Когда я писала стихи, я жила
Теми ритмами, которые звучали
В героической истории моей страны.
А. Ахматова
Кто, как не поэт, чувствует быстротечность времени? Анна Андреевна Ахматова своей чуткой душой и необыкновенной интуицией ощущала время почти материально. Вначале бег его, плавный и мерный, позже воспринимается ею как неостановимая лавина, сметающая все на своем пути.
Что войны, что чума? — конец им виден скорый.
Им приговор почти произнесен.
Но кто нас защитит от ужаса, который
Был бегом времени когда-то наречен?
Эти стихи написаны в последние годы жизни, когда перед мудрым взором Анны Андреевны вставали давно прошедшие годы, безвременно погибшие родные и близкие. Она своим горячим отзывчивым сердцем не могла примириться со столь роковой неизбежностью. Нет, умом она понимала, но душой принять не могла неотвратимости этого явления, поглощающего все и вся. В ранней молодости мысли о течении времени светлы и прекрасны, потому что несутся на легких крыльях ожидаемого счастья.
Я научилась просто, мудро жить.
Смотреть на небо и молиться Богу,
И долго перед вечером бродить,
Чтоб утолить ненужную тревогу.
Когда шуршат в овраге лопухи
И никнет гроздь рябины желто-красной.
Слагаю я веселые стихи
О жизни тленной, тленной и прекрасной.
Трагические мотивы появляются в лирике Ахматовой в 1914 году, вслед грянувшей войне, отделившей резкой чертой беззаботную молодость от наступившей зрелости. Происходит своеобразная переоценка ценностей, когда на весы кладется уже человеческая жизнь.
Думали: нищие мы, нету у нас ничего,
А как стали одного за другим терять,
Так, что сделался каждый день
Поминальным днем,—
Начали песни слагать
О великой щедрости божьей
Да о нашем бывшем богатстве.
Но Ахматова не была бы великим поэтом, если бы жила только прошлым. Она смело шагнула вперед к новой, еще неведомой ей эпохе. Анна Андреевна прекрасно понимала, что время неостановимо и надо быть с ним наравне, даже чуть впереди, если ты поэт и «властитель дум».
Я только сею. Собирать
Придут другие. Что же!
И жниц ликующую рать
Благослови, о Боже!
Неоднократно в стихах Ахматовой появляются часы — символ времени. Вначале беззаботно отсчитывающие золотое время детства и юности, потом немного зловещие, заставляющие упорно думать о бренности жизни, а позже — опять лишь равнодушно отстукивающие отпущенное ей время.
Ушла к другим бессонница-сиделка,
Я не томлюсь над серою золой,
И башенных часов кривая стрелка
Смертельной мне не кажется стрелой.
Очень часто в лирике Ахматовой звучит мотив ворожбы и предчувствия. Она верна традициям русской классики, в которой поэт всегда провидит сквозь пространство и время, чувствует то, что скрыто от глаз обычного человека. Эта способность порой пугает Анну Андреевну, она не хочет знать, что ждет ее, опасаясь, что тягостные предчувствия накличут беду на родных и близких ей людей.
Я гибель накликала милым,
И погибли один за другим.
О, горе мне! Эти могилы
Предсказаны словом моим.
Как вороны кружатся, чуя
Горячую свежую кровь.
Так дикие песни, ликуя.
Моя насылала любовь.
Зловещим и устрашающим ощущается время, описанное в «Реквиеме». Безжалостные репрессии, неприятие любого инакомыслия, зачастую вымышленного, характерны для этого периода. Не обошла беда и Ахматову, в полной мере она хватила горя, заполнившего всю Россию.
Это было, когда улыбался
Только мертвый, спокойствию рад,
И ненужным привеском болтался
Возле тюрем своих Ленинград.
Семнадцать месяцев кричу,
Зову тебя домой,
Кидалась в ноги палачу,
Ты сын и ужас мой,
Все перепуталось навек,
И мне не разобрать
Теперь, кто зверь, кто человек,
И долго ль казни ждать.
Анна Андреевна Ахматова приняла, разделила, по мере сил стараясь облагородить и гуманизировать, свое время. И когда пришел ее черед уйти, я уверена, Земля осиротела. Слышу вечный колокол, который звонит по Ахматовой, вызывая в памяти ее прекрасные и трагические строки.
Ты не выпьешь, только пригубишь
Эту горечь из самой глуби —
Этой нашей разлуки весть.
Не клади мне руки на темя —
Пусть навек остановится время
На тобою данных часах.
Нас несчастие не минует
И кукушка не закукует
В опаленных наших лесах…
В русской к
Как известно, юношеские стихи Ахматовой тесно связаны с акмеизмом. Если символисты считали поэта пророком, вещающим о тайнах бытия, ведущим «от реального к реальнейшему», то акмеистическое представление о поэте гораздо более приземлено. Поэзия — ремесло, поэт — мастер, знающий законы этого ремесла. Он не устремляется в заоблачные выси, а живет, как и другие люди, на земле, точно так же, как они, любит, страдает, ждет. Поэтому образ поэта в ахматовской лирике так конкретен и осязаем, воссоздан в бытовых, прозаических подробностях:
И кажется лицо бледней
От миловеющего шелка,
Почти доходит до бровей
Моя незавитая челка.
…В этом сером, будничном платье
На стоптанных каблуках…
Поэт — обычный человек среди людей, но взгляд его на мир необычен. Поэтический взгляд на мир для Ахматовой — взгляд, соединяющий не связанные в обыденном сознании вещи:
Так беспомощно грудь холодела,
Но шаги мои были легки,
Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки.
Ива на небе кустом распластала
Веер сквозной.
Может быть, лучше, что я не стала
Вашей женой.
Примеры такого «сопряжения далековатых понятий» (А. С. Пушкин) можно множить до бесконечности. Главное здесь — создание нового мира, наполненного живыми, напряженными, причудливыми связями, не существующими нигде, кроме поэтического слова.
Так поэтическое слово у Ахматовой становится отдельной реальностью со своими законами. Возможно, именно поэтому у Ахматовой, как ни у кого из поэтов серебряного века, разветвленные и глубокие отношения с Музой:
А Муза в дырявом платке
Печально поет и уныло.
В жестокой и юной тоске
Ее чудотворная сила;
Муза-сестра заглянула в лицо,
Взгляд ее ясен и ярок.
А недописанную мной страницу,
Божественно спокойна и легка,
Допишет Музы смуглая рука.
«Муза-сестра» близка, человечна, сострадательна. Сострадательность ее проявляется прежде всего в том, что она освобождает от мук любви:
Слаб голос мной, но воля не слабеет.
Мне даже легче стало без любви.
Как прошлое над сердцем власть теряет!
Так неразделенная любовь становится источником поэтического творчества. Поэтическое творчество у Ахматовой — это прежде всего воплощение памяти: любовной, исторической, культурной.
Ведь только стихи оказываются у Ахматовой прибежищем любви, которой нет места в реальной жизни:
Лишь голос моей поет в твоих стихах,
В моих стихах твое дыханье веет…
Именно поэтому память любви — огонь, в котором поэт обречен «петь и гореть», при этом переживая смертную муку и оживая снова, «чтоб после, как Феникс из пепла, в эфире восстать голубом».
Умирая и воскресая, поэт остается прочно укорененным в культуре и истории. Он постоянно чувствует себя вместилищем прошлого, в котором это прошлое начинает свою новую жизнь. Очень характерно, что Муза Ахматовой, при всем ее своеобразии, о котором говорилось выше, оказывается той, что «Данту диктовала страницы Ада», то есть не только своей, но и чужой. Об этом парадоксе поэтического творчества Ахматова высказалась в следующем четверостишии:
Не повторяй — душа твоя богата —
Того, что было сказано когда-то.
Но, может быть, поэзия сама —
Одна великолепная цитата.
Действительно, в ахматовских произведениях много цитат из произведений других поэтов (Пушкина, Лермонтова, Тютчева и др.) Но все-таки поэзия для Ахматовой — не комбинирование цитат, не «игра в бисер». Ведь за любой цитатой — переживание, часто мучительное, поэзия для Ахматовой — возвращение прошлого в самых мучительных его моментах. Судьба поэта — судьба Лотовой жены в одноименном стихотворении. Возвращая прошлое, стремясь «посмотреть на красные башни родного Содома», которые в этот момент уже разрушены Божьим гневом, поэт жертвует жизнью. Он превращается в соляной столб и терпит муку этого превращения. Именно такое ощущение поэзии сделало необходимым появление такого произведения, как «Реквием».
Итак, поэтическое самоопределение у Ахматовой тесно связано с самоопределением нравственным. Нравственные устои ахматовской поэзии — сопереживание чужой боли, чувство сопричастности миру и совиновности за все его беды.