Героиня сравнительно раннего (1886 год) чеховского рассказа «Сестра» советует брату, пишущему о злободневной, вызывавшей всевозможные толки и кривотолки толстовской теории непротивления злу насилием, «отнестись к этому вопросу честно, с восторгом, с той энергией, с какой Дарвин писал свое «О происхождении видов», Брем—«Жизнь животных», Толстой—«Войну и мир»…» Любопытно, что в окончательной редакции этого рассказа, ныне известного под названием «Хорошие люди», приведенных слов нет. О причине их исчезновения, пожалуй, нетрудно догадаться: в них слишком явно звучал голос уже не героини, а самого автора с его восторгом как перед Толстым-художником, так и – перед Дарвином («Читаю Дарвина. Какая роскошь! Я его ужасно люблю»,— писал Чехов в начале того же 1886 года),— иначе говоря: как перед искусством, так и перед наукой.
Позиция молодого двадцатишестилетнего писателя особенно примечательна потому, что на страницах той самой газеты «Новое время», где был опубликован рассказ, науке и ее адептам постоянно доставалось. Здесь, по ироническому отзыву Чехова, «уничтожали» Дарвина, печатали издевательский фельетон о Миклухо-Маклае «В гостях у экс-короля папуасов», а выводя в рассказе отрицательного героя — отставного студента, ядовито замечали, что он «весь преисполнен веры в торжество ума и науки». «Я при всяком свидании говорю с Сувориным откровенно…» — писал Чехов брату Александру в 1887 году. И столь же. откровенно противостоит позиции «Нового времени» многое, что печатал Антон Павлович на страницах этой газеты. Написанный им некролог о знаменитом путешественнике Н. М. Пржевальском — это поистине песнь во славу деятелей науки. «Их идейность, благородное честолюбие, имеющее в основе честь родины и науки, их упорство, никакими лишениями, опасностями и искушениями личного счастья непобедимое стремление к раз намеченной цели, б
Глава из книги «Чехов и его время», над которой в настоящее время работает автор.
фанатическая вера в христианскую цивилизацию и в науку делают их в глазах народа подвижниками, олицетворяющими высшую нравственную силу… Недаром Пржевальского, Миклуху-Маклая и Ливингстона знает каждый школьник…». Такие люди, говорит Чехов, «нужны, как Солнце». И, даже разрабатывая куда менее «романтический» и весьма сложный сюжет, Чехов остается верен своей поистине рыцарской заботе о чести науки («Одни естественные науки могут дать тебе ключ к разгадке,— пылко восклицает «чеховским голосом» героиня рассказа «Сестра»).
При появлении в 1889 году повести Чехова «Скучная история» критики сравнивали ее с напечатанной несколько ранее «Смертью Ивана Ильича» Льва Толстого: и тут и там перед лицом близящейся смерти в герое происходила совершенная переоценка прожитой жизни.
«Прошедшая история жизни Ивана Ильича была самая простая и обыкновенная, и самая ужасная»,— писал Толстой. Судьбу чеховского профессора уже нельзя назвать ни простой и обыкновенной, ни тем более ужасной. Не тянулся он, подобно толстовскому герою, «как муха к свету… к наивысше поставленным в свете людям», не любил давать людям другого, низшего ранга «чувствовать, что вот он, могущий раздавить, дружески просто обходится с ними», и т. п. Напротив, с его именем «тесно связано понятие о человеке знаменитом, богато одаренном и несомненно полезном». В простоте и легкой иронии, с какими Николай Степанович, от лица которого ведется повествование, аттестует себя, ощущается человек недюжинный, «редкий экземпляр», как говорит его воспитанница Катя. И легко поверить, что среди его друзей были Пирогов, Кавелин и Некрасов.