба варианта. Примеры на употребление вариантов с формантом -стигнуть Она не удивлялась, не гневалась и не пыталась, подобно своим коллегам, постигнуть сложную душу преступника (Ю. Нагибин Как трудно быть учителем); Чего он обязан достигнуть! (В. Тендряков. Свидание с Нефертити).
Следует заметить, что между тремя рельефно выраженными типами эволюции нормы не существует абсолютных границ, имеются и переходные формы, например, может наблюдаться умеренный характер эволюции, приближенный к ускоренному или, напротив, к замедленному типу.
Цель исследования закономерностей развития нормы обусловлена необходимостью теоретического решения ключевых вопросов формирования и осуществления научно обоснованной лингвистической политики.Выбор рациональных нормативных решений не может основываться только на интуиции лингвиста или простого носителя языка и его здравом смысле. Современные ортологические исследования нуждаются в систематически разработанных прогнозах. Прогнозирование пороговых величин процессов развития нормы, знаменующих ее переломное изменение, — эти аспекты анализа связаны с представлением о продолжении в будущем тех тенденций, которые сложились в прошлом. Нормативно-целевой прогноз должен опираться на установленную систему активных показателей: важно предвидеть возможность их дальнейшего воздействия на общее течение языкового процесса.
Уже начиная с 50-х гг. в нашей стране разрабатывались основы прогностики как научной дисциплины, которая изучает общие принципы и методы прогнозирования развития объектов любой природы Термин "прогноз" вошел в научный обиход сравнительно недавно, но к понятию, им выражаемому, наука обращалась на протяжении длительной истории. В сборнике рекомендуемых терминов, изданном Комитетом научно-технической терминологии, предлагается следующее определение прогноза. "Научно обоснованное суждение о возможных состояниях объекта в будущем и (или) об альтернативных путях и сроках их осуществления". Обычно прогноз носит вероятностный характер. Это значит, что всегда оставляется возможность для сомнения. Важно все же, что позитивное прогностическое утверждение обладает определенной степенью достоверности. Оно тем более обоснованно и полно, чем надежнее и полнее исследование базового периода, прогнозного фона и всей совокупности условий, существенных для прогноза.
Существуют четыре метода лингвистического прогноза.
1) Метод исторической аналогии, который основан на установлении и использовании объекта прогнозирования с одинаковым по природе объектом, предшествовавшим в истории объекту исследования. Так, наплыв неумеренных заимствований в наше время нередко с нормативной точки зрения сопоставляют с аналогичным процессом во времена Петра I.
2) Экспертный метод прогнозирования, связанный с оценкой происходящих языковых процессов профессионалами и экспертами-лингвистами. Наиболее характерны в этом отношении экспертные оценки терминологических стандартов и широкая деятельность лингвистов, связанная с унификацией терминологии в производственной и научной сфере.
3) Метод, связанный с прогнозированием поведения системных единиц в тексте (на основе изучения законов порождения текста).
4) Метод перспективного прогноза нормы употребления языковых единиц на базе моделирования временных рядов
Конкретный пример использования приема перспективного прогноза дает представление о прогнозе как о едином целостно-системном подходе к языку, основные звенья которого скреплены общей идеей. Поэтому этот метод необходимо проиллюстрировать более детально.
Сущность системного подхода особенно ярко обнаруживается в применении к явлениям грамматической вариантности. Сочетание "ошибочного" и "правильного" в употреблении языковых вариантов, объективного и субъективного факторов, влияющих на это употребление, относительная автономность отдельных грамматических категорий и пути взаимодействия категорий с грамматической подсистемой и системой в целом — все эти разносторонние аспекты процесса варьирования должны быть представлены в модели системного прогноза. Поскольку лингвистический прогноз мыслится как важный ориентир в разработке определенных решений, важно, чтобы в модели прогноза были отражены все основные стороны наблюдаемого процесса При этом оказываются важными и внешние, и внутренние факторы. В прогностике их называют экзогенными показателями (вызываемыми внешними причинами) и эндогенными показателями (вызываемыми внутренними причинами). Так, к экзогенным показателям относится рост частоты употребления вариантов в связи с актуализацией инвариантной формы. Показатели, относящиеся к социолингвистическому аспекту речи, должны рассматриваться в тесной связи с факторами, внешними по отношению к языковой системе. Структурные компоненты также составляют наиболее важную часть всей модели системного прогноза. Ниже помещено графическое изображение модели системного прогноза. При этом следует отметить, что, поскольку системный прогноз можно корректировать в различных направлениях, схема, содержащая наиболее существенные компоненты, может видоизменяться в каждом конкретном случае при непосредственном обращении к языковому материалу.
Одно из назначений модели — обнаружить зависимость (эластичность) показателей, Динамика которых выявляется с помощью расчетов на основе экспериментальных наблюдений. Системная модель помогает выпукло показать сложившийся стереотип динамического равновесия взаимодействующих факторов, который оказывает влияние на ход варьирования, а тем самым и на характер выводов, заключающих экспериментальную работу.
На графике отражены, с одной стороны, варьирующиеся переменные, которые служат величинами, отправными для прогнозных расчетов. С другой стороны, в правой части графика помещены стабильные структурные показатели, которые влияют на динамику переменных величин. В левой части графика помещены статистические данные, полученные в результате проведенного эксперимента. В целом схеме придан обобщенный характер.
В представленной схеме сочетаются количественный, качественный, семасеологический и структурный аспекты. Что касается "квантифицированной" части прогноза, количественно и хронологически отнесенного к ближайшему периоду времени, — для него необходимо накопление необходимой статистической информации. Поскольку процесс эволюции литературной нормы идет сравнительно медленно, на первый взгляд, плавно и в одном направлении, целесообразным представляется обращение к традиционному, наиболее испытанному и разработанному приему перспективной экстраполяции ряда численных значений показателя количественных соотношений конкурирующих вариантов за определенный период времени. Тенденция изменений, выявленная в прошлом, будет действовать и в ближайшем будущем. Суждения о будущей литературной норме основаны на детальном исследовании ее прошлой эволюции. По английской пословице — "грядущие события назад свою бросают тень".
Если каждую из клеток помещенной на с. 40 схемы заполнить конкретными показателями, на выходе будет получена прогнозная информация, которая позволит определить предпочтительность квалификационных характеристик.
Приведенная схема ориентирована на конкретный прогностический анализ ряда грамматических явлений. Например, в этом отношении привлекала внимание подвижная, колеблющаяся норма употребления топонимов в современном литературном языке. Склонение топонимов представляет собой один из неустойчивых фрагментов грамматической системы. Как известно, топонимы составляют достаточно крупный пласт наименований. Во второе издание "Словаря географических названий СССР" (М., 1983) включено более 17 000 названий, а в третьем издании "Словаря географических названий зарубежных стран" (М., 1986) содержится 40 000 названий. Поскольку пословной кодификации топонимов в наиболее известных нормативных словарях не проводится, в практике работы сектора культуры русской речи ИРЯ РАН приходится постоянно сталкиваться с вопросами, касающимися грамматических характеристик топонимов. В частности, одним из наиболее спорных является вопрос о склоняемости или несклоняемости топонимов в сочетаниях с географическими терминами (типа в местечке ХанСунг в местечке Хансунге, из города Чалинсянь — из города Чанлинсяня).
Тенденция развития нормы у вариантов этого типа проявлялась в изменении количественных показателей, приуроченных к последовательно сменяющимся хронологическим периодам — начала XX в., середины XX в. и конца 60-х — начала 70-х гг. Однако "жизнь неуклонно транспонирует будущее в настоящее, настоящее - в прошедшее". На основе статистических данных, характеризующих употребление топонимов на протяжении всего шестидесятилетия, выделенная динамика нормы послужила фактической основой для построения прогнозной ретроспекции.
Вследствие большой инерционности лингвистических процессов в рамках относительно коротких временных интервалов (от десяти до тридцати лет) основное внимание приходится уделять выявлению общих тенденций эволюции нормы. Вместе с тем полученные итоги предшествующего исторического развития непосредственно ориентируют нас не только на современную норму и существующие формы ее воплощения. Тенденция изменений, выявленная в прошлом, может быть перенесена на будущее, при этом характеристика процесса исследования может принять и более конкретные очертания. Здесь важно подчеркнуть различие между прогнозом и тенденцией, функция прогнозирования заключается в оценке конкретных реализаций изучаемых процессов в недалеком будущем. Тогда как тенденция есть не что иное, как преобладающее направление развития событий, некоторые общие закономерности эволюции. Прогнозируемая величина в конкретной форме характеризует результаты процесса, осуществляющегося в рамках действующей тенденции.
Выявленная существенная черта однонанаправленности развития находит свое яркое выражение в таком важном аспекте динамики нормы, который характеризуется понятием необратимости процесса. Несмотря на морфологическое своеобразие топонимики, ее современные грамматические свойства находятся в прямой зависимости от состояния нормы в общеязыковой системе. Поэтому те грамматические формы, которые были нормативными в XVIII и XIX вв., в наши дни будут интерпретироваться как отклонения от современной нормы литературного языка. По существу, возврат к старым грамматическим нормам в современном литературном языке невозможен. Ни один современный писатель не назвал бы свойрассказ так, как назвал его И. С. Тургенев в XIX в., — "Вечер в Сорренте"; тогда еще были употребительны склоняемые формы иноязычных топонимов на -о, -и. Теперь такие формы могут применяться только со специальным стилистическим заданием, а в нейтральной строго нормативной речи склоняемость этих форм не рекомендуется грамматикой.
На основе выявленных объективных характеристик даются четкие рекомендации в трудных случаях современного употребления. Так, на вопрос, нужно ли склонять топонимы Карелия, Грузия в сочетании с географическим термином республика, ответ может быть следующим. Учитывая современную норму употребления сочетаний -с термином республика, в деловых документах целесообразнее употреблять топоним в несклоняемой форме (положение республики Хакасия, поездка в республику Карелия; на территории республики Грузия и т. п.). Однако в разговорной речи допустимы и склоняемые варианты: дружба с республикой Грузией, братские отношения с республикой Хакасией и т. д.
В решении задач кодификации с успехом используются достижения техники . Применение компьютера как средства работы с текстами необходимо и по той причине, что повышает производительность труда. Формализованные операции приучают к более строгим логическим процедурам в исследовании и сулят в дальнейшем открытие новых, неизвестных еще закономерностей.
Заключение
1. Культура русской речи как научная дисциплина складывалась в русистике начиная с 20-х гг. XX в. До этого времени основной цикл гуманитарных и нормативных лингвистических знанийучебного профиля в России был связан прежде всего с риторикой — одной из семи "свободных художеств" ("искусств"), с античных времен занимавшей особое место в европейской культуре.
2. В историческом аспекте длительное развитие отечественной риторики проходило определенные этапы, начиная с первого переводного сочинения — риторического трактата "О образцах" (входящего в "Изборник Святославов 1073 года") и кончая "Программой курса лекций по теории красноречия (риторике)" Н.А. Энгельгардта, опубликованной в "Записках Института Живого Слова" (1919 г). Согласно пяти ведущим канонам искусства речи классическая риторика содержала пять важнейших составных частей. Они таковы:
1) инвенция (изобретение речи);
2) диспозиция (расположение речевого материала);
3) элокуция (стилистическое оформление речи, ее выражение);
4) память;
5) произнесение.
Образцы русской риторики за последние триста лет приведены в хрестоматии "Русская риторика" (1996 г.).
3. При характеристике совокупности знаний, навыков и речевых умений человека культура его речи определяется следующим образом, это такой выбор и такая организация языковых средств, которые в определенной ситуации общения при соблюдении современных языковых норм и этики общения позволяют обеспечить наибольший эффект в достижении поставленных коммуникативных задач. В определении подчеркнуты три аспекта культуры речи:
1) нормативный,
2) этический,
3) коммуникативный.
Высокая культура речи, связанная с умением "правильно, точно и выразительно передавать свои мысли средствами языка" (С.И. Ожегов), невозможна без соблюдения определенных правил общения.
4. Для успешной реализации коммуникативных задач необходимо представление о сферах общения. В типологии функциональных разновидностей языка особое место занимает язык художественной литературы и разговорная речь. В качестве функциональных стилей, которые по своей языковой организации имеют существенные отличия как от языка художественной литературы, так и от разговорной речи, выделяются официально-деловой, научный и публицистический.
5. Опорой, точнее стержнем, остовом русского литературного языка является литературная норма. В процессе активной языковой политики в науке сложились представления о нормализации языка, его кодификации, отклонениях от литературной нормы, ошибках и языковых вариантах. В ортологических словарях, то есть словарях, рекомендующих нормы правильной речи, приводятся нормативные и стилистические оценки языковых явлений с точки зрения их соответствия нормам литературного языка. Среди современных ортологических словарей существуют орфографические, орфоэпические, грамматические словари; словари лексических трудностей русского языка; словари паронимов, синонимов, антонимов и фразеологические словари русского языка. Обращение к этим словарям помогает преодолеть затруднения, возникающие в практике общения.
Список используемой литературой
1. Белъчиков Ю. А., Панюшева М. С. Словарь паронимов современного русского языка. М., 1994.
2. Веселое П. В. Служебный телефонный разговор // Русская речь. 1990. № 5.
3. Винокур Г. О. Культура языка. М., 1929.
4. Гаузенблас К. Культура языковой коммуникации // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 20: Теория литературного языка в работах ученых ЧССР. М., 1988.
5. Головин Б. Н. Основы культуры речи. М., 1988.
6. Городецкий В. Ю. Компьютерная лингвистика: моделирование языкового общения // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1989. Выпуск 24: Компьютерная лингвистика.
7. Граудина Л. К., Ицкович В. А., Катлинская Л. П. Грамматическая правильность русской речи. М., 1976.
7. Граудина Л. К., Мисъкевич Г. М. Теория и практика русского красноречия. М., 1989.
9. Грот Я. К. Спорные вопросы русского правописания от Петра Великого доныне // Хрестоматия по методике русского языка. М., 1995.
10. Есъкова Н. А. Краткий словарь трудностей русского языка. Грамматические формы. Ударение. М., 1994.
11. Земская Е. А., Китайгородская М. В., Ширяев Е. Н. Русская разговорная речь: Общие вопросы. Словообразование. Синтаксис. М., 1981.
12. Иванов А., Якубинский Л. Очерки по языку. Л.—М., 1932.
13. Косериу Э. Синхрония, диахрония и история // Новое в лингвистике. Вып. III. M., 1963.
14. Костомаров В. Г. Русский язык на газетной полосе. М., 1971.
15. Культура русской речи и эффективность общения. М , 1996.
16. Культура русской речи. Энциклопедический словарь-справочник. Проспект. Красноярск, 1990.
17. Купина Н. А. Тоталитарный язык. Екатеринбург—Пермь, 1995.
18 Лаптева О. А. Синтаксическая дискретность монологического высказывания в устной научной речи // Функциональные стили: Лингвометодические аспекты. М., 1985.
19. Лексические трудности русского языка. М., 1994
20. Лихачев Д С. Концептосфера русского языка // Известия ОЛЯ. Т. 52. № 1. 1993.
21. Ложокосов М. В. Краткое руководство к красноречию // Поли. собр. соч. Т. 7. Труды по филологии. 1739—1758. v
M.—Л., 1952.
22. Ожегов С. И. Вопросы нормализации современного русского литературного языка // PP. № 4. 1990.
23. Ожегов С. И. О нормах словоупотребления. Предисловие к кн.: Правильность русской речи' Словарь-справочник. М., 1965 // Ожегов С. И. Лексикология. Лексикография. Культура речи. М., 1974.