Философская концепция Чаадаева

Петр Яковлевич Чаадаев является одним из ярких представи­телей философской мысли России западнического направления. Он всегда привлекал внимание историков русской мысли. Правда ранее интерес этот вызывался больше одной стороной его творчества, - его скептицизмом в отношении России, как это выразилось в единственном из "филосифических писем" напечатанном при жизни автора. Мировой читатель долгое время был лишен возможности уз­нать развитие и суть философской концепции Чаадаева, так как опубликовано было только одно письмо при жизни. Кроме того, сами письма считались утерянными и найдены были только в 1935г. несколько писем не было опубликовано, так как в них Чаадаев по­ложительно отзывается о религии.

Перейдем к изучению концепции Чаадаева.

Чаадаев является ярко выраженным религиозным философом, поэтому войти в систему Чаадаева можно, поставив центре всего его религиозную установку. Не смотря на религиозность, Чаадаев не является богословом, он сам говорит:" Я, благодарение Богу, не богослов и не законник, а просто христианский философ".

У Чаадаева была натура страстная и сосредоточенная, нату­ра искавшая деятельности, - но не внешней, не мелочной, не случайной а всецело и до конца воодушевленной христианством. Если один из величайших мистиков христианского Востока (св. Иса­ак Сирианин) глубоко чувствовал "пламень вещей", то к Чаадаеву можно применить эти замечательные слова так: он глубоко чувс­твовал "пламень истории", ее священное течение, ее мистическую сферу. В теургическом восприятии и понимании истории - все своеобразие и особенность Чаадаева. По теургической установке, Царство Божие строится при живом участии людей. Основная богос- Царства Божия, понятого не в отрыве от земной жизни, а в исто­рическом воплощении, как Церковь. Действие христианства в исто­рии во многом остается таинственным, по мысли Чаадаева, ибо действующая сила христианства заключена в "таинственном его единстве"(т. е. в Церкви).

Исходя из теургической основы своей концепции, Чаадаев ре­шительно защищает свободу человека, ответственности его за ис­торию(хотя исторический процесс таинственно и движется Промыс­лом), и поэтому решительно выражает против "суеверной идеи повседневного вмешательства Бога". Чем сильнее чувствует Чаа­даев религиозный смысл истории, тем настойчивее утверждает от­ветственность и свободу человека. Но здесь его философские пос­троения опираются на его антропологию, к краткому изложению которой мы сейчас и перейдем.

"Жизнь (человека, как) духовного существа, - писал Чаадаев в одном из своих "Философических писем", - обнимает собой два мира, из которых один только нам ведом". Одной стороной чело­век принадлежит природе, но другой возвышается над ней, - но от "животного" начала к "разумному не может быть эволюции".

Высшее начало в человеке, прежде всего, формируется бла­годаря социальной среде. Человек глубочайше связан с обществом бесчисленными нитями, живет одной жизнью с ним. Без слияния и общения с другими людьми мы были бы с детства лишены разумности и не отличались бы от животных. Из этого признания существен­ной и глубокой социальности человека Чаадаев делает чрезвычай­но важные выводы. Прежде всего, "происхождение" человеческого разума не может быть понято иначе, как только в признании, что социальное общение уже заключает в себе духовное начало, - иначе говоря, не коллективность сама по себе созидает разум в новых человеческих существах , но свет разумности хранится и передается через социальную среду. С одной стороны, индивиду­альное эмпирическое сознание, а, с другой, то, что реально входит в человека от общения с людьми, с существе своем исходит от того, что выше людей - от Бога.

Из этой двойной зависимости человека(от социальной среды, от Бога)происходит не только пробуждение разума в человеке, но здесь же находятся и корни его морального сознания. "Все благо, которое мы совершаем, есть с

ледствие присущей нам способности подчиняться неведомой силе". Этот супра-натурализм не переходит в окказионализм у Чаадаева или какую-то предопределенность, - наоборот, Чаадаев всячески утверждает реальность свободы чело­века. Однако свобода человека несет в себе разрушительную силу и , чтобы подействовала ее разрушительная сила, она(свобода) нуждается в постоянном воздействии свыше.

Это учение о «страшной" силе свободы у Чаадаева стоит в теснейшей связи с учением о поврежденности человека и всей природы, - учением о первородном грехе. Для Чаадаева "Субъек­тивных" разум полон "обманчивой самонадеянности"; идеология индивидуализма ложна по существу, и поэтому Чаадаев без коле­бания заявляет: "Назначение человека - уничтожение личного бы­тия и замена его бытием вполне социальным или безличным".

Гносеологические взгляды Чаадаева, которые он выразил лишб попутно, определялись его критикой кантинеанства, с олной стороны, а, сдругой стороны, критикой Декертовской остановки на эмпирическом сознании, которое, по Чаадаеву, есть "начало искаженное, искалеченное, изврещенное произволом человека". Для Чаадаева источник знания - "столкновение сознаний", иначе гово­ря, взаимодействие людей. Чаадаев, конечно, не отвергает опыт­ного знания, но весь чувственный материал руководствуется иде­ями разума.

Если реальность "высшего сознания" стоит над сознанием отдельного человека, - то ключ к этому, кроме самой метафизики человека, дан в реалистичности исторического бытия, как особой фо­рме бытия. Чаадаев подчеркивал, что христианство раскрывается лишь в историческом (а не личном) бытии, но он делает и обрат­ный вывод - само историческое бытие не может быть понято вне христианства.

Смысл истории осуществляется "божественной волей, власт­вующей в веках и ведущей род человеческий к его конечным це­лям". Это есть концепция провиденциализма. По Чаадаеву творит­ся Царство Божие и поэтому исторический процесс может быть понят лишь в линиях провиденциализма. Но Царство Божие для него творится на земле, - оттого христианство и исторично по су­ществу, - его нельзя понимать "потусторонне". Для Чаадаева (этого требовала логика его историософии) религиозное единство истории предполагает единство Церкви: раз через Церковь входит божественная сила в историческое Бытие, то, тем самым, уста­навливается единство самой Церкви. Отсюда высокая оценка Запа­да. "На Западе все создано христианством".

Высокая оценка западного христианства определяется у Чаадаева всецело историософскими, а не догматическими соображе­ниями.

Горячие и страстные обличения России у Чаадаева имеют много корней, - в них нет какой-либо одной руководящей идеи. Чаадаев не смог включить Россию в ту схему провиденциализма, какую навевала история Запада. Чаадаев откровенно признает ка­кой-то странный ущерб в самой идее провиденциализма: "Провиде­ние исключило нас из своего благодетельного действия на чело­веческий разум. . . , всецело предоставив нас самим себе".

В развитии своего философского мировоззрения Чаадаев по-разному решал эту "загадку" России. В начале Он пришел к вы­воду, что Россия предназначена для того, чтобы послужить уро­ком для остального человечества. Именно эта позиция выражена в первом из "Философических пием"(конторе было опубликовано). Дальше эти мысли у Чаадаева приобретают большую определен­ность, он приходит к убеждению, что очередь для России еще выступить на поприще исторического действия еще не наступила.

Дальше он развивает мысль: "Провидение сделало нас слиш­ком великими, чтобы быть эгоистами. Оно поставило нас вне ин­тересов национальностей и поручило нам интересы человечества".

Вся значительность (для русской мысли) построений Чаадае­ва в том и состоит, что целый ряд крупных мыслителей России возвращался к темам Чаадаева, Хотя его решения этих тем имели сравнительно мало сторонников.